Текст книги "Моника 2 часть"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Я знаю, что мне нужно найти друга, того, кому я могу доверять, человека достаточно благоразумного, чтобы хранить молчание и имеющего достаточно мужества, чтобы помочь. Простите, если обращаюсь к вам, не зная вас, сеньор офицер, но я в отчаянии…
Айме подошла к Чарльзу Бриттону, который на этот раз не отступил… Он продолжал на нее смотреть, словно огонь черных глаз ослеплял его, словно горячее и страстное дыхание слов парализовало его волю…
– Вы – герой, я знаю. Я слышала комментарии; то, что вы сделали в то ужасное путешествие…
– В этом ужасном путешествии, если кто и герой, то не я, а Хуан Дьявол. Но повторяю, я не могу разговаривать, сеньорита. Я вышел на секунду из зала, и должен немедленно возвратиться, потому что меня позовут…
– Послушайте, пожалуйста! Невозможно, чтобы вы повернулись ко мне спиной… У вас нет милосердия к бедной женщине?
– Я, да… но… Дело в том… – бормотал смущенно офицер.
– Вы обвиняете Хуана…
– Я сказал только правду, сеньорита, совершенную правду, что случилось во время поездки, я не хочу вредить этому человеку, напротив… А по поводу остального я не знаю, поэтому не знаю причин суда. Я ответил, когда меня спросили, ничего более…
– Хуан Дьявол невиновен; ему расставили ловушку, засаду! Все против него! Губернатор обещал помочь ему, но не хочет ссориться с важными людьми, которые хотят погубить Хуана по особым мотивам. Это личное дело, далекое от правосудия, в котором замешан Ренато Д`Отремон. Нужно, чтобы вы помогли спасти его!
– Но как? Каким образом?
– Иногда одно слово может спасти.
– Но оно будет не моим, к сожалению. Удача правосудия зависит от других свидетелей, а не от меня, сеньорита. Есть, к примеру, человек с изуродованной рукой. Думаю, он был жертвой агрессии. Конечно же, то, что он скажет, будет иметь вес, как и заявление о мальчике, который, говорят, был похищен. Также есть небольшие коммерсанты, думаю, что они обвинят его… Как я сказал, менее всех я подхожу вам…
– Мне необходимо поговорить с ними! Послушайте… Вы не откажете мне в незначительной услуге…
Она оперлась мягкой и горячей рукой о руку офицера, и тонкий запах, пронизывавший ее фигуру, доходил до молодого человека теплотой ощущения, подавляя волю. С беспокойством он посмотрел по сторонам и вперил взгляд в прекрасные глаза женщины, словно загипнотизированный. Чарльз Бриттон чувствовал, что его воля рушится. Поняв это, Айме вкрадчиво настаивала:
– Я верю вам… Сердце подсказывает, что должна верить… Это выглянула моя счастливая звезда… Вы можете привести некоторых свидетелей из этого зала…
– Нет, нет, это невозможно! – протестовал смущенный офицер.
– Не говорите такого сурового слова, не убивайте последние надежды… Только две вещи… Хотя не только две. Положите деньги в руки человека с забинтованной рукой и скажите, что это приказ; нужно спасти Хуана Дьявола! Еще вы можете отдать в руки Хуана эту бумагу…
– Невозможно! Это строго запрещено, вы отдаете себе отчет, что я менее всех, из-за должности офицера и офицера-иностранца…
– Какое значение имеют для вас законы Франции? – опровергла Айме с мягкой настойчивостью. – К тому же я не прошу делать вас что-то, совсем не прошу, лишь услугу. Хочу, чтобы вы лично вручили эту бумагу, наедине. Там несколько строчек… строчек, чтобы поддержать дух… Какой-то клочок бумаги. Если у вас есть карандаш…
– Да, вот… Но... – колебался офицер.
– Дайте на секунду. Несколько строк. Несколько строк и ничего более, но эти строки дадут ему силу, он воспрянет духом. Я совершенно уверена, что как только он прочитает их… – Она вырвала карандаш из рук офицера, быстро написала несколько коротких строк, сложила пополам бумагу, все также с нежностью легкой боязни сжимая руку, которая отказывалась брать записку, пока она умоляла: – Я знаю, вы придумаете способ, чтобы Хуан прочел это раньше, чем начнет давать показания. Знаю, вы сделаете то, о чем я попросила вас…
– Если вы так настойчивы… Но правда в том, что я… я… – запинался смущенный офицер.
– Вы навсегда получите мою благодарность, – настаивала Айме вызывающе. – Навсегда и в любом месте вы приобрели в лице меня подругу… Подругу для всего… Поверьте, офицер… Ваше имя…?
– Чарльз… Чарльз Бриттон, к вашим услугам… Но… – Он задержался на секунду и с оживленным интересом спросил: – А вы, сеньорита? Могу ли я узнать ваше имя, чтобы запомнить его?
– Скоро узнаете… Доверюсь вашему благородству… Доверюсь вашему слову, которое может стоить мне жизни. Запомните меня как женщину, отдавшую кровь ради Хуана Дьявола!
15.
– У вас есть доказательства в свою защиту, обвиняемый? – спросил председатель суда.
– Ваше Превосходительство в самом деле желает, чтобы я защищался? – притворился угодливым Хуан, не теряя иронии.
– В третий раз призываю внимание обвиняемого относительно дерзости ваших ответов… Ограничьтесь возможностью, которую я дал вам. Вам есть, что добавить в свою защиту, с уважением к обвинениям последнего свидетеля? Можете отрицать неопровержимые доказательства перемещения почти дюжины поездок, продуктов, приобретенных незаконным путем, украденного товара?
– Я не крал! Думаю, у нас различные представления о слове кража, Ваше Превосходительство…
– А также различные представления на приказы о запрете? Вот в распоряжение сеньоров судей более двенадцати пунктов, подтверждающих заявление последнего свидетеля. Можете проверить… Ром, какао, табак, хлопок, пряности… все продукты грабежа мелких собственников Юга Гваделупе, перевезены и проданы вами коммерсантам Сен-Пьера и Фор-де-Франс по цене, которая вредит рынку.
– Признаю эти грузы, признаю, что был посредником у мелких собственников Юга Гваделупе, разоренных системой кредитов, поддерживаемой ростовщиками, которых терпит Государство Гваделупе в городах Пети-Бур, Гуайав и Капестер. Эти продукты были изъяты из усадеб, которые люди орошали своим потом и кровью…
– Вы пытаетесь оправдать воровство? – почти взвизгнул председатель, звоня в колокольчик, чтобы прекратить шепот, вызванный словами Хуана.
– Ни в коем случае, Ваше Превосходительство. Что касается обвинений на суде, были воры мелких колоний, которые приобрели свой товар после эмбарго, которое совершенно их разорило. Для меня кража была тогда, когда купили урожай за четверть стоимости, когда подписали цифрами в три раза больше денег в долг… Думаю, это было настоящим воровством, благоприятным для дельцов-богачей Пети-Бур, Гуайав и Капестер по минимальным ценам и сверхприбылью… И осталось последнее обвинение… Какое последнее обвинение? Похищение Колибри?
– Еще рано слушать обвинения по поводу похищения мальчика… Теперь необходимо отметить в протоколе, что вы признаете, что возили товар из Гваделупе и продавали на Мартинике за спиной портовых властей. Полностью признаете, можно взять в расчет моральное опровержение обвинения, если этого захотят господа присяжные. В таком случае это доказывает второе обвинение…
– Осталось доказать остальные, если они такие же. Да, да, сеньоры судьи, да, сеньоры присяжные, я помог вырвать из когтей угнетателей малую часть несчастных крестьян Гваделупе, обманутых богатенькими, чьи животы разжирели ценой несчастья и боли остальных. Я помогал грабить богатые грузы, вырванные у нищеты, невежества, которые воспользовались беспомощностью многих несчастных. Без разрешения я провозил пассажиров, облегчая бегство работников-рабов, нанятых по нечеловеческому договору. В большинстве случаев я облегчил вес трофеев сытых мира сего, надеясь, что достаточно украл, чтобы не было греха. Я провел контрабандой товар через Таможни, где знаю многих продажных служащих, чтобы контрабандист, который проводит жизнь в морях, беспрепятственно проходил их…
– Хватит… Хватит! Вы сошли с ума? – яростно тряс колокольчиком председатель, чтобы успокоить возрастающий шепот.
– Я говорю правду, – невозмутимо продолжал Хуан. – А что касается похищения Колибри… Где он? Почему его не привезли? Я не хочу говорить один… я лично дам ему слово, и оставлю Богу судить тех, кого называют родственниками, из чьих лап я вырвал его. Я прошу, требую присутствия Колибри…
– Я сказал хватит, обвиняемый! Свидетели пойдут в установленном порядке. Швейцар, приведите следующего свидетеля!
– Следующий свидетель! – послышался крик отдаленного голоса. – Чарльз Бриттон, Лейтенант Вооруженных Сил Британии…
– Я требую Колибри первым. – настаивал Хуан.
– Вы не имеете права требовать, – отклонил председатель. – Соблюдайте порядок, или жандармы заставят вас соблюдать его.
– Но где Колибри, кто с ним? Почему он не пришел? Почему его забрали? Куда увезли?
– Вот Колибри, а также другой свидетель на этом суде, которого забыли упомянуть: жена Хуана Дьявола! – ответила Моника.
Шагая среди тесной группы сидящих на скамейках, уклоняясь от жандармов, которые попытались ее остановить, воспользовавшись замешательством, чтобы подойти к трибуне, где был Хуан, она шла с негритенком, держащим ее за руку, и к ней повернулись ошеломленные лица… Она появилась в этом месте не в суровых господских одеждах. Она была одета в цветную юбку, которую Хуан купил ей в Гран Бур, спрятала светлые волосы под характерным платком местных женщин и завернула изящный стан в красную накидку, которую Хуан купил ей в лавках острова Саба. Несмотря на сильную бледность, все в ней было спокойно, сдержанно, невозмутимо… Никогда еще она не казалась такой гордой и холодной в глазах Хуана; никогда еще такой красивой в ослепленных глазах Ренато, который несмотря на это, взволнованно приблизился к ней. Также в дверях зала свидетелей остановился другой человек, парализованный эффектом, который вызвало ее заявление для всех: Чарльз Бриттон, офицер Вооруженных Сил Британии…
– Я прошу выслушать меня, господин председатель суда!
– Ты сошла с ума, Моника? – укорил Ренато. Повысив голос, он возразил: – Я прошу вашего отказа, господин председатель! Закон не обязывает признавать…
– Нет закона, который не давал бы мне права говорить правду! – решительно оборвала Моника. – Я прошу быть свидетельницей! Требую, чтобы меня выслушали!
– Если не будет порядка, я прикажу приостановить суд! – провозгласил председатель, напрасно пытаясь прервать шум голосов и комментарии, вызванные появлением Моники, подобно взрыву фейерверка.
– Минутку, господин председатель, – настаивал Ренато. – Как личный обвинитель, я назначил необходимых свидетелей, чтобы доказать обвинения. Среди них нет Моники де Мольнар.
– Я могу попросить ее в качестве свидетеля для снятия обвинений! – воскликнул Хуан сильным и мощным голосом.
– Нет! Не сейчас! – отверг Ренато. И беспокойно бормотал и умолял: – Моника… Моника…
– Не сейчас, действительно! – вмешался председатель. – Но вы не можете отказать ей в заявлении, если она желает. Закон позволяет вам воздерживаться, сеньора. Почему бы вам не воспользоваться этим преимуществом?
– Я не желаю этого преимущества, господин председатель!
– Хорошо. Господин личный обвинитель, прошу вас занять место, – приказал председатель. – Этот ребенок, в зал для свидетелей. Освободите дорогу, или я освобожу зал! Пусть пройдет третий свидетель!
Моника отступала, глядя на Хуана. С тех пор, как она вошла, у нее было нестерпимое желание подбежать к нему, сжать в объятиях, позабыв обо всем, даже о чудовищной правде, переполнявшей душу… А он смотрел на нее, скрестив руки; смотрел, словно состязаясь, затем немного побледнел, когда Ренато Д`Отремон взял ее за руку, заставляя отойти, заставляя встать рядом, склоняясь к ней, чтобы прошептать:
– Моника, даже не думай, что дойдешь до этого.
– Ты не остановишь меня, делай, что хочешь, Ренато. Мой долг быть рядом с Хуаном…
– Я избавлю тебя от него, даже вопреки тебе, и добьюсь этого. Когда ты станешь совершенно свободной, делай, что хочешь, а я прекрасно знаю, что ты не вернешься к Хуану.
– Это мой муж, и пока существует этот союз, я связана с ним. Чувства меня не волнуют.
– Поэтому я и хочу разорвать эту связь! Но сейчас помолчи, Моника…
Моника с беспокойством подняла голову… Стоя перед председателем, молодой офицер поднял руку для клятвы; а между охраной, что его сопровождала, издалека Хуан смотрел на нее с искаженным от гнева лицом, с дрожащими от ярости руками…
– Я ограничусь рассказом, господин председатель, – сказал лейтенант Бриттон. – Я был ответственным за выполнение приказа об аресте, экстрадиции обвиняемого Хуана Дьявола, перевозке его на борту с береговой охраной Галиона до передачи властям, представляющим этот суд; я нес свой долг, чтобы завершить поручение. Возможно, обвиняемый прав, когда осуждает суровые методы ареста, но всех офицеров предупредили, что преступник чрезвычайно опасен, а первым долгом было сохранить безопасность моих солдат. Другие два члена экипажа шхуны Люцифер сопротивлялись и были заперты с капитаном. Я говорю о помощнике, Сегундо Дуэлосе и юнге Колибри. Элементарным долгом человека было спуститься лично и открыть погреб, где они были заперты, когда сломались двигатели, снесенные морской бурей, когда был потерян рулевой и ранен капитан, а Галион был на грани кораблекрушения…
– Так значит вы выпустили на свободу заключенных?
– На корабле, готовом пойти ко дну, необходимо было взять полную власть и, взяв на себя ответственность, я выпустил их…
– Вы знали, что речь идет о моряках. Разве вы ничего не пообещали им взамен, если они возьмут на себя обязанности береговой охраны?
– Нет, сеньор председатель. Я лишь подумал, что не должен отнимать у каждого человека последнюю возможность спасти свою жизнь. Но возможность спастись была слишком мала…
– Вы попросили Хуана Дьявола взять на себя командование кораблем?
– Должен признаться, что нет господин председатель. Он взял ее по собственной инициативе, и немедленно стал отдавать необходимые приказы. В течение долгого времени я ждал, что Хуан Дьявол прикажет нас убить. Можно было бы просто выкинуть нас за борт; освободившись от нашего присутствия, он мог направить корабль туда, куда вздумается. Великодушно он подарил нам жизнь. Позаботился о раненых и, используя необычные средства, импровизировал с парусами и такелажем, обманув наихудшую непогоду, которая случалась когда-либо на Карибах. Справедливо, что я публично заявил об этом, потому что не знал моряка более спокойного и отважного, чем капитан Люцифера…
– Можете опустить похвалы, офицер. Вы можете сказать, когда снова взяли командование плаванием?
– Господин председатель, в третий раз отдавая похвалу, я должен признаться, что был возвращен на это место великодушным порывом и по доброй воле обвиняемого. Я первым удивился, когда его приказ снова взять курс на Мартинику привел к окончанию моей миссии, задержавшись всего лишь на несколько часов.
– Вы признаете этот необычный поступок обвиняемого как благодарность за то, что открыли двери его тюрьмы при обстоятельствах, обрекаемых вас на смерть?
– Да, господин председатель. Обвиняемый Хуан Дьявол пожелал предстать перед судом. Он был уверен, что сможет опровергнуть обвинения, доказать свою невиновность. Не думаю, что он благодарен мне за эту возможность, за которую, с другой стороны, заплатил с лихвой. В любой момент он мог повести себя иронично, агрессивно, язвительно, также связать и отправить меня на дно тюрьмы, потому что моя жизнь и честь была в его руках. Следовательно, во имя благодарности, которую я чувствую, если могу просить суд взять это в расчет, чтобы опровергнуть обвинения, которые могут быть доказаны, но ему и его людям обязаны жизнью капитан и охрана Галиона, пять выживших членов экипажа и четыре солдата, следовавшие моим приказам охранять его… и хочу… за это публично выразить ему свою благодарность.
После короткого перешептывания, долгое выжидательное молчание нависло над залом. С бумагой в правой руке, которую вручила ему Айме, отступал молодой офицер, глядя на Хуана Дьявола, а председатель с непроизвольным выражением иронии повернулся к Ренато:
– У вас есть какие-либо вопросы к свидетелю, сеньор обвинитель?
– Никаких, сеньор председатель… Или да… Минутку… Откуда взялся приказ о том, что Хуан опасный преступник?
– Это пришло из Ямайки. – разъяснил офицер.
– Это все, сеньор председатель, – отметил Ренато. – Я хотел бы разъяснить публично, что это не было моим желанием, а тем более обязанностью обращаться с ним плохо. Я хотел бы также доказать на суде, что не везде он вел себя так великодушно с врагами, как на борту Галиона…
– Нет! – неистово взорвался Хуан. – Никогда не вел я себя великодушно с врагами, а менее всего теперь буду вести себя в дальнейшем. Доклад Ямайки был верен: я могу быть опасным, могу ответить ударом на удар, низостью на низость, так и будет, Ренато… Клянусь тебе, так будет!
– Хватит! Хватит!
Председатель суда старался совладать с беспокойным шумом, волной жарких комментариев, которые перекрыли слова Хуана. И этим моментом воспользовался английский офицер, чтобы приблизиться к помосту и передать записку снизу в широкую ладонь Хуана, который прислонился к перилам… Хуан отошел со странной запиской в руке, и первым желанием было взглянуть на Монику. Может быть, это от нее? Казалось, ветерок призрачной надежды окутал его душу, и он жадно поискал ответ в ее глазах. Но рядом с Моникой по-прежнему стоял Ренато, который снова наклонился прошептать что-то. Слышались приглушенные голоса бурного спора, и с беспокойством Хуан скомкал письмо, которое не хотел читать, когда столько взглядов остановились на нем, письмо, которое могло перевернуть его душу дюжиной слов, письмо, от которого, несмотря на мужество, его бросало в дрожь…
– Пусть пройдет четвертый свидетель обвинения. – приказал председатель. И секретарь, в свою очередь, крикнув, позвал:
– Четвертый свидетель обвинения! Бенхамин Дюваль! Бенхамин Дюваль!
Но Бенхамин Дюваль не появился.
– Тишина… Тишина! – председатель сделал ударение на словах. – У вас есть какой-нибудь вопрос к четвертому свидетелю, сеньор личный обвинитель?
– Прекрасно понимаю иронию сеньора председателя суда. – согласился Ренато с кажущимся спокойствием. – Я сам не могу не улыбнуться тому, как выступали два последних свидетеля. Но не важно, потому что речь идет о доказательствах. Бенхамин Дюваль не отрицает, не может отрицать очевидное. Хуан Дьявол ранил его в потасовке в таверне, оставив непригодной правую руку вплоть до настоящего времени, и вопреки всем стихиям, о четвертом факте я желаю известить суд! Правда, что Хуан Дьявол помог ограбить у берега Ямайки богатый груз кофе, табака и какао! Правда, что он помогал перевозить ром! Правда, что он насмехался над всеми законами ограничения контрабанды более, чем на десяти Карибских островах, обманывая колонистов Франции, Голландии и Англии! Правда, что в злополучной драке в таверне он играл и потерял шхуну Люцифер, восполнив потерю имущества благодаря куче денег, которые еще не заплатил…
– Я хотел заплатить, но ты не принял эту плату! – гневно опроверг Хуан, уже не сдерживаясь. – Почему? Для чего? К чему столько лицемерия?
– Соблюдайте тишину, обвиняемый! – обязал председатель. – Тишина…! Продолжайте, сеньор личный обвинитель.
– И одно за другим я докажу все выдвинутые обвинения, – продолжал Ренато с еще большим спокойствием и желчью. – Прошу немедленно явиться в суд пятому свидетелю и пусть немедленно будет прочитан акт перед Хуаном Дьяволом, в котором он обвиняется в похищении, пусть это будет подкреплено заявлением мальчика…
– Пятый свидетель обвинения! Ребенок, известный под именем Колибри! – позвал секретарь. Назовите свое имя, фамилию, возраст и профессию…
– Обойдемся на этот раз без формальностей, сеньор секретарь, – вмешался председатель. – У мальчика, скорее всего нет фамилии, и он не помнит своего возраста. Конечно же, ему меньше восемнадцати лет, и он не может произносить клятву. Сделайте пометку в обвинительном акте, что это риск. Ты обещаешь говорить правду, мальчик? У тебя нет другого имени, кроме Колибри?
– Колибри меня назвал капитан, сеньор председатель, Колибри меня называют на Люцифере.
– Ты скажешь, как тебя звали раньше? Какое твое имя? До того, как тебя забрал Хуан Дьявол, как тебя называли?
– Называли бездельником, грязным негром и паршивым псом…
– Это не имя! – отверг председатель.
– Так меня звали, сеньор председатель… Как хотелось каждому, так и звали, и каждым криком, палкой или пинком, потому что я не шагал спокойно. Было очень много дров, чтобы загружать их в печь.
– Тишина! – настаивал председатель, трезвоня в колокольчик, чтобы утихомирить усилившиеся перешептывания. – Секретарь, прочитайте акт…
Секретарь послушно зачитал:
– «В городе Порт Морант, в присутствии нотариуса Вильяма Годман, ниже подписавшиеся заявили: Первое: полновластные владельцы усадьбы в сотню корделей, простирающиеся от левого берега реки Морант до горы, называемой Холм Ял, все эти участки земли заняты под платаны, табак и тростник. Второе: подсчитано количество рабочих на спирто-водочном заводе, которым владеют и эксплуатируют указанное имущество несколько мальчиков, один из которых ближайший родственник, живущий и выросший в доме, сирота без родителей. Третье: мальчик, под опекунством, черной расы, среднего роста, около двенадцати лет, исчез утром, сел в порту Белые Лошади на шхуну, называемую Люцифер, увезен обманом или даже жестокостью капитаном по прозвищу Хуан Дьявол. Также заверено, что упомянутый мальчик, проявив неблагодарность тем, кто покровительствовал ему, сотрудничал с вышеупомянутым похитителем, подчинившись голосу Хуана Дьявола, а не родственникам, когда те разыскивали его. Четвертое: названный Хуан Дьявол сбил кулаком тех, кто хотел отыскать мальчика и проник на шхуну; он поднял якорь и отправился из порта Белые Лошади, не вняв просьбам и заявлениям. Кроме того, по безусловной подлости, Хуан Дьявол выстрелил в баррикады рома, собственность подписавшихся, которые ждали у причала Белые Лошади. Он сделал так, что жидкость вылилась, потеряно более ста фунтов стерлингов; выкрикивая наихудшие оскорбления, провоцируя недисциплинированное поведение остальных молодых людей, он серьезно нарушил порядок и дисциплину в усадьбе. Подписавшиеся: Берке, Джордж и Джакобо Ланкастер, четыре свидетеля, соседи-владельцы города Порт Морант, документ заверен нотариусом Вильямом Годман. Заявляю…»
– Ты слышал, мальчик? – уведомил председатель. – Признаешь, что тебя похитил называемый Хуаном Дьяволом?
– Я был с капитаном… Я просил увезти меня… По своей вине я испортил бочку с ромом, и за это меня забили бы до смерти палками. Я сбежал от страха… Не знаю, как убежал, я свалился на пляже и увидел Люцифер. Тогда капитан забрал меня внутрь, и я не знаю, что произошло дальше…
– Обвинение в похищении доказано полностью. – отметил Ренато.
– Я пошел с ним! – настаивал Колибри. – Я просил, чтобы он забрал меня... Меня бы убили... Капитан был добр со мной… Скажите, что я пошел… Скажите, капитан, почему сбежал оттуда…
– Тишина! – взывал председатель уже в который раз. – У вас есть что сказать в свою защиту, обвиняемый?
– Ничего, сеньор председатель. – ответил Хуан, сочась иронией. – Тем более не думаю говорить в защиту мальчика. Он бы заплатил жизнью за потерянную бочку рома. Я задержал их, пролив содержимое сотни бочек, и не позволил зайти проходимцам на свой корабль. Мне нечего добавить в свою защиту. Пусть добавят власти Порт Морант, которые терпят то, что вы слышали, при въезде в этот цивилизованный город.
– У вас есть, что ответить на эти слова, сеньор обвинитель? – спросил старый председатель, повернувшись к Ренато.
– Не думаю, сеньор председатель, что следует обсуждать социальную несправедливость с обвиняемым, следует лишь доказать его ответственность за содеянное, которое он не отрицает: он разрушил добровольно чужую собственность, забрал мальчика двенадцати лет без разрешения, против воли тех, кто зовется его родственниками, кто нежно поддерживал его с детства, заинтересованность дома Ланкастер…
– В доме Ланкастер Колибри был лишь рабом, – отверг Хуан. – Да, рабом, даже если закон это печально отменил. Не верю в существование этой кровной связи, о которой говорят его палачи. Было около десятка мальчиков, осиротевших и брошенных родителями, спавших кучей в глубине грязного оврага, питавшихся отбросами, как собаки, на которых не обращали внимания и заставляли работать сверх детских сил, которых били, оскорбляли и жестоко обращались в обмен на работу… Но конечно же, я такой назойливый, и меня это не касается…
– Ты мог бы позаботиться об этом и поступить по-другому, – заметил Ренато. – Разоблачить власти…
– Очевидно сеньор обвинитель прав, – поддержал председатель. – Факты, что вы передаете, ничтожны, вы не уполномочены превращаться в судью и исполнителя личного правосудия, не обратившись к правосудию, которое так сурово критикуете.
– Это было бы бесполезно, сеньор председатель, – отверг Хуан с обычным сарказмом. – Семья Ланкастер – люди очень влиятельные в городе Порт Морант, они хорошо платят налоги и владеют роскошными экипажами… Нет, нет, они не варвары, не они били этого ребенка. Они не способны действовать отвратительно. Для этого у них есть надзиратели, руководители, привязанные псы… Для этого им дана полная власть управлять работниками… И если один из этих несчастных умирает, то это ничего не значит, потому что никто не пойдет узнавать, есть ли там малярия или голод, приступы или несварения желудков, которые их убивают… Они кабальеро и живут так. Они не могут опускаться до того, чтобы подавать жалобу на капитана шхуны, обзывать его забиякой, контрабандистом и пиратом… Они такие гордые на прекрасной Ямайке, как Ренато Д`Отремон на Мартинике! Только идиот потеряет время, чтобы заявлять на них!
Хуан вонзил в Ренато огненный взгляд, словно ожидая ответа, который не последовал и не мог последовать… И Ренато сдержанно дышал, чувствуя, что не совсем хорошо стоит на земле, что сидящее на скамейках общество достает его враждебными комментариями, жестокими, почти взрывающимися, а рука председателя поднялась:
– То, что вы говорите, не имеет смысла, обвиняемый! В этом заявлении ясно говорится, что мальчик – родственник семьи Ланкастер…
– Родственник наемных рабочих Ланкастер… Обычная формулировка, кто нанимает детей для худших работ. Что они их родственники, двоюродные дяди или троюродные кузены… возможно просто признанные крестники… Что это может дать? Формулировка безупречна: платят какому-то безжалостному, который предложил группу детей. Нужно только сказать, что они его семья, а хозяевам нечего терять. Очень удобно для Ланкастер…
– Прошу слова, сеньор председатель, чтобы уладить все, – прервал Ренато. – Не думаю, что на суде должен интересовать метод правления Ланкастер на Ямайке, а также остальных сеньоров на ближайших островах, на Мартинике… Каждый управляет домом, как пожелает, и каждый… Мы собрались здесь, чтобы доказать обвинения против Хуана Дьявола, и каждое будет доказано. Сеньор председатель, прошу отразить в протоколе, что обвинение в похищении и уничтожении имущества полностью доказано!
– Ваше требование справедливо. Отметьте в акте, сеньор секретарь, – указал председатель. И вслед за этим продолжил: – Теперь, чтобы вынести обвинение, передаю слово сеньору прокурору…
– Беру на себя эту должность, сеньор председатель, – вмешался Ренато. Теперь важная трибуна, которая на миг повысила тон замечаний, смолкла. Прокурор, сделав безразличный жест, снова сел в кресло, а Ренато Д`Отремон продвинулся к ним, смотря то на одного, то на другого, составлявших суд, чьи намерения относительно Хуана он уже угадывал:
– Я не пытаюсь сделать обвиняемого чудовищем. Прекрасно знаю, что этот человек страдал и боролся с детства, он в конфликте с обществом. Мне нечего сказать в моральное оправдание, которое можно себе представить из-за плохой жизни, злого рока; но могу попросить каждого из вас осознать свою ответственность. Я не обвиняю публично Хуана Дьявола из-за ярости или каприза, не обвиняю за прошлые ошибки, а лишь хочу предотвратить его будущие ошибки, исправить зло, которое еще можно исправить…
«» Его пример является вредным и пагубным. Если решение суда будет основываться на чувственных мотивах, завоеванных моральными соображениями милосердия, согласно услышанным правдивым рассказам, которые могут затронуть сердце любого человека, повторяю, если суд признает правоту Хуана Дьявола оправдательным приговором, то все бродяги, злодеи, недовольные и обиженные Мартиники будут перенимать это скандальное и недружелюбное поведение, создадут свое представление о справедливости, взяв его в свои руки за спиной закона и суда…
«» Хочу, чтобы каждый из вас понял, что я говорю в защиту нашего общества, жен, будущих детей… Мы не можем позволить, чтобы объявленное осталось не услышанным, чтобы каждый судил по своей прихоти. Жизнь Хуана Дьявола может иметь блеск приключенческого романа, завоевывать восхищение женщин и пробуждать мальчишеские фантазии, а это опасно, и наш долг мужчин, глав семей, категории управленцев цивилизованного общества, направить правосудие, судебные процедуры к человеческой доброте, которая может уважать закон и законные права остальных, даже если Хуан Дьявол намерен доказать обратное. Как доктор, который лечит себя, открывая перед незнакомцами свои раны, хочу отметить, что не будет странным, что дама из моей семьи считает естественным и обязательным встать на сторону Хуана…
«» И это может понять любой, кто сейчас слушает. Если наши законы такие плохие, то мы должны преобразовать их; если суды не удовлетворяют истинное правосудие, мы должны сделать его лучше; если привычки такие предосудительные, мы должны попытаться их изменить… Но все нужно делать с согласия лучших граждан, опираясь на законы метрополии, справедливость, права и поддержку учреждений, не следуя более или менее сентиментальному капризу первого восставшего обиженного, только потому, что общество всегда было в стороне…
«» Прошу, господа судьи, сострадания для Хуана Дьявола, но слишком большая жалость будет подрывать наше общество. Его грехи может простить сердце, но его ошибки должны быть наказаны, преследуемы и предотвращены, в нем и последователях: кажется, всех мужчин на корабле и даже ребенка двенадцати лет, которого можно назвать крестником Хуана Дьявола…
«» В высшей степени необходимо дать понять обвиняемому и всем остальным, что человек не сильнее закона, никто не может разрушать то, что создала воля тысяч граждан, нельзя следовать путем личного насилия, чтобы добиться справедливости, нельзя налагать наказание по своим капризам, как в деле о разрушении бочек рома сеньоров Ланкастер, потому что это называется не справедливостью, а местью, и суд не может это поощрять; наоборот, отгородить, покончить, отрезать всякую возможность повторения подобного через справедливое наказание, решительное и разумное для него, нарушившего все нормы, для обвиняемого Хуана Дьявола. Следовательно, прошу суд, для обвиняемого…
