Текст книги "Хуан Дьявол (ЛП)"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Замолчи! Что ты знаешь? Что знает кто-либо?
– Если сеньор Ренато был бы добр и нашел место на корабле, чтобы вы тоже уехали, капитан…
– Для меня он не будет его искать, а я не соглашусь, Колибри. Я не уеду из Мартиники, пока не откажусь от надежды. Я уеду последним!
Резко он встал, сделав акцент на последние слова, прошел несколько шагов и выбрался из странной дыры, служившей им жилищем. Стены были покрыты циновкой, пальмовая и тростниковая крыша прислонилась к входу в вулканический грот. Застывшая много веков назад лава, остывшая под солнцем, кто знает в какие далекие дни, образовала нечто вроде естественной стены в округе Крепости Сан-Луи, в заливе Фор-де-Франс. Как же близко был он к той, которую так жадно искал! Какая необъяснимая игра, какая невообразимая насмешка судьбы заставляла бежать так далеко, когда достаточно было преодолеть один километр, чтобы найти ее!
– Капитан, в доме никого…
– Ладно… позаботься, что ему нужно. Я поищу нужное… чего нет в доме…
Стройная фигура удалилась, потерявшись на пепельном пляже и прошла через стены столетней Крепости. Только каменная потрескавшаяся махина держалась, только она казалась целой и неизменной на голом пляже. Робко, с бесконечным смешанным ощущением неизбежного уважения и суеверного страха, Колибри приблизился к грубому ложу, где шевелился и шептал Ренато:
– Воды…!
– Уже нет воды, сеньор. Вы выпили последний глоток. Негде набрать воды. Из реки течет серная вода, а из моря соленая. Так как капитан не принес раздаваемые в Фор-де-Франс пол-литра или молоко, то мы будем мучиться от жажды, как злые собаки.
В первый раз за эти долгие дни, Ренато Д`Отремон открыл глаза, пристальные, разумные, ясные. Уже не было в них вспышки безумия, лихорадочного бреда. Как будто он начал понимать и пытался вспомнить. Прежде чем послышался слабый стон, Колибри поинтересовался:
– Вам больно? Капитан сказал позаботиться о вас. Меня зовут Колибри, а мой капитан дон Хуан Дьявол.
Медленно Ренато сел, осматривая голые каменные стены, крышу, покрытую пальмовыми листьями, циновки, развевавшиеся от ветра, и негритенка, одетого в лохмотья, который был его санитаром. На красивых аристократических губах появилась короткая и горькая улыбка, проговаривая:
– Ты Колибри… Да… я вспоминаю тебя… И на какой земле мы находимся, что Хуан Дьявол имеет титул «дон»? На какой остров нас унесли волны? На какой дикий остров нас отнесла та лодка? Где мы?
– А где же, как не на Мартинике? В Фор-де-Франс… Вы не помните, что произошло? Вы шли за Люцифером, стреляя из пушек…
– Да, вспоминаю… Береговая охрана… шхуна тонула, мои люди были готовы взять на абордаж… а вскоре…
– Взорвался вулкан, мы свалились в воду, и хозяин нас спас. Он вытащил нас из воды, затащил на лодку вас и меня. Меня, который был его псом; а вас… вас, который шел за ним, чтобы убить. Теперь вы помните?
– Да… Помню лодку, ужасную боль от раны, а потом, потом…
– Он нес вас на плечах до Морн Руж. Там вас осмотрел медик и вылечили, лечили и нас. Я весь обжегся. Хозяин стер кожу, и из его раны от пули текла кровь. Но он не согнулся, не пожаловался. Капитан мачо, сеньор Ренато…
Ренато прикрыл веки, чувствуя, как снова погружается в красноватый туман прошедших дней. Он почти жаждал эту милосердную бессознательность; но что-то его разбудило, тряхнуло.
– Что это?
– Вулкан, землетрясение, – пробормотал Колибри, сдерживая овладевший им страх. – Иногда это происходит. Но капитан говорит, что ему не нравятся трусливые, и хотя я умираю от страха, но должен выдерживать и не убегать, потому что в любом месте может убить другое землетрясение, может поглотить земля.
С трудом Ренато удалось сесть, и он попытался встать на ноги, но ему мешала боль и слабость. Голова была перебинтована, не хватало воздуха, вспышка гордости засверкала в ясных глазах:
– Я ничего не понимаю, мне нужно понять все немедленно. Почему я здесь в таком виде? Что значит эта пещера и эти лохмотья? Неужели я один из заключенных людей Хуана? А моя одежда? Бумаги? Что он со всем сделал? Где он?
– Кто? – удивился негритенок.
– Ты не понимаешь? – разъярился Ренато.
– Нет, Ренато. Есть вещи, которые Колибри не понимает, – объяснил Хуан спокойно, вторгаясь в пространство. – Успокойся. Я все тебе расскажу. Не думаю, что ты будешь насиловать себя в первый же день, когда очнулся. К тому же, тебя ждут очень плохие новости. Выпей немного воды.
На миг Ренато остановился, охваченный изумлением, прежде чем взять глиняный кувшин, который предложил Хуан. Тот тоже изменился. Изменился почти также, как панорама, что его окружала. Более худой, он казался выше, отросшая борода, длинные взлохмаченные кудрявые волосы, и он опустил взгляд на старую рубашку моряка, которую тот снова одел, выставляя крепкую и широкую грудь атлетического торса. У него была внешность потерпевшего кораблекрушение, без высокомерного выражения главы пиратов, но маска смуглого лица светилась силой гордого взгляда всей его воли.
– Он выпил всю воду! – воскликнул Колибри, смущенный, видя, как Ренато алчно поглощал предложенный кувшин.
– Нет… Осталось немного… Возьми и оставь нас… Пока Ренато отдыхает, мы поговорим…
Более двух часов назад Ренато открыл глаза, и теперь они жадно уставились на Хуана: вопрошающие и растерянные, в которых горело желание и страх узнать правду, которая ожидала его. Снова, как раньше, Ренато, казалось, измерял и оценивал жалкую обстановку, на губах дрожали слова, которые он выплеснул наконец, словно прорвался поток плотины:
– Не нужно говорить, что я в твоей власти. Я вижу, понимаю это. Я ранен и беззащитен перед твоей волей, и если верить этому мальчику, то я обязан тебе жизнью.
– Жизнь всех нас зависит от чуда, которое продлится недолго. – объяснил Хуан с удивительным спокойствием.
– Что ты хочешь сказать? Я припоминаю что-то. Но нет, невозможно, это кошмарный сон, картины ада, картины ужасов Данте.
– Вернись в реальность, Ренато. Очень мало осталось от земли, на которой мы родились. Уже три месяца днем и ночью вулкан испускает над землей раскаленный пепел и реки лавы. Города в развалинах; реки загрязнены инфекцией; поля сожжены дотла. Но дорогам бежит толпа отчаянных, напрасно ищущих крышу или убежище. Каждый день из нашего единственного порта отплывают корабли, набитые сбегающими людьми.
– Наш единственный порт? – удивился Ренато, не понимая.
– Да, Фор-де-Франс. Мы рядом с ним, в небольшой бухте Крепости Сан-Луи.
– … Сен-Пьер…? Столица…?
– Уже не существует.
– Не может быть! – отверг Ренато мятежным криком ужаса. – Моя мать… Умерла? Моя мать мертва! О…!
– Успокойся, успокойся, Ренато. Не ты один должен плакать от боли. Сорок тысяч трупов погребены под пеплом Сен-Пьера. Затем появились еще сотни, тысячи жертв.
– То, что я видел – было правдой… что помнил, было правдой! О…!
– Возможно остров вскоре весь эвакуируется. Хотя почти не осталось властей, возможно, имя Д`Отремон поможет тебе взобраться на один из отплывающих кораблей.
– О чем ты говоришь? – взбунтовался Ренато почти в гневе.
– Все считают, что побег – это единственная надежда спасения, а для тебя это будет нетрудным. К тому же тебе не на кого смотреть, кроме себя самого.
– У меня нет никого, никого! Мой дом, земли, состояние в банках этого города, который… А моя мать, Хуан, моя мать!
Отчаянно он схватился за широкую руку Хуана, который сжал ее своей, почти впервые, братским жестом. Долгое время тихо бежали слезы. Затем они внезапно высохли, словно огненная стрела прошлась по отчаявшейся душе, потрясая его, и он снова будто обезумел:
– А Моника? Что ты сделал с ней? Где она? Ты взял ее на Люцифер. Но нет, нет… ты сказал, что оставил ее. Куда ты увез ее? Куда послал? На Доминику? Гваделупе?
– На пути в Сен-Пьер! – признался Хуан с бесконечным отчаянием. – Я оставил ее на пляже, перед горой Парнас. Больше я ничего не знаю. Ничего совершенно!
– Она тоже умерла? Хочешь сказать, что она умерла?
– Разумно думать так! – предвещал Хуан с мрачным выражением. – Я искал ее, как безумный, как помешанный. Искал, пока ты умирал, бредил целые недели, пока ты лежал как труп, я рыскал по всем деревням, развалины за развалинами, пока ты умирал сотни раз и сотни раз воскресал…
– Три месяца… три месяца! Ты сказал три месяца? – отчаянно спросил Ренато.
– Я искал ее по всем углам, где убежище верующих, в бесконечных списках исчезнувших, которые каждый день отплывают на кораблях. Искал ее тело среди руин монастыря, искал ее имя на деревянных крестах и кладбищах. Но все напрасно!
– Моника умерла! Умерла! – повторял Ренато, как одержимый.
– Но я не приму этого! Не знаю, вдохновение ли это небес, сумасшедший луч надежды, или моя больная воля ухватилась за эту ложь, или интуиция ясновидящего меня поддерживает, чтобы я не свалился в немыслимую правду. Но пока во мне есть дыхание жизни, я буду искать ее!
Хуан сделал несколько шагов к дверям, но руки Ренато протянулись, схватили его, а голубые глаза, минутами раньше плакавшие по Софии Д`Отремон, теперь зажглись дьявольским светом ревности, досады, отчаянным желанием, распаляя душу и плоть одним именем Моники.
– Почему ты искал ее? Ты любишь ее? Любишь?
– Естественно я люблю ее! А ты что подумал?
– Я… я… не знаю… Любишь? Ты сказал любишь ее?
– В тысячу раз больше, чем свою жизнь! Не понимаешь? Какое значение для меня имеет жизнь, если я не найду ее? Моя жизнь – есть и была она, даже если я верил, что она не любила меня, даже если она выглядела такой отдаленной, как звезды, когда смотрела на меня, на небо, охватив руками штурвал. Безумно, отчаянно я полюбил ее с тех пор, как что-то сильнее моей гордости заставило уважать ее; когда увидел ее беззащитной в своих руках, беспомощную и больную, чувствуя, что желания погасли, высокомерие опустило свой флаг, потому что сила ее чистоты превратила меня в другого человека, потому что ее жизнь и счастье начали быть для меня важнее всего, всех. Что с того, что я любил ее? Что люблю? В сотни раз сильнее, чем ты мог любить ее!
– Ложь! – гневно взорвался Ренато. – Сильнее меня никто! Никто! А она…
– Она тоже любила меня! – резко отрезал Хуан. – Вопреки всем, кто думал, полагал, вопреки всему, на что надеешься, Моника любила меня, хотела умереть со мной. я должен был оторвать ее силой от себя, чтобы она не последовала моей грустной участи.
– Это неправда! Неправда!
– Правда, Ренато! Мне все еще кажется, что я вижу ее на том пляже; слышу ее последний крик, зовущий меня.
– Не может быть! Женщина, как она…
– Не могла полюбить меня, да? – отверг Хуан вспыльчиво. – Так ты ошибаешься! Она любила меня! Любила! Какая разница в ее положении или имени? Она любила меня, моряка, пирата, незаконнорожденного! И предпочитала опасности, умереть со мной, чем удобства твоего дворца! Эта единственная правда. Она была моей, моя, и я буду искать ее, пока не найду!
– Нет, она уже не твоя!
Ренато дрожал, его трясло, он хотел встать со постели. Оттуда его глаза глядели с волнением. Он вспомнил портфель, бумаги в нем. Теперь он был полуголый, под пальмовыми листьями, предоставлен человеку, который был одновременно его спасителем и соперником, врагом и братом. Неожиданно его воля истощилась, мужество погасло, но свирепые глаза Хуана казалось проникли в него, угадывая мысли:
– Твои бумаги в этом ящике. Я не ошибся, думая, что они для тебя важнее жизни. Можешь забрать их, хотя и думаю, что они уже ничем не послужат. Мощь гораздо сильнее, чем все человеческое самодовольство, теперь управляет нами… и это… вулкан… Послушай его… Единственный голос, который распоряжается и приказывает на всей земле Мартиники. Эти слепые удары устанавливают жизнь и смерть, боль и голод. Это новая сила, которая нами руководит. Посмотри на них, на эти бумаги, может они послужат тебе чем-нибудь!
Ренато снова приподнялся, желая пойти за Хуаном, удалявшимся поспешными шагами, но снова упал. Сотни горьких воспоминаний вонзались в него, как кинжалы. Он думал о мертвой матери; Монике, которая возможно, уже покоится под трагическим саваном случившегося в Сен-Пьере, и почувствовал новую боль, странную, которая жгла нестерпимым стыдом. Это было смущение, муки совести и горькая благодарность.
– И я обязан жизнью Хуану Дьяволу…
Еще неделю ревел ужасающий вулкан Мон Пеле. Наконец, 26 августа 1902 года последний и ужасный грохот потряс остров, а затем все стихло. Рассеялись черные облака из конуса вулкана, замолчали подземные шумы, выглянуло голубое небо, морские воды успокоились. Благотворные дожди упали потоком, сметая слои пепла, которые сорвали деревья и придавили поля. Вновь побежали чистые реки и ручьи, вернулись стаи улетевших птиц. Лихорадочная радость, верх отчаянии и боли прошедших дней, встряхнули теперь беспорядочные улицы Фор-де-Франс. Понемногу начали двигаться лошади и редкие повозки, ставшие доступными. Бригады добровольцев собирали мусор и налаживали как могли пристани и причалы на выходе из прекраснейшего залива, перед которым возвышался маленький город. И когда корабли, ожидаемые столько времени, показались на горизонте, их приветствовали пушки Крепости Сан-Луи и трезвонили колокола, подвешенные на балках над мусором. Одновременно, в почти разрушенной усадьбе, бывшей убежищем для Мольнар, колокола и артиллерийский обстрел слышался далеко.
– Вот и сеньор дон Ноэль, хозяйка! – сообщила Ана во весь голос.
– Подарок, моя дорогая Каталина. А где Моника? – поздоровался и спросил старый нотариус.
– Где ей быть, как не в госпитале? – объяснила Каталина. – Для нее просто рассвело, как каждое утро.
– Сегодня другой день, черт побери!
– Для нее нет. Каждый проходящий день кажется, усиливает ее боль, потому что у нее остается все меньше надежды.
– Вы правы. Но во всяком случае, она не должна падать духом. Она продолжит искать его, потому что новый губернатор только что прибыл, и командующий войсками чувствует признательность и благодарность Монике, и хотел бы, чтобы она была в числе первых персон поприветствовать Его Превосходительство. Говорите, она в госпитале?
– Который разместили во Дворце… Там ее он и найдет…
– Ладно, тогда я пойду… До встречи, Каталина…
– Колибри… Колибри…! Что происходит? Колибри! Ты слышишь? – позвал Ренато, встревоженный грохотом канонад.
– Да, да, сеньор Ренато… Я видел, как выпустили свечу из Крепости. Вы подумали, что это вулкан? Говорят, он погас, и навсегда… Что больше не вздрогнет…
– Тогда эти выстрелы…?
– Новый губернатор только что причалил. Сверху холма видно, как причалил корабль… огромный корабль, и два других позади. На одном из них везли солдат, на другом, Бог знает кого. Подарки из Франции, чтобы мы остались на Мартинике, чтобы не боялись больше вулкана.
Медленно, с видимым усилием, Ренато поднялся с постели и, держась за хрупкую стену, сделал несколько дрожащих шагов по неровному полу.
– Хуан не вернулся?
– Нет, сеньор. Но уверен, он придет поздно. Он знает, что нужно принести поесть, что почти все закончилось. И как вы знаете… Откуда угодно, но принесет…
Ренато Д`Отремон снова ощутил, как щеки вспыхнули румянцем. Он не только героический поступок спасения от смерти, несения на руках, превозмогая боль и усталость. Этот странный человек, брат и враг, спаситель и соперник, приносил ему каждый день необходимые вещи, перевязывал рану, давал лекарство, когда он бредил, укрывал от непогоды, по-человечески милосердный к его беспомощности. В течение трех месяцев, он, богатый Ренато Д`Отремон, получал хлеб из рук Хуана Дьявола!
– Вы выйдете, сеньор Ренато? Не дождетесь капитана?
– Думаю, лучше не буду его дожидаться…
– Но у вас не хватит сил идти. Капитан сказал, что вы еще слабы…
– Я сделаю усилие… Это нужно…
Он ощупал разорванную рубашку, едва прикрывавшую обнаженное тело; босые ноги выглядывали из порванных и истрепанных штанов из грубого полотна. Понимающий Колибри улыбнулся и объяснил:
– В той коробке ваши ботинки и жакет. Капитан сказал всегда носить эту коробку, что если вы встанете, то не можете ходить босым. Еще есть ваш портфель, кольцо и часы…
Ренато взял ящик, который был сундуком его бедных сокровищ. Там был его жакет из тонкой пряжи, порванный и сожженный; часы, кольца, сапоги, которые он надел, когда взял на себя командование Галионом, а внизу портфель, нетронутые деньги, смятые и обесцвеченные, аннулирование брака Моники и назначение действующим офицером, уполномоченному преследовать Хуана Дьявола.
– Хозяин сказал, что они ваши, и нужно вам отдать их, когда понадобятся. Вы оденетесь? Выйдете?
– Это нужно. Я должен это сделать. Должен сделать как можно раньше. Я должен найти человека, который только что прибыл, увидеть нового губернатора, которого прислала Франция!
Кое-как Ренато оделся. Неуверенным шагом, поддерживаемый только натянутой струной воли, он пересек широкий кусок пляжа, и едва скрылась его фигура за выступающими стенами старой Крепости Сан-Луи, как другая знакомая поступь, медленная и усталая, вошла с другой стороны заброшенной хижины, и Колибри указал возбужденно:
– Вон туда, вон туда… Вы можете его схватить, если захотите. Я могу сбегать туда, сообщить ему, что вы хотите. Слышите, капитан?
– Слышу… О ком ты говоришь?
– О ком же еще, как не о сеньоре Ренато? Он поднялся, оделся и забрал все, капитан… и бумаги…
– Все это его, Колибри. – подтвердил Хуан уныло и устало.
– Он долго смотрел. Я думал, он оставит, но он положил их в карманы. Еще то большое, с печатями, разрешение для… Вы не помните, капитан?
– Да, Колибри… Отлично… Преследовать, схватить нас, убить меня, если буду сопротивляться при мирной капитуляции. Естественно, он унес эту бумагу с собой.
– И сказал, что ему нужно увидеть губернатора, который только что приехал. Это тоже естественно, капитан?
– Тоже, Колибри. Человек, который приехал, представляет собой возврат к порядку, уважение к привилегиям, выдающимся фамилиям, большим состояниям, могуществу имеющих право на зарегистрированной и проштампованной земле. Как может Ренато не поприветствовать его первым, если он из самых привилегированных?
– Но вы вытащили его из воды, когда он тонул! Лечили и ухаживали за ним три месяца! Вы… Вы…
– Забудь об этой подробности, Колибри, как скорее всего уже забыл Ренато. Забудь об этом и дай мне немного воды…
Он сел на кровати с выражением глубокого уныния, совершенной усталости. Он прикрыл веки, а затем снова открыл, чтобы лениво посмотреть на странный и суровый пейзаж.
– Вот вода, капитан. Я вижу, вы очень устали. Вы не встретили сеньору Монику, да?
– Нет… В Дюко, в Сент-Эпри, в Ривьер-Сале есть монашки-беженки, но никто не мог рассказать о ней. Все повторяли ужасную фразу, напоминали более-менее вежливыми словами, что больше мертвых, чем живых, больше исчезнувших, чем здоровых на этой несчастной земле. Возможно, они правы, возможно, остальные тоже правы. А теперь, оставь меня, Колибри. Я хочу побыть один…
Он погрузил лицо в ладони, а когда мальчик очень тихо удалился, вечный и больной вопрос неудержимо сорвался с дрожащих губ:
– Моника, где же ты?
– Моника… я все утро ищу вас…
– О… друг Ноэль! Вот и я…
– Где меньше всего мог подумать. Кажется, вы специально скрываетесь от меня. Я ищу вас по всему госпиталю, по залам, кровать за кроватью.
– Я ушла, оставив место для настоящих медсестер. Мне сказали, новый губернатор привез людей и необходимые материалы, чтобы обо всех позаботиться.
– Конечно же он привез то, чего нам больше всего не хватало. Милосердие всего мира было потрясено нашим несчастием; но это не причина, чтобы вам прятаться. Не представляете, с каким интересом, упорством просит губернатор Воклен вашего присутствия. Вы первая в списке, который ему вручили по прибытию. Первая среди персон, кто с самоотверженностью и героизмом поддерживали коллективный дух в несчастном Фор-де-Франс.
– Что вы говорите, Ноэль?
– Дочь моя, думаю, на вашем счету тысячи человек, которым вы помогали, заботились и лечили. Вашему примеру следовали бригады добровольцев, чтобы помочь раненым без семьи. И кому, как не вашему примеру последовали женщины, занявшись беззащитными и осиротелыми детьми? Новый губернатор удивлен, очарован. О вас столько говорят. Идемте… Позвольте сопровождать вас…
– О, нет Ноэль! Для чего? Я делала, что могла, пока было нужно. Теперь не нужно, не стоит…
– Вы с ума сошли, Моника? Идемте… Идемте. Я обещал немедленно вас привести. Вы не можете падать духом, когда все узнают и будут аплодировать вам, когда по справедливости наградят вас за бессонницу…
– Я ничего не заслуживаю, и вы знаете лучше всех. Я всеми силами боролась против несчастья. Меня поддерживала безумная надежда. У меня были невозможные силы, которые лишь подхлестывали плоть и душу.
– Моника! Моника!
Моника де Мольнар и Педро Ноэль отступили, побледневшие, взволнованные, не веря глазам и ушам. Бледный, неуверенный, выглядевший иначе, Ренато Д`Отремон остановился под сломанной аркой разваленного двора. Он, казалось, задыхался от чувств, широко распахнул глаза, которые уставились на нее, оцепеневший от потрясения. Но это он протягивал к ней дрожащие руки. Старый нотариус поддержал его, когда молодой Д`Отремон качнулся, словно вот-вот упадет в обморок. Затем руки Моники подхватили его, и он безумно сжал их, целовал ликующе и наконец обнял ее, не находя слов:
– Это правда! Правда! Это была ты… ты…! Ты жива… жива…! И вы тоже, Ноэль… Вы…
– Осторожнее, Ренато… – заботливо посоветовал Ноэль. Он помог ему присесть на один из сломанных столбов дворика, увидев, что тот задыхается, с трудом вбирает в себя воздух, открыв оборванный жакет и разорванную рубашку, пока Моника и Ноэль с ужасом смотрели на страшный шрам на груди, и Ренато признался, напрягшись:
– Да, Моника. Чудо, что я жив после такой раны, которую получил в кипящем аду, где мою грудь пронзило насквозь. Чудо, что могу дышать, видеть луч солнца и смотреть на тебя.
Из глаз Моники потоками лились слезы, которые за долгие недели и месяцы высохли. Ноги дрожали, и нотариус подошел поддержать ее, а человек, который был всей ее жизнью, никак не находил слов.
– Моника, жизнь моя… Когда я увидел твое имя в списке, когда мне повторили, что ты жива, здесь, тогда я пошел искать тебя, как безумный. Я не мог поверить, не мог поверить, пока не увидел… Он так тебя искал!
– Он? – удивилась Моника, и сердце подпрыгнуло. И почти крикнув, спросила: – О ком ты говоришь?
– О человеке, которому обязан жизнью. Я велел отыскать его перед встречей с тобой, я послал за ним. Я должен ему, Моника…
– Но о ком ты говоришь?
– А о ком же я могу говорить?
– Хуан… Хуан… Хуан…! – кричала Моника, обезумевшая от радости. – Жив… жив…! Где он? Где же он?
– Они пошли за ним. Я послал, чтобы поторопились. Он не может задержаться. Рядом с Крепостью Сан-Луи, и… Моника!
Но Моника уже бежала по дороге посреди руин.
19.
Сколько длилось объятие, безмерное объятие, когда не нужны были слова, когда задыхались голоса и бежали слезы, отчаянное и вдохновенное объятие, которое могло бы длиться вечно!
– Ты… ты…! Моника…!
– Хуан… Хуан…!
Ничего не было сильнее двух людей, которые соединили губы в поцелуе, вслед за тем поцелуем, после которого могли умереть, а теперь были живы. Слов не было, лишь имена возникали среди горького жара слез и бесконечной нежности от счастья, о котором уже не мечтали.
– Я уже не могла жить, Хуан! Все казалось закончилось! Я хотела только умереть!
– Я тоже потерял надежду, Моника. Я искал смерть. И тем не менее, ты жива, дышишь. Ты была рядом, рядом… немыслимо рядом!
Они говорили, соединенные в объятии, глаза смотрели в глаза, руки в руках, губы к губам. Они говорили, равнодушные ко всему, отсутствовали в окружающем мире, который, казалось, исчез от счастья, ставшее почти невыносимым в бреду чувств и души, заставляя их думать, что видят сон. Из-за сломанной арки двора Ренато Д`Отремон смотрел на две далекие фигуры, образующие одно целое в нескончаемом объятии. К ним подошли усталые ноги Педро Ноэля. Лоб Ренато сморщила глубокая складка, лицо сдерживало чувства. Затем, опираясь на развалины, он очень медленно удалился.
– Ты ждала меня, Моника, а я бежал за каждой тенью, следом, любой возможностью. И каждое разочарование раздражало; с каждым ударом разума прекрасное безрассудство моей любви кричало сильнее. Я знал, что ты жива… знал, что ждешь меня. Чувствовал сильнейшую уверенность.
– Я тоже. Был момент отчаяния, безумия, не более. Затем была уверенность, и беспрерывно я произносила твое имя, звала; мои мысли были криком, который хотел победить время и расстояние.
– И ты пришла ко мне… Пришла, Моника, пришла…
– Хуан… Хуан…! Мальчик, это самое чудесное, что я мог представить!
– О, Ноэль, друг мой!
Они снова вернулись в мир, смотрели так, словно очнулись. Неподалеку ждали солдаты, которые пришли за Хуаном, и странная дрожь пробежала по нему, когда он спросил:
– А Ренато?
– Не знаю… Ушел… Послал за тобой… Сказал, что обязан тебе жизнью, что благодаря тебе дышит. Он послал за тобой, едва веря, что я жива. Что с тобой, Хуан? Почему такое выражение?
– Знаешь, что у меня нет больше права держать тебя в руках? Знаешь, что мы не женаты?
– Ничто и никто не может нас разлучить!
Снова Моника бросилась в его объятия, прижалась к грубой широкой груди, и в этом сильном объятии соединились две души. Но рука Хуана поднялась, указывая на солдат, которые удивленные и нерешительные, ждали рядом:
– У этих людей приказ привезти меня к новому губернатору. Они пришли потому, что в моей душе погасла надежда снова встретить тебя, и мне уже ничего не нужно, не важно, поэтому никакая цена не будет высока за то, что я нашел тебя. Моника, я умею противостоять судьбе, которая хочет убрать меня, потому что я родился несчастным.
– Ты никогда не сможешь уйти от меня! Пусть что угодно нам мешает. Я хочу быть с тобой, быть твоей женой. Если и расторгнут наш союз, мы создадим новый, сотни других. Куда бы ты ни пошел, я пойду с тобой. Мне неважно, где это будет!
– Моника… Моника… ты правда меня любила? Правда любишь? Ничего не имеет значения, если это правда твоей души! Теперь нам снова надо разлучиться…
– Мы не разлучимся! Иди туда, куда идешь. А если Ренато такой подлый, низкий…
– Он тоже тебя любит, Моника; любит отчаянно. Я знаю, что он будет бороться до самого конца…
– Не будет… он слышал правду из моих уст! И если новый губернатор в самом деле думает, что я заслуживаю чего-то…
– Я знаю, что ты будешь меня защищать, Моника, но не беспокойся. Ренато сохранил бумаги аннулирования нашего брака, возвращая тебе полную свободу…
– Никто не может аннулировать мои чувства, Хуан!
– И бумага, которая дает ему право преследовать меня и посадить. Снова Ренато Д`Отремон против Хуана Дьявола…
– Идем, в путь. Сеньор губернатор ждет. – торопил сержант, приближаясь к паре.
– Прощай, Моника… моя жизни, моя душа!
– Нет, они не разлучат нас снова!
Хуан удалился с солдатами. Только миг колебалась Моника, а затем последовала стремительным шагом.
– О, Ноэль, они снова арестовали Хуана!
– Уже знаю, видел… Почему Ренато вообразил, что я побегу туда, как только понял, что иду между двух солдат? Я хотел схватить Ренато за руку. Но, к сожалению, не смог…
– Где Ренато? Вошел? Разве возможно, что Ренато…?
– Успокойтесь, дочь моя, успокойтесь. Ренато вошел раньше всех, и эти проклятые двери охраняются хорошо. Но хуже, что можно сделать – это ускорить события. Нужно успокоиться.
– Не могу поверить, что Ренато способен…!
– Я тоже не хочу верить, но однажды я видел, что он хуже бенгальского тигра. Он был слеп от ревности и ярости…
– Нужно спасти Хуана… сбежать, спрятать его…!
– Именно об этом я подумал. Если мы воспользуемся замешательством, что еще царствует в эти минуты. Если сможем вытащить его отсюда…
– Эта решетка закрылись за ними, заставили его войти…
– В таком случае, все будет поспешно. Там его посадят прямо в зал, который новый губернатор сделал кабинетом. Может быть, они столкнулись с Ренато… Пройдемся, с другой стороны есть разрушенные стены…
– Мне нужно сказать Ренато, что я буду его ненавидеть, пока жива, если он сделает что-то против Хуана! Мне нужно сказать, что жизнь принадлежит мне, что я всегда любила и буду любить его, пока будет биться мое сердце!
– С каким удовольствием я жму вашу руку, сеньор Д`Отремон! Среди этих новостей, одинаково печальных, я был уверен, что ваша семья исчезла. Но сделайте одолжение, присаживайтесь. Вижу, вам нехорошо. Понимаю, как вы страдали.
– Все страдали, сеньор губернатор…
Бледный и дрожащий, в жестокой борьбе чувств, Ренато Д`Отремон присел на сиденье, предложенное Херардо де Воклен. Образованный, утонченный, статный, новый губернатор Мартиники, которому было не более тридцати пяти лет, смотрел с интересом и симпатией на молодое истощенное лицо кабальеро Д`Отремон, посуровевшее и возмужавшее после прошедшего горя и боли.
– Не хочу говорить о несчастьях, которые все-таки прошли, сеньор Д`Отремон. К тому же, время идет. Уверяю, я обременен огромной работой, на которую согласился. Даже не знаю, с чего начать. Мне нужно заручиться поддержкой лучших, и в первую очередь, вас…
– Я чувствую разочарование. Лично я не думаю, что могу чем-нибудь помочь…
– Не говорите так. Конечно же вы измучены, истощены. Мне уже рассказали о вашей ране, которой не хватило чуть-чуть, чтобы стать смертельной. Мне нужно напитать вас оптимизмом. На этой карте мне только что показали места, где есть усадьбы. Долина Чико и Кампо Реаль имеют привилегированное положение. У них все условия, чтобы снова их использовать…
Ренато встал, словно отягощенный невыносимой болью. Дрожащая рука трогала бумаги в жакете, а взгляд уставился на широкий стол, нагруженный бумагами, а новый глава посмотрел на него удивленно, и спросил:
– Вам плохо? Что с вами?
– Что это за список?
– А! В нем указаны мужчины и женщины, которые отличились тем, что помогали ближним. Сеньора Мольнар, к которой вы проявили такой интерес, среди первых. Вы встретили ее, наконец? Смогли поговорить? Я еще не смог поприветствовать ее.
Ренато не решался. Дрожащая белая рука поднялась вытереть потные виски и лоб. Через разрушенную стену он видел искаженное лицо Моники, глаза, полные упрека, остановившиеся на нем. Он видел движения круглой головы старого Ноэля. Горькая пена поднялась к губам, и толчок, сильнее всех, одержал верх над его сердцем, заставив успокоиться, выпрямиться со статью кабальеро:
– Сеньор губернатор, вы позволите представить вам сеньору де Мольнар? Кажется, ей не терпится поприветствовать вас. Позволите мне впустить ее? – и не ожидая ответа главы, повысил голос, и отойдя на несколько шагов, он пригласил: – Моника… Ноэль! Проходите…! Сеньор Херардо де Воклен, новый губернатор Мартиники… Моника де Мольнар…
