Текст книги "Хуан Дьявол (ЛП)"

Автор книги: Каридад Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Вышла луна и море успокоилось. Сядем в лодку как можно раньше. Мы поставили на карту все.

– Да, Хуан, все. Но прежде чем отправиться в приключение, которое может стать последним, спустимся на пляж, откуда, возможно, увидим небо в последний раз…

– Капитан… Капитан…! Капитан… Сеньора Моника…! Где они?

– Здесь, Колибри! Беги быстрее! – позвал Хуан. И тихим голосом предупредил: – Что-то случилось, Моника…

– Ай, капитан! Ай, хозяйка! – пожаловался Колибри, приближаясь, запыхавшись от поисков. – Уже час я вас ищу, и никак не найду.

– Почему? Зачем?

– Все люди столпились на пляже, у лодок, готовых выйти в море.

– Ладно и что? – удивился Хуан. – Там, где я велел им быть.

– Да, знаю, хозяин. Но они стоят не потому, что вы приказали; наоборот…

– Наоборот? Что ты хочешь сказать? – спросила Моника.

– Они спорят, ругаются. Они хотят разделить все лодки, которые приказал капитан собрать, и скрыться на них.

– Они что, сошли с ума? – изумилась Моника.

– Как спятившие, моя хозяйка. Много напуганных, плачущих женщин и…

– Там нет Сегундо? – перебил Хуан.

– Да, конечно, есть. Даже хуже, хозяйка. Сегундо среди тех, кто хочет разделить лодки. Среди тех, кто не хотят ехать на Люцифере. Они говорят, что вместо того, чтобы ехать так далеко, они могут высадиться вон там, чуть ниже, и попытаться взобраться в гору.

– Но там солдаты! Их арестуют…! – предупредила изумленная Моника, не в силах понять.

– Естественно! И говоришь, что Сегундо…? – спросил Хуан.

– Сегундо сказал, что Люцифер утонет, когда вместит всех людей…

Хуан вскочил, его глаза сверкали. Только секунду он колебался. Затем, взяв Монику за руку, предложил:

– Пойдем. Посмотри, волны опустились. Благоприятный момент и нужно им воспользоваться. Мы не можем терять ни минуты.

– Но если они откажутся последовать за тобой, Хуан?

– Последуют, будут те, кто достойны быть спасенными.

Убыстряя шаг, они втроем пришли на пляж, где кружились люди, и сильный и властный голос решительно приказал:

– Всем в лодки! Настал час! Женщины и дети первыми! Мужчины, которые толкают лодки, запрыгивают потом! Чего ждете? Вы не слышали? Ты, Мартин, двигай людей к лодке! Ты, Угорь, со своими людьми в воду! Хулиан, готовы…!

Как будто голос рассеял сомнение, как будто его присутствие имело дар воодушевлять мужество, его голос подталкивал к воле одного за другим, и первые три лодки вошли в воду. Только Сегундо стоял неподвижно, скрестив руки, словно его мучало жестокое сомнение, а рядом с ним стояло несколько рыбаков, которые должны были сесть в последнюю лодку, и они избегали взгляда Хуана.

– Простите, капитан, но эту лодку мы предпочитаем оставить.

– Оставить себе? Что?

– Вы знаете, капитан. Думаете, я не видел, как Колибри побежал предупредить вас?

– В таком случае, это правда, и именно ты, Сегундо… Ты…

– Сожалею, капитан, но у меня семья, для которой моя смерть имеет значение…

– Ты боишься, ты… ты…? – сомневался Хуан с нарастающим гневом.

– Я не боюсь умереть, сражаясь, но вы хотите, чтобы мы упали в яму с головой. Я предпочитаю сдаться солдатам! За это нас не убьют.

– Тебя прижали хуже, чем животное.

– Из тюрьмы выходят, а из моря никто не выйдет. Если бы мы поехали одни…

– Замолчи! Замолчи и сядь в лодку!

– Мы не поедем, капитан! А если бы вы подумали. Я вам говорю, сеньора Моника. Если бы подумали, остались бы с нами, в конце концов, с вами ничего не случилось бы, вам незачем прятаться, и если примете надежность Сегундо Дуэлоса…

– Я предпочитаю ненадежность, которую мне предлагает Хуан Дьявол, – мягко и иронично ответила Моника. – Идем, Хуан!

– Один за одним отчаливаем, – приказал Хуан, повышая голос. – Гребем веслами сотню метров до берега, а там ждите, в первую очередь, мою лодку. Колибри, отдать концы! Сможешь?

– Ясно. Теперь я второй на Люцифере, капитан, правда?

Три лодки, соединенные длинными досками, защищенные плывущими бочками, вошли на гребень волны, и Хуан поднял на руках Монику, посадив в маленькую лодку, которую уже отвязывал Колибри. Он испытывал мучение в левом плече. Только теперь он вспомнил о ране, но мгновение, и он вошел в воду и взял весла.

Как черная махина, Мыс Дьявола оставался позади. Моника была рядом, перед ним. Сначала слабый свет луны неясно освещал белую фигуру; затем темнота стала полной. Черная занавеска протянулась, заслоняя звезды, заставляя погаснуть линию серебряного пролива, и волны, минуту назад спокойные, запрыгали, как конь, вставший на дыбы. Вскоре темная ночь осветилась пучком пламени, гигантским факелом сверкнув на вершине Мон Пеле, и разорвавшись в воздухе, как фонтан жидкого огня, ручей лавы скатывался с горы.

14.

– Янина, что это было? Я видела из окна, как горел дом.

– Это гора, вулкан. Сеньора видела вспышки пламени. Он еще сверкает во дворе! Черное небо стало красным.

– Но земля не дрожит. Не дрожит. Как будто был взрыв.

– Нет, сеньора, это гора. Я не говорила, что это гора?

София Д`Отремон встала с кровати, подбежала к двери спальни, выходящей во двор, и в просторной комнате, в густом полумраке, все смотрела на раскаленную реку лавы, которая скатывалась с крутого холма, прыгая через камни, обходя любое препятствие. Затем с беспокойством обернулась, спрашивая:

– Где мой сын? Где Ренато? Он вышел, правда? Я слышала, как он позвал Сирило; потом экипаж уехал, и могу лишь предположить, куда. Его жизнь крутится только вокруг этого проклятого Утеса Дьявола.

– Теперь нет, сеньора. Сеньор Ренато получил бумаги из Епархии. Кажется, он получил желаемый ответ.

– Аннулирование брака Моники? – удивилась София. – Не может быть! Прошло недостаточно времени!

– Думаю, Его Преосвященство очень помог, сеньор Ренато очень признателен ему, сказал, что поблагодарит его прежде чем отправиться в Фор-де-Франс, к губернатору.

– Мой сын поехал в Фор-де-Франс? – спросила София, все более недовольная и изумленная. – И ты так долго ждала, чтобы сказать мне об этом, дура? Ай, Боже мой, Боже мой!

– Я, сеньора… Дело в том, что он не зашел к вам, чтобы сеньора не подумала…

– Какое значение имеет, что я думаю! Ты что, не знаешь дорогу на Фор-де-Франс? Конечно же, на юг; но сначала нужно обогнуть эту гору.

– Эта новая дорога, она пересекает вершины Карбе…

– А как еще мог поехать мой сын, он выехал туда, где не навредит коням? Разве не так?

– Да… Да, он приказал запрячь молодых жеребцов в повозку. Он сказал, что ему нужно не бежать, а лететь…

Обе подошли к боковой двери. Оттуда беспокойные глаза следили за огненным маршрутом переливавшейся через край лавы; она раздувалась, а затем обрушивалась, чтобы скатиться в глубину долины.

– Огонь бежит вроде к заводу Клерк. – объяснила Янина.

– Там наверняка есть путь на Карбе! Если бы он был благоразумен…!

– Он вышел, как безумный, он был вне себя и столько пил, столько…!

– Христос! Что кричат эти люди? – пожелала узнать София, услышав обеспокоенные голоса на некотором расстоянии. – Беги за этим человеком, Янина, позови его, догони…!

– Говорят, огненная река унесла завод Фернандо Клерка, очистительный завод, дома, снесла плантации сахарного тростника и бежит к Карбе. – объяснила Янина, возвращаясь к хозяйке.

София Д`Отремон остановилась, вцепившись в дверной проем судорожными руками, задыхаясь от густого раскаленного воздуха, который окутал город, опускаясь на него красноватым облаком с пика зловещего вулкана. С высоты в тысяча триста пятьдесят метров, Мон Пеле испускал раскаленную реку, которая, остывая, бледнела. Шум тысячи кричащих голосов, торопливых ног, сотен кружащих повозок, резко взбудоражил город, охваченный новостью катастрофы.

– Более двадцати смертей, крестная. И раненые с ужасными ожогами.

– Нужно ехать, искать Ренато, найти его.

– Остались три лошади в конюшне и большая карета. Эстебан может взять меня.

– Мы поедем вдвоем, Янина! Беги и дай необходимые распоряжения!

Опираясь на стены, София Д`Отремон вошла в просторный двор дома; уставшее тело сползло на колени, и сложив руки, она шептала плачущим голосом:

– Я унизила сына, отвергла его, и Бог причиняет мне огромную боль, ужасающий страх отнять его у меня.

Стоя на козлах, изо всех сил сжав поводья вставших на дыбы коней, надежному кучеру семьи Д`Отремон, Сирило, удалось увести в сторону маленькую легкую повозку, отойти от склона, где разливались потоки огненной раскаленной лавы, обрушиваясь с апогея Мон Пеле до бассейна реки Бланко, распространяясь раскаленным саваном по склонам, дорогам и полям. Ренато привстал и посмотрел расширенными от ужаса глазами на ужасную панораму: новая дорога на Карбе исчезла, процветающая сахарная фабрика Фернандо Клерка превратилась в дымящиеся развалины. Нет больше очистительного завода, домов колонистов. Но словно беспощадная шпора вонзилась в его волю, подхлестнув желание ехать дальше.

– Быстро! Поверни направо, Сирило. Если поторопишь коней, мы перейдем долину раньше, чем нас настигнет лава!

– Перейти долину? Лошади перепуганы, они знают опасность, не будут тормозить. Посмотрите, мой хозяин!

– Держи поводья, болван! Поворачивай направо, говорю!

– Нельзя, сеньор! Нужно повернуть назад… назад…!

– Нужно ехать в Фор-де-Франс любой ценой! Давай сюда их! Отпусти! Ты не больше, чем бесполезный груз! Возвращайся в Сен-Пьер, если хочешь!

Ренато прыгнул на кóзлы и взял поводья, резко столкнув кучера на землю, и галопом погнал энергичных животных под дождем раскаленного пепла, выбрасываемого вулканом. Вдруг вспышка пламени короны Мон Пеле погасла. Лава, бледнея, остывала, и резкое дуновение морского воздуха смело черные облака, освободив новую луну, блестевшую серебряным обручем.

– Там город!

Стоя в маленькой крепкой лодке, служившей проводником путешествия, Хуан Дьявол рукой указал на огни Сен-Пьера, блиставшие на расстоянии у темного подножья высоких гор. Они были далеко, очень далеко от берега, совершенно отклонившиеся от курса из-за ужасного морского волнения, которое их увлекло. Но ничего серьезного не случилось. За пятьдесят недостающих метров можно было увидеть три соединенных парусника. Водяной вал разорвал доски и канаты, протянутые между ними, но никого не унесло на глубину, а на море, вновь ставшим спокойным, глаза Хуана определяли место.

– Ты знаешь, где мы, Хуан? – спросила Моника.

– Очень близко к дельте реки Карбе, на юге рейда Сен-Пьеру. Видишь огоньки, булавочные головки, которые блестят в темноте?

– Да. Видела на секунду, когда волны стихли.

– Туда мы и направим курс, – объяснил Хуан. И крикнув, приказал: – Зажги фонарь, Колибри. Опасности нет. Зажги и подними со стороны зеленого стекла. Это условный знак, по которому будут грести за нами.

Какая темная ночь и какие далекие точки света! Внезапно погасло красноватое пламя, освещавшее небосвод. Следы огня, постепенно бледнея, исчезали, будто ужасный и старый вулкан опять погрузился в спячку; более глубоким и величественным казалось ночное одиночество, протянувшегося над небом и морем. Негритенок проворно послушался. Поддерживая руками весла, Хуан опять прислушался. Он едва смотрел на Монику, но как же сильно чувствовал ее пьянящее присутствие; какое ужасное и внезапное желание охватило его, как же ему захотелось сблизиться с ней и признаться!

Он протянул руку и дотронулся до ее руки, влажной и холодной, и не смог отпустить. Он держал ее с беспокойной нежностью, которая медленно разжигала страсть, и мягко спросил:

– Моника, ты боишься?

– Почему я должна бояться?

– Ты волнуешься, и можешь бояться. Возможно, я не должен был говорить тебе, что мы в опасности.

– Я знаю, даже если ты и не скажешь, Хуан. Но я не волнуюсь. Я вздрогнула от холодного воздуха, но это скоро пройдет.

– Да. Ушло черное облако. Оно почти окутало нас, и возможно это было бы концом.

– Да… конечно… Что-то случилось в Сен-Пьере, не так ли?

– Уверен, что случилось. Все еще сверкают эти огни города, которые видно со всех сторон горы. Тем не менее, что-то, должно быть, случилось с рекой Бланко. Возможно, туда влилась лава и дошла до моря. Поэтому город спасся, мы почти погибли. Чудо, что большая волна унесла нас, убрала с дороги. Возможно, это та самая лава, спускавшаяся с горы. Может, это похоже на то, что вы зовете чудом, Моника?

– Да, Хуан, это чудо. Этой ночью все чудо.

Тень смерти, казалось, исчезла. Разве она не чувствовала в больших и горячих руках Хуана поток жизни, мощную опору, залог надежды? Разве она не рядом с тем, кого так отчаянно любит, не находя слов это выразить? Разве ей не показалось, что он замолчал, потому что узел эмоций сжался в его груди? Разве не блестели в темноте его блестящие большие глаза, как два раскаленных от страсти угля, которые не признавались в этом? Разве она не чувствовала, как подрагивает мужская рука, соединяясь с биением ее сердца?

– Теперь ты дрожишь, Хуан.

– Возможно… но не от холода. Ты заставляешь меня дрожать, Моника. Твое присутствие в эту ночь, которая может быть последней в нашей жизни.

– Не говори так, Хуан… Я… я… – бормотала взволнованная Моника. И вдруг изменившись, воскликнула: – Что это? Твоя рубашка пропитана кровью! Твоя рана опять открылась. Это нелепо. Ты не можешь грести этой рукой.

– Эта рука, хотя и в крови, сможет защитить и помочь тебе.

– Дай мне минуту, чтобы сменить повязку…

– Когда мы будем на Люцифере, ты сделаешь это. Опасно останавливаться. Может прийти другая волна. И не беспокойся. Крови, которую я проливаю, мне хватит.

Не заметив, она уже села рядом с ним, и две белые руки поддерживали весло.

– Хуан… Хуан…! Я помогу тебе…

– Колибри может, если потребуется; но нет нужды. Мы идем очень медленно. Это более, чем благоразумно. Но не уходи. Так хорошо…

– Да… так хорошо… Жизнь такая странная…

Она была готова повторить фразу, которую он никогда не забывал, но сильное смущение заставило ее смолчать. Да, жизнь очень странная, такая странная, что она чувствовала себя безумно счастливой, глубоко и обжигающе счастливой, как будто ее сердце переливалось через край, как реки лавы, словно эта минута стоила всей жизни, словно этот темный час, маятником раскачивавшийся от жизни к смерти, имел силу вечности.

– Хуан, твоя рана не болит? – спросила Моника, чувствуя волнение. – О чем ты думаешь?

– О людях, оставшихся там.

– Невероятно, что Сегундо сделал подобное. Но не переживай из-за этого… они были предателями.

– Они страдают, Моника, а иногда, страдая много, они грешат тупостью и неверностью. Посмотри, огни виднеются уже ярче, но мы еще далеко. Пройдет около получаса, прежде чем мы пройдем около твоего дома.

Как сильное морское волнение, поднялись воспоминания к горлу Моники; как морской вал, резко и горестно она внезапно отстранилась от Хуана, который удивленно спросил:

– Что с тобой? О чем ты подумала? Скажи, о чем думаешь.

– О Ренато.

– Я должен был предположить. Тебя беспокоит, что он может сказать и подумать. Неужели ты должна…

– Замолчи! Не разрушай очарование.

– Что? Что ты говоришь?

– Ничего. Хотелось бы как можно раньше подъехать к Люциферу… с любой стороны…

Хуан не ответил. Лишь с силой погрузил весла в воду; маленькая лодка, казалось, парила по мрачным волнам, пока кровь капала из плохо закрытой раны.

– Что происходит? Почему не едем?

– Думаю, не сможем, крестная. Путь перекрыт. Много людей. Им не дают пройти. – ответила Янина. И повысив голос, спросила в свою очередь: – Эстебан… Эстебан… Что произошло?

Не ожидая ответа Эстебана, Янина выскочила из экипажа, закрытого стеклянными окнами, на которой с многочисленными трудностями София Д`Отремон дошла до перекрестка на Карбе. Солдаты в униформе остановили ее, сдерживая лавину любопытных, пытавшихся подойти к месту катастрофы. Издали едва различались дымящиеся руины завода; пепел, еще горячий, стер пути и придавил деревья, но по всем тропинкам, идущим в Сен-Пьер, катились к городу повозки и кареты, люди шли пешком и верхом на коне, сбегая внезапно и неожиданно. Нетерпеливо София Д`Отремон тоже открыла дверцу повозки и спросила:

– Что же в конце концов произошло? Что случилось? Эстебан… Янина…!

– Мы не можем ехать, крестная. Здесь никому не разрешают идти. – объяснила Янина.

– Но мой сын…

– Возможно, он прошел раньше. Возможно, вернулся. Это вероятнее всего, крестная. Он не мог ехать, пока… Не мог проехать до этого…

– А если он ехал в момент катастрофы? – беспокоилась София.

– О, нет… нет, крестная! Эти люди говорят, что только работники завода, администратор и его родственники стали жертвами. Подсчеты расходились, но здесь все сошлись. Говорят, раскаленная лава падала, как водопад, и унесла завод и дома. Затем упала в реку и поэтому больше никого не сожгла. Говорят, курс сменился здесь, и поэтому на дороге никто не обжегся. Сеньор Ренато должен был немедленно ехать. Он был в таком отчаянии.

– В отчаянии?

– Да, крестная. Ему было нехорошо, очень нехорошо. Я говорила, что он много выпил. Он был как обезумевший, лишенный рассудка. Он говорил сам с собой, как сумасшедший, когда я вошла в библиотеку. Говорил один… или с призраком, крестная. Он произносил имя сеньоры Айме. Я слышала, как он называл ее.

Янина очень медленно зашла в экипаж, присаживаясь рядом с доньей Софией, и на миг опустошенные женщины посмотрели друг на друга. Затем искра энергии, которая так яростно поддерживала волю Софии Д`Отремон, зажглась в ее ясных глазах, и она сказала:

– Мы будем искать его везде. Я не вернусь домой, пока не найду его!

Как струя фейерверка, как искры, переходили из уст в уста в Сен-Пьере неясные или преувеличенные рассказы о предварительной катастрофе. По мере того, как экипаж Д`Отремон ехал по улицам, толпа все густела, заполняя ее. Земледельцы, работники и коммерсанты всей округи приехали в столицу, одни – в поисках новостей, другие – снова увидеть переполнявшуюся лаву, о которой сообщали. Кафе, рестораны и площади были битком забиты. Люди заставили открыть офисы пароходного агентства, быстро распродавались билеты на суда, которые должны были отправиться на следующий день.

– Что происходит? – хотела знать донья София.

– Они читают указ мэра. Да, крестная. Это глашатаи Муниципалитета, – объяснила Янина. И обращаясь к кучеру, крикнула: – Подойди ближе, Эстебан, ближе.

Шум толпы мягко стих, теперь слышался только голос выступавшего, который произносил указ, как песенку:

– Соседи Сен-Пьера. Гоните от себя страх и тревогу. Все уже случилось, и никакая опасность не угрожает городу. Рекомендовано эвакуироваться с полей и поселков, расположенных на склонах Мон Пеле, единственные, кто могут пострадать, и нужно сделать это побыстрее. В настоящий момент, согласно нашим подсчетам, в город прибыло более тысячи человек из окрестностей, и продолжают прибывать. Только люди ближайшего поселка Рыбаков остались отрезанными, но им оказали своевременную помощь. Спите спокойно, соседи Сен-Пьера, и начинайте утро со своих обычных дел. Если лава снова будет выходить, идите, к морю, как и раньше. Нет опасности для города. Подписано, Фуше, Мэр города Сен-Пьер острова Мартиника, от шестого мая, тысяча девятьсот второго года.

Экипаж Д`Отремон возобновил ход, а вскоре, с огромным удивлением София воскликнула, указывая на кафе, которое они проходили:

– Сирило! Разве это не Сирило?

– О, да! – подтвердила Янина весело. – Остановись, Эстебан… Стой!

Янина спрыгнула, не дожидаясь остановки экипажа, и подбежала к уличному кафе, кишащим людьми средь бела дня, пока не взяла за руку мужчину цвета эбонита, одетого в непогрешимую ливрею из белого льна, типичную для слуг феодалов Д`Отремон.

– Сирило, Сирило, где хозяин? Где ты оставил его? Мы уже несколько часов с сеньорой отчаянно его ищем. Часов! Понимаешь? Где хозяин?

– Его нет со мной. Он продолжил поездку.

София Д`Отремон не могла больше ждать. Она тоже вышла, оставив экипаж посреди узкой улицы, перегородив дорогу, и подошла к смущенному слуге, спрашивая:

– Поехал дальше куда? Что случилось с моим сыном?

– С сеньором Ренато, насколько мне известно, ничего не случилось.

– Но где он? – настаивала Янина.

– Уже должен добраться. Он разве не говорил, куда едет?

– В Фор-де-Франс? – спросила София.

– Да… да, сеньора, – подтвердил Сирило. – Я ехал с ним, но он забрал поводья, потому что я не хотел гнать коней над горящей свечой. Он спихнул меня, и во весь дух помчался по старой дороге, которая поворачивает за Карбе.

– Но с ним ничего не случилось? – пытливо допрашивала Янина. – Не пострадал?

– Отвечай, идиот! – крикнула София, не в силах сдерживать возмущение.

– Как это ничего не случилось, хозяйка. Я видел, как он проезжал через эти горящие тростники и как снова появился на дороге. И мне ничего не оставалось, как пойти пешком.

– А почему ты не вернулся в дом? Почему не рассказал мне? – упрекала гневная София. – Ты развлекался, гулял по улицам, да?

– Нет… нет, хозяйка. Дело в том, что я испугался. Нужно было видеть, как ехал хозяин, и в результате ничего. Он бежал и бежал в Фор-де-Франс, к губернатору, который, говорят, уже едет сюда. Говорят, он приказал позвать мэра и тот сказал, что он уже едет сюда со своей сеньорой и со всеми этими докторами, они говорят, что они все знают и заверят всех, что ничего не случится. Люди словно помешались. Они скупают билеты, чтобы завтра уехать на судах, но говорят, что губернатор никому не позволит уехать и прикажет всем солдатам не позволять пассажирам садиться на корабль. Там в другом квартале, в офисе Судоходной Компании Квебека, люди сломали все двери и стекла. Даже чтобы сесть на палубу этого корабля, который называется Рораима, скупили билеты.

– Кто рассказал тебе все это? – спросила заинтригованная София.

– Я видел своими глазами, хозяйка. И к тому же, сеньор Ноэль, нотариус…

– Где этот человек?

– Стоит прямо там, но вышел, сказав, что будет ждать губернатора в его доме, потому что в первую очередь, должен поговорить с ним…

– В первую очередь? – удивилась София, не понимая серьезности слов.

– Он пошел с бумагами, подписанными большим количеством людей, и всем говорит их подписать, потому что хочет, чтобы сеньор губернатор увидел, как много желающих простить Хуана Дьявола и рыбаков, оставшихся с другой стороны, и чтобы кинули мост, чтобы те выбрались оттуда, где опаснее всего.

– О чем ты говоришь, Сирило? Ты хорошо понял?

– Конечно, хозяйка. И эта большая стопка подписанных бумаг. По-моему, губернатор должен это сделать…

– Замолчи и поднимайся! – приказала властно София. – Устраивайся с Эстебаном. Немедленно едем во дворец. Посмотрим, кто первым будет говорить с губернатором!

– Зажегся красный свет, Колибри.

– Красный свет, капитан? Почему они остановились? Мы остановимся?

– Они остановятся, чтобы дождаться меня. Торопись, Колибри! – Хуан погрузил весло в воду и поднял другое, чтобы повернуть лодку, послушную его рукам, направляя курс на ближайший берег. Они были у пригорода Сен-Пьера, предгорья горы, известной, как Парнас, которая возвышалась на юге города. Маленький пляж среди камней простирался у ее подножья; веселые дома отдыха окружали гору, а в самой высокой части, наподобие смотровой площадки над городом и морем, возвышался старый монастырь, построенный много веков назад благочестивым богатым колонистом.

– Почему мы изменили курс? Куда мы едем? – спросила удивленная Моника.

Хуан не ответил. Он греб изо всех сил, сжав губы, пока лодка не дрогнула, занося киль в песок, и приказал:

– Крепко держи весла, Колибри. Держи курс и внимательно следи за волнением моря.

– Что происходит? – снова спросила обеспокоенная Моника.

– Идем со мной…

Хуан взял ее на руки, затем спрыгнул, и погрузившись в воду, прошел твердым шагом, не намочив легкий груз, пока не опустил на землю.

– Хуан, ты сошел с ума? Что ты делаешь?

– Я не могу увлечь тебя на верную смерть, Моника. Прав был Сегундо, боясь, что Люцифер не выдержит груз. Из-за эгоизма я потащил тебя с собой. Мне не хватило мужества оторваться от тебя, отпустить. Я страдаю, борюсь всеми силами, чтобы остаться тем, кем я являюсь. Безумно я мечтал быть другим, изменить свою жизнь, чудом преодолеть расстояние, разделяющее нас.

– Какое расстояние, Хуан?

– Ты прекрасно знаешь. Пусть твое милосердие не лжет в этот решающий момент.

– Я ничего не понимаю, – отчаялась смущенная Моника. – Ты хочешь оставить меня здесь? Бросить?

– Рядом монастырь. Там ты можешь провести ночь, а потом, любым способом поехать в Сен-Пьер.

– О чем ты говоришь? Что ты говоришь? Я не хочу оставлять тебя, Хуан!

– А я не хочу тащить тебя на смерть. Зачем ты заставляешь меня говорить ужасную правду? Я пропал, Моника!

– Не может быть! – не соглашалась с Хуаном Моника.

– Уверен, в эти часы Сегундо и оставшиеся с ним уже арестованы. Их заставят говорить, они расскажут, где мы, наше убежище обнаружат. А я не сдамся, Моника. Я выйду в море, хотя и не смогу отъехать слишком далеко.

– Но в таком случае ты лгал мне. Ты лгал!

– Я молчал, борясь со своей совестью, но рассудок победил. Это не было ложью.

– Это была ложь! И не только мне, и этим несчастным солгал.

– Для них не было обмана. Они прекрасно знают свою участь. Они последуют моей: несчастье или немного надежды. Надежды жалкой жизни, которая не для тебя, Моника да Мольнар.

– А если я принимаю ее?

– Не заставляй меня верить в несуществующий рай. Замолчи, Моника, замолчи, потому что если будешь дальше говорить, то у меня не будет сил сделать то, что нужно, потому что я так сильно люблю тебя… так сильно…!

Он прижал ее, коснувшись ее губ огненным поцелуем; затем резко оторвал от себя, разрывая нежные узы и убежал к лодке, боровшейся с волнами, а Моника душераздирающим криком взывала и умоляла:

– Хуан! Нет! Нет! Не бросай меня! Забери меня! Какое значение имеет умереть?

Крик Моники потерялся в ночи, утонул в темных водах, беспокойных, которые гребнем поднялись и обрызгивали каплями пены протянутые руки, глаза, которые смотрели не видя, губы, горевшие огнем от следа этого неизгладимого поцелуя, который Хуан оставил им двоим; теперь, как бездна, разделявшая их: горький поцелуй, одновременно наполненный бесконечной нежностью. Первый, единственный поцелуй любви, который Моника больше никогда не получит.

Огромная волна залила ее, но она не сдвинулась. Она стояла, пригвожденная на пляже, сердце, одновременно разбитое и ослепленное, будто на миг увидело блеск звезд в руках, оставляя на них обжигающий жар. Было лишь безумное желание сжать то, что только что было в ее пальцах. Высший дар, о котором она так мечтала, вырванный второй раз из ее жизни. И не было печальней фразы, сбегавшей с человеческих губ, которая поднялась рвущимися рыданиями:

– Хуан, почему ты бросил меня?

Стоя на пляже, глядя в горизонт, еще страстно сопротивляясь, она ждала света рождавшегося дня, чтобы увидеть полные паруса дерзкой морской шхуны, которая ушла со своим тяжелым грузом, что значило крах и крушение, с отвагой капитана, чьи последние пленительные и мучительные фразы еще звучали в ушах Моники. Хуан Бога. Хуан Дьявол. Тот, кто безумно появился в ее жизни, как луч света и огня, благоухавший и терзавший ее… кто наконец дал сбежать тайне в жестоком прощании… тот, кому еще возражают с мягкой укоризной нежные губы бывшей послушницы:

– Если бы я могла поехать с тобой. Если бы могла…

Она беспокойно посмотрела по сторонам, но нечему и некому было помочь ей. За черными скалами, немыми свидетелями многочисленных давних катастроф, начинались зеленые склоны горы Парнас. Цветущие усадьбы возвышались между разнообразных улочек, а с более высокой стороны стоял монастырь, который Хуан посчитал для нее убежищем. Жаждая увидеть больше, Моника взобралась по горной тропе, но оттуда тоже ничего не увидела, кроме бескрайнего моря.

– Как найти тебя? Как добраться до тебя, Хуан?

Оттуда был виден весь город. Она была почти в двух километрах от него. На миг, воображение Моники, казалось, вспыхнуло. В Сен-Пьере есть лодки, шлюпки, корабли. Возможно, она найдет кого-нибудь, кто ее отвезет, но куда? Она находилась спиной к дороге и не видела полосу экипажей, приближавшихся к ней, транспортных средств, которые выезжали из города, направляясь к домам горы Парнас. Одна из них сбавила ход и остановилась рядом. Дверца открылась, порывисто ее позвала некая изумленная персона:

– Моника! Это же вы… действительно вы? Я не сплю? Вы одна? Что вы здесь делаете? Я была уверена, что глаза меня обманывают, а теперь я могу дотронуться до вас… Разве вы не…?

– Понимаю ваше удивление, матушка.

– Кто с вами?

– Никого. Успокойтесь. К моему несчастью, я совершенно одна, потому что на мне лежит обязанность спастись.

Мать-настоятельница Рабынь Воплощенного Слова ощупывала дрожащими руками мокрую одежду Моники, смотрела расширившимися от удивления глазами на ближайший пляж и неспокойное море, и с усилием сдержала вопросы, срывавшиеся с губ; три экипажа, следуемые за ней, остановились и раздвинули занавески, чтобы показать под черными головными уборами удивленные лица. В их лицах было сочувствие и жалость. Очень бледное лицо, мокрые одежды, распахнутые глаза, скорбный взгляд сбившейся с пути бывшей послушницы – все это имело достаточную силу, чтобы заставить отреагировать настоятельницу:

– Я вижу, вы больны, Моника, и только что сказали, что одна. Поднимайтесь в мой экипаж. Мы едем в Монастырь Доминики. Они пригласили нашу общину скрыться ввиду большой тревоги.

– Тревоги?

– Кажется, наступает конец мира, дочь моя, и сеньор Епископ сказал эвакуироваться из старого монастыря на Площади Виктора Гюго, – проговорила мать-настоятельница почти жизнерадостно. – Многие говорят, что ничего не случится. Мэр ничего не сделал, лишь издал указ, и призвал к спокойствию жителей Сен-Пьера, сказал, что едет губернатор, чтобы запретить выезд. Поэтому я решила поспешить с духовными дочерями и выполнить пожелание Его Высокопреосвященства. Теперь я считаю, это было Небо, ведь благодаря Ему я встретила вас. Едем, поднимайтесь в экипаж!

– Нет, матушка, я не могу поехать с вами. Я должна сесть на корабль, должна отыскать Хуана…

– Отыскать Хуана? – изумилась настоятельница. И с искренним удовлетворением спросила: – Вы хотите сказать, что Хуан Дьявол смог сбежать? О, простите! Вы зовете его Хуан Бога, и на самом деле…

– Он, говорит, что пропал. Он уверен в неизбежной смерти. Люцифер не может поехать со своим грузом. Боже мой, Боже мой…!

– Дорогая дочь, боюсь, вы бредите…

– Нет, матушка, нет. Хуан привез меня на этот пляж, оставил и приказал спасаться, чтобы я была именно в этом монастыре, и что…

– В таком случае, чего вы ждете? Разве ваш первый долг перед мужем не послушание?

– Если он умрет, я не хочу жить, матушка!

– Говорите тише, пожалуйста. Послушницы рядом, в этом экипаже, где они не подняли занавески. Идемте со мной, вы больны, и в данный момент ничего не можете сделать.