Текст книги "Хуан Дьявол (ЛП)"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
КАРИДАД БРАВО АДАМС
Трилогия «Дикое сердце»
КНИГА ТРЕТЬЯ «ХУАН ДЬЯВОЛ»
Перевод с испанского сделала Людмила Александровна Яхина
1.
«Формальный обет одеть монашеское одеяние, постричься в Монастыре Божьих Рабынь Воплощенного Слова, так скоро, как разрешится аннулирование уз брака», – читал Ренато. И с удивлением спросил мать:
– Что это? Ты объяснишь, мама?
– Это объяснится само по себе, Ренато. Я лишь хотела, чтобы ты успокоился. Моника считает, что таким путем она разрешит свои проблемы. Это копия прошения к Святому Отцу, и мы уже передали оригинал, подписанный должным образом, церковной власти, которая уполномочена отправить его в Ватикан.
Раздраженный и подрагивающий, готовый вот-вот взорваться, Ренато судорожно смял копию документа, который вручила мать, словно давая принять сильнодействующее лекарство для его больной души. Они были в просторной и неприбранной библиотеке, где Ренато в одиночестве заперся на целый день. На столе рядом с ним стояла бутылка с остатками коньяка, которую он пил в одиночестве, глоток за глотком, пытаясь разорвать досадный порочный круг, сжимавшийся все сильнее. Однако этот удар был последним; он удивился, поняв, до какой степени это ранит, приводит в отчаяние, мучает его. Но внезапно боль сменилась свирепой злобой, и он воскликнул:
– Это была идея Айме, не так ли?
– Насколько я знаю, идея самой Моники.
– Нет, я не могу поверить! Ведь она окончательно отказалась от религиозного призвания. Уверен, сама она этого не делала. Кто-то приказал ей. Снова искупительная жертва несовершенных грехов, и я прекрасно знаю, откуда это идет, кто сделал, и кто может пойти коротким путем.
– Куда ты, Ренато?
– Куда же, как не поговорить с ней?
В этот момент, крадущаяся тень прошла большой задний двор, прячась за деревьями. Она дошла до потаенной калитки, повернула ключ и улыбнулась, разглядев стройную фигуру, приближающуюся к ней, и сделала жест замолчать:
– Ни слова! Рядом люди. Я не хочу сплетен от слуг.
Она взяла его за руку, увлекая по пустынной улице; когда старые стены особняка остались уже позади, она подняла черную кружевную маску, многообещающе улыбнувшись бесстыдными губами:
– Вы никогда не забудете последнюю ночь на Мартинике, лейтенант Бриттон. Я беру на себя смелость сделать ее незабываемой.
– Я думаю, что живу во сне, обладая невозможным! Вы… Вы… Но что же я сделал, чтобы заслужить…?
– Иногда ничего не нужно делать. Удача сама приходит. Говорю на случай, если решили, что вам повезло разделить со мной последние часы на мартиникской земле.
– Я не нахожу слов, чтобы выразить благодарность. Мое волнение и удивление столь велики, что боюсь, они покажутся вам смешными. Я не нахожу слов, но если бы вы могли видеть мое сердце.
– Попытаюсь представить, – пошутила Айме. – Вам не кажется, что мы должны найти хоть какой-нибудь экипаж? Вы же не хотите, чтобы я задерживалась в этом возмутительном районе.
– Я взял с собой экипаж, он ждет на другой улице. Я не осмелился привезти его сюда, боясь неосмотрительности…
– Правильно сделали. Хорошо еще, что последовали здравому смыслу…
– Не смейтесь надо мной. Разве смешно говорить о любви?
– Пока еще рано, и скорее всего ошибочно, – кокетничала Айме. – Любовь состоит не только из слов.
– Я докажу ее жертвой, которую хочу совершить. Она кажется мне такой огромной, если вы оцените и поймете то, что переполняет мою душу… Я уже не принадлежу себе, Айме. Я ваш… телом и душой… Я люблю вас… люблю…!
Он прижал ее, сразу нашел губы, одновременно прохладные и горячие, влажные и сладострастные, и она почувствовала, что в ней поднимается огонь от поцелуя, а все вокруг исчезает.
– Черт побери! – воскликнула удовлетворенная Айме. – Вы целуетесь как знаток, а не новичок. Хорошо, что так. А то я уж испугалась, что вы один из тех, кто много говорит.
– Ана… Ана…! Айме! Айме!
С еле сдерживаемым гневом Ренато прошел в прихожую, переходящую в спальню Айме и яростно заколотил в запертую на ключ дверь. Волна злобы окрасила в пурпур бледные щеки; когда наконец среди занавесок высунулось пепельное от испуга лицо служанки, та пробормотала:
– Мой… хозяин… мой хозяин…
– Где твоя сеньора?
– А где ей быть, сеньор? – солгала Ана, мертвея от страха. – Там… там, в комнате…
– Лжешь! – разъярился Ренато. И с силой стуча в дверь, завопил: – Айме! Айме! Это я! Открой немедленно!
– Сеньора сказала, что ничего не хочет знать о вас, и чтобы ей никто не мешал, она закрыла дверь на два оборота и села там. И велела сказать вам, что не откроет дверь, будь что будет…
С большим усилием Ренато Д`Отремон наконец отреагировал. В тумане разума, в вспышке злобы до него дошел смысл слов и воспоминание последней сцены с Айме в библиотеке. Он пил весь вечер, но не опьянел. Сильнее алкоголя было брожение страстей, кипящих внутри него: ненависть, ярость, любовь, отчаянное желание женщины, от которой все отвернулись, и свирепая злоба к женщине, которой он дал свое имя… злоба, которую теперь сдерживает под влиянием угрызений совести.
– Сеньора очень храбрая и поэтому сказала, что никому не будет отвечать. Вы же знаете, какая она.
– Да, знаю. Довольно хорошо знаю, но это… это… Это идет от нее, и поэтому она должна немедленно объясниться. Айме! Айме! Открой немедленно!
– Ренато, прошу тебя… – пробовала увещевать София, приближаясь к сыну.
– Это я должен просить оставить меня сейчас, мама! Это личное между мной и женой!
– К сожалению, в этом доме уже нет личного. Позабыта даже тень приличия, крики и вопли перед слугами, и все эти грязные следы на добром имени дома.
София гневно посмотрела на занавески, где только что, пользуясь случаем, скрылась Ана. Затем, смягчившись, подошла и взяла его за руку:
– Ренато, оставь Айме. Не думаю, что она могла принимать участие в прошении сестры. Прошу, послушай. Нужно прекратить скандал. Каталина со мной согласна. Когда мы пришли поговорить с Моникой, то были приятно удивлены, что она добровольно подписала прошение. Думаю, это лучшее, что могло случиться. Разорвать путы бесчестного брака, принять постриг, и мы попытаемся позабыть о существовании бандита, которого зовут Хуан Дьявол.
– Я не забуду и не позволю, чтобы Моника снова стала жертвой. Несправедливо, что все ее подталкивают, упорно стремятся очистить преступление, которого она не совершала. Говоришь, она добровольно приняла прошение? Не верю, мама. Я вижу в этом руку Айме. Я начал понимать, что она притворщица и интриганка…
– Она твоя жена и будет матерью твоему сыну. Если ты уже не можешь любить и уважать ее, то по крайней мере не настаивай на разговоре в таком состоянии, как сейчас. Уверяю тебя, Моника согласна. Если не веришь, поговори с Каталиной… Я оставила ее в своей спальне. Спросишь ее и убедишься, что никто не пытается принести ее в жертву. Пойдем к Каталине. Я постараюсь, чтобы Айме мне открыла, и не буду препятствовать тебе поговорить с ней, когда ты успокоишься. Иди… Прошу тебя, Ренато…
По властной просьбе матери, Ренато отошел. Теперь одна в прихожей, перед дрожащей служанкой, которая вышла из-за занавесок, София убрала маску сурового достоинства, ее губы скривились от злобы, а глаза засверкали, уверенно говоря:
– Твоей хозяйки нет дома, не так ли?
– Как это нет? Она там…
– Не лги больше! Перед моим сыном нужно притворяться, но не передо мной. Она вышла в твоей одежде. Ее видели и подумали, что это ты. Понимаешь? Мне сказали, что ты вышла, но увидев тебя, я поняла. Это была она… она… а ты отвратительная сообщница…!
– Ай! – пожаловалась служанка. – Я ни в чем не виновата…
– Поэтому заплатишь ты! Завтра уйдешь из Кампо Реаль, а Баутиста рассчитает тебя!
– Нет! Нет, сеньора! – воскликнула испуганная Ана. – Я ничего не сделала… Я не виновата… Мне приказывала хозяйка, и если бы я не слушалась, она бы тоже сказала, что выгонит меня из Кампо Реаль.
– Это меня ты должна слушаться. Я твоя хозяйка… в моем доме ты родилась рабыней, и все это время ела хлеб Д`Отремон. Ты служила только мне!
– Вы велели служить сеньоре Айме, быть ее служанкой. Не выгоняйте меня из Кампо Реаль. Я сделаю все, что просите.
– Иди и найди ее! Как можно раньше. Через час, два… Пусть она войдет также, как вышла, чтобы мой сын увидел ее в спальне, когда откроется дверь. Поторопись! Сделай это, Ана. Чтобы Ренато не узнал или ты пожалеешь, что родилась! Поняла? Не теряй ни минуты! Беги! Уходи! Пусть она будет в спальне через час, или ты за все заплатишь!
В нижней богатой и густонаселенной части города Сен-Пьер, где располагался глубокий поворот к бухте, простирался район маленьких домов и узких улочек, доходящих до отрогов, взбиравшихся почти по склону горы Мон Пеле. Район таверн и моряков, притонов и гулящих женщин. Беспокойный район праздников и скандалов, где сильное и горькое похмелье нарушало сердцебиение города. Там пылал карнавал алкоголя, хриплые взрывы смеха, дикие шутки. Карнавал, на котором часто лились вместе ром и кровь. Теперь завсегдатаи одного из низкопробных заведений образовали круг багровых лиц, сладострастных глаз, с трудом сдерживающихся жадных рук; а в центре круга, под глухие и древние звуки африканского барабана женщина плясала непристойный туземный танец со змеиными движениями и завываниями волка. Она танцевала… пока лился пот, делая эбонитовую плоть блестящей. Опираясь на руку лейтенанта Бриттона, Айме де Мольнар улыбалась, была странно очарована ритмом танца, и понизив голос, сказала выразительно:
– Тебе нравится, Чарльз? Это танец ведьм. Первый раз, когда видишь этот танец, можно загадать три желания. Говорят, все три сбудутся. Но нужно опустить два пальца в кровь. Сейчас перережут горло ягненку. Хочешь попробовать? Хочешь реализовать свое главное желание, Чарльз?
– Да. Хочу, чтобы эта ночь никогда не кончалась! Пусть она длится всю жизнь, и пройдет с тобой, но…
– Подожди… Подожди… Перерезали горло, несут кровь в чашках. Они предлагают всем, кто хочет. Быстро! У тебя есть монетка? Брось ее на дно и смочи пальцы.
– Это нелепо. Как представление оно может происходить, но…
– Быстро! – Айме вытащила из сумочки золотую монету, швырнула ее на дно чашки, наполненной красной вязкой жидкостью. Затем резко взяв руку лейтенанта, погрузила ее туда, поторапливая:
– Проси… проси за меня. Попроси три раза одно и то же. Пусть сбудется, что я прошу. Думай со мной… со всей силой… всем желанием…
Второй, третий раз она заставила окунуть руку офицера в кровь ягненка, которую в чашке предлагал африканский юноша. Затем, пока тот вытирал с отвращением руку платком, она отошла в сторону калитки, которая была чем-то вроде террасы, и алчно вздохнула соленый воздух, доносившийся с моря.
– Айме, что с тобой? Что такое?
– Ничего. Дышу… Не думаю, что это важно.
Озадаченный, ощупывая на запястье следы, оставленные ногтями Айме, заставившей обмакнуть его руку в кровь, лейтенант Бриттон приблизился к женщине, становившейся для него все непонятнее. Он долгое время неподвижно стоял, пока не тряхнул головой, словно испугавшись химер, и желая вернуться к реальности.
– Айме, почему ты делаешь это? Почему ты со мной? Это отчаяние? Ревность?
– Какая разница? Недостаточно просто делать? Что ты подумал?
– Не знаю. У тебя такие странные предпочтения. Это место, люди…
– Типичный уголок. Где бы ты хотел увидеть карнавал на Мартинике? На балу у губернатора? В зале моей обожаемой свекрови?
– Я не имел в виду ничего такого; не знаю, что со мной. Чем больше я пытаюсь понять, тем меньше понимаю. Мы побывали по крайней мере в десяти тавернах. Ты ищешь кого-то в них?
– Как ты думаешь? Разве ты не понимаешь, что женщина задыхается в стенах дома Д`Отремон, и захотела ненадолго отвлечься?
– Я не могу судить тебя, Айме. Бесполезно тебя понимать. Тебя не вдохновляет любовь мужа и Хуана. Добровольно ты одарила меня своим присутствием и обществом. Не думаю, что именно я вдохновил в тебе любовь… Тогда почему ты делаешь это? Чего добиваешься?
– Хватит! – оборвала Айме мрачно. – Я начинаю думать, что ты совершенный дурачок…
– Да, где-то здесь… Дай пройти, идиот…
Голос, произнесший слова, как укус рептилии, заставил ее подпрыгнуть. Быстро она надела маску. Дрожа, отступая, она схватила руку лейтенанта Бриттона, и уставилась на дверь, откуда появился Хуан Дьявол в сопровождении старого нотариуса. Она дошла до центра естественной террасы, которую образовывали два ровных каменных крыла над песчаным пляжем, недалеко от места, где море усеивалось звездами, и снова взглянула на Ноэля. Только теперь она осознала присутствие этого неподвижного и выжидательного партнера. Айме завернулась в цветастую перкаль местного платья, представляясь служанкой. Лейтенант Бриттон, немного бледный, но совершенно спокойный, шагнул к нему, позволяя луне осветить его фигуру с ног до головы, и поприветствовал:
– Добрый вечер, Хуан.
– Лейтенант Бриттон, – удивился Хуан. – Какой сюрприз видеть вас на этих окраинах. Я думал, вас уже нет на Мартинике.
– Я в вашем распоряжении, если могу чем-либо служить.
– Благодарю, но у вас другое занятие. Занятие более приятное, как кажется. Вижу, у вас хорошая компания. Тем не менее, если хотите, мы можем выпить рюмку.
Орлиный взгляд пробежал с ног до головы женскую фигуру, в которой, несмотря на наряд, выделил что-то знакомое, тревожное. Напрасно он пытался разглядеть ее руки и волосы.
– Я буду неподалеку, где хорошо играют и подают напитки. Можно поставить деньги на кон, есть бакара, рулетка. Вам бы хотелось попытать судьбу? Моя совершенна. Если следуют за мной, то набивают карманы. Что скажете, красавица? Полагаю, лейтенант взял на себя труд сопровождать вас.
– Премного благодарен, Хуан, но мы уходим. Уже поздно для нее. Мы как раз собирались уходить, и…
– Ваша подруга нема, лейтенант, или ее голос слишком легко распознать? Лицо плохо видно за черным кружевом.
– Осторожнее, Хуан Дьявол! – угрожающе предупредил офицер.
– Не волнуйтесь, лейтенант. Мне было бы легко стащить маску, но раз вы возражаете, я не буду. Для чего? Здесь вы, она… О, ваш платок! – Хуан быстро наклонился, раньше лейтенанта поймав кружевной платок, выпавший из рук Айме, вздохнул глоток парфюма, который тот источал, и засмеялся с сарказмом: – Аромат нард. Знакомый запах, слишком знакомый, хотя я знаю только одну женщину с этим запахом. Чудесно… Чудесно, лейтенант!
Хуан сделал шаг, приблизившись к Айме, свирепо глядя черными глазами сквозь отверстия в маске, закрывавшей лицо, и проговорил иронично:
– Какая легкая и ужасная месть для Хуана Дьявола, не так ли?
– Хватит… хватит! – прервал британский офицер. – Прошу вас следовать своей дорогой. Вы не имеете права…
– А какое имеет значение право? У меня есть средства на расстоянии вытянутой руки. То, что вы делаете – не более, чем усугубление ситуации, вы даете волю скандалу. Вы отдаете себе отчет? Мне достаточно сорвать черную тряпку, чтобы завтра утром весь Сен-Пьер взрывался от хохота над кабальеро Д`Отремон. Понятно, это вам будет стоить жизни, дорогой друг, и вы заплатите очень дорого, ужасно дорого за удовольствие, которое вы решили получить бесплатно.
– Хватит… Ты не имеешь права…! – взорвалась Айме, не в силах сдерживаться.
– Ты заговорила! Как быстро нарушила запрет! – проговорил Хуан насмешливо.
– Этого не должно быть! – бросил вызов лейтенант. – Уйдите, сеньора. Уйдите немедленно. Я беру на себя этого человека. Быстро… Уходите…!
– Думаю, лучше вам не вмешиваться, – посоветовал усмехающийся и невозмутимый Хуан. – Выйдет плохо со всех сторон.
– Вам придется убить меня, прежде чем вы проявите неуважение к даме в моем присутствии!
– Не теряйте времени на бесполезные жесты. Эта дама не заслуживает уважения…
– Хватит! Мы заканчиваем. Вас не должно интересовать, кто моя подруга. Мы немедленно уходим.
– Подождите, Чарльз…! – вмешалась Айме.
– Не видите, что она не хочет идти с вами? Ей нравится здесь, – иронично отозвался Хуан. – Хотя может показаться ложью, но это ее среда. Она ошиблась, променяв это на золото Д`Отремон. Теперь ее раздражает и вызывает отвращение все, за что она продала жизнь: серебряная посуда, бриллиантовые браслеты и жемчужные ожерелья.
– Рядом со мной я не позволю вам говорить так. – возражал лейтенант, но без прежнего воодушевления.
– Не будьте ребенком, лейтенант. Ваше положение невыгодное. Разве вы не понимаете? Вы играете всем. Зачем? Ради кого?
– Ты позволишь ему говорить это, Чарльз? – разъярилась Айме.
– И что же вы сделаете, чтобы предотвратить это? Поразмыслите немного, вы должны подумать. Вы служите игрушкой, соломенной куклой женщине без совести. Полагаю, вы знаете, что недалеки от позора кабальеро. Что скажешь? Что будешь с ним делать? До какого предела ты дойдешь, вовлекая его в свои интриги? Не думаешь, что причинила уже много вреда?
– Возможно другим я причинила вред. Тебе я ничего не сделала, а если ты сейчас на свободе, то кому ты обязан этим? Ты единственный самый неблагодарный и развращенный мужчина!
– Ты преувеличиваешь. Я предостерегаю лейтенанта Бриттона, заставляю его понять, что ты делаешь, а если он захочет продолжать, то по крайней мере, не будет слеп… Ренато Д`Отремон ищет, кого бы убить, отомстить за обиды, которые предвидит, чувствует, что они плавают вокруг него, и которым ловко манипулирует жена. Будете ли вы продолжать игру с этой прекрасной гадюкой? Я честен с вами за заявление на суде, лейтенант, за то, что протянули мне руку друга сквозь решетки тюрьмы. Поэтому спрашиваю: Вы согласитесь, чтобы она использовала вас по своей прихоти во благо ее темным и окольным интересам?
– Не продолжай! Не слушай его, Чарльз, не слушай! Чарльз! Чарльз!
Стройная фигура молодого лейтенанта Бриттона затерялась на краю темной улочки; Айме, проследовавшая за ним до двери грязной таверны, и как озлобленная хищница, подошла к Хуану:
– Ах, мерзавец… негодяй! Ты заслуживаешь виселицы, тюрьмы…! Я не знаю, чего ты заслуживаешь!
– На чьей ты стороне? Кого убеждаешь? Ты сеньора Д`Отремон, и если хочешь идти за ним, то иди, но не увлекай в грязь, которая тебе нравится.
– Это уже не твоя забота!
– Уж знаю. Дай Бог – никогда. От тебя я вылечился совершенно.
– А от кого нет? От кого нет? – спросила Айме с внезапной тревогой. – Только не говори, что влюблен в нее, что она тебя интересует!
– А если и так?
– Прежде, чем позволить это, я убью вас обоих! Предпочту, чтобы небо и земля соединились! Ты не отдашь ей любовь, которая принадлежит мне!
– И все это ты утверждаешь, когда я только что видел тебя рядом с лейтенантом Бриттоном. – улыбнулся Хуан саркастично и язвительно. – У тебя сердце очень просторное и гибкое.
– Какое значение имеет для меня Бриттон, Ренато, весь мир? Мне важны ты и я. А все остальное пусть потонет во вселенной!
– Теперь ты сказала правду. Тебя интересует только твоя персона.
– Ну ладно, да. Важна моя персона; но в моем эгоизме больше величия, чем великодушия в другой. Мне важна я сама, поэтому я защищаю то, чем ты был для меня, чем снова будешь. Потому что ты единственная любовь моей жизни! Я боролась за нее всеми силами, боролась против Ренато, поэтому освободила тебя от обвинений. А Ренато я ненавижу, ненавижу!
– Ты? Почему?
– За все! За то, что такой, какой есть. Теперь, кроме того, он любит Монику, и из-за нее унижает и презирает меня. – Она закусила губу, чтобы не закричать, сжала кулаки, черные глаза зажглись; но медленно успокоившись, Айме начала выливать поток страстей: – Такой безумный из-за нее, его сдерживает мысль, что я рожу ему сына, наследника его имени, земель. Из-за этого сына донья София Д`Отремон выносит мои оскорбления, а она лучший сообщник, чтобы сдерживать его.
– Ты родишь ему сына?
– Нет, Хуан, нет. Сына не существует! И тем не менее, я должна его иметь, предложить Ренато, иначе не смогу оставаться ни часу под крышей Д`Отремон. Если бы ты был способен прийти ко мне, ответить взаимностью. Но ты более неблагодарен и отвратителен, чем Ренато Д`Отремон. И тогда… я должна была воспользоваться первой же возможностью, схватить за руку первую куклу, появившуюся поблизости. Лейтенант, которого ты заставил сбежать испуганным, ты навредил только потому, что тебе нравится.
– Так это было это… это…! – саркастически смеялся Хуан.
– Можешь покончить со мной, отомстить наконец! Можешь сказать Ренато! Я даю оружие против себя. Иногда мне бы хотелось разом покончить со всем, чтобы земля полыхнула огнем, чтобы нас поглотило море.
– Если бы Сатана был женщиной, то у него были бы твои лицо, слова и голос.
– Тем не менее, любил меня. Возможно еще любишь. Послушай, Хуан… Если сейчас ты повторишь, что сказал мне однажды в Кампо Реаль, возьмешь за руку, как тогда, и прикажешь следовать за тобой; если скажешь, что твой корабль рядом, я пойду с тобой, куда пожелаешь. Оставлю все… все…
– Потому что ты в тупике. Потому что запуталась в собственных сетях. Потому что хочешь избежать ада, который сама создала.
– Спаси меня, Хуан! Увези подальше. Если не сделаешь, то сможешь назвать меня Сатаной. Если меня загонят в угол, то я буду защищаться руками и зубами, и я отомщу тебе, Ренато, ей… Ей, да… Раньше я не хотела причинять ей вред. Так сложились обстоятельства. Но если ты в последний раз оттолкнешь меня, то я стану безжалостной. Если не спасешь, я утону; но я потоплю всех, кто меня окружает. Спасешь или бросишь, Хуан? Отвечай! Отвечай!
Обезумевшая, ослепшая, отчаянная Айме говорила, схватив за руку Хуана, который неподвижно смотрел на нее с такой горькой улыбкой, что она была похожей на гримасу, отказываясь с еле сдерживаемым гневом:
– Ты оставишь меня в покое? Ты вышла за другого, а я рисковал жизнью, чтобы вернуться к тебе. Ты должна была понять, что у нас все закончилось.
– Возможно, но тогда ты не думал об этом. Не скрещивал руки, не смотрел на меня так оскорбительно. Не мешало бы тебе лучше узнать, что Моника решает вопрос по расторжению вашего брака.
– Ты лжешь! Это неправда…
– Она не обвиняла тебя в суде, потому что боялась; но в секретных документах, которые должны быть уже на пути в Рим, нет низости, которая бы тебе не приписывалась. Ее отдаленность от Ренато была ложной. Они были заодно, хотя и делали вид, что наоборот. И если у них что-то выйдет плохо, не важно, они быстро найдут другое. Ты мешаешь им, но они знают, как тебя устранить. Я тоже мешаю им, их останавливает только рождение ребенка, который должен родиться, который возможно и родился бы, если бы ты по глупости не встал на моем пути. Ренато отказал мне, но Бриттон.
– И от Бриттона ты ждала…?
– От Бриттона я ждала, чтобы он привез меня туда, где бы я столкнулась с тобой!
– На чем мы остановились? Почему никак не договоришь?
– Ты единственная моя надежда, Хуан. И так понятно, что я в тупике. Иногда я не знаю, что говорю, ослепшая от ревности и отчаяния. Моника, эта святая, которую ты добиваешься, моя черная тень. Она положила глаз на Ренато, отравила сначала мою любовь к нему, затем любовь к тебе… а теперь… теперь… Клянусь, она худшая твоя недоброжелательница! Она мягкий воск в руках Ренато. Они только и пытаются навредить тебе, но не при свете дня. Они уже приготовили тебе…
– Не верю ни единому слову. Из твоего рта никогда не исходит правда! Не приближайся, или пожалеешь!
– Это ты пожалеешь, что… – пригрозила Айме, но ее прервала приблизившаяся служанка-метиска, которая воскликнула:
– Ай, сеньора… наконец я нашла вас! Сеньора София велела вас найти. Сказала, что вы должны быть в комнате, когда сеньор Ренато вернется.
– Замолчи, идиотка! – прервала Айме.
– Зачем оскорбляешь такую полезную служанку? – спросил саркастично Хуан. – Думаю, ты несправедлива. Видно, она бежала спасать тебя. Так платит дьявол тем, кто ему служит.
– На самом деле, так платит Хуан Дьявол дуре, которая вытащила его из тюрьмы, и эта тупица опять ищет его. – заметила разгневанная Айме. И повернувшись к Ане, приказала: – Идем же! На чем ты добралась? Думаю, не искала меня пешком.
– Ай, нет, что вы! Мы уже три часа кружимся. Мы приехали на маленькой повозке, с моим другом Эстебаном, сеньора, и он будет молчать, будь что будет… ни он, ни я не скажем никому о сеньоре Хуане, потому что тогда Сан-Педро полыхнет в огне.
– Замолчи! – вышла из себя Айме. И сев в повозку, приказала: – Поезжай медленно, Эстебан, как можно медленней.
– Откуда ты пришла?
– Для чего тебе знать? Тебя Донья София поставила для охраны?
Айме сделала усилие, чтобы говорить капризно, беззаботно, пожимая плечами на упрекающий скорбный взгляд, с каким смотрела на нее Каталина де Мольнар. Она тихо подошла к спальне на верхнем этаже. Никто ее не видел, она ни с кем не столкнулась в коридоре, на лестницах. На миг присутствие матери взволновало ее, но она сдержалась; затем поискала ключи и спокойно открыла дверь в спальню, сообщающуюся с залом.
– Это была правда! Все было правдой! Я должна была увидеть собственными глазами, чтобы удостовериться. – воскликнула Каталина тоном безутешной грусти.
– Тебе не кажется, что момент не для церемоний? – Айме теряла терпение. – Я достаточно наслушалась неблагодарностей этим вечером.
– Тебя видел Ренато? – встревожилась Каталина.
– Нет. Конечно же нет. Не видел, и не думаю, что знает, что я выходила, если ты это имеешь в виду. Иными словами, нет риска. Донья София не скажет ничего, не думаю, что Янина осмелится не подчиняться. В конце концов, я не сделала ничего плохого. Вышла подышать, посмотреть на карнавал, отвлечься. Никогда не думала, что замужество с Ренато Д`Отремон будет таким скучным и глупым. Сначала его ревность, теперь пренебрежение, презрение.
– Во всем этом твоя вина, Айме, хотя я признаю свою часть вины, что ты такая. Я была слабой матерью, слишком хорошей для мятежной дочери. Тебе нужна была другая. Знаю, теперь мои упреки и советы бесполезны. Я не буду говорить за себя, а от имени Софии.
– Ты тратишь время, чтобы говорить о ней! Она превратила тебя в свою тень.
– На самом деле, я не более, чем тень. Этот грех теперь я пытаюсь смыть: я была ничем, не существовала в сердцах дочерей. Они были слишком далеки от меня, обе такие странные для меня. Одна великодушная, возвышенная; другая эгоистичная, порочная. Когда я говорю это, мои губы кровоточат, но это правда: ты живешь злом и обманом.
– Ты оставишь меня в покое? – раздражительно отвергла Айме.
– Оставляю… Только это я и хотела сказать. Я ухожу, бедная тень исчезнет, и если ты еще способна слушать последнюю просьбу матери, прошу тебя уехать сегодня же в Кампо Реаль. Это желание Софии. Она хочет вернуться, и чтобы ты ее сопровождала.
– Я? А разве слуги не для этого?
– Она в отчаянии, и я обещала убедить тебя. Она хочет забрать тебя в Кампо Реаль и позаботиться о наследнике – единственной ее надежде и мечте.
– Вот как! Уже обнаружилось!
– Это и желание Ренато. С ним ты спасешь единственное, что можешь спасти: положение в доме, будущее ребенка, который родится.
– А если не родится? – повернулась Айме, превращаясь в фурию.
– Что ты говоришь, дочка? – встревожилась Каталина, по-настоящему испугавшись. – Не хочу думать, что ты лжешь, способна. Айме, дочка…! Что ты пытаешься сказать?
– Ничего, мама, успокойся, – горько засмеялась Айме. – Я хотела пошутить, чтобы ответить на тарабарское нравоучение, которое в четыре утра не пойдет на пользу.
– Я знаю, что у тебя нет сердца, но не думаю, что ты способна на это. Тем не менее, ты сказала… Айме… Айме, будь хоть раз честна!
Айме поджала чувственные губы, прищурила веки, долго стояла неподвижно, словно глубоко раздумывала, словно своим дьявольским умом придумывала новый план. Затем почти насмешливо улыбнулась:
– Я буду делать то, что тебе понравится…
– Правда? – обнадежилась Каталина.
– Потому что ты просишь, мама. Вижу, свекровь боится за меня. И то хорошо… Я ожидала встретить ее, как ящик Пандоры, с важным голосом и зловещим внешним видом. Она бы пришла именно такой. Но она отправила тебя в качестве посланца, ты плачешь, и, хотя я порочная дочь, извращенная, без сердца, я доставлю тебе удовольствие. Не хочу быть меньше божественной дочери, которая, как я понимаю, примет обет. Нет?
– Да, действительно. Моника сказала, что согласна, и подписала прошение, которое мы принесли. Когда ее брак аннулируют, она примет обет. Печально, но по крайней мере она спасется от скандала, злобы мира и этого человека.
– Можешь пообещать, что ничего не вернется к прежнему?
– Конечно. Конечно же, могу пообещать. Моника не лжет.
– Ну тогда заручимся словом Святой Моники. Хуан и Ренато умрут за нее, не так ли?
– Поэтому она не выйдет из монастыря, только если мертвой.
– А еще ты гарантируешь, что донья София не будет лезть в мои дела в Кампо Реаль? Что отстанет от меня, а я буду делать, что мне хочется?
– Пока не нанесешь вред здоровью.
– Без ограничений. Я знаю, как позаботиться о себе. Если она оставит меня в покое, скажи, что этим же вечером я отправлюсь с ней в Кампо Реаль. А теперь, дай мне поспать, мне нужно выспаться.
Она повернулась спиной, вошла в спальню; на чувственных губах была вечная усмешка и сатанинский блеск в черных глазах.
2.
– Я не убираю ставку, ставлю… тридцать унций на бубновую даму!
На зеленой скатерти были четыре колоды карт и горка монет, которые Хуан Дьявол только что выиграл, в девятый раз блестяще выбрасывая карту победителя. Мало-помалу соперники уходили прочь, а два последних вот-вот молча удалилась. Почти никто не играл в этой дыре; кто не ушел, сгруппировались вокруг стола, удивленными глазами наблюдая за человеком, который так печально улыбался своей удаче.
– Думаю, ты сорвал банк, Хуан, – заметил Ноэль. – Почему бы тебе не забрать свои унции, и не уйти уже нам?
Человек остановился в дверях хижины и медленно вошел. Головы повернулись, разглядывая одежду кабальеро, орлиный профиль, напряженное выражение, делавшее лицо жестким, ясные глаза с металлическим блеском остановились на лице Хуана. Постепенно он приблизился к столу; Педро Ноэль первым узнав его, встал, встревоженно схватил за руку капитана Люцифера, пытаясь его расшевелить, и заторопил:
– Уйдем отсюда, Хуан, уйдем немедленно. Уже поздно, пять по крайней мере… Забирай деньги и пойдем! Не видишь, что все уже ушли?
– Нет игроков? – крикнув, спросил Хуан. – Никто не ответит на ставку? Никто не хочет испытать судьбу с Хуаном Дьяволом?
– Я! – согласился Ренато, приблизившись. – И удваиваю ставку!
– Правда?
– Разве не ты попросил предоставить тебе соперника? Вот он! Что с тобой? У тебя недостаточно денег?
– Тридцать унций на бубновую даму!
– Шестьдесят на короля пик! Сдавай карты, крупье! Слышишь? Сдавай карты!
– Бруно смутило появление кабальеро вашего класса. Поэтому он так смотрит. – заметил Хуан, пытаясь погасить в глазах злобу, распалявшую его. – И не отвечает, потому что немой. Но это он слышал очень хорошо. Сдавай карты, Бруно, не бойся. Я принимаю противника. Твой новый клиент имеет очень много денег, неважно, что он не вынимает унции из кармана. Он заплатит все до последнего сентаво, что проиграет, а это скоро случится. Хотя он и родился, чтобы выигрывать, теперь же потеряет.
