Текст книги "Хуан Дьявол (ЛП)"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
– Хуан, сынок. Ты уехал, как безумец, а вернулся, как глупец. Я выбежал, когда Колибри сказал, что твои лошади в конюшне. Я искал тебя повсюду, где только мог, а в результате ты вот здесь, такой молчаливый и тихий, как будто тебя отгородили забором.
Скрестив руки, сжав зубами трубку, Хуан стоял неподвижно, погруженный в мрачные размышления с тех пор, как вернулся из монастыря. Он передал коляску в руки Колибри и появился в дверях скромного дома нотариуса Ноэля.
– Ты расскажешь, что случилось? О чем ты думаешь, Хуан?
– Я лишь думаю, что Моника скоро будет свободна; потому что Ренато уже свободен, похоронив Айме; и она любит его, Ноэль, все еще любит…
– Этот вывод ты сделал, совершив поездку? Она не хотела ехать с тобой, да?
– Она поехала со мной. Я привез ее…
– Силой; и конечно же, этот подвиг не мог доставить никакого удовольствия и удовлетворения тебе…
– Нет, Ноэль. Она поехала со мной, потому что хотела. Она попросила об этом, заставила. Понятно, что эта победа не моя. Она нашла в критический момент способ увезти меня, чтобы помешать возможному насилию к священной персоне Ренато.
– Она сказала, что любит его?
– Конечно же не сказала. Вам нужно дать первую премию за простодушие, Ноэль. Как она могла сказать? Он был мужем ее сестры. Она добровольно отвергла его на всю жизнь. Вся гордость, все достоинство Моники скрывают эту любовь, прячет ее внутри. Возможно, даже она сама отрицает это.
– Ладно, сынок, скорее всего не все золото, что блестит.
– Не блестит, Ноэль. Оно скрыто, а усердие, с каким она скрывает, дает справедливую ему оценку. Но какого черта! Нужно жить и уничтожить призраков. Думаю, прямо сейчас пойду посмотреть, как идут дела на Утесе Дьявола.
Успокоенная и довольная, как будто ничего не случилось, вычеркнувшая из своего детского сознания недавно пережитые ужасы, Ана важничала в главной комнате скромного дома нотариуса, который, являлся залом, кабинетом и приемной, с дверью и двумя окнами, выходящими на улицу, старыми полками, переполненными бумагами и книгами.
– Почему ты не принес чего-нибудь поесть, Колибри? Сеньор Хуан сказал, что ты займешься мной, позаботишься. Я здесь, потому что он поддержал меня и дал кое-что, что называют убежищем, он сказал, что я гостья, а ты…
– Замолчи! – перебил Колибри, услышав приближающуюся лошадь. – Кажется, пришли посетители. Слышишь лошадь?
– Ай, как страшно! Не открывай, Колибри, задвинь засов на двери, крикни, что хозяев нет… – Спятившая от испуга, Ана неосторожно подбежала к окну и распахнула его настежь. Увиденная фигура заставила похолодеть ее кровь. – Это хозяин Ренато! Не открывай, Колибри!
Но было поздно. Ренато Д`Отремон увидел ее в окне, узнал и свирепым толчком распахнул дверь, от которой Колибри едва успел отойти.
– Вот где ты прячешься! Теперь я понимаю…! А он где? Где он и она?
– Моего капитана нет. Клянусь, сеньор Ренато. Его нет. Он только что ушел. Можете осмотреть дом, если хотите. Его нет здесь…
Напуганный Колибри отступал, пытаясь добраться до двери, но Ренато Д`Отремон уже не смотрел на него. Его глаза прилипли к Ане, которая от страха свалилась на колени. У нее не было сил спрятаться, сбежать, а когда он подошел, она испуганно закричала:
– Не убивайте меня, сеньор Ренато, не убивайте! Я расскажу все, что хотите! Расскажу, но не убивайте, хозяин!
– Почему ты сбежала? Как сбежала? Говори, начинай говорить! Большая вина на тебе, раз так боишься. Ты была ее сообщницей, да?
– Я ничего не сделала, делала то, что приказывала сеньора. Мне всегда было страшно. У дома Кумы я стояла и дрожала…
– Для чего ты пошла в дом Кумы? Для чего пошла она?
– Чтобы та помогла ей. Сеньора Айме хотела упасть с лошади, а Кума должна была поднять ее, привести в свой дом, и сказать всем, что сеньора упала с лошади и поэтому потеряла ребенка. Ай, сеньор, не делайте такое лицо! Не я придумала это!
– Это она придумала, да? Конечно же! Все было комедией, фарсом. Поэтому она так вышла из дома! Но ты… ты…
– Сеньора приказала сообщить, сказать с сильным волнением, что она поехала на лошади. Хотела, чтобы вы подумали, что по вашей вине она потеряла ребенка, чтобы полюбили ее, это не со зла. Чтобы простили ее, и не слишком выясняли…
– Выяснял что? Что она делала, пока была одна? – хотел знать Ренато.
– Ничего, хозяин. Все вышло плохо у сеньоры Айме. Она хотела просто прогуляться, потому что какой-то красивый офицер должен был отправиться на корабле. По-моему, сеньор Хуан помешал ей...
– Сеньор Хуан что?
– Вы же знаете, сеньора Айме сходила с ума по сеньору Хуану. Но она не поехала с ним. Он не любил ее, поэтому она сходила с ума, безумно его искала, а он ничего, ничего…
– Искала его? Айме искала Хуана?
– Не сердитесь, хозяин, вы ничего не смогли бы поделать. Вначале он приехал в Кампо Реаль, чтобы забрать ее…
– Забрать ее? В таком случает, это было из-за нее, из-за нее…?
– Хозяйка боялась. Она бросила ему сеньору Монику, но потом плакала и плакала. Бедная сеньора Айме! Она всегда говорила: «Нет другого, кроме Хуана». Простите, хозяин, но раз вы хотели знать…
– Да, хочу знать! – гневно вопрошал Ренато. – Говори, говори, выплесни наконец весь яд, утопи до самого дна в этой луже, договаривай, утопи меня в грязи. Айме любила Хуана, была его любовницей, правда?
– Ай, нет, мой хозяин! По-моему, он не любил ее, после того, как вы поженились. Она любила его до вашего замужества. Тогда же ее любил сеньор Хуан, и привозил ей подарки со всех поездок, а она ждала его на пляже, говорила, что тогда была счастлива, очень счастлива, потому что сеньор Хуан сводит с ума женщин, хозяин…
– Хватит! Замолчи или я не выдержу и раздавлю тебя!
– Ай, мой хозяин! А я в чем виновата? Сеньора Айме…
– Не произноси больше! Она уже мертва, мертва и похоронена. Это его я должен найти. Где он?
– Я не знаю. Ай, хозяин, не сворачивайте мне так руку! Он вышел из-за дома, который строит. Не знаю, как называется это место. Дом Дьявола, Камень Дьявола, или что-то вроде. Но не уходите, не уходите… Сеньор Хуан сказал… Ай…!
Ренато убежал, выпустив ее и бросив на землю. У дверей и плохо скрепленных оконных рам, ждал конь, взмыленный от пота и пены, и тот вскочил на него, не считаясь с тем, насколько устало животное, бежавшее из последних сил. Свирепо он вонзил шпоры в кровавые бока, и благородный грубиян бросился вниз по улице.
– Колибри… Это в самом деле ты?
– Да, хозяйка, я искал вас. Сначала я перелез через стену, выглядывал, но никого не было. Затем вернулся и постучал в большую дверь. Эта старая монахиня выглянула через решетку, и я сказал, что мне нужно поговорить с вами, потому что то, что происходит, вы должны знать. И должны сделать что-нибудь, хозяйка, потому что они убьют друг друга.
– Что? Кто? Хуан, правда? Хуан и Ренато…
Моника взволнованно спросила, и не было необходимости в вопросах и ответах: все можно было прочесть в испуганных глазах Колибри, в темных предчувствиях, охвативших душу.
– Да, хозяйка. Словно сам дьявол вселился в сеньора Ренато. Я уже начал задвигать засов на двери, но тот открыл ее пинками. Он явился, как тигр, ища хозяина Хуана, а так как Хуана и сеньора дона Ноэля не было дома, то он схватил эту дурочку Ану, служанку сеньоры Айме, и тряс ее, как спаниеля, спрашивал. А она, понятно, рассказала ему все, что знала. Как молния, сеньор Ренато взобрался на коня и поехал туда…
– Куда?
– Туда, куда сказала Ана, где он строит дом… Капитан не хотел, чтобы вы знали, хозяйка, но он строит дом там, где жил маленьким, где иногда останавливался Люцифер, в месте, которое зовут Мыс Дьявола…
– И туда поехал Ренато?
– Туда. Когда он заскочил на коня, я видел раскрытую куртку, а за пояс были заткнуты два пистолета. Уверен, чтобы убить капитана.
– Нет, он не сделает этого! Я должна поехать туда, предотвратить это! Не может пролиться кровь этих двух. Утес Дьявола… Утес Дьявола…
– Внизу на площади есть повозки напрокат. Найдем одну, хозяйка? Вы поедете?
– Да, Колибри, беги и привези повозку. Я еду немедленно и встану между ними, помешаю ужасной борьбе, любой ценой я должна предотвратить…
Покорный, истощенный, уже не отвечая на жестокое давление шпор, совершенно уставший конь Ренато остановился там, где расходились пути. Одна дорога опускалась через скалы до деревни жалких хижин из пальм, простиравшихся вдоль маленького рейда. Другая взбиралась на суровые скалы к черной возвышенности, где мартиникская земля бросала вызов морю, голый утес, где возвышался дом в стадии строительства, развалившаяся хижина, место дикой красоты, известное, как Мыс Дьявола. По второму пути Ренато проследовал к запертой двери дома, и постучал в яростном порыве, одновременно угрожая:
– Откройте быстро; откройте дверь или я вышибу ее! – В пустой дыре окна даже без створок, пересеченных поперечными деревянными балками, высунулось загорелое лицо Сегундо Дуэлоса, который изменился в цвете, узнав Ренато. А горячий кабальеро снова взбешенно приказал:
– Открой дверь, идиот! Не слышишь, что я зову? Открывай и беги сообщи Хуану Дьяволу, что Ренато Д`Отремон пришел воздать по счетам, что если он в самом деле мужчина, пусть не прячется, пусть выйдет…!
– Вы спятили, сеньор? Хозяина нет…
Напрасно Сегундо задвинул засов. Удары Ренато заставили отпрыгнуть самодельный замок, и прокладывая себе дорогу, как смерч, перекосившись от злобы, он спрашивал:
– Где Хуан? Где твой хозяин? Пусть выйдет… пусть выйдет…!
– Клянусь вам, сеньор, он не приходил…
– Он приходил, и приходил не один, женщина с ним. Если из-за нее ты молчишь, то побереги усилия. Говори, где они находятся, или замолчишь на всю жизнь!
Ренато двинул руку к пистолетам, которые взял с собой, и прицелился в грудь старшего помощника Люцифера, который озадаченно отступал, освобождая путь и решительно подтвердил:
– Клянусь, что ничего не знаю, сеньор. Я не мог бы вам ничего рассказать, пусть вы и убьете меня…
– Хуан, Хуан, не прячься больше…! Выгляни, трус…! Хуан…! – звал взбешенный Ренато, мечась, как метеорит по помещениям.
– Сегундо, что происходит? Где Хуан?
– Сеньора Моника, ради Бога! – приятно удивился Сегундо, хотя сразу же задрожал от испуга. – Капитан не знает, где вы; но сеньор Д`Отремон бродит, как безумный. Он сломал дверь, вытащил пистолет, чтобы убить меня. Думаю, он в самом деле помешался! Настаивает, что вы с капитаном прячетесь в доме, ищет вас…
– Оставь меня с ним. Беги и задержи Хуана, сделай что угодно, только чтобы он не вошел, когда выйдет Ренато. Понял? Иди… иди…!
Моника заставила Сегундо выйти в тот момент, когда Ренато вырос перед ней, а его слова прорвались почти воем:
– Моника, ты с ним, это правда…! – он шел к ней, как молния, но холодное спокойствие Моники остановило его. В напряженной руке он сжимал готовое убить оружие. – Где Хуан?
– Я не знаю, Ренато…
– Ты лжешь, знаю, что лжешь! Лжешь, как все, чтобы спасти его! Но теперь никто не спасет его! Я убью его по праву. Оставь меня!
– Не оставлю! Если любовь, в которой ты столько раз клялся, правда…
– Ты не можешь сомневаться! Не продолжай, Моника, не останавливай меня этой уловкой. Ты знала все, и молчала. Как смешно ты выставляла меня сотни раз внутри себя! Каким смешным, ничтожным и жалким я был у этого мерзавца, доставляя ему удовольствие быть осмеянным…
– Это над ним посмеялись, его обманули и предали. Он не знал, что Айме была помолвлена с тобой; ничего не знал, потому что она не рассказывала ему. Айме клялась вам обоим, но предала Хуана Дьявола…
– Она любила его, он нравился ей! – Ренато был до бешенства оскорблен. – До того, как выйти за меня замуж, она была его любовницей. Я знаю правду! Мне крикнул об этом кое-кто достаточно тупой, чтобы скрывать ее. Я сорвал ее с тех губ, которые меня боятся, чтобы скрывать, утаивать. Айме была любовницей Хуана!
– Это случилось до того, как она стала твоей женой, я же сказала, до вашей женитьбы. Она обманула его, он отправился в долгое путешествие, чтобы стать богатым, а когда вернулся счастливцем и победителем, то обнаружил, что та, кому он верил, стала твоей женой.
– Откуда ты узнала эту историю?
– К сожалению, она прошла перед моими глазами. Поздно я поняла всю правду. Из-за кровного родства, слез матери, я хотела защитить Айме, молчала, когда хотела кричать. Поэтому и приняла все жертвы, чтобы спасти ее, поэтому позволила себе быть жертвой, чтобы унизиться, возможно умереть в руках Хуана. Поэтому покорилась всему! Я заплатила, Ренато, заплатила за преступление молчания. Ты думаешь, могу поклясться на ее неподвижном теле? Думаешь, могу богохульствовать, дать ложную клятву в память о своем отце? Всем этим клянусь тебе, Ренато. Он не виновен, на нем нет ответственности за это…
– Но она любила его! Любила всегда, постоянно искала его…! Как ясно теперь я все вижу, как будто разом спали сотни вуалей из-за одного только слова…! Жесты, шампанское моей свадебной ночи…!
Рука Ренато судорожно вцепилась в оружие; голубые глаза налились кровью. Словно угадывая ужасную мысль, белые руки Моники вцепились в его плечи и возбужденно тряхнули:
– Ренато, Ренато, приди в себя! Видя тебе таким, я должна думать, что только ее ты и любил…
– Я любил ее в проклятый час, но это – не любовь. Неужели ты не понимаешь? Неужели не соизмеряешь всю насмешку, которая меня ранит и позорит? Я был человеком чести. Как могу я продолжать чувствовать это, если взгляд злодея – насмешка для такого простодушного мужа, как я? Как могу я позволить жить Хуану Дьяволу, думая, что в этой улыбке, которая корчила его губы, когда он знал, что я вел к алтарю жену, которая не была непорочна? Я не могу сдерживаться, Моника, ни ради тебя, потому что ты презираешь меня в глубине души.
– Нет… нет! Как могу я презирать, если ты… если откажешься от этой глупой и запоздалой несправедливой мести?
– Несправедливой? Неужели ты не понимаешь, что даже не нужно знать, чтобы узнать конец сражения? Кто теперь оторвал тебя от меня? Кто привез сюда, насмехаясь над моей любовью и достоинством? И как не посмеяться? Он прав, имеет полное право. И это право я могу вырвать, лишив его жизни. Смыть бесчестье кровью!
Оторвав от себя руки Моники, Ренато подбежал к окну, закрытому поперечными балками, затем подошел к испорченной двери, чтобы с жадностью шпионить за вероятным приходом Хуана. Поскольку Моника была там, он думал, что тот не может быть далеко; но никто не появился перед его жадными глазами. Резко он повернулся к Монике и заметил:
– Я буду ждать Хуана сколько угодно! Он не может сильно задерживаться, чтобы не хотеть приблизиться к тебе.
– А когда ты осуществишь месть, если сможешь, то не приблизишься ко мне, не будешь говорить и смотреть на меня, Ренато. Думаешь, ты не сделал достаточно? Ты хочешь пролить кровь, чтобы силой разлучить нас?
– Не говори, будто ждешь мою любовь, Моника! Хитрость, чтобы властвовать надо мной… Не отрицай, ты говоришь это, чтобы заставить меня отказаться от мести, которая является залогом моего достоинства, от чего я не могу отказаться…
– Даже моей ценой? – бросила вызов отчаянная Моника.
– О чем ты говоришь, Моника? Ты дашь обещание? – спросил Ренато, дрожащий, бледный, с разгоревшейся мечтой в голубых глазах.
– Что могу я обещать? Неужели недостаточно, что кровь Хуана прольется до последнего следа на пути, который может сблизить нас?
– Это просто угроза, Моника, больно, что она исходит с твоих губ, видя, что я сразу вздрагиваю, чувствуя малейшую надежду любви. Да, да, Моника, только твоей ценой, я мог бы…
– Я не хочу говорить о том, что ты воображаешь. Еще хочу сказать, что ты не убьешь Хуана, не убив сначала меня.
– Не говори этого, не защищай его так; слушая, как ты его любишь, я схожу с ума. Нет, нет, сильнее, чем когда-либо я могу теперь кричать: ты никогда не будешь принадлежать ему, я не отдам тебя в руки Хуана, буду драться, как зверь, и пусть этот ублюдок придет, если хочет…
– Не кричи… не говори так!
– Только так ты можешь этого избежать; ты знаешь, какой ценой, и могу поклясться, что я предпочел бы, чтобы ты просила меня до последней капли моей крови. Но если ты не пообещаешь, не поклянешься…
– Я не могу ничего обещать. Я еще жена Хуана!
– Поклянись, что будешь хранить себя, как сейчас; поклянись, что будешь ждать в монастыре постановления папства, когда к тебе вернется свобода; поклянись, что когда станешь свободна, то позволишь быть с тобой, и возместить силой любви и нежности весь ужас, несмотря на то, что ты не простишь мне. Поклянись, Моника…
– Только одно обещаю, и это равно клятве, Ренато, что буду хранить себя, как сейчас. И это не будет стоить большого труда. У тебя есть мое обещание. Уходи же. Выйди с другой стороны!
Она тревожно подталкивала его, заставила выйти, наклонив голову, чтобы пройти под помостами. Затем подбежала и распахнула настежь дверь, позвав:
– Колибри… Колибри…!
– Уже идет капитан, хозяйка! – сообщил Колибри, приближаясь к Монике. – Вы хотите, чтобы я…?
– Хочу, чтобы ты молчал. Обо всем, что видел и слышал, не повторяй ни слова. Это для блага Хуана, Колибри, для его же блага.
– Я знаю, моя хозяйка. Ради его блага я сделаю все, что скажете. Но если капитан спросит…
– Буду отвечать я, когда он спросит. Выйди с другой стороны, Колибри, посмотри, далеко ли сеньор Ренато и дай знать, но только когда я попрошу. Иди!
Она подтолкнула его, чтобы он ушел. Хуан был уже у порога перед главной дверью, и молча смотрел на нее долгим и загадочным взглядом.
– Двойной сюрприз, Моника. Твой визит, такой же неожиданный, как и визит Ренато. Но где же он? Сегундо сказал, что он вызвал меня на дуэль, что вошел, сорвал дверь, угрожал и оскорблял…
– Тем не менее, он не захотел ждать. Боюсь, Сегундо преувеличил историю, – отвергла Моника естественно и мягко. – Он ушел, как и пришел, получив нужное удовлетворение. Он оскорблен, Хуан. Ему рассказали все. Не скрыли ни одной постыдной и болезненной детали.
– Меня тоже не избавили от подробностей: я их видел, трогал, но это же не считается.
– Он не может сравнить. Ты страдал от любви, а у него страдает достоинство. Твоя рана – разрушение иллюзий; его рана – оскорбление. Твое горе могло вызвать у тебя слезы; а у него… жажду крови. Но не прольется эта кровь, пока я жива, Хуан! Хватит с Айме!
– Действительно, хватит. Он подтолкнул ее к смерти, правда?
– О, нет, нет… нет! Это был несчастный случай. Сам отец Вивье сказал. Они упорно стремятся его запятнать, обвинить. Он ничего не знал об Айме. Это была Ана, глупая сообщница моей бедной сестры. Он столкнулся с ней в доме, где искал тебя и заставил говорить. Могу представить, что он услышал из ее уст. Понимаю, что Ренато обезумел…
– Ты всегда понимаешь Ренато. Всем его делам всегда находишь оправдание. Но не беспокойся, я не собираюсь судить его действия, оскорблять твои личные чувства и нежность к нему. Для тебя он не человек, а идол, полубог, а боги имеют права на все, не так ли?
Горько сжала губы Моника, не ответив Хуану. Каким чужим и далеким казался он сейчас, как было холодно его сердце, какими несправедливыми слова! Но ужасная битва была выиграна. Она могла вздохнуть, успокоиться. Ренато был далеко. Он ушел, унося в душе тщетную надежду и обещание, которое внезапно показалось ей смешным капризом. Защищаться, беречься, но от кого? Глаза Хуана пробежали по ней, словно скользнули. Неподвижный посреди беспорядочной залы, он, казалось, ждал, что она попрощается, что уйдет побыстрее, как самозванка в его жизни и доме. Скрывая унижение и боль, Моника решила уйти и объяснила:
– Меня привезла нанятая повозка, которой я велела ждать. Она, должно быть, рядом…
– Ее заставили давно уехать, незадолго до того, как кабальеро Д`Отремон удалось чудесным образом вооружить силы солдат. Полагаю, он еще раз извлек пользу из своего богатства и звания…
– О чем ты говоришь? Не понимаю.
– Сожалею, Моника, но не думаю, что сможешь уйти.
– Этого не хочешь ты?
– Не я, законы, которые защищают так называемого владельца земель, которые нас окружают: деревня, дорога, пляж – все принадлежит ему, и все это закрыто для нас. Мы в ловушке. Сожалею, Моника, но дом еще не жилой. Снова ты будешь платить дань, которую не должна, из-за того, что ты жена Хуана Дьявола.
Слова Хуана с трудом проникли в сознание Моники, а взгляд охватил окружавшее пространство, словно она впервые осмотрелась, словно только теперь поняла, что ее ноги ступали по знаменитому Мысу Дьявола, о котором она столько раз слышала от Хуана. Она подошла к двери. В месте, где расходились две тропы, были солдаты, преградившие дорожный путь, отрезая пляж и Мыс Дьявола от всевозможных связей с Сен-Пьером… Повернувшись, чуть не запинаясь, Моника спросила Хуана:
– В таком случае, выйти невозможно?
– Ни войти, ни выйти. Разве не поняла? Хозяин этих земель не дает нам разрешения ступать по ним, а так как нет другой дороги, то считает, что замучает нас голодом и усталостью. Борьба – это смерть, и я не жалуюсь. Я ее вызвал, искал…
– Борьба против кого?
– Понимаю, ты не знаешь о моих делах, да и не нужно знать. Еще не нужно знать ничего об этой жалкой куче камней, которые дали мое имя. Позволишь показать?
Он взял ее за руку и вместе они пересекли порог. Резкое движение пробежало по длинной линии солдат, но Хуан успокаивающе улыбнулся Монике:
– Не беспокойся, они ничего тебе не сделают, пока мы не перейдем белую полосу, которую вчера начертили судебные исполнители. Ее начертили до места, где остальное законно принадлежит мне. Забавно, да? В конце концов, я не оказался плохим чертежником. Государство предоставило мне кусок земли, если эти камни можно назвать землей. Но в конце концов, их признают принадлежащими Хуану Дьяволу. Нижняя полоса проходит через те острые камни, видишь? И доходит до той стороны. Следовательно, мне неожиданно принадлежит пляж и старая деревня, где я был попрошайкой.
Он дошел до самого края обрыва, куда спускалась извилистая горная тропа и открывался маленький рейд, огороженный утесами так, что казался амфитеатром. В нескольких метрах от белого песка располагалась горстка жалких домишек, а группа темных мужчин и женщин подняли головы, озаренные надеждой глаза, глядевшие издалека на Хуана.
– Что это значит? – спросила заинтригованная Моника.
– Значит, деревня свободна. Есть человек, который несправедливо зарабатывает там, раскидывая сети, строя жалкие лачуги, приспосабливаясь к морю на этом пляже. Хорошее дело завершится из-за моей смелости. Его ответным ударом было окружить, отгородить нас. Мы хозяева этого клочка, но не можем пройти, а он защищает свои права с вооруженными солдатами, которые, конечно же, его поддержали. Теперь понимаешь?
Вспышка восхищения зажглась в глазах Моники. Не отдавая себе отчета, она прикоснулась к руке Хуана, а глаза смотрели на прекрасное мужественное лицо, закаленное солнцем и ветрами, а затем на темную и жалкую группу людей.
– Все это время ты делал это, Хуан?
– Да. Думал выкупить их, но я жалкий спаситель. Порвав цепь, я соорудил стену. Когда не могут больше, сдаются. Так сказал Ноэль. И придется пройти через все, что вздумается собственнику, который будет очень жесток. Понимаешь?
– Ты хочешь сказать, что побежден?
– Никогда, Моника! Я буду сражаться всеми силами, до конца. И если все будет потеряно, то, как старые капитаны, я утону вместе со своим кораблем…
– Своим кораблем? – повторила Моника с отдаленной надеждой.
– Это просто форма выражения.
– Я знаю; но сказав это, ты заставил меня задуматься. Осталось море. В море ведь еще можно выйти, правда?
– Можно, если бы рядом был корабль. Лодки этих людей довольно хрупкие, чтобы рискнуть выйти за пределы той возвышенности, а Люцифер снова конфискован. Но почему тебя это так заботит? Можно сказать, будто тебя волнует.
– Меня волнует, Хуан, волнует…!
Словно противореча словам, она отошла от Хуана, удаляясь вдоль острых камней, повернулась спиной к пронзавшим ее глазам; смотрела на разбивающиеся о скалы волны. Она чувствовала его приближение, страстное желание резко обернуться и просмотреть в его лицо, безумное, нелепое, безудержное желание кинуться на шею жаждущими руками. Но повернулась очень медленно, лицо Хуана имело неопределенное выражение, взгляд снова стал далеким, а в Монике словно толчком, взрывом пронеслась нездоровая мысль, и она спросила:
– О чем ты думаешь, Хуан? Не о гроте ли на пляже? – и сдерживая гнев воскликнула: – Тогда я оставлю тебя со своей печалью!
Она ушла таким быстро, что Хуану не удалось ее остановить, словно она летела, а не бежала по острым черным камням, каменным ножам, заточенным ударами моря и ветра; но менее острыми, чем ее мысли; менее душераздирающие, чем ее желания…
10.
Ренато прошел до центра двора старинного дома в Сен-Пьере, удивленный, обнаружив его открытым, и слез с коня, передав поводья в руки лакея цвета эбонита, который явился, почувствовав его прибытие. Но прежде чем спросить покорного слугу, небольшая медная фигура появилась под сводами, и приблизившись, указала в качестве объяснения:
– Сеньора послала меня приготовить дом. Мы только что прибыли. Как мне кажется вовремя. Вы кажетесь очень уставшим, сеньор Ренато.
Из-под полуопущенных век, темным взглядом Янина рассматривала кабальеро Д`Отремон, на котором действительно имелись следы продолжительных поездок. С трудом лакей вел истощенную лошадь, а глаза Янины поднимались от сапог, покрытых пылью и грязью, к влажному от пота лицу, озаренному вспышкой счастья.
– Янина, прикажи приготовить мне ванную и ужин.
– Да, сеньор, сию же минуту. Выпьете чего-нибудь? «Плантатор»? Я сама могу приготовить.
– Благодарю, Янина. А сейчас мне понадобятся твои руки для кое-каких дел. Знаю, они искусно делают букеты, не так ли? Срежь все розы в саду, найди самую красивую вазу, самую красивую в доме…
– Да, сеньор, – почтительно отозвалась удивленная Янина. – А потом…?
– Вставь туда розы, которые срежешь, и отправь несколько строк, которые я напишу.
Янина мгновение смотрела на него, словно не могла оторвать глаз от красивого мужественного лица, которое медленно преображалось. Вот уже несколько долгих месяцев она не помнила подобного выражения на лице хозяина. Словно перед его глазами махала крыльями мечта и надежда. И печальными губами Янина спросила, усиленно сдерживая дрожь в голосе:
– Куда следует послать цветы, сеньор?
– В Монастырь Рабынь Воплощенного Слова.
Ренато Д`Отремон пересек двор, направляясь к привычному убежищу, в старую библиотеку обветшалого дома в Сен-Пьере, загруженную книгами, которые никто не читал. И глаза Янины проследили за ним, затуманенные яростью и печалью, вспыхнувшие ревностью и жгучим любопытством. Они вонзились в его спину, пока не исчезла высокая и стройная фигура за тонко отделанными дверьми. Затем с губ эхом сбежали слова:
– В Монастырь Рабынь Воплощенного Слова…
– Колибри, подойди сюда!
Не дав времени Колибри выслушать его приказ, Хуан сам пошел к нему. Он стоял на черных скалах, откуда виднелся дальний берег, деревенский пляж и широкое море, откуда Моника ушла со странным выражением, раненая горечью воспоминаний.
– Почему ты волнуешься, Колибри? Что с тобой? Всю жизнь я ненавидел трусов и дурачков.
– Я не отношусь к ним, капитан. – твердо возразил Колибри.
– Потому что думал, что ты не понравишься мне. Еще не думал, что ты преданный. Но скорее всего я ошибаюсь…
– Ай, нет, капитан, не говорите так! Я преданный, даже больше. Я…
– Ты пошел в монастырь предупредить Монику, так?
– Да, хозяин, я пошел сообщить ей. Не она не велела, а вы велели мне слушаться и служить ей, как никому. Я плохо сделал, хозяин?
– Хорошо, – Хуан положил загорелую руку на кудрявую голову мальчика, и темные сомнения, казалось, исчезли в больших сверкающих глазах. – Я лишь хотел знать, ты ли был…
– Я, капитан. Когда сеньор Ренато стал как зверь, он сказал, что придет за вами, чтобы убить.
– И ты поверил, мой бедный Колибри? Ты сильно изменился, с тех пор как ходишь среди юбок. Когда я позвал тебя, что случилось? Почему разволновался?
– Мне нечего бояться, пока вы спрашиваете, капитан. Вы учили всегда говорить правду. Я бы не мог рассказать вам все по порядку, и…
– Тебе велели рассказать мне все по порядку?
– Мне велели молчать, капитан. А когда спрашивают, а он молчит о том, что знает, то это как будто сказать ложь, да?
– Что-то вроде. Но кто велел тебе молчать?
– Единственная, кто может приказывать после вас, капитан. Ладно, не знаю, после или перед, и этот беспорядок у меня в голове: вы хозяин, и она хозяйка, и вы приказываете, что я должен слушаться ее прежде всего. А потом мне приказывает сделать кое-что она. Что я должен делать?
– Если она сказала молчать, значит молчи.
– Дело в том, что я бы хотел, чтобы вы знали. И в то же время не могу рассказать. Потому что она сказала, что для вашего же блага лучше ничего не знать…
Рука Хуана затвердела, сползая с головы к плечу мальчика. Мгновение они молчали, не двигались, но с твердым прикосновением той руки, мальчик ответил, словно не мог больше:
– Из-за данного обещания хозяйке Монике я мучаюсь; но я должен рассказать вам, что сказал ей сеньор Ренато, что она пообещала ему, в чем поклялась. Я слышал из-за дверей, где следил за вашим приходом, чтобы сообщить ей, потому что она так распорядилась. Она сказала ему, поклялась…
– Замолчи. Клятвы любви – это глупость. Весь мир их дает, но только дураки решают провозглашать их. Вероятно, она поклялась в вечной любви…
– Нет, хозяин, он сказал ей защищаться, остерегаться…
– Защищаться? Остерегаться? – повторил Хуан, заинтересованный вопреки себе.
– Что этим вечером она вернется в монастырь, чтобы ждать там, когда расторгнется не знаю какой союз…
Хуан побледнел так, что стали казаться белыми загорелые щеки. На миг темные глаза сверкнули, затем погасли. Наконец, он повернулся спиной к мальчику, который рассеянно пошел за ним, спрашивая:
– Капитан… Капитан… вы сердитесь? Вам и вправду неважно знать…?
– Мне ничего не важно. К тому же, ничего нового ты не сказал, Колибри. Только плохо сделал: пошел ее искать. Мужские дела улаживаются мужчинами, Колибри, не забывай этого больше!
Моника спускалась, обходя опасные места, непроходимые тропинки, шагая по ним вслепую, когда ушла от Хуана, избегая любого сопровождения. Как будто уклоняясь от опасности, она искала ее еще больше, спускаясь через скалы к морю, где был кусок пляжа, подобный тому, который находился в нескольких лигах выше от ее дома. Только море было еще более буйным, волны более яростными. Оставался почти край, узкая полоса песка, и это концертное рычание гремело, когда она скрылась в щели, где Хуан ребенком прятал лодку. Нет, ничем на самом деле не казался этот клочок дикой природы, закрытый мхом грота с мягким и белым полом. Тем не менее, почему она так одержима этим пейзажем? Почему в каждой разбивающейся волне звучит как эхо страсть к Хуану…?
