Текст книги "Хуан Дьявол (ЛП)"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
– Это недопустимо! – яростно пожаловался Ренато.
– Даже если так, мы потерпим, – порекомендовала София. И понизила голос: – И этот не спектакль для слуг, сынок. Иди с ней.
– Не думаю, что стоит. Скорее всего, я вернусь этой ночью в Сен-Пьер. С твоего разрешения, мама.
Янина и Баутиста усердно старались помочь, но сеньора Д`Отремон не приняла руку помощи, оставаясь высокомерной и холодной, продолжая смотреть на сына, удалявшегося в противоположном направлении от Айме. Затем торжественно стянула перчатку с правой руки и стала получать один за одним поцелуи покорности и приветствия, которые оставляли на ее руке смуглые слуги.
– Двадцать лет вы не выходили из Кампо Реаль, сеньора! – заметил Баутиста.
– Так было по крайней мере. Но спустя долгое время я вернулась, Баутиста. В Кампо Реаль родится мой внук, в Кампо Реаль я обучу его на свой лад. Он не поедет далеко, чтобы возвращаться другим. Он будет полностью моим!
Ренато прошел широкий вестибюль и прислонился к резным деревянным перилам. Быстрым шагом он покинул главный вход дома: с жгучим нетерпением отодвинул от себя приветствия и традиционные церемонии; с нестерпимым желанием сбежать от всех и всего, он дошел до глубины галереи, над которой находилась библиотека. Была ночь, в безоблачном небе медленно поднималась желтая луна.
– Кофе, сеньор…
– Благодарю. Оставь его там, где хочешь.
Янина наклонилась, поставила фарфоровую чашку на маленький серебряный поднос поверх деревянных ограждений, но не ушла. Она оставалась неподвижной, глядя на Ренато, прочитывая в каждой черте лица, в каждой борозде его кожи бурную драму, кипящую в душе. Ренато Д`Отремон резко обернулся и спросил:
– Ты еще здесь? Чего хочешь?
– Сеньора София очень обеспокоена, сеньор, по моральным причинам… Крайне обеспокоена. А так как ее здоровье не очень хорошее. Она хотела бы знать, правда ли сеньор вернется этой ночью в Сен-Пьер.
– Она велела спросить…?
– Нет, сеньор. Я не хотела вам мешать. Но я знаю ее, и знаю, что она измучена этой мыслью. Если сеньор подождет несколько дней, чтобы остаться здесь на несколько дней, пару недель…
– Хорошо. Скажи, что мне не нужна повозка этой ночью. Этого будет достаточно.
– Благодарю вас, сеньор, благодарю от всей души.
Сильное волнение сквозило в словах Янины, а Ренато посмотрел прямо на нее впервые, на секунду возвращаясь к реальности, будто пытаясь заглянуть в мир непредвиденных мыслей, которые пылали в черных глазах метиски. Возможно, он впервые осмотрел ее с ног до головы. На самом деле это было странное создание: стройная, восковая статуя. Он не обнаружил роскошных форм, присущих женщинам ее расы; у нее не было чувственной грации, которая имела обыкновение расцветать под цветными платками женщин Мартиники. Бесстрастная, словно идол, фетиш; лишь глаза выдавали внутренний огонь, изящные приоткрытые губы, казалось, ревностно охраняли тайну, которая была на поверхности Кампо Реаль, неуловимая тайна, которая, казалось, шла еще дальше, скрепленная волей в тонкую и липкую сеть тайных мыслей. С возрастающим беспокойством Ренато сделал несколько шагов, отдаляясь от нее.
– Простите, если осмелюсь спросить, но сеньора раздражает смотреть на меня?
– Меня? Почему? Иди успокой хозяйку. Скажи, что я не поеду, по крайней мере этой ночью. Скажи… Ладно, говори, что хочешь, но…
– Но уходи, – закончила Янина его фразу. – Не это?
– Уходи или оставь – для меня все едино, – горячился Ренато, уже взрываясь. – О чем ты думаешь? Твои намеки становятся уже нахальными! Когда я хочу побыть один, я желаю, чтобы меня оставили. – И изменившись в лице, откровенно грубо спросил: – Может скажешь, почему плачешь?
– Простите. Я знаю, что и на это не имею права. Простите, сеньор. Я уже ухожу…
– Подожди, – смягчился Ренато, совсем запутавшись. – На самом деле, я не знаю, что со мной. У тебя дар меня раздражать. Думаю, если бы ты сказала прямо, было бы лучше. Я ничего не имею против тебя. Ты служишь верно, или заставила поверить в это. К тому же, ты должна заботу и внимание отдать матери. Не думай, что я не понимаю, что ты лучшая ее служанка. Если с тобой что-то случилось, если чего-то хочешь, скажи наконец…
– Я лишь хотела облегчить ваши мучения, сеньор…
– Кто тебе сказал, что я мучаюсь?
– Достаточно видеть вас, сеньор. И поскольку вы впервые согласились меня выслушать, я скажу, что если бы вы жили как остальные, как другие сеньоры, соседи, владельцы ближайших усадеб. Они не мучаются так, сеньор. У них есть, возможно, такие же неудобства, заботы: семья, жена, усадьба. Но у них есть место, где они счастливы.
– Что? Как?
– Маленький дом, где все забывается, где нет шипов, а есть цветы, где хочется быть. Если бы сеньор тоже имел этот уголок, где мог бы забыть о своих печалях, то чувствовал бы себя действительно любимым, о нем бы заботились и служили на коленях, отдали сердце на коврике, чтобы вы могли по нему ходить…
– Янина…! – рассердился Ренато, поняв слова метиски. – Это уже предел!
– Вы просили, чтобы я сказала ясно. Думаю, у меня есть дар раздражать сеньора, и мне удалось…
Ренато сдержался. Он торопливо проглотил чашку кофе, снова взглянул на нее, но другая фигура показалась за ней, приближаясь в почтительном преклонении:
– Простите, сеньор, я искал Янину. Я не знал, что она с вами, но…
– Что это, Баутиста? – прервал Ренато, услышав национальную музыку, с каждым разом все более приближающуюся.
– Ночное веселье работников, сеньор. Этой ночью у них есть право на праздники. Специальное разрешение, празднуя ваше возвращение. Они собрались перед большими бараками, за плантациями, и сеньора приказала дать им бочонок рома и сладостей, что уже слишком. Им было бы достаточно рома.
– Моя мать приказала дать им выпить? – удивился Ренато.
– Это традиция, сеньор. Если у них не будет этого, они умрут с тоски или злости. Танцы – единственное, что нравится этим людям. Сеньор Ренато никогда не видел, как они танцуют?
– Нет. И нет желания прерывать праздник своим присутствием.
– Не прервете, сеньор. Когда играют в барабан, только смерть остановит их ноги. Они дикари, мой хозяин. Разве вы не понимаете? К тому же, худшие пьяницы. Ром их всех укладывает на траву, заставляя забыть обо всем!
– И моя мать одобряет это?
– Она не может препятствовать этому, сеньор, и не стоит этого делать. Вы можете удвоить работы, уменьшить плату, убить их, как угодно, но они всегда будут устраивать эти праздники. Все идут за этими барабанами. Не знаю, что в них такого, но они распаляют кровь, да?
Ренато поджал губы, не ответив Баутисте, слушая глухой звук барабана, который словно призывал предков. Эта музыка проникала внутрь, будоража глубокое болото страстей, желаний, чувств. Почти не отдавая себе отчета, он пошел к лестнице и медленно спустился по широким каменным ступеням. Словно змея, растягивающаяся с каждым шагом, удалялся караван негров, и Ренато Д`Отремон, с шевелящимися от ветра светлыми волосами, пошел следом за ним.
– Подойдите и посмотрите. Подойдите. Неужели не подойдете, хозяйка? Как здорово! Мои ноги шагают в такт этой музыке. Ах, черт! Конечно же, это хорошо. Подойдите, хозяйка. Подойдите…
– Ты оставишь меня в покое, Ана?
– Подойдите. Подойдите, если хотите увидеть, как сеньор Ренато идет вслед за ними. Бегите, а то не увидите. Благословенны и всехвальны Священные Дары! Вы должны посмотреть, чтобы поверить…
Айме подбежала к окну, и едва могла поверить глазам. В свете уличных фонарей и факелов удалялся караван, в неясно отражавшемся свете убывающей луны она могла видеть со всей ясностью, что Ренато Д`Отремон, единственный белый человек, был в темной толпе, следовал охрипшим ритмам африканских барабанов, словно эта музыка ритмов тащила его за собой.
– А Янина, хозяйка, посмотрите на Янину, – указала Ана. – Она столько говорила, хвасталась, что не ходит на эти праздники. Посмотрите на нее. Посмотрите… Она идет за обнаженными. А еще говорит, что белее всех белых. Понятно, что хозяин белее всех, и идет там…
– Скорее всего, Ренато выпил больше, чем нужно. Но Янина идет позади него.
– Либо ему нравится идти пешком, и этой ночью праздник будет большим. Уверена, пешком он встретит у них рассвет.
– Эта ночь… Эта ночь… – раздумывая, бормотала Айме. – Возможно, я должна воспользоваться временем и сделать все поскорее. До того, как Ренато скажет, что немедленно возвращается в Сен-Пьер. Тем не менее…
– Так мне сказали, но вы же…
– Замолчи! Ночью мы пойдем, куда должны, чтобы уладить все побыстрее… Ренато лучше остаться здесь. Я должна сделать это немедленно, утром, если смогу.
– Ай, хозяйка! Что вы будете делать?
– Освобожусь от груза; приготовь дверь, чтобы сбежать, нельзя, чтобы меня поймали открыто. Быстро, Ана! Этой ночью мы выйдем спокойно; никто не хватится нас, никто не поймет. Охранники будут, наверное, на празднике, и если все тайно вышли, никто не удивится, увидев двух женщин, более-менее закрывших лицо, направляющихся к плантации.
– Мы тоже пойдем на танцы? – вдохновилась служанка.
– Не будь идиоткой! О чем я тебе говорила вчера? Мы должны увидеть женщину, что живет наверху.
– Колдунью? Знахарку? – ужаснулась метиска.
– Конечно. Она вытащит нас из затруднительного положения. Уверена, она не пошла танцевать. Знаешь, где она живет? Знаешь дорогу?
– Да, хозяйка, но мне страшно. Очень страшно. Говорят, когда идут повидать колдунью ночью при убывающей луне и когда идут обнаженные, выделяется красное пятно на воде и льется кровь. Да, хозяйка, льется кровь. Кто-то умрет и оставит огромную лужу крови.
– Замолчи, не болтай чушь! Никто не умрет. Дай накидку, вуаль, возьми маленький фонарь и идем. Ренато Д`Отремон пошел на праздник, ночь рома и танцев. Пусть сияет Кампо Реаль, пусть будет весело. Сегодня музыка, завтра будет плач; по крайней мере плач идиотки свекрови. Конец наследникам Д`Отремон! Выйдем из фарса навеселе, а я буду смеяться над всеми, смеяться громче всех. Идем, Ана, идем…!
По тропе вверх, Айме подталкивала испуганную служанку, которая с трудом поднималась. Поднимаясь все выше на холм, среди столбов красного дерева и перца, которые давали тень на плантации, поблескивали красные языки костра, и очарованные, они остановились.
– Ай, хозяйка, посмотрите, посмотрите туда! Как все хорошо проходит!
Хриплые звуки примитивных инструментов разрывались под сводом ночи негритянского праздника. Начали танцевать, причудливо одетые тела подрагивали, освещенные языками пламени, словно это они были живыми горящими факелами. Подрагивали тела, как в припадке эпилепсии, а руки схватили цветные платки, имитируя в воздухе бешеный вихрь.
На миг глаза Айме смотрели, словно одурманенные ослепительным спектаклем. Затем она вцепилась в руку Аны, волоча ее вверх по горе, разорвав цепь, которая держала и ее:
– Иди… иди! Потом останешься здесь, если хочешь. А теперь иди.
5.
Как лунатик, шел Ренато к месту, где были четыре больших хижины, центру ничтожного города, чьим усиленным потом, нищетой, жил состоятельный дом из мрамора, окруженный садами. Он дошел до этого места, остановившись у края костра, но никто не смотрел на него, не замечал. Он уже был не хозяином, а лишь белой тенью в черном безумии местных танцев, бесцветный мазок, где бронзовая и эбонитовая плоть двигалась в судорогах танца, выразительного и конвульсивного, словно вздрагивала сама земля. Он никогда не приближался к тем местам, никогда не рассматривал своими голубыми глазами это темное великолепие. Странно быть чужеземцем на землях, принадлежащих тебе, где ты родился. Впервые все это, казалось, проникало в него очень глубоко, пробуждая спящие в нем столько лет голоса, как чувства зверей, ощущая, что ненависть и любовь как никогда загорались в груди, и впервые без отвращения он посмотрел на маленькую медную ладонь в своей белой ладони.
– Вам нравится, хозяин Ренато? Вы впервые пришли на праздник на территорию хижин, не так ли?
– Полагаю, ты тоже, Янина. Не думаю, что моя мать разрешала тебе…
– Нет, естественно. Донья София никогда не смогла бы простить и понять. И тем не менее, она прощала другое, старалась понять то, чего не понимала. Сеньора Айме приходила сюда много раз. Вы не знали, хозяин?
– Айме? Возможно, проходила мимо. Возможно, из-за любопытства подходила, но…
– Сеньора Айме приходила сюда много раз, и как-то танцевала перед хижинами.
– Зачем ты говоришь эту нелепость? С чего ты взяла это? Ты лживая и глупая! Моя жена не могла прийти сюда. Не понимаешь?
– Здесь никто не смотрит ни на кого, разве не видно? Их занимает только танец и выпивка. Когда пьют столько, звучит музыка и совершаются движения…
Ренато гневно повернулся, посмотрев туда, куда указала Янина. На грубом столе стоял бочонок рома, и со стола брали закуски. Старый негр, с шевелюрой белее снега, выливал из бочонка содержимое в чашку, а все нетерпеливые вокруг собрались в кучу, приближая стаканы и сосуды к деревянному крану, открытому для всех.
– Если бы вы выпили глоток, то позабыли бы даже свое имя, сеньор, и стали бы счастливы на несколько часов. Не хотите? Сеньора Айме однажды пила…
– Может, ты перестанешь лгать? Чего ты добиваешься, идиотка? – разъярился Ренато.
– Я уже сказала. Вы не понимаете и не хотите понять меня, но если бы посмотрели в мои глаза…
Янина встала на цыпочки, устремляя взор затаенных черных глаз в голубые глаза Ренато. Но он отодвинул ее в сторону недовольным жестом.
– Оставь меня. Будет лучше, если я не пойму тебя. Думаю, это тебе нужно принять глоток этого яда. Подойди, выпей, пока не свалишься и не прекратишь следить за моей женой и создавать ложные обвинения против нее. Не первый раз я велю тебе оставить меня в покое, а ты не оставляешь. Раз и навсегда пойми: я не хочу слушать твои сплетни и интриги.
Он удалился быстрым шагом, резко отодвинув ее в сторону, а руки Янины судорожно сцепились друг с другом, и она пробормотала угрозу:
– Возможно, завтра я причиню тебе боль, как ты причиняешь мне!
Через двери полуразрушенной хижины виднелся скудный красноватый свет огня, горевший изнутри. Айме с Аной смотрели сначала любопытными глазами, затем в напряженной панике на фигуру высокой и костистой женщины, кожа которой была чернее угля, которая приблизилась к Айме, с горящими в тени, как карбункулы, глазами, налитыми кровью. Одежда была черной, как и платок, накрученный на голове. Они увидели, что на ее запястьях висели длинные разноцветные бусы, в зрачках был красноватый блеск, а белые зубы сверкнули, когда она начала говорить, зашевелив мясистыми губами:
– Кто ты? Спрашиваю тебя. Отвечай. Кто пришел в дом Кумы, чтобы посмеяться над ней, тот заплатит очень дорого, потому что у Кумы есть могучие тайны…
На губах Айме появилась легкая улыбка. На мгновение ей показалось, что она стоит перед сумасшедшей, ее угроза, алчная форма рассматривать с ног до головы, раздевая ее, хоть и завернутую в накидку, угадывая настоящее положение, что открывало дорогу другому мнению, и совершенно спокойно она ответила:
– Пришел не смеяться. Я искала тебя, потому что мне нужно, и я заплачу тебе хорошо. Я дам тебе много денег, если ты мне поможешь, если у тебя получится удовлетворить меня на целый год; но ты должна быть верной. У меня тоже власть, хотя и нет стольких секретов, а если ты предашь меня, то заплатишь дорого, так что для твоего же блага советую тебе даже не пытаться.
– Кто осмеливается говорить, что сильнее Кумы? Кто?
– Ай, моя хозяйка, пойдемте…! – приглушенно умоляла перепуганная Ана.
– Выйди и жди за дверью. Слышала? И ни шагу больше. Иди! – властно приказала Айме.
– Ты говоришь хозяйским голосом, и твоя кожа белая.
– Да, моя кожа белая. А хочешь увидеть цвет моих денег? Вот они, золотые, Кума. Забирай их. Оцени…
Резким движением Кума зажгла факел от огня, где грелся котелок, пригвожденный к тростниковым полым стенам, и красная вспышка пламени сразу осветила пристанище: низкий потолок и почерневшие стены, закрытые талисманами и связками трав, грубыми табуретками, флаконами настойки, стоящих в ряд на полке в стене. Две женщины смотрели друг на друга почти с одинаковым любопытством. Одна белая, другая черная. Рука Айме высунулась из шелковой накидки, указывая на три монеты, блестевшие на земляном полу, и Кума неспешно наклонилась, подняв их, держа так, словно лаская пальцами, и прошептала:
– Чего желаешь, моя хозяйка? Чем прикажешь служить? Кума довольна. Она даст тебе способ, чтобы сделать соперницу некрасивой, порошок, который справится с самыми непокорными мужчинами, капли, которые сделают их рабами, как ты пожелаешь, стоит лишь добавить их в чашку кофе. Кума может приготовить мешочек трав, подвесив который на талии, он может принести тебе сына, которого ты так страстно желаешь, но не имеешь. Это?
– Дай Бог, чтобы у тебя было столько силы, Кума!
– Ты сомневаешься в моей власти? – возмутилась волшебница в настоящем гневе. – Тогда, зачем пришла?
– За тем, что гораздо удобнее для тебя. Если бы я вправду думала, что ты можешь все это сделать, то никаким золотом на свете нельзя было бы расплатиться с твоей наукой. Я пришла просить не этого. Будет достаточным послушаться меня. Я знаю, ты помогаешь местным женщинам, когда приходит время рожать; но я хочу, чтобы ты послужила мне свидетелем, чтобы сказала слова, сказала всем и хозяевам, что позаботилась обо мне после несчастного случая.
Прежде чем продолжить, я хочу сказать одно: если все выйдет хорошо, я дам тебе еще десять таких же монет; если попытаешься предать, то прогоню палками с земли Д`Отремон, не позволив даже открыть рот. Поклянись, что скажешь лишь то, что я повелю, смотри хорошенько, чтобы не солгала. Я жена хозяина, хозяйка Кампо Реаль. Смотри хорошенько, и подумай перед тем, как согласиться!
Пока Кума покачивала головой, Айме резким движением сбросила вуаль, скрывавшую лицо, накидку, повязанную вокруг головы, и в свете красноватого факела сияющим блеском блеснула красота ее белого лица. Темные зрачки колдуньи, казалось, увеличились, и еще сильнее заполыхал красноватый блеск в глазах, наполненных кровью. В течение долгой минуты она, казалось, не решалась; затем спрятала три золотые монеты в кошелек, подвешенный на юбке, и наконец ответила:
– Я сделаю, что прикажешь. Как? Когда?
– Это должно быть очень скоро. Я и так потеряла много времени. Завтра, если можно. Я должна приготовиться, сделать все хорошо. На этот раз мы не можем ошибиться.
Айме подошла к двери. Кума последовала за ней, поглощая каждый жест, движение, словно училась, прикладывала усилия угадать прозорливым и живым сознанием ложь и обман. Наконец, проницательное выражение очеловечило ее негритянское лицо:
– Ты сеньора Айме. Я видела тебя в день свадьбы. Я не вошла в церковь, но видела тебя издалека, и тоже скажу тебе кое-что. Говорят, ты родишь наследника хозяину Ренато.
– Так говорят. Если твоя мудрость не зашла слишком далеко. Тебе больше ничего не говорят твои тайны?
Снова Кума ненадолго умолкла. Снова осмотрела с ног до головы прекрасную женщину, гордо стоявшую перед ней, пока насмешливая улыбка не заиграла на ее губах.
– Кума видит правду в огне, в ветре и в дыме горящего котелка, – подтвердила она. – Кума видит твоего наследника, красивого и сильного. Кума видит наследника дома Д`Отремон.
– Нет… – решительно отрицала Айме. – Ни Кума, никто ничего не видит, понимаешь? Наследник Ренато Д`Отремон не существует и никогда не существовал, но нужно, чтобы все поверили, что это был несчастный случай, который не позволил ему родиться. Это случится недалеко от твоей хижины, и следует отблагодарить твои заботы. Ты хорошо поняла?
– У костра очень высокое пламя. Хочешь, чтобы Кума перепрыгнула через костер, который обожжет ее ноги? Кума многим рискует. Если ты сможешь меня выгнать палками из Кампо Реаль, то хозяин Ренато может гораздо больше. Возможно, он должен будет отослать меня очень далеко, а десять монет из золота – не слишком большие деньги.
– Я дам двадцать! Дам сотню!
– Я помогу. Помогу со всем риском. Скажи, что я должна делать.
– Подожди! – указала Айме. И подойдя к двери, нетерпеливо позвала: – Ана… Ана!
По узкой тропе бегом поднималась длинная и худая фигура, которая подойдя к Айме весело воскликнула:
– Ай, хозяйка, как здорово на танцах! Внизу все танцуют, кроме хозяина Ренато, который уже ушел…
– Ренато уже ушел? Вернулся домой? Нужно, чтобы ты тоже вернулась. Я еще должна поговорить с этой женщиной. Если Ренато вернется в спальню и никого не застанет, он пойдет нас искать, и кто знает! Нужно, чтобы ты ушла, была внимательной и сказала оправдание моему отсутствию. Если он спросит, где я, можешь сказать, что вышла в сад освежиться. А если велит искать меня, то дойдешь до беседки и будешь там ждать. Иди… лети…!
С неохотой пошла Ана вниз по узкой тропинке, а Айме медленно возвратилась в почти развалившуюся лачугу. В ее хитром дьявольском сознании мелькала неясная мысль, обретая форму, четкие очертания. Один за другим они готовились в ее сознании, каждая деталь фарса, и она толкнула наконец ветхую дверцу нетерпеливой рукой и объяснила:
– Кума, я знаю, что мы сделаем. Шаг за шагом, знаю, что мы должны сделать…
– Ренато, сынок…
– А…? Зачем ты поднялась, мама? Сейчас поздно, очень поздно. Не думаю, что ты должна злоупотреблять здоровьем и силами. Ты должна отдыхать и…
– Дорогой сын, моя усталость не от тела.
Рядом с каменной лестницей, где был проход к затененному и удобному вестибюлю состоятельного дома, Ренато столкнулся с той, с которой менее всего желал встретиться. Изучающие и беспокойные глаза матери пронзали его, в них была такая болезненная и нежная мольба, что вопреки себе он вздрогнул.
– Не хочу показаться назойливой, спрашивая, откуда ты пришел. Полагаю, раз не просил коня, значит не отправишься этой ночью, как грозился…
– Нет, мама, конечно я не уеду этой ночью. Я велел Янине сообщить тебе, но вижу, она забыла мое распоряжение.
– Странно. Уверяю тебя, она впервые так повела себя.
– Да, весьма странно. Все странно в ней. Но я предпочитаю не говорить об этом. Не хочу расстраивать тебя, мама…
– Сказанного тобой уже достаточно, чтобы серьезно обеспокоить. Не думаешь, что лучше всего рассказать наконец?
– Конечно. Я знаю, ты сильно привязана к этой девушке, но я сказал достаточно, чтобы молчать теперь. Янина – человек, которого ты должна убрать от себя. В мягкой форме и под любым предлогом, но…
– Ты так воспринимаешь ее из-за Айме. Полагаю, это внушение твоей жены. Айме ненавидит бедную Янину и…
– Это Янина ненавидит ее. Из-за спокойствия этого дома, из-за покоя, которого ты сама желаешь, я хочу попросить тебя отдалить Янину, как представится возможность, или я буду ее искать. Если мы живем в Кампо Реаль, так должно быть, мама.
– Хорошо. Нужно согласиться с твоим желанием. Ты прекрасно знаешь, что для меня это большая жертва, но матери рождены, чтобы идти на жертвы. Но по крайней мере, могу ли я узнать, что произошло этой ночью с Яниной?
– Дело не в этой ночи, это всегда. Оставим эту тему, мама, прошу тебя. С моей стороны, мое прошение – это просьба, и больше не спрашивай.
– Если не хочешь говорить, пусть она сообщит мне. Ты проявляешь к ней откровенную антипатию. Что мы можем поделать! Она будет еще одной жертвой, но по крайней мере я покажу тебе всю любовь, покорность и уважение, которое Янина испытывает ко мне. – И повысив голос, позвала: – Янина… Янина!
– Не зови ее, мама, потому что она не придет. Ее нет в доме, и нужно, чтобы ты узнала правду. Она вышла ночью, как и другие, полагая, что их не заподозрят. Она там наверху, на территории хижин. Я чувствую разочарование относительно нее, но это не то, что ты думаешь. Ты хотела вытащить ее окружавшей ее среды, и не думай, что тебе не удалось. Хорошо еще, что она, по сути, такая же, как и остальные. Будет достаточным дать ей свободу, чтобы она проявила себя без маски лицемерия, которым она очаровала тебя.
– Ренато, проводи меня в спальню. Я позову Янину. Увидишь, когда она придет, то развеется эта клевета, которую ты высказал. Она не способна пойти на этот праздник. Она здесь. С детских лет я занималась ее образованием. Она…
– Она наверху, мама, я видел своими глазами.
– Ты? Ты хочешь сказать, что тоже был там?
– Это не самое худшее, но не будем больше говорить об этой ночи. Думаю, я вне себя, и должен сказать тебе самое важное: правду своего сердца.
– Не говори сейчас. Правда твоего сердца известна мне, не повторяй… Подожди, подожди несколько месяцев. Идем, идем в спальню. Я снова вижу тебя таким растерянным, обманутым, как в детстве. Я хочу освободить тебя от этого.
Она взяла его за руку и мягко повела за собой, с тем же болезненным беспокойством защитить его детство, спасти от возможных и невозможных опасностей. Они вошли в спальню, и сели спиной к окнам. На миг она посмотрела через них на красное пятно костра, горевшего вдали, в просвете кофейных плантаций.
Воздух, подувший с той стороны, казалось, принес чувственный ритм музыки, раскаленный запах костров, что лизали склоны горы. А воздух словно наполнился темными предзнаменованиями, словно мрачные приметы воцарились над рождением Ренато Д`Отремон, вновь ожили над его белокурой головой.
– Я должна защитить тебя от самого себя, Ренато. Своего злейшего врага ты носишь внутри. Это твое безрассудное сердце, всегда заинтересованное в том, чтобы причинить себе как можно больший вред. Сначала дружба этого негодяя, которого ты ненавидишь. Теперь любовь запретной по человеческим и божественным законам женщины.
– Нет закона, который запрещает сердцу чувства. Разум думает, а сердце чувствует…
– Разве не существует сознательного греха? Ты думаешь, нет греха в том, чтобы развлекать себя запретными мыслями? Мало иметь наше имя и родиться Ренато Д`Отремон, нужно знать, принимать обязанности общественного положения, судьбы, власти. Ты родился влиятельным, богатым, со всеми почестями и преимуществами. Ты должен защищать то, что другие сделали ради тебя…
– Думаю, ты превзошла упреки, мама. Хотя я не сделал ничего недостойного.
– Я верю, что Бог поможет тебе не сделать этого. Еще есть время, но ты должен проявить волю. Не возвращайся в Сен-Пьер. Останься, подожди по крайней мере рождения сына. Ты не чувствуешь, что с этим созданием, которое родится, покажется надежда на новую жизнь?
Ренато опустил голову. Долгое время он пытался ответить, словно копаясь в своей совести, словно спустился в глубь себя. Затем он поднял глаза, вперив взор в Софию, и отказался:
– Я живу лишь раз, мама. Хочу жить своей жизнью. Понимаю твою точку зрения, но речь идет о моей. Я хочу свою жизнь, чтобы она кипела в моих венах, не ту, которую, как ты хорошо сказала, другие сделали для меня. Для тебя достаточно не делать ничего недостойного или пытаться не делать. Думаешь, я мало мучился? Поздно вышла правда из моего сердца. Почему я был так слеп?
– И почему бы тебе не принять последствия ошибки, поскольку ты уже ее совершил?
– Потому что не могу, мама! Не могу довольствоваться этой легкомысленной и ограниченной жизнью, которую ты предлагаешь. Не могу быть рабом куска земли, букв своей фамилии. Я бы пытался, пусть даже не желая. Мои слова ничего не стоят, чтобы ты могла вырвать меня из этого, ничего не стоят клятвы, если поклянусь в том, чего не смогу выполнить. Не мучай меня, мама. Это бесполезно. Пусть свершится моя судьба…
– Ну почему твоей судьбе нужно лететь в пропасть?
– Потому что таковы все Д`Отремон, мама: жить ради страстей, и умирать ради страстей.
София сделала жест, чтобы остановить резко удаляющегося сына, но не остановила. С бесконечным отчаянием в глазах она смотрела, как тот уходит, а затем упала в кресло и зарыдала. Дверь спальни открылась, и Баутиста извинился:
– Простите, что так вошел…
– Где Янина?
– Я не нашел никого, кого можно было отправить на ее поиски, ни служанку, которая бы могла спросить у вас разрешения войти. Поэтому так вошел. Все вышли; но с разрешения сеньоры, завтра я преподам им урок. Похоже демон вселился во всех. Никогда еще в Кампо Реаль не случалось такого. Но Янина немедленно вернется, сеньора. Уверен, она должна была сделать какой-то пустяк.
– Янина тоже наверху. Я видела своего сына, и поняла, что нет серьезных причин увольнять ее…
– Если сеньор Ренато считает, что должен уволить всех, то в первую очередь сеньору Айме.
– Что ты говоришь?
– Нет света с той стороны дома…
– Она отдыхает и спит. Не тебе ее судить. Понял? Я требую от всех большого уважения и большого почтения для жены сына. По крайней мере, на данный момент.
– Теперь и в будущем, я буду делать в этом доме то, что вы говорите, донья София. Вы единственная хозяйка, которую мы признаем законной и старинной. За вас мы умрем. Это чувствуем мы с племянницей. Конечно же, сеньор упорно стремится выгнать ее отсюда.
– Поищи ее, Баутиста, найди. Мне ничего не нужно…
– Сеньору тоже ничего не нужно. Он в столовой и сам себя обслуживает. Он пьет, как в худшие дни: один, и рюмку за рюмкой. В этом есть судьба хозяина дона Франсиско. Выпивка была для него лучшей компанией. Моя сеньора, на праздниках, с друзьями, со всем, что есть у важного господина. Пусть даже его грехи были в этом, но он был великим.
– Замолчи, Баутиста, делай то, что я сказала. Приведи Янину.
– Уверен, сеньора ошибается в Янине. Если сеньор и видел ее наверху, то только на секунду. Лишь маленькое любопытство. Руку отдам, что ее нет там, и сеньора сама увидит. С вашего разрешения…
Нет, Янины не было на территории хижин, где проходит негритянский праздник, где потные тела крутились в местных танцах, где, как пламя костра, трепетали желания, соединяясь в обнаженной любви и смерти. Вслед за долгим болезненным оцепенением, она продолжала идти, сначала без направления, затем словно подталкиваемая мыслью.
Сначала она двигалась очень медленно, затем быстрее. Она шла, пока не обнаружила скрытый неровный путь, который взбирался в гору через скалы к самой высокой точке долины, рядом с изгибом ущелья, туда, где скрывался и прятался среди большого утеса полуразрушенный шалаш колдуньи Кумы.
Она сошла с пути, скрывшись среди зарослей, пока какая-то тень не прошла рядом с ней и не исчезла. Долгое время она смотрела, пытаясь разглядеть в полумраке. Подозрение заставило почувствовать страстное желание пойти за ней, но она не сделала, а когда все стихло, то подошла к хижине знахарки.
– Кума! Кто вышел отсюда? Я видела, столкнулась с ней на дороге. Почти могу поклясться. Кума, скажи…!
– Оставь меня! Мне нечего сказать… – волшебница резко освободилась от руки, которая сжала запястье, и мрачно взглянула в искаженное лицо Янины. Затем с торжественным спокойствием, присущим ее движениям, открыла кипящий котелок и погрузила туда горсть сухих трав в темное и зловонное содержимое.
