Текст книги "Остров выживших"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 13

Впечатление такое, словно они ждали семьдесят девять лет, пока мы не истощим свои силы в Маятниковых войнах. А потом нанесли удар.

Генерал Бэрдри Саламан, в разговоре о времени Прорыва Саранчи

Мост Вослов, в тридцати пяти километрах к западу от Эфиры, за семь часов до удара «Молота Зари», четырнадцать лет назад, через год после Прорыва

– Сообщите ваши координаты, Феникс.

– Где-то между «полным концом» и «глубокой задницей», Центр.

– Хватит чушь молоть. Видите конвой?

– То, что от него осталось. – Маркус махнул Дому, не отрываясь от полевого бинокля. – Он заблокировал дорогу справа от моста. Нет смысла направлять транспорт беженцев в эту сторону.

– Генерал говорит, что это шоссе нужно открыть через час.

– В таком случае, Шерстон, скажите генералу, чтобы он тащил сюда свою задницу и помог толкать «Броненосцы».

– Пять тысяч гражданских ищут дорогу домой, Феникс.

– Значит, не давите на меня.

Дому было спокойнее, когда у радиоприемника сидела Аня. Она не нервировала Маркуса, в отличие от Шерстона. В особенно удачный день у Маркуса даже бывало хорошее настроение.

Но сегодня день был неудачный. Время было на исходе. В 00:01 по местному времени орбитальные лазеры должны были уничтожить все за пределами города – все, что Саранча могла использовать против людей. Если повезет, они прикончат заодно и б о льшую часть этих гадов.

«Это необходимо, Маркус. Твой отец прав».

«Ну мне-то легко говорить: все, что у меня есть, находится в Эфире. А как насчет Тая и Пада?»

– Пошли, ребята, – сказал Маркус. – Давайте шевелить мозгами. И побыстрее.

«Черви – твари бережливые, – подумал Дом, – нужно отдать им справедливость».

Из укрытия – будки КПП у моста – он насчитал на дальнем берегу примерно штук пятьдесят врагов; они занимались тем, что отрывали от грузовиков, БТР и внедорожников «Тяжеловоз» все, что могли унести. Конвой, попавший в засаду, забаррикадировал дорогу. БТР, ехавший во главе колонны и расчищавший путь, еще дымился; он стоял поперек двух полос моста, протянувшегося с запада на восток, а все остальное было нагромождено сверху. Стычка произошла не более получаса назад.

«Черт, если бы мы ехали быстрее, то успели бы…»

– Можем мы их достать? – прошептал Дом. Затем оглянулся, чтобы понять, каково настроение у остальных. – Сколько «Копий» у нас осталось?

– Мы просто устроим тарарам, и они рассеются, – возразил Падрик. – Сейчас пригодился бы «Ворон» с пулеметами, но «Ворона» у нас нет.

Маркус привстал, словно собираясь выскочить из укрытия.

– Я хочу получить вон тот бульдозер в целости и сохранности. Бронебойные снаряды еще пригодятся.

С помощью бульдозера можно было бы расчистить мост, но здесь тоже возникали проблемы. Кабина представляла собой кучу обломков. Машина съехала с дороги и развернулась на запад, словно водитель решил встретить Саранчу лицом к лицу.

Прежде чем приблизиться к мосту, им предстояло преодолеть длинный открытый участок дороги, где сортировали транспортные средства. Мост был подъемным, что позволяло пропускать корабли. За последний год мало кто отваживался спускаться по реке, и будка, из которой управляли подъемным механизмом, выглядела заброшенной.

– Ну что ж, по крайней мере, я наконец-то увидел этот дерьмовый ручей, – произнес Дом. – Только гляньте на этих сволочей. Наверное, у них сейчас нашего оружия и оборудования больше, чем у нас.

Черви забирали все: боеприпасы, оружие, продовольственные пайки, даже разбирали транспортные средства. Колонну КОГ потрошили по очереди, и все добытое трутни по цепочке переправляли в какую-то сточную канаву. Дом сосредоточился на одном из червей – тот оторвал дверцу кабины грузовика и вытащил безвольно сползшее на землю тело водителя, собираясь сорвать с него броню.

Когда червь попытался снять с солдата шлем, Дом заметил, что парень еще жив. Он начал сопротивляться.

– Черт! – Дом схватил винтовку, уставился в прицел, увеличил масштаб и заметил струйку крови, вытекавшую изо рта человека. – Нужно что-то делать.

Маркус, наверное, увидел в свой прицел то же самое, потому что издал неопределенное ворчание. Инстинкт приказывал Дому снести червю голову. Здравый смысл подсказывал прекратить страдания солдата. Он не знал, что делать, – одно было хуже другого. За те три секунды, пока он пытался сделать выбор, червь решил проблему за него – всадил несколько пуль в голову солдата. Затем продолжил сдирать с него броню и оружие.

– Сволочь! – произнес Дом.

– Он делает то, что мы бы сделали на его месте. – Маркус, по-прежнему сидя на корточках, начал медленно открывать дверь будки. – Но для того парня мотивы не имеют значения.

«И если бы я прикончил его, то сделал бы доброе дело и сейчас нас бы обстреливали вовсю».

Однако от этой мысли лучше ему не стало. Он знал, чего хотел бы от Маркуса, оказавшись на месте того раненого.

– Вижу, у тебя есть план, сержант, – заговорил Падрик.

– Если подъемный механизм еще работает, то да, есть. – Дверь рядом с замком треснула. Маркус продолжал осторожно раскачивать ее, пока не образовалась щель, в которую он смог просунуть пальцы. Но червяки вряд ли слышали что-либо, кроме своего собственного царапанья, стука и прочего шума. – Гравитация – замечательная штука.

Дверь внезапно подалась – и Маркус повалился на спину. Затем все четверо заползли в будку, стараясь не показываться в окнах, и Маркус на четвереньках подобрался к пульту оператора.

– Пад, возьми прицел и скажи мне, что там происходит. – Он провел пальцами по рычагам, нахмурился. – Где здесь включается электричество?

Дом прополз вдоль стены, ища что-нибудь напоминающее рубильник.

– Смотри, вроде включено. Ты собираешься поднять мост?

– Ты когда-нибудь спускал мусор в мусоропровод?

– И чего мы достигнем, кроме того, что все повалится с моста?

– Грузовики рухнут на червей и отвлекут их, а Тай в это время с помощью «Копий» испортит им всю малину.

– Ты чокнутый.

– Другого выхода нет. – Маркус всегда казался тихоней, пока дело не доходило до перестрелки или рискованного плана. Он продолжал рассматривать рычаги. – Так, понятно – включение, предупреждающий сигнал, предохранительные затворы, моторы. Мне нужно обойти предупредительные сирены.

– А что, если на моторах стоит блокировка и без сирен они не заработают?

– Тогда черви поймут, в чем дело, но все равно на них рухнет куча железа.

Тай возился с панелью запуска «Копья»; на лице его застыло удовлетворенное выражение. Нет, не удовлетворенное – безмятежное.

Пад прополз к другому окну и посмотрел на запад.

– Неужели ничто не заставит тебя расстаться с этой улыбочкой, а?

Дом понял, почему Пад считал Тая немного свихнутым. Тай просто принимал любые сваливавшиеся на него неприятности с уверенностью, что все в конце концов будет хорошо, причем не важно было, останется он в живых или нет. Вера – удивительная вещь.

Дом предпочитал брать судьбу в свои руки, и желательно было пользоваться при этом автоматом. Поднимая доски пола, он проследил, куда идут кабели от пульта управления. Кабели напоминали детскую игрушку – они были покрыты ярко-красной, голубой и желтой изоляцией, с огромными трансформаторами в веселеньких зеленых кожухах. Даже болты и гайки на металлических коробках выглядели как игрушечные. В КОГ все делалось на совесть. Все было снабжено ярлычками и выведенными по трафарету надписями.

– Это кабель ведет к затворам, – сказал Дом. – Выключаю. Теперь лампы и сирены…

– Нашел, – перебил его Маркус. – Аварийный рычаг. Просто поднимает мост на максимальной скорости. В случае неминуемого столкновения с судном.

– Ох, плохо придется тому, кто сейчас на мосту, – заметил Пад.

– Им в любом случае придется плохо, если в мост врежется корабль. На котором тоже будут жертвы.

В те последние несколько дней подобное замечание заставляло смолкнуть всех. Каждая чертова ситуация сводилась к одному. Одна жизнь или пять? Десять или тысяча? Большая часть Сэры или все человечество? Теперь ни одно решение не давалось легко.

Пад положил винтовку на подоконник окна, выходившего к реке, и настроил прицел, наблюдая за бандой мародерствующей Саранчи.

– Если хочешь нажать на кнопку, сейчас самое время. Как раз большая куча гадов собралась возле одного грузовика.

– Рычаг, – поправил его Маркус. – Это рычаг.

– Не важно, что там у тебя, Сержант Педант, делай это немедленно, если хочешь угробить как можно больше наших симпатичных друзей.

– Тай, ты готов? – спросил Маркус. – Как можно больше жертв, но постарайся не трогать бульдозер.

Дверь скрипнула – Тай выскользнул из будки. Дом приготовился к бою.

Лавина грузовиков не может уничтожить всех червей, и солдатам придется бежать туда и расправляться с оставшимися, подумал он.

– Надеюсь, это сработает.

Маркус схватился за рычаг и поднял его. Раздался громкий лязг, завертелись шестерни, заработали моторы. Машины, стоявшие на мосту, задрожали. Черви несколько секунд ничего не замечали; затем те, что находились на мосту, сообразили: что-то не так. Может быть, они и связали происходящее с контрольной будкой, но все равно было уже слишком поздно. Посередине моста образовалась щель, и половинки его начали подниматься – быстрее, чем ожидал Дом; грузовики заскользили на червяков, копошившихся на проезжей части. Некоторые завопили, придавленные корпусами машин, другие начали прыгать в воду. Когда секции моста поднялись под большим углом, машины начали падать друг на друга. Дом теперь почти ничего не видел; он рванулся наружу и начал стрелять в червей, которых мог достать со своего берега реки.

Тай упал на одно колено, явно не замечая грохота и скрежета металла; на плече у него лежал противотанковый гранатомет «Копье». Первый снаряд описал широкую дугу. Дом подумал было, что Тай промахнулся, но тут же раздался мощный взрыв, в воздух поднялся огненный шар, во все стороны полетели куски грузовиков, червей и бронетранспортеров. Рыжая волна проникла под машины, и вся «пробка» превратилась в громадный костер. Дом слышал пронзительные вопли червей.

– Я бы на вашем месте подождал, пока не погаснет огонь, прежде чем разбираться с выжившими, – спокойно произнес Тай, поднимаясь и закидывая гранатомет на спину. – Тогда будет лучше видно.

– Черт! – выругался Падрик. – Хороший выстрел.

– Там была цистерна с топливом. – Тай наклонил голову. – Спасибо.

– Бульдозер видишь? – Маркус высунулся из будки. – Целый? Иначе мы тратили здесь время зря, потому что самим нам эту чертову кучу не расчистить.

– Вижу его заднюю часть, – сказал Пад. – Вроде цела. Ты такое умеешь водить?

– А что, это так трудно?

– Лучше давай я этим займусь.

Дом занял позицию под прикрытием дерева и принялся уничтожать появлявшихся червей. Трудно было сказать, что творится там, внизу, среди дыма и обгоревших машин. Какая-то черная фигура, шатаясь, появилась из ядовитых клубов, направилась к берегу, споткнулась о бетонное ограждение и рухнула в реку. Дом все равно выстрелил, хотя понимал, что напрасно тратит патрон. Ухали новые взрывы, в воздух летели обломки – это от жара лопались шины и топливные баки. Фрагмент двигателя врезался прямо в кабину бульдозера.

– Чтоб тебя! – Дом никогда не видел Маркуса таким взволнованным; он время от времени с силой стискивал зубы, словно жевал кирпич. – Вот это некстати.

– Слушай, нам всего-то нужно его завести, – успокоил его Пад. – Доверься парню, выросшему среди комбайнов.

Они ждали и стреляли, когда им казалось, что среди пламени что-то движется. Через пятнадцать минут огонь начал угасать. В воздухе висел едкий дым. Дом чувствовал во рту вкус серы.

– Ну, после такого, – сказал Пад, спускаясь по склону к мосту, – все мы скоро помрем от болезней легких. Опускай мост, сержант.

Чтобы добраться до бульдозера, необходимо было протиснуться между горящими машинами, заблокировавшими дорогу, и бетонной стеной, тянувшейся вдоль берега реки. Пока Пад заводил бульдозер, а Маркус прикрывал его, Дом принялся обыскивать горящие обломки, свободной рукой заслоняя лицо от нестерпимого жара и надеясь, что поблизости не шипит очередной перегревшийся бак, готовый снести ему башку. На мгновение в мозгу у него промелькнула мысль о телах солдат в грузовиках. Он не мог забрать их жетоны, что сильно его расстроило: их семьи не узнают, что с ними случилось. Но Дом ничего не мог с этим поделать.

Тай пробрался в хвост колонны. Дом услышал несколько выстрелов, но больше червей видно не было. Если кто-то из них и уцелел, то, скорее всего, они вернулись через свои норы в ту выгребную яму, откуда появились.

«Завтра вся планета будет выглядеть так. Черт, ну как я могу забыть об этом? Все крупные города будут сожжены дотла – как эта колонна».

Дом наклонился вперед, опершись рукой о колено, – внезапно его затошнило. «Это от усталости», – сказал он себе, всех солдат рвало после нескольких суток без сна. В этот момент он сообразил, что маслянистый черный предмет, на который он смотрит, шевелится.

«Дерьмо!» Оно было живым. Это был червь.

«А что, если нет?»

Дом понял, что не сможет отличить червя с сильными ожогами от человека с такими же ожогами. Он смотрел на какое-то лицо, но не видел глаз, поэтому это мог быть кто угодно – от знакомого ему бойца до самого главного гада в армии Саранчи. Он был так потрясен, что не двигался с места, пока существо не подняло руку. Затем он заметил очертания винтовки – не «Лансера». Он начал стрелять в тело, опустошил весь магазин.

Дому потребовалась вся его выдержка, для того чтобы присесть у трупа и пощупать шею в поисках солдатского жетона КОГ. Но жетона не было.

«А если бы это был не червь? Чтоб мне пропасть, да все равно: нельзя оставлять человека вот так страдать».

Он не был уверен даже в том, что смог бы бросить червя умирать медленной смертью. Может быть, его ненависть к врагам была недостаточно сильна, а может быть, уже притупилась.

Внезапно грохот, за которым последовал скрежет металла, заставил Дома поднять голову. Бульдозер поехал, расшвыривая в стороны искореженные машины; обломки летели в воду. Поблизости не было урн для мусора, но Падрика никогда не волновали пустяки.

Маркус выступил из-за поднятых барьеров, стараясь держаться подальше от чудовища, которым управлял Пад. Дом подошел к нему; на какой-то момент он растерялся, но не хотел включать рацию, настроенную на общий канал. Он не хотел слушать голоса, полные растущей паники. Даже здесь, в Тирусе, некоторым не суждено было добраться до безопасной зоны к полуночи.

«Черт бы его побрал, это невозможно, он этого не сделает».

– Центр, это Феникс. Центр… как слышите меня, Центр? – Таким Дом всегда представлял себе Маркуса: палец прижат к уху, голова опущена, грозное выражение лица, явно рассержен на кого-то или что-то. – Центр, это Феникс… как любезно с вашей стороны присоединиться к нам, Шерстон. Мы очистим шоссе через тридцать минут. Скажите им, пусть направляют колонны сюда.

Он же должен быть доволен собой, правда? Дом скорее бросился бы спасать людей, дорогих ему, но для Маркуса важнее всего работа.

«Вот настоящее испытание. Пожертвовать одним человеком для того, чтобы спасти сто, очень непросто, но это очевидный выбор. А может, не настолько очевидный? Я хочу сказать, ведь никто с этим не будет спорить, правда? Но что, если этот единственный человек – твоя мама, жена, лучший друг? Что ты тогда сделаешь?»

Дом не знал и надеялся, что никогда не узнает.

Должно быть, начальство велело Маркусу возвращаться в Эфиру, потому что Дом услышал его последние слова:

– Нет, мы сначала проследим, чтобы здесь все прошло нормально.

Дом подтолкнул его локтем:

– У нас всего пять часов, Маркус.

– Точно, – ответил тот. – Если бы я считал, что времени мало, я бы отправил вас всех домой и подождал здесь один.

Падрик, казалось, наслаждался возможностью выместить свою ярость на неодушевленных предметах. Он продолжал расчищать пространство, уже гораздо большее, чем было необходимо, и в конце концов Маркус вынужден был помахать ему, чтобы он остановился. Они сели в «Броненосец» и отъехали по дороге на запад; подождали, пока вдали не появятся огни, а когда колонна добралась до них, свернули на обочину.

Передний «Тяжеловоз» замедлил ход, остановился, и водитель опустил стекло.

– Вам бы в инженерные войска, Феникс.

– Может быть, когда-нибудь, – ответил тот. – Где нам лучше ехать – впереди или в хвосте?

– В хвосте.

Пад съехал на траву и понесся мимо бесконечной вереницы военных машин, гражданских грузовиков, скотовозов, легковых автомобилей и цистерн с топливом, пока наконец не очутился в самом хвосте колонны. Дому хотелось поговорить, но Маркус притворился спящим, Тай уставился на свои стиснутые руки, словно медитировал или молился, а Пад не сводил взгляда с дороги. Дом понял, что сказать ему нечего; что бы он ни придумал, в любом случае прозвучит это по-идиотски.

– Наверное, это одна из последних колонн, которые успеют добраться вовремя, – наконец выдавил он.

– Значит, Бога благодари, что мы в ней, – буркнул Пад.

Дом знал, что нужно спросить.

– Послушайте, парни… а у вас там, на Островах, остались родственники?

Маркус издал какой-то звук, который мог быть вздохом, храпом или намеком на то, чтобы Дом заткнулся. Тай поднял взгляд от сцепленных пальцев.

– Прескотт зря потеряет время, если будет пытаться попасть «Молотом Зари» в мелкие острова. Поэтому у меня есть надежда.

Дом не знал, как его утешить. «Броненосец», держась на некотором расстоянии от последней фуры, проехал через КПП на границе Эфиры за три часа до последнего срока.

– Вот мы и дома, – произнес он.

Маркус наконец открыл глаза:

– Ага. Если завтра утром это можно будет назвать домом.

Офис Председателя Прескотта, 24:01, за два часа до приведения в действие «Молота Зари»

Даже сейчас Прескотт не отводил взгляда от двери.

Он понял, что в нем еще осталось многое от беспомощного человеческого существа, – он жаждет отменить все в последнее мгновение. Возможно – ведь это же возможно? – сейчас в эту дверь войдет Адам Феникс и объявит, что у него есть решение, способ расправиться с Саранчой, не убивая никого, не уничтожая ничего. Возможно, сюда сейчас направляется Саламан, чтобы сообщить о том, что до командиров Саранчи дошли сведения о планируемом ударе и они хотят обсудить условия перемирия.

Но Ричард Прескотт давно уже перестал верить в то, что проблемы чудесным образом разрешаются сами собой. Примерно в двенадцать лет он понял, что у взрослых нет ответов на все вопросы и что даже его всемогущий отец, Председатель Дэвид Прескотт, не может вернуться к живым, как бы ни хотелось этого его сыну.

Прескотт подумал: интересно, а что сказал бы отец, узнав, что он просто занял его место во главе КОГ, не проводя никаких выборов? Но сейчас сердечный приступ Дальелла казался ему удачным поворотом судьбы, позволившим стране избежать кромешного ада.

«Ты не обязан был наследовать ему. Заместитель Председателя всегда может сказать „нет“».

Однако никто никогда не говорил «нет». Любой человек, ступавший на порог офиса, хотел в конце концов сесть в это кресло, но теперь у него не было заместителей, на которых можно положиться, не было выборов, чтобы найти ему замену.

Никаких чудес. Никакого везения. Просто решения и готовность не отступать от них.

«Хотел бы я знать – на самом деле знать, – что происходит сейчас на Сэре».

До сих пор Прескотт был вынужден лишь строить догадки обо всем – кроме того факта, что Саранча скоро захватит Тирус, что она уже буквально на границе Эфиры, как и предсказывали военные, и что у него на руках остался последний козырь.

Дверь открылась, и в кабинет действительно вошел Адам Феникс.

– Вы пришли сообщить мне о чуде? – спросил Прескотт.

Феникс, казалось, был озадачен этим вопросом.

– Нет, господин Председатель. У меня только данные.

– Значит, придется обойтись данными. – Феникс выглядел словно труп, и Прескотт подумал было предложить ему выпить. – Вашего пацана нелегко удержать на привязи. Я слышал, он только что возвратился с задания – сопровождал армейскую колонну. Мы действительно пытались удержать его в городе, профессор, но он решительно настроен против особого отношения.

Феникс явно не знал о том, что сегодня его сын был на боевом задании. Лоб его на мгновение прорезала морщина.

– Ему никогда не удастся слиться с остальными – он всегда останется особенным.

– Угощайтесь, – предложил Прескотт, указывая на графины в буфете.

Затем открыл балконную дверь и вгляделся в ночное небо в поисках «Молотов», находившихся на орбите.

Взяв за ориентир Башню Октус, он мог отличить звезды от двигавшихся спутников. В ночном небе было все труднее что-либо рассмотреть, поскольку воздух загрязнял дым от пожаров и пыль от рушившихся зданий, но сегодня крошечные светлые точки сияли с необыкновенной яркостью, словно предупреждая: «Взгляни на нас, Ричард. Подумай хорошенько о том, что ты собираешься сделать».

– Люди считают, что вы блефуете, – произнес Феникс.

– А ради кого? Ради чего? – Прескотта охватило раздражение. – Чтобы обмануть лидеров других государств? Мне от них уже ничего не нужно. А с Саранчой у нас нет никакой связи. Как, по-вашему, я могу предъявить ультиматум им?

Феникс, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Прескотт узнал обо всех слабых местах и о самолюбии этого человека уже через полчаса после знакомства, но только та стычка с Хоффманом дала ему полную картину. Хоффман почти все время смотрел Фениксу в глаза. Это было нечто большее, чем просто зрительный контакт с другим человеком, большее даже, чем агрессия, – хотя агрессии у Хоффмана было хоть отбавляй. Хоффман знал: глаза Феникса были его барометром. Пристальный, выводящий из себя взгляд сменялся частым морганием. Казалось, скорость моргания отражала степень его беспокойства.

Сейчас уровень беспокойства и тревоги явно зашкаливал.

– Вы правы, – заговорил Феникс после долгой паузы. – Но люди мыслят иррационально. Они хотят верить в то, что мы не выполним обещанного.

«Мы. Как это по-товарищески!» Феникс был одновременно подвержен гордыне и тщеславию (а как же, необыкновенно одаренный человек, из тех, что творят историю, и прекрасно осведомленный об этом) и склонности делать из себя мученика. Он не хотел умывать руки и отказываться от своего творения, даже если этому творению предстояло уничтожить весь мир.

– Я понимаю, что творится у вас в душе, профессор, – произнес Прескотт.

Феникс рассмеялся – это был короткий отчаянный лай человека, которому хотелось скорее рыдать, чем веселиться, – и на миг закрыл руками нижнюю часть лица. Он тоже смотрел на небо. Он так и не взял из буфета выпивку.

– Вы и понятия об этом не имеете, господин Председатель, – в конце концов выдавил он.

– Адам… – Иногда, называя человека по имени после многих недель жесткого формального обращения, можно было успешнее внушить ему какую-то мысль. Имена обладают могуществом. – Определитесь: или вы – чудовище, создавшее оружие, которое убьет миллионы, или вы – гений, которому предстоит спасти человечество. – Прескотт смолк, давая собеседнику время осмыслить свои слова, затем сообразил, что сейчас он совершенно неожиданно для себя собирается сказать правду, что происходило с ним крайне редко. – Вы дали нам последнюю надежду. Но обладание могуществом имеет свою цену, Адам, поверьте мне. Власть – это непрерывная необходимость выбора. И слишком часто приходится выбирать меньшее из зол.

– Я не политик, – возразил Феникс. – Я ученый.

– Вы работали над стратегическим оружием. Вы – один из нас.

– У меня ничего не получилось.

– Если «Молот» сработает, значит, у вас все получилось.

– Нет; как ученый, я был обязан вовремя найти безболезненное решение.

– Так вот почему столько ученых и инженеров трудятся над военными проектами.

– Только там дают гранты на исследования.

– Понятно, научная этика в действии…

– Я говорю о себе, а не об остальных.

– Вы служили в армии.

– Служил. Майором в Двадцать шестом КТП.

– Вы же всегда отвечали выстрелом на выстрел, верно?

– Иногда вы говорите прямо как Хоффман. – Феникс, видимо, решил, что на небо он уже насмотрелся, и уставился на пол. – Но тогда я убивал людей, чтобы они не убили меня. Это не одно и то же.

Прескотт, собравшийся прочитать лекцию о побочном ущербе, прикусил язык. Феникс всегда выполнял работу, которая нужна была КОГ, но, если продолжать давить на него, он может и отказаться от дальнейшего сотрудничества. Прескотт бросил взгляд на наручные часы, затем на старинные часы, стоявшие на столе.

– Пора идти спасать человечество, Адам. Вы точно не хотите выпить?

Феникс покачал головой. Прескотт положил руку ему на локоть и повел его к двери.

Они шли к командному пункту по пустым коридорам, мимо пустых кабинетов. Эфира была в безопасности, но люди, присутствие которых не было необходимо, воспользовались разрешением Прескотта уйти. Он сказал, что они, возможно, захотят быть этой ночью дома, с родными. У главного входа дежурил только солдат службы охраны; он читал газету, а телевизор, стоявший под столом, бросал на его лицо мелькавшие отсветы. Прескотт слышал тихий металлический голос репортера. Но он знал, что если остановится, чтобы послушать или посмотреть на экран, и увидит толпы беженцев или города, полные людей, отказывающихся уезжать или лишенных возможности уехать, то ему станет только хуже.

Охранник выронил газету и вскочил.

– Добрый вечер, сэр.

Он протянул было руку, чтобы выключить телевизор, но Феникс остановил его.

– Одну минуту, я только взгляну, – произнес он и зашел за письменный стол, чтобы посмотреть на экран. – Это прямой эфир, верно?

– Так точно, сэр, из Герренхальта.

Прескотт тоже смотрел на экран. Герренхальт находился неподалеку от Эфиры – наверное, часах в четырех езды, если не было пробок. Он знал, что все, кто мелькал на экране, – люди в машинах, пешеходы, решительно настроенные жители, намеренные пересидеть катастрофу, – будут мертвы через пару часов. Они не доедут до Эфиры.

Они уже мертвы.

«И репортер тоже».

Телекомпания отправила туда своего журналиста. Что за человек вызвался делать этот репортаж? Неужели он настолько глуп или самонадеян, что считает себя неуязвимым? А может, его настолько подчинила себе необходимость делать свою работу, настолько потряс масштаб событий, что он просто не мог не отправиться туда?

«А какой человек согласится делать мою работу сейчас?»

Никто, кроме него. И именно поэтому он обязан довести ее до конца.

Командный центр, Дом Правителей, 25:45, за шестнадцать минут до приведения в действие «Молота Зари»

– Полковник? С вами все в порядке?

Адам Феникс стоял прямо у него за спиной, но Хоффман заметил его только тогда, когда тот протянул ему кипу бумаг. Ему хотелось, чтобы это были сообщения с КПП Коррена, чтобы их передали ему Аня Штрауд, Тимоти Шерстон или любой другой диспетчер оперативного центра, занятый движением гражданского транспорта.

Но все подразделения, охранявшие КПП, полчаса назад были отозваны в Эфиру, и никто из солдат не видел ни Маргарет Хоффман, ни ее сестру Натали. Хоффману было известно лишь, что Натали покинула отделение экстренной помощи в Коррене два дня назад и больше не возвращалась.

– Профессор. – Хоффман не хотел терять лицо перед Фениксом. Боевой дух необходимо было поддерживать любой ценой. Солдатам нужно было верить в то, что командиры полностью контролируют и ситуацию, и себя, а не обливаются п о том возле телефона в надежде услышать хоть одно слово. – Не буду лгать – со мной не все в порядке. Если бы я считал, что дела идут прекрасно, тогда меня следовало бы гнать с этой работы.

– Я вас понимаю. На самом деле понимаю.

Хоффман подозревал, что Маркус Феникс понял бы его сейчас гораздо лучше, чем его отец. Феникс-старший был более разговорчив, но каким-то образом умудрялся скрывать свои чувства. Хоффман никогда не знал точно, что творится в голове у Маркуса, но он мог заполнить пробелы, наблюдая за его поведением, и он знал, что перед ним скромный, достойный человек, прекрасный солдат и профессионал, который не любит распространяться о себе. Адам Феникс казался Хоффману просто самодовольным болваном, который всегда считает, что все знает лучше других, и выставляет напоказ свой безупречный моральный облик, произнося дурацкие тирады для низших существ вроде Хоффмана.

– Ваш сын делает честь Коалиции, – произнес Хоффман. «Можете считать это примирительным жестом или нелестным сравнением, как вам будет угодно, профессор». – Если кто-то и живет согласно Восьмому Канону, так это он.

Феникс, казалось, был немного смущен.

– Я часто размышляю о том, думает ли он вообще об идеологии и прочем. Да, он исключительный в своем роде молодой человек – спасибо. У него независимый характер, это у него от Элейн.

Ну что ж, по крайней мере, он заговорил о своей умершей жене. Он никогда не упоминал ее имени – хотя, впрочем, они с Хоффманом общались мало. Но это была вполне подходящая ночь для того, чтобы вспомнить мертвых и подумать о том, сколько человек еще до наступления рассвета покинет мир живых.

«Десять минут».

Маргарет еще не вернулась.

«Я хочу, чтобы совершилось чудо.

Что я сказал ей перед тем, как она ушла? Что я не могу и не хочу останавливать „Молот“. И каковы были ее последние слова? „Катись к черту“.

Вряд ли сейчас мне было бы легче, если бы мы оба солгали и сказали, что любим друг друга».

– Как Маргарет? – спросил Феникс.

– Она пропала, – ответил Хоффман.

Он не хотел бить ниже пояса. Но это была правда, и что еще он мог ответить?

– О боже, – Феникс выглядел искренне расстроенным. – Простите, мне так жаль – я понятия не имел. Полковник, сейчас везде такая неразбериха; я уверен, она в безопасности, где-то в Эфире, но вы же сами видели этот хаос…

– Она уехала в Коррен после обращения Председателя, – негромко произнес Хоффман, – и к настоящему моменту… – Он бросил взгляд на ряд циферблатов на противоположной стене, показывавших местное время в крупнейших городах планеты. – К настоящему моменту, когда у нас осталось девять минут, она не вернулась.

Они молча смотрели друг на друга. На стене у них за спиной висела подсвеченная карта Сэры, распластанная, словно шкура убитого животного, превратившаяся в плоское пятно с неровными краями. Хоффман был уверен, что Фениксу, так же как и ему самому, не хочется лишний раз смотреть в ту сторону. Главные города были обведены концентрическими кругами, демонстрировавшими радиус поражения. Многие окружности перекрывались, и когда Хоффман, набравшись смелости, бросал взгляд на карту, ему не сразу удавалось найти участки, не затрагиваемые воздействием орбитальных лазеров.

Чтобы уничтожить все цели, операцию необходимо проводить в три стадии, изменяя координаты лазеров после каждого удара. Чтобы нанести удар по всем городам Сэры одновременно, потребовалось бы столько лазеров, что их стоимость превысила бы бюджет КОГ, но ведь ни один нормальный человек не стал бы сооружать установку для полного уничтожения всей планеты.