Текст книги "В оковах льда"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)
После моего тайного визита на этой неделе я кое-что знаю о гормонах Риодана.
– Ты человек. Гормоны дергают тебя на каждом шагу. И ты еще слишком юная, чтобы что-то знать обо мне.
– Ничего подобного. Я знаю, что ты и остальные чуваки только и думаете о сексе. Я видела женщин, которых вы держите… – Я захлопываю рот.
– Ты видела.
– Ничего. Ничего я не видела. – Я не так уж часто прокалываюсь. То есть раньше нечасто. Но в последнее время все кувырком. Мое настроение меняется, как хамелеон в калейдоскопе. Я слишком эмоционально на все реагирую и иногда говорю то, чего не стоило бы. Особенно когда меня называют «деткой» и пытаются мною командовать. Я непредсказуема, даже для самой себя. Это фигово.
– Ты была на четвертом ярусе. – Взгляду него становится страшным. Хотя это все-таки Риодан. Взгляд у него всегда страшный.
– На каком четвертом ярусе? – невинно спрашиваю я, но он ни на секунду на это не покупается.
То, что происходило на четвертом ярусе, было похоже на порнофильм. Я-то знаю. Я много таких смотрела в последнее время, до тех пор пока кое-кто, кому на меня плевать, не сделал мне строгий выговор, вроде как ей не все равно. Глупо думать, что если кто-то орет на тебя, словно волнуется о твоем взрослении, то этому кому-то действительно на тебя не плевать.
Он улыбается. Ненавижу, когда он улыбается.
– Ребенок, ты флиртуешь со смертью.
– Тебе придется сначала меня поймать.
Мы оба знаем, что это пустая бравада. Он может.
И он смотрит мне прямо в глаза. Я отказываюсь отводить взгляд, пусть даже от этого кажется, словно он перебирает мою зрительную память, выковыривая из сетчатки все образы, которые я видела. Секунды тянутся долго-долго. Я вздергиваю подбородок, сую руку в карман джинсов и почесываю бедро. Небрежная, дерзкая, скучающая – говорит мое тело. На случай, если он не прочтет того же на моем лице.
– На прошлой неделе я внезапно ощутил сквозняк в приватной части моего клуба, – говорит он наконец. – Кто-то очень быстро там прошел. Вначале я решил, что это Фэйд, который по каким-то причинам не хочет, чтобы его видели, но это был не он. Это была ты. Это не офигительно, Дэни. Абсолютно не офигительно. Я достаточно хорошо говорю на твоем языке, чтобы пробиться к твоей каменной, самоубийственной, подростковой башке.
Я закатываю глаза.
– Блин, старик, я тебя умоляю, не пытайся говорить, как я! У меня от этого уши вянут! – Я сверкаю наглой, сто-мегаваттной улыбкой. – Я не виновата, что ты не можешь сфокусироваться на мне, когда я бегу. Что за упор на подростковость? Я знаю, сколько мне лет. Так что, напоминание нужно тебе? Ты поэтому повторяешь и повторяешь, вроде как я должна на это обидеться? Так не обижусь, знаешь ли. Четырнадцать лет – это круто.
И тут он вдруг оказывается очень близко, разом проглотив все мое личное пространство. Места едва хватает, чтобы вдохнуть. И я не собираюсь так этого оставлять.
Я стоп-кадрирую в обход.
Точнее, пытаюсь.
Я врезаюсь в него всем телом, лбом попадая по его подбородку. Не сильно. Влети я в него на полной скорости, была бы трещина в черепе, а не простой удар.
Я врубаю Мега-задний ход.
Мне удается отыграть несчастные пару футов. Я все равно на расстоянии вытянутой руки.
Какого фига?
Облом настолько сбивает меня с толку, что я застываю на месте, как идиотка. До нынешнего момента я вообще не знала, как говорить то самоеслово на букву «х», и уж тем более не говорила. А теперь самая что ни на есть х…ня, с заглавной жирной X. Со мной.
Он хватает меня за плечи и тянет к себе. Я не знаю, что он себе думает, но ни за что не собираюсь оказываться близкок Риодану. Поэтому взрываюсь Дэни-гранатой из кулаков, зубов и прочих аргументов типа «ты же не хочешь держать меня с выдернутой чекой».
По крайней мере, я пытаюсь.
Один слабый удар мне удается, а потом я останавливаю себя, чтобы не открывать катастрофическую новость чуваку, который ничего не упускает и не станет медлить перед использованием моих слабостей против меня же.
Что, блин, со мной не так?
Неужели тот удар сломал меня?
Сверхскорость пропала.
Суперсила тоже.
Я слабая, как обычный человек и… фу! Я застряла в руках Риодана. Близко. Словно мы собираемся танцевать медленный танец или целоваться.
– Чувак, я тебе нравлюсьили что? Отвали от меня!
Он смотрит на меня сверху вниз. Я вижу по его глазам, как быстро работает его мозг. И мне не нравится, как он работает, когда Риодан на меня смотрит.
– Борись, детка.
Я задираю нос под наглым углом и выпячиваю подбородок в стиле «да пошел ты».
– А может, мне не хочется. Ты сам сказал, что смысла нет. Ты все показываешь, что ты большой и самый важный.
– Раньше тебя это не останавливало.
– Может, я не хочу сломать ноготь, – ляпаю я с безразличием, пытаясь скрыть, что просто устала бороться. И бегать. И что я впервые… вообщевпервые… обычн…
Слова застревают в горле комком с иголками. Я не могу его выкашлять. Не могу проглотить.
Это нормально. Мне не нужно такое говорить. Это неправда. Я никогда такой не буду.
И никогда не была. Ни единой частичкой моей реальности. Может, я забыла нормально поесть? Я быстро мысленно подсчитываю калории, поглощенные мною за последние несколько часов: одиннадцать протеиновых батончиков, три банки тунца, пять банок черной фасоли, семь «Сникерсов». Ладно, меню легковато, но не настолько, чтобы мой бензобак опустел. Я снова жму на педаль стоп-кадра.
И снова не двигаюсь. Неподвижность – нынче мое второе имя. И меня это пугает.
Он берет меня за руку, смотрит на мои короткие ногти, которые ТЛ покрасила черным лаком в ту ночь, когда узнала обо мне правду. Я не знаю, почему до сих пор его не смыла. Лак облупляется со скоростью звука при том количестве драк, что я веду.
– Тебе нечего ломать. Попробуй еще раз.
– Отпусти мою руку.
– Заставь меня.
И прежде чем я выдаю искрометный краткий ответ, моя спина выгибается как лук, а лицо Риодана оказывается у моей шеи.
Он кусает меня.
Этот козел кусаетменя!
Прямо в шею!
Клыки сжимают мою сонную артерию. Я их чувствую – они острые и глубоко проникают в меня. Это больно.
У Риодана правдаесть клыки! Мне не показалось в ту ночь, на крыше, когда он говорил, что у него для меня есть работа!
– Какого фига ты делаешь? Ты вампир, что ли? Решил меня обратить? – Я в ужасе. И мне… интересно. Насколько сильнее я могу стать? Вампиры реальны? Феи же настоящие. Что, по-моему, делает реальными и другие вероятности. В наш мир что угодно пролезет. А ТЛ об этом знает? Бэрронс тоже вампир? Что тут происходит? Чуваки, мой мир только что стал в разы интереснее!
Внезапно я теряю опору, мне ничто не сопротивляется, и все вокруг кажется пьяной каруселью. Меня бесит, что Риодан заставляет меня казаться неуклюжей. Я вытираю ручеек крови с шеи и таращусь на руку. Когда мне в последний раз пускали кровь? Да никогда. Ну я себя порой ранила. Но никто другой не мог. До нынешнего момента.
С кровью? Неуклюжая? Медленная? Кто – я?!
– Я теперь знаю твой вкус, детка. Я знаю твой запах, как свой собственный. Ты никогда больше не сможешь пройти мимо без моего ведома. И если я когда-нибудь поймаю тебя на нижних этажах Честерса… Или где угодно в моем клубе…
Я резко перевожу взгляд со своей руки на его лицо.
Он улыбается мне. Показывая окровавленные зубы.
Факт: это неправильно – видеть кого-то, кто улыбается тебе с твоей же кровью на зубах. Это пробирает до костей. Где были его клыки? У него естьклыки? Настоящие или косметические имплантаты? Время такое, что сразу и не скажешь. Они не втянулись с едва слышным щелчком, как по телевизору показывают, иначе я бы слышала. У меня ведь суперслух. Ну, чаще всего. Когда у меня есть еще и суперскорость, и суперсила. Как было всегда. До теперешнего момента.
– …Не позволишь мне…
Его взгляд странно мерцает, как с ним иногда бывает. Наверное, оттого, что он быстро осматривает меня с ног до головы, так быстро, что я не могу уследить за сменой направления его взгляда, я вижу только легкую дрожь его глаз. Интересно, могу ли я сделать также, суперскорость ведь часть меня. Может, это как быстро-быстро постучать пальцем? Нужно попрактиковаться. Если, конечно, я верну себе суперскорость. Какого черта со мной не так? У меня срыв? Как у меня может быть срыв? Я не срываюсь!
– …Если только ты не будешь работать на меня и появляться там по моему указанию. Таков уговор. – Он холодный. Как лед. И я без лишних слов знаю, что второй вариант – смерть. Работай на меня или умри. Это бесит меня просто невероятно.
– Ты ставишь мне ультиматум? Это вообще не круто. – Я не изображаю отвращения. Я становлюсьотвращением. И сверкаю в его сторону номером семнадцать из моих тридцати пяти Взглядов Смерти. Взрослые! Они видят подростка, которому дано больше того, с чем они могут справиться, и пытаются его ограничить, закрыть в коробочке, заставить чувствовать себя виноватым за то, чем он является. Словно я могу что-то с этим поделать. Танцор прав: взрослые боятся детей, которых сами растят.
– Если вырасти означает стать похожей на тебя, я никогда не вырасту. Я знаю, кто я, и мне это нравится. Я не собираюсь меняться ради кого бы то ни было.
– Однажды, девочка, ты захочешь пожертвовать своей гребаной душой ради кого-то.
– Не думаю, что тебе стоит при мне произносить слово «гребаный». На случай, если ты забыл – мне только четырнадцать. И, в качестве блиц-новостей, чувак, души у меня нет [2]2
Дэни рыжая. Во времена инквизиции рыжий цвет волос ассоциировался с ведьмами, с тех пор появилось поверье, что у рыжих нет души.
[Закрыть]. Нет банков – нет валюты. Следовательно. Такого. Никогда. Не будет.
– Не думаю, что твоей самоуверенности есть куда расти.
Я меряю его надменным взглядом.
– Я попытаюсь ее вырастить.
Риодан смеется. И как только он начинает, у меня возникает видение событий на четвертом ярусе в ту ночь. Он тогда тоже смеялся. А у той женщины было такое выражение лица, она издавала такие звуки, когда он делал то, что делал… Фу! Старые… Боже! Да что со мной не так?
Он пристально на меня смотрит.
Отчего мне хочется провалиться на месте.
Риодан смотрит на людей так, как никто другой из моих знакомых. Словно у него рентген в глазах или что-то такое, отчего он четко знает, что происходит в чужих головах.
– Это не тайна, детка. Если живешь достаточно долго, начинаешь легко узнавать, о чем выдумаете, – говорит он. – Люди предсказуемы, вырезаны по шаблону. Мало кто может выделиться.
Что? Он не могтолько что ответить на мои мысли. Ни за что.
– Я знаю твой секрет, Дэни.
– У меня нет секретов.
– Несмотря на всю свою браваду, ты не хочешь, чтобы кто-то увидел тебя. Действительно увидел тебя. Девочка-невидимка. Вот кем ты хочешь быть. Интересно почему.
Я отталкиваюсь от него двумя ладонями и стоп-кадрирую изо всех сил.
И в этот раз срабатывает! Ааа-фигеть, как здорово быть мной! Ветер в волосах! Мега на ходу! Перепрыгивает высокие здания одним скачком!
Хотя последнее может быть легким преувеличением, но все равно…
Вжууууууух!Я стоп-кадрирую по улицам Дублина.
И когда врезаюсь в очередную стену, теряю сознание.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Поскольку я сплю как убитая, приходить в себя мне сложно. Неважно, заснула ли я или меня вырубили. Я всегда поначалу подавленная, потому что не могу стряхнуть сонливость так же быстро, как остальные. Сны у меня путаются с реальностью и тают медленно, как сосульки под утренним солнцем.
Но не в этот раз.
Я выныриваю из обморока как провод под напряжением: в первую секунду лежу на спине, в следующую – уже на четвереньках, а потом упираю меч Риодану в горло.
Он отбивает его в сторону. Меч вылетает у меня из рук и врезается в стену.
Я рвусь за ним и сама врезаюсь в стену, но какая разница? Меч снова в моей руке. Я прижимаюсь спиной к стене, вытянув перед собой клинок, и не свожу с Риодана глаз, жду, что он попытается снова забрать у меня оружие. Если попробует, я воткну меч ему в сердце.
– Можем продолжать так весь день, если хочешь, – говорит он.
– Ты меня вырубил, – цежу я сквозь стиснутые зубы. Он взбесил меня до крайности, лицо пульсирует болью, а зубы… Интересно, сколько их осталось.
– Поправка. Я встал у тебя на пути. Ты сама себя вырубила. Я говорил тебе смотреть, куда мчишься.
– Ты быстрее меня. Это значит, что ты должен был уступить мне путь.
– Правила дорожного движения. Мило. Но я не уступаю. Никогда. – Он подцепляет ногой стул и посылает его в мою сторону. – Сядь.
– Фиг тебе.
– Я сильнее тебя, быстрее тебя, и, в отличие от тебя, мне не мешают человеческие эмоции. Это делает меня худшим из твоих кошмаров. Сядь. Или я заставлю тебя сесть.
– Я могу придумать и похуже, – бормочу я.
– Ты хочешь играть в игры. Я не думаю, что тебе понравится моя.
Я размышляю, волнуясь из-за того, что случилось раньше, когда я застыла. Что, если это произойдет снова, а он узнает? Еще больше меня беспокоит то, что он вырубил меня на середине стоп-кадра. Кристально ясно, что я не смогу сбежать, пока он не захочет меня отпустить. Я в Честерсе, на его земле, и все его люди поблизости. Даже если Бэрронс тут, он не станет мне помогать. Я совершенно уверена, что ТЛ и его заставила меня ненавидеть.
Я осматриваю комнату. Никогда раньше не была в его кабинете. Жидкокристаллические экраны свисают по всему периметру помещения от потолка до пола, показывая одну зону клуба за другой. Отсюда Риодан за всем наблюдает. Я в самом сердце его клуба.
– Как я сюда попала? – Ответ на это может быть только один. Я просто пытаюсь выиграть немного времени, чтобы сориентироваться. Осторожно трогаю свой нос, самый кончик. Он подозрительно опухший и мягкий.
– Я принес тебя.
Это бесит меня до потери дыхания. Он меня вырубил, поднял, как мешок с картошкой, протащил по улицам Дублина и приволок в самую гущу отвратительного народу и Фейри, которые зависают в Честерсе. И все, наверное, таращились на меня и ухмылялись. Я уже очень давно не была беспомощной.
Факт: он может сделать это снова, если захочет. И снова, и снова. Чувак, который стоит передо мной, может связать меня похуже, чем мама и Ро.
Я решаю, что мудрее будет не злить его, пока он не позволит мне уйти. А потом я съем все, до чего смогу дотянуться, проверю себя насчет правильного функционирования, залягу в безопасную нору и затаюсь на некоторое время. И, прячась, буду работать над тем, чтобы стать быстрее и сильнее, так что сегодняшнее больше никогда не повторится. А я-то думала, что такие дни уже благополучно закончились.
Я сажусь.
Он смотрит на меня не так самодовольно, как смотрела бы я. Он смотрит… вроде бы даже с одобрением, что ли.
– Мне не нужно твое одобрение, – раздраженно говорю я. – И ничье не нужно.
– Так и продолжай.
Я скалюсь. Совсем не понимаю Риодана.
– Почему я здесь? Зачем ты принес меня в Честерс? Давай к делу. Мне есть чем заняться. Плотный график, знаешь ли. Я нарасхват.
Я оглядываюсь. Кабинет целиком сделан из стекла – стены, пол и потолок. Никто не может нас видеть, но отсюда видно все. Ходить по стеклянному полу странно. Словно у мира с каждым твоим шагом отваливается дно. Даже в положении сидя чувствуется головокружение.
Я смотрю вниз. Подо мной целые акры танцполов. Клуб состоит из множества ярусов, на которых расположены сотни зон, и каждая со своей собственной темой. Светлые, Темные и люди зависают вместе, занимаясь бог знает какими вещами. Здесь, в Дублине после Падения Стен, а именно в Честерсе, можно найти все, что захочешь, – за определенную цену. На секунду я забываю о том, что он здесь, и завороженно рассматриваю то, что вижу в просвет между своими высокими ботинками. Я могла бы сидеть здесь много дней, изучать это все, становиться умнее. Описывать каждую касту Фей, распространять по городу информацию о том, что они собой представляют и как их можно победить. Или удержать, пока я не доберусь куда нужно и не убью их мечом. Или хотя бы сбежать. Большей частью именно поэтому я так отчаянно пробиралась в Честерс. Как мне защищать свой город, если я не могу предупредить людей обо всех его опасностях? У меня есть работа. И мне нужны все знания, которые я могу получить.
Вон на танцполе Светлый, золотоволосый и прекрасный, как В’лейн (до того как сбросил гламур и выдал себя как Невидимого). А в следующем помещении кто-то из Фей низшей касты Темных, я таких раньше не видела, он влажно блестит и состоит из… Фу!Множество сегментов тараканами рассыпаются в сотне разных направлений! Ненавижу тараканов. Они начинают исчезать, забираясь под штанины людей. Я подбираю ноги с пола и усаживаюсь на стуле по-турецки.
– Ты все видишь.
Это не вопрос, так что я не отвечаю. Я смотрю на него, скрестив руки, и жду.
И опять эта улыбка.
Я дерзко выпячиваю губу.
– Я тебе что? Ходячий анекдот? Почему ты всегда улыбаешься, когда смотришь на меня?
– Ты поймешь. – Он подходит к столу, открывает ящик, вытаскивает оттуда лист бумаги и протягивает его мне. – Заполни и подпиши это.
Я беру и изучаю лист. Это заявление о приеме на работу. Я смотрю на Риодана.
– Блин. Постапокалиптический мир. Кому нужны такие заявления?
– Мне.
Я кошусь на лист, потом снова на Риодана.
– И сколько ты мне платишь? – интересуюсь я.
– Блин. Постапокалиптический мир. Кому нужны деньги?
Я хихикаю. Первый признак чувства юмора, который он вообще выказал. А потом я вспоминаю, где я и зачем. Комкаю лист и бросаю ему. Бумажка отскакивает от его груди.
– Ты тратишь время, детка. Чем раньше ты сделаешь то, что я скажу, тем быстрее сможешь выйти отсюда. – Он нагибается к столу, достает еще один лист и протягивает его мне вместе с ручкой.
Я расслабляюсь. Он собирается дать мне уйти. Может быть, даже скоро.
Я просматриваю заявление. Там обычные дела: имя, адрес, дата рождения, образование, послужной список, дата и подпись. Но при этом самое вычурное из всех оформлений, что мне попадались: поверху название «Честерс» вписано в причудливый орнамент, который идет по периметру листа.
Когда мир разваливается на части, все стараются за что-то зацепиться. Наверное, Риодану нравится вести свой бизнес в строгом порядке, вне зависимости от хаоса на пороге. Я не умру от того, что подпишу эту глупую штуку, соглашусь сделать то, что он от меня хочет, а потом сбегу отсюда и надежно спрячусь. Я вздыхаю. Спрячусь. Как мне не хватает дней, когда я была единственным супергероем в городе.
– Если я это заполню, ты меня выпустишь?
Он наклоняет голову.
– Но мне придется выполнить для тебя кое-какую работу…
Он снова наклоняет голову.
– И если я ее выполню, мы закончим? Честно? Одно дело, и все, да? – Мне нужно, чтобы это звучало убедительно, иначе он поймет, что я собираюсь исчезнуть.
Он снова отвечает величественным кивком, который почти не кивок, словно он снисходит до моего ничтожного существования.
Я не спрашиваю его, что это за работа, потому что вообще не собираюсь за нее браться. Я больше никогда не буду решением чужих проблем. Этого я нахлебалась у Ро. Досыта. Она мертва. Я свободна. Жизнь начинается с нынешнего момента. Я изучаю его. Он совершенно неподвижен, а свет, как всегда, падает на него сзади – черты лица теряются в тени.
Так замирают кошки. Перед прыжком.
Что-то тут происходит, что-то большее, чем я могу увидеть.
У меня болит лицо. Глаза опухли, а левый уже пытается заплыть.
– У тебя есть лед? – Мне нужно выиграть время, чтобы выяснить, что происходит. Плюс, если он выйдет за льдом, я смогу обшарить его кабинет.
Взгляд, которым он отвечает, я уже видела, особенно у мужчин, которые смотрят на женщин: подбородок опущен, взгляд из-под бровей и слегка издевательская улыбка. Что-то есть в этом взгляде, чего я не опознаю, но вызов я не спутаю ни с чем.
– Иди сюда, – говорит он. – Я тебя исцелю.
Он сидит за столом, наблюдает за мной. Неподвижный, совершенно неподвижный. Кажется, что он даже не дышит.
Я смотрю на него. И не знаю, что подумать. Часть меня хочет встать, обойти стол и выяснить, о чем он говорит.
– Ты это можешь? Просто убрать все мои синяки и порезы? – Я всегда обо все ударяюсь, и мышцы постоянно напряжены от перегрузок. Иногда я протираю обувь до дыр, и даже кожа на ступнях стирается. Это надоедает.
– Я могу заставить тебя почувствовать себя лучше, чем ты когда-либо чувствовала себя в жизни.
– Как?
– Есть секреты, Дэни О’Мелли, которые можно узнать лишь при личном участии.
Я обдумываю это.
– Ну. У тебя есть лед?
Он смеется и нажимает кнопку на столе.
– Фэйд. Лед. Быстро.
– Понял, босс.
Через несколько минут я сижу с пакетом льда, прижатым к половине лица, и кошусь мимо него, чтобы заполнить глупое заявление. Я почти заканчиваю и готовлюсь поставить подпись, когда в моей руке, сжимающей лист, появляется странное ощущение.
Это моя левая рука, та, которой я сжимаю меч, рука, что почернела не так давно, в ночь, когда я пробила Охотнику сердце и убила его. Или, точнее, в ночь, когда я решила, что убила Охотника. По правде говоря, я не уверена, что убила, но не собираюсь печатать опровержение. Есть вещи, в которые публике нужно верить. Когда я вернулась туда, чтобы сделать фото для «Дэни дейли», он полностью исчез. Ни следа не осталось. Ни единой капли черной крови. Нигде. Бэрронс говорит, что их нельзя убить. После того инцидента я думала, что потеряю руку. Вены стали черными, а кисть была холодной, как кусок льда. Пришлось несколько дней носить перчатки. Сказала ши-овцам, что влезла в ядовитый плющ. Он у нас редко, но все же встречается. Не знаю, едят ли его Тени. И если едят, то не чешется ли у них потом в животе.
А теперь в руке странное подергивание. Я изучаю ее, думаю, каких странностей еще ожидать. Возможно, удар по Охотнику что-то со мной сделал. Может, поэтому я сегодня застыла. И, возможно, на горизонте уже маячат вещи похуже.
Но это так на меня не похоже! Мое дело – оптимизм. Завтра будет мой день. Никогда не знаешь, какие великие приключения ждут тебя за следующим углом!
– Ребенок, ты собираешься сидеть и мечтать целый день или подпишешь эту хренову штуку?
Вот тогда я это и увидела. И так удивилась, что челюсть у меня отвисла на целую минуту.
Я же чуть не подписала это!
Он наверняка сидел и ржал до упаду, поздравляя себя.
Я рывком вскидываю голову.
– Ну и на что конкретно направлено заклинание, которое вписано в окантовку этой штуки? – Я никогда ничего подобного не видела. А я встречала множество заклятий. Ро была в них профи. Некоторые были реально мерзкими. Теперь, когда вижу его, не могу поверить, что проглядела поначалу. Умело запрятанное в черном орнаменте, оно мерцало формами и символами, скользило и постоянно двигалось. Один из символов пытался сползти со страницы мне на колени.
Я комкаю лист и бросаю в него.
– Хорошая попытка. Нет.
– Ну и ладно. Существовала вероятность, что ты подпишешь. Это было бы простейшим решением.
Он совершенно не взволнован. Интересно, хоть что-нибудь может его встряхнуть, заставить потерять эту холодность, может он вообще разозлиться, завопить, наорать? Не могу себе представить. Мне кажется, Риодан скользит по жизни с неизменным холодным сарказмом.
– И что бы оно сделало со мной, если бы я подписала? – спрашиваю я. Любопытство. У меня его тонны. Мама клялась, что однажды оно меня погубит. Что-то точно погубит. Есть вещи и похуже.
– Существуют секреты…
– Да, да, бла-бла, и все такое. Поняла.
– Хорошо.
– Не очень-то и хотелось знать.
– Хотелось. Ты терпеть не можешь чего-то не знать.
– Ну и что теперь? – Мы в тупике, он и я. Подозреваю, его «заявление» на самом деле было контрактом. Контрактом, который связывает, сковывает душу и кладет ее в чей-то карман. Я слышала о таких, но не верила, что они существуют. Если кто-то и мог запечатать душу в бизнес-контракт, то только Риодан. Иерихон Бэрронс – животное. Чистокровное дикое чудовище. Риодан не такой. Этот чувак больше похож на машину.
– Поздравляю, детка, – говорит он. – Ты прошла мое первое испытание. И все еще можешь получить работу.
Я вздыхаю.
– Это будет долгий день, верно? У тебя тут обедами кормят? А еще мне опять нужен лед.
Дверь в стеклянной стене его кабинета, о существовании которой я даже не подозревала, открылась в стеклянную кабину лифта.
Честерс оказался больше, чем я думала. И пока мы ехали вниз, я фиксировала виды.
И слегка волновалась.
То, что он позволяет мне увидеть так много, означает: подписала я его дурацкое заявление или нет – он считает меня пойманной.
Стеклянный кабинет Риодана не единственное место, откуда он может за всем наблюдать. Там только вершина айсберга, и, чуваки, я правда имею в виду айсберг, с мегатоннами скрытой информации. Центральная клубная зона Честерса – внутренняя половина в двенадцать этажей, которые видит публика, – это едва ли десятая часть. Основная же часть, где зависают, танцуют и заключают сделки с дьяволом, заключена внутри куда большей структуры. Риодан и его люди живут застенами клуба, в том, что начинает казаться мне огромным подземным городом. Все стены тут из двустороннего стекла. Эти парни могут быстро попадать на любой этаж, добираться туда на эскалаторах или на лифте, могут в любое время наблюдать за любым участком. Кто-то серьезно продумал дизайн этого места. И никак они не могли построить все это после того, как на Хэллоуин рухнули стены. Интересно, как давно все это здесь торчит – под лощеным, гламурным, пафосным Честерсом, горячей точкой для кинозвезд, моделей и богачей. Я размышляю о том, что этот подземный мир может, как и наше аббатство, прятаться под изменчивым внешним прикрытием уже несколько тысяч лет.
Впечатлить меня сильнее просто невозможно. Тут так здорово, что я даже завидую. Желание все пронюхать вырастает до совершенно нового, высокотехнологичного уровня.
– Нравится то, что ты видишь, детка.
Я принимаюсь обкусывать заусенцы, делая вид, что мне скучно.
Лифт останавливается, и двери с шипением раздвигаются. Судя по моим подсчетам, мы сейчас в полумиле под Дублином.
Первое, что меня изумляет, – это холод. Я закутываюсь в плащ, но это мало чем помогает. Мне нравится, как выглядит кожа. Но я терпеть не могу ее теплоизоляцию.
Второе, что изумляет, – тишина. В большинстве зон Честерса слышны тонкие обрывки музыки или разговоров двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Хоть какой-то белый шум. На этом этаже тихо, как по ту сторону смерти.
А третье, что меня поражает, – темнота.
Риодан ждет меня на выходе из лифта.
– Ты там и правда что-то видишь? – У него есть сверхспособности, которых нет у меня? Я хорошо вижу в темноте, но не в такой же непроглядной.
Он кивает.
Я ненавижу Риодана.
– Ну а я нет. Так что включи какой-то хренов свет. Кстати, Теней тут много?
– Меня они не беспокоят.
Тени его не беспокоят. Тени едят все. Без всякой дискриминации.
– Здорово. Но они беспокоят меня. Свет. Быстро.
– Лампы здесь не работают.
И раньше, чем я успеваю достать фонарик, он достает из кармана свой и протягивает его мне. Самый классный фонарик из всех, что я видела, – в форме пули. Маленький, гладкий, серебристый, и, когда я включаю, луч бьет в коридор так, словно в лифте взошло солнце.
– Обалдеть! – восхищенно говорю я. – У тебя самые лучшие игрушки.
– Выходи из лифта, детка. Нас ждет работа.
Я следую за ним, и мое дыхание замерзает в воздухе.
Раньше я думала, что под Честерсом только шесть этажей. Теперь знаю, что их как минимум двадцать, – я считала по пути вниз. Тот, на котором мы оказались, разделен на три сектора. Я мельком смотрю сквозь открытые двери в те залы, которые четырнадцатилетним видеть не надо. Ну и ладно, вся моя жизнь проходит под грифом «Не для детей».
Чем дальше мы шагаем по коридору, направляясь к высокой двойной двери, тем сильнее становится холод. Он проникает сквозь плащ, лезвиями полосует мне кожу. Я дрожу, и зубы начинают стучать.
Риодан смотрит на меня.
– Сколько холода ты можешь выдержать до того, как умрешь.
Грубо и сразу к делу. В этом весь Риодан.
– Не знаю. Я скажу, когда пойму, что на грани.
– Но больше, чем большинство людей.
Как обычно у него, это не вопрос, но я все равно киваю. Я всего могу выдержать больше, чем большинство людей.
И все же к тому времени, когда мы останавливаемся перед закрытыми дверями в конце коридора, мне уже больно. Я уже пятьдесят ярдов как вовсю притопываю ногами. А теперь начинаю бежать на месте, чтобы кровь не замерзла в венах. Горло и легкие горят с каждым вздохом. Я чувствую, что холод давит на эти двери изнутри, словно какая-то плотная материя. Я смотрю на Риодана. Его лицо покрыто льдом. Когда он приподнимает бровь, лед трескается и осыпается на пол.
Я качаю головой.
– Не смогу.
Ни за что я туда не отправлюсь.
– Я думаю, что сможешь.
– Чувак, я крутая. Иногда даже Самая Крутая. Но и у меня есть пределы. У меня там сердце заледенеет.
В следующий момент его рука оказывается на моей груди, словно он пытается ко мне приставать.
– Отвали! – говорю я, но вторая его рука наручником смыкается на моем запястье. Я трясу головой и отворачиваюсь, словно не могу вытерпеть его вида. Я не в силах его остановить. Ни словами, ни делом. С тем же успехом я могу ему это позволить, просто смириться.
– Ты достаточно сильна. – Он опускает руку.
– Нет. – Это было трудное утро. Иногда мне нравится себя испытывать. Но не в этот раз. Не после того, как я внезапно застыла.
– Ты выживешь.
Я смотрю на него снизу вверх. Странно, несмотря на то как он меня бесит, несмотря на всю его непредсказуемость, я ему верю. Если Риодан считает, что я справлюсь, то кто я такая, чтобы с ним спорить? Он ведь вообще ни в чем не ошибается. Выходит, я больше верю в дьявола, чем в любого бога.
– Но тебе придется двигаться на максимальной скорости.
– Зачем?
– Увидишь.
Двойные двери высокие и украшены резьбой. Выглядят тяжелыми. Когда он берется за ручку и толчком открывает дверь, его пальцы тут же покрываются коркой льда. А когда он отводит руку, на ручке остаются куски примерзшей кожи.
– Не останавливайся, когда войдешь. Ни на секунду. Твое сердце сможет работать, только пока ты движешься. Остановишься – и сразу умрешь.
И все это он узнал, положив руку мне на грудь?
– И почемумне нужно туда идти? – Я не вижу ни малейшей причины так рисковать. Я люблю жизнь. Очень люблю.
– Детка, Бэтмену нужен Робин.
Блин. Я прямо таю, размягчаюсь внутри и проглатываю мечтательный вздох. Робин для него, Бэтмена! Супергерои-напарники. Есть много версий, в которых Робин оказывается сильнее. Скажи он мне такое сразу, я бы за ним сама побежала.
– Ты не хочешь, чтобы я на тебя работала. Ты хочешь напарника-супергероя. Это совсем другая история. Почему ты сразу не сказал?
Он шагает в комнату, и, как ни противно мне признаваться, я восхищаюсь тем, что он смог это сделать. Я не могу, я это знаю. От порыва убийственного холода из открытых дверей мне хочется завопить, развернуться и бежать отсюда изо всех сил, но он шагает дальше. Только двигается не так текуче, как раньше. Он словно проталкивается сквозь цементный раствор на чистой силе воли. Интересно, почему он не двигается так быстро, как советовал мне. Он ведь может.
