Текст книги "В оковах льда"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Я не Синсар Дабх, Кэт. Он обманул вас всех. Я буду нужен вам, только я могу вас спасти.
Каждую ночь Круус относит меня в страну Грез и повторяет одно и то же. Его ложь по гладкости и структуре не отличить от правды. Если моя эмоциональная эмпатия и работает с Феями – а проверить это и убедиться я пока не смогла, – то от него я получаю такие противоречивые сигналы, что мой дар бесполезен.
Сейчас, полностью очнувшись после ночи дьявольских снов, я прохожу двойную дверь в сотню футов высотой, несколько футов толщиной и невероятное количество тонн весом, не удостаивая ее вторым взглядом. Мои глаза прикованы только к нему. Меня не удивляет, что мы не смогли закрыть такие двери. Странность в том, что мы сумели их открыть: жалкие смертные, решившие помешать колесницам богов.
Я понимаю, что копирую позу близнецов Михан: мои руки сжаты на светящихся прутьях клетки Крууса, глаза прикованы к ледяному видению.
Он – Война. Раздор. Жестокость. Вместилище чудовищных преступлений против человечества. Он, как события на поле боя и персонификация их в клетке, одновременно является всем и еще чем-то большим. Сколько человек пало под копытами коня этого коварного всадника апокалипсиса?
Почти половина населения планеты, согласно последним подсчетам.
Круус обрушил стены между нашими мирами. Если бы не он, этого никогда бы не произошло. Он расставлял фигуры на доске, дергал игроков за ниточки, посылая их куда нужно, а затем мчался на другую сторону и, под личиной карающего ангела, подстрекал, призывал, науськивал, пока не началась Третья мировая война.
Я не должна быть здесь, с ним.
Но я здесь.
Я лгу себе по пути в подземелье под аббатством, пробираясь по запутанному лабиринту тайных коридоров, крипт, тупиков и извивающихся тоннелей. Я говорю себе, что должна убедиться в прочности клетки и в том, что он все еще там. Я увижу его и пойму, что он лишь бледная имитация моих снов, посмотрю на него и посмеюсь над восхитительным пленом, в котором держит меня его аналог из снов. Убеждаю себя, что эта прогулка-проверка может выпустить – нет, не его – меня на свободу.
Мои колени дрожат. От желания сохнут губы и немеет язык.
Но освобождения я не нахожу.
Здесь, так близко к нему, мне хочется раздеться и танцевать вокруг клетки дикарский танец, скулить ноты той нечеловеческой мелодии, которую я непонятно как умудрилась выучить. Так близко к нему я готова откусить себе язык, чтобы не стонать от желания.
Так близко к нему я чувствую себя животным.
Я смотрю на свои руки, вцепившиеся в решетку, побелевшие от усилий, на тонкие пальцы, которые охватывают светящиеся прутья, и мысленно вижу, как эти пальцы касаются той части тела Крууса, которая сделала меня изменницей. Пальцы сжаты, как в прошлую ночь, в позапрошлую ночь и за ночь до нее. Я вижу, как мои губы изгибаются в улыбке. Я вижу, как округляется мой рот, когда я принимаю его в себя.
Я понимаю, что мои пальцы легонько танцуют над жемчужными пуговицами блузы, и отдергиваю их. Я вижу постыдную картинку: мои девочки обнаруживают свою новую Грандмистрисс скачущей голышом вокруг клетки Крууса. Это эротично. И жутко.
«Свобода пугает тебя, потому что ты никогда себе ее не позволяла,– сказал вчера Круус в моем сне. – Я не единственный здесь в клетке. Стыд, который ты испытываешь, связан не со мной, а с твоим знанием о том, что ты тоже находишься в клетке, которую создала для себя сама. Ты с детства чувствовала темнейшие эмоции других людей, ты знаешь, какие монстры таятся в них, и ты перепутала свои страсти с чужими чудовищами. Они не одинаковы, любимая моя Кэт. Они не одно и то же».
Он говорит, что я подавляю страсть. Что я не позволяю себе почувствовать ее. Он говорит, что моя любовь к Шону – это ложь. Что я ищу комфорта и безопасности и не знаю, что такое любовь. Он говорит, что я выбрала Шона потому, что он тоже не чувствует страсти. Он говорит, что мы бежим друг к другу не по любви, мы пытаемся сбежать друг к другу от страха . «Отпусти себя на свободу, —говорит он. – Приди ко мне. Выбери меня».
Боже, помоги мне. Я иду долиной смертной тени, и мне нужен твой путеводный свет.
Я разжимаю пальцы и пячусь. Я никогда больше не должна сюда приходить.
Я построю в сознании баррикаду из ментальных фокусов, как делала, когда была моложе и мне нужно было защититься от диких, болезненных эмоций моей семьи.
Внезапно я слышу тихий шум, такой тихий, что едва не упускаю его. Я не хочу оборачиваться. После этого заставить себя уйти будет почти невозможно.
Но все же я оборачиваюсь. Я здесь Грандмистрисс. Пещерная комната, освещенная факелами на стенах, кажется пустой. В ней нет ничего, кроме каменной плиты, клетки с Круусом и меня. Если здесь есть кто-то другой, то он либо за плитой, либо по ту сторону клетки. Прячется. Таится. Ждет, когда я уйду. Я отрываю взгляд от замороженного принца и спокойно обхожу по периметру его клетку, высоко подняв голову и расправив плечи.
Я заворачиваю за угол.
– Марджери, – говорю я. Она стоит прямо напротив того места, где несколько секунд назад стояла я. Не издай она того звука, я бы о ней не узнала.
– Кэт.
Враждебность накатывает на меня горячими волнами. Эмоции других людей для меня имеют температуру и цвет, а сильные – приобретают еще и текстуру.
Марджери покраснела, ее лихорадочно трясет, и вокруг нее образовалась сложная структура сот, в которых роятся сотни крошечных обманов и злобных обид. Я хорошо знаю обиду: это яд, который ты пьешь сама в надежде, что отравятся другие.
Я всю жизнь классифицирую эмоции и распределяю их по категориям. Ориентироваться в сердечных сложностях окружающих не проще, чем идти по минному полю. Есть люди, которых я с трудом выношу и стараюсь избегать. Эмоции Марджери крайне запутанны и опасны.
Интересно, если бы я могла ощутить свои эмоции, я бы тоже была горячей, красной и таскала на спине улей лжи и обид? Я не хочу лидерства!Плачет моя душа.
– Я хотела проверить, не упустили ли мы чего-то в его решетке, – говорит Марджери. – Я боюсь, что его клетка ненадежна.
– И я пришла за тем же.
– Великие умы… – Она натянуто улыбается. Ее пальцы сжаты на решетке, костяшки побелели.
Я не добавляю предложенного «мыслят одинаково», потому что это не так. Она жаждет власти. Я же стремлюсь к простоте. Из меня получилась бы хорошая жена рыбака, живущая в коттедже у моря с пятью детьми, собаками и кошками. Из нее вышел бы отличный Наполеон.
Мы настороженно друг друга разглядываем.
Он приходит к ней?
Он занимается с ней любовью?
Я не могу спросить, снится ли он ей, сны ли привели ее сюда в это холодное дождливое утро. Так это или нет, она не признается, зато потом расскажет всему аббатству о том, что сны вижу я, что я испорчена и меня нужно заменить.
Она использует против меня что угодно, только бы завладеть аббатством. В самой сердцевине моей кузины Марджери Аннабель Бин-МакЛафлин таится огромная сосущая жажда. Она жила в ней уже тогда, когда мы были еще детьми, играли вместе: Марджери ломала моим куклам ноги и воровала мои маленькие сокровища. Я никогда этого не понимала. Теперь я смотрю на ее побелевшие пальцы. Она так сжимает прутья решетки, пленившей его, словно пытается их задушить.
– Что думаешь?
Она облизывает нижнюю губу и выглядит так, словно готова заговорить, но вдруг осекается. Я жду, и миг спустя она произносит:
– Что, если Король Невидимых забрал Книгу? Я хочу сказать, забрал у Крууса, прежде чем заморозил его.
– Ты думаешь, такое возможно? – говорю я, словно это вполне логичный вопрос. Словно я не поняла сразу, что нас кормят одной и той же ложью.
Она смотрит на Крууса, затем снова на меня. Ее глаза как рекламные щиты, транслирующие все ее эмоции. Она смотрит на него с нежной, очень личной привязанностью. На меня она смотрит так, словно я ничего не способна понять – ни о ней, ни о нем, ни о мире вокруг.
«Ты не одаренная, – шипела она на меня, когда нам было по девять и она услышала, как ее родители хвалят меня за спасение семьи от предателя во времена бесконечных интриг, обманов и планов, из которых состояла наша жизнь. Мои родители часто брали меня на „деловые“ встречи в злачные места и внимательно наблюдали за тем, рядом с кем мне особенно неуютно. – Ты проклятая, испорченная, и никто никогда не полюбит тебя!»
Все прошедшие с тех пор годы я видела в ее глазах ту же злость. О да, он приходит к ней по ночам.
Я не только изменница – я дешевка. Я превращаю эту мысль в кирпич, строю из него стену вокруг сердца, скрепляю раствором и жду следующего кирпича. Он наткнется на эту стену, когда придет ко мне ночью. А мой Шон будет в постели рядом со мной.
Марджери пожимает плечами.
– Возможно, мы не знаем, что на самом деле произошло в ту ночь. Что, если король обманул нас?
– Зачем ему это делать? – спрашиваю я.
– Как я могу постичь глубину его мотивов?
Мне нужно знать, как далеко зашла ее испорченность.
– Ты думаешь, что мы должны отпустить Крууса?
Она, словно изумившись, вскидывает руку к груди.
– А ты думаешь, что мы можем? – В ее глазах появляется коварный блеск. – Ты знаешь как?
Она всегда была слабее меня. Он всего лишь добавил каплю черного в ее и без того грязную кровь.
– Я считаю, что нам нужно выяснить, как заставить созданную Королем решетку снова нормально функционировать. И считаю, что эту комнату нужно залить бетоном, активировать чары, закрыть дверь, а весь город под нашим аббатством залить свинцом.
Я почти спотыкаюсь от кипящей ярости ее эмоционального ответа, хотя губы Марджери выдают тихую милую ложь:
– Ты права, Катарина. Как всегда, как известно всем, ты права.
Я протягиваю ей руку, она берет ее, и, как в детстве, мы переплетаем пальцы. Когда мы прыгали через веревочку, она всегда делала мне подсечки. В молодости ее противоречивые эмоции были настолько сильны, что мне сложно было ее читать. Я отколола себе четыре зуба, прежде чем перестала надеяться, что в следующий раз она будет вести себя иначе.
Мы выходим из комнаты, держась за руки, словно пытаемся усилить друг друга своей любовью, а вовсе не следуем правилу о том, что врага нужно держать как можно ближе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Я ничего не боюсь. Никогда не боялась.
Но есть вещи, делать которые было бы слишком глупо. Ничего общего со страхом. Все дело в логике и практичности. Ты смотришь на мир, оцениваешь свои шансы на выживание в свете текущих обстоятельств и выбираешь курс, который предоставляет наивысшие шансы получить желаемое.
Скажем, возможность продолжать дышать.
Я стою снаружи у Честерса, смотрю на слабый предутренний свет. Небо превратилось в сплошное месиво грозовых облаков. Будет мрачный и мокрый день. Офигительно классный май в Дублине. Я уже начинаю задумываться, а наступит ли у нас лето.
На фонарном столбе висит листовка. Сначала, как только вышла из клуба, я думала, что это Неравные и Душные постарались за те несколько часов, пока я мылась, а потом сидела в кабинете Риодана и вообще ничего не делала, только таращилась на его затылок и пыталась не думать о том, какой глупой цели недавно служил этот стол. Он его хоть продезинфицировал потом или как? Все время, что я там просидела, он на меня даже не взглянул. Даже когда наконец сказал, что я могу уходить. Я знаю, что странно смотрюсь в одежде, которую Лор выдал мне после душа, но, блин, подумаешь! Ему вовсе не нужно так стараться не смотреть на меня: вряд ли я могу почувствовать себя еще глупее, чем уже чувствую. Но, возвращаясь к листовке… Плевать на то, как я одета, плевать, что у меня нет меча, – я собираюсь стоп-кадрировать по городу и срывать их все до единой.
Вот только не Душные это повесили.
А кое-кто похуже.
Листок, приклеенный к столбу, плакатного качества. С него на меня смотрит мое же лицо, в полном цвете, фас и профиль.
Когда они сделали эти фотографии? Я изучаю фото и пытаюсь вспомнить, когда в последний раз надевала ту рубашку. Кажется, четыре или пять дней назад. Ошибиться, глядя на фото, невозможно. Любой моментально меня опознает. Либо они подобрались ко мне очень близко, а я почему-то не поняла – что невероятно, либо кто-то другой сделал для них фотографии, либо у них обалденный телеобъектив. Выгляжу я хорошо. Ну, если не считать фингала под глазом и порезанной губы, но я такие штуки на своем лице уже просто не замечаю. Я к ним привыкла – кто замечает каждое дерево в лесу? Я прищуриваюсь. Когда бы ни сделали фото, в тот день у меня были кишки в волосах.
– Гадство. Вы издеваетесь?
Я вздыхаю. Однажды у меня будут чистые волосы и не будет синяков. Ага. А еще однажды Риодан извинится за то, что все время был таким говнюком
Сообщение четкое и по существу.
РАЗЫСКИВАЕТСЯ
Живой
Если вы человек, наградой будет бессмертие
Если вы Фея, вы будете править вместе с нами
У нее больше нет меча
Она БЕЗЗАЩИТНА
Информации, куда меня вести, когда найдут, нет.
К принцам Невидимых. К этим гадским гадам, которые решили меня сцапать. Я всегда хотела, чтобы меня узнавали в лицо, но не так же!
– Беззащитная, блин.
О да, они на меня злятся. И драки между собой не мешают им охотиться на меня. Или постоянно за мной наблюдать.
Я оглядываю улицу.
Плакаты налеплены на каждый уцелевший столб, насколько хватает взгляда. Я представляю, как они обклеивают ими весь город.
– Заразы.
А потом я веселею. Чуваки, я стою бессмертия и совместного правления! Они назначили а-фигенно высокую цену за мою голову! Потому что я, знаете ли, а-фигенно опасна!
Я хочу найти Танцора и заручиться его помощью в возвращении меча. У меня почти час ушел на то, чтобы стряхнуть с хвоста Лора. Риодан отправил его ходить за мной тенью и, типа, защищать мою жизнь. Будь у меня меч, нам с Лором не пришлось бы терпеть друг друга. Но мне удалось отвлечь его тем, что нравится ему больше всего: блондинкой с большими сиськами.
Я срываю листок и комкаю его в кулаке. Если бы не это, я бы уже умчалась навстречу утру, с мечом или без меча – я рисковала бы. А этот листок стал непрошеным тревожным звоночком.
У нее больше нет меча.
У, заразы! Нельзя было не трепать об этом всему миру? Наверное, Джайн им уже пользуется, и о нем доложили принцам.
Она БЕЗЗАЩИТНА.
Ну вот надо им было подчеркивать это слово, делать его больше остальных и печатать красным, а? Я имею в виду, разве информацию о беззащитности нужно еще усиливать? Слово само по себе достаточно гадкое! Скоро за мной будет гоняться весь город. Каждый большой и опасный гад, которого я когда-нибудь била, все, кого я злила и кому угрожала, теперь узнают, что я не могу больше убивать. Они уже в курсе, что я не могу обогнать тех, кто телепортируется. Но наличие меча всегда давало мне преимущество. Удерживало их от попыток.
На улице я чувствую себя открытой со всех сторон. Кто угодно может просочиться мне за спину, схватить, и начнется драка. Смогу я победить? А если их будет десяток? Что, если люди пойдут на меня маленькой армией? Что, если принцы придут за мной сами?
Фу, у меня началось «что, если»! Я «что, если» не говорю! Это для взрослых. Они «что еслят» вместо того чтобы действовать, а потом умирают, так и не успев пожить.
Я оборачиваюсь и смотрю на Честерс.
А потом снова оборачиваюсь и смотрю на улицу.
Передо мной высокие шансы умереть. За мной – клетка.
Я ненавижу клетки. Клетки большинства ребят построены из страха, причем строят их они сами. Но не я. Моя клетка была построена из беспомощности. Как у большинства детей.
Так что выбор простой: смерть или клетка.
Я улыбаюсь. Чуваки, я же супергерой. Без вопросов.
Я показываю улице средние пальцы и раскачиваюсь в стоп-кадрирование, срывая по пути все плакаты со своей мордашкой.
Я иду охотиться на Танцора и нахожу его охотящимся за мной как никогда. Мне нравится, потому что посудите сами: ну какие шансы на то, что мы можем реально найти друг друга в такой громадине, как Дублин? Но мы всегда находим. Как магниты.
Когда вижу его, я улыбаюсь. Он шагает по улице в рассветной серости и выглядит, как вспышка сверхновой звезды. Я даже не могу смотреть прямо на него. Приходится быстро коситься и ловить боковым зрением. Вокруг него шар света, настолько яркого, что он почти ослепляет. У Танцора темные очки поверх обычных, и выглядит он как какой-то сияющий мутант из «Людей Икс» со своей собственной суперсилой, например супермозгом.
– Чувак! – говорю я.
– Нравится? Держись, я сейчас прикручу. – Он возится с чем-то на поясе, и свет бледнеет примерно до такой степени, с какой светится мой МакОреол.
Я осматриваю Танцора. Вся его одежда сияет. Светятся джинсы, рубашка, даже бейсболка. Одежда сидит на его высоком худом теле как на моделях из глянцевых журналов – с небрежным таким совершенством. Волосы у него опять отросли. Он скоро попросит меня их подстричь. Я люблю его стричь. Мы заботимся друг о друге, как две обезьянки, которые чистят друг дружку от паразитов. Народ недооценивает хорошую ловлю блох.
– Решил запустить новую моду? – дразнюсь я.
– Кстати о твоем гардеробе, Мега, – говорит он. – Я работал над спреем для детишек Папы Таракана, и вдруг у меня возникла идея о защите от Теней. Мне нужно обрызгать твою одежду отражающей основой, а потом я сделаю для тебя систему фиксации лампочек на батарейках, и зацени: батарейки самозаряжаются на ходу! – Он возится с прибамбасом на поясе, и вид у него как у гениального мальчишки, дорвавшегося до электроники. А потом вдруг вскидывает голову и улыбается, и я не могу не улыбнуться в ответ, потому что, когда Танцор улыбается мне вот так, все тревоги исчезают. – Учитывая, как ты передвигаешься, они никогда не разрядятся. Я проверял, они и без подзарядки работают несколько дней. Один стоп-кадр, по моим расчетам, зарядит их на неделю. Это значит, что, если тебя занесет в город Теней, ты запросто сможешь спать, нося это.
Я теряю дар речи. Танцор думал обо мне, рассматривал все особенности моей жизни, чтобы сделать ее лучше. Он тратил свое время, работая не над тем, что может спасти Дублин, а над чем-то только для меня. Я верчу браслет на запястье. Его мне тоже подарил Танцор. Меня это тогда шугануло, потому что я боялась, что он начнет распускать сопли, но это было еще в начале нашего знакомства, когда я не знала, что Танцор никогда не распускает сопли. Мы не позволяем таким глупостям портить наши отношения. Но использовать личное время, чтобы сделать чью-то жизнь легче, – это лучшее, что можно для кого-то сделать. И я так радуюсь, что мне трудно с этим справиться.
– Ну ты крут, – говорю я ему.
На этот раз он не отвечает тем же.
– Ты правда так считаешь? – спрашивает он, словно хочет опять это услышать, так что я повторяю, и его улыбка становится еще шире.
Миг спустя он замечает листовки, которые я так и держу в руке.
И с отвращением хмыкает.
– Мега, я несколько часов их срывал. Наткнулся на команду, которая их развешивает, шел прямо за ними и срывал. У них там стадо Носорогов. Это правда? Кто-то забрал твой меч?
Он осматривает меня с ног до головы, ищет меч. И моргает, словно впервые меня заметил, и это меня так смущает, что я готова стоп-кадрировать куда подальше. Я чувствую себя так глупо!
Я забыла, что на мне надето!
Челюсть сводит, и я сдавленно бормочу:
– Это все, что подошло мне по размеру. Риодан заставил меня переодеться. Я не имею к этому никакого отношения. Я бы в жизни такое не напялила!
Танцор смотрит на меня как на пришельца из космоса. Я хочу провалиться сквозь землю, выдрать кусок брусчатки и закопаться туда с головой. Я обнимаю себя руками, скрещиваю ноги в лодыжках и начинаю раскачиваться, пытаясь сделаться как можно уже, чтобы он меня не рассмотрел.
– Я знаю, что глупо выгляжу, понял? У меня сегодня реально гадкий день, и я была занята проблемами посерьезнее одежды, так что перестань смотреть на меня как на чудилу на Хэллоуин, потому что у меня не было выбора с тех пор, как Кристиан отдал мне свою дурацкую пижаму, а Риодан сказал, что она воняет…
– Кристиан отдал тебе свою пижаму, и она воняла? Подожди-ка, Кристиан спит в пижаме?
– Мне нужна была его пижама только потому, что я проснулась на его кровати в одном нижнем белье, вся моя одежда была уничтожена, иначе я надела бы свою, – уточняю я, когда понимаю, насколько странно звучала первая часть объяснения.
– Ага. Ну, это многое объясняет.
Вот это я в Танцоре и люблю. Он всегда понимает меня без разъяснений по поводу того, как точка А превратилась в точку Б.
– Я просто хочу сказать, что не я это выбирала, так что не надо меня подкалывать.
– Да круто же, Мега. Ты классно выглядишь.
– Глупо я выгляжу. – Я буквально готова умереть от стыда.
– Ты выглядишь старше. Лет на шестнадцать или семнадцать. Если бы ты накрасилась, тебя приняли бы за восемнадцатилетнюю.
Кажется, я сконфужена. Никогда раньше такого не чувствовала, но я видела определение этого слова в словаре, и, наверное, именно так оно и ощущается.
Это не совсем смущение и не совсем растерянность. У слов есть тонкие нюансы. Год или два назад я была бы ошарашена. Это же немножко другое. Да. Кажется, я сконфужена.
– Ну… – говорю я и разглаживаю юбку.
Фу! Блин! Что это делают мои руки? Я только что разгладила юбку! Я что, превращаюсь в хорошую девочку? Я вообще юбок не ношу! Но когда Риодан заставил меня переодеться, моего размера нашлась только одна форма официантки сектора Школьниц, а я так злилась на плакаты, а потом так радовалась Танцору, что просто забыла, что на мне короткая юбка, обтягивающая блузка и туфли на каблуках, в которых неудобно стоп-кадрировать. Но у меня были дела поважнее, чем мчаться в обувной магазин и менять обувь. К примеру, срывать свои фотки с каждого гадского столба в этом городе. Иногда ноги – это просто ноги: достаточно, чтобы они работали.
– Кто забрал твой меч, Мега? И как вообще они умудрились это сделать?
Настроение тут же портится. Я так злюсь, что сжимаю зубы и секунду вообще не могу говорить.
– Джайн, – выдавливаю я сквозь сжатые зубы. А потом массирую челюстные мышцы, чтобы они опять заработали. Суперсила иногда мешает, особенно когда она в каждом мускуле твоего тела. Плохо, когда мышцы сводит. Это может затянуться надолго.
– Этот гадский Джайн отобрал его и оставил меня умирать. Меня ранили одни из тех…
Все, что Танцору известно о ледяных сценах, это то, что вчера он видел одну, и она не взорвалась, пока он был поблизости. Кажется, не взорвалась. Но я вдруг понимаю, что не уверена. Нужно потом кого-то спросить об этом.
– Меня ранило, и Джайн отнял его, пока я была не в состоянии его остановить. Я пошла к Риодану, сказала ему, что мы должны вернуть мой меч, но он отказался. Сказал, что без меча я ему больше нравлюсь.
– Чувиха!
В одно слово Танцор вложил и праведный гнев, и полное гадство описанной ситуации.
– Я знаю, ага.
– Да что он себе думает? Ты же Мега. У Росомахи [33]33
Росомаха – персонаж комиксов и фильмов о Людях Икс.
[Закрыть]нельзя отнимать когти!
– Я знаю, чувак.
– Ну блин, – говорит он.
Мы смотрим друг на друга с сочувствием, потому что взрослые такие гады! Мы никогда не превратимся в таких, как они.
А потом он улыбается.
– Ну так чего мы ждем? Пошли его возвращать!
После Падения Стен Дублин кажется мне декорациями к фильму.
Все дело в тишине. Город стал призраком, в развалинах прячутся самовольные поселенцы с ружьями наготове. Иногда я вижу, как блестят их глаза в щелях баррикад за окнами. Если глаза человеческие, я пытаюсь с ними поговорить. Но не все хотят слушать. Некоторые сошли сума и стали жуткими, почти как Невидимые.
До Падения Стен, когда я носилась по улицам на своем курьерском велосипеде, когда ши-видящие притворялись интернациональной курьерской службой во главе с Ро, – город был постоянно заполнен белым шумом. Было сложно, даже с моим суперслухом, ориентироваться в мешанине звуков машин и автобусов, шагов по бетонным и каменным мостовым, взлетающих и садящихся самолетов, лодок и кораблей в доках. Мобильники сводили меня с ума. Бывали дни, когда я слышала только шум от приходящих сообщений, звонков, песен, игр.
Но все равно, как бы этот шум ни надоедал, он был музыкой в моих ушах – сложными аккордами любимого города. А теперь здесь только плоские ноты марширующих солдат, монстров на охоте, и время от времени жалобные трели умирающих.
Мы с Танцором несемся по улицам, шутим и смеемся как сумасшедшие. Только зависая с ним, я могу полностью забыть о себе.
Заворачиваем за угол и наталкиваемся на стадо Носорогов.
Как только они нас видят, один тут же хрюкает в рацию:
– Нашел ее, босс, она на углу Дэйм и Тринити.
Я оглядываюсь через плечо, строю модель окружающего, хватаю Танцора, раскачиваюсь и стоп-кадрирую оттуда.
Вскоре после этого мы уже крадемся к Дублинскому замку, тихие, как мыши, которые выбрались на кухню за сыром.
У Танцора глаза сияют от возбуждения. Я никогда раньше с ним не стоп-кадрировала. Он сказал, что это самая крутая в мире вещь, и он хочет еще. А Мак почти стошнило, когда я с ней это сделала.
После того как я нашла спортивный магазин и переоделась в нормальную одежду – джинсы, теннисные туфли и новый кожаный плащ, мы заскочили в одно из его убежищ. Я даже не знала, что Танцор здесь окопался и что у него есть взрывчатка. Самые простые планы всегда самые лучшие, в них меньше места и времени для ошибок. Он устроит отвлекающий маневр, взорвав что-то, а я в это время рвану за мечом. Схвачу меч, схвачу Танцора, и мы свалим. А потом я вразвалочку приду в Честерс, и все увидят, что с Мега шутки плохи. Риодан поймет, что он мне на фиг не нужен.
– Ты была права, – говорит Танцор. – Клетки набиты под завязку. Невидимые ждут своей очереди.
Я хихикаю.
– Джайн не понимал, во что ввязывается, когда брал меч. Я знала, что ему не хватит времени на всю шестидневную добычу. Только я могу делать это на гиперскорости.
У поля для тренировок припаркованы крытые грузовики. Мы обходим их сзади. В одном лежат свежие туши Невидимых, с них еще капает кровь. Значит, кто-то именно сейчас пользуется моим мечом, причем близко. Мои пальцы сжимаются, скучая по рукояти. Не знаю, как Джайн избавляется от тел. Но должен же он где-то их прятать. Я знаю, как он обычно действует. Я долгое время была частью его рутины. Его люди патрулируют улицы, ловят всех Невидимых, с которыми могут справиться, и запирают в железных клетках, которые находятся в строениях за Дублинским замком. Все эти здания охраняются, потому что в прошлом Феи нанимали людей в попытках кого-то – или всех – освободить оттуда.
Когда клетки переполнялись, а у меня было свободное время, я приходила, нарезала Невидимых в лапшу, люди Джайна сгружали тела и увозили их прочь. Все было быстро и эффективно.
Но только потому, что я убиваю на сверхскорости. Ни одна черепаха не может зайти в клетку с Невидимыми с одним-единственным орудием, пусть даже с Мечом Света. Простого чела они разорвут на куски раньше, чем он ранит первую Фею.
Теперь Джайн вынужден выводить Невидимых из клетки по одному, убивать, выводить следующего, убивать, и так далее, день за днем. Ему нужна куча народу для того, чтобы с этим справиться. Джайну понадобится весь его гарнизон, чтоб заменить одну меня. А ему и так не хватало людей.
– Мега, я знаю, где твой меч, – говорит Танцор.
– Я тоже.
Когда я уничтожаю Невидимых, я делаю это так быстро, что остальные, стоящие рядом, не успевают среагировать. Они умирают мгновенно. Большинство вообще не успевает понять, что происходит.
Но в случае с Джайном они должны часами стоять и смотреть, как уничтожают других, как Смерть подбирается к ним все ближе.
Я ненавижу Фей. Но оттого, что они должны стоять вот так, запертые, наблюдать, как их товарищи умирают в паре футов от них, и ждать собственной смерти… меня тошнит. Не то чтобы я была особо милосердная – они же нас не жалеют, – но если уж убиваешь кого-то, нужно делать это быстро и безболезненно, иначе ты просто больной, как и то, что ты пытаешься убить.
Меч мне нужен не только ради меня. Мне нужно вернуть его потому, что я лучше всех подхожу для этой работы. Джайну надо бы вытащить голову из задницы и понять это. Потому что фиговая она, эта его медленная показушная бойня.
Глаза Танцора больше не сияют. Он выглядит так же мрачно, как я себя чувствую. И я решаю устроить шоу доброй воли, когда верну себе меч.
Я останусь и уничтожу Фей, избавив их от страданий быстро и чисто.
А потом мы с Джайном сядем и серьезно поговорим.
Я смотрю на Танцора, и он кивает.
И мы идем на крики.
Обшитые гофрированной сталью складские двери распахнуты, чтобы хватило места для двух прицепов, которые можно загружать и разгружать. Заглянуть в здание, где Джайн уничтожает Невидимых, очень просто.
Но сделать так, чтобы тебя при этом не увидели, уже сложнее.
Бетонная погрузочная платформа имеет пять футов в высоту, и мне приходится красться до самого входа. Когда я выглядываю и начинаю располагать на мысленной модели все препятствия, над платформой видны только мои волосы и глаза. Но даже такой маленький кусочек меня на виду у всех заставляет меня чувствовать себя слишком открытой. Иногда рыжие волосы не хуже неоновой вывески. Пепельно-русые сливались бы с фоном, мышиный цвет отлично подошел бы сумрачному рассвету, но мои волосы помогают маскировке разве что на фоне кроваво-красного неба.
Танцор ушел куда-то наверх – закладывать взрывчатку. В такие моменты я жалею, что у меня нет клона, чтобы заниматься крутым делом самой и при этом зависать с ним. Я люблю взрывать. Но моя часть работы заключается в том, чтобы заскочить внутрь, схватить меч и затем вынести нас отсюда.
Я была права насчет того, что Джайну понадобится много помощников на бойне, но он наверняка все время держит при мече охрану.
Словно он может набрать достаточно людей, чтобы защитить его от меня!
У Джайна с собой двадцать человек, все в броне и с автоматами. Они настороже, стоят за входом и наблюдают за каждым шевелением. Ненавижу оружие. Автоматы могут рассыпать такие веера пуль, что от них почти невозможно уклониться.
Вот почему мне нужен отвлекающий маневр. Мне нужно, чтобы большинство народу убралось оттуда раньше, чем я стоп-кадрирую внутрь, врежусь в Джайна и зигзагами оттуда ускачу.
Я смотрю вверх, оглядываю ближайшие крыши. Снайперов там нет. Будь я Джайном, я бы отправила на крыши не меньше шести человек – высматривать меня оттуда. Вот почему я Мега, а он нет.
Я снова смотрю внутрь и вижу свой меч. Раньше, когда я была младше, Ро его иногда у меня забирала. Но когда в истории с Мак все дерьмо полетело на вентилятор, я больше никому не позволяла прикасаться к мечу. Однажды в бою я видела, как Мак перебрасывает свое копье Кэт, чтобы та им воспользовалась. Чуваки, она лучше меня. Я ни за что не буду делиться оружием. Оно как моя вторая кожа. Смотреть не могу, как кто-то другой касается его, держит, использует. Меч мой, а Джайн его забрал, хотя не имел права. Я не почувствую себя самой собой, пока его не верну.
