Текст книги "В оковах льда"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Честерс. А-тлично, теперь я ненавижу это место еще больше, чем раньше. Очередь снаружи просто сумасшедшая. В Дублине минус семнадцать, снегопад усиливается, как и ледяной ветер, и все равно снаружи на пять кварталов тянется очередь из дрожащих людей, народ кутается в уйму слоев одежды и жмется в кучки, ожидая возможности попасть внутрь.
Я проношусь мимо них в ускоренном режиме, проскальзываю по ледяной дорожке и пролетаю мимо одного из вышибал Риодана, который слишком занят толпой, чтобы удержать меня, перепрыгиваю лестницу к главному входу и врываюсь в высокие черные двери.
Сегодня тут зажигают, как всегда: грохочет музыка, сверкают огни, народ отплясывает вовсю. Кто-то замораживает наш город, повсюду убивая невинных, превращая все в арктическую зону в июне, и вот как эти ребята реагируют. Танцуют, смеются, напиваются, трахаются, ведут себя так, словно стены не падали, словно мир не потерял половину населения, словно ничего не изменилось.
Я на секунду останавливаюсь на платформе сразу за дверью, дышу на ладони, пытаясь согреться, и хмурюсь. Мне нужны перчатки. И шарф, и пушистые наушники. Хмурюсь я недолго, отвлекаясь от злости на песню, которая играет. Одна из моих самых любимых, ей уже пара десятков лет – с тяжелыми басами, такая громкая, что вибрация от нее поднимается от подошв моих военных сапог до самого живота. Кости вибрируют в резонанс. Я люблю музыку, потому что она гениальная. Музыка – это математика, а математика лежит в основе всего, это просто идеальная штука. В те времена, когда все еще не настолько слетело с катушек, Танцор рассказывал мне о математике прямо-таки завораживающие вещи.
Я снова хмурюсь.
Джо в зоне Школьниц, одета во все сексуальное и смеется над словами какой-то мерзкой официантки. Двигается она плавно и красиво, прямо как музыка, перетекает от стола к столу, щебечет с посетителями и время от времени оглядывается, будто присматривает за всем вокруг или… кого-то ждет. У нее опять тени на веках и блестки на груди. Я очень обрадуюсь, когда все закончится и она снова станет той Джо, которую я знаю.
Сегодня я заставлю ее уволиться. Мы ничего не должны мертвецу, а если другие чуваки считают, что могут продлить наши контракты, мы все равно отсюда уйдем, и пусть попробуют нас остановить.
Я со стоном закатываю глаза, понимая, что не смогу ее сегодня увести, потому что не смогу сказать ей, что он мертв. Я никому не смогу сказать, что он мертв. Только я, Кристиан, и тот, кто убрал их тела, – при условии, что это был не Кристиан, – знаем, что их убили. Прошло только три дня. Народ мог еще не понять, что он мертв. Зная Джо, можно руку дать на отсечение, что она застрянет тут на недели в надежде, что он вернется!
Я даже немного возмущаюсь. Я пропала почти на месяц, а она совсем не выглядит грустной. Она по мне не скучала? Не волновалась?
Я отбрасываю эту мысль и смотрю на потолок, приглядываюсь к балкам, размышляя, какой металл использовался при постройке Честерса. Если это место такое старое, каким кажется, то, наверное, чистое железо: думаю, что метод изготовления стали люди освоили совсем недавно. Ну, недавно относительно того, насколько старо это место. А потом я думаю, сколько лет железу. Впрочем, Риодан и его чуваки могли использовать заклинания и создать свой вид металла или принести его с собой с той планеты, на которой родились.
Интересно, кто главный теперь, когда я убила Бэрронса и Риодана. Лор?
И словно мои мысли вызывают его, я слышу, как он говорит за моей спиной, очень близко к моему уху: «Ох, милая, храбро с твоей стороны сюда заявиться».
Я оборачиваюсь и подозрительно спрашиваю:
– Что ты имеешь в виду? – Но к тому времени, как я заканчиваю оборот, его там уже нет. А не привиделся ли он мне? Может, это был продукт угрызений совести? Если он правда это сказал, то просто имел в виду, что Риодан месяц меня искал, а теперь я заваливаюсь сюда, словно и не уходила, и он думает, что его босс задаст мне жару. Потому что, ну, он тоже не знает пока, что Риодан мертв.
Вот именно поэтому я ненавижу ложь. Как только скажешь ее вслух, тут же понимаешь, что все остальные не знают того, что известно тебе, и приходится постоянно напоминать себе, что нужно действовать так, словно тоже не знаешь, иначе они решат, что ты странно себя ведешь, и поймут, что тебе известно что-то, чего они не знают. А если они это поймут, то прижмут тебя к стенке и будут выяснять, почему ты странно себя ведешь, и ты скажешь что-нибудь глупое, и они используют это против тебя. А потом все выплывет наружу и у тебя будет большущая куча неприятностей! Гораздо проще с самого начала никому не врать.
Притворяться будет реально сложно. Тут повсюду напоминания о Риодане. Блин, Риодан и естьЧестерс! Я оказалась там, где притворяться, что он жив, будет сложнее всего. Но мне нужны образцы. КБИ практически каждый день замораживает что-то новое, и Танцор считает, что будет еще хуже.
В клубе Смокингов я замечаю телепортатора. Серая Сука. Эту я с удовольствием прижму мечом и заставлю слушаться. Мак обещала на нее не охотиться, но я никогда не дала бы такой глупой клятвы, а кроме того, я за ней и не охочусь – я просто буду угрожать ей, чтобы она кое-что для меня сделала. Поглаживая меч, я фиксирую все на мысленной карте, очень внимательно, учитывая, что большая часть преград движется – хотя я не прочь наподдать этим идиотам локтями, – и стоп-кадрирую вниз по лестнице. В последнюю секунду я огибаю клуб Смокингов, направляясь к Джо. Я хочу видеть ее лицо, когда она увидит меня. Насколько она обрадуется тому, что я жива? Она наверняка волновалась обо мне не меньше Танцора, так что будет правильно ее успокоить.
– Дэни! Что ты тут делаешь? – Джо белеет как полотно, когда я с разгону перед ней торможу. – Ты свихнулась?
Не та реакция, которой я ожидала. Где же выражение облегчения, крепкие объятия, радость оттого, что я жива-здорова?
– О чем это ты?
– Риодан целый месяц тебя искал! Ты нарушила свой контракт!
– И согласно этому, – раздраженно говорю я, – ты должна быть мертвой. Но ты жива. И, как по мне, чертовски хорошо выглядишь. Думаю, ты жива, потому что трахалась с ним, а? Все это время? Он от тебя еще не устал?
Джо краснеет.
– Он сказал, что будет нечестно вымещать на мне недовольство тобой. Риодан умный мужчина. Он принимает правильные решения. Он не такой импульсивный, как некоторые. – Она выразительно на меня смотрит.
А мне противно.
– Ох, он у нас был… то есть, есть, просто гребаный святой, да?
– Он хороший человек. Ты должна дать ему шанс.
– Он покойник, вот он кто! – выпаливаю я, потому что не могу, блин, слушать, как она его защищает.
– Может, перестанешь угрожать ему на каждом шагу? Это уже надоело. – Она понижает голос: – Тебе нужно уходить отсюда, пока он тебя не заметил. Я никогда не видела его таким, каким он стал с тех пор, как не может тебя найти.
– Я не боюсь Риодана. – Если б я только могла ей сказать!
– А должна бы. На этот раз ты слишком его разозлила, Дэни. Я не знаю, что он сделает, когда тебя увидит, и не уверена, что смогу его остановить. Думаю, когда дело касается тебя, он даже меня не послушает.
Он не узнает, что я здесь, потому что он мертв, но меня цепляет не это.
– «Даже тебя» звучит так, словно ты для него какая-то особенная.
Она краснеет, и лицо у нее опять становится мягким, как у влюбленной дурочки.
– Мы с ним пара, Дэни. Уже больше месяца, и это особое дело. Все официантки только об этом и говорят. Они никогда не думали, что кто-то… ну, что с кем-то такой человек, как он, сможет успокоиться.
Я только смотрю на нее и моргаю. Риодан ни с кем не бывает особенным. Успокоиться? Торнадо разве могут успокоиться? Они оставляют разрушения на своем пути. А не сияющих счастливых людей. Меня тошнит от мысли о том, что они с Джо вместе обустроят дом, будут планировать будущее. Ага, щас. А я тогда кем буду? Их дрессированной собачкой? Я мотаю головой, напоминая себе, что Риодан мертв. Как ей удается все время меня отвлекать? Она говорит о нем как о живом, и я путаюсь.
– Я с тобой больше не разговариваю. У меня есть дела. Может, ты заметила, что Дублин превращается в Северный полюс?
– Конечно заметила. Это ты исчезла отсюда на месяц и никому не сказала, что отправляешься в Фейри с Кристианом.
– Чего? – ахаю я. – Как ты узнала?
– Кристиан мне сказал.
– Страшный принц Невидимых Кристиан заскочил на огонек – сказать тебе, что я в порядке?
– Я не знаю, почему он пришел, но он услышал, как я вчера говорила с Кормаком о том, как о тебе волнуюсь, и сказал, что вы вдвоем только что вернулись и ты в порядке. Я ни слова не сказала Риодану, хотя мы рассказываем друг другу все. Но мне не нравится, что из-за тебя я вынуждена ему врать. А теперь убирайся отсюда, пока он не спустился. Сегодня все спокойно. И я хочу, чтобы так и было.
Все друг другу рассказывают? Она не права по всем статьям. Риодан самый скрытный чувак из всех, кого я встречала. И тут сегодня не спокойно, тут, как обычно, катастрофа на носу. И он больше никогда не спустится вниз.
Так что я отхожу от Джо и иду к Смокингам, чтобы потребовать услуг от Серой Суки, но тут кто-то врезается в меня со спины, так сильно, что я влетаю в одну из рифленых колонн на выходе из зоны Школьниц. И я обнимаю ее, чтобы лужей не сползти на пол. У меня снова будет синяк во всю левую половину лица, он уже вспухает, напирая на праматерь всей архитектуры. Я думаю: кто же, блин, посмел вот так открыто меня атаковать? Мак? Потому что отупела от ненависти ко мне? Я же не прятала меч, когда вошла. Я специально отбросила полу плаща, чтобы все видели: он снова у меня!
Я отодвигаюсь от колонны и только собираюсь обернуться, как снова в нее врезаюсь. На этот раз, клянусь, я вижу звездочки и слышу мультяшных птичек. Моя рука соскальзывает с рукояти меча, настолько сильно я ушиблась. Я слышу, как Джо за моей спиной кричит:
– Перестань! Не бей ее! Прекрати!
Как только начинаю двигаться, я снова врезаюсь в колонну. На этот раз разбиваю губу. И это бесит меня так, что я вылетаю в ускоренный режим и выхватываю меч. Если это Мак, я не хочу причинить ей вред. Я хочу просто убежать. Но ей реально нужно прекратить меня толкать на виду у всего поганого клуба. У меня есть репутация, которую нужно принимать во внимание.
Меч вылетает из моей руки раньше, чем я успеваю обернуться. И меня снова толкают, и я целую эту гадскую колонну в четвертый раз.
– Пошевелись еще раз, и я вырву твое гребаное сердце.
Я замираю, как куски Невидимых в местах заморозки. Это неРиодан говорит за моей спиной, потому что его как бы выпотрошили и он, типа, умер! Видимо, у меня галлюцинации. Либо за мной гоняется призрак. Чувак вернулся из мертвых, чтобы сделать мою жизнь невыносимой. При жизни он в этом был профи.
Я так прижата к колонне тем, кто в меня врезался, что почти не могу дышать.
– Ты не можешь быть здесь, – говорю я. – Ты умер.
Он снова швыряет меня о колонну, и я издаю непроизвольный писк.
– Впервые я узнал о твоем существовании, когда тебе было девять лет, – говорит он. – Фэйд сказал мне, что видел на улицах человеческого ребенка, способного двигаться, как один из нас. Он настаивал, как и остальные, на немедленном твоем уничтожении. Я редко считаю необходимым убийство человеческих детей. Их жизнь и так коротка.
Вот это точно звучит, как слова Риодана. Холодно. Без интонации. Может, у Риодана есть брат-близнец, о котором я ничего не знала. Если нет, то я совершенно сошла с ума, и муки совести вдруг стали странно и жутко реальными. Он умер. Я видела, как это произошло. Ошибки быть не может. Я пытаюсь пошевелить рукой, надеясь вытереть кровь с лица. Он сжимает мою руку в кулак, так сильно, что я чувствую, как смещаются кости.
– Я сказал тебе, на хер, не двигаться. Ни волоском не шевелить. Поняла.
Еще одна особенность Риодана. Отсутствие вопросительного знака. Я ненавижу, когда мной командуют, поэтому ничего не говорю. В моем мизинце щелкает косточка. Мягко. И точно. Словно он показывает мне, что может сломать их все, одну за другой, как только захочет. Я сжимаю зубы.
– Поняла.
– Когда тебе было десять, Кастео сказал мне, что ты каким-то образом заполучила меч. И снова мои люди настойчиво предлагали мне забрать его и убить тебя. И опять я подумал, что мяукающий щеночек сам вскоре умрет.
– Я не щеночек, и я не мяучу! Яу!Ты сказал не двигаться. Я не двигалась. Я говорила!
– Не говори. Ты не будешьмяукать до конца этой ночи. Сейчас я отступлю и отпущу тебя. Ты обернешься и пойдешь за мной, прямо за мной. И больше не будешь говорить. Ни на кого не будешь смотреть. Если кто-то, кроме меня, заговорит с тобой, ты не будешь отвечать. Ты будешь шевелить только теми частями тела, которые нужны для того, чтобы подняться по лестнице в мой кабинет. Если ты хоть как-то ослушаешься моих прямых приказов, я сломаю тебе левую ногу на глазах у всего клуба. Если ты разозлишь меня, когда я буду это делать, сломаю правую. А потом отнесу наверх, куда пока еще позволяю тебе подняться самой, и сломаю обе руки. Я считаю, что придал своей мысли предельную ясность. Отвечай.
– Ясность и прозрачность. Как пол в твоем кабинете. – Он не может быть живым. Я видела, как Карга выскребла из него внутренности и ввязала их в свое платье. И он наверняка не станет ломать мне руки и ноги. Ведь не станет?
Присутствие за моей спиной исчезает, и меня затапливает ощущение холода. Я не понимала, какой от него идет жар, пока он не исчез.
Ну никак он не может быть жив. Не мог Риодан стоять за моей спиной. А Бэрронс тогда тоже выжил? Но как такое возможно? Я знаю, что их трудно убить и все такое, но никто же не выживет, если его выпотрошить! Откуда они взяли новые внутренности? Кто-то забрал их у Карги и зашил им обоим обратно? И он теперь выглядит, как чудовище Франкенштейна?
Я не хочу оборачиваться. Мне не нравится ни одна из этих возможностей. Если это не Риодан, я сошла с ума. Если это Риодан, чуваки, мне конец.
– Обернись, детка.
Я не могу заставить себя двигаться. Я не могу уложить в голове тот факт, что он стоит за моей спиной. Я дрожу, как листок на ветру. Я! Что за фигня со мной творится? Я же круче всех! Я ничего не боюсь.
– Живо.
Я глубоко вдыхаю и оборачиваюсь. И вглядываюсь в его лицо, его тело, в то, как он стоит, в то, как он смотрит, в его высокомерную слабую улыбку.
Это либо Риодан, либо его идеальный клон.
И я делаю то, во что не могу поверить. Я ненавижу гормоны, ненавижу Честерс и жутко ненавижу Риодана. Я никогда и ничем не смогу это исправить!
Я начинаю реветь.
Риодан отворачивается и шагает к лестнице.
Я несчастно тащусь за ним. Весь чертов клуб смотрит, как Дэни Мега О’Мелли плачет и тащится за Риоданом, не говоря ни слова, как собачка, которой дали команду «К ноге!». Поверить, на фиг, не могу. Я ненавижу свою жизнь. Я ненавижу себя. Ненавижу свое глупое лицо. Я хочу выпалить: «Он сломал мне ребра, и я плачу от боли, потому что одно из них воткнулось мне в легкое, но я крутая, я надеру ему задницу и буду в порядке, а потом и вас отпинаю тоже!», чтобы сохранить лицо, но я совершенно уверена, что, если скажу хоть слово, он правдасломает мне ногу. Я злобно вытираю глаза. Мои глупые, девчачьи, предательские глаза, с их глупыми девчачьими предательскими слезными железами.
Абсолютно весь клуб замолкает. Люди и Феи расступаются, оставляя для нас широкий проход. Я никогда раньше не шла вот так через позорный строй, и это зверски меня раздражает. Джо стоит там, с побелевшим лицом, и переводит взгляд с меня на Риодана, и снова на меня. Пусть она для него и стала «вкусом месяца», но по ее лицу я вижу, что она боится на него давить. Она одними губами говорит мне: Извинись! Прогнись! Иначе он тебя поломает!
Да через мой труп. Мега не прогибается. У основания лестницы на верхний этаж я прохожу мимо Лора. И отворачиваюсь: невыносимо же, что он видит меня такой слабачкой. Он наклоняется ко мне и очень тихо говорит мне на ухо:
– Детка, похоже, ты только что спасла себе жизнь этими слезами. Я думал, у тебя слишком большое эго и слишком мало здравого смысла, чтобы понять, когда надо включить гидранты. Он не выносит женского плача. Каждый раз на этом обламывается.
Я смотрю на него. Он мне подмигивает.
Я сверкаю на него глазами, потому что голосом мне пользоваться не разрешается. Глазами я говорю: Я не женщина, я не плачу, и я ничего не боюсь.
– Он может мириться с тем, что не способен тебя контролировать, пока ты позволяешь миру верить, что главный он. Он здесь король, милая. Королям нельзя бросать публичный вызов.
Никто меня не контролирует. И не будет,– рычат мои глаза. И я буду бросать вызов кому захочу, где захочу и когда, на фиг, захочу!
Он улыбается.
– Я слышу тебя, детка. Громко и отчетливо. Просто запомни, что я сказал.
Я выпячиваю подбородок и следую за Риоданом по лестнице.
Он поворачивается ко мне, как только я закрываю дверь.
– Прекращай. Ты не плачешь. Я не ожидал, что ты будешь плакать. Прекрати. Сию же гребаную секунду.
– Я не плачу! Мне пыль в глаза попала, когда ты швырнул меня в колонну. И я рассчитывала, что мертвые люди остаются мертвыми! Так что, кажется, мы оба разочарованы, а?
– Так вот что ты чувствуешь? Разочарование? Ты видела, как я умираю, выпотрошенный, а теперь я стою перед тобой живой, и ты разочарована?
– Я что, только что услышала целых три вопросительных знака?
– Не смейсейчас со мной выделываться! – Он швыряет меня обратно в стену, так сильно, что я чувствую, как дребезжит под моей спиной стеклянная панель.
– Тебе плевать, что я чувствую! Всегда плевать. Ты просто командуешь мной и ждешь, что я буду слушаться, и злишься, когда я этого не делаю. Я для тебя ничто, так что не притворяйся, будто вот так прям важно, что я тут чувствую!
– Чувства становятся стержнем для верности. Или не становятся. Под тобой сейчас тонкий лед, детка. Ты под водой, а мои руки удерживают твою голову. Так что выбирай: «Р» – ты разочарована оттого, что видишь меня живым. И тогда прощайся с жизнью. «В» означает верность. И жизнь. Убеди меня в том, что я должен позволить тебе жить.
Его лицо в дюйме от моего. Он тяжело дышит, и я чувствую в нем готовность к расправе. Лор сказал, что мне стоит использовать слезы, чтобы манипулировать им. Но я ни за что не опущусь до таких жалких методов. Я такая же большая и страшная, как он.
Он живой. Он здесь. Наезжает на меня. И без сомнения со временем – после того, как меня прикончит – прикажет мне отчитаться о проделанной работе.
Мы вернулись к тому, кем были. Робин и Бэтмен.
Он жив.
Слезы льются из моих глаз.
– Прекрати! – Он опять швыряет меня спиной в стену, так, что у меня зубы клацают, но идиотские слезы не останавливаются.
Я использую силу рикошета, чтобы врезаться в него изо всех сил. Он хватает меня за запястье, когда я его бью, и, отлетая, утягивает за собой. Мы врезаемся в его стол. Я перелетаю через столешницу, перекатываюсь и вскакиваю на ноги, отбрасывая волосы с лица.
Грохаю ладонями по столу и рычу поверх столешницы:
– Не думай, что я бы этого не сделала, если бы могла! Ты думаешь, мне нравится сопливиться перед всем твоим гадским клубом? Перед тобой? Ты дурак идиотский! Что ты вообще делал возле той стены?! Как ты оказался именно там, именно тогда, когда мы вышли? Я имею в виду, кто из нас такой невезучий? Да с тех пор как я с тобой тусуюсь, моя жизнь превратилась в полный кошмар! Не мог ты просто оставаться мертвым?!
Он тоже грохает ладонями по столу, так сильно, что столешница трескается посередине.
– Меня. Не. Убеждает.
Я злобно смотрю на него сквозь слезы.
– Я и не пытаюсь! Я никого ни в чем не убеждаю. Так что либо принимай меня как есть, либо отвали! Я не буду изменяться ни ради тебя, ни ради кого-либо другого, и я ни фига не притворяюсь. Если ты думаешь, что, переломав мне все кости по одной, ты чего-то добьешься, кроме переломанной меня, то, блин, удачи!
Я снова всхлипываю и понятия не имею почему. Просто ощущение такое, словно с тех пор, как я вышла из стены с Алой Каргой за спиной и увидела, как она убивает Бэрронса и Риодана, меня скрутило в большой болезненный узел; и в миг, когда я увидела, что он живой, правда, по-настоящему живой, и мне не придется до конца жизни ходить с его смертью в голове, видя перед собой его гадскую самодовольную улыбку, – этот узел ослаб, а когда он ослаб, все во мне облегченно вздохнуло… Где-то внутри у меня, кажется, был целый колодец слез. У всех, наверное, есть такой вот запас, и если эти слезы никогда не выпускать, то, как только одна все-таки проберется наружу, дамбу прорвет, и поток будет уже не остановить. Ну почему никто никогда не рассказывал мне правил этой жизни? Если б я знала, как оно работает, я бы где-нибудь пряталась и ревела там, пока не нареву свою норму! Это хуже, чем стоп-кадрировать не с той ноги. Эмоции просто катятся кувырком, я не могу ничего контролировать.
Я смотрю на него и думаю: вот ведь черт, если бы и Алина могла вот так встать после того, что я с ней сделала. И у Мак снова была бы сестра. Мне не пришлось бы все время, каждую секунду каждого дня ненавидеть себя, хоть я и уверена, что в ту ночь Ровена что-то сделала со мной, превратила в автомат без собственной воли. Но я была там. Я была там! Я отвела ее в то место, где она умерла, я врала ей, говорила, что должна показать ей что-то важное. Я же ребенок, так что она мне доверяла! Я стояла на той аллее и смотрела, как сестру Мак убивают Феи, которых я могла остановить одним движением меча, и мне никогда этого не исправить и никогда не избавиться от той картинки в голове. Она останется выжженной у меня в душе до конца моей жизни, если, конечно, у меня будет жизнь после всей фигни, которую я натворила!
Я ударила Мак больнее, чем все остальные в ее жизни, и мне никогда этого не исправить.
И все равно… есть у этой тучи серебристые бока: если Риодан не умер, то и Бэрронс тоже. У Мак хотя бы остался Бэрронс.
– Ты убила сестру Мак, – говорит Риодан. – Да будь я проклят.
Я этого не говорила.
– Не смей влезать в мою голову!
Он вдруг оказывается с моей стороны стола, практически на мне. Снова толкает меня спиной в стену, сжимает мою голову ладонями и заставляет на себя посмотреть.
– Что ты чувствовала, когда думала, что убила меня.
Он смотрит мне в глаза, словно мне и не нужно отвечать, достаточно просто подумать. Я пытаюсь согнуться пополам, чтобы он не влез в мои мысли, а он не дает. Он держит меня крепко, но теперь почти мягко. Ненавижу, когда он мягкий. Я предпочитаю драться. Тогда я точно знаю, чего от него ожидать.
– Отвечай мне.
Я не отвечаю. Ни за что не буду ему отвечать. Ненавижу его. Потому что, когда думала, что убила его, я чувствовала себя такой одинокой, какой не была уже очень давно. Словно я не могла ходить по городу, зная, что его там нет. Пока я знала, что он есть где-то там, я понимала: мне будет куда пойти, если я попаду в беду. И пусть он не сделает именно того, чего я от него хочу, он все равно не даст мне погибнуть. Он поможет мне справиться с чем угодно и выжить. Я думаю, такое чувство бывает у детей, если им повезет с родителями. Мне не повезло. Я сжималась в клетке в комочек, пока мама делала макияж, брызгалась духами, мурлыкала песенки, одеваясь. Я думала, убьет ли она меня в этот раз, просто забыв обо мне. Надеялась, что ее новый приятель окажется гадким, и она вернется быстрее. Я знаю, что какую бы фигню Риодан не делал, он никогда обо мне не забудет. Он очень ответственно относится к мелочам. Мало кто в моем мире так может. А я для него мелочь.
Я не могу отвернуться. Как же, на фиг, он выжил? Я чувствую, как он копается в моем мозгу. Когда на той улице за «КСБ» я увидела, как гаснут его глаза, это чуть не уничтожило меня. Мне его не хватало. Мне его офигеть как не хватало!
Риодан очень тихо говорит:
– Разочарованная или верная?
Умирать я не собираюсь.
– Верная.
Он отпускает меня и отходит. Я съезжаю спиной по стене, вытирая слезы с лица. У меня все болит – лицо, руки, грудь, ребра.
– Но тебе придется…
– Не смейсейчас со мной торговаться.
– Но это нечестно, я же…
– Жизнь вообще несправедлива.
– Я терпеть не могу работать каждую ночь!
– Смирись.
– Ты меня с ума сводишь! Человеку же нужно свободное время!
– Детка, ты никогда не сдаешься.
– Ну так я вроде живая. Как можно сдаться? – Я встаю и отряхиваю с себя пыль. Слезы исчезают так же внезапно, как появились.
Он пинает в мою сторону стул.
– Сядь. Появились новые правила. Записывай. Нарушишь хоть одно, тебе кранты. Поняла.
Я закатываю глаза и падаю на стул, перебрасывая одну ногу через край. Я сама воинственность.
– Слушаю, – сердито говорю я.
Ненавижу правила. Вечно на них обламываюсь.
