Текст книги "Тень мечей"

Автор книги: Камран Паша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

Глава 6
ТУРСКИЕ ЛЬВЫ [28]28
  Тур – старинный город во Франции на реке Луара. В описываемое время – центр французских владений короля Англии.


[Закрыть]
Тур, королевский дворец – 1187 год от Р.Х

Ричард Львиное Сердце чувствовал себя неуютно под пристальным взглядом очередной влюбленной фрейлины. Девушка с льняными волосами и длинными ресницами (кажется, Жоли? [29]29
  «Красотка» ( фр.).


[Закрыть]) смотрела на него из противоположного угла бальной залы; ее ясные голубые глаза напомнили ему глаза ястреба, нацелившегося на добычу. Если он не ошибается, эта девушка – дочь виконта Ле-Мана. [30]30
  Ле-Ман – город на северо-западе Франции; в описываемое время был центром графства Мен – вассального владения короля Англии.


[Закрыть]Дешевая дворцовая распутница из тех, каким его мать не придавала ни малейшего значения из-за недостатка знатности. Мать была права, однако для Ричарда подобные различия в положении не играли роли, если он был по-настоящему увлечен. Одна из привилегий наследного принца Англии – право спать с любой понравившейся ему женщиной. По правде говоря, многие столетия юноши, носившие этот высокий титул, вовсю пользовались преимуществами своего положения. Но Ричард был не таков. Женщины в большинстве своем мало интересовали его, особенно воспитанные в душной придворной атмосфере, где процветала посредственность.

А сегодня вечером эта посредственность так и била в глаза. Отведя взгляд от Жоли, он с глубоким презрением оглядел гостей, разряженных и сверх меры напыщенных. Создавалось впечатление, что на бал в Тур съехалась вся знать западной Франции. По слухам, на балу ожидалось присутствие короля-затворника Генриха, поэтому всякий болван, мечтавший о наследственном титуле, поспешил явиться сюда. Все они прибыли в Тур в надежде снискать высочайшую благосклонность. И все привезли с собой дочерей, разодетых в тончайшие шелка из Рима и Флоренции, ибо рассчитывали, что одной из них наконец-то удастся поразить воображение известного своей «непробиваемостью» наследного принца.

Практически все эти девицы никогда раньше не бывали в королевских дворцах, и Ричард видел, как они робко озирались в бальной зале с украшенными витражами стрельчатыми окнами в два этажа, выходящими прямо на залитый лунным светом балкон. Ряды колонн поддерживали вознесшийся ввысь на пятьдесят локтей готический свод с резко выступающими нервюрами. Вдоль стен, на больших дубовых стеллажах, было выставлено самое лучшее английское и французское оружие. Жарко пылал огонь в мраморном камине высотой в восемнадцать локтей, увенчанном резными изображениями херувимов и серафимов, милостиво взирающих на смертных.

Но Ричард, привыкший к роскоши, не понимал, чему дивятся люди: дворец как дворец. Он бросил взгляд в противоположный конец ярко освещенной залы. Жоли весело щебетала со своими густо нарумяненными подругами. Пока ее товарки, дрожа от волнения, с трепетом рассматривали великолепие залы, она, казалось, чувствовала себя в королевских хоромах абсолютно непринужденно и спокойно. Что ж, по крайней мере, это хороший знак. Ричард посмотрел на ее бледное лицо: интересно – в отвлеченном, научном смысле, разумеется, – какова она в постели? Такая чопорная, строго соблюдающая этикет, с идеально уложенными по последней парижской моде волосами. Наверное, громко кричит. Сдержанные особы всегда кричат. Те редкие случаи, когда Ричард утолял зов плоти с одной из фрейлин, служили для принца скорее интеллектуальными экзерсисами, возможностью проанализировать непостоянный женский ум, когда отброшены социальные условности. Ричард сделал вывод, что женщины во время неистовых любовных ласк неизбежно выдавали свою истинную сущность, потаенные уголки души. Это открытие лишь усугубило его отвращение к прекрасному полу.

Вполне вероятно, сегодня вечером представится возможность очередного эксперимента. Ричард продолжал смотреть на девушку, пока таинственная сила его пристального взгляда не заставила ее отвлечься от беседы с пышнотелой приятельницей. Под немигающим плотоядным взглядом принца Жоли (как же ее звали все-таки?) зарделась. Она тут же опустила глаза, затем подняла опять, чтобы вновь встретиться взглядом с Ричардом. Готово! Она у него на крючке. Ричард знал: первый взгляд – всего лишь проба, второй – победа. Он отвел глаза. Слишком легкая победа.

– Согласна. Это не твой тип. – За словами сестры он расслышал беззлобную насмешку. У Иоанны была ужасно раздражающая привычка читать его самые потаенные мысли, хотя он старался не произносить их вслух. Ричард обернулся к сестре, которая прошла на королевский помост; ее золотые косы сияли, словно маргаритки летним днем. Принцесса удобно устроилась на синей шелковой подушке и с притворным неодобрением взглянула на брата.

– Ты говоришь так обо всех женщинах. – Ричард не терпел ни малейшей критики от большинства мужчин, не говоря уже о женщинах. Но для Иоанны в его сердце было отведено особое место. В семье и вообще при дворе она была единственным человеком, которому он доверял безоговорочно. Похоже, ей чужда была страсть к интригам, отравившая кровь остальных членов Анжуйского дома. [31]31
  Король Англии Генрих II, основатель династии Плантагенетов и отец Ричарда Львиное Сердце, происходил из рода графов Анжу (исторической области на западе Франции).


[Закрыть]Он знал, что любой совет сестра дает из искренней любви и желания защитить интересы старшего брата, а не из собственных тайных расчетов.

– Я всегда права, – шутливо добавила Иоанна. – Ты посмотри внимательно: глаза красивые, но она же плоская, как доска. Хуже того, она не в состоянии дать тебе то, чего ты больше всего жаждешь, – радость победы. Она целых три дня будет старательно отвергать твои ухаживания, а потом без лишних церемоний уляжется с тобой в постель.

– Многие мужчины этому только обрадовались бы.

– Но ты ведь не такой, как все, – улыбнулась Иоанна. – Хотя она много лучше некоторых, кто уже заползал к тебе под одеяло. Да и шума такого наверняка не будет.

Ричард тотчас вспыхнул, поняв, на что намекала сестра. Несколько лет назад, будучи еще мальчишкой, он совершил ошибку, которая до сих пор ему аукается. Ребяческое любопытство сделало его посмешищем всего двора. Ричард и молодой Филипп, наследный принц Франции, были лучшими друзьями. Лихой француз был известен неразборчивостью в сердечных делах. Очарованный юношеским обаянием и жизнерадостностью Филиппа, Ричард позволил красивому молодому принцу соблазнить себя. Роман быстро угас, порожденный скорее их крепкой дружбой, нежели противоестественным влечением. Однако тут же поползли слухи, и смущенные родители насильно разлучили мальчиков. Ричард несколько лет сносил ухмылки и жестокие шутки придворных сплетников, пока слава о его ратных подвигах не затмила в народе молву о его любовных утехах. Но рана, так или иначе, еще не затянулась, и Ричарду не нравилось, когда кто-нибудь бередил ее, пусть даже любимая сестра.

– У тебя всегда наготове совет, когда речь заходит о моей личной жизни, Иоанна. Однако сама ты, похоже, полна решимости сделаться старой девой.

Иоанна вздрогнула, и Ричард тут же пожалел о сказанном. Прошло три года с тех пор, как отец запретил ей выйти замуж за Эдмунда Гластонбери, а ее сердечная рана так и не зажила. Король Генрих давно враждовал с графом Сомерсетом, он не смог свыкнуться с мыслью, что дочь войдет в семью его врага. Иоанна всем сердцем любила отца, и его решение заставило ее страдать вдвойне. Почти два года она не разговаривала с отцом, если не считать положенных приветствий да обмена банальными фразами, но оба они наконец помирились, когда королевские доктора сообщили ей, что больное сердце Генриха сдает все больше.

Доктора предупредили, что Господь может в любую минуту призвать короля к своему престолу и лучше бы дочери помириться с отцом на этом свете. Иоанна и отец смогли забыть прошлые обиды и начали с чистого листа, хотя их отношения так никогда и не стали прежними. Иоанна сделалась рассудительнее, сдержаннее в выражении чувств. А еще она стала искать уединения. Ее больше не интересовала игра в обольщение, которую затевали молодые придворные, изнемогавшие от любовного жара.

– Прости меня. Я, кажется, не к месту сказал. – Как правило, Ричард никогда ни перед кем не извинялся. Это было ниже достоинства принца и свидетельствовало бы о неуверенности в своем божественном праве. А такой неуверенностью мог воспользоваться враг. Но для Иоанны он всегда делал исключения из правил, по которым жил.

– Я просто хочу защитить тебя от огорчений, братец, – ответила сестра, и он уловил в ее голосе явную обиду. – Я боюсь, что женщина, которая тебя привлечет, превратит твою жизнь в сущий ад.

– И кто же эта женщина? – Ричард хотел как можно быстрее увести беседу от болезненной для сестры темы. Если придется пережить насмешку, безжалостное ущемление его царственного эго – что ж, да будет так!

– В глубине души ты ищешь девушку, способную дать тебе отпор. Которую не заворожит титул «будущий король Англии». А потом, когда ей будут обеспечены твоя любовь и место на троне рядом с тобой, она станет вертеть тобою, как игрушкой, королевство же достанется французам. – По счастью, к Иоанне вернулся ее шутливый тон.

– Покажи мне француза, который владеет мечом, и я с удовольствием уступлю ему трон сам. – Ричард рассмеялся и провел рукой по ее густым золотисто-рыжим волосам. Локоны Адониса – это он слышал сотни раз.

На него легла чья-то тень.

– Не надевай на себя корону раньше времени, сынок. – Ричард прикусил губу и промолчал, затем поднял глаза и холодно взглянул на отца. Над ним возвышался король Генрих – поджарый, бородатый, угрюмый – и сердито смотрел на сына. – Трон – удел настоящих мужчин, отведавших вкус войны и смерти. А не детей с игрушечными копьями.

В бальной зале стояла тишина, когда Генрих медленно двигался к центру королевского возвышения. Иоанна встала и помогла монарху устроиться на троне.

– Добрый вечер, отец, – сухо приветствовал Ричард и отвернулся от человека, которого презирал, от монарха, в чьей душной тени он прожил всю жизнь. Они с отцом редко разговаривали, пропасть между ними становилась все шире, несмотря на то что ангел смерти с каждой ночью подлетал все ближе и ближе к постели короля Генриха. Ричард уверял себя, что подобное охлаждение в отношениях – дело обычное, даже желанное, поскольку лишь подтверждает, что он на верном пути, на пути, которым с незапамятных времен следовали все великие мужи.

По правде сказать, было в этом нечто поэтическое. Ричард, будучи настоящим знатоком древних мифов – не только созданных своими предками, кельтами и норманнами, но и греческих и римских, – считал, что эти сильно приукрашенные фантазией истории, которые официальная Церковь отвергает, называя их языческими выдумками, на самом деле исполнены великих символов человеческой природы. Вероятно, именно поэтому он ежедневно находил отражение собственной жизни в легендах об Уране и Кроносе, отце и сыне, которые сошлись в бесконечной борьбе, – а из этой борьбы рождается космос. Ричард задавался вопросом, известно ли Генриху, чем заканчиваются все подобные легенды: сын, обретя силу, неизменно побеждает и умерщвляет высокомерного отца. Старое уступает новому – таков закон Неба и Земли.

Король Генрих, прихрамывая, прошел вперед; он старался переносить всю тяжесть тела на левую ногу, потому что правое колено было поражено подагрой и болело все сильнее. Седой король уселся на трон, намеренно не глядя на сына и не отвечая на его равнодушное приветствие. Своенравный старик с плохо скрываемой брезгливостью обвел взглядом собравшуюся знать, замершую в поклоне при его появлении.

– Продолжайте веселиться. Я слишком стар для этой суеты, – распорядился он. Голос короля стал скрипучим, но властности в нем не убавилось.

Вновь заиграла музыка, и вся знать, мужчины и женщины с благородными манерами и жестоким сердцем, стали по очереди приближаться к трону. Полупоклон, реверанс – и пары возвращались на середину залы, отведенную для танцев. Ричард смотрел в потолок, избегая встречаться взглядом с лизоблюдами, которые выстроились в ожидании королевских милостей. Присутствие отца всегда охлаждало пыл принца, словно холодный снегопад в шотландских горах, когда сапфировые озера замерзают и превращаются в ледяные глыбы.

Боковая дверь бальной залы, отделанная бронзой и серебром, отворилась, и меланхолия Ричарда сменилась откровенной злобой. В дверном проеме возник ненавистный силуэт его младшего брата Джона. Мальчишку посылали в Испанию по государственным делам, и вернуться он должен был еще только через неделю. Когда черноволосый принц вошел в залу в сопровождении рыцарей – все прямо из седел, покрытые пылью после долгого пути, – музыка вновь смолкла, в зале зашептались. Процессия подошла к трону, Джон и его воины низко поклонились.

– Сын мой, – обрадовался Генрих, – тучи рассеиваются над стариком и небо посылает ему надежду всякий раз, когда ты удостаиваешь его своим присутствием.

Ричард с огорчением заметил, что мрачное лицо Генриха теперь светилось ласковой улыбкой. Джон был любимым сыном, который завоевал это положение лестью и угодничеством. В отличие от брата Ричард всегда говорил то, что думал, и нередко спорил с отцом из-за чрезмерно осторожной политики. Джон, казалось, готов был во всем угождать старому дураку, о королевстве же думал меньше всего.

– Счастлив греться в лучах твоей славы и благочестия, дорогой отец, после недель, проведенных в компании грязных неверных, – ответил Джон.

Принца посылали руководить торговыми переговорами с мусульманскими захватчиками, которые господствовали на большей части Иберии. Ричард полагал, что вести переговоры с язычниками – это его долг как наследного принца, но Генрих воспротивился, прямо заявив, что из-за вспыльчивого характера Ричарда Англия погрязнет в войне с арабской Испанией, вместо того чтобы открыть базары Кордовы для уэльских гончарных изделий. Четыреста лет назад французы остановили мусульманское вторжение у этого самого города Тура, и Генрих заявил: он не желает, чтобы его сын дал маврам предлог начать вторую священную войну против неверных. Однако, по мнению Ричарда, такое решение меньше всего имело отношение к предполагаемому отсутствию дипломатических талантов у старшего сына, скорее сыграло роль постоянное стремление отца возвысить Джона в глазах знати.

Принц с иссиня-черными волосами улыбнулся отцу и Иоанне, но намеренно избегал встречаться взглядом со старшим братом. Он шагнул вперед и вручил отцу тяжелый свиток. Старик развернул его с видимым усилием.

– У меня добрые вести, отец, – произнес Джон. – Наши посланцы не уступили неверным за столом переговоров, и мы заключили соглашение, которое наполнит золотом сундуки наших торговцев.

Генрих внимательно изучил документ и с гордостью посмотрел на сына.

– Мы обсудим подробности твоей поездки в Кордову и гарантии, которые ты обеспечил для наших людей, завтра, – сказал король. – А сегодня вечером время петь и танцевать. Приглашаю тебя с твоими рыцарями отведать вина и повеселиться в кругу соотечественников.

Старик повернулся к собравшимся:

– Я посвящаю этот вечер Джону и его храбрым рыцарям, которые проделали долгий путь в царство наших врагов и возвратились с благословениями дружбы и торговли. – Генрих поднял сверкающий кубок в честь своего сына, добившегося таких успехов.

Гости встретили его тост ликующими возгласами, поэтому иронического фырканья Ричарда никто не заметил. Наследный принц знал, что старик вводит себя в заблуждение, полагая, что с сарацинами возможен мир. Темнокожие захватчики могут облачаться в дорогие шелка и пышные наряды, но в их жилах течет кровь дикарей из пустыни. Он немного знал их религию и считал ее отвратительной и явно нелепой.

Еще в детстве священник однажды поведал ему, что Сатана рядит свою ложь в праведные одежды, чтобы ввести человека в заблуждение и заставить служить себе. Религия неверных – главный тому пример. Они утверждают, что поклоняются Богу, но отрицают подлинность Священного Писания. Они даже верят, что Иисус Христос – мессия, и тут же отрицают его божественную сущность и даже факт его распятия на кресте. Доверяют же словам неграмотного погонщика верблюдов. Ричард не сомневался, что Мухаммед – посланник Дьявола, призванный искушать Божью паству. И если его отец по неведению гордился заключенными с этими злодеями соглашениями, Ричард считал, что открытие торговых путей только ободрит дьяволов и те запустят свои щупальца в самое сердце христианского мира.

Джон занял место на возвышении, удостоив старшего брата лишь небрежным кивком. Ричард почувствовал, как в нем поднимается гнев. Менестрели заиграли снова, и гости возобновили танцы, чтобы отпраздновать счастливое возвращение молодого принца. На глаза Ричарду в очередной раз попалась бледная Жоли, и он заставил себя отвлечься от мрачных мыслей. Он встал, с целеустремленным видом пересек зал и изящно поклонился изумленной девушке. Кумушки зашептались – именно этого он и добивался. Девушка была явно ему не ровня, но она могла помочь ему наделать шуму и отвлечь внимание двора от неожиданного приезда братца Джона. К тому же Ричард знал, что отец вскипит от злости из-за того, что сын нарушил придворный этикет, однако уесть старика было для него дополнительным удовольствием.

Жоли взялась за протянутую ей руку, и ее бледные щеки вспыхнули от лестного предложения потанцевать с наследным принцем. Ричард взял ее за руку, зная, что король не спускает с него негодующего взора. Придворные тут же расступились, освобождая место для принца, и он плавно заскользил вокруг восхищенной дочери не очень знатного лорда. Он обнял ее, несмотря на то что музыка предполагала более сдержанные фигуры танца. Остальные пары после минутного колебания присоединились к ним. Лучше следовать примеру королей, даже если принц решил нарушить традиции. Трубадуры быстро перестроились, изменив темп наигрыша своих крумгорнов, шалмеев [32]32
  Крумгорн, шалмей – средневековые духовые инструменты изогнутой формы, с двумя язычками.


[Закрыть]и тимпанов [33]33
  Тимпан – старинный ударный инструмент, заимствованный на Востоке во время крестовых походов.


[Закрыть], приноравливаясь к более естественным и быстрым шагам, которые захватили теперь всех танцующих.

Ричард прижимал к себе Жоли, шептал ей на ушко учтивые благоглупости и фальшивые заверения, как водится у царственных особ. Он чувствовал, как девушка вся трепещет от возбуждения, и знал: стоит ему пожелать – и она окажется в его объятиях еще до рассвета. По правде говоря, Ричарда эта девушка не интересовала, но если он все же решит развлечься с ней, придется держать ответ перед отцом за последующий скандал. Однако Ричард не сомневался, что Генрих вздохнет с облегчением, узнав, что тайное свидание у сына было, по крайней мере, с женщиной. Ричард чувствовал, что все взгляды прикованы к нему, и приказал себе не обращать на них внимания. По опыту он знал: единственный способ сохранить рассудок при дворе – жить настоящим. А там хоть трава не расти! Вероятно, его последующие действия были бы продиктованы именно этим девизом, но тут в королевскую залу ворвался герольд от Папы Римского. Он принес вести, которые круто и навсегда изменят жизнь их всех, как, впрочем, и сам ход истории.

Глава 7
ПОСЛАННИК РИМА

– Этот мальчишка хочет моей смерти, – испугался король Генрих, – и гибели моего королевства.

Стареющий монарх с возрастающим раздражением наблюдал, как Ричард весь вечер танцует с Жоли. Король знал отца девушки, до зубовного скрежета послушного человечишку, и Генриху абсолютно не хотелось приносить извинения от имени своего взбалмошного сына людям, стоявшим настолько ниже его самого. Родители непременно станут жаловаться и стенать, когда узнают, что их дочь потеряла невинность в объятиях похотливого юнца (хотя сам король не сомневался, что Жоли уже давным-давно распрощалась с невинностью). Неизбежно последуют требования искупить позор, запятнавший честь их семьи. С другой стороны, лучше уж так, чем болтовня злых, завистливых языков о тайном пристрастии Ричарда к юношам. И для владений Плантагенетов будет лучше, если его сын разорит казну из-за романтических глупостей, нежели из-за его вздорной мечты о завоеваниях.

По мере того как отпущенных самому Генриху часов жизни оставалось все меньше, самолюбование Ричарда становилось для него все несноснее. Король ясно видел непомерное честолюбие сына и его преувеличенные представления о своем жребии. Рыжеволосый юноша после немногих побед на поле брани окрестил себя «Львиным Сердцем», и это прозвище быстро распространилось по королевству, равно как и байки о его храбрости и хитроумии. Генриху нехотя пришлось признать, что такая репутация имела под собой основания – воинская доблесть юнца была недалека от гениальности. Но, по правде говоря, король опасался, что воинское искусство Ричарда когда-нибудь заставит его народ слагать не героические баллады, а песни скорби. Генрих знал, что его красавец сын имеет огромное влияние на простолюдинов: его огненные кудри и царственная осанка смутно напоминали языческого бога Аполлона. Но если парень когда-нибудь взойдет на английский престол, ему придется расстаться с честолюбивыми мечтами, не то он – в погоне за призраком славы – ввергнет королевство в необдуманные авантюры.

Монарх с плохо скрываемым презрением осмотрел знать, собравшуюся на празднество. Лизоблюды и интриганы, все без исключения. Они суетливо, учтиво кланяясь и улыбаясь, расступились перед Ричардом, когда тот вышел танцевать, а ведь каждый лелеял надежду в один прекрасный день перегрызть горло принцам из Анжуйского дома и прибрать к рукам их трон.

– Отец, можно задать тебе вопрос? – Голос Иоанны в одно мгновение вывел Генриха из мрачных раздумий.

– Спрашивай, дитя мое, у меня нет тайн от тебя. – Как он любил свою малышку, воплощение совершенства и благородства! И не мог поверить, что Иоанна родилась от его союза с мстительной, ненавистной, постылой женщиной.

– Почему ты так суров с ним? – Простой вопрос, но раньше она никогда его не задавала, несмотря на многие годы ожесточенного конфликта между отцом и сыном, где ей нередко приходилось выступать миротворцем. По необъяснимой причине его дорогая Иоанна приняла сторону Ричарда и неизменно вставала на защиту брата. Генрих вспомнил, как в детстве дочь плакала, когда Джон с Ричардом поехали охотиться на волка, который наводил страх на уэльские деревни. После того как юноши вернулись, гордо волоча на аркане серую тушу чудовища, она рыдала над убитым хищником, как над любимым домашним зверьком.

Сердце Иоанны было открыто всем, и в этом заключались ее сила и самый ужасный недостаток. Девушка была готова видеть во всех только хорошее, даже когда там не на что было и смотреть, именно поэтому она оказалась в объятиях Эдмунда – пьяницы и блудника, пообещавшего ради нее отказаться от дурных привычек. Генрих знал, что мужчины, которым невтерпеж, частенько раздают подобные клятвы. Королю ничего не оставалось, как воспротивиться их отношениям. Разумеется, давняя вражда с отцом Эдмунда лишь способствовала королевскому решению. Раньше он ни в чем не отказывал Иоанне, и отношения отца с дочерью омрачились, так никогда и не став прежними. Эдмунд заявил, что сердце его разбито, и вскоре покинул родительский дом, чтобы залечить так называемые душевные раны. Генрих нисколько не сомневался, что вскоре до Иоанны дойдут слухи о его многочисленных любовных похождениях с мелкопоместными дворянками из французской глубинки, однако болвана убили в пьяной драке где-то под Ниццей. Поэтому Эдмунд останется в памяти Иоанны единственной настоящей любовью, а отец – злодеем, навеки разлучившим влюбленных.

Сердце разрывалось на части, когда король был вынужден вмешаться в помолвку дочери, но он обязан ставить государственные интересы выше прихотей собственных детей, несмотря на всю свою отцовскую любовь. По крайней мере, так он считал большую часть своей жизни. Когда в последние месяцы над ним нависла тень смерти, король позволил себе признаться, что нередко путал государственные интересы с собственной гордостью. Да, он раскаивается, но бремя королевского сана не позволяет признаться в этом остальным. Церковь знает, насколько легче становится человеку после исповеди, однако таким людям, как он, этот путь заказан. Единственное, что оставалось, – это позволить жгучему осознанию собственных ошибок и неудач разъедать потаенные уголки его души. Подобно могильным червям, которым очень скоро достанется его тело.

Но дочь задала ему вопрос. Почему он так суров с сыном, наследником престола, когда повсюду воспевают его доброту по отношению ко всем другим? Увы! Что он мог ответить своей драгоценной дочери? Отшутиться? Честно сказать, что причину охлаждения отношений с Ричардом так просто словами не объяснишь? Если посмотреть на это со стороны, он увидит не сына, а темное зеркало. Если уж быть абсолютно откровенным, в Ричарде он видел себя. Ричард, гордый и тщеславный, но в глубине души очень уязвимый, был точной копией молодого Генриха.

Генрих, на собственном опыте познавший, насколько тяжел крест короля, страдал от одиночества и душевной пустоты. Трон оказался тюрьмой, дворец – зверинцем, смотрителями которого служили мелкие дворяне, а их бесконечные интриги были единственным, что оставалось неизменным в постоянно меняющемся мире. Долгий путь, который проделала его душа от безрассудно смелого принца до черствого короля, утомил его больше любого сражения, в котором ему довелось участвовать. Утверждают, что сарацинский Пророк сказал: «Самую главную в жизни битву, самую священную войну человек ведет с самим собой». Генрих убедился, что еретики иногда знают об истинной природе человека больше, чем христианские праведники, которые самодовольно разглагольствуют об идеалах, надежно прикрывшись щитом лицемерия.

Но подобными мыслями он никогда в жизни не сможет поделиться ни с кем, даже с любимой дочерью, само существование которой свидетельствовало о том, что в его жилах еще осталась капля добродетели.

Да, он совсем состарился: не в силах навести порядок даже в собственных мыслях. Девушка задала ему вопрос. Что ж, она получит ответ – такой, какой он может дать.

– Я хочу защитить Ричарда от дворян, – после паузы произнес король. – Они набрасываются всякий раз, как только почуют слабину. Если Ричард не будет вести себя как настоящий мужчина, он не сможет стать королем. Однажды утром ему придется забыть о ласковых объятиях дам, ибо он проснется с кинжалом в груди.

Иоанна как-то странно посмотрела на отца. Ее синие как небо глаза, казалось, проникли ему в самую душу, глубже, чем цепкие когти Азраила. [34]34
  Азраил – ангел смерти в мусульманской традиции, а также в иудаизме.


[Закрыть]Хм, возможно, именно поэтому он еще жив, к явному недоумению врачей. Ангел ищет душу, чтобы вырвать ее из бренного тела, но Генрих сомневался, что после долгих лет, проведенных на троне, у него осталась душа. А уж если осталась, дочь увидит, где она прячется, и, несомненно, не выдаст эту тайну.

– Ричард молод, – согласилась Иоанна. – И возможно, безрассуден. Но было бы лучше, если бы ты выказывал веру в сына, нежели на каждом шагу порочил его. Многие люди становятся тем, чем хотят их видеть отцы.

В кого она такая мудрая? Явно не в матушку-кликушу. Да и сам он не мог похвастаться проницательностью. Генрих стал мудрее, усваивая жестокие уроки жизни, учась на собственных ошибках. Но в Иоанне была искра, которой не мог похвалиться ни он сам, ни его предки.

– Дорогая, иногда мне кажется, что я бы сделал для Англии большое благо, если бы отстранил обоих – и Ричарда, и Джона – и водрузил бы корону на твою головку, – сказал он, почти не шутя. Эта мысль в моменты отчаяния уже не раз приходила ему в голову, но он понимал, что народ еще не готов к тому, чтобы женщину открыто наделяли такой властью. Хотя всем было известно, что на самом деле королевством посредством интриг и сплетен правят придворные дамы.

Иоанна засмеялась, и король удивился: уже давно он не слышал, чтобы она так от души веселилась. Глаза Генриха заблестели, когда он услышал забытый звук. Как бы он хотел вечно слышать переливы ее голоса, видеть на ее щеках горящий румянец! Осознавая, что любой его вздох может оказаться последним, король научился ценить каждое драгоценное мгновение жизни как божественный дар.

– Оставь корону себе, отец, – смеялась Иоанна. – Я бы тотчас отказалась. Власть меня не прельщает. – Она помолчала, огонек в глазах потух. – Я не мама.

Генрих почувствовал, как вскипела кровь при упоминании об Элеоноре Аквитанской – женщине, которая делила с ним ложе, шептала под одеялом ласковые слова, а сама замышляла заговор, направленный на его свержение. Королеву-изменницу заключили в замок Шинон, и вот уже четырнадцать лет она пребывала там после неудавшейся попытки низвержения короля. По сути Генрих воспитывал детей один, без жены. Так стоит ли удивляться, что они выросли такими?

Но эта мысль тут же вылетела из головы и забылась, когда вмешалась история, в последний раз неотвратимо перевернув его мир вверх ногами. Кто-то бесцеремонно распахнул тяжелые двери бальной залы, музыка тут же стихла. По толпе танцующих пробежал тревожный ропот, все повернулись, чтобы посмотреть, что происходит. Сначала Генрих ничего не мог разглядеть из-за стоящих перед ним людей, но потом заметил, как со своего места вскочил Джон, в широко раскрытых глазах которого читалась тревога. Толпа знатных гостей расступилась, освобождая проход к трону, и Генрих увидел человека, от одного присутствия которого ему стало страшно.

В дверном проеме стоял итальянец в одеждах из черного и красного бархата, украшенных папским гербом. Посланец Ватикана, прибывший столь внезапно. По мрачному выражению, застывшему на лице бородача, Генрих догадался: какие бы новости ни привез этот гонец, они изменят ход истории его народа. Вероятнее всего, к худшему.

Посланец пересек длинную залу с решительностью человека, не привыкшего робеть перед королями. Чего ему робеть? Он целые дни проводит близ самого наместника Христа на земле. Ни один земной монарх не мог вселить робость в сердце человека, живущего в самом центре Царствия Небесного. Гонец остановился перед королевским возвышением и отвесил неглубокий поклон.

– Ваше величество, я принес весть из Рима. От его святейшества, – возвестил посыльный голосом холодным и суровым, как скалы Нормандии. Генрих понял: добра ждать не придется. Посланник обошелся без долгих формальных предисловий, не стал возносить хвалу Всевышнему и готов был сразу перейти к сути дела. Все присутствующие на балу, похоже, тоже пришли к такому выводу, потому что начали взволнованно перешептываться. Казалось, новость, которую посыльный привез, проскакав через всю Европу, грозила потонуть во все возрастающем тревожном ропоте и догадках.

Генрих с трудом встал на ноги. Иоанна мягко придержала отца за руку, чтобы он опирался на нее, стоя перед этим предвестником бури. Генрих поднял руку – и внезапно перестал быть просто немощным стариком. Он снова стал королем Англии, не только по титулу, но и по манерам и деяниям.

– Молчать! – Его отрывистый приказ, как бич, ударил по толпе – знать тут же замолчала. – Говори, посланник Ватикана. Страна ждет слова.