Текст книги "Тень мечей"

Автор книги: Камран Паша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Глава 31
РОЖДЕНИЕ ШПИОНА

Мириам следовала за неприветливым стражем-французом по лабиринту из выцветших палаток, сшитых из холста в красную полоску, и более топорных убежищ из шкур убитых верблюдов и коз. Она остро ощущала на себе сотни голодных мужских взглядов, пока шла по лагерю крестоносцев. На ней была черная чадра бедуинок и мешковатая персидская одежда, известная как бурка. Впервые Мириам была благодарна этому примитивному одеянию за то, что оно скрывало ее от посторонних глаз. Заросшие и немытые мужчины следили за каждым ее шагом, как будто надеясь хоть одним глазком взглянуть на женщину, но их постигло разочарование. Угрюмый страж, которого к ней приставил Уильям после их драматического приезда в начале недели, рявкал на зевак и что-то недовольно бормотал в косматую каштановую бороду. Свой обнаженный меч он держал наизготовку, на случай если у кого-то из солдат настолько засвербит в паху, что он решится на неразумный поступок.

Но их не тронули. По лагерю разнеслась весть о том, что язычница помогла спасти жизнь короля Англии, и никто, по крайней мере, из тех, кто прибыл вместе с Ричардом Львиное Сердце к берегам Палестины, не решился бы навлечь позор на свою голову, коснувшись этой женщины. Хотя Мириам неприятно резанула мысль: в мерзких актах самоудовлетворения, к которым, похоже, привыкли мужчины во всем мире, эти варвары будут представлять ее образ.

Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда они подошли к огромной грязной палатке, служившей одной из главных уборных в лагере. Она была сшита из тяжелой черной материи и натянута на толстые бревна, на которых так и кишели тучи мерзких насекомых. Мириам терпеливо ждала снаружи, пока страж, засунув голову внутрь, проверял, не справляет ли там нужду кто-нибудь из солдат. Мириам зажала пальцами нос, чтобы не вдыхать отвратительную вонь, исходившую из ям внутри палатки.

Поскольку страж на мгновение отвлекся, Мириам обратила внимание на расположенную неподалеку палатку в синюю полоску. Она стояла в стороне, пологи ее мрачно трепетали на морском ветру, поблизости не было ни солдат, ни стражи. Разумеется, ее охранник-француз с гнилыми зубами и зловонным дыханием даже не догадывался, что маленький шатер был истинной целью ее сегодняшнего путешествия.

У входа в уборную показался ее провожатый. Похоже, его нисколько не смущало тошнотворное зловоние, которым был пронизан воздух. Вероятно, его нос привык к этому «аромату», потому что его собственная потная кираса «благоухала» не меньше.

– Поторопись, еврейка, – проворчал он. – Справляй нужду и пошли.

Страж занял свой пост у палатки, широко расставив ноги и обнажив меч, – готовый дать отпор любому незваному гостю. Мириам кивнула и вошла внутрь, отбросив потертую занавеску, висевшую у входа. Это было новшество, введенное смущенным Уильямом, чтобы обеспечить ей уединение, но сегодня вечером она должна была сослужить другую службу.

Внутри палатки было темно, хоть глаз выколи, лишь через небольшие прорехи в крыше пробивался тусклый лунный свет. Благодаря ему можно было различить ряды вырытых в земле ям, которые служили «хранилищем» солдатских испражнений. Мириам приподняла подол и осторожно обошла ямы, которыми была изрыта земля. Из некоторых доносились легкие, быстрые звуки, и Мириам поняла, что там кишат тараканы, жуки и другие паразиты.

Несмотря на всю осторожность, она почувствовала, как ступила деревянными сандалиями в кучу экскрементов, которые какой-то пьяный солдат оставил на земле между предназначенными для этого ямами. Она прикусила губу и попыталась подавить отвращение, когда вытащила ногу и быстро вытерла ее о сухую землю, чтобы очистить пальцы ног от большей части фекалий.

Она не могла позволить, чтобы подобная мелочь встала у нее на пути. Сегодня на нее возложена миссия, которая, как надеялась Мириам, поможет ее народу сокрушить эту орду варваров до того, как она выберется из песчаной ловушки Акры.

Осторожно пробираясь по уборной, девушка нашла то, что искала – небольшую прорезь в самом дальнем углу палатки (она сама разодрала ткань острыми ногтями за день до этого). Мириам пальцами раздвинула прорезь ровно настолько, чтобы просунуть в нее голову, и огляделась. Никого.

На это она и рассчитывала. В течение нескольких дней Мириам пристально следила за лагерем и пришла к выводу, что армия франков живет строго по расписанию. Через полчаса после захода солнца все солдаты собираются на берегу у огромных костров, чтобы поесть и пожаловаться на судьбу, завести песни, прославляющие их прошлые и будущие победы над злобными сарацинами. Сейчас она слышала, как над берегом, у подножия холма, где и располагалась эта уборная, разносится эхо тысячи голосов. Пробил ее час.

Мириам, глубоко вдохнув и тихо помолившись Всевышнему, который, возможно, не услышал ее, опустилась на колени и выползла через дыру в палатке. Оказавшись снаружи, она посмотрела направо и налево – никого. С бешено колотящимся сердцем Мириам побежала к одинокой палатке, которую приметила раньше. Краешком глаза она увидела своего стража, стоящего спиной к входу в уборную. Девушка понимала: он в любой момент может повернуть голову и увидеть ее. Мириам побежала быстрее, осознавая, что если ее поймают бродящей по лагерю в одиночестве, то ей не жить, – даже несмотря на многочисленные, заранее придуманные оправдания.

Через несколько секунд, показавшихся целой вечностью, она уже была у палатки, которая, исходя из ее пристальных наблюдений, служила местом встречи Ричарда и военачальников Конрада. Она видела, как сюда входил Уильям с другими полководцами, чтобы, по всей вероятности, обсудить стратегические вопросы, и отчаянно надеялась, что найдет внутри нечто, что поможет ее народу в борьбе с варварами.

Мириам приблизилась к входу в маленькую палатку и замерла. Изнутри пробивалась тонкая полоска света, а потом она услышала кое-что, заставившее ее сердце замереть. Голоса! Она почувствовала, как кровь отлила от лица. За минувшие дни Мириам заметила, что во время ужина палатка всегда пуста, поскольку военачальники присоединяются пировать к своим солдатам и по-приятельски прохаживаются среди них. Но сегодня вечером некоторые задержались, чтобы продолжить плести свои бесконечные интриги против султаната.

От страха у нее внутри все похолодело, а ноги, казалось, приросли к земле. Несмотря на то что Мириам, услышав мужские голоса, которые становились все громче, понимала, что сюда идут, она не могла сдвинуться с места. В тот миг, когда тень одного из обитателей палатки легла на порог, в Мириам проснулся инстинкт самосохранения. Словно увязшая в липком древесном соке муха, которой удалось вырваться, Мириам отступила назад и спряталась за палаткой. Именно в этот момент из нее вышли двое мужчин. Одного она несколько раз видела вместе с Уильямом: светловолосый и безбородый, с заметно выделяющимся на румяном лице носом картошкой, он командовал отрядом в армии Ричарда. Второй человек, с темным из-за длительного пребывания на солнце загаром и густыми рыжими усами, был по виду уроженцем Палестины. Мириам догадалась, что это воин Конрада, потомок одного из мародеров, которые вторглись сюда век назад.

Мужчины громко спорили, но Мириам была слишком увлечена тем, чтобы остаться незамеченной, и не прислушивалась к содержанию их разговора. Она прислонилась спиной к палатке, мучительно осознавая, что ее черные одежды резко контрастируют с яркой полосатой расцветкой палатки. Если они посмотрят чуть правее, то сразу же увидят ее и, скорее всего, тут же казнят на месте как шпионку.

Но ведь шпионкой она и хотела стать, во всяком случае, сегодня. Именно в этот момент Мириам с все возрастающим трепетом вдруг поняла, что в этой игре она даже не новичок – она просто дура. Мириам прочитала слишком много приключенческих историй в книгах, которые покупала на каирском базаре. Но в отличие от удивительных рассказов о похождениях Али-Бабы ей на помощь не прилетит волшебная птица, не появится покорный джинн. И сейчас ее импульсивный характер приведет к мучительной гибели.

Но, как ни странно, мужчины продолжали спорить, поглощенные обсуждением интриг и козней. Вскоре их силуэты скрылись в темноте – они присоединились к своим пирующим собратьям, чтобы полакомиться грязным боровом и другими омерзительными европейскими деликатесами. «Наверное, Бог все-таки существует», – подумала Мириам, облегченно вздохнув и вновь обретя способность к здравомыслию, когда прошел страх за собственную жизнь.

Мириам взглянула на уборную, расположенную на скалистой равнине всего в пятидесяти шагах. Страж был на месте, но она знала, что вот-вот, как только его нос уловит запах жареного мяса, у него заурчит в животе. Пока же французы создавали впечатление очень терпеливой нации.

С одной стороны, Мириам хотела пробежать по полю и пробраться назад в уборную, с другой, у нее все же оставался шанс. Это было чистое безумие, однако она еще могла прислушаться к голосу разума и, сохранив для себя возможность побега из этого логова чудовищ, вернуться в свою мягкую уютную постельку в Иерусалиме.

Но ее взгляд был прикован к входу в небольшую палатку, где хранились великие тайны. Судьба миллионов людей могла зависеть от того, что хранилось внутри этой маленькой неприметной палатки. Как будто подталкиваемая неведомой силой, Мириам помимо воли стала двигаться к входу. Девушка проскользнула внутрь, и на ум пришло отдаленное, но тревожное воспоминание: один из древнегреческих мифов, которые прочитала в детстве. О женщине по имени Пандора…

Мириам осмотрелась. Это был, как и казалось снаружи, небольшой, скудно обставленный шатер. Возле входа стоял прямоугольный стол из кедра, вокруг него – несколько стульев, некоторые с поломанными ножками. Сверху свисала бронзовая масляная лампа, привязанная веревкой к изъеденному, поддерживающему центр шатра столбу.

Мириам медленно подошла к столу и замерла, сердце в очередной раз учащенно забилось. На полированной поверхности стола были разбросаны военные документы на различных языках. Это было потрясающе! Она увидела бумаги на французском и итальянском, но остальные, казалось, были написаны витиеватым шрифтом, в котором она интуитивно узнала византийский греческий. Также на столе была разложена большая пергаментная карта, на которой относительно точно были обозначены границы Палестины, Сирии и Египта. В карту были воткнуты разноцветные гусиные перья – Мириам догадалась, что они, скорее всего, указывают на расстановку сил вражеской армии крестоносцев.

Мириам почувствовала, как одновременно ликует и волнуется сердце. Здесь – кладезь информации, которая может иметь решающее значение в военных планах франков. Но она не солдат и не может оценить, что на самом деле представляет первостепенную важность. А время работает против нее.

Мириам понимала, что и так слишком долго испытывает судьбу, поэтому решила схватить хоть что-нибудь, лишь бы привезти документы полководцам Саладина. Остается лишь надеяться, что ее трофей будет иметь стратегическое значение. Взгляд ее упал на кипу пергаментов на французском языке, и она ощутила, как тревога перерастает в страх. У нее не было времени читать документ полностью, но и мимолетного взгляда было достаточно.

Мириам свернула бумаги в трубочку и сунула под свою длинную паранджу. Осторожно подошла к входу и выглянула наружу. Никаких признаков присутствия посторонних солдат, но ее страж уже начал нервно прохаживаться перед уборной. Когда он на мгновение повернулся к ней спиной, Мириам выскочила из палатки и молнией бросилась к тыльной стороне уборной.

Сердце дико колотилось в груди, разум отказывался понимать, что ей удалось осуществить настолько плохо спланированный и глупый шаг. Когда она быстрее ветра неслась к зловонным выгребным ямам, которые казались ей желаннее, чем райские сады, девушка поняла, что улыбается под паранджой подобно школьнице.

Впервые за многие годы Мириам почувствовала себя живой.

Глава 32
МЕЖДУ ЛЮДЬМИ ЧЕСТИ

Маймонид осторожно ступал по песчаным берегам Акры, стараясь не набрать в кожаные сандалии серого прибрежного ила, но все его попытки претерпели неудачу. В молодости он и внимания не обратил бы, если бы мелкая галька натерла ему ноги. Но в преклонном возрасте даже такое незначительное раздражение вызывало воспаление его дряблых мышц.

Морщась от нарастающего раздражения, раввин взглянул на Уильяма, непринужденно шагавшего рядом с ним. Ба! Однажды юноша узнает, насколько драгоценен в жизни повседневный уют, если с годами удобств становится все меньше и меньше. Разумеется, при условии, что воин проживет достаточно долго, чтобы испытать разрушительную силу старости.

Маймонид почувствовал сожаление при мысли о том, что молодой человек погибнет, – а его ли это удел? Перед внутренним взором раввина предстала печальная картина: красивый рыцарь лежит на залитом кровью поле боя, его сетчатая кольчуга разрублена беспощадным ударом ятагана. Подобный конец ожидает каждого, кто посвятил свою жизнь служению богу войны, и обычно Маймонид не испытывал сострадания (даже как врач) к тем, чья миссия заключалась в том, чтобы убивать и быть убитым.

Но за несколько дней раввин хорошо узнал этого молодого человека и понял, что он совсем не похож на вражеского воина, каким его обычно представляют. Уильям не был ни жесток, ни высокомерен в отличие от большинства франков, с которыми, к огромному огорчению, Маймониду пришлось встретиться в лагере варваров. Этот рыцарь был совершенно другим по своей натуре – учтивым, добрым и справедливым, но при этом Маймонид собственными глазами видел – еще в их первый день в Акре, – насколько опасно гневить Уильяма. Рыцарь оказался начитанным человеком, он цитировал Библию и высказывания некоторых классических греческих философов. Это было удивительно вдвойне, учитывая, что большинство франков с трудом грамотно разговаривали, еще меньше – умели писать и читать.

В Уильяме раввин увидел луч надежды для христианского мира. Если людям, которые ценят знания и мир между племенами Адама больше, чем завоевания и власть, будет позволено свободно излагать свои мысли, дабы тронуть сердца собратьев словом, то у Европы есть шанс на будущее. Но Маймонид сомневался. Золотая эра Запада канула в Лету, и маловероятно, что такие, как Сократ и Аристотель, вновь родятся в этих темных отсталых странах.

Маймонид едва не упал, потому что его нога наткнулась на острый камень, слишком большой, чтобы проникнуть в крошечные прорези его сандалий. Уильям схватил старика за руку, помогая ему удержать равновесие. Маймонид благодарно улыбнулся, рыцарь кивнул в ответ. Они едва перебросились парой слов во время этого похода на берег, где в самом разгаре было вечернее пиршество. Мириам с Маймонидом не разрешалось трапезничать с крестоносцами, что полностью устраивало иудеев; им приносили еду в едва освещенную – и строго охраняемую – палатку, где хранился провиант. Сейчас эта палатка служила временным пристанищем евреев в лагере неверных. Но сегодня, скорее всего, их последний вечер в компании франков, и поэтому Уильям галантно предложил старику прогуляться, побыть подальше от тесной каморки и пронзительных взглядов стражей Конрада.

Легкий морской ветерок холодил и ласкал морщинистые щеки старика, соленый воздух, словно нежный любовник, трепал его курчавую бороду. Здесь, на берегу, под шум прибоя, эхом отдающегося в ушах, раввин чувствовал себя покойно. Что, разумеется, было лишь иллюзией. Маймониду удалось спасти жизнь вражеского короля, но он подозревал, что Ричард ответит за добро кровью и мечом. Было ясно, что молодой король рассматривает полное уничтожение своих врагов как единственный способ смыть с себя бесчестие за спасение собственной жизни. Такова Цена ущемленной гордыни, и это совсем не удивительно. Гордыня – первейший грех, родившийся еще до появления человека, когда Люцифер отказался признать господство Всевышнего.

За гордыню Адама изгнали на грешную землю, наполненную мучительной скорбью и пугающей красотой. Гордыня – это человеческая сущность, текущая в людских жилах; она гуще и горячее самой крови.

Маймонид остановился, увидев впереди стражника, которого Уильям приставил охранять Мириам. Солдат с каштановой бородой раздраженно вышагивал взад-вперед перед трепещущей на ветру черной палаткой, которая, насколько знал раввин, служила уборной. Его племянница до сих пор не выходила? Он почувствовал, как сердце тревожно защемило. Может, Мириам заболела, подхватив одну из многочисленных болезней, которые, словно армия голодной саранчи, распространялись по грязному лагерю?

Уильям тоже увидел стражника и поспешил к нему. Однако страж не заметил ни раввина, ни рыцаря и подошел к занавеске, которая обеспечивала уединение, с явным намерением отбросить ее в сторону, чтобы выяснить причину длительного отсутствия девушки.

– У тебя было достаточно времени, еврейка! – выкрикнул страж, когда приблизился к самодельной ширме. Маймонид почувствовал, как в его душе вспыхнули гнев и стыд. Старик не желал видеть, как этот вонючий мужлан унижает его племянницу, но он был не в силах вмешиваться.

Да в этом и не было нужды. Уильям подлетел к стражу и крепко схватил его за руку.

– Что ты намерен сделать? – холодно поинтересовался он, и Маймонид почувствовал, как у него по коже побежали мурашки. Этот же тон старик слышал в ночь, когда Уильям отправил на тот свет невезучих стражей у королевского шатра.

Угроза в голосе рыцаря возымела действие и на солдата.

– Мой господин, еврейка там уже давно, – явно испугавшись, ответил он. Его голос дрожал. – Я боялся, что она замышляет недоброе…

Уильям резко, так что Маймонид не успел и глазом моргнуть, правой рукой, на которой все еще находилась латная перчатка, сильно ударил солдата по лицу.

– Пока сидит на корточках над дыркой? Ты отвратителен.

У стража из уголка губы сочилась кровь, но он даже не пытался защититься от второго удара.

– Мой господин…

Уильям схватил испуганного солдата за грязный малиновый плащ.

– Еще слово – и я заставлю тебя испражняться прилюдно, на глазах у целой армии. А теперь убирайся!

Смущенный страж низко поклонился Уильяму. Он настолько был сбит с толку происходящим, что даже отвесил поклон Маймониду, забыв, что перед ним безбожник и враг. Потом он молча поспешил туда, где горели костры и лились песни, где его ждали более понимающие товарищи.

Уильям, наблюдая за тем, как он уходит, покачал головой, а потом повернулся к стоящему рядом с ним старику.

– Прошу прощения, ребе, – мягко извинился он. – Мне стыдно называть таких людей христианами.

Маймонид взглянул в серые глаза молодого человека – разгневанные, не по возрасту серьезные, выражающие силу характера. Он решил, что настало время разгадать загадку, которая тяжелым грузом легла на его сердце в тот момент, когда он увидел в Уильяме скорее друга, нежели врага. Возможно, здесь, на пустынном берегу, вдалеке от его собратьев-франков, рыцарь ответит честно.

– Не сочти за дерзость, но позволь задать тебе личный вопрос, сэр Уильям.

Казалось, подобная прелюдия напугала рыцаря. Он долго вглядывался в добродушное лицо раввина, прежде чем продолжить разговор.

– Ты спас жизнь моему королю, – сказал Уильям. – Спрашивай, и я обязательно дам тебе ответ.

Маймонид собрался с духом. Понимая, что он, вероятно, заходит слишком далеко, раввин тем не менее чувствовал, что между ними установилось достаточно прочное взаимопонимание, позволяющее коснуться запретной темы. По крайней мере, старик на это надеялся.

– Ты – благородный человек. Зачем ты участвуешь в этой войне?

Конечно, это был простой вопрос, однако Маймонид знал, что ответить на него очень трудно, если только рыцарь не решит отделаться общими фразами.

Уильям стоял с гордо поднятой головой, его длинные каштановые волосы величественно развевались на вечернем ветру. В тусклом свете звезд и полумесяца он был похож на одного из языческих греческих богов – красивого и в то же время печального. А затем он резко опустил плечи, как будто согнулся под тяжестью груза, давно лежавшего на его плечах. Подобно смиренному атланту из древних сказаний сэр Уильям Тюдор явно был рад избавиться от давящего на него бремени.

– Я могу говорить откровенно? Как с человеком чести?

Маймонид кивнул.

– Война неизбежна, – ответил Уильям голосом, в котором звучала скорбь. – Но моя обязанность – удостовериться, что мой народ остается верен лучшим учениям Христа, даже среди крови и смерти.

Раввин понимающе посмотрел на рыцаря. Он слышал, как султан наставлял свои войска, требуя от них строго следовать законам шариата вне поля сражения. Коран запрещает убивать мирных жителей, женщин, детей, стариков. Он запрещает рубить деревья и отравлять колодцы. В ту минуту, когда враг произносит шахаду [62]62
  Первое и важнейшее положение исламского символа веры.


[Закрыть]– декларирует веру ислама: «Ла илаха ил-аллах, Мухаммадун Расул-Аллах» («Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его»), – он становится мусульманином и убивать его запрещено. На деле же эти законы в пылу сражения часто забывались, но раввин по достоинству оценил, что в мире еще остались люди, стремящиеся обуздать омерзительную резню какими-то моральными принципами. К несчастью, без этих законов не обойтись.

– Меня печалит то, что во имя Всевышнего принесено очень много смертей, – сказал Маймонид.

Глаза Уильяма вспыхнули, и на мгновение раввину показалось, что он обиделся. Но во взгляде рыцаря, похоже, скорее пылала страстная вера, нежели злость.

– Дело не в Христе и не в Аллахе, – пояснил он, повысив голос, как будто раскрывал мучительную правду морскому ветру, чтобы тот разнес ее на все четыре стороны света. – Дело в деньгах и власти. В цивилизации, некогда являвшейся центром мира, а сейчас опустившейся до униженного и обедневшего болота.

Маймонида поразила проницательность молодого рыцаря. Он никогда не думал, что франк, каким бы образованным и вдумчивым он ни был, признается самому себе в позорной правде, стоящей за конфликтом, который люди прикрывают священным именем Христа. И почувствовал к Уильяму сострадание. Насколько, должно быть, трудно знать ужасную правду и, будучи связанным узами чести, приближаться к губительному концу.

– Наверное, вам, сыновьям римлян, тяжело наблюдать, как миром правят погонщики верблюдов? – сочувственно произнес раввин. Он действительно понимал чувства Уильяма. Несмотря на то что Маймонид всю свою жизнь прожил среди арабов и был вхож в самые высшие круги мусульманской верхушки, он всегда оставался чужаком. Он – еврей, живущий в Иерусалиме в гостях у другого народа, а не как родной сын, вернувшийся возвести шатер в священных рощах отца своего Авраама. Дивясь торжеству мусульманской мощи, глядя на величественный Львиный дворик в Кордове, на возвышающиеся минареты в Каире или на сверкающую золотом мечеть «Купол скалы», возведенную на месте иудейского храма, Маймонид всегда помнил о своем положении придворного иностранца в мире, где правят люди из другого племени. О положении человека иного вероисповедания.

Живя в постоянной тени Пророка, раввин был вынужден признать, что дни былой иудейской мощи и власти канули в Лету. Однажды его народ уже правил этой землей, где он стоял сейчас, – от самого изумрудного моря до сверкающих вод реки Иордан, и даже дальше. Царство Давида и Соломона, будучи блестящим воплощением мощи и славы в древнем мире, было готово соперничать с величайшими персидскими шахами и египетскими фараонами. Но это навсегда осталось в прошлом. Его народ будет до скончания времен скитаться по земле подобно одинокому страннику. Его будут притеснять на христианском западе и презирать, но все же угрюмо терпеть на исламских землях.

Да, Маймонид понимал, каково жить во власти потерянного времени, времени побед и величия. И, несмотря на свою ненависть к франкам, он осознавал, что эта ужасная война развязана из-за унижения и чувства утраты. Гордыня гуще и горячее крови. И в его венах тоже.

– Возможно, наступят времена, когда запад вернет себе былую мощь, а арабы будут сражаться за то, чтобы возродить былую славу, – бесхитростно заявил Уильям, словно ребенок, страстно желающий получить подарок на праздник и в глубине души знающий, что его родители настолько бедны, что вряд ли могут позволить себе подобное расточительство.

Маймонид улыбнулся. Да, Уильям, хотя и мудр не по годам, все-таки еще мальчишка.

– Мечтать не вредно, друг мой. Мечтать не вредно, – задумчиво произнес старик. Эра христиан близится к концу, так же как и величие евреев. Пожар ислама вспыхнул в арабской пустыне подобно песчаной буре, которая сметает все на своем пути. Уже больше шести сотен лет не остановить потомков Измаила, и до сих пор не заметны признаки того, что они теряют свою поразительную мощь в завоеваниях и распространении. Даже сейчас, пережив вторжение франков в самое сердце своей территории, они в конечном счете одержат победу. Но какой ценой! В этом. Маймонид не сомневался. Всевышний обещал Измаилу, что его народ станет великой нацией наряду с его собратьями по крови – избранниками Божьими, а Он никогда не нарушал обещания, данного сынам Авраама.

Размышления Маймонида прервало появление из недр уборной Мириам. Она удивленно воззрилась на мужчин, но выдавила робкую улыбку.

– Вот ты где! – воскликнул раввин. – Я уже начал волноваться.

Он окинул племянницу пристальным взглядом и встревожился. Она вся вспотела и запыхалась. Может, девушка на самом деле подцепила «лагерный» тиф? Нужно отвести ее в шатер и внимательно осмотреть.

Мириам засмеялась необычно высоким, деланным смехом.

– Просто немного пронесло, дядюшка, – веселилась она, не замечая смущения старика. Необходимо все-таки научить девчонку, чего не следует говорить в присутствии мужчин.

Но Уильям ответил ей улыбкой и чинно поклонился в пояс, словно приветствуя королеву, а не легкомысленную девушку с манерами конюха-бедуина.

– В таком случае, моя госпожа, у нас есть что-то общее.

Маймонид заметил, как зарделась племянница, и почувствовал, как тревожно забилось его сердце, когда она обменялась взглядом с невероятно красивым молодым рыцарем. Маймонид схватил племянницу за руку, увлекая ее от Уильяма в сторону песчаной тропинки, ведущей к основному лагерю.

Завтра они покидают этот безумный мир. Хвала Всевышнему!