Текст книги "Тень мечей"

Автор книги: Камран Паша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

Глава 48
ЗАХВАТ КАРАВАНА

Мириам сидела в крытой кибитке на спине у верблюда. Ехать было неудобно: деревянный паланкин был маленьким и тесным, а красно-зеленые занавески не могли защитить от песка и насекомых. Да и сам одногорбый верблюд шел сильно пошатываясь, отчего к горлу подступала тошнота, как будто она несколько дней путешествовала морем.

Прошло четыре дня с тех пор, как Мириам покинула Иерусалим и роскошный дворец султана, но ей казалось, что уже минул целый год. Ее вооруженная свита выбирала окольные пути к Синаю, идя через бесплодную пустыню Негев. До них дошла весточка о том, что крестоносцы движутся вдоль побережья, поэтому прямой путь через Аскалон будет чреват неприятностями. Это устраивало Мириам. Слишком больно было бы ей видеть тот злосчастный оазис, где убили ее родителей.

Тем не менее она считала путешествие по пустынным дюнам грустным и навевающим тоску. Два дня назад они пристали к торговому каравану бедуинов, и начальник охраны предупредил, чтобы оставшуюся часть пути она не высовывалась из паланкина. Если солдаты, которых султан самолично отбирал для этого вояжа, были готовы умереть, защищая Мириам, то безграмотные бедуины, в чьей компании они сейчас находились, не привыкли путешествовать с женщинами и могли оказаться менее сдержанными в том, чтобы обуздать собственную похоть.

Мириам ужасно разозлилась, услышав это предостережение, высказанное с наилучшими намерениями. Неужели все мужчины – рабы своей похоти? Казалось, вся история человечества сосредоточена вокруг мужчин и их откровенных поисков оргазма. Вероятно, поэтому ее не должен удивлять ислам с его, как правило, искаженной практичностью, обещающей вечное сексуальное вознаграждение воинам, павшим на поле битвы. Похоже, древние мусульмане понимали: нет для мужчины движущей силы сильнее, нежели возможность извергнуть свое семя.

Наверное, именно поэтому такие образованные женщины, как султанша, искали близости и удовольствий с представительницами слабого пола. Мириам совершенно не удивила эта склонность теперь уже умершей соперницы. В Каире она встречала не одну девушку – и среди иудеек, и среди мусульманок, – которые считали, что прикосновение нежных женских рук намного приятнее, чем мычание, потение и брутальная сила, которыми сопровождается соитие с мужчиной. Мириам с иронией думала, что, если им с Саладином (что вполне вероятно) не суждено быть вместе, она в конечном счете утешится в объятиях симпатичной служанки. Признаться, сама мысль о том, что она будет держать в объятиях другого мужчину, казалась ей непостижимой. После жарких ласк султана она сомневалась, что другой мужчина сможет заполнить пустоту в ее сердце.

Ее мрачные размышления о незавидной участи старой девы были неожиданно прерваны резкими криками. Ослушавшись строгого приказа начальника охраны, Мириам приподняла занавеску и выглянула наружу. Жгучее солнце пустыни слепило глаза, и единственное, что она разглядела, была растянувшаяся по пустыне, длинная вереница верблюдов и лошадей, чьи следы тут же заметало песком.

Мириам устремила свой взор в ту сторону, куда взволнованно указывал юноша-бедуин в пурпурной тюбетейке. Вдали, на горизонте, за двумя огромными дюнами, похожими на золотые горы, она увидела вздымающуюся пыль. В тот же миг Мириам почувствовала, как ухнуло сердце. Может, это просто песчаная буря, одна из тех бесчисленных бурь, которые возникают неожиданно и проносятся по пустыне, словно очищающий огонь? Или…

Султанский страж вытащил подзорную трубу и стал всматриваться в поднимающийся столб пыли, который с каждой секундой все приближался и приближался. И потом прокричал те самые слова, которые она так боялась услышать:

– Всадники!

Караван остановился, мужчины вытащили из ножен сабли и приготовили луки. Мириам отчаянно уверяла себя, что это простая предосторожность. Они все еще в глубине султанской территории. Самое худшее, что их ожидало, – это столкновение с бандой головорезов, посчитавших караван легкой добычей. Обычные мародеры вряд ли смогут выстоять в поединке с лучшими воинами Саладина. О другом она запретила себе и думать.

Но Бог-насмешник явно не собирался так легко упускать столь роскошную возможность. Страж, который увидел в подзорную трубу быстро приближающихся всадников, вскоре смог разглядеть этих нежданных гостей. Мириам почувствовала, как сжалось сердце, когда он поднял кулак – знак тревоги.

– У них вышиты кресты! Это франки!

Воины султана тут же принялись за дело. Всадники со всех сторон окружили караван, заняв оборонительную позицию и вскинув луки наизготовку. С выжженных песчаных дюн, словно рой жуков-скарабеев, чье гнездо по глупости разворошили, спустилась конница франков, которую сарацины тут же встретили градом стрел. Однако конница продолжала приближаться.

Мириам, приподняв краешек занавески в своем паланкине, изумленно наблюдала, как тихая пустыня превращается в бурю страданий и смерти. Численность противника вчетверо превосходила численность ее стражей, оказавших яростное сопротивление. Обстрел на расстоянии уступил место рукопашной, в ход пошли сабли, булавы, топоры. Но все было напрасно. Золотистые песчаные дюны вскоре покрылись тошнотворными темно-красными лужами крови и внутренностями воинов Саладина, отправленных к праотцам. Сражение продолжалось считанные минуты.

Понимая, что они проиграли, купцы-бедуины обессилено пали на колени перед отрядом франков. Она слышала, как что-то кричал один из них, скрюченный древний старик, вероятно вождь племени, обращаясь к подъезжающим крестоносцам. И указывал в сторону ее верблюда.

От осознания неминуемого по спине пополз холодок. Ее предали. При первых признаках опасности Мириам вытащила кинжал из потайного отделения своего мешка. Она крепко сжимала его в руках, слыша, как лошади франков поскакали к ее испуганному верблюду. У Мириам не было шансов скрыться – они находились посреди Негев, на границе с пустынным Синаем. Бежать было некуда. Но борьба – не единственный выход из этого тупика, она поклялась себе, что никогда не дастся в руки крестоносцев. Она лишит их удовольствия сделать с ней то, что они сделали с ее матерью.

Занавеска была сдвинута в сторону, и Мириам оказалась лицом к лицу с ухмыляющимся чернобородым рыцарем со сверкающими голубыми глазами. Не раздумывая ни секунды, она набросилась на рыцаря и вонзила свой кинжал прямо в его левый глаз. От крика, похожего на крик задыхающейся женщины, которая умирает в мучительных родах, заложило уши. Ослепленный франк упал с лошади.

Мириам удалось вырвать окровавленный кинжал из глазницы рыцаря, прежде чем тот упал. Она приказала себе сделать это, пока не сдали нервы. Мириам подняла кинжал и направила себе прямо в сердце, молясь Богу своего народа, чтобы дал ей смелости следовать по пути мучеников Масады. [66]66
  Древняя крепость, которая находится вблизи израильского города Арад.


[Закрыть]

Мириам так никогда и не узнала, смогла бы она наложить на себя руки. В это мгновение паланкин упал вслед за подстреленным испуганным верблюдом, на котором она сидела. Кинжал выпал, Мириам вывалилась из паланкина. Девушка больно ударилась о песок и скатилась по серой дюне. Она попыталась за что-нибудь ухватиться, но в руках оказывался лишь зыбучий песок.

Она вставала и с криком отчаяния падала. Она летела в пещеры Аиды, мимо ворот Персефоны и Цербера, к забвению, которому нет имени, пока ее не поглотила чернота…

Глава 49
В ЛОГОВЕ ЛЬВА

Известие о небывалом успехе диверсионного отряда ошеломила Ричарда. Отряд из Арсуфа – нового места дислокации армии крестоносцев – был послан в самое сердце Палестины, чтобы разведать степень обороноспособности Саладина. Отряд, не встретив активного сопротивления, успешно продвинулся на юг до пустыни Негев. Очевидно, после унизительного поражения при Арсуфе султан подтянул основные силы к Иерусалиму и выстроил оборону вокруг Священного города, оставив южные подступы относительно незащищенными. Именно на это и рассчитывал Ричард Львиное Сердце.

Вскоре король получил известие о том, что диверсионная группа захватила пленницу из свиты Саладина. Ричард был вне себя от радости. По словам бедуина, который сдался на милость крестоносцев, эту девушку – любимую женщину в гареме Саладина – везли в Египет ради ее собственной безопасности (разумеется, Саладин не знал, что Египет из-за этой войны вот-вот утратит свой статус «тихой заводи», но очень скоро ему придется это узнать). Захват его любовницы – манна небесная. Если Саладин не стал выплачивать непомерный выкуп за тысячи безликих подданных из Акры, он, скорее всего, станет сговорчивее, если речь пойдет о его приближенных, особенно о женщине, которая делит с ним ложе. Такова уж человеческая природа – люди горы перевернут, чтобы защитить своих любимых, но и пальцем не шевельнут, чтобы спасти незнакомого человека, даже вопреки законам Божьим и человеческим.

Поэтому Ричард, входивший в командный шатер, где он собирался допросить шлюху, раздвинувшую ноги перед безбожником, весело насвистывал, думая о неожиданном подарке. Но когда связанная, окровавленная пленница предстала пред ним, он чрезвычайно удивился. Это была красавица еврейка, та самая, которая выхаживала его, когда душа Ричарда едва не улетела на небеса. С тех пор как девушка уехала, он много думал о ней, когда оставался один, и, признаться, даже не надеялся еще раз увидеть ее. И узнать, что в своем услужении султану она дошла до постели.

При виде этой стоящей на коленях девушки с копной иссиня-черных волос, со связанными грубыми веревками руками и лицом в сильных кровоподтеках Ричард почувствовал внезапную вспышку гнева, опалившую его сердце. Он убеждал себя, что это всего лишь праведное негодование, причиной которого стало жестокое обращение с высокородной дамой. Он никогда бы не признался себе (возможно, только в самых потаенных уголках души), что его гнев порожден ревностью, возникшей при мысли о том, что Мириам лежала в объятиях Саладина. Честно говоря, Ричард так редко испытывал любовную зависть, что раньше, вероятно, и не узнал бы девушку, даже если бы ее зеленые глаза коготками рвали его сердце на части.

– Развяжи ее! – крикнул он командиру тамплиеров, который привел пленницу. – Принесите даме воды!

Разгневанный тон Ричарда явно сбил с толку испуганного воина, надеявшегося заслужить милость своего короля. Он услужливо поклонился и бросился выполнять приказ. Одним быстрым движением ножа потный бретонец разрезал путы, стягивающие запястья девушки, и протянул ей позолоченную чашу, которую взял со столика, что стоял слева от Ричарда.

Мириам дрожащими руками схватила ее и стала жадно пить. Ричард, глядя на обессилевшую пленницу, почувствовал, как на него вновь накатывает волна ярости, и ему стоило больших усилий, чтобы сдержаться и тут же, на месте, не обезглавить тамплиера. Солдат, по-видимому, догадался, что его триумфальный захват одной из женщин Саладина имеет не такой успех, на какой он рассчитывал, поэтому стал пятиться к выходу из шатра. Несколько раз виновато поклонившись, он удалился, так и не поняв, в чем же его провинность.

Ричард Львиное Сердце пристально смотрел на девушку, чье лицо то и дело возникало в его памяти с того самого момента, как он очнулся от лихорадки. Даже с подбитым глазом и счесанными, грязными щеками она оставалась божественно красивой.

– Я прошу прощения, моя госпожа, – произнес он, протягивая руку, чтобы помочь ей встать. – Мои солдаты – грубые животные.

Мириам окинула Ричарда долгим взглядом. Он видел в ее изумрудных глазах страх и замешательство.

– Король меня помнит? – спросила она по-французски с тем странным акцентом, который Ричард считал необъяснимо соблазнительным.

Он мягко улыбнулся. Лучше, чем она думает.

– Как я мог забыть? Ты спасла мне жизнь, Мириам.

Еврейке удалось подняться, хотя Ричард заметил, что ей больно стоять. Ему доложили, что девушка упала с верблюда и была ранена во время захвата каравана. Но если он узнает, что его солдаты хоть пальцем к ней прикоснулись, их ждет ужасное возмездие.

Мириам расправила плечи и с достоинством, на какое только была способна в подобных обстоятельствах, встретилась взглядом с королем.

– В таком случае услуга за услугу?

Ричард знал, что она считает его убийцей и варваром. Возможно, в чем-то она была права. Но он рассчитывал, что сможет показать и другие стороны своей души.

– Никто тебя пальцем не тронет, – произнес Ричард и галантно, как он надеялся, поклонился. Этот поклон девушка, по-видимому, сочла неуместным манерничаньем. – Клянусь Христом.

Мириам ухватилась за деревянный стул, стоящий у стола, – от слабости и боли у нее подкосились ноги. Но голос ее оставался сильным и уверенным.

– Отпусти меня.

Боже, если бы все было так легко – в любви и на войне!

– Не могу, моя госпожа. Ты прекрасный лекарь, но бездарный шпион.

Мириам побледнела.

– Не понимаю, о чем речь.

Ричард повернулся к ней спиной, не желая слушать возражений, и выглянул из шатра. Шатер был разбит прямо у стен Арсуфа, посреди оливковой рощи, которую сейчас истребляли десятки его солдат, выкапывая новый оборонительный ров вокруг крепости.

– Думаю, что понимаешь. Но это дело прошлое.

Он услышал, как к нему подошла Мириам. Положила руку на его плечо. Довольно дерзкий поступок для пленницы, подумал Ричард, но понял ее игру.

– Пожалуйста, позволь мне послать весточку моей семье в Иерусалим. – Ее голос стал выше, в нем зазвучала особая женская мелодика. От беспомощности она явно пыталась манипулировать им с помощью женских чар. Неужели и с султаном она играет в такие игры?

Ричард прикусил губу, почувствовав, как внутри вновь закипает ревность.

– А своему любовнику Саладину?

Мириам промолчала. Ричард повернулся к пленнице. Ее лицо окаменело, а глаза стали холодными, как льдинки. Ее взгляд не походил на взгляд человека, удивленного смехотворностью подобного предположения. Скорее на ледяной взгляд оскорбленной женщины, когда мужчина бестактно вмешивается в ее личные дела. Ага, значит, это – правда! Что ж, по крайней мере, у него есть объяснение странным слухам, которые выведали его солдаты у пленных бедуинов о волнениях, вспыхнувших при дворе Саладина.

– Все королевство судачит о таинственной девушке, появление которой привело к низвержению султанши, – сказал Ричард. – Должен признаться, я никак не ожидал, что этой ведьмой окажется та же самая девушка, которая так заботливо выхаживала умирающего короля.

Мириам вздрогнула, но потом, как заметил Ричард, к ней вернулось самообладание. Она должна была бы испугаться его, всей ситуации в целом, но эта еврейка изо всех сил старалась не терять хладнокровия.

– Если тебе известно о моих отношениях с султаном, тогда ты должен понимать, что он придет в ярость, узнав о захвате каравана.

Ричард беззлобно рассмеялся. Ее несдержанная натура за эти месяцы не изменилась. В любом случае упоминание о любовной связи с султаном, казалось, лишь вселило в нее мужество.

– Надеюсь, что так и будет, – честно признался Ричард. – Обозленные мужчины, особенно влюбленные, редко руководствуются здравым смыслом. На войне же постоянно отвлекающегося врага легко сломить.

Маска надменного безразличия вмиг слетела с лица Мириам, и король увидел лютую злобу в девичьих глазах. Ричард не собирался – ни за какие деньги – отдавать такую удивительную пленницу, и быстрый ум Мириам тут же оценил реальную обстановку. Неужели ей хватит духу в порыве гнева напасть на него? Но Мириам, надо отдать ей должное, взяла себя в руки. Правда, с большим трудом.

– Что ж, коль ты остаешься у нас, давай обсудим, как тебя устроить на новом месте, – сказал Ричард, беря ее за руку. Когда Мириам не сдвинулась с места, он повернулся к ней и с холодной улыбкой добавил: – Знаю, что ты долгое время жила с язычниками, но там, откуда я родом, считается тяжким преступлением со стороны гостя создавать неоправданные трудности хозяину. Надеюсь, ты это запомнишь.

Мириам прекратила сопротивляться и последовала за Ричардом. Король заметил, как она внимательно осмотрела лагерь и прилегающую к нему территорию, пока он вел ее к воротам Арсуфа, в тюремную камеру, которая уже ждала пленницу внутри крепости. Он видел, что девушка пытается запомнить все и сразу в надежде каким-то образом выбраться из этого затруднительного положения.

Ричард Львиное Сердце подавил улыбку. Он с изумлением чувствовал, что месяцы, проведенные в компании этой особы, станут незабываемыми. Сколько раз и какими изощренными путями она попытается бежать? И сколько бессмысленных попыток ее спасти предпримет влюбленный Саладин? Что ж, нужно быть готовым ко всему. Разумеется, у Ричарда и в мыслях не было причинить девушке вред, но султану знать об этом необязательно. Во всяком случае, тревога Саладина о здоровье и благополучии Мириам скоро затмит новая напасть, которую Ричард собирался наслать на сарацин. Это неожиданное нападение приведет к краху не только Иерусалима, но и всей мусульманской империи.

Глава 50
БРЕМЯ ЦЕЛОГО МИРА

Маймонид восседал на военном совете на своем обычном месте – по левую руку от кади аль-Фадиля. За минувшие несколько дней визирь был на удивление любезен с лекарем, но эта вынужденная учтивость еще больше злила раввина. Маймонид хотел всю вину за злоключения, выпавшие на долю его любимой племянницы, возложить на плечи этого придворного. Если бы эта лицемерная крыса не выдала Мириам султану, вероятнее всего, она по-прежнему была бы жива и здорова – в Иерусалиме. Но в моменты просветления, когда улеглись ярость и отчаяние и Маймонид мог размышлять здраво, он понимал, что старик визирь невольно оказался очередной пешкой в безжалостной игре, затеянной ныне покойной султаншей.

Честно говоря, раввин понимал, кто в конечном счете виноват в том, что случилось с племянницей, но не мог заставить себя признаться в этом открыто. Мириам наплевала на его настойчивый совет, решив последовать зову молодого сердца, и накликала неминуемую беду. Но даже ее нельзя считать виноватой. Вся ответственность лежит у ног одного-единственного человека. Человека усталого и раздавленного, который сидит сейчас во главе резного стола.

Раньше Маймонид преклонялся перед Саладином, даже приравнивал его к богам. Но, как учит религия, все ложные боги неизбежно низвергаются, оставляя за собой лишь разрушенные надежды и мечты. Именно султана винил Маймонид больше всех остальных. Мириам еще дитя, незнакомое с опасной тропкой, на которую ее заставил ступить давний друг раввина. Внутри у Маймонида все переворачивалось, когда он думал о том, что человек, которого он раньше считал святым, свернул на такой безрассудный путь и увлек девушку, годящуюся ему в дочери. Заманил в постель невинную сироту, которую вырастил раввин, а потом отдал ее на растерзание волчицам из гарема. В конце концов обуянный демонами вожделения, а может, преследуя иллюзию вновь обретенной молодости, легендарный Саладин позволил себе непростительную слабость – быть обычным человеком из плоти и крови с присущими всем людям пороками.

Маймонид хотел покинуть двор и вернуться в Египет с Мириам. Он не имел ни малейшего желания оставаться в услужении у султана, несмотря на всемирную славу и авторитет последнего. Единственным его желанием было провести остаток дней, предаваясь отдыху в своем тихом саду в Каире и читая последние книги по медицине. К тому же он хотел закончить свой магнум опус, великую работу по иудейскому вероисповеданию – «Путеводитель колеблющихся». А еще Маймонид был преисполнен желания помочь своей любимой племяннице забыть ужасные испытания, выпавшие на ее долю, и вместе с женой Ревеккой и местной свахой подыскать ей подходящего супруга, который бы излечил израненное сердце девушки.

Но Саладин наотрез отклонил его просьбу об отъезде, сославшись на то, что ему крайне необходим мудрый совет, потому что положение мусульман в войне с франками становится все более угрожающим. Маймонида больше не интересовали ни крестоносцы, ни мусульмане, которые сошлись в своем извечном сражении за Иерусалим – еврейский город, не принадлежащий ни одному из этих захватчиков. Пусть эти два самонадеянных народа-еретика, обрубившие концы своей исконной веры, тратят все силы на борьбу друг с другом. Возможно, когда они оба сровняют друг друга с землей, дети Израиля возвратят себе то, что принадлежит им по праву.

Но он держал эти мрачные мысли при себе и подчинился приказу султана. После череды побед крестоносцев, грозивших уничтожить дело всей его жизни, поведение султана становилось все более и более непредсказуемым, а жестокая беспрецедентная казнь султанши заставила похолодеть всех придворных. И дело не в том, что Маймонид жалел бессердечную королеву, но этот случай дал понять всем: Саладин достиг внушающего страх предела и любому, кто его обидит, грозит смертельная опасность. Ради своей супруги и племянницы, которым и так досталось с тех пор, как он совершил глупость, пригласив их сюда, раввин прикусил язык и остался на доходном месте в услужении султана. По крайней мере, Мириам будет в безопасности вдали от этого сумасшедшего дома.

А потом его мир обрушился во второй раз. Когда он узнал о том, что Мириам взяли в плен, его сердце ухнуло в глубины ада. После страшного известия о том, что Мириам посадили в темницу в результате козней султанши, Ревекка просто лишилась чувств, а затем проплакала несколько дней подряд. Теперь же она почти не вставала с постели, и Маймонид в отчаянии наблюдал, как она угасает, питаясь лишь хлебом и водой. Ревекка потеряла интерес к жизни, и каждое утро Маймонид просыпался с ужасным ощущением, что лежит рядом с ее холодным, бездыханным телом. Он не мог представить своей жизни без этих двух женщин. Они словно столпы, которые много лет поддерживали его тело и душу. Без Мириам и Ревекки жизнь бессмысленна. Раввин знал, что самоубийство запрещено законом, но ему уже было наплевать на сухие бессердечные законы Бога, который посылает на землю столько страданий, а потом заставляет сбитых с толку людей жить и мучиться подобно рабам.

В то время как Маймонид находился на грани помешательства, султан стоически воспринял известие о захвате Мириам. Если бы девушка не являлась плотью и кровью раввина, возможно, он отнесся бы к этому более терпимо. По королевству прошел слух о падении Арсуфа. Затем сообщили, что франки завладели побережьем, а из Европы сюда плывут новые корабли. По мнению всех, судьба войны не может быть поставлена на карту ради одной женщины. Но в душе раввина война была проиграна, и отныне главным для него стало спасение одной драгоценной жизни. И тот факт, что Саладин, казалось, не разделяет его взглядов, лишь увеличивало отчуждение между раввином и его господином.

Взгляд Маймонида был рассеян, он не следил за очередным спором напыщенного аль-Адиля и султана о военной стратегии. Даже дойдя до победного конца, даже после того, как все, кого он любит, погибнут, а Иерусалим будет сожжен дотла, этот слабоумный великан будет повторять, как молитву: «Разбить франков, разбить франков, разбить франков». Он словно попугай, умеющий произносить лишь простые монотонные фразы. И еще никогда Маймонид так ненавидел этого рыжеволосого курда.

– Франки, вероятнее всего, нападут с севера, воспользовавшись помощью своих сторонников в Туре, – гудел аль-Адиль. – Имея более выгодную позицию в Арсуфе, они, будто кинжалом, ударят султанат в самое сердце. Их следующей целью станет Иерусалим. У нас нет выбора, нужно удвоить защиту за стенами города. Если понадобится, призовем на войну каждого деревенского мальчишку старше десяти лет.

Саладин сидел, сцепив перед собою пальцы, как всегда делал, когда думал.

– То, что ты говоришь, – логично, но этот Ричард Львиное Сердце очень коварен, – сказал султан, отметив про себя, что все, за исключением Маймонида, сосредоточенно слушают его. – Думаю, он планирует нечто совершенно другое.

Аль-Адиль поколебался, потом взглянул на угрюмого раввина.

– Стратегия, обрисованная мной, отвечает документам, которые выкрала еврейка.

В совещательной комнате повисла неловкая тишина. Все военачальники и дворяне, сидящие за столом, внезапно принялись с огромным интересом рассматривать трещины на стенах или шнурки на своих туфлях.

Маймонид почувствовал, как внутри закипает ярость, оттого что этот неотесанный горец надменно упомянул о его племяннице. Он уже хотел было ответить что-нибудь резкое, но, к его удивлению, заговорил султан:

– Ее зовут Мириам, брат. Если хочешь жить, всегда упоминай ее имя с крайней почтительностью.

Голос Саладина звучал едко, а его лицо помрачнело. В это мгновение Маймонид заметил брешь в показном спокойствии султана.

Саладин встретился взглядом с раввином, и тот увидел в его глазах настоящую муку, проснувшуюся при упоминании рискованно отважной девушки, перевернувшей его жизнь с ног на голову. Раны раввина еще не затянулись, чтобы он мог прощать, но на короткий миг он вновь увидел тень своего давнего друга.

– Прошу простить меня, брат мой, – извинился аль-Адиль, и впервые на памяти присутствующих в его голосе прозвучало искреннее раскаяние. – Леди Мириам совершила смелый поступок и выкрала планы франков. Это храброе деяние, несомненно, будет воспето несколькими поколениями и мусульман, и иудеев.

Он помолчал и отвесил поклон Маймониду, а потом, словно дрессированный попугай (каковым он навсегда и останется), продолжил свои разглагольствования о военной стратегии.

– Пока они ни на шаг не отступают от плана, изложенного в документах, мы обязаны в память о ней воспользоваться сведениями, которые она благоразумно собрала.

Маймонид почувствовал, как в нем закипает негодование при намеке аль-Адиля на то, что потеряна всякая надежда спасти Мириам, но раввин понял, что брат султана лишь сказал то, во что остальные в душе уже поверили. Включая и самого Маймонида.

Саладин еще раз взглянул на своего советника-раввина и тут же вернулся к обсуждению насущных вопросов.

– Именно это меня и тревожит, – признался он. – Даже если Ричард Львиное Сердце не подбросил нам ложные сведения, то к настоящему моменту он уже должен был понять, что мы располагаем этими документами. Мудрый полководец сменил бы тактику. Тем не менее он продолжает точно следовать плану, о котором нам все известно. И он об этом знает.

Аль-Адиль проворчал:

– Он же франк. Они думают не головой, а задницей.

По комнате пронесся нервный смешок придворных, разрядивший напряженность последних минут.

Саладин надолго задумался, затем разнял свои сцепленные руки и опустил их вдоль тела – он всегда так поступал, когда принимал окончательное решение.

– Я увеличу численность защитников Иерусалима в полтора раза, но мне необходимо достаточное количество свободных солдат, на случай если Ричард попытается преподнести нам сюрприз где-нибудь в другом месте.

Аль-Адиль понял, что дальнейший спор неуместен, и, поклонившись в знак согласия, произнес:

– Как прикажешь.

Саладин встал, его примеру последовали все присутствующие. Маймонид не вскочил с подобострастной поспешностью остальных придворных, но все-таки поднялся.

– Ступайте с миром в сердцах, друзья мои. Занимайтесь своими насущными делами, – неожиданно сказал Саладин. – Мы пока не проиграли. Я верю, что Аллах еще преподнесет сюрприз нашим самонадеянным противникам.

Придворные и полководцы закивали и стали прощаться перед уходом.

– Ребе, останься.

Маймонид с удивлением услышал адресованный ему приказ. После известия о захвате Мириам Саладин не перекинулся с ним и парой слов. Аль-Адиль и кади аль-Фадиль взглянули на старого лекаря, когда тот, шаркая, направился к султану.

Когда они остались совершенно одни, Саладин внимательно посмотрел на своего насупленного советника и положил крепкую руку на старческое плечо. Маймонид невольно вздрогнул от этого прикосновения, казавшегося теперь таким чужим и неуместным.

– Я не забыл ее, мой друг, – тихим голосом, дрожащим от переполняемых его душу чувств, произнес Саладин. – К Ричарду отправят гонца, чтобы обсудить условия ее освобождения.

Султан помолчал.

– Я знаю: виной всех страданий, которые пережила твоя семья, которые выпали на долю Мириам, – я сам. Клянусь Аллахом, я буду нести этот груз на своих плечах до самого Судного дня.

Маймонид заставил себя взглянуть в глаза правителя. В этот момент все маски были сброшены, и раввин увидел в этих темных озерах печаль, сожаление и стыд. И ужасная боль, давящая на сердце старика, стала отпускать. Осознание того, что этот могущественный и гордый человек признает собственные ошибки, стало первым шагом к восстановлению их былых отношений. Маймонид сомневался, что их отношения и в самом деле будут такими, как раньше, но это, вне всякого сомнения, и к лучшему. Возможно, когда Мириам, живая и здоровая, вновь окажется в своей постели, раввин с султаном смогут начать все с чистого листа – отношения не идола и его ярого последователя, а двух простых смертных, которые видят как лучшие, так и худшие стороны друг друга.

И в это мгновение, глядя на султана, взявшего на себя ответственность за судьбу невинной девушки, раввин понял, что ему следует предпринять.

– Позволь поехать мне.

Казалось, просьба ничуть не удивила Саладина, но он, прежде чем ответить, пристально вгляделся в морщинистое лицо раввина.

– Я боюсь за твое здоровье.

Конечно, идея была абсолютно нелепой. Отправить в качестве переговорщика по такому важному вопросу старца, чьи руки дрожали от старости, а сердце могло остановиться в любую минуту, – совершеннейшее безумство. Однако Маймонид без тени сомнения знал, что он единственный, кто сможет вынести это бремя.

– Мне станет только хуже, если с Мириам что-то случится, – ответил Маймонид. И это было сермяжной правдой.

Наконец Саладин кивнул. Взъерошив руками уже сильно поседевшие волосы, султан сказал:

– Тогда поезжай, и пусть тебя хранит бог Моисея.

С этими словами султан отвернулся от пожилого советника. Человек, бывший когда-то самым могущественным правителем на земле, медленно покидал комнату. Его плечи опустились под ужасным, непосильным бременем. Бременем, которое с каждым днем будет становиться все тяжелее и тяжелее, пока в конце концов не поставит его и султанат на колени.