Текст книги "Тень мечей"

Автор книги: Камран Паша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Глава 35
СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНАЯ СТРАСТЬ

Мириам затрепетала, когда Саладин коснулся губами ее шеи. «Этого не может быть!» – взывал к ней разум. Но плоть не обращала внимания на эти крики. Когда Саладин заключил ее в объятия, развеялись все сомнения, исчезли все страхи. Сдержанный султан превратился в мужчину, исполненного желания, страсти и вожделения. Мириам почувствовала, как падает на шелковые подушки его ложа. И растворяется во всеобъемлющем другом естестве – в Саладине.

У него тряслись руки, пока он расшнуровывал ее льняное белье. Она провела пальцем по его груди, нащупала шрам, идущий почти от самого сердца к пупку. Саладин вздрогнул, как будто рана, которую он получил давным-давно, вновь открылась от ее нежного прикосновения.

Они не разговаривали, ибо знали, что слова так или иначе разрушат иллюзию, развеют наваждение, что они здесь одни. Единственные звуки, слетавшие с их губ, – вздохи украдкой, нежное придыхание, когда их тела без усилий слились в одно.

Она гладила его темные кудри, а он целовал ее шею, ключицы. Потом грудь. Саладин медленно, томно гладил ее мягкие, нежные изгибы. Провел пальцем по розовым соскам, обхватил грудь ладонью, когда соски набухли от возбуждения.

Мириам тяжело задышала, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее грудь. Вверх по спине пробежала жаркая волна – он языком рисовал влажные круги на ее теле. Султан впился в нее, словно дитя, жаждущее тепла и утешения. Она обхватила его плечи, прижала крепче и почувствовала, как по ее щекам потекли слезы. Мириам ощутила его страстное желание и откликнулась на его призыв; ей отчаянно захотелось отдать ему всю себя без остатка: тело, душу и все остальное. Все, чтобы заполнить ужасающую пустоту, которую породила в нем жизнь, проведенная в непрерывной борьбе.

Она выгнула спину и выплеснула на султана всю себя. Стальные мускулы его ног придавили ее к ложу, но она ринулась ему навстречу. Ее тело сейчас взывало к нему. Она почувствовала прикосновение его щетины к внутренней стороне своего бедра и не сдержала крика.

Саладин долго и страстно целовал Мириам. Затем провел руками по ее лицу, ощупывая щеки, нос, – словно слепец знакомился с ней посредством прикосновения. Мириам гладила его мускулистую спину, бедра. Каждый раз, когда она проводила по старой ране, он напрягался, а потом расслаблялся с возбужденным стоном.

Она нежно прикусила его губу и почувствовала, как его сердце неистово забилось. Мириам крепко прижималась грудью к его груди и уже не знала, где заканчивается она, а где начинается он.

Потом, когда ритм их любви достиг наивысшего напряжения, она обхватила его ногами, сомкнула пальцы ног, как будто «заперев» его внутри. Саладин приподнялся и вошел в нее в очередной раз: в этот момент он вновь чувствовал себя воином, могущественным, сильным и неодолимым. Она вскрикнула сквозь стиснутые зубы, когда он вошел в ее влажное, обжигающее лоно, и ее самая потаенная плоть обхватывала и крепко держала его, как будто не хотела отпускать.

Жаркая волна достигла их неистово колотящихся сердец, а кровь забурлила от радости этого запретного союза. Мириам показалось, что она упала в зияющую утробу вечности, где взорвался вулкан, где небо застил ужасный темный экстаз, поглотивший солнце. Вернее, они упали вместе – их тела были сплетены – в пустоту, из которой все возникло и куда все уйдет. Туда, где слова «я» и «ты» потеряли значение.

* * *

Эстафан стоял у личной опочивальни султана, затерявшейся в недрах дворца. Он медленно отошел от двери. Евнух видел и слышал достаточно, чтобы доложить обо всем своей госпоже. Сердце его было наполнено благоговейным страхом. Несколько месяцев он тайно следил за иудейкой и, хотя не перебросился с ней и словом, был восхищен ее духом и храбростью. Она быстро завоевала в высокомерных придворных кругах репутацию необычайно умной и независимой девушки, но Эстафан также узнал, что она способна от всей души сострадать и проявлять душевное тепло к другим людям.

Он с радостью сообщил султанше, что Саладин, похоже, держится от девушки подальше. Ясмин наконец надоели небогатые событиями доклады слуги, и она посчитала вопрос закрытым. Потом девушка уехала с Маймонидом выхаживать короля неверных, и Эстафан втайне горевал, потому что не верил, что Мириам вернется.

Однако она не только вернулась живой и невредимой, но и вызвала волнение в самых высших придворных кругах. Он попытался разузнать об истинной природе ее поступка, но обнаружил, что есть вещи, которые не понять даже такому искусному шпиону, как он. Независимо от того, что она совершила, о ней с восхищением полушепотом говорила придворная знать. Эстафан обрадовался, что этот сверкающий бутон из сада Иакова наконец-то по достоинству оценен и заслужил уважение, в котором ей так долго отказывали при дворе Саладина.

Но потом он увидел, как султан вышел из своего кабинета в обществе Мириам и повел девушку в свои покои. Сердце Эстафана ухнуло вниз. Он знал, что этот темный коридор, по которому она шла, ведет только в одно место – неохраняемое и скрытое ото всех, за исключением тех немногих, кто знал тайники дворца. Эстафан молча последовал за ними, молясь лишь о том, чтобы он чудесным образом не увидел то, чему, разумеется, стал свидетелем.

У него не оставалось иного выбора, как сообщить о плачевном развитии событий султанше. Он понимал, что у Ясмин настолько сильно развилась подозрительность, что она даже приставляла соглядатаев к собственным шпионам. Правда все равно выплывет наружу, и, если не его язык первым донесет ее до султанши, она отрежет ему язык.

Слезы навернулись на глаза Эстафана. Он выполнит свой долг. И прекрасная Мириам – девушка, не похожая на доселе ему известных, – умрет.

Глава 36
ГНЕВ ТИГРИЦЫ

Михрет, официальная придворная дама султанши и ее неофициальная любовница, наблюдала, как госпожа медленно багровеет, слушая доклад запинающегося на каждом слове Эстафана. Дрожащий евнух приукрасил свой доклад многократными извинениями, что еще больше разозлило Ясмин. На мгновение Михрет подумала, что султанша схватит один из многочисленных кинжалов, спрятанных в ее покоях, и воткнет в сердце несчастного армянина. «Очень жаль, если убьет!» – размышляла страстная нубийка, потому что за несколько лет даже полюбила этого маленького человека. Для нее, остро нуждавшейся в друге, он оказался отличным собеседником, который умел слушать и хранить тайны. А еще, несмотря на свою прискорбную неполноценность, он умел на удивление искусно доставлять ей удовольствия, когда она уставала от нежных прикосновений своей надушенной госпожи.

Но Эстафану в тот день повезло: султанше необходимы были дополнительные сведения, и это в конечном счете перевесило ее слепую ярость. После того как евнух завершил свое умозрительное и многоречивое повествование, Ясмин удалось перевести дыхание и выплеснуть свой гнев на спинку резного деревянного стула, которую она яростно сжимала. Она приказала евнуху пристальнее присмотреться к еврейке. Ей нужны абсолютно все сведения, которые только можно получить, поскольку она собиралась устранить свою новую противницу таким образом, чтобы не вызвать и малейших подозрений. И заставить ее как можно сильнее страдать.

Эстафан торопливо поклонился и покинул личные покои султанши, оставляя Ясмин наедине с чернокожей любовницей. Михрет на секунду залюбовалась: насколько красива ее любовница в гневе! Ее глаза пылают огнем, словно солнце, ее пышная грудь непривычно вздымается. Если бы ее сейчас видел Саладин, возможно, он устроил бы не одну страстную ночь.

На самом деле ирония состояла в том, что Ясмин сегодня была облачена в наряд соблазнительницы. На ней было длинное ниспадающее платье, которое Саладину совсем недавно привезли из Китая его ташкентские торговцы. Сшитый из тончайшего алого шелка наряд, богато отороченный парчой, был украшен разноцветными завитками, которые сходились на спине, принимая форму золотого дракона. Поскольку сквозь полупрозрачную ткань проглядывали нежные точки темных сосков Ясмин, Михрет поняла, что под одеянием у султанши ничего нет. Несмотря на всю серьезность текущего момента, на кровожадное настроение ее королевы, Михрет почувствовала возбуждение.

Но если она хочет утолить свой зуд, нужно успокоить госпожу. Не слишком, разумеется, ведь злость легко перерастает в безудержную страсть, а ровно настолько, чтобы султанша захотела выплеснуть сдерживаемое ею разочарование. Ну а любовница ей с радостью в этом поможет.

– Она всего лишь мимолетное увлечение, моя госпожа, – сказала Михрет. – Он вернется в твою постель.

Ясмин повернулась, сжав кулаки. Она выглядела одновременно и оскорбленной, и смущенной. Михрет знала – в ее королеве это смертельное сочетание, и решила осторожнее ступать по запретной тропке.

– Меня беспокоит не то, что он вернется! – воскликнула Ясмин, словно вздорный ребенок, который пылко отрицает, что любил сломанную игрушку. – Ласки султана больше не тешат мое тело.

Михрет достаточно хорошо знала свою любовницу, чтобы понять: она говорит неправду. Наложница не сомневалась, что Ясмин получает удовольствие от нежных женских прикосновений, которые она дарит ей, но при этом не испытывала иллюзий по поводу того, кому на самом деле принадлежит сердце султанши.

Ясмин бинт Нур-ад-дин больше всего на свете любила Саладина ибн Айюба. Этот мужчина завоевал ее душу, она всю жизнь провела в тени этого великого человека. Михрет не сомневалась, что, несмотря на все те лживые заверения, которыми кормила себя своенравная султанша, она бы упала на колени и рыдала у ног Саладина, если бы знала, что это способно разжечь пламя, некогда бушевавшее в их сердцах. Честно говоря, наложница жалела госпожу. Та потеряла своего мужа гораздо раньше, чем эта еврейка или любая другая пассия вошла в жизнь Саладина. Его первой страстью всегда был Иерусалим, но еще более сильной, всеобъемлющей страстью стала священная война, целью которой было завоевание Священного города. И с ней не могла сравниться никакая человеческая любовь.

Михрет знала, что глубоко внутри одинокую Ясмин медленно и мучительно разъедает тоска, и единственной отдушиной была надежда на то, что она вновь сможет обрести мужчину, которого когда-то полюбила и потеряла. Наложница без лишних эмоций принимала тот факт, что ее ласки лишь бальзам на смертельные раны умирающей от любви женщины. Она, если и не любила искренне, то уважала султаншу и восхищалась ею. А еще Михрет готова была как могла утешать эту женщину-тигрицу. И сейчас она должна постараться отвлечь госпожу от мыслей о султане и направить ее злость в единственное место, где ее можно выпустить с относительно бескровными последствиями.

– Ты же не думаешь, что эта еврейка мечтает занять твое место на троне? – спросила Михрет, стараясь тщательно подбирать слова: пусть Ясмин обманывается, думая, что эта самонадеянная девчонка рвется к власти.

Ясмин застыла и чуть успокоилась, в ее голове явно начал прокручиваться план.

– Она коварна, как все евреи, – сказала султанша. Теперь ее голос был вкрадчив и холоден, словно лед. – Но она всего лишь девчонка, которая связалась с настоящей соперницей.

Это хорошо. Отвлечь разум от сердечных дел, которым не суждено исполниться, и перевести разговор на придворные интриги, в которых Ясмин непревзойденный дока.

– Как ты с ней поступишь? Если султан узнает…

Ясмин вызывающе вздернула идеально подрисованную бровь.

– Ты считаешь меня дурой?! – прошипела она подобно змее, которую разбудил глупый ребенок, нечаянно ткнув палкой.

Михрет сделала вид, будто сжалась в страхе перед вспышкой гнева, которую на самом деле она искусно спровоцировала. Нубийка в поддельном ужасе, словно она и правда испугалась гнева султанши, накрутила на указательный палец правой руки прядь длинных кудрявых волос. Это был отточенный жест, который, как она знала, вызывает желание в душе ее госпожи.

Ясмин глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Выплеснув последнюю вспышку ярости, султанша смогла обуздать собственный гнев, словно кобылица, запертая в стальной загон. Михрет знала, что теперь ее королева в состоянии сосредоточиться и предпринять необходимые шаги без неоправданной дерзости и безрассудного риска. «Дело сделано», – улыбнувшись про себя, подумала Михрет. Настало время пожинать плоды.

– Прости, – извинилась султанша и потянулась к окрашенной хной руке Михрет. – Ты единственная, кто мне небезразличен в этой жизни.

Михрет подалась вперед и нежно поцеловала султаншу в губы.

– А госпожа – центр моей вселенной.

Ясмин покраснела, но не от злости на собственного мужа, а от желания, вспыхнувшего к наложнице. Она повела высокую африканскую красавицу назад, к ложу, где они, утопая в поцелуях, скоротали изумительный вечер на ласковом бархате покрывал.

– Иди ко мне, давай не вспоминать о дворцовых интригах, – позвала Ясмин и стала развязывать пояс на платье. Когда обнажились ее совершенные округлые груди, Михрет погладила их рукой, наслаждаясь тем, как твердеют под ладонями соски султанши. – Сегодня полнолуние, сверчки стрекочут о любви.

Глава 37
ПАДЕНИЕ АКРЫ

Ричард наблюдал за хаосом сражения с вершины холма близ Акры. Как только король Англии полностью выздоровел, он не стал терять время даром и сосредоточил силы объединенных отрядов крестоносцев и местной армии франков для решительного нападения на крепость безбожников. Всесторонне обсудив с полководцами Конрада их неудачные попытки осады крепости, Ричард спросил совета у Уильяма и своего давнего союзника, французского короля Филиппа Августа. Выработанная в итоге стратегия была одновременно дерзкой и новой – именно такая, скорее всего, и должна была застать самодовольных сарацин врасплох.

Пока стратегия срабатывала. Ричард приказал приготовить ряд специальных осадных орудий. Несмотря на протесты Конрада, утверждавшего, что традиционные осадные башни оказались бесполезными против укрепленных стен Акры, Ричард сосредоточился на сооружении различных зубчатых стен с бойницами. Сами по себе эти осадные орудия не могли нанести значительных повреждений городским оборонительным постройкам, но Ричард надеялся, что все вместе они окажут фатальное воздействие.

Перво-наперво король позаботился о создании массивных пращей из необработанных сшитых шкур. Эти пращи назывались баллистами. Баллисту используют, чтобы забросать надежно укрепленные городские ворота камнями в человеческий рост. Такие огромные валуны его воины обнаружили в горах, служивших условной границей между лагерем франков и мусульманской армией. Отряд из тридцати-сорока человек трудился круглосуточно, погружая громадные камни на деревянные повозки и доставляя их по крутым склонам к ожидающим внизу метательным машинам.

Пока одни крестоносцы забрасывали городские ворота камнями, другие по приказу Ричарда рыли сразу несколько траншей, которые вели к укрепленным стенам Акры. Предыдущие попытки подкопать городские стены провалились из-за града стрел, постоянно сыпавшегося на головы франков, которые пытались подступиться к городу поближе. Поэтому Ричард Львиное Сердце приказал вырыть ров вокруг лагеря франков. Впереди этот ров имел укрепленную стену и был окружен круглыми каменными башенками, призванными отразить любой метательный снаряд, выпущенный арабскими солдатами, спрятавшимися в городских стенах. Используя ров как прикрытие, солдаты Ричарда начали рыть длинную канаву, ежедневно приближающуюся к Акре. Когда горящими стрелами не удалось остановить медленно продвигавшихся противников, сарацины были вынуждены применить секретное оружие. На пятый день осады они выпустили в сторону копателей рва ужасающий шар греческого огня. Длинные языки пламени, похожие на дыхание разгневанного дракона, вырвались из труб, размещенных наверху защитных башен Акры. Зелень вокруг прибрежного города была выжжена дотла, а ряды оливковых деревьев превратились в дымящуюся золу. Но ров пережил нападение и стал даже ближе к своей цели, словно вялый, апатичный паук, знающий, что жертва уже увязла в его паутине и никуда не сбежит.

Ричард был рад тому, что предвидел наличие у сарацин греческого огня и воспользовался против него своими оборонительными укреплениями. Его собственные запасы удивительного византийского огня были ограничены, и Ричард решил воспользоваться ими лишь против неприступных стен. Но для его стратегов известие о том, что враг имеет в своем арсенале, по-видимому, большие запасы горючего вещества, оказалось решающим: захватить город и его боеприпасы стало еще более важной задачей. Ричард надеялся, что после сражения уцелеет значительная часть боеприпасов и он сможет использовать их в грядущих решающих битвах, когда крестоносцы проникнут в самое сердце Святой земли.

И эти планы все больше и больше походили на неизбежную действительность, а не на оптимистические иллюзии воина. Кроме того, что мусульманская оборона отражала обстрел из пращей и не знала покоя от опасности, которую представляли собой подбирающиеся к стенам землекопы, она еще отвлекалась на беспрестанные попытки солдат Ричарда взобраться на городские стены. Используя всю доступную технику, франки окружили каменную преграду со всех сторон. Наряду с деревянными башнями в ходу были и раздвижные лестницы. Самые храбрые солдаты даже попытались взобраться на крепостные валы при помощи веревок, хотя таким образом они подставляли себя прямо под стрелы или сброшенные сверху копья сарацин.

Объединенными усилиями Ричард достиг именно того, на что рассчитывал: он сбивал с толку и изматывал противника. И хотя арабские воины относительно легко справлялись с каждой из этих осадных тактик, непрекращающиеся атаки с использованием таких разнообразных и непредсказуемых угроз стали отражаться на их боевом духе.

К началу второй недели осады землекопы почти вплотную (осталось всего пятьдесят шагов) подошли к стенам Акры, и сарацины поняли: у них не осталось выбора, кроме как выпустить в долину несколько сотен своих воинов. Они резко распахнули ворота, надеясь, что их солдаты уничтожат землекопов прежде, чем те достигнут своей цели. Однако Ричард предвидел эту атаку и заранее приказал пяти сотням своих солдат спрятаться внутри рва. Атакующих мусульман встретил град арбалетных стрел из недр самой земли. Многие погибли, даже не успев разглядеть убийц.

Когда армия мусульман сошлась с крестоносцами врукопашную, Ричард послал в долину Уильяма со своими лучшими рыцарями. Последующий лязг меча о ятаган сладкой музыкой звучал в ушах короля. Он уже начал уставать от медленного методичного подхода, являющегося залогом успешной осады, и почувствовал, как забурлила кровь при виде храбрых рыцарей, которые сошлись в близком бою с язычниками.

И сейчас Ричард стоял на холме, наблюдая за своим неминуемым триумфом. Первоначально перестрелки закончились вничью, но король понял, что ход сражения с минуты на минуту изменится. Несмотря на постоянные атаки сарацин на хорошо защищенный ров, землекопы наконец оказались у самой стены и продолжали неуклонно вгрызаться в ее основание. Уже вот-вот подкоп должен стать достаточно глубоким, чтобы обнажилось уязвимое основание стены, в котором землекопы проделают дыру.

Мусульмане, разумеется, тоже это понимали и предприняли самую решительную атаку за весь двухнедельный бой. На востоке, из-за городских стен и мусульманского палаточного лагеря, появилась армия, состоящая из трех тысяч облаченных в доспехи сарацин во главе с шестьюстами всадниками. Эта огромная армия, которая за последние несколько дней получала постоянное подкрепление из Иерусалима, налетела на равнину в окрестностях Акры подобно целой лавине крыс, с жадностью бросившихся к беззащитной туше. Вел эту армию племянник Саладина Таки-ад-дин – один из тех язычников, которые помогли Уильяму в его постыдной, но такой необходимой миссии по спасению жизни Ричарда. Король передал через герольда, что он, принимая во внимание благородство Таки-ад-дина в спасении его жизни, дарует его воинам жизнь, если они сдадутся добровольно. Бледный гонец вернулся с посланием Ричарда, пришпиленным кинжалом к его руке.

Сейчас Ричард наблюдал за Таки-ад-дином со своего командного пункта на холмах Акры. Юнец в малиновой чалме был явно отважен, если не безрассуден, поскольку решил лично принимать участие в битве. И Ричард прекрасно его понимал. Король и сам шел в бой, когда требовалось поднять боевой дух воинов. Люди, как он уразумел, гораздо охотнее готовы за тебя умереть, если ты готов умереть за них. И присутствие Таки-ад-дина, несомненно, возымело влияние на мусульманских солдат. Он, не раздумывая, бросился в самую гущу пехоты Ричарда, рубя головы одним ударом своей кривой сабли.

Этот облаченный в красное воин, неутомимый и отважный, похоже, вызывал панику везде, где бы ни появлялся на своем сером жеребце. В сторону Таки-ад-дина был выпущен целый рой арбалетных стрел, но его, по-видимому, оберегала невидимая сила. Казалось, он не замечал ни стрел, ни копий, летящих в него со всех сторон. Ричард подумал, что очевидная непобедимость Таки-ад-дина подогревала отвагу мусульман и вызывала трусость у крестоносцев. Король прекрасно знал, что легенды живучее фактов, поэтому сегодня не мог позволить легенде о племяннике Саладина разрастись еще больше.

Как раз в тот момент, когда Ричард пристегивал кожаным ремнем ножны с мечом, подъехал Уильям с раскрасневшимся в пылу битвы лицом, покрытым копотью от нависшего, словно густой туман, дыма.

– Твои рыцари готовы? – спросил король, не поднимая глаз и надевая кольчугу и шлем.

Уильям, взглянув на короля, потянул ремни на своем блестящем нагруднике – рыцарь явно понимал намерения монарха.

– Они ждали этого мгновения всю свою жизнь.

Вскоре на холме показался Конрад. Он ехал на своей ухоженной, лощеной лошади, которая, как догадывался Ричард, никогда не ступала на поле битвы. Король решил не обращать внимания на самодовольного маркграфа, продолжавшего упорствовать и цепляться за свой мнимый королевский сан.

– Как только Акра падет, у нас появится надежная база, чтобы одержать безоговорочную победу в этой кампании, – сказал Ричард Уильяму, который тоже решил игнорировать присутствие маркграфа де Монферрата.

– Это будет непросто, – прошипел Конрад. – Не стоит недооценивать сопротивление сарацин.

Ричард, заставив себя сдержаться, только вздохнул. Как бы там ни было, Конрад все еще имел в своем распоряжении армию верных франков, составлявших почти половину объединенных сил крестоносцев. Больше всего Ричарду хотелось прямо здесь и сейчас воткнуть меч в сердце надоедливого претендента на трон, но он не желал потом заботиться об урегулировании последствий. По крайней мере, не теперь.

– Ты всегда настроен на поражение, Конрад, – презрительно бросил Ричард. – Сядь и смотри, как ведет бой наследник Анжуйского дома.

Ричард бросился к своему жеребцу, одним молниеносным движением вскочил в седло и кивнул Уильяму. Рыцарь поднес к губам трубу и издал оглушительный звук, который, несмотря на ужасный грохот бушующего внизу сражения, эхом разнесся по горам. Он пролетел над окровавленной равниной и проник в самое сердце храбрых воинов – они поняли, что скоро их король будет среди них.

Звуку трубы вторил цокот копыт пятисот лошадей, на которых лучшие рыцари Уильяма проскакали по ущелью и обрушились прямо на мусульманские орды.

Развернувшееся зрелище повергало в трепет. Закованные в сталь жеребцы, словно наводнение, бросились в самую гущу битвы, топча все и вся на своем пути, независимо от того, друг он или враг. Эти рыцари сосредоточились на одной-единственной цели: дать отпор легендарным всадникам Таки-ад-дина и разбить, втоптать их в грязь на глазах у обеих армий. Они неустанно пробивались через тела и оружие, и это продвижение сеяло ужас и панику и быстро привлекло внимание увенчанных чалмой противников. Две кавалерии схлестнулись в самом центре поля боя, подняв песчаную бурю смерти и предсмертной агонии.

Пока Ричард с гордостью наблюдал за разворачивающейся внизу резней, Конрад только кричал от возмущения.

– Это наши лучшие рыцари, а ты послал их на смерть, словно простых пехотинцев! – Его пронзительный визг грозил перерасти в истерику. – Если их убьют, мы понесем невосполнимые потери, которые будут означать конец этой кампании.

Ричарду, рука которого уже лежала на рукояти меча, понадобилась вся выдержка, чтобы сдержаться и не убить трусливого Конрада.

– Не стоит недооценивать моих воинов, – сквозь зубы процедил Ричард, не дав закончить Конраду предложение.

Вскоре Ричард стал свидетелем того, что уже давно ожидал. У основания городских стен, в том месте, где землекопы отважно продолжали свою работу, раздался оглушительный взрыв. Они явно достигли стены и воспользовались ограниченными запасами греческого огня, имевшимися у них, чтобы снести стену у основания. И план сработал! Часть стены задрожала и обвалилась, посылая лучников сарацин, сидящих в бойницах, на верную смерть от падения с огромной высоты. Тяжелые камни, словно гигантские капли, стали падать на дерущихся, погребая под собой как безбожников, так и воинов Ричарда. Но потери были оправданы. Когда дым рассеялся, а пыль от рухнувшей стены улеглась, Ричард увидел, как его отряд сквозь брешь в стене входит в город.

Ричард мог бы остаться и наблюдать издалека за теперь уже неизбежной победой, но король почувствовал бурление крови, вызванное жаждой завоеваний. Несмотря на расстояние, он по-прежнему не выпускал из своего поля зрения облаченного в красное воина – Таки-ад-дина, отчаянно защищавшего павший город и не желавшего отступать. Ричарда не могла не восхитить отвага язычника.

Довольный король повернулся к Уильяму, который с каменным лицом наблюдал за опустошением внизу, не выказывая ни ликования, ни печали. Однажды Уильям сказал королю: «Война – это долг, а не увлечение». Ричард прекрасно знал, что Уильям вот уже несколько дней храбро сражается на передовой. Король не стал рисковать понапрасну его жизнью, понимая, что победа уже не за горами. Но он чувствовал, что обязан предоставить рыцарю выбор.

– Ты готов умереть во имя Господа Бога? – спросил он рыцаря.

– Готов, – совершенно невозмутимо ответил Уильям.

– Тогда в бой! Давай покажем сарацинам, на что способны короли.

Конрад в изумлении наблюдал за двумя полководцами, пришпорившими лошадей и помчавшимися с горы, прочь от безопасного укрытия командного штаба, прямо в самую гущу сражения.

– Вы куда? – в испуге выкрикнул Конрад. – Это настоящее безумие!

Это и впрямь было безумием, но Ричард любил такие мгновения. Он несся на безбожников подобно ястребу, устремившемуся к добыче. Его сияющий меч тут же обагрился кровью увенчанных чалмой врагов. Схватиться в рукопашной – вот это война настоящая. Люди сражались храбро, сойдясь с противником лицом к лицу. Топоры, копья, кинжалы – все шло в ход, а самые яростные воины, оставшись полностью безоружными, с налитыми кровью глазами продолжали атаковать врага голыми руками. Примитивное и восхитительное зрелище, в котором Ричард чувствовал себя намного лучше, чем когда бы то ни было на уютном, теплом троне. Он ликовал, находясь в самом центре урагана из ненависти, крови и огня.

Король взмахнул мечом и почувствовал, как лезвие рассекает металл и плоть. Меч разрубил шейные сухожилия смуглого врага и рассек ему трахею. Ричард заметил ужас в глазах противника прежде, чем голова последнего отделилась от тела и исчезла под лошадиными копытами. Кровь фонтаном брызнула из обрубка – все, что осталось у араба от шеи. Ричарда с головы до ног окатило мерзким гноем и кровью, хлынувшими из человеческого нутра. Капли крови воина-неудачника попали Ричарду в рот, и он с ужасным криком стал отплевываться. Арабские солдаты заметили короля – в запекшейся крови и кишках, с убийственным, безумным огнем в глазах – и попытались уклониться от его атаки. Бесполезно. Ричард, охваченный жаждой крови, превратился в смертельный ураган.

Он хотел найти Таки-ад-дина и встретиться с мусульманским военачальником в открытом поединке, но сотни людей и лошадей, сошедшихся в схватке, мешали разглядеть облаченного в красное воина. Впрочем, неважно. Ричарда утешало то, что жертвами королевского гнева сегодня пало множество безбожников, пусть и менее знатных.

Внезапно Ричард услышал, как над сражающимися массами пролетел крик на арабском языке. Ему не нужен был переводчик, чтобы понять: это призыв к отступлению. Мусульмане осознали, что Акра потеряна; они не видели смысла в том, чтобы жертвовать людьми, продолжая защищать город, в который уже вошли прорвавшиеся через брешь в стене воины Ричарда. Король срубил еще несколько голов и отсек несколько конечностей у язычников, когда вся армия Таки-ад-дина развернулась и стала взбираться на западные склоны, с которых они ранее спустились.

Ричард видел рыцарей Уильяма, преследовавших отступающих, но, несмотря на свое нежелание прекращать бойню, вынужден был учитывать развитие ситуации. Ему нужно было позаботиться о том, чтобы сосредоточить все силы на подчинении Акры и подавлении любого сопротивления внутри городских стен. Поэтому Ричард приказал Уильяму отозвать войска назад, хотя по-прежнему рвался в бой. В последний раз он увидел облаченного в красное Таки-ад-дина, когда тот стоял на холме и с гневом и стыдом взирал на потерянный город. А потом племянник Саладина ускакал.

Ричард повернулся и воззрился на побежденную Акру. Целых полтора года его предшественникам не удавалось выбить мусульманских захватчиков из этого зеленого прибрежного города, являвшегося некогда гордостью христианского мира. А ему удалось завоевать его всего за несколько недель.

Ричард, глядя на плотное облако дыма, поднимающееся из-за теперь уже не являющихся неприступными стен Акры, понимал, что он – избранник судьбы. Исчезли все сомнения (которые в глубине души терзали его самого) в неспособности короля привести свой народ к победе над таким могущественным противником, как Саладин. Ричард Львиное Сердце освободит Иерусалим от султана. Это всего лишь вопрос времени.

Ричард, весь в крови поверженных врагов, повернул коня и поскакал по мертвым телам и конечностям к командному шатру, расположенному на безопасном расстоянии в западных горах. Оттуда он будет руководить сдачей города и там же обсудит со своими военачальниками, что нужно для успешного завоевания и восстановления поврежденной цитадели. Больше его солдатам не нужно ютиться под открытым небом и разочарованно скрежетать зубами, глядя на окружающих их мусульманских захватчиков. С падением Акры Ричард получил новую базу с большими запасами провизии и оружия, а также возможность превратить оборонительный крестовый поход в завоевательную войну, которую они развяжут в самом сердце Святой земли. С самим Саладином.