Текст книги "Тень мечей"

Автор книги: Камран Паша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

Глава 54
СОЖЖЕНИЕ АСКАЛОНА

Маймонид ненавидел лошадей. Еще больше он ненавидел верблюдов, поэтому согласился ехать на серой в яблоках кобыле Саладина, на которой совершил свою провальную поездку к Ричарду. Что ж, его попытки спасти Мириам потерпели крах, но весь двор гудел, обсуждая известие о планах Ричарда завоевать Синай. С точки зрения военной стратегии и разведки, дипломатическая миссия раввина в Арсуфе имела ошеломляющий успех. К сожалению, это служило для него слабым утешением, потому что его отважная племянница так и осталась взаперти в логове дьявола. Достойная «награда» за ее героический поступок, «благодарность» от дразнящего Бога-насмешника.

Они выехали сразу после военного совета. Маймониду удалось на часок выбраться домой и изо всех сил попытаться успокоить свою хворавшую супругу, заверив ее, что Мириам жива и здорова, но пока не может к ним вернуться. И тут в дверь его дома громко постучали султанские близнецы-громилы и сообщили, что он будет сопровождать Саладина в этой поездке.

Он, конечно же, понимал, что во время тяжелого перехода через пустыню опытный врач просто необходим, но в Иерусалиме много врачей. Моложе, энергичнее, менее склонных к жалобам на раскаленный зной Негев. Однако раввин не смел возражать султану и, несмотря на отчаянный плач Реввеки, молящей остаться с ней, был вынужден участвовать в тщательно спланированном ответе мусульман на хитрость Ричарда.

Разумеется, никто не спорил, что действовать нужно безотлагательно. Франки чуть не заманили их в хитро расставленную ловушку. Разместив свою армию таким образом, чтобы никто не усомнился в том, что нападение на Иерусалим неизбежно, они заставили мусульман сосредоточить все свои силы вокруг Священного города. Вся южная граница с Синаем оказалась незащищенной. Аскалон же являлся основным коридором поставок в Египет. Власть над городом, богатым финиковыми пальмами и колодцами, жизненно необходима, чтобы армия могла выжить во время длительного перехода через пустыню, где его народ впервые обрел Закон Божий. Если Аскалон падет, Ричард сможет воспользоваться городом как воротами в Африку. Если в руках франков окажется Египет, падет не только Иерусалим, но и весь халифат.

Защитить Аскалон – главная задача мусульманской армии. Чтобы противостоять Ричарду и предотвратить бедствие, на фоне которого падение Акры и Арсуфа будет выглядеть мелким военным просчетом, необходимо организовать массированную контратаку на армию противника.

Но Маймонид с удивлением обнаружил, что оказался не частью огромной военной экспедиции, способной отразить нападение на Аскалон, а одним из тех, кто вошел в султанскую свиту, состоящую всего из тридцати человек. Разумеется, это были самые лучшие солдаты, но разве они могли противостоять тридцатитысячной армии фанатичных франков? Раввин пришел к выводу, что эти воины отобраны, чтобы возглавить превосходящие силы, возможно армии египтян и сирийцев, которые будут ожидать их на юге.

Но после нескольких дней путешествия по пустыне Негев, где они в серых песках не набрели ни на один лагерь бедуинов, Маймонид встревожился при мысли о том, что Саладин на самом деле сошел с ума. Настолько, что полагал, будто этой кучки всадников на двух десятках лошадей и десятке верблюдов довольно, чтобы принять вызов орд франков. Вероятно, султан надеется, что с ними пребудет мистическая воля Аллаха, как это произошло с необычайно удачливой армией Пророка. Раввин читал, конечно, о многих удивительных победах Мухаммеда и его спутников, выступивших против возмутительной несправедливости, но даже Пророк, насколько помнил Маймонид, не одерживал победы в битве с превосходящими его в тысячу раз силами противника.

Из-за высокой песчаной дюны, закрывшей им обзор, к ним сзади подскакал часовой в зеленой чалме. Он приблизился к Саладину и что-то сказал, но его слова заглушил ревущий ветер пустыни Негев. Саладин, по-видимому, понял его и повернулся к Маймониду, давая знак, чтобы он подъехал к нему. Тот пришпорил кобылу и тут же поморщился от неожиданного лошадиного галопа: его бедра горели от напряжения после многодневной безостановочной скачки на несчастном животном. Саладин улыбнулся, заметив недовольство раввина.

– Друг мой, похоже, лекарю самому нужна медицинская помощь.

Маймонид знал о менее дружеских насмешках со стороны некоторых приближенных Саладина, поэтому заставил себя ехать с высоко поднятой головой.

– Люди в моем возрасте всегда кажутся дряхлыми, сеид. Мы намеренно привлекаем к себе внимание.

Саладин искренне рассмеялся, а потом заговорил громче, чтобы услышали все члены их диверсионной группы:

– Я только что получил известие о том, что до армии Ричарда Львиное Сердце осталось два дня пути.

В его словах слышался энтузиазм, новость о нависшей встрече с безжалостной силой явно его возбудила. Маймонид прикусил губу и решил уточнить, не сошел ли султан с ума, как он начал подозревать.

– Мы сможем вовремя собрать подкрепление? – осведомился раввин.

Улыбка Саладина погасла, он стал серьезен. Маймонид поразился, когда увидел тень печали в темных глазах.

– Нам не нужно подкрепление.

Маймонид заколебался, не зная, что ответить. Все казалось бессмысленным. Саладин явно заметил по лицу раввина, что того снедают противоречивые чувства: желание дать разумное объяснение странным событиям, в которых они принимают участие, и страх перед тем, что такого объяснения не существует.

– Автор «Путеводителя колеблющихся», похоже, сам колеблется, – сказал Саладин.

Маймонид глубоко вдохнул.

– Прости меня, сеид, но мы не сможем удержать Аскалон таким малочисленным отрядом.

В этот момент их лошади взобрались наверх огромной дюны и у Маймонида появилась возможность взглянуть на Аскалон, похожий на изумрудный остров. Казалось, что Бог уронил на землю кусочек рая, чтобы тот служил мостом между двумя адами-близнецами: Негевом и Синаем. Город окружали блестящие ряды пальм с гроздьями фиников. Белые каменные дома, сверкающие, словно мраморные, стояли посреди аккуратно подстриженной травы, а вдоль домов росли ухоженные кусты роз.

Саладин затаил дыхание, глядя на город, который часто называл настоящей жемчужиной халифата. Маймониду показалось, что он видит в глазах султана слезы.

– Ты прав, друг мой. Таким малочисленным отрядом Аскалон не защитишь. – Саладин помолчал. – Ты помнишь, что написала Мириам?

Маймонид кивнул. Как он мог забыть? Однако раввин вдруг почувствовал, что султан уже разговаривает не с ним. Он как будто обращается к кому-то невидимому.

Саладин подъехал к крепкой пальме, растущей у колодца в предместье Аскалона. Из домов стали выходить горожане, вероятно полагая, что приехали торговцы, направляющиеся в Египет. Купцы, чья деятельность была источником жизненных сил города, знали, что предельная любезность привлекает людей в их город. Любопытные зрители, большей частью дети в ярких хламидах или женщины в черных бедуинских косынках, похоже, даже не подозревали, что сегодняшние гости не простые торговцы глиняной утварью. Скорее всего, им никогда прежде не доводилось видеть султана, да они бы и не поверили, что такая царственная особа снизойдет до того, чтобы посетить их крошечный, отдаленный городок. И уж совсем не подозревали люди, что по зеленым ухоженным улочкам оазиса скачет сама судьба мира.

Саладин спешился и опустился на колени у пальмы, словно в молитве. «Нет, – подумал Маймонид, – не в молитве. Как будто воскрешая нежные воспоминания».

– Под этим деревом я впервые полюбил женщину, – признался Саладин, поглаживая шершавой рукой толстый ствол, как если бы ласкал ту возлюбленную, о которой говорил. – Мне было четырнадцать. Как бы я хотел вернуть то время! Хотел, чтобы те мгновения длились вечно! Увы, все в мире заканчивается.

Маймонида кольнуло ужасное предчувствие. Он обвел взором любопытных жителей. Дети смеялись над странным поведением гостя. Некоторые женщины затолкали детей назад в дом, явно побаиваясь намерений безумного гостя и его до зубов вооруженной свиты.

О, мой Бог! Бедные люди… Маймонид почувствовал, как холодок, сжимавший желудок, стал подбираться к сердцу.

– Султан не собирается спасать Аскалон, верно?

Саладин встал и повернулся к пальме спиной. Что-то темное и ужасное сверкнуло в его глазах.

– Я спасу Аскалон, мой друг. Разрушив его.

Из конской упряжи своего жеребца Саладин достал топор. Не говоря ни слова, он повернулся к пальме, которая сохранила воспоминания о его первой ночи любви, и нанес сильный, решительный удар топором.

Воины тут же спешились и стали метаться по городу. Кто-то забегал в дома напуганных жителей и приказывал им выходить на улицу, остальные остались в центре города, высоко держа султанское знамя с изображением орла. Они не бандиты – уверяли воины горожан, когда появились обозленные бедуины и стали размахивать саблями, – но любой, кто встанет у них на пути, будет считаться предателем. А отряд стоящих наизготовку лучников грозил воплотить угрозу в жизнь.

Маймонид в полном ужасе наблюдал, как солдаты Саладина методично разрушают город. Рубят, а потом поджигают деревья. Огонь, охватив аккуратно подстриженную траву и кусты роз, перекинулся на соломенные крыши зданий. Казалось, не прошло и нескольких минут, как весь город был в огне.

Глаза раввина наполнились слезами, когда он увидел; как солдаты Саладина высыпают белый порошок в жизненно важные колодцы Аскалона. Если ничего не подозревающий человек напьется из колодца, его горло вскоре будет обожжено смертельным пеплом. Пророк запретил мусульманам жечь деревья и отравлять колодцы, и Саладин за многие годы войны с франками строго придерживался исламского военного кодекса. Но сейчас султан, по-видимому, не имел выбора. Аскалон должен быть стерт с лица земли, чтобы Ричард отказался от своих планов воспользоваться оазисом как плацдармом для нападения на Египет.

В этом и заключается безумие войны: чтобы спасти город, его нужно уничтожить. Превратить Аскалон в бесполезную для врага территорию, которую он планировал использовать в качестве центра снабжения перед длительным, суровым переходом через Синай. Горящий оазис заставит армию Ричарда повернуть назад. Маймонид понимал: этот акт вандализма спасет Каир. Исчезнет один город, один древний оазис красоты в этой холодной суровой пустыне, но будут спасены тысячи городов от западного океана – от границ государств Магриба – до земли восходящего солнца и самой Индии.

Но когда раввин взглянул на своего измазанного в золе и саже друга, который молча смотрел на пылающий город, он задался вопросом: разве сегодня в огне не умерла и частичка самого Саладина?

Город погибал в огне. Саладин в последний раз преклонился перед срубленным деревом, где впервые познал любовь и радость женского прикосновения. И впервые за многие годы дружбы Маймонид увидел, как по щекам султана текут слезы.

Самый могущественный человек на земле плакал из-за утраченной любви и мира, в котором красоту иногда бросают на алтарь власти.

Глава 55
ЖЕРТВА СЭРА УИЛЬЯМА

Ошеломленный Ричард с недоверием взирал на клубы дыма, которыми были окутаны тлеющие руины Аскалона, и вздымающиеся к синему небу черные столбы – и все это на расстоянии пятисот шагов от него.

Ричарда Львиное Сердце охватил праведный гнев вперемешку с дьявольским отчаянием – оба эти чувства раздирали королевское сердце. Ричард не знал, какое чувство все-таки одержало верх, но результат был одним и тем же. Он выхватил меч и бросился в песчаную пустыню, не сумев подавить вспышку раздражения, простительную только ребенку.

Он чуть не взорвался, когда услышал за спиной низкий смех. Король повернулся к еврейке-пленнице, которая скакала вслед за ним. У нее были связаны руки, а ноги привязаны к бокам коричневой кобылы, которую ей выделил Ричард. Когда ее презрительный смех эхом отозвался в ушах, Ричард понял, что совершил недопустимую ошибку, не заткнув иудейке рот.

– Твой султан сошел с ума!

Это были пустые слова, свидетельствующие о бессилии, но единственные, которые пришли ему на ум при опустошающем душу осознании того, что противник его одурачил.

Мириам продолжала улыбаться, несмотря на очевидную ярость, написанную на лице ее захватчика.

– Это предупреждение, ваше величество, – гордо заявила она. – Для человека, готового разрушить то, что он любит больше всего, с целью помешать своему врагу, не существует границ.

Ричард был уже по горло сыт неуважением, которое проявляла эта безбожница. Черт бы побрал галантность! Он поднял свой меч и подошел к пленнице. Мириам перестала улыбаться, но страха в ее глазах король не заметил. Нет, она больше оскорблена, чем напугана этой недвусмысленной угрозой. Что ж, может, она испугается, когда он перейдет от слов к делу?

– Когда я пошлю ему на блюде твою голову, он увидит, насколько далеко могу пойти я сам.

Несмотря на все возрастающую ярость Ричарда, черноволосая красавица лишь пожала плечами.

– Полагаю, король переоценивает чувства султана ко мне. У него много женщин, и он, вероятно, уже давно забыл меня.

И она подмигнула ему. Подмигнула!

Ричард почувствовал, как утихает ярость и ей на смену приходит изумление. Кто эта удивительная женщина, которая не боится смерти? Величайший король Европы стоял под палящим солнцем (жар еще усиливался от пламени, бушующего над разрушенным оазисом) перед этой еврейкой и ощущал себя совершенно беспомощным. Единственной женщиной, которая заставляла его чувствовать себя таким беспомощным, была его мать Элеонора в те редкие минуты, когда он в детстве заслуживал ее неодобрение. Его мать обладала необыкновенной способностью – она могла заставить даже самых могущественных мужчин съежиться под своим немигающим неодобрительным взглядом. Элеонору и Мириам разделяла пропасть веры и воспитания, бывшая шире, чем вселенная, тем не менее их объединяло нечто общее – способность одной лишь интонацией превратить гордых воинов в пристыженных детей.

– Сомневаюсь, Мириам, – наконец произнес он, опуская меч. Мириам встретилась с ним взглядом, и короля вновь охватило знакомое чувство. Как будто он знал ее давным-давно, дольше, чем живет на этой жестокой, оскверненной земле.

Из странного, почти гипнотического состояния короля вывело прибытие Уильяма. Рыцарь подъехал к королю после того, как поближе осмотрел разрушенный город.

– Сир, колодцы отравлены, – сообщил он, как всегда, прямо. – Несколько наших воинов, сойдя с ума от жажды, испили из них и поплатились за это.

Ярость Ричарда утихла перед жестокой действительностью пылающих стен. Бессмысленно кипятиться и злиться на правду, которую невозможно изменить.

– У нас нет выбора, мы вынуждены вернуться, – усталым голосом произнес он. – Без питья и еды люди не перейдут пустыню.

Вот. Готово. Блестяще разработанный план, над которым несколько месяцев корпели его советники, развеялся вместе с черным дымом, окутавшим руины Аскалона.

Признав позор поражения, Ричард вскочил на жеребца и потянул за уздцы, готовый повернуть назад, и в этот миг от песчаной дюны к нему приблизился часовой. Веснушчатый сицилиец, покрасневший от волнения и понимания срочности дела, сообщил:

– Сир, мы выследили в пустыне отряд воинов Саладина. Их шесть человек, и они направляются на восток.

На губах Ричарда заиграла нежная улыбка.

– Тогда еще не все потеряно, – произнес он и повернулся к своему любимому рыцарю, с которым они несколько отдалились после резни при Акре. Возможно, небольшая погоня даст его солдатам шанс выпустить пар и выплеснуть недовольство от потери Аскалона. А совместная операция поможет наладить отношения со старым другом. – Уильям, поедешь со мной.

Рыцарь удивленно приподнял бровь, но тут же повиновался.

– Слушаюсь, мой король.

Ричард выхватил у стоящего поблизости пажа свое королевское знамя – пурпурный флаг с золотым львом. Размахивая знаменем (знак рыцарям-тамплиерам следовать за ним), Ричард поскакал в пустыню искать свою добычу.

* * *

Из засады, устроенной на скалистом склоне, отряд воинов Саладина наблюдал за приманкой у подножия горы. В окрестностях Аскалона был оставлен небольшой отряд султанской армии, который терпеливо дожидался прибытия легионов Ричарда. Им был дан строгий приказ: заманить рыцарей Ричарда, отделить их от основной армии и захватить по меньшей мере хотя бы одного живого тамплиера. С самого начала войны у султана не было надежных разведданных, и никто не ожидал, что иудейка вновь раздобудет чрезвычайно важную информацию.

Похоже, уловка сработала. По пыльной пустыне, не скрываясь, проскакала горстка солдат, заблудившихся шпионов. Они еще раньше заметили часового, спрятавшегося за огромными валунами на западе. Вскоре тот поднял тревогу и на поимку мусульман отрядили крестоносцев. Саладин верно предугадал, что его юный противник захочет смягчить горечь поражения при Аскалоне и захватить солдат султана, спланировавшего это унизительное поражение.

Того, что случилось дальше, они даже не ожидали. За западными холмами взметнулся столб пыли, и грохот десятков конских копыт эхом пронесся по долине. Отряд крестоносцев преодолел усыпанный валунами холм и помчался прямо в расставленную ловушку.

Находясь в укрытии, ассирийский пехотинец по имени Камаль ибн Абдул Азиз, руководивший этой операцией, вытащил небольшую подзорную трубу, чтобы получше рассмотреть сражение. Франки преследовали свою добычу, которая в притворном ужасе и удивлении пустилась в бегство. Приманка все глубже и глубже завлекала крестоносцев в песчаные дюны.

Камаль уже поднял свою почерневшую на солнце руку, чтобы подать сигнал сидящим в засаде воинам, как вдруг в линзе подзорной трубы увидел нечто невероятное.

Человек, возглавляющий нападающих, был одет, как и остальные рыцари, его лицо скрывал тяжелый шлем, но в левой руке он сжимал развевающееся пурпурное знамя. Ревущий лев золотом сиял в лучах полуденного солнца.

Камаль видел это знамя раньше. Он был одним из тех, кому удалось выжить при полном поражении султанской армии при Арсуфе. Молодой воин стал тогда свидетелем, как центральная колонна армии крестоносцев, возглавляемая этим человеком, развернулась и бросилась на своих преследователей. Камаль с неослабевающим удивлением наблюдал, как уже близкая победа мусульман в одно мгновение оказалась в руках франков, когда те сплотились за спиной воина, которого считали и королем, и богом. Сам Ричард Львиное Сердце нес это знамя во время сражения, и все, кому посчастливилось выжить при Арсуфе, никогда не забудут это ужасное зрелище: реющий стяг, который знаменовал поражение и бегство мусульманской армии.

Неужели вражеский король, самый ненавистный на земле человек, скачет прямо в ловушку, расставленную мусульманами? Камаль не знал, то ли его разум помутился от удушливой жары, то ли он на самом деле станет свидетелем исторического момента. Он повернулся, ища подтверждения своим догадкам у Джахана, неотесанного пехотинца из западного Ирана, который тоже следил за развивающимися внизу событиями.

– Неужели мои глаза меня обманывают или действительно сам Ричард Львиное Сердце принял участие в погоне?

Джахан через собственную подзорную трубу вгляделся в знамя, а потом рассмеялся – скрипучий смех, в котором лаконично выразились страх и недоверие, снедавшие сердце Камаля.

– Он отважен, но глуп.

– Он один стоит целой армии, – возразил Камаль, и его глаза блеснули: какая жертва идет к нему в силки! Он повернулся к лучникам, стоящим на выступе скалы позади него. Через секунду им будет подан знак, который изменит мир. Но сначала нужно подать сигнал кавалерии, сидящей в засаде за холмами, чтобы воины сосредоточили все усилия на поимке одного человека.

Саладин приказал привести любого солдата, который бы смог располагать ценными военными сведениями. Вместо этого они принесут султану на серебряном блюде его величайшего врага.

Камаль заметил кровожадный взгляд Джахана и улыбнулся. Они вот-вот станут самыми знаменитыми воинами во всем мире.

* * *

Ричард почувствовал, как учащенно забилось сердце, – так случалось всегда, когда он готов был поразить врага во время боя. Всадник впереди него, облаченный в голубой халат и чалму, уже в следующее мгновение встретится со своим Создателем на конце острого копья Ричарда. Он метнул копье в закругленные пластинчатые доспехи араба, намеренно целясь в самое слабое место, которое, как он знал, находится в складке под левой рукой. И тут разверзся ад.

Долина наполнилась звуком труб, и мчавшиеся во весь дух всадники внезапно развернули лошадей, чтобы дать отпор преследователям. Численность крестоносцев вдвое превосходила численность горстки безбожников, поэтому их наступление граничило бы с самоубийством, если бы не выскочившее из засады подкрепление.

Более тридцати всадников вылетели из своих укрытий, устроенных за огромными валунами у подножия большой песчаной дюны. Ричард почувствовал, как кровь отлила от лица, ибо понял, что по глупости попался прямо в расставленную ловушку. Он хотел отругать себя за то, что жажда мести застила здравый ум, но сейчас было не время для самобичевания. Им необходимо отделаться от сарацин, пока великий крестовый поход не закончился здесь под градом стрел. Ричард не имел ни малейшего желания умереть в этой пустынной долине и войти в анналы истории как король-болван, попавшийся на старую как мир уловку.

Ричарду удалось развернуть лошадь на сто восемьдесят градусов, одновременно копьем отражая нападение мусульманина. Глубоко воткнутое в грудь нападавшего копье раскололось надвое, и король повернулся, спасаясь бегством. Солдаты попытались взять своего полководца в круг, и несколько рыцарей приняли на себя весь град стрел, явно предназначавшийся их сюзерену.

Одна из стрел пролетела через просвет между человеческими телами и вонзилась в левую руку Ричарда. Разрывая несколько слоев металла и кольчугу, зазубренный наконечник впился в плоть, остановившись лишь после того, когда окончательно уткнулся в его раздробленную ключицу.

Ричард почувствовал, как все тело взялось огнем. А когда искры вечных мук прошлись по всей длине деревянной стрелы, засевшей у него в плече, и попали в кровь, словно кипящая кислота, перед ним, казалось, распахнулись врата ада, дабы забрать его к себе. Король старался держать глаза открытыми, но его взор внезапно потускнел, и у него появилось ощущение, будто он попал внутрь черного тоннеля. Его начала поглощать темнота, а слепящий свет пустыни все меркнул и меркнул.

Внезапно пустоту пронзил знакомый голос – и он вновь обрел зрение. Возле него был Уильям, прилетевший, словно ветер. Рыцарь протянул руку и схватил королевское знамя, которое продолжал сжимать Ричард. А потом, даже не взглянув на раненого короля, Уильям Тюдор прорвал защитный круг, пытавшийся вывести короля в безопасное место. Рыцарь с громким смехом держал над головой знамя, даже когда его со всех сторон атаковали сарацины.

– Сарацинские болваны, я – Ричард Львиное Сердце, граф Анжуйский! – воскликнул Уильям. – Ни одному язычнику не выпадет честь взять меня в плен.

И рыцарь поскакал в дюны, в противоположную от короля сторону. Мусульманские солдаты, стремясь захватить человека, который, как они думали, являлся повелителем их врагов, бросились за Уильямом.

Вскоре Уильям исчез.

Ричард увидел, как выживший тамплиер, скакавший рядом с ним, спрыгнул с бежавшей галопом лошади и опустился в седло Ричарда, искусно выполнив прыжок, который он, вероятно, никогда не сможет повторить, но за который его, несомненно, будут до конца военной карьеры уважать товарищи. Этот рыцарь схватил поводья лошади и поскакал с раненым королем прочь из пустыни Негев, в лагерь крестоносцев, разбитый неподалеку от тлеющих руин Аскалона.