Текст книги "Тень мечей"

Автор книги: Камран Паша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Глава 65
«МНЕ ОТМЩЕНИЕ»

Мириам убеждала себя, что ей снится кошмар. В любой момент она с испуганным криком проснется и окажется в постели рядом со своим противным любовником Ричардом. Конечно, он тоже – ее собственный кошмар, но она сама в него вошла, она понимала и уважала его границы.

Совершенно другое дело – этот страшный сон, в котором она очутилась помимо воли и правил которого не понимала. Мириам забылась сном после очередной отвратительной ночи соития с королем Англии. Казалось, Ричард был от нее просто без ума, и Мириам последние несколько недель шлифовала свое актерское мастерство, чтобы он тешил себя надеждой, что она разделяет его чувства. Каждую ночь, пока он спал, положив голову ей на грудь, Мириам, собрав всю свою силу воли в кулак, с невероятным трудом сдерживала себя, чтобы не вырвать ему горло голыми руками. Может быть, однажды она не сможет стерпеть, но только после того, как детально продумает надежный план побега из тюрьмы под названием Арсуф. Мириам не мучилась чувством вины за цареубийство, она просто не испытывала ни малейшего желания оставаться здесь и отвечать за последствия.

Она наконец-то уснула, ожидая, что, как обычно, провалится в пустоту без всяких сновидений. Но потом вдруг очутилась в этом странном кошмаре, который казался настоящим.

Мириам открыла глаза и увидела, что они с королем уже не одни. В изножье кровати стояла женщина, облаченная в длинное развевающееся голубое платье и белую чадру. Незнакомка протянула руку и указала пальцем на Мириам, и у девушки по спине пробежал холодок.

– Мири… – Голос женщины звучал необычно, как будто она кричала откуда-то издалека. Мириам не слышала этого имени уже двенадцать лет и почувствовала, как из глаз хлынули слезы. Только ее мама Рахиль называла ее Мири.

Неведомая сила подняла Мириам с кровати, на которой остался лежать спящий Ричард. Последовав за незнакомкой, она вышла в дверь и с удивлением увидела, что стража короля, обычно дежурившая у его спальни, крепко спит на полу. Ей не верилось, что стражники нарушили приказ, но поскольку это был сон, все казалось возможным.

Незнакомка в белой чадре повела ее по коридору. Повсюду крепко спали стражи, некоторые громко храпели. Если бы это происходило наяву, то Мириам подумала бы, что всех в крепости усыпили, но, разумеется, подобное было немыслимо.

Женщина провела ее в то крыло крепости, куда пленницу никогда не пускали. Они спустились по длинной лестнице и оказались у бронзовой двери, где лежали два облаченных в доспехи стража. Мириам охнула, когда поняла, что они, в отличие от остальных, не спят. У обоих было перерезано горло, и перед дверью образовалась лужа крови. Женщина в чадре, даже не взглянув на безжизненные тела, переступила через них. Дверь со скрипом открылась, и женщина жестом приказала Мириам следовать за ней. Напомнив себе, что это всего лишь плохой сон, что в любой момент можно проснуться, Мириам осторожно переступила через тела. По необъяснимой причине она почувствовала, что нужно приподнять подол льняной ночной рубашки, чтобы не испачкаться воображаемой кровью, когда она перескакивала через порог.

Внутри Мириам с изумлением увидела человека: он не спал, а стоял на полу на коленях, связанный черной веревкой и с бархатным кляпом во рту. Одного взгляда на испуганное лицо мужчины было достаточно, чтобы Мириам узнала его. Конрад де Монферрат, сановник-предатель, который предал Ричарда, а потом изменил Саладину. Она думала, что Ричард казнит его, когда он вернется в Арсуф и будет молить короля о воссоединении армий крестоносцев. Но сила обстоятельств, по-видимому, удержала короля от мщения, и он поселил маркграфа в крепости в качестве почетного гостя на время, пока будут вестись переговоры о перемирии.

Мириам лишь пару раз встречалась с Конрадом и не понимала, почему ее спящий разум вызвал в воображении именно его облик. Но каждый раз, глядя на его обезображенное лицо, она чувствовала, как к горлу подступает тошнота. Это ощущение не оставляло ее и сейчас. Казалось, что она видела его раньше, много лет назад. Но это, разумеется, было невозможно. Невозможно?

– Ты знаешь, кто это, Мири? – Женщина, голос которой напоминал голос ее матери, впервые заговорила с тех пор, как они покинули спальню Ричарда.

– Нет, я…

И тут она узнала. Глядя на его ужасный красный шрам на левой щеке, она все вспомнила. Именно этот человек изнасиловал и убил ее мать прямо у нее на глазах. А потом он гнался за ней и пригвоздил ее к песку в пустыне. Несмотря на то что его отвратительный член разрывал ей девственную плеву, смешивая кровь ее матери с кровью Мириам, девочке удалось дотянуться до его ножен и выхватить кинжал. Зажмурившись, она ударила ножом вверх, надеясь перерезать ему горло, но порезала только щеку.

Порез на щеке. Совсем такой, как на лице Конрада.

Мужчина скатился с нее, выкрикивая проклятия на языке, который она не понимала. Мириам побежала, по ее бедрам текла кровь. Мириам не помнила, как ее удалось скрыться от преследователей. Она неслась прочь от разграбленного каравана – то вверх, то вниз по песчаной дюне. Она бежала, спасая свою жизнь, пока наконец не увидела скалистые горы, а в них маленькую пещеру. Вход в пещеру был настолько мал, что она едва в него протиснулась. Она пряталась там, не обращая внимания на кишащих повсюду скорпионов и скарабеев, пока голоса не затихли. Сколько прошло дней? Один? Два? Она не помнила. Затем Мириам выбралась из пещеры и пошла к разграбленному каравану. Кочующие бедуины, которые обнаружили кровавую бойню, уже похоронили ее родителей и остальных погибших. Она, словно живой мертвец, направилась к ним, ее ноги были в песке и запекшейся крови. Она надеялась, что они облегчат ее страдания, заберут ее жизнь, чтобы она вновь оказалась вместе с мамой. Но добрый бедуин с жидкой бороденкой посадил ее на своего верблюда, дал фляжку с водой и повез ее назад, в Каир.

И вот она здесь. Стоит лицом к лицу с человеком, который отобрал у нее все. Он больше десяти лет преследовал ее в кошмарах, но она не знала его имени. Теперь знает.

Конрад де Монферрат.

К ней подошла женщина в чадре, в руках она держала нож. Мириам узнала инкрустированную камнями рукоять и выгравированного льва на лезвии. Именной кинжал короля.

– Ты знаешь, что нужно делать.

И Мириам сделала. Она взяла кинжал, повернулась к испуганному Конраду. Он крупно дрожал, по его щекам текли слезы. Его лицо блестело от скорби, а шрам, казалось, куда-то исчез. Но Мириам понимала, что он оплакивает не ее мать, не сотни тысяч убиенных им людей. Он оплакивает себя, оплакивает свою скотскую жизнь, которая закончится прежде, чем он завершит свою миссию разрушения на земле.

Когда Мириам подошла к нему с ножом, она не чувствовала ни жалости, ни колебаний. Зачем лишать себя удовольствия отправить это чудовище в ад?

В конце концов, это всего лишь сон.

Мириам приставила лезвие к его шее, увидела первые струйки крови, которые потекли вниз, когда острый как бритва нож коснулся плоти. Она почувствовала что-то теплое у ног и поняла, что стоит в луже Конрадовой мочи. Великий воин, человек, считавший себя истинным королем Иерусалима, при мысли о смерти обмочил себе штаны.

Она перерезала ему горло.

Из раны фонтаном брызнула кровь. В Мириам ударила струя обжигающей жидкости, и ее белая ночная сорочка внезапно стала алой. Конрад упал наземь, лицом в лужу собственной мочи.

Мириам обернулась и увидела, как призрачная незнакомка протягивает руку. Мириам заметила в ее руке что-то зеленое и блестящее. Любимое нефритовое ожерелье ее матери.

– Я горжусь тобой, Мири… – сказала женщина. Мириам выронила нож и схватила амулет. Как она любила это мамино ожерелье!

Когда Мириам подняла голову, радостная улыбка поблекла. Сон изменился, перед ней уже не было таинственной женщины. Вместо нее стоял мужчина в черной как ночь одежде и чалме. Его лицо скрывалось за вуалью. Его желтые глаза сверкали подобно кошачьим, и он смеялся. Страшный скрипучий смех, похожий на скрежет металла о металл.

Мириам закричала…

…и проснулась. Она опять была в постели Ричарда. Король лежал на животе и крепко спал, а в арочные окна их спальни пробивались первые лучики зари.

Мириам, стараясь унять бешено колотящееся сердце, встала с постели, чтобы попить воды. И внезапно застыла на месте. На ней вместо белой ночной рубашки было голубое платье, а кожа казалась влажной, как будто она только что приняла ванну и вытерлась полотенцем.

А затем она почувствовала, что у нее на шее что-то висит. Дрожащими руками взяла ожерелье и вгляделась в зеленый нефрит и восьмигранный амулет с именем Бога.

Мириам хотелось кричать, кричать не переставая. Но она не издала ни звука. Она почувствовала, как подкашиваются ноги, как она падает на кровать и ее поглощает темнота.

Последнее, что она увидела краешком ускользающего сознания, – это горящие желтым огнем глаза змия, прожигающие ее разум.

Глава 66
ХОД СОБЫТИЙ ИЗМЕНИЛСЯ

Испуганная Мириам сидела в кабинете Ричарда. Она старательно избегала смотреть на бледное лицо его сестры Иоанны, но чувствовала, как принцесса так и сверлит ее глазами из противоположного угла отделанной мрамором комнаты. Весть о смерти Конрада в мгновение ока разошлась по крепости, и напряжение заметно возросло. Ричард добрую часть утра провел с помощниками Конрада, которые присоединились к королю в этой злосчастной попытке восстановить союз крестоносцев. Солдаты Конрада отсиживались в Акре, но почтовые голуби, скорее всего, уже донесли до них печальное известие о смерти маркграфа, находившегося под защитой Ричарда. Мириам понимала: потрясение и гнев обязательно перерастут в мятеж – это всего лишь вопрос времени.

Мириам все еще не могла поверить ни в случившееся, ни в свою роль в убийстве. Но странное ожерелье, которое как две капли походило на ожерелье ее матери, оставалось висеть на шее девушки. Это было невозможно, но, тем не менее, все обстояло именно так. Она протянула руку и вновь коснулась бусин, почти надеясь, что они вернутся в вымышленный мир, в ту странную действительность, где она собственными руками хладнокровно убила Конрада де Монферрата.

Мириам всегда гордилась своей рассудительностью и ясным умом. В отличие от остальных представительниц слабой половины она мало полагалась на женские эмоции и интуицию как основу для постижения базовых принципов мироздания. Логика Аристотеля, дедукция и анализ – вот ее инструменты для разгадки жизненных тайн. Но сейчас подобный подход оказался полностью несостоятельным. Ни тому, что она видела в этом кошмаре, ни тому, что она совершила, нельзя было найти рационального объяснения. Тем не менее это произошло. Вероятность того, что ее воззрения на устройство мира (без всякого волшебства и мистицизма) оказались ложными, в некотором роде беспокоили Мириам больше, чем тот факт, что она с такой легкостью смогла убить человека.

Конечно, если Конрад на самом деле тот человек, который беспощадно убил ее мать в тот судьбоносный день в Синае, это снимает с нее всю вину за преступление. Но она сомневалась, что франки, узнав правду, отнесутся к ней великодушно.

Мириам отмахнулась от невеселых мыслей, когда дверь открылась и в кабинет ворвался Ричард, а за ним его советник Ренье. Она никогда не видела короля таким злым; даже созерцая разрушенный Аскалон, он вел себя более сдержанно. Сейчас его голубые глаза горели яростью, граничащей с безумием. Мириам почувствовала, как по телу побежали мурашки, и поняла, что Ричард выглядит совсем как Саладин, когда тот обнаружил в ее постели Захира.

– Сир, нужно подготовиться, – умолял Ренье. – Военачальники Конрада настроят своих солдат против нас. Они уверяют, что их господина приказал убить король.

Ричард повернулся к советнику, который в страхе отступил.

– Абсурд!

Ренье поколебался, а потом заговорил, стараясь не смотреть в безумные глаза короля.

– У постели маркграфа был обнаружен кинжал с королевской монограммой, сир.

Мириам почувствовала, как замерло сердце. Когда она подняла глаза на Ричарда, их взгляды пересеклись.

– Это дело рук Саладина, – прошипел король. – Султан уверял, что он человек чести, но совершил это убийство, чтобы разъединить нас.

– Он не такой… – помимо воли вырвалось у преданной Мириам. Разумеется, это было ужасной ошибкой.

– Молчать!

Внезапно Ричард набросился на нее. Словно разъяренное животное, он сжал руками ее горло. Она отчаянно пыталась вырваться, глотнуть воздуха, но его пальцы сомкнулись на ее шее, словно тиски.

– Это ты его убила, да? – ревел король. – Ты убаюкивала меня своими поцелуями, а сама все время строила против меня козни…

Мириам хотела закричать, но с губ не слетело ни звука. Перед глазами вспыхнули крошечные голубые огоньки – ее мозг подал знак, что ему отчаянно не хватает кислорода.

– …ты украла королевский кинжал и отдала его пособникам Саладина. Скажи, что это правда!

– Она вряд ли сможет что-нибудь сказать, если ты ее задушишь, брат, – голос Иоанны, словно плетью, рассек воздух.

Ричард ослабил хватку, и Мириам упала на колени. Девушка жадно ловила ртом воздух в отчаянной попытке выжить.

– Богом клянусь… – единственное, что она смогла произнести, прежде чем Ричард больно ударил ее в живот кожаным сапогом. Мириам почувствовала, что теряет сознание, но, собрав всю силу воли, постаралась не упасть в обморок, несмотря на резкую боль, пронзившую все тело.

– Не богохульствуй! – гремел голос Ричарда в небольшом кабинете. – Твой народ предал Господа и отправил его на смерть. И у тебя хватает наглости…

Ричард поднял ногу, чтобы еще раз ударить Мириам, и девушка поняла, что после второго удара она точно потеряет сознание. Внезапно вперед шагнула Иоанна и положила руку на плечо брата, пытаясь его успокоить.

– Брат мой, прекрати.

Но ее слова, казалось, только распалили безумного Ричарда, а не остудили его гнев.

– Признайся, Иоанна! Ты тоже участвовала в этом заговоре?

Корчась от невыносимой боли, Мириам поняла, что Ричард уже не просто злится – с ним происходит нечто намного более страшное.

– Ты сошел с ума? – завопила Иоанна, озвучив опасения Мириам.

Ричард грубо схватил Иоанну за плечи. Принцесса бросила полный отчаяния взгляд на сбитого с толку тамплиера Ренье. Молодой рыцарь явно не понимал, что ему делать, поэтому просто отвернулся.

– А я-то думал, почему ты так жаждешь запрыгнуть в постель к язычнику? – кипел Ричард, в глазах которого пылал голубой огонь. – Вероятно, ты все это время находилась в его объятиях!

Иоанна влепила ему пощечину. Но вместо того чтобы отрезвить его, ее поступок еще больше распалил безумие короля. Он ударил Иоанну в ответ, и от этого удара его любимая сестра упала на пол.

Мириам затуманенными от слез глазами наблюдала, как Ричард навис над дрожащей Иоанной. Ее правая щека опухла, а из губы потекла тоненькая струйка крови. В другое время Мириам со злорадством следила бы за унижениями этой гордой стервы от рук жестокого короля, которого та с любовью называла братом. Но сейчас, когда от жестокости Ричарда все ее тело так и горело огнем, она могла лишь посочувствовать испуганной принцессе.

Король грубым рывком поднял Иоанну с пола.

– Ричард, пожалуйста…

– Я доверил тебе последнюю волю нашего отца, – прошипел Ричард. – Ты рассказала о ней Джону? Именно поэтому он настолько осмелел, что решился бросить мне вызов?

Иоанна захлебывалась слезами, поэтому не могла ответить. Ричард отпихнул ее в сторону и повернулся к окаменевшему Ренье.

– Дай знать всем военачальникам крестоносцев, включая полководцев Конрада в Акре: они или со мной, или против меня. Любого, кто осмелится взбунтоваться, я уничтожу собственными руками. Поскольку мы очистили свои ряды от предателей, больше ждать не будем.

Он повернулся к Мириам, которая все еще лежала, распластавшись на полу, и прикрывала руками живот.

– Помяни мои слова, еврейка, – ледяным голосом пригрозил он, и эта холодность испугала Мириам еще больше его ярости. – Иерусалим будет наш. И я сохраню тебе жизнь, чтобы ты увидела, как он будет гореть. А потом я сам швырну тебя в огонь.

Глава 67
УСИЛИВАЮЩАЯСЯ БУРЯ

Маймонид молча сидел на военном совете, пока полководцы жарко обсуждали стремительно ухудшившуюся ситуацию в Палестине. Несмотря на то что он восседал на своем обычном почетном месте по левую руку от кади аль-Фадиля, премьер-министра султана, раввин чувствовал себя не в своей тарелке. Даже султан больше не предпринимал попыток вовлечь его в обсуждение. Честно говоря, Саладин просто не замечал его присутствия за столом.

С тех пор как весть об убийстве Конрада достигла Иерусалима, султан избегал своего старого лекаря. За суетой последних дней они не сказали друг другу ни слова, а когда раввин попытался попасть к султану в кабинет, чтобы обсудить возникшую отчужденность, путь ему преградили близнецы-телохранители. И на этот раз султан не пришел к нему на помощь.

Возможно, именно этого и следовало ожидать. Саладин не дурак, он явно догадался, что раввин каким-то образом причастен к убийству, внесшему сумятицу в ряды крестоносцев. Какое-то время казалось, что прогноз старого раввина сбывается. Армия Ричарда оставила свои попытки завоевать Палестину и занялась подавлением восстания солдат Конрада. Сначала, получив известие о междоусобице в рядах франков, придворные ликовали, но затем, когда пришла новость о том, что Ричард быстро подавил мятеж, их радость поостыла.

Ричард Львиное Сердце разбил самых ярых сторонников Конрада в Акре, а потом объявил амнистию остальным вероотступникам. Ричарду удалось убедить проигравших солдат, что они стали пешками в интригах сарацин, что истинный убийца – хитрый Саладин. Единственный способ отомстить за смерть Конрада – призвать к ответу правителя язычников.

После того как Ричард обрел власть над некогда разъединенными армиями христиан, он с удвоенным рвением обратил свой взор на Иерусалим. Будучи уверен, что именно Саладин приказал убить маркграфа, чтобы запятнать репутацию короля в глазах его солдат, Ричард Львиное Сердце теперь воспринимал войну против мусульман как личную вендетту. Вздорный мальчишка, похоже, обошелся без своей предусмотрительной стратегии и теперь планировал массированное, лобовое наступление на Иерусалим, чтобы отомстить за поруганную честь. Маймонид в своих усилиях разрушить союз крестоносцев невольно укрепил его и подверг Священный город их необузданной ярости.

Как бы там ни было, все пошло не так, как он планировал.

После встречи с таинственным вождем ассасинов Маймонида терзали ужасные кошмары с подробностями убийства Конрада. Они были настолько яркими, настолько реальными, как будто он собственными глазами видел это преступление. Маркграф Монферрат стоял на коленях на полу, а темная фигура, чье лицо он не мог разглядеть, перерезала ему горло. Потом маркграф упал лицом в лужу собственной мочи, и желтая лужа вскоре стала темно-красной.

Каждую ночь он просыпался, хватал ртом воздух, а взгляд его дико метался по спальне в поисках того, кто, казалось, прятался в углах комнаты. Этот кто-то ждал, чтобы забрать его в страшное путешествие, являющееся неотъемлемой частью договора со Старцем Горы.

Маймонид тысячу раз убеждал себя: то, что он совершил, – великая жертва во имя его народа, а не только акт личной мести за любимую сестру и ее дочь. Франки и раньше убивали евреев. Как и в последний раз, когда они вошли в Иерусалим, варвары не щадили ни мужчин, ни женщин, ни детей. Если они завоюют Палестину, то снова будут убивать. Несмотря на свои яркие кошмары, Маймонид не был там, где убили Конрада, и в сердце его не было печали, когда он услышал о смерти маркграфа. Тем не менее каждую ночь, прежде чем с криком проснуться, он видел убитого Конрада. Но пока мертвец лежал в луже своей мочи, смешанной с кровью, он превращался из злого и жестокого человека, каким его знал Маймонид, в красивого мальчика, каким был когда-то. Мальчика, полного надежд и радости. В луже крови лежал ребенок, который больше никогда не сможет играть.

Маймонид отмахнулся от видения и заставил себя прислушаться к аль-Адилю, который, как всегда, своим зычным голосом заглушал любое недовольство.

– Конец близок, попомните мои слова, – предостерег он, ударив кулаком по черному столу. – Ричард Львиное Сердце больше не будет играть в кошки-мышки. Он готовится к последнему сражению, и у нас нет выбора – мы должны дать ему отпор. Либо мы одержим победу, либо франки зальют улицы Иерусалима нашей кровью.

С разных концов стола заметались испуганные взгляды. Эта небольшая речь была самой короткой, которую когда-либо выдавал этот детина с густым басом.

Маймонид заметил, что султан впервые улыбнулся уголками губ. Раввину так не хватало этой улыбки на лице Саладина, резко состарившегося за последний год. Некогда иссиня-черные кудри сейчас были подернуты сединой, вокруг глаз и губ пролегли тревожные тени. Маймонид все больше и больше беспокоился о нем, понимая, чего стоит война этому человеку, когда-то казавшемуся нестареющим и непобедимым. Но раввин не мог провести медицинское обследование своего пациента, потому что новость о смерти Конрада воздвигла между ними невидимую преграду.

Даже сейчас, когда султан смотрел на других придворных и излагал, прибавляя к тираде брата собственные соображения, он намеренно избегал встречаться взглядом с раввином. Скорее всего, Маймониду никогда не вернуть доверие султана, и если дело обстоит именно так, то он утратил нечто более ценное, чем положение при дворе. И пусть его поступки в конечном счете спасут мир, они будут стоить ему самого редкого и ценного дара. Дружбы.

– …со слов наших шпионов в соседних деревнях, весь личный состав армии франков покинул свои расположения в Акре и Кесари, – произнес султан, указывая на огромную карту Палестины, лежавшую на столе перед придворными. – Судя по их передвижениям, они планируют встретиться на побережье и направиться к Иерусалиму.

Все взгляды были прикованы к пальцу Саладина, которым он водил по карте. Точка, указанная султаном, обозначала небольшую деревушку к югу от Арсуфа, на северо-западе от деревни Рамла. Всего один день пути до Священного города.

– Яффа, – уверенно произнес Саладин, за долгие годы войны поднаторевший в стратегии. – Они начнут нападение от Яффы.

За столом повисло гнетущее молчание, когда стало очевидным неизбежное: война добралась и до них.

– Нужно усилить оборонительные укрепления вокруг Иерусалима, – подал голос Гёкбёри, унылое лицо которого сегодня было мрачнее обычного.

– Нет, – ответил Саладин, озадачив всех. Султан встал, расправив плечи и высоко вскинув голову. Он был среднего роста, но в этот момент возвышался над присутствующими подобно скале.

– Я больше не позволю проливать кровь в Священном городе, – решительно заявил Саладин. – Если нам суждено столкнуться лицом к лицу с армией Ричарда, это случится на открытой равнине у Яффы. Мы не станем, как женщины, отсиживаться в своих домах.

– В стенах города у нас достаточно провианта и воды, сеид, – возразил аль-Фадиль. – Мы с большей вероятностью на победу выдержим осаду внутри этих стен…

Саладин повернулся к премьер-министру, на его лице было написано праведное негодование.

– Ты не солдат, кади, поэтому я прощаю твою трусость, – убийственным голосом, который мало кто раньше слышал, произнес султан.

Аль-Фадиль поспешно поклонился и испуганно зашептал извинения, а султан вновь обвел взглядом придворных, намеренно обходя вниманием Маймонида.

– Если бы любой из вас изучил печальную историю Иерусалима, он бы знал, что внутри его священных стен прячется злой дух. Дух, который жаждет смерти и хаоса. Этот фантом манит безрассудных храбрецов укрыться за своими так называемыми неприступными стенами, за якобы неприкосновенными воротами. А потом тут же предает их при виде армии захватчиков.

Перед внутренним взором Маймонида всплыл ужасный сон, в котором он был свидетелем первого нападения крестоносцев на Иерусалим, и раввин понял, что Саладин говорит правду. Что чувствовали те мужчины и женщины, которые считали, что, укрывшись за стенами Священного города, они находятся в безопасности, когда вдруг нерушимые ворота рухнули и святое пристанище превратилось в адскую западню?..

– Друзья мои, если мы проиграем эту войну, мы умрем, как и наши предки, в чистом поле под синим небом, а не трусливо прячась в каменных лачугах под покрытыми известью стенами. Если мы погибнем, то под слепящим солнцем Яффы, а не в тени башен Иерусалима.

Когда Саладин ясно изложил свое решение, военачальники поклонились и встали из-за стола совещаний. Нужно как следует подготовиться, если основная часть мусульманской армии должна вступить в бой с готовыми отразить наступление силами крестоносцев при Яффе.

Маймонид, медленно покидая кабинет, бросил на султана прощальный взгляд, однако Саладин продолжал игнорировать раввина. Старик почувствовал, как грудь налилась свинцом, – но не из-за старости или немощи. Он с горечью размышлял про себя, что сердце поистине необычный орган: оно ни капли не болит, готовя смерть одному, но безутешно печалится, когда не удалось поговорить с другом.