Текст книги "Тень мечей"

Автор книги: Камран Паша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Глава 70
СРАЖЕНИЕ ПРИ ЯФФЕ

Аль-Адиль осматривал равнину, пока армии готовились к решающему сражению. Он вглядывался через линзу подзорной трубы султана, оценивая линию обороны, выстроенную на границе лагеря франков. В действительности там было целых две линии. В арьергарде стояли пехотинцы с копьями, воткнутыми в песок и нацеленными на врага. Аль-Адиль понял, что наконечники копий отравлены, поэтому все мусульманские всадники, которые бросятся в атаку, рискуют своими конями – те неизменно наткнутся на смертоносные жала. Немного позади пехоты находились лучники, причем каждый лучник располагался непосредственно между двумя припавшими на колено солдатами из первой линии. Таким образом, около двух тысяч солдат выстроились в первый живой щит против атакующих мусульман. Пятая часть этих солдат была вооружена отравленными стрелами, несущими смерть мусульманской армии.

Аль-Адиль нехотя признал, что стратегия была продумана умно, но основывалась на беспрекословной дисциплине среди пехотинцев-крестоносцев, на которых придется основной удар мусульманской армии. Если кто-нибудь струсит, появится брешь в обороне, в которую смогут просочиться мусульмане. Разглядывая бледнолицых врагов в подзорную трубу, курд-гигант замер. Вдоль линии обороны в блестящих доспехах скакал знакомый воин, но это был не простой полководец. Золотоволосый юноша держал в руке королевское знамя со львом, а рядом с ним скакал Уильям Тюдор – рыцарь, которого его брат, поддавшись чувствам, вопреки здравому смыслу освободил накануне сражения.

Значит, вот оно как. Сам Ричард Львиное Сердце поведет крестоносцев в атаку.

Аль-Адиль тут же передал подзорную трубу брату, который восседал рядом на командном возвышении. И хотя аль-Адиль за последний год не раз встречался с высокомерным королем во время попыток примирения, его брат никогда лично не видел своего заклятого врага.

– Сам Ричард Львиный Зад почтил нас своим присутствием.

Саладин приподнял бровь и посмотрел в подзорную трубу в том направлении, куда показывал брат.

– Он моложе, чем я ожидал, – искренне удивился султан. Аль-Адиль вспомнил, что он и сам отреагировал точно так же, когда впервые встретился с этим предводителем варваров. Мальчишка показался ему напыщенным и безрассудным, обладателем двух качеств, которые в полной мере проявились сегодня, когда Ричард ставил собственную жизнь в один ряд с жизнью своих солдат.

– К тому же глуп, если собирается сам возглавить наступление, – добавил аль-Адиль, довольно потирая руки от предвкушения, что анжуец падет под градом мусульманских стрел.

– Отвага и безрассудная храбрость – лишь оттенки одного цвета, брат, – пожав плечами, ответил Саладин. И внезапно помрачнел. – О Мириам ничего не слышно?

Аль-Адиль скривился. Ему поручили неприятную миссию – руководить переговорами об освобождении иудейки, но его посланники каждый раз возвращались с пустыми руками.

– Ее держат в королевском шатре. Король отказывается отпускать ее.

Саладин кивнул. Затем наклонился и едва слышно прошептал:

– Если меня сегодня убьют, я надеюсь, что ты ее спасешь.

Это не было просьбой. В голосе Саладина звучало нечто такое, что омрачило сердце аль-Адиля. Его брат всегда перед сражением вел себя так, как будто их победа неизбежна, даже когда все было против него. Но сейчас Саладин, похоже, не только был готов к смерти, но и говорил так, словно радовался возможности умереть. Аль-Адиль повернулся, чтобы возразить брату, но заметил странный свет в глазах султана, который охладил его пыл. Так и непроизнесенные слова застряли у курда в горле.

– Мне не нравится эта еврейка, но я люблю тебя, мой брат, – наконец произнес аль-Адиль. – Клянусь, она доживет до глубокой старости, нежась в тени египетских садов.

Саладин удовлетворенно кивнул.

– Иншалла. Да будет на то воля Аллаха.

Султан встал и повернулся к ожидающим легионам, собравшимся вокруг командного возвышения. Обычно в такие минуты, когда легкий ветерок военного конфликта грозился перерасти в ураганный шторм, султан выступал с напутственной речью, тщательно продуманной и призванной подбодрить перед сражением солдат. Но сегодня он просто встал перед войском, без огня и гордости, но исполненный непоколебимым, искренним бесстрашием. Взглянул на лица своих военачальников, потом посмотрел в глаза простых солдат, которые обожествляли его, считая живой легендой, и, наконец, произнес слова, идущие, как понял аль-Адиль, прямо из сердца:

– О, воины Аллаха, слушайте меня! Целых пять лет мы ведем с франками безжалостную войну за господство на Святой земле. И все это время я видел бесчисленное множество мужчин, которые, как и вы, не зная страха, шли на смерть. Сколько наших братьев, у которых есть жены и дети, мы сегодня еще похороним? Сколько матерей заплачут, узнав, что чада, бывшие когда-то прекрасными младенцами, сосавшими их грудь, будут гнить в безымянной могиле в пустыне и история забудет их имена? Вы все знаете, кто я. Однако я боюсь, что не знаю большинства из вас. И поэтому мне неимоверно стыдно. Не только за себя. Я с презрением взираю на каждый трон на этой земле, где вольготно сидит человек и посылает других на смерть, даже не зная их имен. Но такова правда жизни, друзья мои. Короли отдают приказы, а умирают солдаты. Итак, я привел вас сюда и многие из вас сегодня умрут. Но вот что я хочу вам сказать, братья мои. Не умирайте ради меня. Я не стою таких жертв. Однако ваши жены, дети, матери – ради них вы сегодня будете давать отпор страшной атаке неверных. Когда вы увидите, как мечи варваров опускаются на ваши шеи, а наконечники копий целятся в ваши сердца, вспомните, что сражаетесь – и умираете, – чтобы защитить от подобной участи тех, кого любите. В конечном счете ни одна цель, ни одна идея, ни одна пядь земли, святой или языческой, не стоит и капли пролитой крови. Но существует одна вещь – на самом деле единственная – на небесах и на земле, ради которой стоит умирать. Это любовь. Если вы сегодня погибнете, сражаясь за любовь, тогда, мои братья, вы окажетесь в раю, воспетом поэтами и богословами, в саду, с которым не могут сравниться вечные фонтаны, дворцы и прекрасные райские девы загробного мира. Любовь сама по себе – божественна, и умереть во имя любви – значит познать бессмертие.

Аль-Адиль почувствовал, как из глаз струятся слезы, и увидел, что солдаты, стоически переносившие страшные тяготы войны и ненависти, сейчас, не стесняясь, плачут. Он в изумлении поднял глаза на брата, от которого, казалось, исходило сияние, затмившее безжалостное солнце Яффы. Подобно Моисею, который спустился с Горы, неся скрижали Господа, лицо Саладина излучало такой свет, что на него невозможно было смотреть открыто.

В этот момент он понял, что никогда по-настоящему не знал своего брата. Саладин был рожден в семье Айюбов, но он был не одним из них. Он был не просто потомком курдского племени воинов-наемников. Он был той Божьей искрой, что спустилась с небес и по необъяснимой причине появилась среди самого немыслимого народа – неотесанных головорезов, которые на протяжении тысячи поколений продавали свою преданность тому, кто больше заплатит. Внезапно аль-Адиль почувствовал настоящее смирение при мысли о том, что в его жилах и жилах этого человека течет одна кровь. Он не знал, почему такому грубому и жалкому человечишке, как он, судьбой ниспослано быть братом Саладина, в чьих прекрасных чертах и благородном нраве можно найти, как говорили, оставшиеся следы Пророка. Но в эту минуту аль-Адиль понял, что любит этого человека больше собственной жизни и целого мира.

Саладин обратил свой взор на вражеский лагерь, находившийся в пятистах шагах от них. Он поднял кулак в последнем призыве восстать против сил ненависти и варварства, сгрудившихся на пороге цивилизации, а затем издал боевой клич, посылая тридцать тысяч солдат на смерть во имя любви.

– Аллах акбар!

* * *

Никто доселе не видывал такого сражения. Волна за волной всадники мусульман мчались на линии обороны армии Ричарда, которая продолжала удерживать свои позиции за земляной насыпью. Лошади натыкались на копья и стрелы, а мусульман, которые выжили, упав с умирающих коней, добивала пехота. В стальной вспышке встретились ятаган и меч. Лучники Ричарда выпускали стрелу за стрелой, но на месте поверженного противника тут же возникали два других, которые, словно безумные, мчались навстречу неминуемой смерти и обещанному раю.

Из-за облака дыма и пыли невозможно было ничего разглядеть, но Саладин продолжал смотреть в подзорную трубу, выискивая хотя бы намек на брешь в обороне крестоносцев. Неверные, надо отдать им должное, сражались отважно. Они продолжали держать оборону, несмотря на то что арабские солдаты все прибывали и прибывали, бросаясь на людскую стену, стоящую между ними и лагерем крестоносцев. Саладин чувствовал ужасное зловоние от мочи и крови, которое разносил над равниной горячий летний ветер – двойное проявление страха и ярости, разжигавшее мужчин на войне.

И тут, когда облако сражения на мгновение рассеялось, Саладин увидел, как золотоволосый юноша, в котором он узнал главного врага, направил своего коня прямо в гущу наступающих мусульман. За королем, следуя в самоубийственную атаку, неслись пять или шесть десятков облаченных в тяжелые латы рыцарей, которые выставили впереди себя массивные щиты.

Казалось, Ричард не испытывал ни капли страха, когда отражал атаку за атакой; его меч крошил всех, кто рискнул встать у него на пути. Решительная атака тамплиеров в самый центр наступающей армии Саладина тут же сбила с толку и вселила ужас в сердца солдат султана. Многие мусульмане стали спасаться бегством при виде приближающихся всадников, хотя со всех сторон имели огромное численное превосходство над рыцарями.

– Он – великий воин, – наконец признал Саладин, повернувшись к аль-Адилю, который восседал рядом с султаном на возвышении и следил за ходом сражения через подзорную трубу.

– Его смерть от наших рук будет воспета несколькими поколениями, – уверенно ответил его брат.

Саладин вздохнул, вновь чувствуя огромное бремя истории на своих плечах.

– Нет, брат мой. На войне не место песням.

Саладин встал и оседлал своего черного как смоль жеребца аль-Кудсию. Он понимал, что должен поскакать на поле боя, чтобы поднять дух своих солдат, вдохновить их на подвиги. Аль-Адиль тут же последовал за братом и, не говоря ни слова, оседлал собственного коня. По блеску в его глазах Саладин понял, что брату не терпится принять участие в сражении. Два сына Айюба поскакали по равнине, а за ними – сорок лучших воинов Саладина, которые не могли позволить своему султану ввязываться в бой одному.

Когда Саладин въехал в туман смерти, он стал искать глазами Ричарда Львиное Сердце, но ничего не смог разглядеть из-за царящего вокруг хаоса и сумятицы. И тут султан увидел рыцаря, который бросился прямо на него. Саладин выхватил ятаган, готовый дать отпор.

Это был сэр Уильям.

Саладин заколебался, но, заметив, что рыцарь не останавливается, понял: у него нет выбора. Мактуб. [71]71
  По-арабски буквально означает «это написано».


[Закрыть]Это было предрешено.

– Не жди пощады, султан! – предупредил Уильям, перекрикивая шум окружающего их безумия.

Саладин как раз вовремя поднял щит, чтобы отразить дробящий кости удар рыцарского копья. Одним быстрым движением султан развернулся и ударил по копью саблей. Дамасская сталь вошла в деревянное копье, словно нож в масло.

– Пощады не жди, сэр Уильям, – негромко произнес султан, когда рыцарь отбросил свое расщепленное копье и вытащил меч.

Эти двое поскакали друг на друга. Их мечи скрестились, посыпались искры. Саладин был уже не молод, но он ежедневно упражнялся со своей саблей с тех пор, как впервые узнал о новом крестовом походе. Он знал, что его возраст и опыт помогут ему на престоле, но на поле боя значение имеет лишь грубая сила.

Уильяма, похоже, удивила неистовая атака султана, но пока он давал отпор и парировал удары, Саладин видел, как рыцарь под шлемом усмехается, словно они оба школьники и это всего лишь игра. Он мягко улыбнулся в ответ, хотя и знал, что исход этого поединка будет безрадостен.

Удар за ударом друзья, которые были врагами, кружились и вновь атаковали. Саладин забыл о бушующем вокруг него сражении и сосредоточился на своем противнике. Казалось, они, сойдясь в странном танце, были одни в этой пустыне. Султан почувствовал, как успокаивается, – на него всегда накатывала безмятежность, когда он имел дело со смертью.

В следующее мгновение Саладин сделал выпад и отрубил Уильяму ладонь.

Рыцарь как будто больше удивился, чем испытал боль, глядя на бьющую фонтаном кровь из обрубка руки. Он поднял на султана глаза, и их взгляды встретились – на целую вечность. Не отрывая от Уильяма пристального взгляда, Саладин воткнул саблю в тяжелый нагрудник рыцаря, почувствовал, как она рвет кольчугу, разрывает плоть, кости и пронзает противника в самое сердце.

И тогда – невероятно! – Уильям улыбнулся с теплотой, граничащей с любовью.

– Что ж, до встречи за обедом в раю… – выдавил он, и глаза его начали закрываться.

Саладин почувствовал, как помимо воли его взор туманится.

– До встречи, друг мой.

Сэр Уильям Тюдор упал на гриву коня, мертвый.

Саладин протянул руку и взял лошадь за уздцы. Вокруг бушевало сражение, а Саладин вел коня Уильяма с телом поверженного противника назад, в лагерь мусульман.

Он услышал, как сзади к нему подскакал аль-Адиль. Когда брат султана увидел тело Уильяма, он снял шлем и приветствовал поверженного рыцаря.

Саладин спешился, не глядя на своих солдат. Он не хотел, чтобы они заметили струящиеся по его щекам слезы. За все годы войны он не позволял себе оплакивать даже убитого товарища, пока битва в разгаре. Но сегодня он оплакивал врага. Неверного и язычника. И самого настоящего Божьего человека, которого он когда-либо встречал.

– Отвезите его к Ричарду с почетным караулом, – не поднимая головы, приказал он своим воинам.

Глава 71
СЕРДЦЕ ЛЬВА

Ричард не верил своим глазам, глядя на тело закадычного друга Уильяма. Тело, обернутое в белые шелка, доставили в разоренный войной лагерь крестоносцев под белым флагом. Саладин отрядил почетный караул из семи воинов, чтобы сопроводить останки Уильяма, но арабы тут же развернулись и поскакали в сторону собственного лагеря, когда увидели ужас и животную ярость на лице короля.

Ричард опустился перед Уильямом на колени и заметил, как на окровавленный и раздробленный нагрудник его павшего товарища капают слезы. Взгляд его упал на раскромсанный обрубок, где раньше была правая рука рыцаря, и король едва сдержал рыдания.

– Прости, что привел тебя сюда, – тихо проговорил он. Это была его вина. Уильям всегда был против этой безумной авантюры, однако Ричард слушал лишь свою гордыню. И теперь единственный человек, которого Ричард любил как родного брата, погиб.

Ричард испустил страшный, исполненный ненависти крик. Ненависти к Саладину и его армии убийц. Ненависти к аристократам, чьи козни втянули его в эту ожесточенную, непрекращающуюся войну. И наконец, ненависти – самой беспощадной – к себе самому. Это не Уильям должен был погибнуть сегодня. Это должен был погибнуть сам Ричард.

И тут сердце Ричарда обуяла слепая ярость, он встал и решительно направился к своему жеребцу Не успели его полководцы и глазом моргнуть, как король оседлал коня и быстрее молнии понесся в самую гущу сражения. Он выхватил из ножен свой инкрустированный камнями меч и стал размахивать им налево и направо по всему, что двигалось. Ему было все равно, кто перед ним – его солдаты или солдаты Саладина. Он будет сеять смерть на земле так легко и бездумно, как у него забрали Уильяма.

– Убийцы! Ощутите гнев Ричарда Львиное Сердце! – как будто издалека, услышал он собственный голос. Слева и справа от него падали люди с отрубленными головами, исполосованными телами, когда взлетал его меч, сея смерть – горькую расплату.

Он едва ли отдавал себе отчет, что единолично пробил брешь в обороне противника и проник глубоко в тыл к мусульманам. Перед ним стоял отряд из тысячи всадников, их копья были направлены прямо ему в сердце. Он был один на вражеской территории, а рядом никого, кто мог бы прийти на помощь. Но Ричарду было все равно.

Ричард скакал вдоль рядов сбитых с толку солдат в чалмах, которые обменивались удивленными взглядами: может, это какая-то хитроумная уловка? Зачем королю крестоносцев скакать сюда и одному бросать вызов всей мусульманской армии?

Может, он хочет заманить их в западню? Некоторые всадники стали пристально рассматривать землю перед собой, пытаясь разглядеть замаскированные рвы, из которых вот-вот выскочат тысячи франков.

Ричард размахивал мечом, бросая вызов всей мусульманской кавалерии.

– Вы что, все трусы? – ревел король. – Смотрите, король ваших врагов среди вас. Деритесь со мной!

Один всадник нерешительно выехал с поднятой саблей. Ричард подскакал к нему, выплеснув всю свою ярость на единственного человека, которому достало храбрости противостоять его безумию. Араб не успел даже замахнуться, как меч Ричарда разрубил пластины доспеха, защищающие живот. Меч с такой силой вошел в тело, что король услышал, как от его удара ломается хребет.

Как только воин в чалме упал на землю, поднялся другой, чтобы занять его место. Потом еще один. Ричарду казалось, что он плывет в странном сне. На него шли в атаку больше десятка человек, но он не чувствовал страха. Он направил всю ненависть и ярость, давившие на его душу за последний год, в карающую руку, и все арабы, словно тряпичные куклы, падали один за другим.

И тогда он услышал жужжание летящей через долину стрелы и с улыбкой поднял голову, приветствуя смерть – желанное избавление.

Но стрела упала ниже, ударив в бок его отважного коня. Животное от боли встало на дыбы и сбросило Ричарда с седла. Ричард Львиное Сердце упал на залитую кровью землю, сверху на него упал конь и замер.

Ричард встал, весь в черной грязи и крови обезглавленных им с такой безжалостной легкостью солдат, поднял над головой меч, готовый продолжать схватку. Однако отряд лучников не пошевелился. Воины продолжали сидеть на своих лошадях и с ужасом наблюдать за исступленным монархом. Он явно искал смерти, но при этом те, кто пытался исполнить его желание, быстрее находили смерть собственную.

– Будьте вы все прокляты! Псы! Свиньи! Неужели среди вас нет настоящих мужчин?

Над равниной повисла гробовая тишина. И тут Ричард увидел странное зрелище. Ряды всадников расступились, давая дорогу гиганту на сером боевом коне. Гигант в чалме держал под уздцы великолепного черного арабского скакуна, которого он подвел к королю.

Ричард узнал всадника. Это был брат арабского султана, рыжебородая скотина по имени аль-Адиль. Курдский воин остановился прямо перед безлошадным королем и кивнул в знак приветствия.

– Подарок моего брата султана Ричарду, королю Англии, – промолвил аль-Адиль. – Это аль-Кудсия, личный жеребец султана. Человек такой отваги заслуживает сражаться на коне равной доблести.

Слова аль-Адиля и обращение к Ричарду по имени развеяли странный туман безумия, окутавший королевский разум. Ричард почувствовал, как у него закружилась голова, словно он очнулся от очередного приступа смертельного «лагерного» тифа, который год назад чуть не стоил ему жизни. Несмотря на подкашивающиеся ноги, ему удалось сделать твердый шаг вперед и с глубоким поклоном принять предложенные уздцы.

– Мой брат также передает соболезнования по случаю смерти сэра Уильяма. Он был хорошим человеком, – сказал аль-Адиль. – Король должен знать, что его доблестный рыцарь пал от руки самого султана.

Ричард почувствовал, как похолодело сердце от слов гиганта.

– Передай своему брату, что я потерял дорогого мне человека, а значит, и султана ждет та же участь, – громко и решительно заявил король. – Из уважения к его сегодняшнему благородству я дарую вероломной еврейке жизнь еще на одну ночь. Но завтра султан получит ее голову в золотой коробке.

Потом, не говоря больше ни слова, Ричард Львиное Сердце вскочил на султанского жеребца и поскакал сквозь вихрь сражения назад, к лагерю крестоносцев.

Глава 72
ОРЕЛ СПУСКАЕТСЯ

Настала ночь, и враждующие армии разошлись по разным концам долины Яффы. Бессмысленно продолжать сражение, когда в опустившейся после захода солнца темноте не видно ни зги. Тоненький серп нового месяца скрывался за вздымающимися облаками дыма, окутавшими разоренное поле боя. По потрескавшейся и залитой кровью земле сновали лишь облаченные в темные одежды могильщики с обеих сторон. Это были жители соседних деревень, которые за последние месяцы побывали и в руках крестоносцев, и в руках мусульман. Крестьяне работали под знаменем милосердия, очищали землю от гниющих тел, чтобы не начался мор и обе армии не умерли от чумы.

Пока продолжалась зловещая работа по очистке поля боя и подготовке к продолжению резни, от могильщиков отделился один человек и незаметно стал пробираться в лагерь крестоносцев. Двигаясь быстро и ловко, он успешно миновал патрули, расставленные в лагере франков, и пробрался к своей цели. К малиновому шатру короля Ричарда. По законам шпионажа его затея казалась полным безумием, но он был не простым шпионом.

Саладин под покровом ночи выскользнул из собственного лагеря, не предупредив никого, даже своего брата аль-Адиля. Если его сейчас поймают, армию мусульман охватит смятение и война, вероятнее всего, вскоре закончится их поражением. Султан понимал, что своим опрометчивым, нехарактерным для него поступком рискует не только собственной жизнью, но и судьбой целого королевства. Но ему было наплевать.

Саладин украдкой подобрался к пригорку, который вклинивался в поле боя. Чуть больше чем в двух сотнях шагов от него возвышался малиновый военный шатер – его цель. С южной стороны холма часовых не было, потому что крестоносцы полагали, что человеку не взобраться по отвесной скале, если только он не обладает способностями паука. Саладин не мог похвастаться умениями паукообразных, тем не менее он знал хитрый способ преодоления высоты. Из рукава халата он достал два специально выкованных из острейшей дамасской стали кинжала, воткнул лезвия по самую рукоятку в темную отвесную скалу и стал осторожно карабкаться вверх, каждый раз на шаг приближаясь к вершине.

Султан, влезая на скалу, потерял счет времени. Когда земля осталась далёко позади, он приказал себе смотреть только вверх и вперед. Саладин знал, что его хваленая храбрость тут же испарится, если он позволит себе хоть на секунду посмотреть вниз, на смертельные скалы, которые уже были в сотнях локтях внизу.

Казалось, прошли часы, а может быть, и дни, прежде чем он взобрался на вершину скалы и упал на колени в холодную серую грязь. Его сердце продолжало бешено колотиться, и ему с трудом удалось вновь сосредоточиться на своей цели. Саладин сделал пару глубоких вдохов и несколько раз негромко произнес имя Аллаха, чтобы обрести уверенность, необходимую для выполнения его миссии. Наконец он поднял голову и увидел малиновую ткань королевского шатра всего в пяти шагах от отвесного края скалы. Он быстро огляделся по сторонам и с удовлетворением отметил, что вокруг нет стражи. Крестоносцы полагали, как и большинство здравомыслящих людей, что естественный ландшафт послужит лучшей защитой командному шатру. Но Саладин уже давно не жил в мире здравомыслящих людей.

Шатер представлял собой вытянутую палатку в сотню локтей в высоту и две сотни в диаметре. Султан предположил, что тут есть покои, где размещались главные военачальники Ричарда, зал для заседаний, где обсуждались государственные и военные дела, и закрома, где хранились военные припасы. Но султана интересовало не это. Он искал единственное место в шатре, где находилась самая большая в мире ценность.

Султан осторожно достал из своей черной одежды маленький, но смертельно острый нож. Он проделал в шатре дыру, достаточно большую, чтобы он мог забраться внутрь, потом оглянулся, готовый убить любого свидетеля того, как он проникает внутрь. Но, кроме султана, никого не было.

Саладин внимательно осматривал темный шатер, когда вдруг услышал звук приближающихся голосов. Мимо прошли два крестоносца, вероятно, на позднее ночное заседание со своими полководцами, но они не заметили спрятавшегося в тени Саладина. Султан усмехнулся: вот бы они удивились, узнав, что король их врагов находится от них всего в пяти шагах! Описали бы штаны, не успев поднять тревогу. Впрочем, скорее всего, они были бы мертвы еще раньше и крик застрял бы у них в горле.

Он шел по обитому тканью коридору, выискивая глазами опасность, и неожиданно замер. За углом стоял сонный солдат, своим полным телом закрывая вход в небольшую комнату, которая – Саладин тут же это понял – и была его целью. Осторожно ступая за спиной скучающего стража с курчавой коричневой бородой, Саладин достал из одежды кусок тонкой проволоки. Его руки вмиг оказались на шее солдата, удавка жестоко оборвала его дыхание. Тучный страж умер, даже не поняв, что удостоен чести погибнуть от руки самого великого султана.

Затащив тело внутрь комнаты, султан наконец обернулся к сокровищу, ради которого рисковал всем.

Мириам услышала возню и спрыгнула с кровати, на которой спала. На ней было бледно-зеленое платье, волосы разметались по плечам. При виде мертвого стража и облаченного в черное незнакомца она взвилась, как пружина, выставив перед собой пальцы, словно когти.

– Если тронешь меня, я закричу.

Саладин улыбнулся, его лицо все еще скрывал капюшон крестьянской одежды.

– Кричи, – негромко сказал он. – Я помню, как ты раньше отвечала на мои ласки. Мне всегда было лестно.

Мириам побледнела, когда узнала голос. Саладин шагнул вперед и откинул капюшон.

– Сеид? – На ее лице застыло неверие.

В следующую секунду она бросилась в объятия Саладина. Он почувствовал, как заколотилось его сердце, когда ее нежные губы прижались к его губам. Но на губах она не остановилась. Она в неистовстве, граничащем с истерией, целовала его щеки, лоб, как будто пытаясь убедиться, что он не сон, не призрак.

– Это настоящее безумие, – выдохнула Мириам.

– Ты права. – Саладин взял ее руки в свои. Как он мечтал опять к ней прикоснуться! Вся эта война – настоящее безумие. Но если ему суждено умереть от безумия, пусть это будет безумие, снедающее его душу.

Он опять поцеловал ее, погружаясь в удивительно сладостные ощущения.

– Но зачем ты сам пришел за мной? У тебя есть много обученных шпионов.

Саладин погладил ее по щеке.

– Вчера вечером я стоял в мечети «Купол скалы» и плакал, потому что не видел света после этой битвы. У меня ничего нет, кроме этой проклятой войны. Но потом мне приснилась ты, и я понял: в жизни есть лишь одно, за что стоит сражаться. За что стоит умереть.

Из ее прекрасных изумрудных глаз хлынули слезы, и он почувствовал, как ком застрял в горле. Но уже через мгновение выражение любви на ее лице изменилось, уступив место ужасу, такому всеобъемлющему, что у султана по телу побежали мурашки. А потом он услышал за спиной холодный голос:

– Как трогательно.

Саладин повернулся и увидел у входа Ричарда Львиное Сердце, сжимающего в руке сверкающий меч.