Текст книги "Тень мечей"

Автор книги: Камран Паша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Глава 42
ПАУЧИХА И ЕЕ ПАУТИНА

У султанши руки чесались – так ей хотелось задушить еврейку, но она прекрасно понимала, что столь жестокая выходка совершенно не подобает женщине ее положения. И, вполне вероятно, будет стоить ей самой жизни от руки разгневанного супруга. Поэтому Ясмин не оставалось ничего другого, как продолжать воплощать в жизнь свой план. Если уж не суждено насладиться зрелищем того, как жизнь этой сучки тает под ее ногтями, она будет стремиться к достижению своей главной цели, избавившись от назойливой иудейки, убрав ее из мира, в котором живет Саладин.

Соглядатаи султанши, на протяжении нескольких недель наблюдавшие за развитием романа, знали, что теперь Саладин почти каждую ночь проводил в объятиях этой потаскухи. Еврейка явно была для султана не простым увлечением, не каким-то легким любовным зудом, который нужно утолить и жить дальше. Между этими двоими развивалось нечто большее, чем сексуальное влечение, и от этой мысли Ясмин становилось страшно. Она могла простить мужу желание утолить похоть. Но если эта девушка заполняет собой пустоту в его сердце, ту глубокую тоску, которая когда-то поглотила Ясмин, словно ребенка, тонущего в бурлящей реке, то…

Нет. Этого она не допустит.

Султанша повернулась к взволнованному солдату, стоящему перед ней. Попыталась вспомнить его имя.

Захир. Да, точно Захир.

Ее преданный евнух Эстафан искусно справился со своей задачей: собрал информацию не только о Мириам, но также об остальных придворных, которые могли оказаться полезными в осуществлении планов Ясмин. Когда султанша узнала о курдском воине, которого султан приставил к Мириам личным телохранителем по приезде девушки в Иерусалим, она стала копать дальше. И напала на богатую золотую жилу, которую искала.

– Ты удивлен, зачем я позвала тебя сюда, – после долгого томительного молчания заговорила Ясмин. Скорее это был не вопрос, а утверждение, она словно читала чужие мысли.

– Да, ваше величество. – Он стоял не поднимая глаз, и дрожь в его голосе ласкала слух султанши.

– Я слышала о твоих чувствах к еврейке.

Такого поворота беседы воин явно не ожидал. Нарушив приличия, он поднял голову и изумленно взглянул на Ясмин, чувствуя, как кровь отлила от его румяных щек. На султанше была прозрачная шелковая вуаль, поэтому формально он закона не нарушал. Если бы он на самом деле взглянул на лицо госпожи, его бы ждала смерть. Вспомнив об этом, он вновь отвел глаза.

– Не удивляйся, – улыбнулась она его испугу. – Мало из происходящего при дворе ускользает от моего внимания. Особенно то, что касается дел сердечных.

Захир опустил голову, явно не зная, что ответить. Ясмин не отступала.

– Не бойся. Можешь говорить откровенно.

Не зная, что ему делать в таких необычных обстоятельствах, курдский воин ответил прямо, как привыкли горцы:

– Ее красота подобна заре над прозрачным озером.

Ясмин охватил гнев, хотя она понимала, что бедный парень просто выполняет то, что она велела.

– Очевидно, султан тоже так думает, – заметила она, не в силах скрыть враждебность в голосе.

Захир, не в состоянии подавить свой страх, запинаясь, проговорил:

– У меня не было выбора, госпожа… Султан приказал…

– Не суть важно, – перебила она. – Твоя верность и благоразумие должны быть вознаграждены.

Казалось, Захир был совершенно сбит с толку, но он коротко кивнул, не смея посмотреть на султаншу и нервно шаря глазами по мраморному полу. Ясмин оправила свой халат из чистого шелка, накинутый на нежную кожу, и начала претворять в жизнь свой план.

– Но, к сожалению, так не может продолжаться дальше, – сказала она. – Их роман противоречит интересам султаната. Если весть о том, что мой супруг имеет любовную связь с неверной, выйдет за стены дворца, это может вызвать волнения среди наших более набожных подданных. Тогда не обойтись без вмешательства самого багдадского халифа.

Страж распрямил плечи и поднял голову, но смотреть старался в стену поверх плеча султанши.

– Что я должен сделать, госпожа?

Султанша полезла в складки своего халата и извлекла хрустальный пузырек с прозрачной жидкостью.

– В гареме моего отца в Дамаске уже давно научились изготавливать зелье, которое может приворожить любого мужчину – или женщину, как в нашем случае, – к его обладателю.

Она передала настойку курду, который нерешительно потянулся за ней, изо всех сил избегая любого прикосновения к запретной руке султанши. Он с суеверным страхом уставился на пузырек.

– Но почему ты даешь это именно мне?

«Потому что я султанша и могу, если захочу, убить тебя, глупец!» – мелькнуло в голове Ясмин, но она сдержалась.

– Ты много лет верно и преданно служил моему супругу. Считай это наградой.

Страж замялся.

– Но если султан узнает…

– Не узнает, – прошипела Ясмин.

Захир инстинктивно отшатнулся, заслышав угрозу в ее голосе.

– Когда мне дать выпить зелье?

Ясмин улыбнулась. Вот так-то лучше.

– Сегодня вечером. И уже завтра еврейка забудет султана и будет думать только о тебе.

Глава 43
ЛЮБОВНЫЙ НАПИТОК

Захир, стоя у массивной дубовой двери, ведущей в султанские покои, чувствовал, как неловкость снедает его. Зачем он сюда пришел? Неужели он в самом деле боится ослушаться приказаний султанши? Или в глубине души он и сам жаждет совершить этот поступок?

Захир несколько месяцев служил личным охранником и защитником Мириам. Он был одним из немногих, кому позволялось проводить с ней время, несмотря на строгую изоляцию женщин. Разумеется, за исключением султана.

Молодой воин всегда преклонялся перед Саладином. Этот человек являлся живой легендой, источником гордости не только арабов и мусульман, которых он возглавил, но также курдского народа, откуда он происходил. Серия невероятных побед Саладина и его благородство подняли курдское племя в глазах всей мусульманской уммы. [64]64
  Мусульманская религиозная община.


[Закрыть]Их больше не считали неотесанными горцами, способными служить лишь непритязательными наемниками в армии правоверных. Племя курдов, как и племя Пророка – курейшитов, возвели до священного племени, ибо их храбрость, доблесть и благородство служили ярким примером лучших качеств мусульманского сообщества. И все благодаря одному-единственному человеку.

Легенды о героизме Саладина наполнили юношеское сердце Захира пылом и страстным желанием, поэтому юноша сбежал из дома, сменив жизнь пастуха коз на Кавказе на судьбу воина, стремящегося присоединиться к священной войне против франков. Это случилось четыре года назад. Благодаря своему упорству и храбрости в сражении за сражением юноша снискал одобрение у своих военачальников-сирийцев и стал постепенно подниматься по служебной лестнице, пока не достиг вершины успеха в мусульманской армии – стал принадлежать к свите самого султана.

Захир с трудом сдержал слезы, когда впервые лично встретился с самым знаменитым воином. Этот человек был именно таким, каким юноша себе и представлял его: добрым, благородным, справедливым. Саладин приобрел плоть и кровь, перестал быть просто легендой, чье имя почтительно слетало с губ простых смертных.

А за последние несколько месяцев Захир, к своему сокрушительному разочарованию, понял, что султан в конечном счете тоже человек. Молодой воин в полнейшем потрясении наблюдал, как Саладин добивается любовной и земной связи с девушкой, которая годится ему в дочери. С девушкой, которая, к собственному ужасу Захира, каждую ночь является ему во сне.

Мириам не походила на остальных женщин. Хотя нужно заметить, что его опыт с противоположным полом был крайне ограничен. Да, он имел не одно соитие с потными деревенскими девушками, которым его статус телохранителя султана внушал благоговейный ужас. Но он никогда не встречал женщины, чей ум возбуждал его больше, чем девичье тело. Откровенно говоря, природа не обделила Мириам физическими прелестями. Но во время их тайных поездок во дворец она вела с ним беседы, и Захир обнаружил, что ее остроумие и проницательность возбуждают его больше, чем любой взгляд, брошенный украдкой на волнующие изгибы женского тела.

Разумеется, Мириам была ему не ровня, несмотря на то что принадлежала к неверным. Она происходила из знаменитой семьи народа, которому было даровано Писание. Ее дядя был близким советником и другом султана и одновременно главой своей религиозной общины. И Мириам была хорошо образованна. По-видимому, она говорила на стольких языках, о существовании которых он даже не подозревал, а ее постоянные походы в книжную лавку служили унизительным напоминанием о его собственной безграмотности.

И за все время, которое они проводили вместе, она, вероятнее всего, не раз задерживала свой взгляд на его юном лице и видела человека, не достойного составить ей пару. Эта мысль разожгла в нем ярость на Бога, даровавшего ему это презренное существование, где он навсегда останется лишь свидетелем роскоши и очарования высших кругов. И на себя самого за свой норов и неразумие, которые загнали его в ловушку низкопоклонства, когда следовало набраться мужества и одной правой рукой завладеть всем миром, как это сделал Саладин. В конце концов он начал злиться на Мириам, которая появилась в его жизни и дала понять, что, как бы высоко ни поднялся Захир в придворной иерархии, он навсегда останется для нее лишь грязным, необразованным горцем.

Прикрывшись гневом, праведной ненавистью, словно щитом, который поможет сосредоточиться на поставленной задаче, Захир поднял руку и костяшками пальцев постучал по полированной дубовой двери.

Никакого ответа. «Ну конечно, – пожурил он себя. – Мириам по-прежнему нервничает из-за своих тайных встреч с султаном в секретных дворцовых покоях». Она не станет подбегать к двери и распахивать ее, боясь выдать себя бесчисленным шпионам, находящимся в услужении у султанши. Таких шпионов, как он сам.

– Это Захир, моя госпожа.

Повисло молчание, потом из-за двери раздался нежный голосок Мириам:

– Входи.

Одна его часть кричала ему: поворачивайся и беги, пока не ступил на дорожку, откуда уже не свернуть. Но подсознательно он слышал злобный голос, который очень напоминал голос Ясмин. Этот голос, насмехаясь, велел ему хоть один-единственный раз поступить так, как приличествует поступить настоящему мужчине.

Захир открыл дверь и вошел. Мириам сидела на оббитом бархатом кресле и расчесывала свои роскошные кудри. На ней был черный шелковый халат, расшитый блестящими красными и белыми цветами – последний подарок султана. Боковые разрезы халата позволяли видеть ее ноги, стройные и гладкие, с хорошо развитыми икроножными мышцами. Захир тут же возбудился, кровь прилила к гениталиям, исчезли всякие сомнения.

Он с трудом заставил себя сосредоточиться на цели своего прихода.

– Прости за вторжение. Я принес весточку от султана.

Мириам, продолжая смотреть в серебряное зеркало, даже не подняла глаз, чтобы выразить признательность.

– Да?

Захир вспомнил своеобразные инструкции, которые дала ему его госпожа Ясмин.

– Султан желает отобедать с тобой сегодня вечером в своих личных покоях.

Мириам подняла глаза, на ее точеном лице было написано удивление. Захир понял почему: с момента начала военных действий Саладин почти всегда обедал со своими военачальниками. Честно говоря, днем едва ли случался момент, когда султан не обсуждал военную стратегию. Султанша, прекрасно разбиравшаяся в людях, объяснила, что только веская причина может заставить Саладина оторваться от насущных государственных дел и отобедать в спокойной обстановке с этой девицей. Еврейка, очевидно, пришла к такому же заключению. «Мириам решит, что султан выводит их отношения на новый уровень, и эта мысль наполнит ее сладостным предвкушением», – ревниво подумал Захир.

– Тогда мне лучше привести себя в порядок, – сказала девушка.

Вот оно. Момент выбора. Но на самом деле выбора у Захира не было. Глядя на ее нежное, прекрасное лицо, юноша понимал: даже если она и посмотрит в его сторону, то увидит не его, а лишь воспоминание о султане. С каменным сердцем Захир выполнил приказ.

– Он также посылает подарок, – произнес он. И вытащил из-за пазухи своей кожаной накидки прозрачный пузырек, который дала ему султанша. Мириам взяла пузырек в руки. Когда ее длинные пальцы коснулись его огрубевших ладоней, по спине юноши пробежала дрожь.

– Что это?

– Шербет из Армении, – быстро ответил молодой курд. – Он хочет, чтобы ты отведала. Если тебе придется по вкусу, он прикажет подать к обеду целый бочонок.

Мириам на мгновение подняла на него глаза, но по ее лицу нельзя было догадаться, о чем она думает. Юноша почувствовал, как внутри все похолодело от страха. Неужели еврейка что-то заподозрила? А если она откажется пить, а потом расскажет обо всем султану? Если султан узнает правду, Захира, вероятнее всего, ждет такое мучительное наказание, что смерть покажется избавлением.

Но боялся он напрасно. Мириам внезапно покраснела и робко улыбнулась ему. Захир интуитивно понял, что в это мгновение она по-настоящему впервые заметила его. Да, он много раз сопровождал ее по вечерам, а потом стоял у личных султанских покоев, и его уши горели при громких звуках, которые эти двое издавали во время любовных утех. Но тут Захира осенило: Мириам, наверное, не позволяла самой себе признаться, что сопровождающий ее юноша знает об истинном характере ее встреч с султаном. Смущенное выражение на ее лице было чрезвычайно похоже на стеснение хихикающей крестьянки, о чьих тайных утехах на сеновале стало известно окружающим.

Мириам на миг встретилась с ним взглядом, а затем глотнула из пузырька. Захир затаил дыхание.

– Нравится?

Мириам сморщила нос, как будто испытала неприятное послевкусие.

– Как по мне, то слишком сладко, – сказала она, отставляя теперь уже пустой пузырек в сторону. Она встала и подошла к кровати, на которой лежало несколько прекрасных халатов. – Подожди за дверью, я переоденусь.

Захир не знал, как поступить. Подействовал ли любовный напиток? Если подействовал, почему она отсылает его прочь как слугу, а не бросается к нему в объятия? Или все это злая шутка? Шутка, которую сыграла с ним султанша? Неужели он стал посмешищем всего гарема?

Пока воображение рисовало ему картины грядущих унижений, Мириам вдруг остановилась в изножье кровати и схватилась за живот, как будто ее пронзила боль. Потом девушка протянула руку к одному из резных столбиков, чтобы не упасть.

– Вам плохо, моя госпожа? – Захир по-настоящему забеспокоился, а в воображении появились новые картины, пугающие дальнейшим развитием событий. Наверное, султанша и в самом деле обманула его, а «любовный напиток» – это яд. При мысли о том, что он стал виновником смерти Мириам, юноша побледнел.

Мириам повернула к нему удивленное лицо. Девушка споткнулась, и Захир схватил ее за плечи.

– Немного закружилась голова, – произнесла Мириам на удивление глухим голосом. – Должно быть, из-за жары.

Захир растерялся, поэтому решил действовать по плану.

– Передать султану твои извинения?

Мириам покачала головой. Взгляд ее становился блуждающим.

– Нет, со мной все в порядке…

Мириам упала без чувств в объятия Захира. Он быстро уложил ее обмякшее тело на кровать и коснулся пальцами жилки на нежной шее. Прощупывался равномерный пульс, тело не дергалось в конвульсиях, и не было никаких признаков чрезмерного полнокровия, которое, как учили Захира, случалось у жертв отравления.

Уложив Мириам на шелковые простыни, Захир расстегнул халат, чтобы она могла дышать. Шелковая ткань соскользнула, обнажив округлости груди. Захир внезапно испытал непреодолимое желание, которое напугало и воодушевило его. Он знал, что султан до самого позднего вечера будет на военном совете. А он здесь, наедине с самой красивой девушкой на свете.

Захир не знал, сработает ли зелье, которое дала султанша, да это было уже неважно. Сейчас он думал только об одном – как утолить похоть, зашевелившуюся в чреслах. Юноша медленно распахнул девичьи одежды и затаил дыхание при виде розовых набухших сосков.

Словно ребенок, которого оставили одного в лавке со сластями, Захир наклонился и поцеловал спящую Мириам в губы, а его пальцы тем временем начали ласкать ее грудь. Даже если она, проснувшись, по-прежнему будет любить одного Саладина – Захиру плевать. Султанша сделала ему этот подарок, и он будет наслаждаться каждой его минутой.

Глава 44
ЛОВУШКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ

Быть великим визирем, правой рукой султана – означало иметь много приятных обязанностей. Эта обязанность была не из их числа.

Кади аль-Фадиль попятился от двери личных покоев Саладина, чувствуя, как колотится его сердце. Но не от ребяческого возбуждения, когда подглядываешь в замочную скважину за грубыми плотскими утехами, а от наводящего ужас понимания, что должен сейчас предпринять.

Кади, разумеется, не понаслышке знал о «невинных» шалостях в гареме и выходках молодых людей, которых вожделение лишало разума. Обычно он держал эти сведения при себе. В конце концов, есть дела поважнее, поскольку положение мусульман в войне с франками все ухудшалось. Такие мелкие сердечные игры – последнее, что должно заботить султана и его премьер-министра.

Но, к сожалению, отношения Саладина и этой иудейки достигли той точки, когда он был вынужден вмешаться. Как и большинство придворных, аль-Фадиль знал о постыдной связи султана и племянницы Маймонида. Обычно любовные похождения королей являлись пищей для досужих придворных сплетен, но это известие повергло в ужас и недоумение весь двор. Саладин всегда служил образцом нравственности, и в то время как каждый мелкий дворянин в Иерусалиме содержал для забавы девушку (или юношу), сама мысль о том, что их благородный султан таким же манером утоляет свою похоть, не могла уложиться в голове придворных.

Саладин создал вокруг себя легендарную атмосферу благочестия и святости, что и сплотило его войска и помогло достигнуть невозможного. Саладин остался единственным незапятнанным пережитком давно минувших лет, когда по земле ходили праведные халифы и у власти стояли люди без намека на моральное разложение. Но сейчас, когда Иерусалиму вновь грозили орды франков, когда люди так отчаянно нуждались в мифе о непогрешимости султана, рассеялась последняя иллюзия.

Аль-Фадиль был знаком с султаном не один год, но и он боялся соваться к Саладину со своими тревогами. Ему казалось, что роман султана с этой еврейкой пошатнет его положение в королевстве именно в тот момент, когда султану необходимо будет объединить мусульманский народ против неверных. И визирь знал, что не он один печется об этом. Даже дядя девушки, которого аль-Фадиль, как правило, не брал в расчет, явно чувствовал себя неловко в сложившейся ситуации, хотя его больше заботили последствия этого романа для его племянницы. «Типично для еврея, – горько подумал аль-Фадиль. – Эти самозванцы, „избранный народ“, всегда и все видят сквозь призму собственных интересов, как будто судьба одной глупой шлюхи может сравниться с нуждами целой империи». Однако Маймонид не посмел воспротивиться роману султана.

Но Саладин всегда славился умением читать мысли людей, даже если те изо всех сил старались скрыть их. Это умение султана временами граничило с волшебством, и среди детворы и слабоумных ходили истории о том, что у султана, как и у царя Соломона, есть невидимый джинн, который нашептывает ему на ушко о тайнах людских сердец. Несмотря на то что сам аль-Фадиль не замечал присутствия какого-либо сказочного джинна, он все же вздрогнул, когда однажды вечером султан позвал его в свой кабинет и потребовал, чтобы он высказал все, что думает о Мириам.

Аль-Фадиль одновременно испугался и удивился, подумав, что господин учуял его враждебное отношение к еврейке, хотя сановник всегда старался не озвучивать своих мыслей, ибо доверял лишь нескольким ближайшим советникам. Но визирь заставил себя взглянуть султану прямо в глаза и заверил, что тот не захочет слышать ответ. Кади отлично разбирался в мусульманских законах и знал, что Пророк самым великим джихадом считает храбрость сказать неугодную правду в глаза королю. Визирь гордился тем, что много лет не уходил от прямого ответа господину, даже если правда была нелицеприятной.

И султан всегда прислушивался к его советам независимо от того, касались ли они наказания трусливых союзников, которые подвели Саладина на поле битвы, или помилования противника ради политической выгоды, как он и сделал в Каире, сменив халифат династии Фатимидов на правление суннитов. Кади аль-Фадиль был возведен в ранг великого визиря именно благодаря тому, что султан мог доверить ему бразды правления государством, несмотря на многочисленных «сладкоголосых сирен» придворной политики, которые всегда стремились сбить государственный корабль с верного пути. И эта предательница-иудейка, похоже, станет самой опасной сиреной.

Визирь медленно брел по едва освещенному коридору, поглаживая аккуратно ухоженную бороду. Он склонил голову, раздумывая над сложившейся ситуацией. Он хотел поступить, как обычно, – сказать правду. Разумеется, он предупреждал султана о вероятности именно такого развития событий: девушка просто использует его ради богатства и власти, как и поступают девушки, которые заползли в постель к мужчинам постарше. Но визирь совершенно не обрадовался, когда удостоверился, что не ошибся в этой самонадеянной девице. Потому что его господин, бесспорно, питал к этой еврейке истинные чувства. Султан даже советовался с ним относительно того, возможно ли, с политической точки зрения, ему развестись с одной из своих жен и жениться на иудейке. Аль-Фадиль ответил, что такой поступок испугает простых мусульман, многие из которых все еще негодуют из-за дружеского отношения султана к евреям. В то время как армия Ричарда Львиное Сердце готова нанести массированный удар из своей новой цитадели в Акре, не следует вызывать пересуды среди народа о личной жизни султана. Саладин понимающе кивнул и больше никогда не поднимал этот вопрос. Но и не бросал девушку, как советовал премьер-министр. Наоборот, Саладин, казалось, все больше и больше находил утешение в ее компании, когда тучи неизбежной войны все сгущались и сгущались. Аль-Фадиль знал, что Мириам для султана – отдушина, и известие об ее измене с простым солдатом, скорее всего, разобьет ему сердце.

Он не стал бы развивать эту тему, если бы не был уверен, что человек, который привлек внимание визиря к происходящему, не раскроет правду другим способом (на тот случай, если аль-Фадиль промолчит).

О любовной связи иудейки с молодым курдом ему рассказала султанша, которой, в свою очередь, несомненно, донесла ее армия шпионов, прячущихся в каждом углу дворца. Ясмин послала визиря самолично удостовериться в этом и дала понять, что известие об измене возлюбленной должно быть доведено до ведома самого султана. Султанша заверила, что ею движет не ревность, а забота о государстве. Если еврейка изменница, значит, любая информация, полученная ею от султана, может легко дойти до менее дружески настроенных придворных.

Независимо от побуждений, которые двигали Ясмин, ситуация была предельно ясна. Мириам предала султана, и правду необходимо открыть, пока гром не грянул.

* * *

Кади аль-Фадиль нервно оторвал взгляд от пола. Он закончил свое отрывочное повествование об увиденном, но султан молчал, казалось, уже целую вечность.

Они были одни в личном кабинете султана. Аль-Фадиль прервал стратегический совет, на котором Саладин, его брат аль-Адиль и главные полководцы, склонившись над картами, жарко спорили о следующем вероятном шаге противника. Премьер-министр уединился со своим господином в тишине этого небольшого кабинета, где в нескольких скомканных и робких предложениях рассказал о происшедшем. Повисло гробовое молчание.

Наконец аль-Фадиль взглянул в лицо господина и почувствовал, как растущая тревога в его душе затягивает сердце в тугой узел. Темные глаза султана пылали жаждой крови: неужели аль-Фадиль просчитался? Судя по всему, он переоценил дружелюбие и лояльность султана и сейчас его ждет окончательная расплата. Скорее всего, по глупости, которую часто вызывает страх, или в отчаянной попытке оправдаться и напомнить султану, кто истинный злодей в этой истории, он стал сбивчиво оправдываться:

– Я знаю, что сеид увлекся этой еврейкой… но она такая же, как и остальные… Предательство у них в крови…

Саладин поднялся с простого деревянного стула, который стоял в его кабинете, и аль-Фадиль отшатнулся, как будто уклоняясь от удара.

– Если ты ошибся, я собственными руками выцарапаю тебе глаза.

Визирь почувствовал, как кровь схлынула с его лица и он побледнел. Он знал, что султан угрожает редко, и эти угрозы никогда ничем хорошим для собеседника не заканчиваются.

– Клянусь Аллахом! Прямо сейчас она лежит в объятиях дворцового слуги.

Саладин схватил его за плечи и пристально стал вглядываться в глаза, ища предательский признак обмана. Потом отпихнул аль-Фадиля в сторону, как шелудивого пса.

– Я сам разберусь, – сказал он голосом ледяным, словно горные вершины. – Хорошенько осмотрись, мой друг. Эта комната может быть последним, что ты увидишь в жизни.