Текст книги "Тень мечей"

Автор книги: Камран Паша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Глава 16
АРМАДА
Порт Мессины – Сицилия – 1191 от Р.Х

Сэр Уильям Тюдор был Божьим человеком, по крайней мере, стремился им быть. Стоя в одиночестве на вершине сицилийского холма, рыцарь с горечью размышлял о том, как часто жестокая реальность служения земному монарху мешает следовать заповедям Отца Небесного. Он знал, что Бог велел так: кесарю – кесарево, а Богу – Богово. Но, по мнению Уильяма, богоизбранность королей не отменяла нравственных норм Священного Писания. Рыцарь в глубине души верил, что Царствие Небесное – в сердце каждого человека, поэтому существует и на земле, хотя и управляется свыше. К сожалению, при дворе его друга короля Ричарда мало кто разделял подобные взгляды. Положение молодого короля на недавно обретенном престоле было слишком шатким, чтобы обращать внимание на разговоры о «высшем предназначении» монарха; ему в уши вкладывались подробности козней и интриг хитроумных придворных. Мнение Уильяма среди наделенных властью волков – глас одинокого в пустыне, поэтому он был подмят неодолимой жаждой власти и гордыней и оказался в одиночестве.

Он всегда мечтал увидеть Сицилию – жемчужину Средиземноморья, но не такой ценой. Не в качестве перевалочного пункта во время безрассудных поисков приключений, подогреваемых ненавистью и жаждой мщения. Сейчас Уильям стоял на покрытом буйной растительностью мысе, выходящем на залив Мессины, который являлся жертвенным агнцем ради исполнения самой большой прихоти его короля. Порт с кристально чистой водой обычно служил пристанищем бесчисленного количества старомодных рыбацких лодок и огромных торговых судов, ведущих торговлю с языческим миром на юге и востоке. Частных судов под разноцветными флагами со всего мира – источников жизненных сил экономики Сицилии – теперь нигде не было видно. По правде говоря, даже сам залив был едва виден под темной армадой крестоносцев. Военные корабли простирались от берега далеко за туманный горизонт.

Больше двухсот кораблей, будто черный лишайник, покачивались на морской глади. Галеоны крестоносцев в основном представляли собой двухмачтовые суда под алыми с золотыми крестами парусами. Дромоны [50]50
  Дромон – быстроходное парусно-гребное военное судно в V–VII вв. Основной вид византийского тяжелого боевого корабля.


[Закрыть]являлись облегченной версией древнеримских трирем. [51]51
  Трирема – боевое гребное судно в Древнем Риме с тремя рядами весел, расположенными один над другим в шахматном порядке.


[Закрыть]Шагов семьдесят пять в длину, с двумя рядами длинных весел, эти суда, похожие на драккары викингов, были укомплектованы самыми крепкими моряками со всего христианского мира. На носу у каждого дромона недавно была установлена тяжелая труба, из которой вырывалось таинственное горючее вещество, почтительно прозванное моряками «жидким огнем». Поговаривали, будто взрывчатое вещество было изобретено в Китае, но о нем мало что было известно даже Уильяму – торговцы-итальянцы чрезвычайно рьяно охраняли секрет вещества.

Считалось, что у арабов есть доступ к редкостному «жидкому» огню, однако на протяжении десятков лет все усилия европейцев воспользоваться этими военными чудесами были тщетны из-за того, что арабы монополизировали торговые пути в Азию. Лишь благодаря изворотливости византийских и итальянских шпионов удалось раздобыть у тюркских племен из восточной Анатолии некоторое количество взрывчатого вещества. Запасы «жидкого огня» у европейцев были ограничены, но Уильям знал, что в борьбе с такой развитой в военном отношении армией, как мусульманская, даже незначительное преимущество играет роль.

Дромоны были мощнее и практичнее, чем элегантные венецианские бассо. Эти галеоны в форме полумесяца с дополнительным трюмом и рядами весел возвышались над судами поменьше. Красивые, но гораздо менее маневренные в морском сражении, они поэтому плыли в тылу и в центре армады, играя роль командных пунктов. Уильям знал, что полководцы и их именитые патроны предпочли бы нежиться на роскошных венецианских кораблях и, находясь на безопасном расстоянии, отдавать команды из своих комфортных кают, посылать на дромонах и крошечных одномачтовых рыболовецких судах простой люд навстречу смерти, а может, что намного хуже, в лапы сарацинских капитанов. Такова несправедливость власть имущих со времен Каина и Авеля, и до сих пор ничего не изменилось.

Уильям наблюдал, как над переполненными доками кружит стая чаек. Он завидовал птицам, их беззаботной жизни, которую им ежедневно – так сказано в Священном Писании – дарует Всевышний. Рыцарь бегло говорил на латыни и в тиши собственного кабинета не раз перечитывал Библию. Подальше от священников, ревниво охраняющих интерпретацию Писания. Жаль, что его приятели-православные не читают Библию сами, а лишь бездумно повторяют доктрины, навязанные так называемой Церковью. Конечно, в этом смысле он был одинок: большинство его товарищей едва умели читать на своем родном, что уж говорить о чужом языке Откровения. Уильям понимал, что Римская церковь кровно заинтересована в том, чтобы люди оставались безграмотными. Если обычный человек сможет по-настоящему прочесть и понять слово Божье – Церкви конец. Традиционная иерархия власти и отношений в мире – священник и мирянин, господин и раб, муж и жена, отец и сын, а также, возможно, правоверный и иноверец – будут перевернуты вверх дном благодаря освобождающей силе простого учения Христа. Любовь есть всепобеждающая сила, и власть имущие пойдут на все, чтобы погасить пламя любви, как они уже сделали на Голгофе тысячу лет назад.

Грустные размышления Уильяма были прерваны приездом Ричарда. Огненные волосы короля развевались на полуденном ветру, что делало его похожим на Адониса с нимбом над головой. Он так и сиял, расплывшись в улыбке, и Уильям, который уже много месяцев, с того самого зловещего дня на Роне, не видел короля таким довольным, был весьма удивлен.

Ричард похлопал приятеля по плечу и с вершины холма взглянул на свою армаду.

– Даже твой пессимизм не сможет испортить такое величие, – заявил Ричард. В его голосе, исполненном гордости, звучала твердая уверенность, которую не разделял Уильям.

– Путь был долог, сир, – ответил рыцарь с обычной откровенностью. – Ладони наших солдат истерты в кровь, а у язычников ни одной мозоли.

На мгновение лицо Ричарда потемнело, и Уильям понял, что задел его за живое. После хаоса на Роне Ричард собрал свои ослабленные войска и направился к побережью. Долгий утомительный переход по французскому бездорожью быстро превратил и без того плохо дисциплинированную армию слуг и хулиганов в банду озлобленных воров и мародеров. Уильям с бессильным ужасом наблюдал, как эти люди под его номинальным командованием обирают до нитки деревню за деревней, грабят и разоряют своих собратьев христиан, насилуют девушек и избивают стариков. Уильям самолично казнил за подобные злодеяния шестерых преступников, и Ричард поспешил сделать ему серьезное предупреждение: попридержи свой карающий меч, пока армия не взбунтовалась.

– Большинство этих солдат – невежественные рабы, так и ждущие, чтобы кого-нибудь изнасиловать или ограбить, – с показной беспечностью сказал Ричард. – А чего ты ожидал? Мы не в силах обуздать их природу, но мы можем направить их жестокость против сарацин.

Уильям презрительно фыркнул. Он знал, что таким людям Господь не дарует благословения на победу. Если эти бандиты не могут гуманно относиться к своим собратьям, то как они будут сражаться с неприятелем, руководствуясь законами справедливой войны?

– Даже на войне, сир, есть законы.

Глаза Ричарда посуровели, улыбка угасла.

– Есть, – тихо согласился король. – Их устанавливают победители.

С этими словами Ричард Львиное Сердце повернулся и ушел. Рыцарь следил, как его король решительно спускается по склону холма, направляясь к деревянным докам, чтобы наблюдать за приготовлениями к следующему этапу этого безумия.

Крестоносцы сосредоточили свой огромный флот у Сицилии, вечнозеленого острова, с единственной целью. По мнению Уильяма, такая стратегия тут же раскрывала нечестивую природу так называемой «священной войны». Они собирались напасть на своих собратьев христиан, которые охраняли подступы к землям язычников и правитель которых взял на себя обязательство поддерживать мир с ордами безбожников.

Кипр станет первым местом настоящего сражения в этом крестовом походе.

Глава 17
ВОЕННЫЙ СОВЕТ

Аль-Адиль нетерпеливо стукнул кулаком по полированному дубовому столу, отчего кубок с водой опрокинулся и жидкость пролилась на колени одного из султанских военачальников. Непреднамеренной жертвой ярости аль-Адиля оказался седобородый бедуин из Хиджаза, лицо которого было обезображено длинным шрамом, протянувшимся от пустой левой глазницы вдоль всей щеки. Он поморщился, сощурив здоровый глаз, но промолчал. Чрезвычайно опасно повышать голос на вспыльчивого брата Саладина, о взрывном характере которого, как и терпении султана, ходили легенды.

– По моим достоверным источникам стало известно, что корабли франков пришвартовались у берегов Кипра, а значит, они всего в одном дне пути от нас, – возвестил аль-Адиль, своим хриплым голосом перекрывая шум спора, возникшего на военном совете. Двенадцать самых влиятельных мужей собрались за резным овальным столом – уцелевшей реликвией сельджуков со времен султаната, когда в Иерусалиме еще не было крестоносцев. Личные покои в самой глубине отстроенного заново дворца были закрыты для постороннего взгляда и усиленно охранялись размахивающими отравленными саблями египтянами в пурпурных накидках. В этой тайной комнате, где вслух обсуждались государственные секреты, не было ни одного окна. Секретный зал освещался всего лишь тремя факелами, намеренно помещенными с трех разных сторон вокруг стола для заседаний.

В мерцающем свете едва можно было разглядеть удивление на лицах многих присутствующих – дворян и полководцев, которые невольно раскрыли рты, услышав слова аль-Адиля. От его неожиданной новости в комнате повисла тишина. Аль-Адиль обвел взглядом обескураженных придворных, которые только что утверждали, что слухи об угрозе нового крестового похода слишком преувеличены и беспокоиться рано.

– Я могу спросить, что за источники? – раздался высокий голос великого визиря кади аль-Фадиля – первый звук, разрушивший ужас, который сковал присутствующих.

Аль-Адиль повернул свое разгоряченное лицо к напыщенному невысокому человеку с диковинным носом, похожим на клюв, – единственному советнику, который приводил его в ярость так же, как и вездесущий султанский лекарь-еврей.

– Нет, не можешь, – едва сдерживая гнев, ответил аль-Адиль. – Когда потрудишься вылезти из своего надушенного кабинета и помахать саблей, тогда будешь задавать вопросы, кади.

Саладин восседал во главе декоративного турецкого стола и с легкой улыбкой наблюдал за перепалкой брата и премьер-министра.

– Поведай нам, что еще сообщают твои источники, брат. – Султан подался вперед, медленно провел рукой по своим иссиня-черным кудрям, что было признаком нервозности, хорошо известным аль-Адилю с детства. Он также увидел, как едва заметно подрагивает рука Саладина, в которой он держал серебряную чашу с водой. Его брат был напряжен как никогда, хотя Саладину удавалось искусно скрывать свои чувства от большинства подданных. Но аль-Адиль знал Саладина, как никто другой. Он любил его страстно и искренне, больше, чем все придворные подхалимы, вместе взятые. К тому же у него не было нужды возвеличивать Саладина до легендарного героя. Нет, его брат – обычный человек, со своими страхами и неуверенностью, как и все люди. И аль-Адиль понимал, что новость о нависшей опасности, которую несло вторжение крестоносцев, глубоко ранит сердце Саладина, давая почву неуверенности и сомнениям, с которыми боролся великий султан с того дня, когда начал великую миссию своей жизни – отвоевание Иерусалима. Саладин испугался не меньше своих подданных, но лишь аль-Адиль заметил его внутреннюю тревогу.

– Мои высокопоставленные источники, – подчеркнул он, – сообщают, что этот король Ричард объединился с итальянскими войсками, посланными Папой Римским на остров Сицилия. Оттуда армада франков, насчитывающая более двухсот кораблей, отправится на Кипр.

Аль-Адиль втайне надеялся, что информация, полученная от венецианских купцов, сильно преувеличена. Лучше перестараться из-за неточных данных разведки, чем позволить своим войскам быть застигнутыми врасплох из-за преуменьшенной угрозы.

Присутствующие в колонном зале, где происходил тайный совет, ахнули. Еще ни слова не просочилось за стены этой комнаты, но аль-Адиль понимал: это всего лишь вопрос времени и уже очень скоро тайны военного совета станут достоянием общественности и распространятся в искаженном виде по всей Палестине. И волна ужаса, охватившая этих жалких придворных мужей, охватит и простой люд.

– Вещи, о которых ты говоришь, невозможны, – парировал кади, хотя его голос дрожал от неуверенности. – Неверные погрязли в распрях, совсем как правоверные, пока великий султан не объединил нас. У них не хватит ни организационных способностей, ни общей силы воли, чтобы предпринять военную экспедицию такого масштаба.

Саладин улыбнулся, но аль-Адиль видел, что его брату не до смеха.

– Если бы так оно и оказалось, друг мой, – сказал султан ровным, успокаивающим голосом, словно отец, утешающий обиженного ребенка. Аль-Адиль знал, что его брат мастер скрывать собственную растерянность от придворных, от людей, готовых воспользоваться малейшим намеком на слабость, чтобы начать плести интриги и захватить власть. – Однако я слышал, что этот Ричард Львиное Сердце – настоящий вождь, противник умный, способный достучаться до людских сердец. И его благословил сам Папа Римский, к словам которого неверные относятся серьезнее, чем наши братья к словам наших ученых мужей.

Кади аль-Фадиль, будучи сам уважаемым знатоком Корана, шариата и юриспруденции, вздрогнул от скрытого презрения. Аль-Адиль, увидев замешательство визиря, с трудом подавил усмешку.

– Но, сеид, новости о продвижении так называемой армады на Кипр преувеличены, – возразил кади, пытаясь вернуть подорванное доверие в глазах придворных и не разгневать повелителя. – Нам известно, что у этих фанатиков нет друзей среди киприотов, только если Комнин не нарушил наших с ним соглашений.

Аль-Адиля тоже беспокоила мысль о том, что Исаак Комнин, так называемый император Кипра, возможно, оказывает поддержку захватчикам. Комнин был христианином и претендовал на трон императора Византии, но головорезов из Европы не жаловал. Он всегда отличался практичностью и стремился сохранить и укрепить торговые отношения с мусульманским миром во имя процветания собственной нации. Если крестоносцы вступили в сговор с Комнином, угроза вторжения неверных возрастет многократно и это будет означать, что Византия и Запад объединились против халифата.

– Возможно, франки не будут просить помощи у Кипра, – к вящему негодованию аль-Адиля, подал голос Маймонид.

Старик сидел по левую руку от султана и сейчас подался вперед, сложив перед собой руки.

– И на что ты намекаешь, иудей? – фыркнул кади. Аль-Адиль знал, что визирь презирает раввина даже больше, чем он сам, если таковое вообще было возможно.

Маймонид, не обращая внимания на презрительный тон аль-Фадиля, повернулся к султану, своему непосредственному господину, как будто они были в комнате одни.

– Кипр охраняет подступы к Палестине по морю, – продолжил раввин звучным низким голосом, который совсем не вязался с его преклонным возрастом. – Новая война в Леванте [52]52
  Общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря.


[Закрыть]приведет к разрыву торговых потоков через остров, Комнин не сможет остаться в стороне. И совершенно необязательно, что он примет сторону христиан после печального опыта с королем Ги и чудовищем Рено. Скорее всего, франки устранят потенциального противника и перебежчика, нежели будут искать в нем союзника.

Аль-Адиль что-то проворчал. Он с неохотой вынужден был признать, что старик прав. Комнин – образованный и грамотный правитель, он вряд ли согласится сотрудничать с мародерами, чья безжалостная тактика разрушит только-только налаженные потоки товаров и золота из халифата в его казну. Его армада даст серьезный отпор крестоносцам в том случае, если он решит-таки доказать свою преданность мусульманским торговым партнерам. Армия Ричарда окажется в ловушке в Палестине между войсками Саладина и киприотскими галеонами, блокирующими побережье. Одновременная атака с моря и суши подавила бы силы противника и еще в зародыше задушила бы крестовый поход. Со стороны Ричарда Львиное Сердце стратегически правильно устранить не вызывающего доверия соперника прежде, чем ступить на Святую землю.

Аль-Адиль нисколько не сомневался, что совсем скоро и сам пришел бы к такому выводу, но его глубоко задело то, что старый лекарь, не имея военной подготовки и не разбираясь в стратегии, озвучил это предположение раньше его великих полководцев. И хуже всего, что остальные присутствующие стали открыто его поддерживать.

– Должен согласиться с раввином, сеид, – сказал одноглазый полководец, сидящий по правую руку от аль-Адиля. – Исаак Комнин будет стоять до последнего, но не позволит этим мародерам разграбить остров и использовать его как плацдарм для вторжения на Святую землю.

Саладин улыбнулся Маймониду, на этот раз улыбка была искренней, и аль-Адиль почувствовал прилив злости.

– Если на Кипр нападут, сможем ли мы оказать Комнину поддержку? – Саладин повернулся к Джунаиду аль-Аскари, одному из командующих военно-морскими силами, коренастому лысеющему мужчине с бросающимся в глаза родимым пятном на правой щеке.

Аль-Аскари на мгновение задумался, затем покачал головой.

– Если данные разведки аль-Адиля точны, то наши суда прибудут слишком поздно и не смогут повлиять на исход сражения, – пробубнил он своим монотонным голосом. – К тому же мы можем столкнуться с тем, что киприоты воспримут нашу помощь как попытку расширения халифата в Средиземноморье. Мусульманские военные корабли не такие желанные гости у побережья, как торговые суда из Александрии. Мы можем напугать их, и они таки заключат союз с франками, который нам нужно во что бы то ни стало предотвратить.

Саладин взглянул на остальных советников. Взгляд его упал на аль-Адиля, и тот мрачно кивнул.

– Получается, что мы отдаем судьбу Кипра в руки Аллаха, – после паузы констатировал Саладин. – Помолимся за нашего друга Исаака Комнина, пусть Аллах дарует ему силы в противоборстве со своими братьями франками.

Саладин повернулся к Гёкбёри, широкоплечему полководцу-египтянину, руководившему бескровным дворцовым переворотом, который привел к концу халифата Фатимидов.

– Пока мы надеемся, что этот крестовый поход будет расстроен прежде, чем франки достигнут наших берегов, мы должны действовать исходя из худшего: предположим, что Кипр падет. – Саладин помолчал, потом выпрямил спину и, высоко вскинув голову, приказал: – Подготовьте солдат и простой люд к вторжению неверных.

Уверенный тон Саладина не мог унять трепет, охвативший присутствующих. Аль-Адиль с презрением оглядел трусливых советников. Всю свою сознательную жизнь он провел на поле боя и, надо признаться, устал от праздной жизни в тенистых садах Иерусалима. Он, честно говоря, с нетерпением ждал нового сражения.

Саладин встал, его примеру последовали остальные, выказывая готовность исполнить свой долг. Султан повернулся, чтобы уйти, но внезапно остановился и повернулся к своим военачальникам.

– Сражение на Кипре станет первым из череды сражений в этой новой войне против неверных, – изрек он с задумчивой улыбкой. – Лично я жажду боя. Посмотрим, что за человек этот король Ричард и как он поступает со своими братьями-христианами.

Глава 18
КИПР В ОГНЕ
Сражение при Никосии – Кипр – 1191 от Р.Х

Ричард Львиное Сердце взирал на разоренный им остров и улыбался. Кипр был охвачен огнем, его некогда изумрудные холмы тонули в клубах дыма и мерцающем пепле. Внизу, в долине, кипело сражение, но исход был предрешен. Рыцари Ричарда разобьют киприотов. Это вопрос времени.

Корабли Ричарда прибыли неделю назад и заполонили залив Аматуса [53]53
  Один из древнейших городов Кипра, находящийся на южном побережье острова.


[Закрыть]железом и сталью. После длительного путешествия по вероломному, часто штормящему морю его галеры с вальковыми веслами, бросив якорь у острова, закрыли заходящее солнце.

Знаменитая киприотская армада с легкостью была разбита благодаря численности атакующих кораблей крестоносцев. Ричард тогда стоял на носу своего корабля и с удовлетворением наблюдал, как его дромоны окружают залив, отрезая путь византийским военным кораблям. Нервозные лучники и с одной, и с другой стороны обменялись стрелами, и над южным портом повисла гнетущая тишина – киприоты наблюдали, как потемнел горизонт от кажущегося бесконечным парада кораблей франков.

Ричард, конечно же, послал весточку о своем скором прибытии Исааку Комнину, так называемому императору островного государства. В ней он ясно дал понять: король ожидает, что киприоты присоединятся к своим братьям-христианам в этой священной войне. Но король Англии заранее знал ответ Комнина, предателя, которого больше интересовали торговые отношения с язычниками. Он не склонился перед Ричардом. А последнему такое поведение было даже на руку. Когда Исаак будет вынужден показать свое истинное лицо христианскому миру, когда он предаст святое дело в час великой нужды, Ричарду ничего не останется, как изгнать этого претендента на византийский трон из его островной крепости. А франкские воины наконец получат возможность проявить свой пыл на поле боя против отлично обученных и преданных своему императору киприотов.

По правде говоря, Ричард, вероятнее всего, нашел бы предлог разжечь войну с Кипром, даже если бы Комнин согласился поддержать крестоносцев. Воины Ричарда показали себя отменными грабителями, когда столкнулись с безоружными итальянскими крестьянами, но ему было необходимо научить их сражаться против хорошо вооруженного и преданного своему правителю противника.

Когда, как и ожидалось, Комнин прислал гонцов с подарками – позолоченными потирами и местными красавицами, – но не дал никаких твердых заверений о поддержке военной операции, Ричард тут же объявил Кипр врагом Христа. Его воины с криками ликования бросились на сушу со своих пришвартованных галеонов, ввязываясь с наивным энтузиазмом, присущим всем необстрелянным солдатам, в свою первую настоящую битву.

Когда в пустынном прибрежном городе их армия не встретила яростного сопротивления, Ричарду понадобились все его организаторские способности, чтобы удержать войско от разграбления покинутых деревень и сосредоточиться на продвижении на север, к Никосии. Его приятель Уильям оказался неоценимым помощником в обуздании несдержанных воинов, равно как и в обуздании нрава самого Ричарда во время длительного перехода через пышные долины центральной части Кипра.

На пятый день крестоносцы перешли красноватый ручей и увидели поблескивающие на солнце высокие каменные стены столицы, по всей видимости незащищенной. Ричард почуял тревогу, но у него не было выбора – только вперед. Когда они приблизились к заброшенным, на первый взгляд, сторожевым вышкам цитадели, армия киприотов, заранее рассредоточившись и спрятавшись за окружающими холмами, напала на них с тыла. Неожиданная атака с флангов вызвала панику в рядах крестоносцев, и Ричард приказал своим лучникам пристрелить нескольких дезертиров, которые сдались на милость киприотов. Ричард понимал, что солдат, у которого нет выбора – ему либо надо сражаться с неприятелем, либо погибнуть от руки своих же собратьев, – тут же вспоминает, на чьей стороне воюет.

Сначала сражение шло не в пользу крестоносцев. Ричард с растущей тревогой наблюдал, как пехота киприотов строится в ряд с копьями наизготовку, чтобы отразить атаку крестоносцев, а киприотские лучники из укромных мест, которыми изобиловали окружающие холмы, поливают смертоносным огнем стрел королевские войска. Уильям и еще несколько его лучших рыцарей отделились от основных сил армии франков и стали пробиваться вперед, пытаясь обнаружить и обезвредить невидимых лучников прежде, чем их армия совсем падет духом.

Испытывая разочарование при виде робости и замешательства в рядах своих солдат перед лицом византийской армии, Ричард понял, что не может сидеть в бездействии и наблюдать, как его люди гибнут от рук киприотов. Не обращая внимания на крики своих полководцев, Ричард вскочил на своего лощеного белого жеребца и поскакал прямо через скалистую долину в самое сердце армии Исаака. С украшенным золотым львом знаменем в левой руке и разящим мечом в правой Ричард, устремившись на врага в одиночку, достиг своей безумной отвагой того, чего хотел. Крестоносцы, повинуясь инстинкту, бросились за своим королем, гортанно выкрикивая боевой клич и взывая к Господу, чтобы тот покарал предателей.

Киприоты, со своей стороны, были сбиты с толку беспрецедентной и самоубийственной атакой короля неприятеля. Авангард киприотских пехотинцев, облаченных в голубые с белым кольчуги и вооруженные длинными остроконечными копьями в руках, опешили лишь на долю секунды, но королевский конь уже несся прямо на них. Киприоты не успели даже пожалеть о своей роковой ошибке: меч Ричарда косил их головы, как траву. Его конь топтал испуганных противников, как будто гневаясь на то, что эти ничтожные людишки осмелились встать на пути у короля Англии.

Смелость Ричарда вселила мужество в крестоносцев, бросившихся вслед за правителем, и сражение разгорелось с новой силой – с кровью и яростью. Ричард увернулся от града копий, стрел и смертоносных дротиков и со своими солдатами, прорвавшимися в самое сердце линии защиты киприотов, поскакал назад, к дезорганизованному шатру командующего, который располагался на вершине холма, возвышающегося над крепостью Никосии. Когда вечнозеленая долина наполнилась лязгом мечей и стонами умирающих, Ричард отдал приказ поджечь ее. Ричард знал, что из-за отсутствия благоприятного ветра густой дым наряду с противником застит глаза его собственным войскам, но в то же время вид исчезающих в быстро распространяющемся дыму холмов подорвет боевой дух киприотов.

Глядя на разворачивающуюся у подножия холма битву, на свою разношерстную армию простолюдинов, рвущуюся в самый центр византийского войска, Ричард почувствовал, как сердце его наполнилось гордостью. Ход сражения переломился, и все полки хорошо вооруженной армии киприотов стали отступать к поросшим лесом холмам. Ричарду – в очередной раз – удалось невозможное.

Потом Ричард увидел нечто неожиданное, заставившее его громко рассмеяться. Похоже, слухи о его собственном безумном прорыве в самую гущу сражения облетели всех воинов-киприотов. Скорее всего, его враг надеялся таким же способом сплотить свои войска и вернуть себе инициативу на поле боя. Какова бы ни была причина, схватка незамедлительно будет закончена. Теперь в самое пекло битвы поскакал Исаак Комнин, император Кипра. Облаченный в сверкающие латы из бронзы и стали, в шлеме с перьями в духе древних римлян, его предков-императоров, Исаак, восседая на арабском скакуне (вне всякого сомнения, это был подарок его друзей-сарацин), бросился в бой. Армия киприотов попыталась было расчистить дорогу для своего правителя, но это оказалось довольно трудной задачей посреди вихря разрушений, охватившего поле битвы.

Ричард до сего дня лишь однажды встречался с Исааком Комнином. До того как Комнин захватил трон этого островного государства, он был честолюбивым дворянином из Византии, который приехал в Западную Европу, чтобы возродить связи между различными ответвлениями христианской Церкви. Изначально его попытки восстановить дружеские отношения между латинской и греческой церквями были тепло приняты при дворах Италии и Франции, но, с другой стороны, его желание поддерживать торговые отношения с мусульманскими ордами тут же ополчило против него Ватикан. Союз с Исааком Комнином был предан анафеме аристократами, не желавшими, чтобы шпионы святого отца стали совать нос в их собственные дела. Лишь чуждый предрассудков отец Ричарда приветствовал Комнина с распростертыми объятиями, считая его «будущим христианского мира».

Ричард, который из принципа противился общественному мнению, с первого взгляда испытал к Исааку неприязнь. Его высокомерное выражение, заостренные черты лица, надменный голос, свидетельствующий о том, что Комнин возомнил себя единственным представителем цивилизованного мира на земле варваров, тут же вызвали у Ричарда желание спустить Исаака Комнина с небес на землю.

Сейчас, находясь в противоположном конце разоренной долины и наблюдая за этим властным человеком с хищными чертами лица, Ричард поглаживал украшенную драгоценными камнями рукоять своего меча. Возможно, наконец-то его желание исполнится. И даже более того.

Издав неожиданно ликующий крик, Ричард пришпорил коня и направился в гущу сражения. Он мчался вперед, не обращая внимания на предсмертные крики вокруг. Один из рыцарей Уильяма, парень с живым веселым лицом по имени Луи, увидел, как король вновь подвергает свою жизнь опасности, и тут же подскакал к своему вассалу.

Дым на мгновение рассеялся, и Ричард смог рассмотреть Комнина. Тот восседал на своем жеребце всего шагах в пятидесяти от самого Ричарда, и охранял его всего один лучник. Солдаты с обеих сторон инстинктивно расступились, давая дорогу противникам и не желая оказаться в опасной близости во время смертельного поединка между двумя королями.

Ричард так и просиял. Именно этим он и жил: шанс бросить вызов человеку, который по меньшей мере считал себя ровней королю, и взять над ним верх на поле битвы на глазах у своих солдат. Ричард выхватил меч и направил его на противника, вызывая того на бой. Сначала Комнин даже не шелохнулся, по его загорелому худощавому лицу пробежала усмешка. Потом он поднял правую руку, как будто делая кому-то знак. Лучник-киприот, находящийся рядом с ним, действовал быстрее молнии.

Ричард услышал, как зажужжала выпущенная в поле стрела. К счастью, он вовремя увернулся и лишь почувствовал холодное дуновение ветерка, когда возле его уха пролетела стрела. Лицо Ричарда вспыхнуло от злости. Значит, Комнин – трус, не желающий сражаться как мужчина и прячущийся за спины своих слуг! Ричард с презрением ухмыльнулся, поднял коня на дыбы, готовый мчаться прямо на вероломного противника. Он представил, как собственноручно снесет голову этому лучнику-обидчику, а потом пронзит мечом так называемого императора.

За спиной раздался удивленный возглас, Ричард невольно обернулся. Стрела, предназначенная Ричарду, вонзилась в его преданного Луи. Рана оказалась пустяковой – наконечник застрял в левом предплечье и благодаря крепкой броне рыцаря не вошла глубоко в тело. Но Луи, один из самых крепких солдат в почетном карауле Уильяма, кричал так, как будто рана горела огнем. Ричард, онемев от ужаса, наблюдал, как его рыцарь стал корчиться в конвульсиях, изо рта пошла белая пена. Когда Луи свалился с лошади и замер, Ричард понял ужасающую правду: Комнин использует отравленные стрелы.