Текст книги "Укрощение"

Автор книги: Камилла Лэкберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Затем он снова замолчал.

– Даже не представляю себе, что бы я делал, если бы Эрика умерла, – тихо проговорил Патрик.

Мартин понял, что он подумал о событиях двухлетней давности, когда не только Эрика, но и их неродившиеся близнецы чуть не погибли в автомобильной катастрофе.

– Не знаю, как бы я смог жить дальше, – продолжал Хедстрём. Его голос дрожал от одного воспоминания о том дне, когда он чуть не потерял жену.

– Смог бы, – ответил его коллега, глядя на заснеженный пейзаж, мимо которого они проезжали. – Приходится жить дальше. И всегда есть тот, ради кого стоит жить. У тебя осталась бы Майя. Тува для меня – все, и в ней живет частичка Пии.

– Как ты думаешь, появится когда-нибудь в твоей жизни новая женщина?

Мартин видел, что Патрику нелегко было выговорить этот вопрос, словно он коснулся запретной темы.

– Сейчас мне это кажется немыслимым, но так же немыслимо и думать, что я до конца своих дней буду один, – признался он. – Как будет, так и будет. Пока мы с Тувой заняты тем, чтобы найти баланс в нашей жизни. Пока мы стараемся заполнять пустоту, насколько это возможно. Ведь не только я должен быть готов к новым отношениям – Тува тоже должна согласиться впустить кого-то в свою семью.

– Разумно, – ответил Хедстрём, а затем вдруг ухмыльнулся: – К тому же в Тануме осталось не так уж много девушек. Ты успел перебрать почти всех до того, как повстречался с Пией. Так что тебе придется расширить зону поиска, чтобы избежать повторений.

– Ха-ха, смешно! – сказал Мартин, чувствуя, что краснеет. Патрик преувеличивал, однако в его словах содержалась доля правды. Молин никогда не был классическим ловеласом, но его мальчишеский шарм, рыжие волосы и веснушки почему-то всегда смягчали женские сердца. Однако когда в его жизнь вошла Пия, флирт прекратился. Любвеобильный полицейский даже не смотрел в сторону других девушек, пока она была рядом. Он очень любил ее, и ему ее сейчас так не хватало…

Внезапно он почувствовал, что не в силах больше говорить об умершей любимой. Боль ударила его в солнечное сплетение – жестко и беспощадно, и он поспешил сменить тему. Патрик все понял, и оставшуюся дорогу до Гётеборга они говорили только о спорте.

* * *

Эрика поколебалась минуту, прежде чем нажать на кнопку дверного звонка. Всегда довольно трудно разговаривать с ближайшими родственниками пострадавших, но мать Минны по телефону производила впечатление человека спокойного и открытого. Никакого металла или скепсиса в голосе, столь обычного, когда Фальк связывалась с родственниками во время работы над своими книгами. А ведь на этот раз речь шла не о каком-нибудь давнем деле – история все еще продолжалась!

Писательница нажала на кнопку. Вскоре за дверью послышались шаги, и затем она приоткрылась.

– Добрый день, – осторожно начала Эрика. – Вы Анетт?

– Нетти, – ответила открывшая ей женщина и сделала шаг в сторону, пропуская гостью в квартиру.

«Грустно», – подумала Фальк, едва войдя в холл. И хозяйка, и квартира производили какое-то тягостное впечатление, что, похоже, объяснялось не только исчезновением Минны. Женщина, стоявшая перед ней, казалось, давно отчаялась под гнетом разочарований, которые уготовила ей жизнь.

– Проходите, – сказала Нетти и первой прошла в гостиную.

Повсюду лежали вещи, которые случайно оказались там – да так и остались. Хозяйка бросила нервный взгляд на кучу вещей на диване, но в конце концов просто сбросила их на пол.

– Я собиралась прибраться… – пробормотала она, но конец фразы так и повис в воздухе.

Эрика исподтишка разглядывала Анетт Вальберг, присев на краешек дивана. Мама Минны была почти на десять лет моложе ее, но выглядела как ровесница, если не старше. Кожа у нее была сероватого цвета – видимо, от бесконечного курения, а волосы тусклыми и спутанными.

– Мне только хотелось бы узнать… – Нетти потуже запахнула старую, всю в катышках, кофту – она явно пыталась набраться храбрости, чтобы задать вопрос. – Прости, я немного нервничаю. Нечасто ко мне в гости заходят знаменитости. Собственно говоря – никогда.

Она рассмеялась сухим смешком, и на мгновение ее гостья увидела, какой эта женщина была раньше – когда искра жизни в ней еще не погасла.

– Да ну, это так дико звучит, когда ты называешь меня таким словом, – проговорила писательница и поморщилась. Она и вправду терпеть не могла, когда ее называли знаменитостью. В этом слове Фальк совсем не узнавала себя.

– Но ведь ты и есть знаменитость, – возразила ее новая знакомая. – Я видела тебя по телевизору. Но тогда у тебя было побольше косметики.

Она посмотрела из-под челки на лицо Эрики, начисто лишенное макияжа.

– Да, они всегда тебя так намажут, когда приглашают на телевидение, – согласилась та. – Но так надо – там очень яркие лампы, и без грима человек выглядит ужасно. А в обычной жизни я практически не крашусь.

Она улыбнулась и заметила, что Вальберг немного расслабилась.

– И я тоже не крашусь, – ответила Нетти, и в том, что она указывала на такой очевидный факт, было нечто трогательное. – Я только хотела спросить… почему ты решила прийти сюда? Полиция беседовала со мной несколько раз.

Эрика задумалась. На самом деле у нее не было наготове никакого разумного объяснения. Правдивее всего было бы ответить «из любопытства», но она не могла произнести такие слова вслух.

– Я не раз сотрудничала с местной полицией, – ответила наконец писательница. – И теперь они привлекают меня, когда у них не хватает собственных ресурсов. А после того, что произошло с девочкой, пропавшей из Фьельбаки, им нужна дополнительная помощь.

– Да? Как странно, что…

Нетти опять не договорила, и Фальк не стала переспрашивать. Ей хотелось начать задавать свои вопросы о Минне.

– Расскажи об обстоятельствах исчезновения твоей дочери, – попросила она.

Анетт еще туже запахнулась в кофту. Она уставилась на свои колени, и когда заговорила, голос ее звучал так глухо, что Эрике было трудно разобрать ее слова:

– Поначалу я не поняла, что она пропала. То есть не подумала, что это серьезно. Она уходила и приходила по своему усмотрению. Мне никогда не удавалось управлять Минной. У нее была сильная воля, а я…

Нетти подняла глаза и посмотрела в окно.

– Иногда она ночевала у подруг дня два-три, – продолжила она после паузы. – Или у какого-нибудь парня.

– Ты имеешь в виду кого-то конкретного? У нее был бойфренд? – вставила Эрика.

Вальберг покачала головой:

– Нет, насколько мне известно, нет. Общалась она с несколькими разными, но – нет, пожалуй, особых отношений у нее ни с кем не было. Строго говоря, в последнее время она казалась веселее, чем обычно, так что я даже задумалась. Но потом спросила ее подружек – они не слыхали ни о каком бойфренде, а у них была целая компания, так что они наверняка знали бы, если бы что-нибудь такое было.

– Тогда почему, как ты думаешь, она стала повеселее?

Анетт пожала плечами:

– Не знаю. Но помню себя в этом возрасте – случались резкие перепады настроения. Может быть, это объяснялось тем, что Юхан съехал.

– Юхан?

– Да, мой бойфренд. Он жил у нас некоторое время. Но они с Минной не сошлись характерами.

– Когда он съехал?

– Точно не помню. За полгода до того, как пропала Минна.

– Полиция допрашивала его?

Нетти снова пожала плечами:

– По-моему, они допрашивали всех моих бывших. Здесь у нас иногда бывало шумно…

– Кто-нибудь из них когда-нибудь угрожал Минне или применял к ней насилие? – Эрика проглотила слюну, с трудом сдерживая закипавшую в ней злость. Она немало знала о том, как могут реагировать жертвы насилия. А после того что Лукас вытворял с Анной, писательница знала еще и то, как собственная воля может быть придавлена страхом. Но как можно допустить, чтобы этому подвергали твоего ребенка? Как мог настолько ослабеть материнский инстинкт? Позволить кому-то причинить вред твоему ребенку – физический или психический? Этого Эрика не могла понять. На мгновение ее мысли вернулись к Луизе, одинокой, прикованной цепью в подвале семейства Ковальских. Там было то же самое, только куда ужаснее.

– Ну да, такое случалось, – ответила ее собеседница. – Но Юхан ее не бил, они только все время орали друг на друга. Думаю, она испытала большое облегчение, когда он уехал. В один прекрасный день он просто собрал свои вещи и ушел. И больше мы ничего о нем не слышали.

– Когда ты поняла, что она не просто осталась у подружки?

– Она никогда не отсутствовала больше одного-двух дней. Так что, когда время прошло, а она все не появлялась и не отвечала на телефон, я обзвонила всех ее подружек. Никто не разговаривал с ней в течение трех дней, и тогда…

Фальк стиснула зубы. Как можно допустить, чтобы четырнадцатилетний подросток отсутствовал дома три дня, – и только тогда отреагировать? Про себя она решила, что будет строго контролировать своих детей, когда они дорастут до подросткового возраста. Никогда в жизни она не отпустит их из дома, не узнав, куда они направляются и с кем.

– Поначалу полиция вообще не восприняла мои слова всерьез, – продолжала Нетти. – Минну они знали раньше, с ней не раз случались… проблемы, так что они даже не хотели принимать у меня заявление.

– А когда ты поняла, что что-то случилось?

– Примерно сутки спустя. Затем они нашли ту даму, которая видела, как Минна садилась в машину. Учитывая исчезновение всех остальных девочек, они должны были сообразить. Мой брат считает, что я должна подать на них в суд. Он говорит, что будь на ее месте девочка из богатой семьи, как все остальные пропавшие девочки, они немедленно забили бы тревогу. Но таких, как мы, вообще не слушают. Это несправедливо.

Эрика проглотила свои предыдущие соображения. Интересно было отметить, что Нетти назвала других девочек богатыми. На самом деле они, скорее, относились к среднему классу, однако классовые различия – понятие относительное. Фальк и сама явилась сюда с массой предрассудков, которые лишь укрепились, едва она переступила порог. Имеет ли она право осуждать сидящую перед ней женщину? Ведь она понятия не имеет о тех обстоятельствах, которые повлияли на ее судьбу.

– Они должны были прислушаться! – искренне воскликнула Эрика и под влиянием чувства положила ладонь на руку Нетти.

Та вздрогнула, словно ее обожгли, но не отдернула руку. По ее щекам потекли слезы:

– Я наделала в своей жизни столько глупостей. Я… я… а теперь уже, скорее всего, поздно.

Голос не повиновался ей, слезы покатились у нее из глаз градом, словно открылся кран – писательница заподозрила, что Анетт слишком долго сдерживала плач. И теперь она рыдала – не только над своим пропавшим ребенком, который с большой вероятностью никогда уже не вернется, но и над всеми теми неправильными решениями, которые принимала и которые обеспечили ее дочери совсем не ту жизнь, которую Нетти мечтала ей дать.

– Я так хотела, чтобы у нас была настоящая семья! – плакала она. – Чтобы у нас с Минной появился кто-то, кто заботился бы о нас… Никто никогда о нас не заботился!

Ее тело сотрясалось от рыданий, и Эрика пересела поближе, обняла несчастную женщину и дала ей выплакаться у себя на плече. Она гладила ее по волосам и шептала ей, как поступала с Майей или близнецами, когда их надо было утешить. Про себя она подумала – кто-нибудь когда-нибудь утешал так Нетти? Возможно, и сама она никогда так не утешала Минну. Несчастная цепь разочарований в жизни, которая не сложилась так, как хотелось…

– Хочешь, я покажу тебе фотографии? – спросила вдруг Вальберг, высвобождаясь из объятий гостьи. Она вытерла глаза рукавом кофты и с надеждой посмотрела на Эрику.

– Конечно, хочу! – сразу же согласилась та.

Нетти поднялась и достала несколько фотоальбомов, стоявших на шаткой икеевской этажерке. Первый альбом был посвящен детству Минны. На фотографиях можно было увидеть молодую улыбающуюся Анетт с маленькой девочкой на руках.

– Какая ты тут счастливая! – вырвалось у писательницы.

– Да, прекрасное было время… Лучшее время в моей жизни. Мне было всего семнадцать, когда я ее родила, но я была так счастлива!

Вальберг провела пальцем по одной из фотографий.

– Но – боже мой! – как смешно мы тогда выглядели! – Она рассмеялась, и Фальк не без улыбки согласилась с ней. Мода восьмидесятых смотрелась ужасно, но мода девяностых оказалась ненамного лучше.

Они листали альбом, и годы протекали у них под пальцами. В детстве Минна была очень хорошенькой, но чем старше она становилась, тем более замкнутым делалось ее лицо, а свет в глазах понемногу гас. Эрика увидела, что и Нетти это заметила.

– Мне казалось, что я делаю все, что в моих силах, – тихо проговорила она. – А на самом деле – нет. Мне не следовало…

Ее взгляд задержался на одном из мужчин, фото которого несколько раз встречалось в альбоме. Их вообще было много, отметила про себя Эрика. Мужчины, которые входили в жизнь этой семьи, вызывали очередное разочарование, а потом исчезали.

– Кстати, вот Юхан. Наше последнее совместное лето, – Вальберг указала на другой снимок – летний и беззаботный. Высокий светловолосый мужчина стоял рядом с ней в беседке, обнимая ее одной рукой. Позади них угадывался красный домик с белыми углами, окруженный зеленью. Идиллию нарушало лишь мрачное лицо сидящей рядом Минны, которая недовольно косилась на мать и ее приятеля.

Нетти громко захлопнула альбом:

– Я хочу только одного – чтобы она вернулась домой. Тогда все будет по-другому. Все.

Фальк молчала. Некоторое время обе женщины сидели молча, не зная, что сказать. Однако это молчание не было неприятным – наоборот, в нем были покой и уверенность.

Внезапно зазвонил дверной звонок, и обе женщины вздрогнули. Нетти встала с дивана, чтобы открыть дверь. Эрика же, увидев, кто вошел в холл, вскочила от неожиданности.

– Привет, Патрик! – воскликнула она и глупо улыбнулась.

* * *

Паула вошла в кухню полицейского участка – а там, как она и предполагала, сидел Йоста. Увидев ее, он просиял:

– Здравствуй, коллега!

Женщина широко улыбнулась в ответ. Анника тоже безумно обрадовалась ее визиту, выскочила из-за стойки и горячо обняла ее, задав сто вопросов про маленькую чудненькую Лизу.

Флюгаре подошел к Пауле следом за секретарем и обнял ее, хотя и осторожнее, чем Анника, а потом стал разглядывать ее, держа на расстоянии вытянутой руки.

– Ты бледная как полотно, и вид у тебя такой, словно ты не спала несколько недель, – констатировал старый полицейский.

– Спасибо, Йоста, ты умеешь говорить комплименты, – пыталась отшутиться молодая мать, но затем увидела серьезность в его глазах. – Да, у меня были нелегкие месяцы. Быть мамой не всегда так замечательно, – добавила она.

– Да, я слышал, что малышка тебя гоняет и в хвост, и в гриву, так что я надеюсь, что это всего лишь визит вежливости и ты не собираешься утруждать себя работой. – Флюгаре нежно, но настойчиво отвел ее к стулу у окна. – Садись. Кофе.

Он налил чашку и поставил ее перед Паулой на стол, после чего налил кофе и себе и сел напротив.

– Ну, пожалуй, и то и другое, – ответила его коллега, отпивая маленький глоточек. Ей было странно уйти из дома одной, но, с другой стороны, приятно вновь почувствовать себя такой же, как прежде.

У Йосты между бровей пролегла морщинка:

– Да мы вроде справляемся.

– Я знаю. Но Бертиль сказал одну вещь, которая заставила меня кое-что вспомнить. Вернее – почувствовать, что я должна что-то такое вспомнить.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, он рассказал мне о результатах вскрытия Виктории. И мне показалось, что в этой истории с языком есть что-то знакомое. Но я не помню, где я с этим сталкивалась, так что хочу покопаться немного в архиве и попытаться освежить память. Мозг, к сожалению, совсем не работает. Видать, правду говорят – пока кормишь грудью, в голове каша. Я с трудом справляюсь с пультом от телевизора.

– О боже! Знаю, как это бывает, когда на все влияют гормоны. Помню, как Май-Бритт… – мужчина отвернулся и стал смотреть в окно.

Паула понимала, что он думает о ребенке, которого они с женой родили, но потеряли, и он знал, что она знает. Так что она не стала мешать ему – дала посидеть молча, предаваясь воспоминаниям.

– Ты не знаешь, что это может быть? – спросил Флюгаре наконец, снова обернувшись к сидящей рядом собеседнице.

– К сожалению, нет, – вздохнула она. – Было бы куда проще, если бы я по крайней мере знала, с какого конца взяться за дело. Архив-то немаленький!

– Да, рыться в нем без всякого плана – большой труд, – кивнул Йоста.

Женщина поморщилась:

– Знаю. Так что остается только поплевать на руки и взяться за дело.

– Ты уверена, что тебе не лучше находиться дома и отдыхать, заботясь о себе и о Лизе? – спросил ее коллега, по-прежнему встревоженно глядя на нее.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я здесь отдыхаю лучше, чем дома. И так приятно раз в жизни выбраться из пижамных штанов. Спасибо за кофе!

С этими словами Паула поднялась. В новые времена основная часть архивов хранилась в электронном виде, но все более старые материалы расследований по-прежнему лежали в участке в виде бумаг. Будь у сотрудников для этого возможности, они давно бы уже отсканировали все документы, и тогда все поместилось бы на один выносной жесткий диск вместо целого большого помещения в подвале. Но таких ресурсов у них не было, так что оставалось неясно, смогут ли они когда-нибудь это проделать.

Женщина спустилась по лестнице, открыла дверь и замерла на пороге. Боже, какое дикое количество бумаг! Даже больше, чем ей представлялось. Материалы следствия архивировались по годам, и чтобы иметь хоть какую-то стратегию в своих поисках, она решила начать с самых старых дел. Решительно вынув первый ящик, Паула уселась с ним на пол.

Спустя час она успела пройти лишь половину ящика и поняла, что это дело потребует уйму времени и, скорее всего, окажется бесплодным. Мало того что она не знала точно, что именно ищет – сотрудница полиции даже не была уверена, что это находится здесь, в архиве. Однако когда-то, придя на работу в участок, она читала много архивных материалов. Отчасти ради интереса, отчасти – чтобы представлять себе историю преступности в районе. Так что логично было предположить – то, что она пытается вспомнить, находится где-то здесь.

Ее размышления прервал стук в дверь. В помещение заглянул Мелльберг:

– Как у тебя дела? Рита звонила, просила меня заглянуть к тебе и передать, что они с Лизой чувствуют себя прекрасно.

– Как хорошо! – отозвалась Паула. – И у меня все замечательно. Однако подозреваю, ты не это хотел узнать?

– Ну, в каком-то смысле…

– К сожалению, я особо не продвинулась и даже не могу вспомнить, что надо искать. Даже начинаю сомневаться, было ли что-то подобное. Может быть, мой измученный недосыпом мозг решил сыграть со мной злую шутку?

– Нет-нет, только не начинай сомневаться! – попросил Бертиль. – У тебя очень развита интуиция, а к тому, что она подсказывает, нужно прислушиваться.

Паула с удивлением посмотрела на него. Поддержка и хорошие слова от этого человека? Сегодня явно не обычный день! Наверное, пора пойти купить лотерейный билет.

– Да, ты наверняка прав, – кивнула женщина, складывая бумаги из очередной папки в аккуратную стопочку. – Что-то все же было, и я постараюсь выяснить, что именно.

– Нам нужны все идеи, какие только могут быть. Сейчас у нас просто ничего нет. Патрик и Мартин уехали в Гётеборг беседовать с каким-то типом, который составит описание злоумышленника, заглядывая в некий магический стеклянный шар. – Мелльберг принял самый серьезный вид и продолжал измененным голосом: – Утверждаю, что убийца – человек в возрасте от двадцати до семидесяти лет, либо мужчина, либо женщина, проживающий в квартире или коттедже. Этот человек несколько раз бывал за границей, покупает продукты в «Ика» или «Консуме» и всегда смотрит «Танцы со звездами». А также трансляцию хорового пения из Скансена летом.

Паула невольно рассмеялась его пародии:

– Да уж, ты начисто лишен предрассудков, Бертиль! Но я не согласна с тобой. Верю, что эта встреча может нам что-то дать – особенно когда обстоятельства совершения преступления такие специфические, как в данном случае.

– Ну, посмотрим, кто из нас прав. Давай ищи дальше. Но только не переутомляйся. А то Рита меня убьет.

– Обещаю, – ответила Паула, улыбаясь, а затем снова принялась перелистывать бумаги.

* * *

Патрик был взбешен просто до белого каления. Его удивление при виде жены в гостиной у матери Минны быстро сменилось гневом. У Эрики была неприятная особенность – она любила совать нос в такие дела, которые ее совершенно не касались, и пару раз дело чуть не кончилось совсем печально. Но в присутствии Нетти полицейский не мог выказать своих чувств. Вместо этого ему пришлось сохранять хорошую мину при плохой игре во время всей беседы с хозяйкой дома, в то время как Эрика сидела рядом и слушала их с широко открытыми глазами и улыбкой Моны Лизы на губах.

Едва они вышли из дома – туда, где Анетт не могла их услышать, как Хедстрём взорвался:

– Что ты себе позволяешь, черт возьми?!

Ему нечасто случалось выходить из себя, и мужчина почувствовал, как у него разболелась голова, едва он произнес первые слова.

– Я подумала… – пробормотала его супруга, пытаясь поспеть за Патриком и Мартином, направляющимися к парковке. Молин молчал, и вид у него был такой, словно он предпочел бы находиться где-нибудь в другом месте.

– Нет, ты не думала! Не могу поверить, что ты вообще включала мозги! – Разъяренный полицейский закашлялся. Вспышка гнева заставила его слишком резко вдохнуть в себя холодный зимний воздух.

– Вы не успеваете везде, вам постоянно не хватает людей, и я подумала, что… – снова попыталась вставить слово писательница.

– А ты не могла по крайней мере сначала переговорить со мной? Разумеется, я никогда не позволил бы тебе ехать и встречаться с родственниками в разгар следствия – подозреваю, что именно поэтому ты и не поставила меня в известность!

Фальк кивнула:

– Может быть, и так. Кроме того, мне нужна передышка в работе над книгой. У меня дело совсем застопорилось, и я подумала, что если я на некоторое время сосредоточусь на чем-то другом…

– Словно это расследование – своего рода трудотерапия! – выкрикнул ее муж так громко, что несколько птиц, сидевших на телефонных проводах чуть в стороне от них, в ужасе разлетелись. – Если у тебя творческий кризис, то ты могла бы найти более толковый способ решить эту проблему, чем вмешиваться в ход следствия. Ты что, совсем чокнулась?!

– Надо же, позвонили из шестидесятых и попросили передать, чтобы мы отдали им назад их выражение, – произнесла Эрика, пытаясь отшутиться, однако эти ее слова еще больше разозлили Хедстрёма.

– Это полный идиотизм! – продолжал он ругаться. – Как плохой английский детектив, где пожилая тетка бегает и всех допрашивает!

– Да, но когда я пишу свои книги, то занимаюсь примерно тем же, чем и вы. Беседую с людьми, выясняю обстоятельства, заполняю пробелы в материалах следствия, проверяю свидетельские показания…

– Знаю, и ты прекрасно это делаешь – как писательница! Но это полицейское расследование, и из самого названия ясно, кто должен им заниматься.

Все трое остановились у машины. Мартин в нерешительности стоял у одного из пассажирских сидений, словно не знал, как вести себя, оказавшись на линии огня.

– Но я ведь помогала вам раньше, это ты должен признать, – сказала Эрика.

– Да, помогала, – нехотя согласился Патрик. На самом деле его жена не только помогала полиции, но и самым активным образом способствовала раскрытию нескольких дел, в чем он, однако, не собирался признаваться.

– Вы едете домой? Неужели вы проделали такой немалый путь только ради того, чтобы побеседовать десять минут с Нетти? – попыталась сменить тему Фальк.

– Но ты ведь проделала весь этот путь только ради того, чтобы поговорить с ней, – огрызнулся ее супруг.

– Туше. – Эрика улыбнулась, и Патрик почувствовал, как его гнев угасает. Он просто не мог долго сердиться на жену, а она, к сожалению, прекрасно знала об этом.

– Ну мне-то не нужно экономить полицейские ресурсы, – продолжила она. – Какие у вас тут еще дела?

Хедстрём мысленно выругался: Эрика настолько умна, что это порой никому не идет на пользу. Он посмотрел на Мартина, ища у него поддержки, но тот лишь покачал головой. «Чертов трус», – подумал Патрик.

– Мы должны еще кое с кем встретиться, – признался он наконец.

– С кем? С кем встретиться? – тут же заинтересовалась писательница, и ее муж стиснул зубы. Он прекрасно понимал, насколько она упряма и любопытна, и это сочетание порой действовало ему на нервы.

– Мы намерены побеседовать с экспертом. Кстати, кто забирает детей? Мама? – спросил он, пытаясь перевести разговор на другие рельсы.

– Да, Кристина и ее новый бойфренд, – ответила Эрика с видом кота, только что проглотившего канарейку.

– Мама и ее – кто? – переспросил Патрик. Похоже, у него начиналась мигрень. Ну и денек! И чем дальше, тем хуже…

– Наверняка очень симпатичный дяденька, – почти добила его жена. – Так с каким экспертом вы намерены встречаться?

Хедстрём в изнеможении прислонился к машине. Он почувствовал, что ему придется капитулировать:

– С экспертом, который составляет психологические портреты злоумышленников.

– О, специалист по профилям! – воскликнула Фальк, и глаза ее загорелись.

Патрик вздохнул:

– Да нет, так его, пожалуй, назвать нельзя.

– Отлично, я поеду с вами, – заявила Эрика, после чего развернулась и пошла к своей машине.

– Нет, послушай!.. – крикнул муж ей в спину, но Мартин не дал ему договорить:

– Да брось, у тебя нет шансов. Разреши ей присутствовать. Она действительно не раз помогала нам, и к тому же на этот раз мы будем сами контролировать ситуацию. Три пары ушей всегда лучше, чем две.

– Да, но… – только и смог проворчать Патрик.

Он открыл дверцу, уселся за руль и вздохнул:

– Да и от матери Минны мы ничего толкового не узнали.

– Мы – нет, но, если нам повезло, Эрика могла узнать что-нибудь стоящее, – ответил Молин.

Хедстрём сердито посмотрел на него, а потом резко завел машину и выехал с парковки.

* * *

– В чем мы будем ее хоронить?

Вопрос мамы резанул Рикки как ножом. Ему уже казалось, что больнее, чем сейчас, быть не может, но мысль о том, что Викторию опустят в вечную тьму, вызвала у юноши такую боль, что ему хотелось закричать в голос.

– Да, давайте выберем что-нибудь покрасивее, – проговорил Маркус. – Может быть, то красное платье, которое она так любила?

– Папа, она его носила, когда ей было десять лет, – сказал Рикки. Несмотря на горе, он невольно улыбнулся тому, насколько все же плохо отец знает их дела.

– Неужели это было так давно? – переспросил Хальберг-старший, после чего поднялся и стал собирать со стола грязную посуду, но потом вдруг резко остановился и вернулся на свое место. Это происходило с ними со всеми. Они пытались по привычке делать обычные повседневные дела, но вдруг обнаруживали, что сил на это нет. Энергии не хватало ни на что. Сейчас им предстояло принять множество решений – о похоронах и поминках, а они едва могли решить, чего хотят на завтрак.

– Возьмите черное платье. От «Филиппы К», – сказал Рикки.

– Это какое? – спросила Хелена.

– То, которое вы с папой считали неприлично коротким, – напомнил ей сын. – В нем она вовсе не выглядела легкомысленно. Оно ей шло. В нем она была так хороша…

– Ты так считаешь? – переспросил Маркус. – Черный… Такой депрессивный цвет…

– Возьмите его, – настаивал Рикки. – В нем она чувствовала себя такой красивой. Вы разве не помните? Она копила деньги полгода, чтобы купить его.

– Ты прав. Ясное дело, надо надеть на нее то черное платье, – согласилась фру Хальберг и умоляюще посмотрела на юношу. – А музыка? Какую выберем музыку? Я даже не знаю толком, что она любила…

Она разрыдалась, и муж неуклюже погладил ее по руке.

– Пусть будет «Some die young» Лале[16]16
  Лале Пуркарим – шведская певица иранского происхождения.


[Закрыть] и «Beneath your beautiful» в исполнении «Лабринт», – предложил Рикки. – Это были ее любимые мелодии – и они подходят.

На принятие решений у него уходили все силы, комок подступал к горлу. Проклятый комок, который не оставлял его в покое.

– А чем мы будем угощать? – прозвучал еще один растерянный мамин вопрос. Руки ее бесцельно двигались по кухонному столу, пальцы казались такими тонкими и бледными…

– Бутербродным тортом. Вкус у нее был как у пенсионерки. Разве вы не помните – это же ее любимое блюдо! – Голос у парня сорвался, и он понял, что несправедлив. Ясное дело, родители все помнят. Мало того, они помнят куда больше, чем он сам. Их воспоминания уходят в прошлое куда дальше, чем его собственные. Наверняка у них их так много, что они не в состоянии сейчас выбрать нужные. Ему просто придется помочь им в этом.

– И рождественский лимонад, – добавил Хальберг-младший уже спокойнее. – Его она могла пить литрами. Его наверняка должны продавать и сейчас, так ведь?

Он попытался вспомнить, видел ли в магазинах в последнее время рождественский лимонад, но образы тех ярких бутылок так и не всплыли в его мозгу, и его охватило состояние, близкое к панике. Внезапно это стало главным делом его жизни – найти рождественский лимонад, чтобы подать его на похоронах.

– Я уверен, что его по-прежнему продают, – проговорил папа, успокаивающе положив ладонь юноше на руку. – Это прекрасная идея. Все, что ты предлагаешь, очень хорошо. Мы возьмем черное платье. Мама наверняка знает, где оно висит, и сможет погладить его. А тетушку Аннели попросим сделать несколько бутербродных тортов. Она так хорошо умеет их делать – Виктория обожала ее торты. Мы ведь собирались заказать такой ей на окончание школы…

На мгновение мужчина потерял нить разговора, но потом добавил:

– Как я уже сказал, я точно знаю, что рождественский лимонад есть в продаже. Мы купим его, это очень хорошо. Все будет хорошо.

«Нет, не будет хорошо!» – хотелось Рикки закричать во весь голос. Они сидели и обсуждали тот день, когда его сестру положат в гроб и закопают в землю. И ничто уже никогда не будет хорошо.

В дальнем уголке его души все больше жала и давила тайна. Казалось, по нему должно быть видно, что он что-то скрывает, но родители, похоже, ничего не замечали. Они просто сидели с пустыми глазами в маленькой кухне, где на окнах висели классические занавески с узором из брусники, которые так нравились маме, хотя дети и пытались убедить ее заменить их.

Изменится ли что-нибудь, если родители пробудятся от своего сна? Может быть, тогда они все увидят и поймут? Рикки осознал, что рано или поздно ему придется поговорить с полицейскими. Но смогут ли мама с папой вынести всю правду?

* * *

Иногда Марта чувствовала себя как ужасная заведующая детским домом из фильма «Энни». Девочки, девочки – вокруг одни девочки.

– Лив три раза подряд ездила на Блэкки! – крикнула Ида, с пылающими щеками приближаясь к ней по двору. – Теперь моя очередь!