Текст книги "Укрощение"

Автор книги: Камилла Лэкберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Это обойдется в кругленькую сумму. Проезд, проживание. Рабочее время. Руководство никогда на это не пойдет, – сказал Бертиль и потихоньку бросил Эрнсту под стол кусок булочки.

Хедстрём с трудом сдержался, чтобы не издать громкий вздох. Работать с Мелльбергом было все равно что медленно вырывать больной зуб. Тяжело и небезболезненно.

– Эту проблему мы решим, когда она станет актуальна, – заявил он нетерпеливо. – Допускаю мысль, что из-за приоритетности этого дела нам выделят ресурсы на национальном уровне.

– Собрать всех, наверное, не так уж и сложно. Может быть, нам всем встретиться в Гётеборге? – предложил Мартин, подаваясь вперед.

– Да, отличная идея, – согласился Патрик. – Анника, ты готова взять на себя координацию этого совещания? Я понимаю, что сейчас выходные и со многими трудно будет связаться, но мне бы хотелось, чтобы это осуществилось как можно скорее.

– Конечно! – секретарь записала задание в свой блокнот, поставив рядом большой восклицательный знак.

– А правда, что в Гётеборге ты столкнулся со своей женой? – спросил докладчика Йоста.

Тот поднял глаза к небу:

– Видимо, здесь невозможно сохранить конфиденциальность.

– Что? Эрика была в Гётеборге? И что она там делала? Она опять сует нос не в свои дела?! – Мелльберг так рассердился, что зачесанные волосы соскользнули с его лысины на ухо. – Ты должен научиться держать в узде свою жену. Это никуда не годится – она всюду лезет и мешает нашей работе!

– Я поговорил с ней об этом, и она больше не будет, – заверил его Хедстрём, но почувствовал, как в нем снова пробуждается вчерашнее раздражение. Странно, как Эрика не понимает, что она может все испортить, что ее действия затрудняют работу полиции!

Бертиль строго посмотрел на него:

– Она тебя не очень-то слушается.

– Знаю, но я обещаю, что это не повторится. – Патрик осознал, как неубедительно звучат его слова, и поспешил сменить тему. – Ты можешь еще раз рассказать то, по поводу чего звонил мне вчера, Йоста?

– Которое из двух? – уточнил пожилой полицейский.

– Про оба визита. Особенно интересным мне представляется второй.

Йоста кивнул. Медленно и методично он рассказал о посещении Юнаса и о кетамине, пропавшем незадолго до того, как исчезла Виктория, а затем о том, как связал заявление Катарины с пропавшей девочкой. В заключение Флюгаре описал находку у нее в саду окурка.

– Отлично сработано! – оживился Молин. – Стало быть, с участка этой женщины прекрасно просматривалась комната Виктории?

Старый полицейский выпрямился – не часто его хвалили за проявленную им инициативу!

– Да, – подтвердил он, – можно заглянуть прямо в окно – и мне кажется, что человек стоял там, курил и шпионил за ней. Я обнаружил окурок как раз на том месте, где Катарина заметила стоящую фигуру.

– И окурок послан на экспертизу, – вставил Патрик.

Йоста снова кивнул:

– Само собой. Турбьёрн уже получил его, так что если на нем обнаружится ДНК, его можно будет сопоставить с ДНК подозреваемого.

– Не следует делать скоропалительных выводов, однако я склонен думать, что это преступник стоял там и шпионил за ней. Наверняка для того, чтобы выяснить привычки Виктории и потом похитить ее. – Довольный Мелльберг сложил руки на животе. – Мы ведь можем поступить так, как сделали в той деревушке в Англии? Проверить каждого жителя Фьельбаки и затем сверить с ДНК на окурке. И – раз! Этот мужик у нас в руках. Просто и гениально.

– Во-первых, мы не можем быть уверены, что речь идет о мужчине, – сказал Хедстрём, изо всех сил стараясь сохранить терпение. – Во-вторых, мы не знаем, является ли виновник обитателем этих мест, учитывая тот факт, где пропали другие девочки. Скорее многое говорит за то, что такая связь может иметь место в Гётеборге – там, где пропала Минна Вальберг.

– Ты всегда на все смотришь негативно, – ответил Бертиль, недовольный тем, что гениальный, по его мнению, план пустили под откос.

– Скорее реалистично, – отрезал Патрик, но тут же пожалел об этом. Раздражаться на шефа было бесполезно. Если он начнет отдаваться этому чувству, то не сможет заниматься больше ничем другим. – Я слышал, что вчера приходила Паула? – спросил он, чтобы сменить тему, и Мелльберг кивнул:

– Да, мы с ней разговаривали об этом деле, и этот факт об отрезанном языке напомнил ей о чем-то, что она читала в старом рапорте. Проблема в том, что она не помнит, что и где. Все-таки кормящая мать…

Начальник участка покрутил пальцем у виска, но, услышав гневное шипение Анники, поспешно опустил его. Если и существовал на свете человек, которого Мелльберг боялся прогневить, то это была секретарь участка. И еще, может быть, Рита, когда она была не в духе.

– Паула просидела пару часов в архиве, – сказал Йоста. – Но мне показалось, что она не нашла того, что искала.

– Нет, она собиралась и сегодня прийти, – Бертиль виновато улыбнулся Аннике, которая продолжала сердито смотреть на него.

– Важно, чтобы она понимала – эта работа оплачиваться не будет, – сказал Патрик.

– Да-да, это она понимает. Но, если быть до конца честным, мне кажется, что ей надо немного сменить обстановку, – добавил Мелльберг с редкой для него проницательностью.

Молин улыбнулся:

– Должно быть, дома она уже совсем извелась, если предпочитает сидеть в архиве.

Улыбка осветила все его лицо, и Хедстрём осознал, как редко его молодой коллега теперь улыбается. Надо и в самом деле приглядывать за Мартином. Непросто оплакивать умершую жену, быть отцом-одиночкой и одновременно участвовать в тяжелом и сложном расследовании.

Патрик улыбнулся Мартину:

– Да, но мы надеемся, что ей это что-то даст. И нам тоже.

Йоста поднял руку.

– Да, – обратился к нему Патрик.

– Я что-то все не могу успокоиться по поводу взлома в клинике Юнаса. Возможно, все же стоит опросить девочек из конюшни. Кто-нибудь из них все же мог что-то заметить, – предположил Флюгаре.

– Хорошая мысль. Ты можешь это сделать в связи с поминальной мессой сегодня во второй половине дня, если будешь действовать деликатно, – заметил Хедстрём. – Они наверняка будут очень расстроены.

– Да, и я могу взять с собой Мартина. Все всегда идет легче, когда не один, – ответил старый полицейский.

Патрик бросил взгляд на Молина:

– Не знаю, стоит ли…

– Все в порядке, я пойду с ним, – прервал его молодой человек.

На секунду Хедстрём заколебался.

– Хорошо, – произнес он наконец и снова обернулся к Йосте: – И еще ты будешь поддерживать связь с Турбьёрном о результатах анализа ДНК, хорошо?

Флюгаре кивнул.

– Отлично, – улыбнулся Патрик. – Кроме того, надо опросить соседей Катарины. Может быть, кто-то еще обратил внимание на человека, который прокрался на ее участок. И спросите семью Виктории, ощущали ли они, что за ними следят.

Йоста провел рукой по седым волосам, так что они встали дыбом:

– Думаю, они уже давно рассказали бы об этом. Мне даже кажется, что мы спрашивали, не заметили ли они кого-нибудь в окрестностях дома, но я могу посмотреть в протоколах.

– В любом случае поговори с ними еще раз, – распорядился Хедстрём. – Теперь нам известно, что кто-то в самом деле следил за домом. Сам я могу поговорить с соседями. А ты, Бертиль, – можешь ты стать связующим звеном и вместе с Анникой заняться подготовкой к общему совещанию?

– Само собой. Кому же еще это можно поручить? – с готовностью отозвался Мелльберг. – Ведь они захотят поговорить с начальником, отвечающим за работу следствия!

– Хорошо, тогда за дело, – произнес Патрик, однако сразу же почувствовал себя глупо, словно в отрывке из сериала «Следователи с Хилл-стрит». Но все оказалось не напрасно, потому что он снова увидел улыбку на губах Мартина.

* * *

– Через неделю будут новые соревнования. Забудь о том, что ты пропустила, и смотри вперед. – Юнас погладил Молли по волосам. Он не переставал удивляться, до чего же она похожа на свою мать.

– Ты разговариваешь, как этот самый доктор Фил, – буркнула его дочь в подушку. Радость по поводу будущей машины уже улетучилась, и теперь она снова дулась из-за несостоявшегося выступления.

– Ты очень пожалеешь, если не будешь тренироваться. Тогда нам и вовсе нет смысла ехать туда. А кто больше всех будет сердиться, если ты не победишь? Не я и не мама, а ты.

– Марте вообще плевать, – глухо проговорила Молли.

Перссон застыл и убрал руку:

– Стало быть, ты хочешь сказать, что все наши многокилометровые поездки, все те часы, которые мы на это потратили, не считаются? Мама… Марта потратила на твои выступления немыслимое количество времени и денег. Сказать такое – ужасная неблагодарность.

Он сам чувствовал, что голос его звучит сурово, однако с дочерью пора уже было начать разговаривать по-взрослому.

Молли медленно села на кровати. Лицо ее выражало безграничное удивление из-за того, что отец разговаривает с ней в подобном тоне. Она открыла было рот, чтобы возмутиться, но потом опустила глаза.

– Прости, – тихо проговорила девочка.

– Извини, я не расслышал – что ты сказала?

– Прости!

В горле у нее стояли слезы, и Юнас крепко обнял дочь. Он понимал, что избаловал своего ребенка, и способствовал развитию в ней как хороших, так и дурных качеств. Но сейчас Молли поступила правильно. Ей придется научиться тому, что иногда перед жизнью приходится склонять голову.

– Ну-ну, моя дорогая… Может быть, пойдем в конюшню? – предложил Перссон. – Тебе надо тренироваться, если ты хочешь обойти Линду Бергваль. Пусть не думает, что она так и будет на первом месте.

– Еще чего! – воскликнула Молли, вытирая слезы рукавом.

– Пошли. Я взял сегодня выходной, чтобы поприсутствовать на тренировке. Мама ждет тебя внизу со Скирокко.

Девочка перекинула ноги через край кровати, и отец заметил, как в ее глазах загорелась искорка азарта. В этом они с матерью так похожи! Ни один из них не любит проигрывать.

Когда они спустились на манеж, Марта уже стояла там с оседланным Скирокко. Она демонстративно посмотрела на часы:

– Стало быть, мадам изволили спуститься. Ты должна была быть здесь полчаса назад.

Юнас бросил на жену тревожный взгляд. Одно случайное слово – и Молли может снова убежать наверх, броситься на кровать и продолжать дуться. Он видел, как Марта мысленно взвешивает ситуацию. Она терпеть не могла приспосабливаться к капризам дочери и, хотя это был ее собственный выбор, ненавидела быть третьей лишней в их альянсе. Однако побеждать фру Перссон тоже любила, в том числе и через дочь, которую она в свое время не хотела рожать и которую сейчас не понимала.

– Я подготовила манеж, – сказала она, передавая коня Молли.

Девочка легко взлетела в седло и натянула поводья. Она управляла Скирокко коленями и пятками, и он привычно подчинялся наезднице. Едва Молли садилась на лошадь, как упрямый непредсказуемый подросток исчезал. Здесь она была сильной молодой женщиной, спокойной и уверенной в себе. Юнас очень любил смотреть на это превращение.

Он поднялся на трибуну и сел, чтобы понаблюдать за работой Марты. Она опытной рукой направляла дочь, зная, как никто, за счет чего лошадь и всадница могут показать лучшие результаты. У Молли был природный дар ко всем видам езды, но именно мать отшлифовала ее талант до полного совершенства. Перссон была неподражаема, когда стояла посреди манежа, отдавая инструкции, так что конь с наездницей легко преодолевали барьеры. Соревнования точно пройдут успешно. Они потрясающая команда – Марта, Молли и он, Юнас. Он ощутил, как во всем его теле медленно нарастает хорошо знакомое воодушевление.

* * *

Сидя в своем кабинете, Эрика просматривала длинный список дел, которыми ей следовало бы заняться. Анна сказала, что они с детьми могут остаться на весь день, если это потребуется, и Фальк поспешила принять это предложение. Ей предстояло поговорить с таким количеством людей, прочесть столько материалов – жаль, что она никак все не успевает! Возможно, если бы у нее было чуть больше времени, она догадалась бы, почему Лайла собирает все эти вырезки. На мгновение у писательницы возникла мысль взять быка за рога и спросить это у Ковальской напрямую, но потом она поняла, что такой наскок ничего не даст. Вместо этого она покинула стены режимного учреждения и отправилась домой, чтобы собрать дополнительные сведения.

– Ма-ма-а-а! Мальчики дерутся! – Голос Майи заставил женщину вздрогнуть. По словам Анны, дети вели себя образцово, пока Эрика отсутствовала, но теперь было похоже, что они готовы поубивать друг друга.

В два прыжка Фальк преодолела лестницу на первый этаж и ворвалась в гостиную. Посреди комнаты стояла Майя, сердито уставившись на братьев, тузящих друг друга на диване.

– Мама, они все время мешают мне смотреть телевизор. Они отбирают у меня пульт и выключают его, – пожаловалась девочка.

– Ну что ж! – рыкнула Эрика несколько более раздраженно, чем предполагала. – Тогда никто не будет смотреть телевизор!

Подскочив к дивану, она завладела пультом. Мальчишки уставились на нее с удивлением, а потом хором заревели. Мать мысленно сосчитала до десяти, однако это не помогло: она все равно чувствовала, как пот и раздражение пробиваются наружу. Раньше она даже не представляла себе, какая это проверка на прочность – быть мамой. И еще ей было стыдно, что она в очередной раз наказала Майю за то, в чем та не была виновата.

До этого момента Анна находилась в кухне вместе с Эммой и Адрианом, но теперь она тоже появилась в гостиной. При виде выражения лица Эрики сестра криво улыбнулась:

– Думаю, тебе полезно бывать иногда за пределами дома. Разве тебе не надо куда-нибудь съездить, раз я все равно здесь?

Ее гостья открыла было рот, чтобы сказать, что она будет благодарна, если ей просто дадут поработать, но тут у нее мелькнула мысль. Имелось одно дело, которое надо было сделать. Один пункт из списка требовал уделить ему особое внимание.

– Мама должна уехать и еще немножко поработать, но Анна остается с вами. И если вы будете хорошо себя вести, она даст вам сок с булочками, – пообещала писательница детям.

Близнецы разом замолчали. Слово «булочки» оказывало на них магическое действие.

Эрика от души обняла сестру. Она вышла в кухню, чтобы позвонить и убедиться, что едет не напрасно, и пятнадцать минут спустя уже сидела в машине. К этому моменту довольные дети уже сидели за столом, на котором стоял сок и лежали булочки с пирожными. Они наверняка переедят сладкого, но к этой проблеме их мама вернется потом.

Найти дорогу к небольшому таунхаусу под Уддеваллой оказалось несложно. Здесь жил Вильхельм Мусандер. Он был явно заинтригован телефонным звонком писательницы, и дверь распахнулась еще до того, как она успела нажать на кнопку дверного звонка.

– Заходите! – поприветствовал ее пожилой мужчина. Гостья осторожно стряхнула снег с ботинок и прошла в дом.

Встречаться с Вильхельмом Мусандером ей раньше не приходилось, однако она хорошо его знала. В свое время он был легендарным журналистом «Бохусленской газеты», и его самые известные репортажи были посвящены как раз убийству Владека Ковальского.

– Стало быть, вы занимаетесь написанием новой книги… – хозяин дома зашел в кухню впереди своей новой знакомой. Оглядевшись, она констатировала, что кухня очень маленькая, но чистая и ухоженная. Здесь было уютно. Никаких следов присутствия женщины не наблюдалось, так что она заподозрила, что Вильхельм холостяк, и, словно прочтя ее мысли, он произнес:

– Моя жена умерла десять лет назад, и тогда я продал наш коттедж и переселился сюда. За маленьким домиком куда легче ухаживать, но обстановка у меня, конечно, спартанская, потому что я не умею шить занавески с воланчиками и все такое прочее.

– По-моему, у вас тут очень уютно, – сказала Эрика и уселась за кухонный стол. Перед ней появилась обязательная чашка кофе. – Да, речь пойдет о «Доме ужасов», – добавила она, отвечая на его предыдущий вопрос.

– Чем же я могу вам помочь? Вы наверняка уже прочли все, что я написал по этому поводу.

– Да, сотрудник редакции «Бохусленской газеты» Шель Рингхольм помог мне добыть старые статьи в архиве. И, само собой, я располагаю фактами о последовательности событий и о судебном процессе. Мне, скорее, нужны впечатления очевидца. Допускаю мысль, что вы сделали наблюдения и выкопали какие-то моменты, о которых не могли написать. Может быть, у вас есть собственные версии произошедшего? Насколько мне известно, вы не считаете, что это дело можно списать в архив.

Фальк потягивала кофе, наблюдая за Вильхельмом.

– Ну, там было о чем писать. – Он ответил ей открытым взглядом, и в его глазах сверкнули искорки. – Ни до того, ни после мне не доводилось описывать столь интересный случай. Ни один человек, столкнувшийся с ним, не мог остаться равнодушным.

– Согласна, это одна из самых ужасных историй, с которыми мне приходилось сталкиваться. И я дорого бы отдала, чтобы узнать, что на самом деле произошло в тот день.

– Тогда нас двое, – проговорил Мусандер. – Хотя Лайла созналась в убийстве, я так и не смог отделаться от ощущения, что тут что-то не так. Никаких версий у меня нет, но правда сложнее, чем кажется.

– Точно, – закивала Эрика. – Проблема в том, что Лайла отказывается говорить об этом.

– Так она согласилась с вами встретиться? – удивился Вильхельм, подаваясь вперед. – Ни за что бы не подумал!

– Да, мы с ней встречались несколько раз. Я довольно долго пыталась к ней пробиться, звонила и писала, и когда я уже почти начала терять надежду, она согласилась.

– Вот черт! Столько лет она молчала, но потом все же пошла на встречу с вами! – Журналист покачал головой, словно не веря своим ушам. – Я ведь сам раз сто пытался взять у нее интервью – и все безрезультатно.

– Да, но она все равно мне ничего не рассказывает. Мне так и не удалось выудить из нее ничего ценного.

Писательница сама слышала, с какой безнадежностью звучит ее голос.

– Расскажите, как она? Какое у нее настроение? – спросил ее собеседник.

Эрика почувствовала, что разговор начал принимать не то направление. Она ведь сама намеревалась задавать вопросы, а не наоборот! Однако женщина решила пойти навстречу новому знакомому – не только получить, но и дать.

– Она собранна. Держится спокойно. Но, кажется, ее что-то тревожит, – рассказала Фальк.

– Как на ваш взгляд – она испытывает чувство вины? За убийство? За то, что она делала с дочерью?

Гостья задумалась:

– И да, и нет. У меня не сложилось впечатления, что Лайла раскаивается – хотя она явно берет на себя ответственность за происшедшее. Это трудно объяснить. Поскольку она, строго говоря, ничего не рассказывает об этом, я могу только догадываться, и возможно, что я интерпретирую неверно, под воздействием собственных чувств.

– Да, жуткая история, – кивнул Вильхельм. – Вы были в доме?

– Да, побывала там позавчера. Там все в ужасном состоянии, ведь дом долго простоял пустой. Но даже сами стены сохранили атмосферу… и подвал…

Фальк содрогнулась от воспоминаний.

– Прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, – кивнул Мусандер. – Трудно представить себе, как можно обращаться с собственным ребенком так, как это делал Владек. И как Лайла могла это допустить. Лично я считаю, что это делает ее не менее виноватой, чем ее муж, хотя она и жила в страхе перед тем, что он еще вытворит. Выход всегда есть, и меня не покидает мысль, что материнский инстинкт должен быть сильнее страха.

– С сыном они так не обращались. Как вы думаете, почему Петеру выпала другая доля?

– Мне так и не удалось прояснить этот вопрос. Вы наверняка читали статью, в которой я расспрашивал об этом нескольких психологов.

– Да, тех, которые считали, что из-за ненависти к женщинам Владек проявлял насилие только по отношению к членам семьи женского пола. Но это не совсем соответствует действительности. Судя по медицинской карточке, у Петера тоже были травмы. Вывих руки, глубокая резаная рана.

– Это верно, однако не идет ни в какое сравнение с тем, чему подвергалась Луиза.

– Вам известно, что стало с Петером? Мне пока не удалось напасть на его след.

– У меня это тоже не получилось. Если вам удастся выяснить его местонахождение, сообщите мне, ладно?

– А вы разве не на пенсии? – спросила Эрика и тут же поняла, какой это, по сути, нелепый вопрос. Дело Ковальских давно перестало быть для Вильхельма просто журналистским заданием – если вообще когда-то было таковым. В его взгляде читалась страстная жажда докопаться до истины, с годами превратившаяся почти что в манию. Он даже не ответил на вопрос, а продолжал говорить о Петере:

– Это просто загадка какая-то. Как вам наверняка известно, после убийства он жил у бабушки по материнской линии, и ему там было хорошо. Но когда ему было пятнадцать лет, бабушку убили во время ограбления их дома. Петер был тогда в спортивном лагере в Гётеборге. И после этого он как сквозь землю провалился.

– Может быть, он покончил с собой? – задумчиво проговорила Эрика. – Таким способом, что тело не нашли?

– Кто знает. Это стало бы еще одной трагедией этой семьи.

– Вы намекаете на смерть Луизы?

– Да, она утонула, когда жила у приемных родителей. Ее поместили не к бабушке, а в другую семью, которая, как сочли социальные работники, могла оказать ей больше поддержки после того, что ей пришлось вынести.

– Загадочная история, не так ли? – спросила Эрика, пытаясь вспомнить подробности, о которых читала.

– Да, и Луиза, и вторая девочка, воспитывавшаяся в той семье, ее ровесница, попали в водоворот – их так и не нашли. Трагический конец трагической жизни.

– Стало быть, единственная родственница, оставшаяся в живых, – сестра Лайлы, живущая в Испании?

– Да, но они с Лайлой мало общались после убийства. Я не раз пытался поговорить с ней, но она не хотела даже слышать о сестре. А Владек потерял связь со своей семьей и своим прошлым, когда решил остаться в Швеции с Лайлой.

– Такая странная смесь любви… и зла, – сказала Фальк, не находя более подходящих слов, чтобы выразить свое изумление.

У Вильхельма вдруг сделался усталый вид:

– Да уж, то, что я увидел в их гостиной и в том подвале, – самое страшное зло, какое мне доводилось видеть.

– Вы были на месте преступления?

Журналист кивнул:

– В те времена проще было попадать во всякие места, где тебе не положено было находиться. У меня были связи в полиции, так что мне разрешили прийти туда и посмотреть. Гостиная была вся залита кровью. А Лайла, судя по всему, сидела посреди всего этого, когда приехала полиция. Она тогда и бровью не повела – просто молча последовала за ними.

– А Луиза сидела на цепи в подвале, – произнесла Эрика.

– Да, она была в подвале, измученная и исхудавшая…

Женщина сглотнула, увидев перед собой эту сцену:

– Вы общались с детьми?

– Нет. Петер был слишком мал, когда все это произошло. У журналистов хватило ума оставить детей в покое. А бабушка и приемные родители защищали их от постороннего внимания.

– Как вы думаете, почему Лайла сразу призналась?

– Вариантов было немного. Когда приехала полиция, она сидела рядом с телом Владека, сжимая в руке нож. Собственно, она же сама и позвонила. И уже по телефону она сказала: «Я убила своего мужа». Кстати, это единственное, что удалось выжать из нее по поводу убийства. Она повторила эти слова во время суда, и после этого никому не удавалось пробить стену ее молчания.

– Как вы думаете, почему же тогда она согласилась разговаривать со мной? – спросила Фальк.

– Да, хороший вопрос, – проговорил Мусандер, задумчиво глядя на нее. – С полицией она вынуждена была общаться, с психологами тоже. А вот с вами она встречается совершенно добровольно.

– Может быть, ей просто хочется компании, надоело видеть вокруг одни и те же лица? – предположила Эрика, хотя и сама не верила своим словам.

– К Лайле это не относится. Тут должно быть другое объяснение. Она не сказала чего-нибудь необычного, что зацепило бы вас, никакой подсказки по поводу того, что изменилось или что произошло тогда?

Мужчина еще сильнее потянулся вперед и сидел теперь на краю своего стула.

– Ну, есть одна вещь… – Писательница поколебалась, но потом сделала глубокий вдох и рассказала про статьи, которые Ковальская хранила в своей комнате. При этом она прекрасно понимала, насколько притянуто за уши ее предположение, что это может иметь отношение к их встречам. Но Вильхельм выслушал ее с большим интересом, и в его глазах гостья увидела блеск живого ума.

– А вы не задумывались насчет момента времени? – спросил он.

– В смысле?..

– Какого числа Лайла согласилась наконец встретиться с вами?

Эрика стала рыться в памяти. Прошло около четырех месяцев, но точной даты она, конечно, не помнила. Но вдруг ее осенило: ведь это было на следующий день после дня рождения Кристины! Она назвала эту дату Мусандеру, и тот с ухмылкой поднял с пола толстую подшивку старых номеров «Бохусленской газеты». Привычной рукой он стал перелистывать их и некоторое время был занят поисками, а потом с довольным лицом пробормотал: «Угу!» и придвинул собеседнице развернутую газету. Она мысленно прокляла собственную глупость. Конечно же! Именно так все и обстоит. Осталось только выяснить, что все это значит.

* * *

Воздух в сарае был затхлым, и когда она выдыхала, изо рта вырывался пар. Хельга плотнее запахнулась в пальто. Она знала, что для Юнаса и Марты эти ужины по пятницам были тоскливой обязанностью – это легко было заметить по их унылым лицам. Но эти ужины были для нее ориентирами в жизни, единственными моментами, когда она могла вообразить, что все они – настоящая семья.

Вчера поддерживать иллюзию оказалось труднее, чем обычно. Потому что это была именно иллюзия, бесплотная мечта. Так ей о многом когда-то мечталось. Когда Хельга повстречала Эйнара, он заполнил собой весь ее мир – широкоплечий, светловолосый, с улыбкой, которую она поначалу сочла нежной, и лишь потом поняла, что это нечто совсем другое.

Пожилая женщина остановилась перед машиной, о которой вчера говорила Молли. Она прекрасно знала, о каком именно автомобиле шла речь – будь она в возрасте внучки, тоже выбрала бы именно эту. Взгляд фру Перссон скользнул по силуэтам других автомобилей, хранившихся в сарае. Они стояли здесь, пустые, заброшенные, и постепенно ржавели.

О каждом из них хозяйка помнила, откуда он появился – помнила каждую поездку, предпринятую Эйнаром в поисках подходящего для восстановления объекта. Требовалось вложить немало труда, прежде чем машину можно было снова продать. Строго говоря, речь не шла о каких-то выдающихся доходах, но этого было достаточно для безбедной жизни, и ей никогда не приходилось волноваться из-за денег. По крайней мере, эту функцию ее муж выполнял – он всегда содержал ее и Юнаса.

Медленно оставив позади машину Молли, как она уже мысленно называла ее, Хельга подошла к большой черной «Вольво» с заметными пятнами ржавчины и разбитым передним стеклом. Эта машина могла бы стать прекрасной, если бы Эйнар успел ее отремонтировать. Стоило женщине закрыть глаза, и она видела перед собой лицо супруга, когда он возвращался домой с очередным разбитым авто на прицепе. По нему сразу было видно, удачно ли прошла поездка. Иногда Перссон отсутствовал только пару дней, иногда отправлялся в отдаленные районы Швеции и его не было около недели. Когда он въезжал во двор с лихорадочным блеском в глазах и пылающими щеками, жена сразу догадывалась, что он нашел то, что искал. Затем несколько суток, а то и недель Эйнар был полностью поглощен работой, а она тем временем могла посвятить себя Юнасу и хозяйству. Ей не надо было опасаться вспышек ярости, холодной ненависти в глазах мужа и боли, которую он ей причинял. Счастливые дни!

Прикоснувшись к машине, фру Перссон поежилась, ощутив кожей холод металла. Свет в сарае переместился, пока она бродила там, и теперь лучи солнца, проникавшие сквозь щели в стенах, упали на черную лакированную поверхность, отражаясь от нее. Хельга отдернула руку. Этот автомобиль никогда не оживет. Это мертвый предмет, место которому в прошлом. И она позаботится о том, чтобы все так и получилось.

* * *

Эрика откинулась назад на стуле для посетителей. Прямо от Вильхельма она поехала в тюрьму, почувствовав, что ей просто необходимо снова переговорить с Лайлой. К счастью, Ковальская успокоилась после утреннего разговора и согласилась снова встретиться со своей постоянной посетительницей. Может быть, она рассердилась вовсе не так сильно, как опасалась Фальк.

Теперь они вот уже некоторое время сидели друг напротив друга в молчании, и Лайла рассматривала писательницу не без тревоги во взгляде.

– Почему тебе пришло в голову встретиться со мной сегодня еще раз? – поинтересовалась она наконец.

Эрика быстро посовещалась сама с собой. Она не знала что ответить, но подозревала, что сидящая перед ней женщина захлопнется как ракушка, стоит только упомянуть о вырезках и о возможной их связи с преступлением самой Лайлы.

– Просто не могу забыть твои слова, – проговорила она наконец. – То, что это действительно был «Дом ужасов» – но не в том смысле, в каком думали другие. Что ты хотела этим сказать?

Ковальская посмотрела в окно:

– Зачем бы мне начинать это ворошить? О таком не хочется вспоминать.

– Понимаю. Но, учитывая тот факт, что ты принимаешь меня, я подозреваю, что тебе все-таки этого хочется. Может быть, было бы неплохо поделиться с кем-нибудь и тем самым переработать это в себе?

– Люди преувеличивают значение разговоров. Они часами просиживают у психотерапевтов и психологов, распахивают душу друзьям – считается, что малейшее событие должно быть проанализировано. Между тем некоторым вещам полезно оставаться взаперти.

– Ты говоришь о самой себе или о том, что произошло? – мягко осведомилась Эрика.

Отвернувшись от окна, Лайла взглянула на нее странным взглядом холодных синих глаз.

– Может быть, я имела в виду и то и другое, – ответила она. Ее короткие волосы сейчас казались еще короче – вероятно, ее только что постригли.

Фальк решила переменить тактику.

– Мы не так много говорили о других членах твоей семьи. Можем мы теперь пообщаться о них? – предложила она, пытаясь пробить брешь в той стене молчания, которой окружила себя Ковальская.

Ее собеседница пожала плечами:

– Ну да, можем.

– Твой отец умер, когда ты была еще ребенком, а вот с матерью у тебя были близкие отношения?

– Да, мама была моим лучшим другом.

Улыбка осветила лицо Лайлы, от чего она сразу стала выглядеть на несколько лет моложе.

– А твоя старшая сестра? – продолжила расспросы писательница.

Некоторое время заключенная сидела молча.

– Она давно уже живет в Испании, – ответила она наконец. – У нас никогда не было особенно тесных взаимоотношений, и она полностью отошла от меня, когда… когда все это случилось.

– У нее есть семья?

– Да, она замужем за испанцем, у нее сын и дочь.

– Твоя мать, как известно, вызвалась забрать к себе Петера. Почему Петера, а не Луизу?