Текст книги "Альянс бунта (ЛП)"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Я Слоан, – говорит она, тепло улыбаясь и протягивая мне руку, когда входит в кухню. Она чертовски высокая. Я чувствую запах свежей замши ее куртки, когда мы пожимаем друг другу руки. – Думаю, что когда-то давным-давно мы, возможно, сталкивались друг с другом в больнице. Я здесь, чтобы забрать своего не по годам развитого сына.
– Черт. Ты быстро приехала.
Она смеется.
– О, прошлой ночью я спала по соседству. Эта квартира тоже принадлежит нам.
– Прости, что? – От взгляда, который я бросаю в сторону Майкла, могут завянуть цветы. Могу ошибаться, но этот ублюдок не выглядит ни капли раскаявшимся, когда возвращается к попыткам найти кофе.
– Ты же не думал всерьез, что мы оставим такой ценный груз на твое попечение? – спрашивает он. – Половина Сиэтла заплатила бы хорошие деньги за этого ребенка. Всю ночь у лифта стояли два вооруженных охранника. Плюс один за дверью. И да, его мама была в соседней квартире.
– Тогда какого черта ты заставил меня приехать сюда, чтобы посидеть с ребенком?
Майкл с облегчением выдыхает и опускает руки на кухонную стойку, когда находит коробку с капсулами для кофемашины.
– Мы хотели посмотреть, будешь ли ты сотрудничать, – просто говорит он.
Слоан отпихивает его в сторону и берет капсулы с кофе, морща нос, когда приближается к нему.
– От тебя воняет, как от пивоварни. Где мой будущий муж? Пожалуйста, скажи мне, что его не арестовали в Мексике.
– Он уже храпел в своей постели, когда я видел его в последний раз.
– Слава богу. Иди прими душ. Я пьянею, просто стоя рядом с тобой. Кофеин будет ждать тебя к тому времени, как ты выйдешь.
– Спасительница, – стонет Майкл, выходя из кухни, даже не удостаивая меня взглядом.
– Мне жаль, что они так поступили с тобой, – говорит Слоан, наблюдая за тем, как я убираю капсулы обратно в шкаф. – Они слишком осторожны. И, скажем прямо, им нравится иногда издеваться над молодыми ребятами.
Что я должен на это сказать? Я не могу на нее злиться, но действительно злюсь.
– Майкл и Зет иногда оказываются вовлеченными в некоторые… интересные ситуации. Думаю, они просто хотели знать, могут ли они рассчитывать на тебя в будущем. Если ты им понадобишься. Понимаешь?
Ее тон такой ровный. Успокаивающий. И я обнаруживаю, что гнев, который душил меня всего секунду назад, уже ослабевает.
– Наверное, – сухо отвечаю я. – Хотя мне бы хотелось, чтобы они по-другому подошли к процессу собеседования. Завтра у меня прослушивание. Я должен был провести ночь, репетируя.
– О? Что за прослушивание? Актерское? Музыкальное? – Слоан наполняет чайник из крана и ставит его на плиту кипятиться.
– Музыкальное. Я играю на фортепиано. Но это прослушивание по композиции. Для летней композиторской консерватории в Сиэтле. Парень, который будет вести ее в следующем году, просто гений. У меня никогда больше не будет возможности учиться у него. Так что, да. Давление налицо. Я должен был репетировать всю ночь… – Мой рот продолжает двигаться, слова вырываются наружу. Какого черта я чувствую себя обязанным рассказать этой женщине всю историю своей жизни? То, как она кивает, слушая и задавая вопросы, заставляет меня думать, что ей действительно интересно то, что я говорю.
Я рассказываю ей все о консерватории. Сетую на то, что сегодня мне придется идти к Майклу на обед в дурацкий ресторан и на ужин по случаю открытия. И очень быстро перестаю ворчать, как только Майкл возвращается на кухню с полотенцем, обернутым вокруг талии. Он игнорирует нас обоих, потягивая кофе, пока мы продолжаем наш разговор, пока…
– Мерчант? Фамилия этого парня Мерчант?
Я смотрю на него.
– Да. Тео. Изначально он собирался стать концертирующим виолончелистом, но теперь переходит в медицину.
Майкл кивает.
– Он проходил практику в больнице Святого Петра. Зи проверял его, когда он только начал работать.
– Господи. Такая забота, – говорит Слоан, но с такой нежностью, которая показывает, что она ничуть не раздражена. – Да, я с ним встречалась. Странно, да? Кажется, мир реально тесен. Он очень умный парень. Собирается стать… неврологом? По крайней мере, мне кажется, он говорил, что хочет специализироваться именно на этом. Удивительно, что он собирается преподавать в этой консерватории.
– Да. Это будет единственный случай. Если бы я смог проработать свою пьесу вчера вечером, у меня, возможно, был бы шанс занять это место. – Я изображаю крайнее раздражение, чтобы Майкл понял, что я все еще злюсь из-за того, что у меня отняли вечер.
– Хочешь место в консерватории? – спрашивает Майкл, бережно держа в руках чашку кофе, как будто он так же ценен, как новорожденный ребенок.
– Да, черт возьми, хочу.
– И ты вернешься сюда, в Сиэтл, на какое-то время?
– По крайней мере, на три месяца.
– Кэрри тоже будет здесь?
Боже, мог бы он быть еще более прозрачным?
– Именно так. Она бы тоже приехала. Жаль, что сейчас мои шансы – один к тысяче.
Майкл улыбается улыбкой, которую можно отнести только к разряду загадочных.
– Не волнуйся. Уверен, что ты получишь это место.
– Там будут музыканты мирового класса из Швейцарии, Германии, Австралии…
Он плетется из кухни, посмеиваясь себе под нос.
– Как я и сказал, Ловетт. Я уверен, что ты получишь это место.
ГЛАВА 14
ПРЕСЛИ
Они называют это «шевеление плода» – момент, когда вы впервые чувствуете, как ваш ребенок движется внутри вас. Когда это случилось со мной, я стояла возле торгового центра, промокшая под дождем, с прилипшими к голове волосами. Почти на месяц раньше срока тревожное, странное ощущение трепетания застало меня врасплох: вихрь крошечных пуховых перышек коснулся моих внутренностей.
Телефон засветился в моей руке, словно сигнальная ракета в темноте, имя Пакса мелькнуло на экране, и на долю секунды ирония всей ситуации стала невыносимой, я хохотала как сумасшедшая над нелепостью всего этого.
Как долго я преследовала Пакса Дэвиса? Сколько лет фантазировала о том, что он будет моим? И вот в тот самый момент, когда судьба решила свести нас вместе, она пошла дальше и подбросила нам этот неожиданный сюрприз.
Ребенок.
Его ребенок.
И ни какого выхода из этой ситуации, как бы я ни старалась разобраться в ней и под сколькими разными углами на нее ни смотрела. Я прижимала руку к животу, изумляясь и страшась того, что пыталась притвориться, что внутри меня ничего не происходит, и плакала. Плакала о жизни, которая, как я думала, у меня будет, уезжая в колледж. О жизни, которую хотела разделить с Паксом. И о жизни, которая случайно пустила корни внутри меня, тихо появившись без приглашения, наполнив меня таким количеством противоречивых эмоций и чувств, что я даже себя больше не узнавала.
Сегодня я стою возле другого торгового центра, прикрывая рукой живот в защищающем жесте, пока ребенок делает кувырки, и мне не лучше. Я все еще потеряна. Растеряна. И напугана. Выражение лица Пакса, когда он увидел мой живот…
Сегодня идет снег. Не дождь. Крупные, замысловатые снежинки кружатся в воздухе, опускаясь на мои плечи и толстые шерстяные рукава моего черного пальто. На парковке шины машин образовали глубокие лужи и вязкое болото, полное гравия и грязи, по которым нужно осторожно пробираться, чтобы попасть в здание в сухих носках. Холод ощущается как электричество, как живая сила в воздухе. Я шиплю, моя нервная система бунтует, когда осторожно иду по тропинке к крытому входу в магазин.
В седьмой раз за это утро в кармане оживает телефон, сигнализируя о том, что Пакс снова пытается связаться со мной. Я даже не проверяю, он ли это. Мне невыносимо видеть его имя на экране.
Выражение его лица.
Черт!
Выражение его лица.
Глаза яростно горят, зрение плывет. «Это все холод», – говорю я себе. Такой лютый и кусачий, что даже у взрослых мужчин с бородами, забегающих в аптеку, по лицу текут слезы. Я понимаю, что мои слезы не имеют никакого отношения к холоду. Да, я лгу себе, но эта ложь – единственное, что меня сейчас держит. Если я признаю правду, шлюзы откроются, и я стану той самой девушкой, рыдающей на людях возле гребаного торгового центра.
Когда телефон снова начинает звонить, я вытаскиваю его из кармана, готовая швырнуть в урну рядом с собой, но… черт. Нет, это не Пакс. Это Элоди. Я должна была догадаться, что она позвонит.
– Алло?
– Я уже подъезжаю, – говорит моя подруга.
Как только слышу ее голос, я чувствую, что трещины расширяются. К тому моменту, когда вижу черный внедорожник, подъезжающий к зданию, и Элоди, сидящую за рулем, все самообладание, которое сохраняла, с тех пор как узнала, что беременна, полностью улетучивается. Сотрясаясь от рыданий, я забираюсь на пассажирское сиденье, пульс скачет как сумасшедший. Закрываю лицо руками, не в силах даже взглянуть на нее.
– Эй-эй, Прес, – бормочет она. – Все будет хорошо. Ну же. Пойдем куда-нибудь, где сможем поговорить. Здесь есть кафе или что-то в этом роде, где мы…
– Может, мы просто поедем и припаркуемся где-нибудь? Не думаю, что смогу находиться в большой толпе. – Я шмыгаю носом, беру себя в руки и вытираю слезы тыльной стороной ладони.
– Да, конечно. – Она гладит меня по плечу, ободряюще сжимая верхнюю часть моей руки.
Мы молчим, пока она едет по городу в течение десяти минут; я даже не обращаю внимания на то, куда мы едем. Я трачу каждую секунду на то, чтобы обуздать свои бушующие эмоции, собраться с духом, чтобы быть в состоянии говорить спокойно. В конце концов, мы сворачиваем на широкую пригородную улицу. Слева от нас выстроились огромные деревянные коттеджи на крутых посыпанных солью подъездных дорожках, уходящих от дороги. Справа, насколько хватает глаз, простирается огромное покрывало глубокого, нетронутого снега. Весной и летом это общественный парк с детской площадкой и беговыми дорожками, которые тянутся на многие мили и в конце концов впадают в Стил-Крик. Я не видела его воочию. Только картинки в интернете. В каком-то странном, отстраненном смысле я с нетерпением ждала перемены погоды и возможности исследовать, куда ведут все эти тропинки, но теперь…
Черт, теперь я ничего не знаю.
Я поворачиваюсь и одариваю Элоди слабой улыбкой.
– Ну, это довольно глупо, не так ли? – Я смеюсь, хотя мне кажется, что уместнее было бы снова начать плакать.
– Эй, не говори так. Это неглупо. Просто… – На ее лице невозможно не заметить сочувствия.
– Сложно? – предлагаю я. – Сбивает с толку? Страшно?
– Да, уверена, что все это вместе.
Элоди берет меня за руку, и впервые, с тех пор как узнала о своей беременности, я чувствую, что больше не одинока.
На меня обрушивается новый поток слез.
– Прости меня. Я должна была… должна была сказать тебе… – Я икаю. – Я просто… я не знала, что делать… и… я… была так напугана…
Подруга притягивает меня к себе, крепко, хотя и немного неловко, обнимая.
– Ш-ш-ш. Все хорошо. Все в порядке. Все будет хорошо. – Элоди больше ничего не говорит, пока я снова не успокаиваюсь. – Дай мне секунду. Мне просто нужно сообщить Рэну, что у нас все в порядке. – Она быстро отправляет сообщение, затем возвращает свое внимание ко мне. – Почему бы тебе не начать с самого начала?
Я выдыхаю смешок.
– Я уверена, что ты можешь догадаться о генезисе этой истории, Элоди. Даже у сперматозоидов Пакса Дэвиса есть проблемы с властью. Если кто-то или что-то говорит им, что они не должны чего-то делать, они, черт возьми, обязательно это сделают. Даже таблетки не могут помешать им сделать то, что они задумали.
Элоди морщит нос.
– Если бы мы могли не говорить о сперматозоидах Пакса, это было бы замечательно.
Вздох, который покидает мое тело, ощущается как вздох, который я задерживала месяцами. Вместе с ним уходит напряжение. Тряхнув головой, я смотрю в окно на огромное снежное поле. Вдалеке птицы срываются с вечнозеленых деревьев и уносятся вверх, в белое небо.
– Я не знаю, – тихо говорю я. – Я регулярно принимала противозачаточные средства. Не пропускала ни одного дня. Не делала перерывов. Я не хотела, чтобы у меня были месячные. Как только приехала сюда и поняла, что какое-то время не увижу Пакса, я прекратила, чтобы дать своему организму передышку. Я думала, что месячные придут сразу же, но… – Я пожала плечами. – Очевидно, что нет. Это было месяц назад.
– И… тебе просто не хотелось никому говорить? Мне или Кэрри? Ты не хотела говорить Паксу?
Я снова смотрю ей в лицо. Очевидно, что Элоди сбита с толку моим решением хранить молчание. Я не жду, что она поймет. Да и как она может понять?
– Я знаю, что вы, ребята, любите меня. Знаю, что Пакс тоже любит меня. Но… я не знаю. Я столько раз пыталась поднять трубку. Хотела поговорить с ним об этом, но каждый раз слова не находились. Я все время представляла, как он разозлится. Как будет холоден. Как раздражен.
– Прес, – выдыхает Элоди укоряющим тоном. – Ты не могла знать, что он будет так себя чувствовать. Он…
– Да ладно, Эль. Мы говорим о Паксе Дэвисе. Этот парень – бомба замедленного действия. Просто чудо, что он вообще захотел со мной встречаться. А потом я вдруг забеременела? Не может быть, чтобы он не был в бешенстве…
Лязг.
– Черт! Боже мой! О, боже… – Задняя дверь внедорожника со стороны водителя открывается. Я чуть не выпрыгиваю из своей чертовой кожи. Внезапно Пакс забирается на заднее сиденье.
Пакс.
Он здесь, в черной куртке, со свежевыбритой головой и таким мрачным выражением лица, что моя кровь превращается в лед. Я поворачиваюсь к Элоди, ее предательство выбивает у меня дыхание из легких.
– Что ты наделала! Я же сказала, что не могу его видеть! Ты же мне обещала!
– Прости меня, милая. Мне очень жаль! – Выражение опустошения на ее лице ни с чем нельзя спутать. – Я знаю, и не должна была говорить ему, где мы находимся, но это… ты не можешь просто игнорировать это, Прес. Ты не можешь игнорировать его. Вам двоим нужно все обсудить…
– Мы можем побыть наедине, пожалуйста, Элоди? – Пакс тих, спокоен, но его жесткие, монотонные слова прорезают напряжение в машине, как коса.
Широко раскрыв глаза и чувствуя себя чертовски виноватой, Элоди бросает на меня извиняющийся взгляд и еще раз крепко сжимает мою руку.
– Мне очень жаль, Прес. Но это к лучшему, обещаю. Тебе станет легче, когда вы оба все уладите. Я пойду прогуляюсь. С тобой все будет в порядке?
– Я не гребаный монстр, – огрызается Пакс. – Что по-твоему я собираюсь сделать, съесть ее?
– Я и не говорю, что ты монстр! Я просто…
– Хватит. Вы оба, просто остановитесь. – Обращаясь к Элоди, я говорю: – Все в порядке. Иди.
С печальным выражением лица подруга вылезает из машины.
– Позвони мне, если что-нибудь понадобится.
Когда она уходит, я поворачиваюсь на своем сиденье лицом вперед, слишком нервничая, чтобы даже взглянуть на парня, сидящего на заднем сиденье. Мое сердце разрывается на части. Он так близко. Если бы захотела, то могла бы дотянуться до него и прикоснуться. Я думала об этом. Мечтала об этом. Скучала по нему, нуждалась в нем так сильно, что его отсутствие было подобно лезвию ножа, вонзающегося в мою душу. Но если я потянусь к нему… а он отстранится? Все будет кончено. Пропадет навсегда. Вероятно, это уже так, но я пока не готова признать этот факт.
– Ты сейчас не самый любимый мой человек, Файер, – шепчет Пакс.
Во рту появляется горький привкус: печаль и сожаление.
– О, могу себе представить.
– Почему ты не отвечала на мои звонки?
Я напрягаю челюсть, сжимая руки в кулаки на коленях.
– Чейз. Ответь мне.
– Из-за этого. Из-за того, что знаю, что ты собираешься мне сказать.
– Ты не знаешь, что я собираюсь сказать. Ты ничего не знаешь.
– Я, блядь, не готов к ребенку, Чейз, – говорю я, подражая его глубокому голосу. – Ты сделала это нарочно, Чейз. Я хочу, чтобы ты избавилась от него, Чейз. Я ненавижу детей, Чейз. Я лучше умру, чем буду иметь дело с визжащим, орущим ребенком…
– Прекрати.
И я замолкаю. Гнев в его голосе лишает меня дара речи. Жалкий всхлип поднимается к моему горлу и вырывается изо рта; звук гулко разносится по салону внедорожника.
– Не говори так, – шипит Пакс.
– Тогда что я должна тебе сказать? Умолять тебя понять это? Уверять, что все будет хорошо, и это не будет тяжело? Или убеждать тебя остаться со мной, хотя знаю, что ты этого не хочешь?
– Откуда? Откуда ты это знаешь? – Пакс сидит неподвижно. Даже глядя вперед, старательно отказываясь смотреть на него, я могу сказать, что он застыл на месте, крепко зажмурившись, твердый, как статуя. Я чувствую его неподвижность, и она, как гнетущий груз, придавливает меня к сиденью.
– Мне кажется, у тебя было достаточно времени, чтобы обдумать эту ситуацию и придумать для себя несколько действительно интересных вариантов развития событий. Я же узнал об этом только вчера, так что да, я все еще перевариваю. Но ты могла бы приличия ради сообщить мне о том, что я стану отцом, прежде чем решать, как я к этому отнесусь.
– Конечно, я знала, как ты к этому отнесешься! Я знала, что ты выйдешь из себя. Ты не из тех, кто…
– ТЫ НЕ ДАЛА МНЕ НИКАКОГО ШАНСА! – ревет он, ударяя кулаком по спинке подголовника перед собой. – Ты даже не дала мне шанса. Ты приняла все эти решения о том, кто я такой и кем мне быть. Какого хрена? Зачем ты это делаешь?
– Я знаю тебя. Ты свободен и не хочешь быть связанным обязательствами. И ты зол, и ненавидишь своих родителей, и… и ненавидишь ответственность…
– Но я люблю тебя! Почему ты не учитывала это во всех этих дерьмовых фантазиях, которые создала для себя, где я был мудаком, который обращался с тобой как с дерьмом и уходит от тебя и моего ребенка? Неужели для тебя ничего не значило, когда я сказал тебе, что люблю тебя? Серьезно?
– Нет! Конечно, это что-то значило…
– Должно быть, это вообще ничего, блядь, не значило, если ты даже не удосужилась сказать мне, что беременна…
– Ты не из тех, кто любит эмоциональные разговоры! Стены, которые ты возводишь вокруг себя, просто нелепы, Пакс. Ты закрылся ото всех много лет назад. И никого не впускаешь. Как я должна была поговорить с тобой…
– Я ВПУСТИЛ ТЕБЯ! – рычит он. – Я замкнулся в себе, потому что мне чертовски не нравится, когда мне причиняют боль, Чейз! И защищал себя так долго, как только мог. Я создал щит, отгородился от людей, держал всех на расстоянии вытянутой руки. Да, я, блядь, так и делал, и это сработало. Это защищало меня. А потом появилась ты, и мне захотелось, наконец, впустить кого-то. Я сделал себя чертовски уязвимым, впустив тебя. Дал тебе средства и возможность причинить мне боль, и верил, что ты этого не сделаешь. Ты хоть представляешь, чего мне это стоило? И первое, что ты делаешь, это уничтожишь меня на хрен.
– Пакс… – Я увядаю внутри. Умираю. Что я должна сказать? Я не знаю, что должна чувствовать. Мне так страшно, что не могу мыслить здраво из-за паники и боли.
– На каком ты сроке? – спрашивает он.
– Четырнадцать недель.
– И что? Ты собиралась просто игнорировать меня, пока не родишь? Так, что ли? Ты собиралась скрываться, тайно родить моего гребаного ребенка и ожидала, что я не приду сюда, чтобы выяснить, что, блядь, происходит?
– Нет. Я… – Я зажмуриваюсь, качая головой. – Я не собиралась этого делать. Я не знаю, как собиралась справиться с этим. Мне нужно было больше времени. Я просто не могла смириться с тем, что ты так плохо отреагируешь, и…
– ТЫ НЕ ДАЛА МНЕ НИКАКОГО ШАНСА! – снова рычит он все те же слова.
– Ну, теперь мне это и не нужно, не так ли? – выпаливаю я в ответ. Злость, сжимающая меня в когтях, ненастоящая. Я так растеряна, но это – кричать на него – похоже на то, как будто я каким-то образом возвращаю контроль над безумием.
– Почему, черт возьми, нет?
– Потому что я уже приняла решение. Тебе не нужно быть великодушным, чтобы жертвовать своей молодостью ради какой-то девчонки, которую встретил в школе, и ребенка, которого ты никогда не хотел. Я не буду так поступать с тобой. Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, хорошо? Я приняла решение. Я не буду его сохранять. К следующей неделе это уже не будет проблемой. Я смогу продолжить свои занятия. Ты можешь вернуться в Вирджинию и продолжить стажировку у Кросса, и тебе даже не придется больше думать обо мне, хорошо? На этом все закончится.
До сих пор мне удавалось не смотреть на него, но теперь не могу удержаться. Рискую бросить взгляд в зеркало заднего вида, и то, что я там вижу, выбивает из меня дух. Пакс смотрит на меня серо-стальными глазами, наши взгляды встречаются. Он бледен, как призрак, белее свежего снега, покрывающего парк. И такой неподвижный, жесткий, твердый, как доска. Холодная ярость накатывает на него мощными волнами.
– Значит, вот так? – спрашивает он.
– Да.
– Никакого разговора? Никакого гребаного обсуждения?
– Я избавляю тебя от лишних хлопот. – Боже, я хочу умереть. Хочу, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.
– Это то, чего ты хочешь? – оцепенело произносит Пакс.
– А ты как думаешь? Я не могу представить себе участи хуже, чем заставлять тебя заботиться о ребенке, которого ты, черт возьми, никогда не хотел. Не буду той девушкой, которая заманила в ловушку печально известного Пакса Дэвиса…
Дверь машины с силой распахивается, прерывая меня.
– Пошла ты, Пресли.
Дверь захлопывается за ним, звук такой окончательный. Как выстрел. Как точка. Как конец.
ГЛАВА 15
РЭН
Элоди – жизнерадостное создание. Упорная и уверенная в себе. Она не была такой, когда я впервые ее встретил. О, нет. Под неуверенностью и настороженностью новой ученицы, попавшей в незнакомый мир, я увидел грубый набросок той женщины, которой она станет. Под тревожной аурой, окутавшей ее, как вуалью, из-за жестокого обращения отца, скрывалась искра, обещавшая при благоприятных обстоятельствах превратиться в ад уверенности в себе. Тогда она была всего лишь отражением самой себя. Шепотом потенциала. Как только я увидел ее истинную сущность, робко ожидающую возможности шагнуть вперед, к свету, я решил, что именно я выведу ее из тьмы. Но я был ей не нужен.
Сильным женщинам, в крови которых течет энергия, не нужен парень, чтобы все исправить. В прошлом году я поглаживал свое эго, считая, что Элоди расцветает под моей защитой в Вульф-Холле, но давайте посмотрим правде в глаза. Все, что нужно было Элоди – это время. Чтобы приспособиться. Исцелиться. Пережить. Восстановиться. Может быть, я дал ей некоторую передышку для достижения этих целей, но она добилась бы этого сама, в этом нет никаких сомнений.
Она стала огнем.
Я стал тенью, тусклой от света, который она отбрасывала. И мне это нравилось. Я с удовольствием купался в ее ярком сиянии в течение многих месяцев. И настолько привык к этому сиянию, что сейчас, сидя здесь, в единственном хорошем ресторане в городе, остро ощущаю его отсутствие, потому что Элоди Стиллуотер грустит, и, как я ни стараюсь, ничего не могу сделать, чтобы улучшить ситуацию.
Я сижу напротив нее, кислота разъедает мне горло. Волнует ли меня то, что вся эта ситуация с Паксом и Пресли – сплошной бардак? Да, мне не все равно. Конечно, не все равно. Пакс – мой друг. Я прикрою его, несмотря ни на что. Но я не могу – не буду – упускать из виду тот факт, что последствия фиаско с Дэвисом и Чейз ранят сердце моей девушки. Накалывая вилкой кусок стейка, я раздуваю ноздри, изо всех сил стараясь не замечать, что моя любимая девушка выглядит так, будто вот-вот разрыдается во время ужина.
– Я могу его кастрировать. Это поможет?
Элоди вздрагивает, переводя взгляд на меня и резко втягивая воздух. Секунду назад она была за миллион километров от меня; мое предложение вернуло ее в настоящее, и я не могу сказать, рада ли она этому. Небольшая складка пересекает ее лоб. Элоди тихо смеется, качая головой.
– Не думаю, что это решит проблему, – размышляет она. – Может быть, если бы ты сделал это еще в начале лета… – Она замолкла, рассеянно ковыряя еду на тарелке.
Она настояла на том, чтобы мы пришли сюда на ужин. Что, несмотря на то, что мы находимся в другом штате и далеко от нашей новой квартиры, мы все равно должны проводить время вместе. Свидание, чтобы расслабится и насладиться ужином в обществе друг друга. Но нам следовало остаться в отеле. Ее беспокойство за Пресли – это шлакоблок, прикованный к ее лодыжкам, и никакие уговоры не смогут освободить ее от него.
– С ней все будет хорошо, – говорю я.
Элоди поднимает глаза, на ее лице написана усталость. Мне приходит в голову, и не в первый раз, что я – один из тех повернутых индивидуумов. Как так получается, что я нахожу ее еще красивее, чем когда-либо, когда она вот так измождена? Я скорее умру, чем позволю ей страдать. Но черт бы меня побрал, если она сейчас не чертовски красива. Когда-нибудь я обращусь к психотерапевту. А пока буду наслаждаться своей болезнью. Я так хочу ее трахнуть. Не помогает и то, что без моего ведома она взяла лезвие бритвы, которое я оставил на прикроватной тумбочке прошлой ночью, и превратила его в колье-чокер с помощью маленького вощеного черного шнурка. Прозрачная защита надежно защищает ее кожу от острия лезвия. Вид его, упирающегося в ее бледную, гладкую кожу, что-то делает со мной.
Мои руки обхватывают ее горло.
Ее дыхание замирает под моими ладонями.
Ее зрачки расширяются.
Ее язык высунулся, чтобы смочить нижнюю губу.
Ее соски, заостренные, напрягались под шелком…
Боже, она нужна мне.
Другие посетители этого (по общему признанию, приличного) ресторана и не подозревают, как им повезло. Я мог бы отдаться своей порочности. Мог бы ухватиться за ножку ее стула и притянуть ее к себе вокруг этого стола. Ровно через десять секунд начал бы дразнить ее киску пальцами под белоснежной скатертью, если бы думал, что Малышка Эль не будет возражать против таких неприличных, с ее точки зрения, действий.
Черт возьми, но она такая потрясающая. Ее волосы, заплетенные в корону на макушке, нарочито растрепаны. Темные пряди выбились из прически и вьются по обнаженной, возмутительно отвлекающей внимание шее. Ее глаза серебристо-серого цвета, яркие и настороженные, стали печальными. Маленькое черное платье, которое она привезла с собой в Фэрбенкс, оказалось слишком легким для такой холодной погоды. Я укутал ее в свою толстую шерстяную куртку на десятиминутную прогулку от отеля, и в самом ресторане приятно тепло, но алебастровая кожа плеч Элоди и ее обнаженных рук покрылась мурашками.
Я делаю глоток «Олд фешен», который заказал вместе с закусками, затем ставлю бокал с толстым дном и прочищаю горло.
– Завтра мы едем домой, Эль.
Она моргает, как будто я говорю на иностранном языке.
– Что?
– У нас есть своя жизнь в Кембридже. Новый дом, в который мы должны переехать. У нас обоих есть занятия. У меня три работы, которые нужно закончить до конца месяца…
– Рэн…
– И нам нечего здесь делать. Это дело Прес и Пакса…
– Я не собираюсь просто так бросать свою подругу…
– Пресли приняла решение, не так ли? Теперь Пакс должен быть рядом с ней, а не ты. Это действительно личный вопрос…
– Я знаю! Но не могу просто исчезнуть, когда все так закрутилось. Это было бы неправильно.
– Я знаю, что послужной список Пакса в лучшем случае мутный, но он не полное дерьмо. Он не собирается просто так уходить от нее. У Чейз есть Пакс…
– Но кто есть у Пакса? – Вилка Элоди с грохотом падает на тарелку, ее черты лица выражают беспокойство. – Я знаю, что они разберутся между собой. Они любят друг друга. Конечно, он будет ее поддерживать. С ней все будет в порядке, что бы они ни решили, потому что у нее есть он. Но кто будет рядом с Паксом? У него… – Элоди обводит взглядом ресторан, внезапно осознавая, что за соседними столиками на нас смотрят. Она слегка понижает голос. – У него никого нет, Рэн. Его мать – злобная тварь. Отец мертв. Вы с Дэшем – его семья. Без вас…
– Уверяю тебя, что Пакс не хочет, чтобы я был здесь. Он самый замкнутый, скрытный человек, которого я когда-либо встречал. Он даже не сказал мне, что его отец умер. Несколько месяцев молчал. Ты знала об этом? Он не хочет, чтобы я заглядывал ему через плечо, совал свой нос в дела, которые меня не касаются…
– Боже, иногда ты бываешь таким идиотом.
Легкая улыбка появляется в уголках моего рта. Не то чтобы мне нравилось, когда девушка, которую я люблю, обзывает меня идиотом, но она чертовски очаровательна, когда злится.
Элоди насмешливо изгибает левую бровь.
– Можешь забыть о том, что я чертовски очаровательна, когда злюсь, Рэн Джейкоби.
Я перестаю ухмыляться.
– Конечно, Пакс закрывался от людей в академии, но я не думаю, что он чувствовал, что может открыться вам, ребята. Разве ты не заметил, как он изменился, с тех пор как начал встречаться с Прес?
Я сжимаю челюсть.
– Нет. Он как обычно, упрямый, надоедливый засранец.
– Ну, а я заметила. Помнишь, как он напал на меня в лесу, когда мы начали проводить время вместе?
Я фыркаю.
– Уверен, он точно не забыл. Ты посадила его на задницу. Неделями не переставал ворчать по этому поводу.
– А ты мог себе представить, что через некоторое время после этого он будет обращаться ко мне за советом по поводу отношений?
– Черт, нет. – Сама мысль об этом звучит абсурдно. Тем не менее, я своими собственными глазами видел, как он это делал.
– Именно. И он еще не отправил нас домой.
– Он не перестает ворчать о нашем присутствии, с тех пор как мы покинули Кембридж, Элоди. Сегодня утром он по крайней мере три раза сказал мне, чтобы я убирался домой. И это еще до завтрака.
Элоди бросает на меня взгляд, который, как я подозреваю, означает, что она ставит под сомнение мой интеллект.
– Разве тот Пакс, которого ты знал полгода назад, потерпел бы, чтобы мы сели с ним в один самолет, если бы не хотел, чтобы мы приезжали?
– Нет, – признаю я. – Он бы бросился в такси и растворился в ночи, даже не упомянув, куда направляется.
– Вот именно… – Элоди фыркает с самодовольным видом, который, я думаю, должен подчеркнуть ее точку зрения. – Если бы Пакс не хотел, чтобы мы были здесь, нас бы здесь не было. У него хорошо получается скрывать то, чего он хочет и в чем нуждается, но и щели в своей броне он тоже показывает. Нужно только знать, где их искать. – Она поднимает салфетку со своих коленей и опускает ее на тарелку. – Тебе просто нужно смотреть внимательнее, вот и все.
– Я смотрю.
– Ты смотришь на меня, Рэн. Всегда. И я обожаю это. Ты делаешь меня такой невероятно счастливой. И едва могу дышать от того, насколько я счастлива. Но тебе нужны и друзья. Они – твоя семья. А ты – их семья. Ты нужен Паксу так же, как я нужна Пресли. Я не поеду домой. Пока не удостоверюсь, что с ними обоими все в порядке.
Я смотрю ей вслед, когда она встает и выходит из-за стола. Она не убегает в бешенстве. Это не в стиле Элоди. Она направляется в сторону туалетов, не спеша, опустив голову, сосредоточенно глядя себе под ноги. И не замечает голодных взглядов мужчин, сидящих за другими столиками, которые провожают ее из одного конца ресторана в другой.
