Текст книги "Альянс бунта (ЛП)"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
Я обращаю внимание на язык его тела, а не на слова. Он дергается, его рука сгибается вокруг рукоятки охотничьего ножа, расслабляясь и сжимаясь. Он делает это снова и снова. Ритмично, как будто у него есть какая-то закономерность в сжимании руки. Я считаю, пытаясь разгадать эту закономерность, но времени нет.
– Ты не слушаешь!
Фитц ударяет рукой по столу, отчего бокалы с вином шатаются, а пустые пивные бутылки опрокидываются. Две из них скатываются со стола, и одна разбивается, ударившись о мрамор. Я подпрыгиваю, страх трепещет у меня в груди, хотя я изо всех сил стараюсь его скрыть. Мой страх, похоже, что-то делает с Фитцем. Он возбуждает его.
– Мне очень жаль. Мне… мне просто нужно о многом подумать, понимаешь? Ты говоришь мне, что ты трансформировался. Я имею в виду… это поразительно. Сначала я тебе не поверила, но теперь вижу, и это восхитительно.
– Ты смеешься надо мной. – Он усмехается он. – Ты мне не веришь. Ты ничего не видишь.
– Это не так. Я верю тебе. Клянусь. Твои глаза изменились. Готова поспорить, что через пару дней все твое тело станет другим. Дух волка слишком силен, чтобы удержаться в теле человека. – Это чепуха. Сплошная чушь. Но если мне удастся как-то убедить его, что мы союзники, то он, возможно, не убьет меня. По крайней мере, достаточно долго, чтобы кто-нибудь появился и помешал ему, прежде чем он сможет причинить мне вред. Мне просто нужно еще немного времени.
Я так хочу бежать. Почти невозможно удержаться на месте. Но если сделаю хоть одно резкое движение, он придет за мной. У меня есть навыки самообороны. Нет сомнений, что я смогу его завалить. Мой отец, при всех его поганых, отвратительных недостатках, следил за тем, чтобы я занималась боевыми искусствами. Это единственное хорошее, что он для меня сделал. Тот вид, которому я обучалась, специализируется на обезвреживании людей с ножами, черт возьми. Когда Фитц придет за мной, готовый прекратить игру, я использую все, что знаю, чтобы защититься. Но нож смертоносен, даже если ему случайно удастся нанести мне хороший удар, и чем дольше я смогу откладывать вступление с ним в бой, тем лучше.
Фитц обходит стол и направляется ко мне, его рот снова дергается.
– Какого же они цвета? Глаза моего волка?
Черт. Я бы сказала, что они того же цвета, что и у волка, в чьей шкуре он бегал, но я понятия не имею, какого они были цвета, ведь он отрезал этому животному его проклятую голову. Думай, думай, думай, Элоди. Какого цвета сказать? Я не могу долго тянуть с ответом, иначе он поймет, что я тяну время.
– Они зеленые, – уверенно говорю я. – Яркие нефритово-зеленые. Как у Рэна.
– Лживая шлюха!
Он бросается на меня, размахивая ножом, и в этот момент все мысли о том, что я могу бороться, улетучиваются. Меня охватывает паника, и я бегу. Через гостиную. Через фойе. Я хватаюсь за перила и лечу вверх по лестнице.
Не трачу время на то, чтобы оглядываться назад.
Я слышу, как Фитц преследует меня, хрюкает, пыхтит, его босые ноги шлепают по ступенькам, и этого мне достаточно. Мое сердце бьется так быстро, что я едва различаю удары. Я, блядь, двигаюсь. Две ступеньки за раз. Три. Я преодолеваю первый пролет и несусь по лестничной площадке, направляясь ко второму пролету.
Окровавленная рука просовывается сквозь перила и хватает меня за лодыжку. Я вскрикиваю, Фитц ненадолго задерживает меня, но я выдергиваю ногу и снова мчусь вперед. Впереди вторая площадка.
«Вперед, Элоди! Двигайся! Быстрее!» – подбадриваю я себя на бегу
Я слышу, как Фитц набирает скорость. Хрюканье становится все громче, грохот шагов позади меня все ближе.
– Чертова сука! – рычит он. – Ты мертва. Ты, блядь, МЕРТВА!
Обезумев, я рывком распахиваю дверь комнаты Рэна, когда добираюсь до нее. В тот момент, когда поворачиваюсь и захлопываю за собой дверь, думая, что она заперта, дверь срывается с петель, и я отлетаю назад.
Гравитация смещается. Я пытаюсь удержаться в вертикальном положении, но ничего не могу сделать, чтобы удержаться на ногах. Я падаю на пол, растягиваюсь на половицах, каждая молекула в моем теле живет ужасом, я переворачиваюсь на спину, отчаянно пытаясь увидеть…
Фитц врывается в спальню – вихрь ярости и ненависти. Голый, весь в чужой крови, волосы всклокочены, рот разинут в ярости, он падает на меня, поднимая нож.
Вот и все.
Я, блядь, умру…
В плече вспыхивает жгучая боль. Лезвие торчит из моего тела, чуть ниже ключицы. Шок пронзает меня рябью, как от камешка, брошенного в пруд, постепенно распространяясь от места удара. Он сделал это. Он… он ударил меня ножом.
Безумно ухмыляясь, Фитц крутит рукоятку лезвия, и боль, которая медленно нарастала, внезапно вспыхивает, вырывая крик из моего горла.
– Они желтые, сука, – хрипит Фитц. – У меня желтые глаза. Не зеленые.
ГЛАВА 34
ПАКС
Этот урод должен быть мёртвым.
Это единственное оправдание, которое я приму. Колотя во входную дверь еще сильнее, я прижимаю кулак к дереву, готовый пробить дыру в этой чертовой штуке.
– Эй, мужик! Какого черта ты делаешь? Сейчас час ночи. Люди пытаются спать. – На подъездной дорожке к соседнему дому стоит парень в пушистом розовом халате. Я определенно разбудил его: волосы растрепаны, на щеке видны следы от подушки.
– РОБЕЕЕРРРТ! – кричу я. – ОТКРОЙ ЭТУ ЧЕРТОВУ ДВЕРЬ!
– Чувак. Ты что, обкурился? Его явно нет дома!
– Тогда где он, блядь? – Я оборачиваюсь к парню в пушистом халате, направляясь к нему через лужайку перед домом, мои руки сжаты в кулаки.
– Стой, приятель. Притормози. Сейчас День благодарения. Он, наверное, все еще убирается в ресторане. Он приготовил специальное блюдо…
Чертов ресторан. Конечно. Тот поздний завтрак, который мы устроили с Робертом, как будто состоялся пять лет назад. Однако он упомянул, что позже ему нужно будет поработать. Я просто на мгновение забыл, что тот открыл в городе итальянское заведение.
И теперь мне приходится ехать на угнанной машине через Маунтин-Лейкс, прямо мимо полицейского участка, потому что Рэн свалил на этом чертовом «Чарджере», даже не предупредив о своем отъезде. Элоди пропала, это справедливо, но скажи парню, прежде чем сваливать на его машине, черт возьми!
Неважно. На номерном знаке одолженного мной БМВ написано: «ДОКМАРК». Я намерен вернуть машину до того, как доктор Марк закончит смену и поймет, что ее нет. Мне требуется всего три минуты, чтобы проехать через весь город до ресторана. И конечно, когда подъезжаю к ресторану, внутри все еще горит свет, хотя жалюзи задернуты. Сначала я пытаюсь открыть дверь, но она заперта. Мне больше везет с черным входом. Войдя внутрь, я спешу через безупречно чистую кухню в главный обеденный зал, где застаю Роберта Уиттона, перегнувшего темноволосую женщину через один из столов. Его брюки спущены до щиколоток, рубашка прикрывает задницу (слава богу), а сам он насаживается на нее, как чемпион.
Я звоню в колокольчик на стойке хостес рядом со мной, громкий звон прерывает его движения и отец Чейза чуть не обделывается.
– Какого хрена?!
Он поспешно отскакивает от брюнетки, натягивая штаны, а женщина судорожно поправляет платье.
– Какого черта ты здесь делаешь? – Лицо Роберта покраснело, но я думаю, что это скорее от смущения, чем от гнева.
– Проверь свой телефон, – рычу я.
– Ты не можешь просто так врываться…
– ПРОВЕРЬ СВОЙ ЧЕРТОВ ТЕЛЕФОН!
Он делает это, и ярко-красный оттенок его щек сменяется белым.
– Какого черта? – шепчет он. – Где она? Почему ты ждал до сих пор, чтобы прийти и найти…
– Имей в виду. Если закончишь это предложение, я вобью твои гребаные зубы в твою гребаную глотку. Ты не отвечал на звонки!
– Э-э… – Он огляделся вокруг, хлопая себя по карманам. – Черт. Я не знаю, где мои ключи…
– К черту твои ключи. Ты идешь со мной.
ГЛАВА 35
РЭН
Входная дверь открыта – мрачное предзнаменование.
– ЭЛОДИ! – Мой крик рикошетом разносится по фойе, резкий и необузданный.
В гостиной их нет. Я проверяю столовую и кухню, но и там их нет. Кровь бурлит в жилах, пульс бьется в ушах, я взбегаю по лестнице. На стене пятно крови еще липкое и влажное.
Боже правый, нет. Пусть это будет не Элоди. Пусть это будет не ее кровь.
– ЭЛОДИ!
Она не отвечает. Откуда-то из дома доносится приглушенный стук, но я не могу понять, откуда он. Комната Дэша пуста. Мой желудок переворачивается, когда я распахиваю дверь в комнату Пакса, но я уже знаю, что их там не будет. Я знаю, где они. Элоди побежала бы туда, потому что там она чувствует себя в безопасности. Фитц отвел бы ее туда, потому что не смог бы удержаться от нарушения моего личного пространства. Моя комната находится на другом этаже; когда я делаю первый шаг по лестнице, я уже слышу их. Царапающий звук. Хрюканье. Стук. Отдышка. Стон.
Он причиняет ей боль.
Черная пелена застилает мое зрение. В груди поселяется странное, спокойное принятие.
Я собираюсь убить человека.
Другого исхода у этого сценария нет.
Он тронул Элоди: преступление настолько тяжкое, что все слова в мире не в состоянии описать его тяжесть. Я заставлю его заплатить.
– Я ИДУ…
ГЛАВА 36
ЭЛОДИ
– ИДУ, ЭЛОДИ!
Я бьюсь, царапая руку Фитца, его грудь, лицо, настойчиво пытаясь заставить его слезть с меня. Но он неподвижен, как мраморная глыба. И чертовски силен. Очередная вспышка боли распирает меня изнутри, когда Фитц, опираясь на рукоятку ножа, все глубже вонзает сталь в мое плечо, и я чувствую, как металл царапает кость.
Мой крик эхом разносится по дому, отражаясь от стен. В глазах вспыхивают звезды, зрение затуманивается, становясь черным по краям.
– Остановись. Пожалуйста! Я не могу… не могу дышать.
– Хорошо, – выплевывает Фитц. – Я буду смотреть, как ты задыхаешься. – Эта идея приводит его в восторг.
Он отпускает нож, а вместо этого обхватывает руками мое горло. Его хватка – это железные тиски, они смыкаются вокруг моей трахеи, его пальцы впиваются в заднюю часть шеи.
Я пытаюсь втянуть воздух, но это бесполезно.
Снова.
Снова.
Снова.
Черт! Черт, черт, черт. Я… нет! НЕТ! Я…
Я бьюсь ногами о доски пола. Цепляюсь за его руки. Извиваюсь, пытаясь сбросить его с себя. Ничего не получается. Фитц ухмыляется, наклонившись надо мной, наблюдая за мной так пристально, что я понимаю: он ждет, когда я умру под его руками. В его выпуклых глазах нет милосердия. Ни малейшего намека на раскаяние. Только безумие.
Голос кричит в моей голове, бессловесный и неистовый. Первобытная, животная часть моего мозга умоляет меня сделать хоть что-нибудь, чтобы не проиграть эту битву.
– ЭЛОДИ! – Голос Рэна поднимается по лестнице, но он звучит так далеко. Я не могу определить, как далеко он находится. Знаю только, что тот опоздал. Не успел.
Надо мной проплывают очертания Фитца, его ужасная улыбка искажается и деформируется. Мне кажется, он даже не слышал Рэна: тот слишком сосредоточен на мне.
Чернота накатывает на меня тихими, успокаивающими волнами. Светло, потом темно. Светло, потом снова темно. И мир исчезает.
Я плыву вниз.
Вниз.
Вниз.
Вниз.
… а затем мир резко возвращается в фокус, в моих глазах вспыхивает цвет, кислород устремляется в горло. Я – один сплошной белый шар боли, каждое нервное окончание в моем теле горит от укуса тысяч огненных муравьев.
Вес Фитца свалился с меня. Исчез.
Моя шея. О, боже, как же сильно болит шея. У меня такое чувство, будто мою трахею раздавило, хотя это не может быть правдой. Я дышу. Слава богу, я дышу.
Мое облегчение не на долго.
– Я убью тебя, ублюдок!
Рэн повалил Фитца на пол, но трудно сказать, кто из них сильнее. Они катаются и переворачиваются, обмениваясь ударами, Фитц истерически хохочет, пытаясь выколоть Рэну глаз. Нож, которым он меня ударил, снова в его руке. Должно быть, он вырвал его из моего плеча, когда я на мгновение потеряла сознание, что объясняет, почему на полу теперь так много крови. Моя рубашка насквозь пропитана ею.
Голова все еще кружится, и я не могу нормально двигаться. Я пытаюсь подняться на ноги, но ноги не держат. У меня нет сил. Я должна отобрать нож у Фитца.
– Ты не настоящий, – говорит певучим голосом Фитц, а затем впивается зубами в предплечье Рэна.
В ответ Рэн бьет кулаком по лицу Фитца с такой силой, что слышно, как трещат его зубы.
Вставай, Элоди!
Кровь вытекает изо рта Фитца, окрашивая его зубы в розовый цвет, и он снова пытается вцепиться в руку Рэна. Они борются, лезвие мелькает между ними, заточенный металл ищет плоть. Рэн пытается вывернуться, чтобы лучше ухватиться за ублюдка, но Фитц использует это движение Рэна в своих интересах, обхватывая его ноги и фиксируя их, отталкиваясь от пола и переворачивая Рэна на спину.
– Рэн! – кричу я, но мой голос срывается. Я едва слышу звук.
Вставай, Элоди. Помоги ему.
На этот раз, когда я пытаюсь встать, левая нога уверенно поддерживает меня, пока я пытаюсь подтянуть под себя и правую.
Шея чертовски болит.
Фитц собирается убить Рэна, что гораздо важнее. Держась рукой за горло, я, спотыкаясь, подхожу к двум дерущимся мужчинам, ожидая возможности сделать выпад за ножом.
Рэн шипит, нанося удар в челюсть Фитца, но психопат все еще сохраняет преимущество. Он отводит руку назад, держа зазубренное лезвие над головой, готовый обрушить его в грудь Рэна. Рэн хватает его обеими руками за запястье, блокируя руки, но давление вниз, похоже, побеждает давление вверх.
Сделай что-нибудь. Ради всего святого, сделай что-нибудь, Элоди!
Руки Рэна дрожат. Я бросаюсь вперед, все еще не зная, что делать. Я хватаюсь за шею, оттягивая шнур ожерелья-чокера от кожи, пытаясь ослабить его. Такое ощущение, что оно меня душит…
Идея поражает меня внезапно.
Шнур вокруг горла!
Черт!
Онемевшими пальцами я тяну за узел на шее, судорожно пытаясь освободить его. Нити распутываются. Дрожа, я снимаю пластиковую защиту с лезвия, которым Рэн срезал с меня одежду на прошлой неделе…
…я подхожу к Фитцу сзади, хватаю в охапку его спутанные волосы…
…протягиваю руку…
…и перерезаю ему горло от уха до уха.
Из зияющей раны, которую я только что нанесла Уэсли Фитцпатрику, хлещет кровь, пульсируя в сонной артерии. Она извергается из него с такой силой, что ударяется о стену спальни Рэна в двух метрах от нас. И обрушивается на Рэна, который, тяжело дыша, выкатывается из-под Фитца, отпихивая его тело.
Булькая, Фитц прижимает руки к горлу, его брови в замешательстве приподнимаются, когда он опускает взгляд на свои ладони и обнаруживает, что они скользкие и красные.
– Черт, – хрипит он удивленно.
И тут же заваливается набок, падает лицом на ковер Рэна и умирает.
ГЛАВА 37
ПАКС
– Это неправильно. – Роберт вздыхает сквозь пальцы, закрывая лицо руками.
– Я бы подумал, что вы будете довольны, – холодно говорю я, с презрением глядя на него, пока мы ждем возвращения врача.
Роберт опускает руки.
– Как ты можешь так говорить? Это очень важное решение. Пресли должна принимать его сама. Она заслуживает возможности принять его самостоятельно.
Я бросаю на него многозначительный взгляд, и он, словно осознав, насколько лицемерным делает его это заявление, отворачивается, устремляя свой взгляд в пол, и его щеки вспыхивают от стыда.
Этому ублюдку и должно быть стыдно. Все это время он пытался принимать решения за свою дочь, решал, что для нее лучше, пытался заставить ее делать то, что он хочет. И вот теперь она лежит без сознания на больничной койке, а Роберт Уиттон только что принял за нее решение, что, если хирурги сочтут нужным, они должны сделать гистерэктомию и лишить ее шансов когда-либо выносить собственных детей, в надежде, что именно этого она и хотела бы.
Я думаю, что Чейз выбрала бы именно это. Она хотела бы жить. Я уже перебираю в уме все возможности, которые откроет перед нами этот выбор, если он осуществится. Мы можем взять ребенка на воспитание. Усыновить. У нас есть варианты. Мы можем решить, что вообще не хотим детей. Эта ситуация сложилась для нас неожиданно. У нас не было возможности поговорить о том, какой мы хотим видеть нашу жизнь в будущем. У нас даже не было возможности подумать об этом.
– Готов поспорить, что сейчас ты жалеешь о том, что не позволил мне сделать ей предложение, – резко говорю я, поднимаясь на ноги. – Я мог бы принять решение и сказать им, что делать. Это сняло бы тебя с крючка. Может быть, если бы ты позволил мне принять решение быть рядом с Чейз, ничего бы этого не случилось. Мы бы записались хотя бы на чертово УЗИ. Увидели бы, что есть проблема.
– Это несправедливо, Пакс. Будь благоразумен. Я делал только то, что считал лучшим для Пресли. Разве ты не хотел бы того же для своего ребенка? Разве ты не хотел бы защитить его интересы любой ценой?
– Я не знаю. Я только что потерял своего ребенка.
Его лицо вытягивается. Реальность того, что я только что сказал, оседает, как тупая тяжесть в центре моей груди. Она пульсирует там, болит, умоляет обратить на нее внимание, но у меня нет ресурсов, чтобы заняться ею прямо сейчас. Я могу думать только о Чейз, лежащей на операционном столе. Роберт решил сосредоточиться на решении, которое ему пришлось принять ради Чейз, но есть очень реальный шанс, что она может даже не пережить операцию. Я боюсь того, что будет дальше, если это случится. Мне придется отвечать за свои действия, что, скорее всего, будет означать тюремный срок; когда моя ярость уляжется, от Маунтин-Лейкс останутся одни руины.
– Мне очень жаль, Пакс, – бормочет Роберт. – Я понимаю, что был несправедлив к тебе. Я знаю, как сильно ты ее любишь.
– Нет, Роберт. Думаю, что ты не знаешь.
После этого мы сидим в тишине. Вокруг нас суетятся медсестры и врачи, словно тромбоциты, текущие по артериальным венам, разнося по организму столь необходимые материалы, выполняя жизненно важные задачи.
Светильники над головой издают жуткий, пронизывающий гул.
От запаха чистящих средств и дезинфицирующего средства для рук хочется блевать.
Проходит час.
Я сижу на стуле рядом с Робертом, прислонившись затылком к стене, закрыв глаза, и считаю в уме – это единственный способ не поддаться начинающемуся приступу паники, который я чувствую внутри себя. Когда голос наконец прерывает мои подсчеты, он не принадлежит хирургу Чейз.
– Пакс Дэвис?
Я открываю глаза и вижу, что на меня смотрит полицейский. Ему около тридцати. Чисто выбрит, волосы безупречно подстрижены, как будто он считает себя солдатом, а не полицейским. Его рука лежит на кобуре, как будто мужчина уже ожидает от меня неприятностей.
– Что? – спрашиваю я.
– Вы Пакс Дэвис? – повторяет он.
– Да.
– Мне нужно, чтобы вы пошли со мной, мистер Дэвис.
– Зачем?
Он смотрит на меня как на идиота. Черт меня побери, не надо было угонять ту машину.
– Вы и ваши друзья нашли труп сегодня вечером? – спрашивает полицейский.
– Ах. Это.
Роберт недоверчиво смотрит на меня.
– Что?
Наверное, я забыл рассказать ему об этом.
– Нам нужно задать вам несколько вопросов, чтобы точно установить, что именно произошло, – говорит офицер. – Вас и ваших друзей будут допрашивать отдельно…
– Господи, вы же не думаете, что мы к этому причастны. Мы были наверху, искали еду для моей девушки, которая заболела. Она сейчас находится в операционной, ей делают операцию, спасающую жизнь…
– Извините, мистер Дэвис, но я вынужден настаивать…
– Я арестован?
– Нет, пока нет. Нам пока не удалось связаться ни с кем из членов совета директоров.
– Тогда я никуда не поеду. Я приду в участок и отвечу на ваши дурацкие вопросы, как только узнаю, что моя девушка в безопасности. А до тех пор я остаюсь здесь.
– Пакс, может, тебе лучше пойти, – говорит Роберт.
Клянусь богом, как только все это закончится, я набью этому ублюдку морду.
– Ты хоть на секунду думаешь, что я добровольно покину эту больницу, пока не узнаю, что с Чейз все будет в порядке? Серьезно?
– Я могу арестовать вас за незаконное проникновение на территорию академии, – предупреждает коп.
– Можете попробовать, – говорю я. – К счастью, мы уже в больнице, так что вам не придется долго ждать медицинской помощи.
– Это была угроза?
– Пакс, заткнись. – Роберт встает, протягивает руки, делая успокаивающий жест полицейскому. – Офицер, пожалуйста? Сегодняшний вечер был невероятно напряженным. Мы с Паксом оба очень волнуемся за мою дочь. Он плохо соображает. Если вы не против, я могу привезти его в участок, как только появятся новости об операции. Даю вам слово, это будет первое, что мы сделаем. Я уверен, что ему нечего скрывать…
– Боюсь, я не могу этого допустить, сэр. Однако могу подождать здесь некоторое время.
Я закатываю глаза.
– Вы думаете, я собираюсь скрываться от правосудия из-за преступления, о котором мы позвонили и сообщили? Вы, наверное, считаете меня идиотом.
– Честно говоря, так и есть. Если бы у вас была хоть капля здравого смысла, вы бы осознали всю серьезность этой ситуации. И проявили бы хоть немного уважения, когда имеете дело с представителем закона…
– Господи Иисусе. Ты говоришь это себе, когда дрочишь перед зеркалом каждое утро? Прояви ко мне уважение. Прояви уважение. – Я изображаю, что дрочу, и этот придурок на самом деле расстегивает кобуру с пистолетом у себя на бедре.
– Вы идете по очень тонкой грани…
– Мистер Уиттон? Мистер Дэвис? Здесь все в порядке? – Появляется доктор, как раз в тот момент, когда ситуация накаляется. Его маска спущена и висит на шее, на голове все еще надета медицинская шапочка.
Он озабоченно хмурит брови.
Я не обращаю внимания на полицейского. Игнорирую Роберта. Вскочив на ноги, я обрушиваю на дока шквал вопросов.
– Как она? С ней все в порядке? Она выжила?
Все еще отвлекаясь на полицейского, доктор смотрит мне в лицо.
– Да. С Пресли все в порядке. Она перенесла операцию.
– О, спасибо, блядь. Боже мой. Черт. – Мне приходится немедленно сесть обратно. Такого облегчения я еще никогда не испытывал. Никогда. У меня кружится голова.
Чейз жива. Она выжила. С ней все будет хорошо.
– Мы еще не полностью выкарабкались. Нам все еще приходится беспокоиться о послеоперационных инфекциях и осложнениях, но мы уверены, что она поправится.
Я наблюдаю за ним, изучая выражение его лица, пытаясь предугадать, что он скажет дальше. Потому что там что-то есть. У него вид человека, который хочет сообщить плохие новости.
– Как я и предполагал, повреждения, вызванные разрывом, оказались очень серьезными. К сожалению, я и мои коллеги приняли решение об удалении матки Пресли. Мы никогда не принимаем таких решений легкомысленно, но в данном случае мы посчитали, что без полного удаления этого органа организм Пресли не сможет исцелиться…
Звон пробивается сквозь слова врача; звук все заглушает. Я не могу… думать. Не могу понять смысл всего этого. Никогда прежде я не испытывал такого противоречия. Радость и печаль борются во мне: с одной стороны, я благодарен за то, что Чейз будет жить. Но с другой стороны, мое сердце разрывается от боли за нее. За нас. За будущее, которое теперь будет выглядеть совсем по-другому…
– …это означает, что она сможет пройти процедуру извлечения яйцеклетки, когда придет время, – говорит врач. – Это усложняет ситуацию. Конечно, немного усложняет задачу, но шансы все равно велики…
– Подождите. Подождите. Я… Вы можете повторить? О чем вы говорите? Простите, я… я не…
Доктор кивает.
– Я знаю, что это очень сложно. Обычно при гистерэктомии мы одновременно удаляем и яичники. Это позволяет устранить риск, связанный с раком яичников. Как правило, гистерэктомия проводится женщинам гораздо старше Пресли. Они уже могут быть ближе к менопаузе, поэтому имеет смысл удалить всю репродуктивную систему и начать заместительную гормональную терапию. Однако Пресли очень молода. Если оставить яичники нетронутыми, то сейчас она меньше рискует и у нее больше шансов на нормальную жизнь. Хотя менопауза может наступить несколько раньше, чем в противном случае, Пресли сможет пройти процедуру извлечения яйцеклеток, если и когда она решит, что хочет иметь детей. Яйцеклетки могут быть либо оплодотворены, либо заморожены, в зависимости от того, чего хотят она и ее партнер. Очевидно, что она никогда не сможет сама выносить ребенка, но суррогатное материнство – вполне реальный вариант. Мы посчитали, что если оставить ее яичники нетронутыми, это будет лучше для общего психического и физического здоровья Пресли…
Никогда раньше я не обнимал незнакомых людей. Доктор застывает в моих объятиях, удивленный скоростью, с которой я поднялся и схватил его, но через мгновение он расслабляется и ободряюще сжимает меня.
Это отнюдь неидеальный исход. В идеальном мире противозачаточные средства Чейз никогда бы не подвели, и она бы не забеременела. У нас было бы время решить, хотим ли мы детей, когда мы были бы к этому готовы, и действовать дальше. Судьба не дала нам такой возможности. Но, по крайней мере, с таким вариантом у нас есть возможность поговорить об этом в будущем. У нас есть шанс завести семью, если мы этого захотим. Это уже что-то.
Я отпускаю доктора, беря себя в руки.
– Она проснулась? Могу я ее увидеть?
– Пресли все еще находится под сильным седативным воздействием после операции. Она не будет готова принимать посетителей в течение нескольких часов после того, как очнется. В таких случаях мы действуем очень медленно. Думаю, вы сможете увидеть ее примерно к часу дня.
Не то, что я хотел бы услышать, но я могу с этим согласиться. Если тишина и пространство – это то, что нужно Чейз сейчас, то я не стану сопротивляться.
Я поворачиваюсь лицом к полицейскому, хмурясь.
– Слышал? Мне лучше вернуться сюда к двенадцати тридцати, чувак. Если я не буду ждать у этой двери, как только они скажут, что можно заходить, у тебя будут большие неприятности.
ГЛАВА 38
ЭЛОДИ
– Вам очень повезло. Просто чудо, что нож не нанес серьезных повреждений суставу или сухожилиям. Честно говоря, я поражена. В будущем у вас будет много физиотерапии. Возможно, ваше плечо уже никогда не будет прежним, но не думаю, что это сильно повлияет на вашу повседневную жизнь.
Мне сделали множество снимков. Меня прощупывали десять разных специалистов. В конце концов, они решили, что операция мне не нужна, очистили рану и наложили швы. Меня оставят на ночь, но, судя по всему, утром я уже смогу уехать. Доктор Кроули, женщина, которая меня лечила, мягко улыбается мне над картой, в которой она делает записи.
– У вас сильно ушиблено горло. Возможно, несколько дней будет трудно говорить и глотать, но отек и изменение цвета должны скоро пройти. Должна сказать, Элоди, я поражена тем, как вы спокойны, учитывая то, что вам пришлось пережить. Я даже представить себе не могу, насколько страшным был этот опыт.
Спокойствие – это не то слово, которым я бы описала свое состояние сейчас. Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу Фитца, сидящего на мне, и это ужасное, безумное выражение его лица.
Я улыбаюсь доктору Кроули, пожимая плечами.
– Мне понадобится чертовски много терапии. Не буду врать. Но я справлюсь. – Она действительно не шутила по поводу того, что говорить больно; у меня чертовски саднит в горле.
– Мне очень приятно слышать, что вы сказали, что пойдете на терапию. Многие жертвы нападений отказываются от этого. Из-за этого им значительно труднее пережить травму, которую они пережили.
– Она не жертва, доктор Кроули, – раздался голос позади нее. – Она боролась за свою жизнь и победила. Она спасла и мою жизнь тоже. Она крутая.
Рэн Джейкоби.
Мой поэт.
Мой художник.
Мой принц.
Он мягко улыбается мне, прислонившись к дверному косяку. Его темные волосы ниспадают густыми волнами, завиваясь вокруг ушей. Одетый в синюю униформу, с руками, засунутыми в карманы, он невероятен. Слишком задумчивый. Слишком напряженный. Слишком красив. При виде его у меня замирает сердце.
– Ты первый меня спас, – шепчу я. – Если бы ты не сбил его с меня, я была бы мертва.
Уголок его рта приподнимается в кривой улыбке.
– Значит, мы спасли друг друга. Мы сможем рассказать об этом нашим внукам через пятьдесят лет.
– Мы ничего не будем им об этом рассказывать! – хриплю я, пытаясь выдавить из себя неуверенный смешок. – Это вызовет у них кошмары.
– Рада снова видеть вас, Рэн, – говорит доктор Кроули. Она была здесь, когда Рэн принес меня в больницу шесть часов назад. – Рада видеть, что вы смогли принять душ и найти сменную одежду. Вы выглядели… – Она прерывается, пытаясь подобрать нужные слова. Он выглядел как из фильма ужасов – как будто только что выполз из адских ворот. Его кожа, волосы, одежда: не было ни одного сантиметра, который не был бы залит кровью.
– Мне разрешили воспользоваться душем в комнате отдыха медсестер, – говорит Рэн. – Они одолжили мне вот это. – Он жестом показывает на униформу, кривя лицо. – Не совсем мой цвет, но…
– Думаю, синий тебе идет. Но я просто привыкла, что все ходят в униформе, так что… – Она смеется. – Я как раз говорила Элоди, что с ее плечом все должно быть в порядке. Если она будет делать упражнения, которые мы ей назначим, то не потеряет подвижность. Я вернусь ближе к вечеру, чтобы обсудить с вами обезболивающие препараты, а пока оставлю вас наедине.
Доктор уходит, а Рэн медленно входит в комнату, не сводя с меня пристального взгляда, когда приближается. Он выглядит странно. Испуганным. Сердитым. Достав из кармана правую руку, он осторожно протягивает ее и проводит указательным пальцем по моей шее, едва касаясь кожи.
– Я чуть не опоздал, – говорит он. В его тоне слышится так много раскаяния. – Я бы никогда не простил себе…
– Остановись. Нет. – Черт, как же больно говорить. Каждое слово словно зазубренный камень впивается в горло. – Мы не будем этого делать. Мы оба живы. И все остальные живы.
Рэн кивает, глядя в пол.
– Я рада, что с Пресли все будет в порядке.
– Я тоже.
– Как прошло в полицейском участке? – осторожно спрашиваю я.
Рэн хмурится.
– У них была видеозапись того, как Фитц вырубил Алессию на заправке в городе. Ударил ее по голове монтировкой, черт возьми. Этого было достаточно, чтобы освободить нас от какой-либо причастности к ее убийству. У них не было причин держать нас там так долго, как они это делали. По крайней мере, теперь с этим покончено. Я думал, что Пакс сойдет с ума.
– Где он сейчас? – спрашиваю я.
– Собирается зайти к Пресли. Дэш и Кэрри ждут в кафетерии. Мы можем зайти к ней, как только Пакс закончит. Ты не против?
– Попробуй меня остановить. – Правда в том, что нет, я не чувствую себя готовой. Мне хочется свернуться в клубок и проспать неделю, но когда я в последний раз видела Прес, она истекала кровью до смерти. Я действительно думала, что она умрет. Если мне придется преодолеть небольшое истощение, чтобы увидеть ее живой и здоровой, то это цена, которую я с радостью заплачу.
ГЛАВА 39
ПРЕСЛИ
– Выбор за тобой. Твой отец очень хочет побыть с тобой до того, как все остальные соберутся здесь. Однако твой парень тоже расхаживает по коридорам. Ему не терпится увидеть тебя. Ты бы хотела, чтобы они вошли вместе или чтобы твой парень подождал, пока ты не увидишься с отцом? – Медсестра лучезарно улыбается, не подозревая, что информация, которую она мне сообщает, имеет скрытый контекст.
