Текст книги "Идти туда, где ты (СИ)"

Автор книги: Jk Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Пройди свой путь,

Он ведь один и с него не свернуть,

Пусть не знаешь зачем

И не знаешь куда ты идёшь.

Пройди свой путь,

Ты не сумеешь назад всё вернуть,

И не знаешь пока что в конце тупика

Ты найдёшь.

– А я Земфиру люблю, – хохотнул Илья, думая о том, что в следующий раз стоит сводить ее на каких-нибудь металлистов.

Алиса не ответила. Она продолжала петь, прыгать и улюлюкать вместе со всеми. Илья наблюдал за ней, и это веселило больше, чем все остальное вместе взятое. Она, оказывается, и такая бывает. И совсем забыла, что чувствует себя как на экзамене.

«Эпидемия» завершала свое выступление «Всадником из льда», заметно снизив темп и высоту прыжков, равно как и децибелы улюлюканья. И это дало возможность притянуть Алису за плечи к себе и раскачиваться в такт музыке, словно бы это был танец только для них двоих, без толпы. Он вдыхал запах ее волос и чувствовал, какое тепло исходит от ее тела. Терял голову, будто и сам был вчерашним школьником. И иногда прикасался губами к ее ушку– потому что не мог себе в том отказать.

Алиса вдруг обернулась и подняла к нему лицо, почувствовав его дыхание. Глаза ее горели азартом. Она улыбалась и была наполнена музыкой, звучавшей вокруг них.

– Спасибо! – сказала она громко, чтобы он услышал.

Не зная, что ответить, Илья прижал ее к себе еще крепче. Подумалось вдруг, что это здорово – дарить кому-то мир, которого тот еще не знает. Будто и сам открываешь его заново – для себя.

Было еще много всего. Много часов подряд, когда они двигались со всеми вместе, что-то кричали, подпевали, хлопали, стояли на ушах. Много часов подряд будто несло волной, в которой ты уже не ты, а часть целого. И много часов подряд они, отдавая энергию, заряжались ею.

Уже потом, поздно ночью, когда выбрались со стадиона, он вызывал такси, не выпуская Алькиной ладони из своих рук. И улыбался ей, зная, что она все еще слышит музыку– потому что ее слышал он. Та пульсировала внутри, отдаваясь по всему телу. И это тоже было в кайф.

Они ехали по ночному городу в гостиницу, где он забронировал номер накануне приезда, и она, устроив голову у него на плече, продолжала что-то мурлыкать себе под нос. И не пили ведь, а были как пьяные. Еще с утра, приехав в Москву, забросили вещи в свою гостишку – расчетный час еще не наступил, номер убирался, и пришлось договариваться с администратором, чтобы оставить дорожные сумки. Весь день гуляли по городу. И он весь день фотографировал ее.

Кажется, Алиса и привыкла уже. А вечером был РокФест.

Наверное, среди всего, что срывает последние барьеры между людьми, можно назвать и музыку. Иногда она тоже учит видеть настоящее. И обнажает то, что может быть скрыто.

В гостинице их ждал сюрприз. Администраторша любезно отдала им сумки, любезно зарегистрировала их и провела расчет, любезно сообщила о том, как работает ресторан, любезно уточнила насчет завтрака и любезно провела их в номер. И уже там, едва войдя, Илья, вскинув брови, выдохнул севшим на концерте голосом:

– Я же просил раздельные кровати!

Кровать была одна. Огромная, двуспальная, посреди комнаты. С большим плюшевым медведем на подушках.

– Но... – администратор на мгновение растерялась. – Вероятно, произошла ошибка. Мы сейчас попробуем все решить...

Илья едва не хлопнул себя по лбу, обернулся к Алисе, виновато улыбнулся и принялся объяснять уже скорее ей, чем работнице гостиницы:

– Я позавчера бронировал. Точно заказывал номер с двумя кроватями. Мне все подтвердили!

– Уверена, мы подберем другой, – снова заговорила администратор. – Все будет сделано быстро...

– Но ждать придется, – жалобно протянула Алиса, потом перевела с Ильи на кровать и обратно. – Не подеремся же...

– Устала?

Она кивнула. Макаров посмотрел на администратора. Взял из ее рук ключ и сказал:

– Мы остаемся. Алис, ты есть хочешь?

–Нет.

– Тогда все. Спасибо!

Администратор напомнила, как ей позвонить, пожелала спокойной ночи и вышла. Алиса проводила ее взглядом, а когда дверь закрылась, пискнула:

– В душ хочу.

– Ну... пошли в душ... в смысле иди, – растерянно проговорил Илья, вдруг осознав, что они остались наедине – совсем по-настоящему наедине, без людей вокруг, как никогда еще не было, ни разу. И от этого чувствовал смущение – глупо, но, оказывается, Макаров умел смущаться. Кивнул ей и добавил: -А я пока кровать... расстелю...

Упоминание кровати прозвучало еще глупее.

Подхватив свой рюкзак, Алиса быстро скрылась в душевой. Звякнула защелка, потом зашумела вода. Наконец, стало тихо, но ненадолго. Гораздо дольше потом что-то шуршало и погромыхивало. И уже после дверь открылась, и в комнате появилась Алиса, с мокрыми волосами, в шортах и футболке размера на два больше необходимого.

– Я все, – сообщила она сидевшему в кресле Илье и шустро нырнула под внушительное одеяло, оказавшееся совсем невесомым.

– Алька, я правда две кровати просил, – раздалось в ответ. – Веришь?

– Угу, – сказала Алиса, высунув подбородок.

– Тогда я сейчас тоже в душ. И будем спать.

– Хорошо, – кивнула она.

Илья кивнул тоже. И смылся в душ. Включил кран, надеясь перебить хоть этим звуком собственные мысли. И не мог. Потому что думал о том, что еще немного, и взорвется. Алька. В футболке под одеялом. На другом конце огромной кровати. И никакая усталость после дороги, дня на ногах и концерта не казалась достаточно сильной, чтобы сейчас просто лечь и отключиться. Как вообще можно спать? Даже ожидая, что кровати будут раздельными, убеждал себя, что нужно представить себе стенку между ними, чтобы не сорваться. Теперь – пиши пропало. Чувствовать ее рядом с собой и бояться лишний раз тронуть...

С ней он превращался в мальчишку. Или и был мальчишкой?

И да, с ней он пытался вести себя иначе, чем обычно. Но это было странно, непохоже на самого себя. И совершенно пофигу все, что случалось с ним раньше, до нее. Обольститель хренов.

А там Алиса в огромной футболке. Уставшая и с севшим голосом. И она хочет спать.

Макаров вымылся. Выключил воду. Обтерся полотенцем.

И, продолжая себя убеждать, что все это блажь, и что еще рано, и что они встречаются всего-то месяц, и что отсутствие секса весь этот период для него ничего не значит, выбрался из ванной. Алиса лежала, укрывшись одеялом до самого носа. Глаза были прикрыты, но не до конца, будто она из-под ресниц наблюдала за ним. Илья выключил свет, быстро забрался в постель. И сказал тихонько:

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – отозвалась Алиса. В темноте показалось – совсем близко.

Гораздо ближе, чем ширина огромной кровати.

Будто чтобы проверить, насколько, перекатился набок, пошарил ладонью по подушкам, разыскивая ее, и наткнулся на волосы. Влажные и холодные.

– У тебя голова мокрая, – зачем-то сказал он.

– К утру высохнет...

– Не заболеешь?

– Неа. Не заболею.

– Алька, – улыбнулся Илья, придвинулся ближе. Решил, что от поцелуя на ночь хуже никому не станет. Поцелуй перед сном – это естественно. Все целуются перед сном. В комнате было темно, хоть глаз выколи. Окна выходили во дворик гостиницы. Потому свет почти не попадал. И он жалел о том, что совсем не видит ее лица. Осторожно подобрался к ней и снова проговорил:

– Спокойной ночи, Аль.

– Спокойной, – шепнула она в ответ.

Он быстро наклонился и так же быстро прикоснулся к ней губами. Алиса улыбнулась. Его поцелуи всегда заставляли ее улыбаться. Губы задрожали, приоткрылись. И в ее рот немедленно вторгся его язык. Прошелся по зубам, коснулся языка и нёба. Исследовал и дразнил, будто ждал реакции. Потом выскользнул. И Илья, нависнув над ней, обхватил ее за плечи. Ладонью коснулся волос, убирая их с лица и шеи. И стал покрывать быстрыми поцелуями кожу -лба, щек, скул, ключиц, торчавших из выреза футболки. Вслед за его губами по телу разливалась теплота, и Алиса как откровение принимала, что хочет этой теплоты. Сердце ее забилось быстрее, а руки сами оплели его шею. Жар кожи опалял, и она запускала пальцы в его волосы и пыталась найти его губы своими. Находила. Снова и снова. Каждый раз, когда он отрывался от нее, то лишь только затем, чтобы вернуться опять.

Он уже не помнил о своих намерениях не трогать ее. Чувствовал лишь, как она трепещет под ним. И ждет его. Если бы Алиса только сказала что-то, хоть один жест сделала, который мог бы заставить его сомневаться, он бы остановился. Но она была такой теплой, мягкой, податливой в его руках, что прекратить все сейчас становилось невозможно. Это было бы лицемерием – все прекратить. Он хотел ее так сильно, что не понимал, как может ее испугать. Его руки шарили у нее под футболкой. Находили грудь – небольшую, мягкую, с острыми сосками. Опускались ниже, к животу. Гладили кожу бедер. Натыкались на ткань шортов и возвращались назад, к груди. В этот момент он даже не понимал, что этой самой груди никто никогда до него не касался.

В конце концов, не выдержал. Одежда мешала. Он потянул футболку за край, поднимая, но Алиса перехватила его руки и сама стащила ее с себя, отбросив в сторону. Блуждала пальцами по его спине и вздрагивала от его дыхания, холодившего кожу там, где только что были его губы. Сама она дышала неровно, сбивчиво, как стучало сердце – замирая в бесконечности и снова начиная колотиться о ребра, будто тоже хотело оказаться в его руках, которые теперь уже наткнулись на ткань шортов. Но на этот раз решительно оттянули в сторону резинку. И Илья коснулся ладонью теплого мягкого тела внизу живота. Стал спускаться ниже, тронул клитор. И поймал ее тихий стон своим ртом. Шепнул едва слышно: -Аль...

И почувствовал ее губы, прижавшиеся к нему. Она вся прижималась к нему -грудью, животом, бедрами, познавая новые ощущения, возникающие внутри нее от его прикосновений. Удивляясь себе, желая чего-то большего, что может быть только с ним, Алиса чуть двинулась навстречу его пальцам. И он сошел с ума, забыв обо всем на свете. Спроси его, что он делал в эти минуты, он бы и не вспомнил. Не вспомнил бы, как руки его жадно и смело касались ее там, где нельзя. Не помнил, как ее ладони метались по его спине и плечам. Не помнил, кто кого целовал. От поцелуев было жарко. Не помнил той минуты, как она оказалась под ним обнаженной, лишенной последнего клочка ткани, еще удерживавшего его. Но в то мгновение, как он это понял, замер, на мгновение придя в себя и понимая, что сейчас едва ли она сама понимает, что делает. На нем все еще оставалось белье, но должна она была чувствовать его возбуждение в том, как он прижимался пахом к ее ноге. И он сам, черт... он чувствовал, насколько возбуждена она, и все ему было мало.

В нетерпении она заерзала под ним и робко коснулась ладонями кожи его ягодиц. Илья негромко выдохнул. Зарылся лицом ей в волосы, быстро спуская трусы -одежда бесила. Бесил каждый сантиметр скрытого ею тела, если он мешал прикосновениям. Потом осторожно, чтобы не испугать Алису, развел ее ноги в стороны. И снова дотронулся ладонями до внутренней стороны бедер. Она была влажная. Она его ждала. Илья издал хриплый звук и подался вперед, направляя ладонью член в нее и не давая ей возможности вырваться – вольно или невольно -только не сейчас.

И вошел одним резким движением.

Алиса негромко жалобно всхлипнула. Двигаться перестала, лишь тесно прижималась к его груди и крепко обнимала руками – теперь уже не вырваться ему.

Илья зажмурился. Перевел дыхание. И стал покрывать частыми жадными поцелуями ее горячее лицо. Поглаживать плечи, грудь, живот – словно бы снова пустился в исследование ее тела. Потом обхватил ее за талию и медленно, неторопливо заскользил внутри. Вверх и вниз. Вверх и вниз. И уже забывал о том, что для нее это в первый раз. Только губы его опять касались ее губ. Его язык проникал глубоко в ее рот, не давай ни минуты на передышку– им обоим. Цветные точки летали перед глазами, потом размывались и превращались в огромные пятна. Будто это размывает весь мир вокруг. Хотя мир был во тьме. Он уже и не слышал ничего, кроме сбивчивого дыхания, и не знал, кому оно принадлежит-ему или ей. И чувствовал, как колотится ее сердце – вот это вдруг и стало самым важным. Чувствовать, как ее сердце рвется навстречу его.

Он глухо рыкнул и, на пике наслаждения, сцепил зубы, отпустив ее рот. Но и глаза раскрыл, угадывая в темноте ее черты.

Дыхание медленно становилось ровным. Илья перекатился набок, уткнувшись ей в плечо. А она радовалась темноте, зная, как глупо сейчас выглядит ее недоуменная улыбка. Как странно. Оказывается, она хотела этого: чтобы он целовал ее, трогал, крепко прижимал к себе, был в ней. Низ живота болезненно саднил, но боль была приятной. Толком не понимая всех своих ощущений, Алиса испытывала удивительную уверенность, что это лишь начало. Однажды она перестанет стесняться, сумеет почувствовать, узнает, что нравится Илье. Спать совсем нехотелось, несмотря на долгий день, полный впечатлений. Лучший день.

Она прислушалась к его дыханию на своем плече и негромко сказала в потолок:

– С днем рождения, Алиска!

– Чё-чё? – ошалело выдохнул Илья.

Алька

***

Уже несколько минут он с улыбкой наблюдал за Алькой. Ее щеки покраснели, выглядела смущенной. Смущение на ее лице он обожал. Впрочем, странным образом, он обожал все, что было с ней связано. Такое случилось впервые. И он пока не очень разобрался, к чему вело. Просто плыл по течению. Ему было хорошо – по-настоящему хорошо.

На улице сыпал редкий снег. То и дело оглядывался к окну. Цветок, названия которого он так и не запомнил, стоял на подоконнике. Был все таким же ярким, как полтора месяца назад, когда дарил.

Илья продолжал трындеть, рассказывая про свой универ, но делал это, как многое в жизни, просто импровизируя на ходу. Потому что искренно не понимал, как очутился в этот ноябрьский день в Алькиной квартире и, вроде как, знакомится с ее мамой. Та поила их чаем, кормила пирогом и внимательно слушала. Потом ушла. Оставила их с Алькой одних. Сейчас снова вернулась. С улыбкой на губах и вопросом:

– Может, кофе, молодежь?

Илья быстро глянул на Алису и пожал плечами.

– Один не буду, – заявил он.

– Я скоро лопну, – со вздохом сказала она. – Мам!

– Ну, может быть, Илья все-таки будет? Будете? – не отставала Любовь Михайловна.

Илья расплылся в самой вежливой улыбке, на какую был способен, и ответил:

– Нет, спасибо. Мы, правда, наелись уже.

– Ну, если вы захотите, скажете, – буркнула мама и снова вышла. Дверь не закрыла, но из поля зрения исчезла.

Макаров повернулся к Алисе и шепотом проговорил:

– Контролирует?

– Переживает.

– Я ей не нравлюсь?

– Ей Виталик нравится, – рассмеялась Алиса.

Про Виталика Макаров был наслышан. Когда-то пришлось основательно сдержаться, чтобы не заржать в голос, когда узнал, что это его она называла своим парнем, а не Логинова. На самом деле, это действительно было смешно. Он отбил девушку сразу у двоих. А Ник и не в теме.

Впрочем, с Никитой они уже давно не общались. Все было не до того. Универ, Алиса. Алиса, универ. Друзья в это расписание не втискивались. И даже Логинов не втискивался, хотя едва ли после их последнего разговора он вообще мог иметь желание видеть собственного брата. Илья не имел намерения его избегать. И понимал, что с этим придется что-то делать. В любом случае, придется. Дружили с детства.

Но только теперь Алиса оказалась важнее.

Наверное, потому что влюбился.

– Главное, чтобы я тебе нравился больше Виталика, – хмыкнул Илья.

– Нравишься.

– Больше?

– Гораздо. Это допрос?

– Я уточняю. Все-таки форма военно-морского флота…

– Красивая, – закончила за него Алиса. – И Виталька красивый.

Макаров приподнял бровь и нарочито сурово посмотрел на нее. Но уголки губ подергивались, будто он сдерживал улыбку. Потом пересел к ней ближе и выдал:

– Я, конечно, не мавр, но Алька!..

– Что? – со смехом спросила Алиса.

– То! – рассмеялся он и позабыл обо всем на свете. Ее губы оказались так близко и пахли яблочным пирогом, что, позабыв про открытую дверь, Илья наклонился и поцеловал их.

Она торопливо ответила и, отстранившись, уткнулась в шею.

– Потом… – шепнула Алиса.

– Трусишка.

– Угу.

Он быстро чмякнул ее макушку.

И вскоре засобирался домой. Время было детское. Восемь часов. Но едва ли Любовь Михайловна могла в полной мере оценить, если бы он остался дольше. Потому, совершенно благопристойно попрощавшись, он покинул квартиру Куликовских, а за ним на лестницу под предлогом «сказать до свидания» выскользнула и Алиса. Целовались они еще минут двадцать, несмотря на то, что она порывалась уйти, краснела, смущалась и что-то бормотала о том, что «там же мама». Он не пускал. Но, в конце концов, шепнул ей на ухо: «Спокойной ночи, Алька». И быстро сбежал по лестнице на первый этаж. Внизу хлопнула подъездная дверь.

Алиса вернулась в квартиру, сунулась на кухню, но мамы там не было. Зашла в комнату. Любовь Михайловна делала вид, что смотрит телевизор. К дочери не поворачивалась.

– Мам… – протянула Алиса, стащила со стола кусок пирога и устроилась рядом на диване.

– У? – услышала она в ответ.

– Илья тебе не понравился?

– Не понравился, – сдержанно сообщила Любовь Михайловна, не отрываясь от экрана.

– Почему?

– А ты сама не видишь почему?

Алиса удивленно посмотрела на мать. Та, наконец, тоже обернулась. Вгляделась в лицо дочери и, поджав губы, как она делала, когда сильно обижалась, проговорила:

– Сама подумай, зачем такому, как он, такая, как ты? Видно же, что крученный.

– Он такой же человек, как ты и я, – попыталась оправдаться дочь.

– Я же не говорю, что он не такой! – заговорила мама. – Такой – сейчас такой. Потому что ты ему нравишься. А потом что будет? Дальше? У него родители кто? Вот он со мной знакомиться пришел. Не побрезговал. А они сильно захотят с тобой знакомиться? Кто мы против них?

Алиса нахмурилась. Следовало признать некоторую правоту маминых слов. В своей влюбленности она почти ничего не знала о семье Макаровых: кроме того, что Илья совсем не хочет походить на отца. «Я другой!» – сказал он ей однажды. И конечно же, она понятия не имела, захотят ли они с ней знакомиться. Потому что все это ничего не значило, когда они были вместе. Когда он звонил спросить, как проходит ее день. Когда торчал на заправке в ее ночные смены. Зато она точно знала, что больше всего на свете он любит высоту и небо. И в этом главная причина его увлечений, а не в моде или адреналине.

Сдаваться Алиса не собиралась – не в ее характере.

– Он хороший, мама. И, наверное, родители у него тоже хорошие.

– А я тебе и не говорю, что он плохой! – вспыхнула Любовь Михайловна. – Когда я тебе такое сказала? Он… молодой просто… И ты ему – что-то другое, непривычное. Нравишься, я не спорю. Но как долго, Алис? Наиграется, надоешь, разлюбит – ты с чем останешься? Ошибки вдвоем совершают, а расхлебывает женщина.

– Я все равно буду с ним встречаться, – упрямо проговорила дочь.

– Ну, встречайся! – всплеснула руками мать, встала с дивана и выключила телевизор. – Встречайся, пожалуйста! Только головой думай! Если с тобой что-то случится, я с ума сойду, слышишь?

– Слышу, – пробормотала Алиса. – Все будет хорошо, правда.

– Вот только попробуй, чтобы все было плохо! – всхлипнула Любовь Михайловна. И глаза ее предательски заблестели. Строгой по-настоящему она никогда не умела быть.

– Ну мама! – Алиса вскочила следом и порывисто обняла мать. Та принялась утирать слезы, потом уткнула лицо дочери в плечо и глухо сказала:

– А может, ты и права… Только сейчас и любить, когда еще придется…

***

Конец ноября скользил по жухлой траве сизым покровом. Бередил воздух морозом, но снегом землю не укрывал. Чумазый мужик, допивавший свой кофе неподалеку, все ворчал, что мороз на голую землю – херня. И спрашивал, есть ли у кого перекантоваться недорого в Питере или окрестностях. Еле отмахались. Уехал он разочаровавшимся в людях в целом и в питерцах в частности.

Примерно тогда же, к концу ноября, Христиановский сделал ход конем и предположил, что некоторые студенты вполне могут быть не допущены к экзамену.

И нагрузил группу рефератами. «На плагиат у меня глаз наметан. Текст должен быть ваш», – сообщил он, буравя взглядом Макарова. О том, что это именно Илье грозит недопуск, и так было всем ясно.

Чем больше щемили, тем больше забивал на все. На другие предметы еще ходил, а на матмоделирование положил большой и толстый болт– все равно без шансов.

Впрочем, ему действительно было не до того. Учеба оказалась где-то в хвосте по сравнению с тем, что появилось в его жизни.

«Появившееся» сидело за прилавком заправки, вносило какие-то записи в расходную книгу и свободной рукой сонно потирало глаза. Илья устроился напротив в наблюдательной позиции. Несмотря на усталость, больше всего он любил ее ночные смены. Она тоже уставала, но втихомолку радовалась – ночи на заправке означали целые часы вдвоем, наедине.

А после поездки в Москву, на фестиваль, свиданий на краткое время ему стало мало. Самому себе он казался незнакомым человеком – никогда в жизни не зависел так сильно от отношений с девушкой. И не мог сказать, что это было неприятно. Нынешнее состояние ему нравилось.

Когда часы над прилавком показали 6:08, наконец, заявился Петруня. Махнул им с порога, рявкнул: «Хай!» и протопал по плитке пола, оставляя грязные следы.

– Сцена та же, участвуют те же, – добавил он, пожимая руку Макарову.

– Не завидуй! – отозвался Илья.

– Что это ты сегодня так рано? – усмехнулась Алиса. – Я тебя раньше половины седьмого не ждала.

Она скрылась в служебном помещении. А Петруня недовольно крякнул, взял стаканчик и подставил под кофемашину.

– Мать вытолкала, – сообщил он.

– Передай спасибо маме, -Алиса появилась в куртке и подошла к Илье.

– И от меня персонально тоже, – заявил тот и сказал уже Альке: – Поехали?

Она кивнула и быстро его поцеловала.

С неба сыпалось что-то невнятное. Слишком мелкое и редкое, чтобы считаться снегом. Усадив ее в машину, Илья сел сам. Завел двигатель, вырулил на трассу и... рванул по направлению к Питеру, не глядя на сонную Альку.

– Ну и куда мы едем? – спросила она минут через пятнадцать, чуток очухавшись и посмотрев внимательно на дорогу.

Он крепко вцепился в руль и с запинкой, но заранее уперто, будто спорил, проговорил:

– Ко мне. Звони маме.

Алиса посмотрела на него и вздохнула.

– Потом, вдруг спит.

Макаров замолчал на некоторое время, сосредоточенно вглядываясь вперед. Потом, вытянув в ее сторону руку, притянул ближе к себе.

– Тебе же все равно, где отсыпаться, а мне приятно, что у меня, – пробормотал он, будто извинялся.

Она помолчала – после ночной смены всегда соображалось медленнее. И с улыбкой сказала:

– Мне не все равно.

– Точно?

– Точно. Но если бы я предупредила маму, мне было бы спокойнее.

–А ты и предупредишь-по телефону... Прости, по-дурацки получилось...

– Предупрежу. Еще немного подожду – и позвоню, – сказала Алиса, уткнувшись лбом ему в плечо. – Ехать долго?

– Больше часа. Хочешь – вздремни. Или музыку включить?

– Включи, – она устроилась удобнее в кресле и прикрыла глаза.

Негромко забормотало радио. Что-то ванильное, звучавшее в последний год из каждого утюга. Илья улыбнулся и оставил. Пусть себе. Обернулся к Альке, лежавшей на его плече. Кажется, она и правда задремала. Поцеловал макушку. И снова улыбнулся. Возле нее чувствовал себя каким-то дураком, который постоянно улыбается. И это не озадачивало – это было естественно. Хотя и немного удивлялся себе. Впрочем, способность к анализу по-прежнему была не самой сильной его стороной. Доехали быстро – в такую рань и трасса полупустая, а город еще пробками не запрудило. Смотрел на фонари и испытывал странное волнение. Будто бы эти фонари, заслонявшие небо, забивавшие его цвет, были немыми свидетелями того, что сейчас с ними происходило. Что ж, покуда они молчат, пусть заслоняют. Когда подъезжал ко двору, в котором было тихо и сонно, снова глянул на Алису. Плечо немного затекло, но это сейчас казалось приятным. Припарковался у парадной. И тихонько проговорил, погладив ее по щеке:

– Алька, подъем.

– Приехали, да? – она подняла голову и оглянулась. – А я, кажется, заснула.

– Кажется. Сейчас доспишь, – он вышел из авто, открыл перед ней дверцу, выпуская, кивнул на окна и сообщил: – Нам на самый верх.

Алиса подняла голову и рассмеялась:

– В гости к Карлсону?

– Ты даже не представляешь себе, как права! Она перевела удивленный взгляд на Илью.

– Ну веди!

Квартира его сейчас представляла собой что-то среднее между кроличьей норой и стилем хай-тек. В том смысле, что за последние пару месяцев она так и не была до конца освобождена от хлама, но наполнилась техникой, оплаченной родителями. И еще был новый диван.

В прихожей по-прежнему стоял допотопный шкаф, наполненный всякой всячиной, которую он так и не разобрал после старых жильцов. Его достоинствами были вместительность и, хоть обшарпанный, но в прошлом дорогой вид -дверцы были выполнены из дерева с резьбой по нему. Илья подумывал о том, чтобы сделать из него обувной.

Сейчас многочисленные ботинки и кроссовки были выставлены просто на полу. Свет в прихожей осветил темную гостиную. Полупустую, с фрагментарно ободранными обоями, вмещавшую диван, стоявший посередине, плазму, музыкальный центр, компьютер на компьютерном столе. Кресло по-прежнему находилось у балкона. Возле кресла – маленький старый журнальный столик, нижняя полочка которого была до отказа забита... журналами «Роман-газета». Сейчас на самом столике стояли чашка и джезва. Вчера пил – не убрал. Илья неловко улыбнулся и, словно оправдываясь, проговорил:

– Сейчас, конечно, мрак... Никак все в порядок не приведу.

Поглядывая вокруг Алиса разулась. Деловито пошевелила разноцветными пальцами в носках.

– Тапочки выдаешь?

Тапочки у него были только мужские, больше на несколько размеров. Он поставил их перед ней и развел руками:

– Я только обживаюсь. Будем завтракать... Тебе кофе или чаю?

– Чаю, – она стащила куртку притулила ее на гвоздь, торчащий из стены в прихожей. – А что на завтрак?

– Яичница или бутерброды?

– И то, и другое.

Алиса, наконец, перестала суетиться. Стояла посреди видавшей виды циновки -взъерошенная, в огромных тапочках и с любопытством в глазах.

– Тогда прошу! – засуетился теперь, видимо, вместо нее Илья и отодвинул занавеску, за которой скрывалась кухонька.

Вот на кухне дела обстояли получше. Нет, керамическая плитка а-ля ромашка в центре и замызганные обои с люстрой брежневских времен оставались неизменными. А мебель и техника здесь были новыми. Мама старалась. В остальном она к нему не приставала, но кухней обеспечила в ультимативном порядке.

Он усадил Алису в кресло, а сам принялся сновать между холодильником и плитой. И через пятнадцать минут на столе стали возникать по очереди то тарелка с бутербродами, подогретыми в микроволновке, то большая яичница с беконом и сыром в сковороде, то печенье и две чашки – с кофе и чаем.

– Вообще, я готовить люблю, – зачем-то сказал он, расставляя приборы. – Иногда заносит. Но коронное блюдо все равно яичница.

– А я салаты хорошо режу, – сообщила Алиса. – Еще тарелка есть?

– Сейчас.

Завтракали весело. Шумно. Делили яичницу, раскладывали совместными усилиями по тарелкам. Боролись за права женщин, когда она пыталась отдать ему больший кусок – Илья лично боролся. Целовались, вручали друг другу салфетки. Хохотали с подгоревшего бекона. Потом он велел ей обуться. Завернул в свою куртку и потащил на балкон – пить чай. Только-только начинало светать. И дома окрашивались сизым цветом, как все вокруг. Холода и не чувствовали.

– А хочешь на небо? – вдруг спросил он, крепко обнимая ее за плечи.

– Хочу – недолго думая, отозвалась Алиса.

Чашка у нее была отобрана. Впрочем, она почти опустела.

– Потом еще заварим, а то греться захочешь, – болтал он, пока заносил посуду в комнату. Вернулся, перемахнул через перила балкона, став на лестницу и проговорил: – Давай руку.

– Сильно скользко? – спросила Алиса, протягивая ему ладонь.

– Есть немного, я буду держать.

И он держал ее. Когда поднимались и там, наверху -держал в своих руках, будто боялся и на минуту выпустить. Рассеянный свет из-за облаков только начал касаться крыш. И город казался нереальным в эту минуту. Но именно этой реальности он хотел – возле Альки на его крыше. И чтобы она смотрела на него так, как теперь.

– Как тебе жилище Карлсона? – усмехнулся Илья, целуя ее теплый нос.

– По-моему, он неплохо устроился, – весело фыркнула Алиса. – Здесь очень красиво.

– Когда я увидел эту крышу, квартира уже значения не имела.

Она опустила голову ему на плечо и глядела вокруг, понимая, отчего Илье здесь так нравится. Ей и самой нравилось. Быть здесь, смотреть на город, уже оживший звуками и движением, чувствовать тепло его рук, дававших покой среди суеты. Быть далеко от людей. Быть близко к небу. Быть.

Он прижал ее к себе чуть крепче, так, что она почувствовала, как напряглись его руки. И вдруг безошибочно, бог весть каким чутьем, чем-то, что было внутри нее, поняла, что происходит что-то самое важное в их жизни. Затаив дыхание, она вглядывалась вперед, в неведомую ей точку. И едва замечала, как большими хлопьями вдруг посыпался снег, чуть кружа в сизом воздухе. А потом услышала:

– Я люблю тебя, Алька.

Она резко подняла к нему лицо, чтобы видеть его глаза. Ее светились счастьем, словно сбылась самая заветная мечта. Губы приоткрылись и предательски подрагивали. А в горле пересохло, так что она не могла произнести ни слова. Много позже, когда совсем рассвело, и они спустились назад в квартиру, выпили еще чаю и разложили все-таки диван, потому что обоим очень хотелось спать после бессонной ночи, Илья, забравшись под одеяло вместе с Алисой, долго– долго смотрел на нее, не понимая, как можно столько смотреть. Его руки выводили узоры на ее теле под свободной футболкой, которую он ей вручил вместо ночной рубашки. Касались груди, ребер, живота, обрисовывали каждый изгиб, будто пальцы пытались запомнить ее такой, как сейчас. И эта неизбывная нежность между ними согревала обоих.

Когда она уже почти спала, он, не выпуская ее из своих рук и уткнувшись носом ей в волосы, негромко проговорил: -Оставайся у меня.

– Я и так у тебя, – сонно ответила Алиса, нашла ладонь Ильи и сплела свои пальцы с его.

– Не... совсем оставайся... я с твоей мамой поговорю, хорошо?

***

Мама звонила каждый день. Интересовалась, как дела, учеба, рассказывала о себе, делилась новостями. Однажды с обидой в голосе сообщила, что у Виталика появилась девушка.

– Здорово, мам, – радостно сказала Алиса.

– Да дальше некуда! – грустно и сердито ответила Любовь Михайловна. – Бабе Зое она не нравится, между прочим.

План по сведению детей был задуман именно мамой и бабой Зоей, когда Алиса только пошла в детский сад, а Виталик – в первый класс. Обе крайне тяжело переживали крушение собственных надежд.