Текст книги "Идти туда, где ты (СИ)"

Автор книги: Jk Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Зиму она пережила. Зима закончилась. Но этого она не знала тоже. И было то незнание благословением – потому что ей только предстояло снова вернуться в жизнь.

***

Месяц спустя

Март тянулся бесконечно. Изо дня в день. Изо дня в день. Без малейшего просвета и без малейшей передышки. Он оттягивал на себя время, а потом отпускал, и оно взлетало хищной птицей в небо, чтобы снова упасть. И начать ползти. Медленно-медленно набирая силы. Не давая вырваться из своих лап.

Работой завалили. Но это было даже хорошо. Работа позволяла ни о чем не думать. Были дни, наполненные цифрами. И были другие дни – редкие, но бывали. Когда он вспоминал себя, прежнего. До всего. И тогда начинал искать приключения – больше не вставляло. Ничего. Ни алкоголь, ни бабы. Почему-то, глядя на себя в зеркало, радовался тому, что совсем не похож на Илью. Будто бы это могло от всего уберечь, но в то же время понимал – уже не уберегло.

Несколько раз встречал Нину с Веником. Мышь выглядела успокоившейся и даже, пожалуй, счастливой. Громов тоже выиграл игру. Только непонятно, с кем он играл. Но, во всяком случае, Никите казалось, что игры из его собственной жизни ушли окончательно.

Больше ничего этого не будет.

Не будет и Макарова. Но об этом он предпочитал не думать.

Однажды в начале апреля звонил Евгений Степанович. Справиться, как дела. Будто бы про погоду спрашивал. Ник задавать вопросы так и не решился. К чему? Уехали и уехали. Макаров-старший никогда бы не бросил все на свете, это было не в его правилах. По официальной версии – в отпуск. Но отпуска́ не длятся месяцами.

Апрель пришел нежданный. Никита будто бы и забыл, что бывает апрель. Весь мир ограничивался февралем и мартом – а тут вдруг апрель.

Какое было число, он впоследствии так никогда и не помнил. Но тот день, проведенный будто в тумане, детали которого смылись из сознания, оказался решающим в его жизни.

Удивительный день, когда Логинов поверил в чудеса, но еще не успел понять, что случившееся – не чудо, а второй шанс. По справедливости должен же быть этот второй шанс.

Последнее, что отложилось в его голове отчетливо, это секретарша. Она вошла в кабинет и негромко, сдержанно, как делала это всегда, когда ничто не предвещало чего-то неприятного, проговорила:

– Никита Александрович, к вам пришли. Какая-то девушка, говорит, что по личному делу.

Логинов оторвался от бумаг и посмотрел на Таю. Улыбнулся и сказал:

– Я занят сейчас. Это очень срочно?

– Она уверяет, что да.

– Кто хоть? Кто-то из наших?

– Нет. Представилась как Алиса Куликовская.

И вот тут Логинов забыл, как дышать. Так и замер, глядя на Таю и не представляя, что сказать. Потому что вечность в нем оборвалась.

– Как представилась? – медленно произнес он, еле шевеля губами.

– Алиса Куликовская. Пригласить?

– Дда…

Тая выскользнула из кабинета, а Логинов не выдержал – встал. И напряженно вглядывался в проклятую прикрытую дверь.

– Здравствуй, – вошла Алиса в кабинет. Выглядела как обычно. Разве что челка появилась, прикрывавшая лоб из-под толстого кружевного берета. – Прости, что отвлекаю. Ты занят. Но мне нужно очень.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 Наши дни, Вроцлав, Польша

 Не с чистого листа

***

Солнце весело заглядывало в огромное, распахнутое настежь окно и грело шею. Довольно щурясь от тепла и свежего воздуха, Алиса расслабленно читала контракт, который ей прислали из «ArchSpace» для ознакомления и возможных правок. Российская фирма заказывала проектирование торгово-развлекательного центра. Что их принесло в Польшу – оставалось загадкой. Еще большей загадкой для Куликовской было – почему пан Скорупа, всегда самостоятельно решающий кого поставить во главе того или иного проекта, обратился именно к ней. В компании и своих специалистов более чем достаточно, а этот заказ, судя по предварительному разговору, будет значительным, включающим полное сопровождение и авторский надзор. Если только заботливый поляк не решил доставить ей радость общения с соотечественниками. Снова.

Сомнительность такой радости с лихвой окупалась суммой контракта, потому, просмотрев основные пункты стандартного документа, который видела уже не в первый раз за несколько лет сотрудничества с «ArchSpace», Алиса отложила его в сторону и явилась на кухню, где сосредоточенно жевали свой завтрак Никита и Сонька.

Соня, помимо сосредоточенности в поглощении пищи, была еще погружена в свой киндл – подарок Никиты на прошлый день рождения. Игрушка еще не успела стать ненужной, и девочка увлеченно ее использовала, закачивая на устройство все подряд.

Логинов, в отличие от ребенка, был занят только едой. Подняв глаза на Алису, он улыбнулся и сдержанно спросил:

– Чаю будешь? Еще не остыл.

– Буду. Что есть кроме чая? – спросила Алиса, подходя к столу.

– На завтрак овсянка и оладьи. До ужина Лена отпросилась. Я отпустил – все равно дома никто не обедает.

Алиса кивнула, погремела кастрюлей и присела за стол.

– А мне новый контракт прислали. Возьмусь, наверное. Ничего другого в ближайшее время не придвидится.

– Разумеется, возьмешься, – проговорил Никита, не отвлекаясь от еды. – Даже если бы тебе прислали предложение строить сарай – ты бы взялась. Потому что мама у нас очень трудолюбивая, да, Сонь?

Светлый кудрявый хвост подпрыгнул, а любознательный серый взгляд метнулся от отца к матери. Потом по Сонькиному лицу расползлась улыбка. И девочка со знанием дела и легким акцентом ответила:

– А у нас на редкость работоспособная семья.

– О как! – хохотнул Логинов, подняв палец кверху. – Слыхала, Алис?

– Ну вот чего вы? – надув губы, деланно обиделась Алиса. – Что мне дома-то делать?

– Действительно нечего, – теперь ей показалось, что вместе со словами из него брызжет яд. Это он временами практиковал. Не так чтобы часто, но случалось. Воспитывал, пусть и таким странным методом.

Их молчаливая война длилась уже давно. Логинов хотел еще одного ребенка. Причем Алисе иногда приходило в голову, что именно для того, чтобы запереть ее дома. Вместе с тем теперь уже об этом почти никогда не упоминалось вслух. Он отстал, причем практически по всем статьям, хотя это и не умаляло степени его ядовитости.

Некоторое время Никита смотрел на свою чашку, а потом, видимо, решившись на запрещенный прием, сменил тему на еще более болезненную:

– Кстати, с Испанией я все решил окончательно. Софью ждут пятнадцатого июля. Можно начинать думать, что брать с собой.

Сонька хлопнула в ладоши и едва не уронила и ложку, и киндл. Полтора месяца в языковом лагере тоже было ее мечтой. Уж что-что, а откупаться с шиком Логинов умел. Главное не упоминалось – Алиса полтора месяца летом будет лишена общения с дочерью.

– Придумается, еще время есть, – подмигнула она Соне, пропустив очередной намек мужа на ее легкомысленность. – Что мне только с твоими Ахатинскими делать?

Так Алиса в шутку звала двух улиток, которыми увлеченно занималась дочь. Несколько месяцев назад третья погибла при невыясненных обстоятельствах, после чего Соня категорически запретила кому-либо не только кормить их, но даже менять воду или мыть аквариум.

– Не вздумай их трогать! – воскликнула дочь. – Если их не кормить – впадут себе в спячку и продрыхнут до моего возвращения!

– Господи, откуда только такие познания? – поморщился Логинов.

– Из интернета, – сообщила Сонька.

– Можем попросить Лену включать им колыбельные, – развеселилась Алиса и посмотрела на Никиту. – А может, и сами в Испанию. В отпуск, а?

– И новый контракт побоку? – деланно изумился тот.

– Аллилуйя интернету!

– Ну да, конечно. Там ты тоже будешь сутками торчать за ноутбуком. Спасибо, на это я и здесь полюбоваться могу, – мрачно сообщил он, встал из-за стола, бросил салфетку и отправил тарелку в мойку. – Буду сегодня поздно. К ужину ждать не стоит.

– А когда ты был не поздно? – сдавшись, вздохнула Алиса.

– Ну меня же здесь все равно не особенно ждут, – пожал он плечами, развернулся и покинул помещение.

Десятью минутами позднее хлопнула входная дверь. Логинов вышел на улицу и перевел дыхание.

Так было не всегда. Когда-то она в нем нуждалась. И когда-то старалась создать хоть видимость того, что он что-то для нее значит. Что есть между ними нечто большее, чем благодарность. Кажется, это было в прошлой жизни. И в итоге вытеснилось учебой, работой, ребенком. Смешно. Если бы не Сонька, никакого брака вообще не случилось бы. Но именно Сонька каждый день отнимала у него Алису.

В горе у них получилось. В радости – совсем никак.

Но двенадцать лет жизни не выбросишь, даже если почти ничего уже не осталось.

Нет, он любил ее. Они могли быть очень счастливы вместе, если бы только его любовь могла хоть что-нибудь изменить. Стоило отдать Алисе должное. Из нее вышла хорошая жена, которая и в постели оставалась именно женой, не любовницей. В каждом ее жесте, каждом движении, каждом поцелуе он неизменно чувствовал готовность, благодарность и… неизбежность совершаемого. Дурацкое слово, не передающее в полной мере того, что он ощущал. Она не любила. Была страстной, нежной, любопытной, увлеченной. Но ни минуты его не любила. Лишь поддерживала в том, чего он хотел и к чему стремился. В конце концов, ей тоже нужен секс. И едва ли она склонна идти за ним куда-то из дома.

Если бы он мог забыть, с чего все началось, забыл бы с большой охотой. Чтобы все было с чистого листа. Чтобы без прошлого. Чтобы хотя бы не знать, как выглядит его жена, когда она по-настоящему счастлива.

Но и это тоже невозможно.

Память услужливо стирала тот день, когда Алиса пришла к нему – он не помнил ее лица, не помнил, что чувствовал, что она говорила. Только отрывками.

Ее у двери в большом берете.

Как двигались ее губы, когда она произносила какие-то слова.

Себя, когда разбил стакан, не удержав его в дрожащей руке.

И собственный вскрик: «Живая!»

Он был отчаянно влюблен тогда. Сильнее, чем когда бы то ни было в жизни. И все, что было потом – росло снежным комом на тот далекий день.

Иногда Логинов спрашивал себя: пришла бы она к нему, если бы не необходимость. И думал, что, скорее всего, Алиса и не вспомнила бы о нем. Но ей действительно нужна была помощь.

Когда первые объяснения стихли, а его изодранные нервы постепенно стали настраиваться на нормальное функционирование, он, наконец, понял, что она от него хочет. И это вызвало дурацкую умильную улыбку на лице:

«Польша? Почему Польша? У тебя же мать здесь, Алис».

«Мамы больше нет, – совсем бесцветно ответила она. – Здесь никого больше нет».

«Как нет?! – встрепенулся Логинов, пытаясь поймать ее взгляд – не должно быть в этот день горя.  – Когда это… когда?»

«У нее давно сердце было… – она посмотрела на Никиту, пытаясь объяснить то, что не могла сказать словами. – А пока я в больнице… Она так и не узнала, что я рюкзак под своим сиденьем забыла спросонок. Ей и сообщили».

«Черт… прости…»

Он замолчал. Молчал долго. Смотрел на Алису и никак не мог понять, что делать дальше. Вместо всего важного, о чем она просила, в голове навязчиво вертелась странная, пугающая и такая манящая мысль, что теперь она у него, что только он знает, что это может быть началом уже их – общего, на двоих. Нет, еще не строил планов. Боялся. Но для чего-то же она выжила. Для чего-то пришла к нему.

Тая принесла чаю и бутерброды. Потом он уговорил Алису перекусить, будто оттягивал время. И глядя, как она ест, раз за разом прокручивал все рассказанное ею. Почему он так просто поверил, когда узнал о ее гибели? Почему не начал проверять? Почему не удостоверился?

Логинов привык все держать под контролем. Но тогда был… убит.

А теперь она пришла сюда, живая, здоровая и пила чай в его кабинете.

Он невольно протянул руку и прикоснулся к ее лбу, приподнимая челку. Алиса отстранилась и вымученно посмотрела на него.

«Я просто… просто… удостовериться хотел, что ты настоящая… Дотронуться… – проговорил он, мучительно подбирая слова. – Так вообще бывает?»

«Бывает… – она отвела глаза. – Я головой сильно ударилась, в себя не приходила долго, потом…  Напутали».

«Твари… – пробормотал Логинов. – Ладно. С этим ясно… Еще раз объясни для непонятливых… Зачем тебе в Польшу? Что ты там делать собралась? Чем Питер устраивать перестал?»

«Не знаю… – пожала она плечами и надолго замолчала. Никита тоже молчал, глядя на нее. – Не знаю, как объяснить. Хочется начать сначала. Здесь… здесь не за что зацепиться. Хожу по квартире – вокруг мамины вещи, а моего будто и нет ничего. Не могу там долго быть, прихожу только ночевать. Баба Зоя, это соседка, как видит меня – сразу в слезы. Так и хоронит меня каждый день. Это дурацкий, но шанс всё изменить, совсем всё. А в Польшу я всегда хотела. Как думаешь, мечты должны сбываться? – горько усмехнулась Алиса. – Может, найду кого из родственников. У меня несколько бумаг от отца осталось. Попробовать хотя бы…»

Пока она говорила, в его голове начала расти надстройка. Которая со звуком Алисиного голоса крепла и развивалась – пускала новые ответвления и росла дальше. Можно вывезти ее за границу. Можно позволить ей там жить. Можно дать ей то, что она просит. И тогда никто никогда ничего не узнает про них. Какова вероятность, что отец не сболтнет никому из ближнего круга? Если оговорить, то не сболтнет. Среди прочих достоинств Логинова-старшего была еще и понятливость. И даже если у него ничего не получится, у Алисы появится шанс на нормальную жизнь. Разве не виноват перед ней так же, а может, и в бо́льшей степени? Ведь сам позволил всему случиться, не уберег.

Никита внимательно посмотрел на Алису и медленно проговорил:

«Мечты должны сбываться – хоть для разнообразия. Ладно, убедила… Я свяжусь с отцом. Сильно быстро не обещаю – сама понимаешь. Да и поляки – народ скрупулёзный. Но карту оформим. ВУЗ выберешь, какой захочешь. Все будет хорошо».

Она слабо улыбнулась, вспомнив, как всегда говорила об этом маме.

«Ну да… хорошо…»

В сущности, он не мог сказать, что было плохо. Все вышло действительно хорошо. Сначала Алиса уехала сама, едва получив документы. Вопреки всем ожиданиям, в том числе, видимо, и собственным, выбрала не экономический, а Вроцлавскую политехнику. Продолжала учить польский. Жила в квартире, которую он для нее нашел. И искала свою семью. Если в Питере ей не за что было зацепиться, то здесь цеплялась за все подряд.

Первое время Логинов мотался к ней часто. Едва ли не по два раза в месяц. К рождению Соньки остался насовсем. Понимал, что эти мотания туда-сюда ничего не решат. И понимал, что у нее просто нет выбора – она была слишком многим ему обязана. И благодарна. Он просто остался, сообщив, что будет жить с ней. И она приняла это.

Вопрос с работой решился к ноябрю. И снова спасибо Логинову-старшему, не задававшему вопросы, а делавшему то, что нужно сыну с выражением лица «от**бись». Правда, давая ему наводку на «Metprom Polska», представительство крупного российского металлургического завода во Вроцлаве, не поленился, высказался:

«В Поляндии твоей я тебе помогать и захочу – не особо смогу. Дальше сам. Сам».

«Главное сделал, – усмехнулся тогда Никита. – Спасибо».

«Да не за что. Мне еще сеструху твою на ноги ставить. Так, может, хоть она при мне на старости останется».

«Тут уж как воспитаешь», – хмыкнул сын.

«Привет художнице твоей. На свадьбу-то позови!»

Но на свадьбу звать никого не пришлось. Они расписались в польском консульстве в Познани. Буднично и обыкновенно.

Алиса была спокойной и казалась счастливой. И еще она была красивой. Безумно красивой. Даже в последний триместр беременности.

Честно все это по отношению к ней? Едва ли. Никита отдавал себе отчет в том, что воспользовался ситуацией. Алисе Куликовской нечего было предложить ему, кроме себя самой. И она знала, что он ее любит.

Он признался почти сразу. Еще когда она только собиралась улетать из Питера. Просто сказал ей: «Подумай. Я ведь не тороплю». И понимал, что этими словами отрезал ей все пути к отступлению. Но успокаивал себя тем, что, возможно, однажды она сможет ответить ему взаимностью.

Они оба ошиблись. Он – в том, что можно кого-то влюбить в себя, если этого хочется. Она – в том, что на благодарности можно строить жизнь.

Каждый расплачивался по-своему. Хотя их брак едва ли можно было назвать невыносимым. Потому что бесконечно старались оба.

Но, в конце концов, люди устают стараться, когда не получают ожидаемого.

У нее за плечами оказался политех, найденные родственники – седьмая вода на киселе – и несколько успешных проектов.

У него – жизнь в чужой стране, скучная, но хорошо оплачиваемая работа и бесконечные попытки что-то изменить.

День с самого утра впечатлял. Алисин контракт тон задал сомнительный. Контракт – это почти наверняка командировка. И даже не одна. Это ее бесконечное отсутствие. Это горящие глаза тогда, когда ему нужно, чтобы она смотрела на него, а не в монитор ноутбука. Это ее самореализация, которая затмевает все остальное. Наверное, кроме Сони.

Но вместе с тем Логинов понимал, что она подпишет, а он отпустит. Как это было уже много раз. Так значит так. Смирился давно.

Продолжение случилось в офисе – какой-то путаницей в отделе сбыта, которую пришлось срочно распутывать. Сбыт его не интересовал. Никита любил сложные задачки. Но отгребали все – в основном от него. За двенадцать лет он представительство и возглавил. Логиновы всегда добивались большего – даже тогда, когда оно того не стоило.

А завершился этот гребанный день, в конце концов, у Диты. С работы они уезжали вместе. Разными машинами, но к ней. Она была моложе его на десять лет и появилась в финансовом отделе только несколько месяцев назад. Много времени не понадобилось, чтобы щелкнуть этот орешек. Орешек оказался податливым, на все согласным и очень горячим в постели.

Она изгибалась от его поцелуев, как кошка. И едва не мурлыкала от удовольствия. Ему нужны были эти эмоции. Теперь – особенно. Это их он искал, любя только собственную жену.

До постели они не дошли. Если уж день обломов, то обломов по полной программе.

В пиджаке зазвонил телефон. Логинов с фырканьем отстранился и стал рыться в карманах. Дита продолжала обнимать его за шею и с придыханием шептать на ухо:

– Даже здесь не полностью мой.

– Я нигде не полностью твой, – ответил он по-русски и уставился на неизвестный номер, отображавшийся на экране. Принял вызов, чувствуя, как Дита нахально прикусывает мочку его свободного уха, и громко рыкнув: – Алло!

А услышал в ответ нежданное и знакомое:

– Никит, привет. Это Макаров.

***

Наши дни, Санкт-Петербург, Россия – Вроцлав, Польша

– В Северной столице восемь часов. Градусник показывает 16 градусов выше нуля. А сейчас в эфире Бах. Просто Бах. Токатта и фуга в рок-обработке. Всем доброго и бодрого утра! – жизнерадостно вещал женский голос из радио, которое неизменно включалось на кухне, когда Василиса Сергеевна готовила завтрак.

Домработница была вынужденным слушателем, хотя и включала по своему почину – чтобы работодатель не проспал подъем. Так они условились однажды, потому что тот был большим любителем сидеть допоздна и вскакивать в последний момент. Громко болтавшее радио немного дисциплинировало.

На плите весело шипел бекон, когда она услышала, как хозяин выполз из своей комнаты и протопал в ванную, откуда вскоре донесся шум воды. К завтраку он вышел секунда в секунду к тому моменту, как Василиса Сергеевна ставила на стол тарелки с салатом и яичницей. Уже был одет в дорогу. И далеко не юной домработнице оставалось только вздыхать: есть хоть что-нибудь, что ему бы не шло? Сейчас это был горчичный тонкий свитер и темные джинсы из категории «и в хвост, и в гриву». В смысле любимые. Влажные после душа волосы, подсыхая, уже начинали падать на лоб, наплевав на то, что только что их обладатель зачесывал назад. А вот растительность на лице по-прежнему далека от надлежащего вида – он брился только тогда, когда борода начинала мешать. И это случалось не очень часто.

Очки в темной оправе находились там, где им положено быть – на носу. Но даже несмотря на свой вполне собранный вид, выглядел работодатель несколько более сонным, чем мог бы, если бы лег спать вовремя вместо того, чтобы до ночи работать.

– Доброе утро, Васенька, – мученически проговорил он, усаживаясь за стол и устраивая рядом свой лэптоп, сдвинув тарелки в сторону.

– А оно доброе? – прекрасно зная, что может позволить себе такой тон, поинтересовалась домработница.

– Подумайте сами! У вас впереди десять дней отдыха от меня! Чемодан-то собран?

– То есть то, что я буду скучать по вам, Илья Евгеньевич, – в расчет не принимается, – фыркнула Василиса Сергеевна, водружая перед ним стакан морковного фрэша, и демонстративно вздохнула: чемодан, естественно, был собран. При всей кажущейся фамильярности она всегда безукоризненно выполняла свою работу и его поручения.

Макаров широко улыбнулся, мужественно выпил фрэш и, наконец, взялся за яичницу.

– А где Францевич? – спросил он, отковырнув кусок бекона. – Сытый, что ли?

– Вероятно, продолжает свои наблюдения за бабочками.

Любимым местом кота в летний период были огромные плетеные качели, кажется, для него и поставленные у небольшой террасы, с апгрейдом в виде мехового пледа. Откуда он мог часами наблюдать за всем летающим и движущимся мимо него.

– Стареет, – констатировал Илья Евгеньевич. – Может быть, мне его родителям все же завезти? Чего вы будете только ради кота приезжать?

– Не уверена, что Валентина Павловна будет в восторге.

– Переживет. Это всего десять дней.

– А Францевич?

– Ну да… Старая взаимная любовь, – пробормотал Макаров, уставившись в монитор. Но видно было, что мысли его где-то далеко. Он иногда глядел на предметы, но будто бы сквозь них. И зависал на какое-то время. Потом вернулся в свое физическое тело, и взгляд стал обыкновенным, как всегда. – Значит, оставляем кота в родных пенатах?

Домработница удовлетворенно кивнула – не объяснять же хозяину, что без ежедневных приездов в его небольшой коттедж на окраине города она просто не будет знать, чем заняться. Илья и Францевич слишком давно и слишком прочно вошли в ее жизнь и стали ее частью. Убрав со стола пустую посуду, Василиса Сергеевна сунула все в посудомойку и ретировалась из кухни.

Кофе Макаров дома себе всегда сам варил – был у него такой пунктик. Процесс нравился. Потом долго и обстоятельно его пил, дочитывая присланные вчера вечером бумаги с разрешением городских властей на застройку с условием укрепления грунта на выбранном участке земли – близлежащие дома были в аварийном состоянии. Решалась обоюдоострая проблема. У Макарова – возможность возведения ТРЦ. У города – необходимость что-то с этой херотенью делать.

Потом Илья отзвонился Юре Тё с феерическим: «Можешь меня урыть, но я подписал».

На что услышал в ответ: «Поздравляю! А нам опять бабло ищи! Это их головняк, не наш!»

«Жадность фраера сгубила! Все, вернусь – поговорим!» – хохотнул Макаров и отключился.

Одним вопросом меньше.

Второй находился в процессе решения. Собственно, затем и ехал в эту командировку.

История была длинная и запутанная. Два месяца назад ездил в Москву. Там попалось причудливое здание, напоминавшее своей формой корабль. Оказалось гостиницей. Впечатлило, понравилось. Да что там… Сутками потом вспоминал. Когда в «МакГрупп» одобрили его проект для «Sky Tower», потребовал связаться с администрацией гостиницы и узнать, кто застройщик.

Выяснилось, что поляки. Неведомое предприятие «ArchSpace» с паном Лешеком Скорупой во главе. Связавшись с ними, Илья Евгеньевич начал с главного: подайте мне того, кто делал этот корабль на блюдечке с голубой каёмочкой, и проект ваш! Полностью, под ключ, до последней плитки на полу. Макаров не мелочился.

Естественно, они согласились. У них других вариантов не было. Конечно, следовало еще утрясти ряд деталей – расценки, неустойки и прочую ерунду. А потом подписать контракт. И вместо того, чтобы отправить туда юриста для начала, Илья Евгеньевич решил ехать сам. Спонтанное решение, однако он всегда был склонен к импульсивным поступкам.

Допив свой кофе и чуток пошуршав по дому, скидывая в сумку последние мелочи, вызвал такси.

А уже потом, отправившись в увлекательное путешествие в Пулково, позвонил отцу.

– Привет! – выдал Евгений Степанович совсем недобро.

– Ну короче, я уехал, – невозмутимо сообщил Илья. – После двух самолет.

– И почему нужно было обязательно самому…

– Потому что нужно. Десять дней балду погоняю. Жалко, что ли?

– Знаю я, как ты балду гонять будешь, – с нотками одобрения в голосе сказал отец. – Вот если б ты в отпуск собрался – я б слова тебе не сказал. После всего, что ты сделал для холдинга. Но нахрена тебе эта Польша! Замов куча. А мне ты нужен – немцы наседают.

– Ну вот пусть замы с немцами твоими и разбираются, – отмахнулся Илья. – Все давно решено, кто чем занимается. Что ты опять начинаешь? Меня интересует только «Sky Tower» и ничего больше.

«Sky Tower» было его детищем. Когда десять лет назад Макаров-младший переступил порог офиса «МакГрупп», то сделал это с единственным условием: он будет сам решать, за что браться. Примерно за месяц сориентировался. Проект строительства сети торгово-развлекательных центров загнулся почти в зачатке. В него Илья и вцепился. Макаров-старший только вздохнул, но разрешил – с некоторых пор сыну стало многое позволяться.

И за эти десять лет дочернее предприятие холдинга мало того, что раздулось до неимоверных масштабов, понаставив вполне себе успешных ТРЦ по стране, так еще и вошло в приоритеты компании Макарова-старшего, заняв внушительный сегмент среди других важных направлений его деятельности. Если бы Илья не ушел туда с головой, выжимая все возможное из себя и окружающих – давно бы ничего не было. Закрыли бы.

– Да не начинаю я! – возникла сердитая пауза. – Точно на десять дней?

– Это с запасом на прогулки по музеям.

– Ты в курсе, что Никита где-то там обитает?

И снова зависли. Илья молчал. Смотрел, как за окошком машины мелькают дома и прохожие. Потом быстро проговорил:

– В курсе. Я связывался с дядь Сашей. Он мне его номер нынешний дал.

– Ну вот и правильно! Может, обратно его притащишь? Вот что он в той Польше забыл?

– Вам с мамой лишь бы кого-то куда-то тащить. Если получится, встречусь.

– Детей заведешь – поймешь, – проворчал Макаров-старший. – Ладно, матери позвони, как доберешься.

– Обязательно. Бывай, – буркнул Илья и отключился.

Разговоры о семье звучали все чаще. Временами это напрягало, но он сдерживал себя, чтобы не ответить.

Другое дело Логинов. Двенадцать лет – срок немалый. Двенадцать лет, за которые они ни дня не общались. И казалось, что это навсегда. Жизнь развела, так бывает. После их «разрыва» Макаров два года прожил в Германии. А когда вернулся, Никиты и след давно простыл где-то в Польше. Уж от кого, от кого, а от брата такого фортеля никто не ожидал – разом изменить все и свалить заграницу. Логинов-старший периодически выдавал информацию о том, что сын давно и счастливо женат. Макаров подробностей не узнавал. Бередить было страшно.

А сейчас, выходит, разбередил. Где-то в глубине души понимал, что едет сам не только и не столько из-за проекта, сколько чтобы попытаться повидать Никиту. Если тот захочет. Черт его знает почему, но ему казалось, что за столько лет хоть раз попробовать можно. Наверное, начинал входить в возраст, когда родственные связи начинают казаться важными. А может быть, просто в узел скрутило знакомое чувство, что он ищет утраченное. И, возможно, это и было наиболее правильным.

Сейчас он, конечно, в какой-то степени рисковал. Но только собственными надеждами. Черт его знает, кому все это нужно.

Во время перелета надеялся доспать то, что не доспал ночью. Что-то тревожило. Бессонница была его частым спутником, но чтобы так, как в эти сутки… В нем беспрестанно что-то ворочалось. И только когда сел в самолет, понял, что именно.

Воспоминание.

И нежное, и разъедающее душу воспоминание.

Девочка по имени Алиса когда-то бредила Польшей. Мальчик по имени Илья когда-то обещал ее туда свозить. Смешно. Страшно.

Он до мельчайших деталей помнил тот день, хотя никогда не позволял себе вспоминать. Наверное, нетронутые и неоскверненные, воспоминания оттого и сохранились так ярко, что не были тронуты и осквернены.

Алька учила польский. Сидела на кровати с ногами в наушниках, повторяя с самым серьезным видом какие-то простые короткие фразы. И бесконечно мешала ему – он тогда в очередной раз пытался зубрить свой любимый предмет – Христиановсковедение. Понимая при этом, что никакого проку от этой зубрежки не будет. Он бросил свои конспекты. Пересел к ней. Обнял ее всю – кольцом рук и ног – сдвинул в сторону наушник на ее голове и прошептал на ухо:

«Совесть-то имей! Ты слишком сексуально пшекаешь!»

«Я тебе мешаю?» – запоздало вскинулась Алиса.

«Неа, – решительно солгал Илья. – У тебя как дело движется?»

«Учитель говорит – успехи есть».

«Кофе где-нибудь в Варшаве мне заказать сможешь?» – хохотнул Илья, пощекотав ей шею.

Алиса кивнула, довольно потянувшись к нему. Макаров медленно, глубоко, мучительно нежно целовал ее, постепенно опуская ладонь от худенького плеча к груди и находя сосок сквозь ткань футболки. Потом на мгновение оторвался и тихо сказал:

«Значит, когда-нибудь поедем».

«Сначала в Иркутскую область, – хохотнула она и, высвободившись из его объятий, потопала в сторону кухни, – а пока… у меня польский, а у тебя Францевич».

С кресла раздалось радостное мяуканье.

Почему сейчас вспоминалось столь отчетливо? Почему теперь пришло?

В свои восемнадцать лет она мечтала. Когда мечтать, как не в восемнадцать лет? Не сбылось и уже никогда не сбудется.

И он сам – сам – исколесив половину Европы, в Польшу едет впервые. Тоже еще заграница… Хотя во Вроцлаве, говорят, красиво.

А еще во Вроцлаве была хорошая погода. Тепло, но не жарко. Солнечно и ярко. Потрясающий день, который он должен был увидеть спустя двенадцать лет после того, как обещал показать этот день Алисе.

Летел с пересадкой в Варшаве. По дороге успел выглушить немереное количество кофе и воображал, как ворчит Васенька относительно его сомнительной пользы и несоизмеримости вреда сердцу. В наушниках преспокойно мурлыкал Гребенщиков. Все это казалось передышкой перед погружением. И оттого еще сильнее сковывала напряженность.

У здания Вроцлавского аэропорта Илью Евгеньевича встречал человек от пана Скорупы. То ли шофер, то ли переводчик. Потому что по-русски говорил бегло, а водил как лихач. Он-то и довез его до гостиницы. И со словами «Завтра к десяти за вами приедут, пан Макаров» ретировался.

Только оказавшись в своем номере, Илья наконец выдохнул. Достал телефон и позвонил Логинову. Ощущая, как гудки тянутся сквозь целую жизнь. И ощущая собственное сердце, стучавшее где-то в ушах. Наверное, Васька права.