Текст книги "Днепр могучий"
Автор книги: Иван Сотников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)
Погасив свет, Андрей распахнул окно хаты. Повеяло ночной прохладой. Призрачные сполохи редких ракет расцвечивали небо. Привычно стучал пулемет, ухали пушки. Фашистские ночные бомбардировщики бомбили Киев. На далеком мутно-розовом небе беззвучно вспыхивали звезды зенитных разрывов. Он вспомнил, вот так же стоял у окна своей квартиры. Жена говорила: «Изверги, что они делают!» Он вдруг подумал о ней с такой нежностью, что все затуманилось и пропало. Будто она тут, рядом, и он гладит ее тонкую трепетную руку. Милая, хорошая моя!
О ВЫСОКОМ И НИЗКОМ
1
Еще час назад все выглядело иначе. Низкое солнце не было столь багрово зловещим. Чистый горизонт не кровянился, а радовал золотистыми отблесками. Даже голые деревья, сучья которых теперь посечены осколками, не бередили душу. И этой грозной канонады тоже не было. Да и лица бойцов казались совсем иными: было в них что-то мягкое, доброе, теперь же – Щербинин видел ясно – их лица будто высечены из камня. В глазах решимость и ожесточение, готовность ко всему, чего не миновать.
Немецкая контратака была похожа на десятки других и не похожа ни на одну из них. Была она до дикости исступленной, и все же безрезультатной. Горели и взрывались черные туши танков, редели цепи эсэсовцев, а успеха не было. Однако и беспредельная стойкость не беспредельна: немцы сжевали оборону слева от Щербинина, и в узкую брешь хлынула лавина их танков. Значит, прорыв!
Случилось, что полк Щербинина получил сегодня задачу выдвинуться на рубеж у станции Тетерев. Батальон Черезова ушел туда с утра, а Жаров много позже, и его батальон могут настигнуть прорвавшиеся танки. Трудно ему придется! А тут сиди и жди у моря погоды. Щербинин даже плюнул с досады.
Третий батальон Капустина, последним сдавший свои позиции, собран в лесу. Дали б сейчас машины, да на Тетерев!
Наконец все выяснилось: Капустин временно оставался на месте, а Щербинину предписывалось догонять свои батальоны. Выслушав приказ, Капустин помрачнел и, отойдя в сторону, зачертыхался. Сейчас же начнут бросать в контратаку за контратакой, пока не опустошат роты. Нет ничего хуже временного подчинения!
Щербинин возмутился. Как смел Капустин так реагировать на приказ?
– Капитан Капустин!
– Я слушаю вас, – мгновенно повернулся тот и шагнул к майору.
– Что это значит? – нахмурился Щербинин.
– Виноват, товарищ майор. Но очень не хочется идти в чужое подчинение. Начнут бросать как попало…
– Как же вы учите подчиненных? – наступал Щербинин. – Да вас самих надо учить выполнять приказы.
– Виноват, – попятился офицер, все еще не сознавая, однако, своей вины.
– Смотрите, Капустин! Не под силу батальон – просите роту. Впрочем, услышу такое еще – и взвода не доверю, а рядовым в строй пошлю. Слышите?
– Я старый солдат, товарищ майор, – разобиделся комбат.
Майор наскоро собрал солдат и офицеров, разъяснил им задачу. А когда машина тронулась, Щербинин опять вспомнил Капустина и долго не мог остыть. Нет, надо научить его выполнять приказы. Жаров бы не стал ныть. И Черезов не расплакался бы. А этот…
Машина неслась по гладкому проселку. Из-за леса справа доносился гул недалекого боя. Опасаясь наскочить на немецкие танки, майор озабоченно посматривал по сторонам сквозь стекла кабины. У развилки дорог шофер сбавил скорость, словно гадая, куда ехать – в гору к лесу или влево.
– Прямо в гору! – не задумываясь решил Щербинин.
Но за лесом послышались орудийные выстрелы.
– Фу, черт, кажись, нельзя, – придержал он шофера за рукав, – давай в объезд.
Огибая лес слева, машина сделала добрый круг. Зато выстрелы теперь слышались совсем в стороне Наконец Щербинин выбрался на дорогу, по которой должен был двигаться Жаров. Но сзади неожиданно появились немецкие танки. Щербинин рванул ворот гимнастерки. «Жми!» – приказал он водителю. Шофер прибавил газу. Невысокий лес стоял стеной по обеим сторонам грейдера. «Случись на пути фашистские танки – деваться некуда», – удрученно подумал майор. Но только подумал, как так и вышло. Однако сначала показался боец с флажком. Он взмахнул им несколько раз снизу вверх. «Жаров!» – догадался Щербинин по сигналу. Это означало – «Кто двигается?» Один из разведчиков вытянул в сторону руки с флажками. Ответный сигнал был понят молниеносно. «Стой!» – последовал новый сигнал с дороги. Как «стой», если нужно лететь вперед? «Да ведь они минировали дорогу!» – блеснула догадка. В эту минуту раздался залп с танков, замаскированных на опушке леса. Снаряды разорвались неподалеку. В двух километрах сзади надвигались еще танки. Куда деваться? Острый взгляд сибиряка-таежника уже инстинктивно рыскал по сторонам.
– Вперед! – крикнул он шоферу.
– Там же немцы!..
– Вперед! – скрипнул майор зубами.
2
У Жарова, не сводившего глаз с грейдера, перехватило дух. С ума сошел! Сейчас же налетит на мину! Или немецкие танки, что притаились за деревьями, разнесут его в упор. Сигналить – «Стой!» Еще и еще сигналить! Все тщетно. Флажки в руках Зубца бессильны остановить машину. Пути назад у нее нет, так как вдогонку мчатся эсэсовские танки. Выход, казалось, один – скрыться в лесу. А Щербинин явно несся на мины. Андрей в отчаянии перевел взгляд на немецкие танки. Но грохнул разрыв, и на месте, где только что была машина, лишь столб огня и дыма. Все кончено. От этой мысли у него похолодело в груди. Но вдруг глаза Жарова совсем округлились: над лесом взвилась дымовая ракета. Сигнал бати! Сильно-сильно заколотилось сердце. Он еще не знал, как и что случилось. Но понял: жив Щербинин, жив! Как тут же выяснилось, машина его юркнула по проселку в лес и оказалась вне опасности.
Однако опасность теперь в другом. На заставу мчатся фашистские танки. Сколько их? Один… два… пять… восемь… Тучи взвихренной пыли скрывают остальных.
Предусмотрительность Жарова была не напрасной. Едва он вышел на этот грейдер, как сзади началась канонада. Тогда он на ходу перестроил колонну. Обозы вытянул в голову колонны, усилил охранение, особенно тыльную заставу. Румянцев, прикрывавший колонну, получил тогда артбатарею, взвод саперов, взвод полковой разведки Пашина. Березин с Юровым ушли на Тетерев, Андрей же остался с заставой.
– Не повезло! – вздохнул ефрейтор Сахнов, сдвигая на лоб шапку. – Сейчас они дадут нам жару.
Бойцы не сводили глаз с мчавшихся на них танков, до которых было, однако, еще далеко. Все вокруг притихло и замерло в тревожном ожидании.
– Почему не повезло? – с досадой спросил комбат, не оборачиваясь к ефрейтору.
– Как же, товарищ капитан, другие уж на месте – ни тебе танков, ни огня, а ты вот сиди – сдерживай такую махину.
– Выходит, опасности другим, а нам бы потише, поспокойнее. Так, что ли? – поддел Сахнова Пашин.
– Зачем так, просто говорю, не повезло.
– А я так думаю, – не отрываясь от бинокля, сказал комбат, – если человек там, где нужно, значит, ему повезло.
– Так-то оно так, товарищ капитан, – нехотя согласился Сахнов, – а все лучше, когда не под огнем. Мы же все люди-человеки…
– А по мне лучше, где нужнее ты.
До танков еще с километр. Замедлив ход, они сошли на обочину и стали продвигаться вдоль опушки.
– Вот бы где заминировать, – бросил Жаров Валею Шакирову.
По сигналу заговорили орудия. Тут же откликнулись и немецкие танки. На глазах Андрея разнесло пушку приданной батареи. Затем задымила одна из «пантер». Другие стали растекаться в стороны.
Щербинин пробился благополучно. Не успел он осмотреть позицию заставы, как над лесом закружил советский разведчик. Чего он кружит? Гадать пришлось недолго. Спикировав на дорогу, самолет сбросил вымпел. Ах, вот что! Немецкие танки обходят справа. Минут через сорок они будут на линии заставы. «Что ж, пока держаться. Отход вот на этот рубеж, – указал майор комбату. – Затем на этот. А там ко мне в резерв».
Проводив Щербинина, Жаров отбил вторую атаку. Немцы поплатились еще одним танком. Начала продвигаться вражеская пехота, подброшенная на автомашинах. Как лучше оторваться? Дымы? Ну конечно. Густой слой дымовой завесы окутал все пространство между немецкими танками и заставой. Теперь в путь!
На следующем рубеже немецкие танки опередили заставу. Сил у Жарова мало. Позиция невыгодна. Задержись – немцы выйдут в тыл и отрежут. Выход один – оттеснить танки, вырваться из этой ловушки. Прикрывшись дымами с дороги, по которой двигались танки эсэсовцев, Жаров весь огонь направил на машины с фланга. Потеряв еще танк, эсэсовцы свернули в рощу. Пора! Теперь прямой путь – на станцию.
3
Наскоро подготовив оборону, Щербинин подсчитал свои ресурсы. Не богато, очень не богато. Фланги открыты. Снарядов мало, а до тылов дивизии шестьдесят километров. Дай бог, если они завтра подтянутся сюда. А у немцев сила!
Оля вот уже час безуспешно вызывала по рации штаб дивизии. Не снимая наушников, она слегка высунулась из окопа. Вдали, за кустами, скапливались немецкие танки. Отчетливо было слышно урчание их моторов, и все были в ожидании скорой схватки. Бойцы еще окапывались, артиллеристы маскировали орудия. «Какой смысл на виду у немцев?» – подумала Оля.
За спиной послышались шаги, и она обернулась. Пашин!
– Ну как? – спрыгнув в окоп, взял он ее за плечи. – Не страшно!
Слова как слова, но как они согревают сердце! У Оли от волнения повлажнели глаза. Она, не стесняясь, как-то по-детски вытерла их тыльной стороной ладони.
Пашин молча опустился на обрубок дерева. А Оля уже оправилась и, как обычно, затараторила. А правда, им трудно придется? А правда, на них целая дивизия идет? Не хочет ли он чаю, у нее горячий в термосе? Пашин не отказался. С утра во рту ни маковой росинки. Оля стояла и смотрела, как Пашин торопливо жевал хлеб, прихлебывал горячий чай. Так смотрят жены на усталых, проголодавшихся мужей.
– Я полетел, Оленька. Заскочил проведать, а видишь, даже чаю напился. Ты не соскучилась?
– И ты спрашиваешь? – Оля открыто и прямо взглянула на Пашина.
– И я соскучился… – тихо признался он и, слегка обняв ее, выскочил из окопа.
Оля проводила его долгим взглядом. Любит? Или просто так? Как к ребенку?
Неожиданно ожила рация. Дивизия! Оля быстро записала кодограмму и спешно послала ее Жарову, куда отправился Щербинин.
Комдив требует любой ценой удержать станцию. Помощь находится в пути. Прочитав, Щербинин молча протянул приказ Жарову. Они оба поняли, полк обречен, если запоздает помощь. Но какова она? Откуда? Когда ее можно ждать? Ничего не известно. А артиллеристы уже ведут огонь по танкам-разведчикам.
Андрей спешно готовил бой. Хорошо, что много противотанковых гранат. По одному отделению во взводе он превратил в истребителей. Каждой батарее дал свою полосу. Уточнил рубежи ротам. Указал саперам, где ставить мины. Разместил резервы. Главное теперь – стойкость!
Как же станет наступать противник?. Конечно, мотопехота подойдет позже. Затем ей нужно время развернуться. Значит, пока одни танки. Как разбить их? Заставить развернуться, подпустить – и с ближних дистанций нанести смертельный удар? Именно так. Потом засады. Мины. Кинжальный огонь истребителей…
Немцы явно выжидали. Они собрали сильный кулак, чтоб разом смять заслон у станции и, овладев ею, обеспечить себе свободу маневра и развить успех на Киев, пока русские еще не подвели сюда свежие силы. Как подсчитали наблюдатели, передовой отряд эсэсовской дивизии имел до сорока танков и самоходок. Самолет снова сбросил вымпел: голова немецкой колонны в двадцати пяти километрах. Значит, скоро будет здесь. Поэтому передовой отряд начнет атаку, вероятно, сейчас же, иначе он не успеет захватить станцию до подхода главных сил. Держись, Андрей!
Сначала немцы решили врезаться в оборону у станции узким клином, рассечь заслон. Когда же головные танки вплотную подошли к позиции Румянцева, следующие за ними потонули в дыму: это минометчики повесили дымовую завесу. Истребители выдвигались вперед и забрасывали передние танки гранатами. А остальные, как только они выползали из дыма, в упор расстреливались из орудий. Задние, не видя ничего впереди себя, продолжали напирать, неизбежно попадая под губительный огонь. Эсэсовцы не выдержали губительного огня и отошли.
Вскоре они развернулись в цепь, изогнутую серпом, и снова ринулись в атаку. Танки стреляли с ходу. Жаров приказал не открывать огня. Как только до них осталось метров четыреста, дымовой пояс скрыл атакующие танки. Андрей выжидал. Как и рассчитывал он, немцы не стали пережидать, и их «тигры» бросились сквозь клубящийся, похожий на облако дымовой заслон. Но из полосы завесы они выскакивали разрозненными одиночками, ослепленные, потерявшие цели. Тогда как наши орудия могли бить почти в упор. Потеряв еще несколько машин, немцы, видно, перегруппировались и напористо налетели на позиции Назаренко и Румянцева. Но тут на них обрушились истребители с гранатами. На поле боя уже горело до пятнадцати машин. Черные столбы зловеще поднимались к небу. Гарь и дым мешали дышать.
Бой длился уже больше часа. Начали подходить главные силы немецкой дивизии. Теперь в атаку пошли несколько групп танков с разных направлений, и немцы сами применили дымы. Сквозь клубящиеся облака они бросались на оборону и в ряде мест с ходу пробили ее. Ни одна из сторон не хотела отказаться от своих замыслов. Но силы Жарова и Черезова заметно слабели. Немало орудий вышло из строя. Не хватало снарядов. Поредели расчеты артиллеристов и ряды истребителей. Резервы вели бой в глубине обороны. Все смешалось, и поскольку перевес был на стороне противника, – это могло привести к полному уничтожению заслона у станции. А бой все гремел и гремел. Бойцы ожесточились, и один на один бросались на танки. В этом бесстрашном единоборстве со стальными махинами они подбили еще с десяток машин. Но казалось, ничто уже не могло остановить отчаянного напора врага.
Щербинин продолжал требовать:
– Стоять, во что б ни стало стоять!
Но что это такое? Почему выстрелы справа? Неужели немцы обошли, решив нанести последний удар? Дым мешает видеть противника. Тревожно свистнул паровоз. Танки загудели у самой станции. Сквозь редкие просветы видно, как они с тылу несутся к позициям Жарова. Что такое? Почему они стреляют и вперед и назад?
От станции со всех ног бежал молодой солдат. Андрей узнал в нем Зубца. Разведчик с разбегу прыгнул в низкий окоп.
– Танковый эшелон! – выпалил он одним духом. – С платформ дуют.
– Немцы? – охнул Сахнов.
– Какие немцы, наши! По немцам кроют.
Слабый ветер отнес красноватые дымы несколько в сторону. Теперь и отсюда видно, как танковый эшелон палит из пушек прямо с платформ. Танкисты с боем въехали на станцию и, развернув свои «тридцатьчетверки», соскочили на рельсы. В атаку они ринулись грозной устрашающей массой.
Привстав из окопа, Андрей огляделся вокруг. Какое-то время он не слышал ни гула моторов, ни лязга гусениц, ни грохота орудий; не замечал ни горящих танков, ни огня и дыма – ничего. Он видел лишь землю, иссеченную и изрытую, землю, политую кровью и опаленную огнем.
Выстояли все-таки! Его охватила гордость за всех, с кем он пережил тут неслыханные испытания. Люди победили огонь и сталь, больше того – саму смерть.
4
Пришлось схватиться с Капустиным. Вот себялюб! Подумать только – все не правы, один он прав. А произошло вот что.
Роты Жарова разместились на ночлег засветло. После тридцати верст пути по раскисшему шляху особенно дорог был спокойный отдых. Но все испортил Капустин. Его батальон притащился следом. Солдаты еле плелись за повозками. А им еще с полчаса пути до назначенного места ночлега. Капустин умел пустить слезу, и Щербинин уступил. Пришлось размещаться заново. Конечно, что за отдых в такой тесноте? Но приказ есть приказ, и Жаров честно отдал половину домов Капустину. Но Капустину показалось, что его обманули и дали меньше, чем следовало. Не долго думая, пожаловался Щербинину, а тот рубанул сплеча: выделить Капустину еще пять домов. Ко всему прочему примчался ординарец Капустина и попросил оставить местечко своему комбату в доме, занятом Жаровым. Пришлось и тут уступить. Обвел, старый черт!
Скрипнула дверь, и Жаров обернулся:
– А, проходи, старая лиса.
– Погляжу я на тебя, – приостановился Капустин у порога, – молод, а задирист. Надолго тебя не хватит, быстро сгоришь.
– Ну, закаркал, – уже совсем добродушно отмахнулся Жаров. – Думаю, за ужином мы сумеем пойти на мировую. Хватит с нас и войны с немцами.
– И то правда, – скинул Капустин варежки и протянул руку. – На мировую так на мировую. А все-таки обошел ты меня. Посмотрел, твои как баре – по дому на отделение. А моих хоть друг на дружку клади.
– Ну, знаешь!.. – вскочив со скамейки, возмутился Андрей, но сумел взять себя в руки. – Впрочем, молчу. Иначе поссоримся. Давай лучше ужинать…
Пока Капустин раздевался, Андрей пригляделся к нему и сочувственно покачал головой. Вымотался старина. Ему едва за сорок, а выглядит как в шестьдесят. Здорово прибавилось морщин, седины. Маленькие быстрые глаза, хитро высматривающие из-под насупленных бровей, как-то потускнели и глубже запали. Обвислые по краям губы и узкий подбородок придавали лицу не то унылое, не то злое выражение. «Видно, сдал старик», – все же посочувствовал ему Жаров.
За ужином сидели молча, невольно прислушиваясь к оживленному разговору за стеной. Там ужинали разведчики и кое-кто из офицеров, вызванных к Щербинину. Говорили они о событиях дня, о положении на фронте, о письмах из дому…
Шумно хлопнула дверь, послышался бодрый голос Березина:
– Счастливо ночевать. Поужинали? Нет? Значит, я вовремя.
– Садитесь, товарищ капитан, – с теплинкой в голосе сказал Зубец.
После ужина разговор возобновился.
– У нас как-то зашел спор о мужестве, – обращаясь к Березину, начал Зубец.
– Ну, ну, давайте разберемся, что оно такое и с чем его едят, – полушутя-полусерьезно сказал замполит.
– По-моему, незнание страха – вот что, – ответил Самохин.
– Но бывает, солдат и боится, а воюет как надо, – сказал Пашин. – Мужественный он человек или нет?
– Я бы сказал, нет, – с раздумьем ответил Самохин.
– А я думаю, мужественный, – не согласился Румянцев. – В бою и трус бывает храбрым, и храбрый порою трусит. Не беда, если и боязно. Главное, веди себя достойно.
Ох-ха! – тяжело грохнул снаряд где-то совсем близко, будто под окнами. Жаров и Капустин даже пригнулись.
– Смотри, куда залетают! – проворчал Капустин, поеживаясь и прислушиваясь к шуму на улице.
Жаров смолчал.
– Вот грохнул снаряд, – продолжал между тем за стеною Самохин, – и все пригнулись. Боязнь ведь?
– Зачем же голову высовывать, когда снаряды рвутся, – зароптал Сахнов.
– Не высовывать, конечно, но и в прятки не играть.
– Рисковать?
– Рисковать!
– А по-моему, неразумно.
– И я за разумный риск, – послышался голос Валея Шакирова. – Без риска, конечно, на войне нельзя, но нужен он не затем, чтобы бравировать.
– Не спорю, согласен, – отступился Самохин. – Я о другом хочу. Мужество, храбрость, героизм, подвиг – одно и то же это, или есть меж ними разница?
– Думаю, не одно и то же, – ответил Валей. – Вот мужество и храбрость – это в любых условиях достойное поведение в бою, самоотверженное исполнение долга, умение сохранять присутствие духа в опасности.
– А героизм?
– Героизм – высшая степень мужества.
– А подвиг? – допрашивал Леон.
– Подвиг – высшая степень героизма.
– Это, пожалуй, верно, – заговорил Березин, – и мне кажется, и мужество, и героизм, и подвиг – не что иное, как высшая степень дисциплины, проявление самого высокого человеческого духа. Можно сказать, высшая степень патриотизма.
– Ради подвига и жизни не жаль! – горячо подхватил Самохин.
– Ради подвига? – переспросил Шакиров.
– А что, разве не так?
– А не ради победы?
– Без подвига и победы не будет, – упорствовал Самохин.
Снова заговорил Пашин:
– Рисковать жизнью ради подвига – значит рисковать ради личной славы.
Продолжая ужинать, Жаров молча прислушивался к спору за стеной. Молчал и Капустин.
– Фью-ю! – присвистнул Самохин. – Неправда! Умру, а любой приказ исполню. Это что – для себя?
– Остынь, горячий человек, – усмехнулся Березин.
– Чего спорить, – вмешался Валей Шакиров, – придется – каждый из нас умрет за товарища, за успех дела.
– Умрет? – переспросил замполит.
– Умрет.
– А надо, чтоб жил он и боролся.
– Нельзя же только беречь жизнь, – доказывал Валей.
– Нет, нужно и должно.
– И страшиться смерти… – добавил Самохин.
– Беречь жизнь для борьбы, – продолжал Березин, – и ради этого презирать смерть, а не кичиться готовностью помереть.
– А помните: лучше умереть стоя, чем жить на коленях, – напомнил Леон. – И потом, это же дух поднимает.
– Что?
– Ну, когда человек собой жертвует.
– «Жертвует» – слово-то такое! – поморщился Березин. – Не это дух поднимает, а борьба, успех, победа, ненависть к врагу, сознание правоты своего дела – вот что дух поднимает. Умереть проще простого. А ты выживи и – победи! Вынеси невыносимое и – победи!
– Тогда, кажись, загнул я, – сдался, наконец, Самохин. – В самом деле, не смерть же вершит дело.
Капустин отодвинул пустой котелок и принялся за чай.
– Все слова и слова, – уныло кивнул он на стену, из-за которой доносились голоса споривших. – А война проще и грязнее…
– Нет, чище, – заспорил Жаров. – Они все правы, кроме Самохина. Только и тот сдался.
– Нет, с жизнью человек не расстается запросто. Это не пуговица тебе от пиджака: оборвалась – пришил новую. Сто раз передумаешь, выбирая жизнь или подвиг.
– Это шкурная постановка вопроса. Сколько примеров, когда человек, не раздумывая, выбирает не жизнь, а подвиг. Вспомним хоть Матросова. А таких тысячи.
– А я так думаю, приперли тебя к стене, и ты либо помирай, либо геройствуй, но все равно помирай. Вот и подвиг!
– Выходит, подвиг – лишь жертва. Нет! Сила души, способной на невозможное, – вот что такое подвиг. И не страх смерти делает человека героем, а вера, несокрушимая вера в победу. Я так думаю.
Капустин поднялся из-за стола и стал стягивать с сутулых плеч гимнастерку. Улегся на солому, зевнул и снова уныло повторил:
– Эх, все слова. Лозунги!
А Жарову почему-то очень жалко стало, что Капустину не пришлось быть там, у станции Тетерев.
