Текст книги "Днепр могучий"
Автор книги: Иван Сотников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
Пашин от души хохотал, слушая Олину милую болтовню.
Оля заговорила о ночном поиске. Правда, им в самое пекло? Правда, будет трудно? Пашин осторожно обнял девушку за плечи, взглянул ей в глаза. «Люблю, люблю, люблю» – вот что он прочел в них. Пашин знал, что Оля назначена в поисковую группу, и это его очень тревожило. Ну зачем, зачем ей быть там, где огонь и смерть? Одно дело – мужчины, солдаты, но Оля, Оля!..
Сбившись в тесном подвале, разведчики ждали команды на выход в поиск. Проверено оружие, подогнано снаряжение, сданы в штаб документы. Кажется, теперь все. Из угла в угол подвала перекатывался разговор. Самой важной новостью было присвоение Пашину офицерского звания. Разведчики искренне радовались за своего командира. Сержант Покровский, из новичков, оказывается, воевал вместе с Пашиным на Волге. Вот однажды они были в поиске!..
– Расскажи, расскажи, – пристали бойцы.
Покровский не заставил себя упрашивать.
– Мы у озера стояли, южнее города, – начал сержант. – К Волге немцы напролом прут: днем в дыму все, ночью в огне. Напротив же нас румыны, те потише, конечно. Не знаю как, а разузнали разведчики про какой-то праздник у них. Его готовили в одном местечке, Садовое прозывается. Километров шестьдесят от передовой. Нам и приказали – поздравить их как следует. Одним словом, сабантуй устроить, взять пленных с документами и – обратно.
– Нелегкая задачка! – воскликнул Зубец.
– Сам командующий фронтом генерал Еременко инструктировал нас. Во как!
– Что ж вас – на парашютах туда?
– Нет, снарядили танки, самоходки – и на исходную. А потом как шарахнула артиллерия, мы и понеслись. Видим, три грузовика на дороге. С ходу на них. Появилась рота навстречу – только и видели ее. Повозки идут – кувырком, машины – тоже кувырком! А как ворвались в это самое Садовое, и пошла кутерьма.
– Здорово получилось.
– Правда, здорово. Набили их – не счесть, пленных забрали с документами, подорвали склады и – обратно собираемся. Я бросился было к танку, а тут как резануло меня в плечо – аж в глазах помутилось. Спасибо Пашину. Он вынес из-под огня, втащил на машину.
– Он такой, Пашин. Товарища в беде не оставит.
– Очнулся уже в медсанбате, – продолжал Покровский. – С тех пор и расстались с Пашиным. К счастью, тут свиделись. А немцев тогда здорово переполошили. Из города они немало сил сняли и бросили на Садовое. А на празднике там много немецких офицеров было. Один из них в больших чинах, и при нем важные документы. Это сам Хрущев рассказывал, член Военного совета. Он приезжал в госпиталь: вручал ордена раненым.
Неожиданно заявился Пашин и, не спускаясь вниз, прямо с порога негромко скомандовал:
– Выходи! Выступаем на исходный рубеж.
Первое донесение Пашина всех обрадовало. Его отряд пробился в заречную часть города, и уже взяты пленные. Жаров приказал разведчикам закрепиться. Сил развивать успех не было, и задача сейчас весьма ограниченная: удержать плацдарм. Однако не успел он доложить обо всем Щербинину, как немцы сильно контратаковали и, сомкнув фланги, отрезали Пашина. Пробить же новую брешь Жарову было нечем. Да и рубеж нелегко удержать – все растянуто в нитку.
Всю ночь Андрей не сомкнул глаз. Из глубины Заречного Богуслава доносился сильный шум боя. Попытки Назаренко и Румянцева помочь Пашину ни к чему не привели. А к полудню все стихло. Лишь изредка разгоралась перестрелка, и все слышали короткие очереди своих пулеметов. Рация Оли не отвечала. Самолет-разведчик ничего не обнаружил. Что же происходит там и какова судьба Пашина? Как и чем помочь ему?
Весь день прошел в тревогах и заботах. Румянцев спешно сдавал свои позиции Назаренко. После ранения Самохина Якову полюбился этот офицер, и они сдружились. Высокий и слегка сутуловатый, Назаренко казался медлительным. Но за этой медлительностью крылась пружинящая сила. Сдавая ему рубеж, Яков взвод за взводом выводил на исходные позиции.
Чтобы выручить Пашина, Щербинин создавал новый отряд. Помог ему и Виногоров. Но, кроме дивизионных разведчиков, в резерве у комдива ничего не было. Другие полки дивизии еще с марша были повернуты на внешний фронт и временно находились в чужом подчинении. А положение в Богуславе все осложнялось, и немцы наседали упорно. Они пробивались через реку и снова подступали к самому штабу.
Поздно вечером в эфире неожиданно заговорила рация Пашина:
– Я Стрела, я Стрела, – повторяла Оля, – как слышно? Отряд держится в… – И вдруг хрип и визг, сквозь который прорываются лишь обломки слов: – Ах… сы… лись… рим… атаку… да… ная… кета… река…
– Стрела, Стрела, я Лук, я Лук, вас не понял, докладывайте обстановку!.. – раз за разом повторял радист, но ответа не было.
По обрывкам кодограммы можно было догадаться лишь, что боеприпасы кончились, что будет атака, сигнал которой, видимо, – красная ракета.
4
В минувшие сутки на долю Пашина выпали тяжкие испытания. Пробившись к центру города, лейтенант связался по рации с Жаровым. Едва он закончил доклад, как откуда-то резанул немецкий пулемет, и рация была повреждена. А его отряд к этому времени оказался отрезанным. Можно было бы, пока противник не опомнился, пробиться назад, но Пашин не пошел на это и решил остаться в заречной части города. Он закрепился в нескольких домиках, создал небольшие штурмовые группы. Искусно маскируясь, они проникали в расположение противника, разгромили штаб батальона, захватили документы, порвали многие линии связи.
К зданиям, в которых засели советские бойцы, немцы подтянули орудия и начали обстреливать их в упор. Разведчики подбили две пушки из противотанковых ружей, перебили расчеты. Затем подожгли танк.
Днем гитлеровцы отказались от атак, видимо отложив расправу на вечер. Однако и вечером не сумели выбить разведчиков, которые маневрировали и были неуязвимы. Однако у Пашина была своя «ахиллесова пята» – кончались боеприпасы.
Оля с трудом восстановила рацию, но она заработала с перебоями и вскоре опять вышла из строя. А тут еще беда – пропал Азатов и с ним еще шестеро разведчиков. Пашин послал их ликвидировать расчеты минометов, которые били из-за высокого дома. Но немцы неожиданно продвинулись и отрезали всю группу. Пашин уже готовился к отходу, а тут такая ситуация. Не бросать же семерых разведчиков!
Сабир, конечно, понимал, что он отрезан, и хотел сразу же ударить по немцам и пробиться обратно. Но задача еще не была выполнена. И это остановило Азатова. Приказ превыше всего! Разведчики осторожно пробрались к огневым позициям немецких минометчиков, открыли по ним внезапный огонь и рассеяли их. Подорвав гранатами минометы, они тронулись было в обратный путь, но немцы уже опомнились и стали наседать. Завязалась длительная перестрелка. Потом броском – вперед. И вот тут-то разведчики столкнулись с тремя немцами. Двое были убиты на месте, третий захвачен в плен. Им оказался командир немецкой роты, прибывшей на усиление богуславского гарнизона. Как быть с ним? Соколов предложил не «мудрствовать много» и расстрелять, так как пленный «будет связывать их по рукам и ногам». Азатов и Голев не согласились.
– Что мы, фашисты, что ли?
Они всей силой души ненавидели гитлеровцев, но ненависть не ослепляла их, и оба были против расстрела пленного.
– Ну и возитесь с ним, – рассердился Глеб. – Попади к ним ты, – сказал он Сабиру, – они бы недолго раздумывали: пулю в лоб, и дело с концом.
– Потому я и против. Не хочу походить на них, – возразил парторг. – Горячая голова не всегда верно думает.
Они с час проплутали по улицам ночного города, пока не выбрались к своим.
Пашин обрадовался. Наконец-то! Он дал команду, и все тронулись вниз к реке. Взвилась красная ракета, и разведчики стремительно ударили немцам в спину. Когда пробились к своим, диски автоматов были совсем пусты и уже не было ни единой гранаты. «Полный ажур!» – пошутил Соколов.
ПЕРЕДНИЙ КРАЙ
1
Передний край – это линия войск, которую отделяет от противника лишь узкая полоска ничейной земли. Это значит, ты лицом к лицу с врагом и твой окоп – твоя крепость.
Жаров ежедневно бывал в своих ротах, и в окопах и траншеях переднего края он лучше всего постигал дух отваги и мужества, царивших здесь безраздельно.
К Назаренко сегодня пришлось пробираться по узкому и мелкому ходу сообщения, скользя ногами по жидкой грязи, местами согнувшись в три погибели.
– Как же вы ходите тут?! – строго укорил Андрей командира.
– Времени нет, – оправдывался Назаренко.
– Но это же не ход сообщения, борозда какая-то.
– Углубим, товарищ капитан.
– Сколько человек потеряли в этом лазу?
Назаренко замялся.
– Нет, сколько?
– Трех ранеными… – виновато произнес он.
– Видите, какова цена командирской беспечности…
Когда Назаренко был взводным, то всегда оказывался на лучшем счету, а получив роту, офицер не сразу освоился с новыми обязанностями, и временами его приходится попросту подталкивать. Любое замечание самолюбивый командир воспринимает болезненно, зато уж дважды ничего повторять не нужно.
В траншее сыро и слякотно. Она ломаной линией протянулась по ровному открытому и слегка покатому полю и кое-где спускается к самой реке.
Отрывочно хлопают одиночные выстрелы, вспарывают воздух короткие очереди автоматов и длинные – пулеметов. Вражеские снаряды и мины рвутся всюду: и у самого бруствера траншеи, и в деревне, и за деревней. Одни из солдат у пулеметных площадок или в стрелковых ячейках, другие, присев тут же в траншее, негромко разговаривают, третьи отдыхают.
Жаров прильнул к окуляру перископа. Вот она, линия позиции немцев! Он начал обзор, медленно перемещая перископ. Перед ним огневой планшет роты, и на нем – все, что известно о противнике: траншея, минные поля, проволочное заграждение, огневые точки, позиции орудий и минометов, командно-наблюдательные пункты. Отрываясь от окуляра перископа, Андрей поминутно поглядывал на схему, сравнивая ее с тем, что видел перед собой. Хорошо поработали разведчики и наблюдатели. Они точно «засекли» и «зарисовали» противника. В движущейся панораме перед Андреем передний край врага. Вот каска торчит из окопа. Почему не видит и не бьет снайпер? Вот пулеметная точка, другая, третья…
– Взгляните, товарищ капитан, – обратился к Жарову Пашин, – цель номер четыре, правее ноль-двадцать, по-моему, наблюдательный пункт. Видите?
Да, Жаров видит. Точно, наблюдательный пункт. Замаскирован весьма искусно, но выдает его едва заметный блеск бинокля или стереотрубы.
– Разбить бы! – предложил Назаренко.
– Что ж, пойдем к артиллеристам.
На минуту Жаров задержался у позиции бронебойщика Голева.
– Танков нет, – пояснил Голев, – так бьем по огневым точкам.
– И как?
– Вроде неплохо, товарищ капитан. Ей-бо, неплохо!
– Ваша задача сейчас?
– Да подавить вон ту точку.
– Какую это? – И Андрей поднял к глазам бинокль.
– Видите кусты?..
– Ну, ну…
– Ближе пятьдесят, на скате пулемет.
– Вижу.
– Вот его и сбивать будем. Только дюже хоронится, пустит очередь и хоронится. Но укараулим, обязательно укараулим.
Со снайперской винтовкой в руках к Жарову приблизился Глеб Соколов.
– На позицию, фашистов истреблять, – ответил он на вопрос комбата.
– Сколько их у тебя на счету? – поинтересовался Жаров.
– На этом рубеже семнадцать.
– Для начала неплохо, – похвалил Назаренко.
– Плохо, что не отлично, – полушутя возразил Андрей. – Пусть не успокаивается.
– Этим не болею, товарищ капитан, – улыбнулся снайпер. – Надо, и другим помогаю, хоть Голеву, например. Он так запугал гитлеровцев, что глаз не кажут, а ружье его не миномет, траектория не навесная.
– Сами управимся, иди, иди, балагур, – слегка подтолкнул его Голев.
– Через полчаса не собьешь – сам возьмусь, ей-бо, сам, – расшутился Соколов, иронизируя над привязанностью уральца к этому «ей-бо».
– Все «воюете» с ним? – улыбнулся Жаров, кивнув на Глеба.
– Вовсю: ведь молодо-зелено! – ответил Голев, и в словах чувствовалось, что старому уральцу по душе этот лихой парень.
Прошли к орудию, выставленному на прямую наводку. Оно по нескольку раз на день меняет позиции и не дает немцам покою. Это кочующее орудие Покровского, наводчиком у которого сержант Максимов.
Покровский недавно в полку, но он уже успел полюбиться многим. В обращении прост, приветлив, но в бою это строгий волевой командир.
Артиллеристы сноровисто изготовились к бою. Покровский залег справа от огневой позиции, Максимов прильнул к окуляру прицела. Неподалеку солдаты прижались к брустверу траншеи. Покровский подавал обычные команды, расчет молча работал у орудия. Среди наблюдавших шел негромкий разговор, в котором каждый по-своему оценивал действия артиллеристов.
– Они их сейчас накроют.
– Ух! Как хорошо!
– Чуть бы правее!
– И дальше!
– Вот-вот…
– В самый раз!
– Ах Максимов, Максимов!
– Хорош!..
– Еще бы, с первых дней воюет.
– Руднев у них тоже меток.
– Куда! Против Максимова не-е…
– Хитро действуют.
– Хитрость на войне надобна вдвойне.
Жаров, не оборачиваясь, узнал голос Соколова. Вот востер на язык! Скажет – как припечатает.
Цель в вилке. Покровский скомандовал: «Беглый, десять снарядов!» Впереди метнулись вспышки разрывов, вздыбленная земля, бревна в воздухе – и наблюдательного пункта как не бывало.
Немцы провели открытый огневой налет, и передний край задымился частыми разрывами.
Из артиллерийского блиндажа Андрей наблюдал за полем боя. Всюду черная земля и клубы цветного дыма: желтого, розового, синевато-стального. Минут десять спустя появились цепи атакующих.
Вместе со всеми Андрей выскочил наружу. Орудия перешли на картечь. Цепи атакующих сразу поредели. Но чуть левее в одну-две минуты немцы оказались у бруствера. Им удалось ворваться в траншею, и там завязалась рукопашная схватка. Назаренко бросил в контратаку полувзвод. Потеряв двух пленными и многих убитыми, немцы отошли.
Вскоре еще последовал огневой налет, и снова атака. Теперь как раз против позиции, где находился Жаров. Прильнув к брустверу, бойцы застрочили из своих автоматов. Андрей последовал их примеру.
– Приберегите последний диск, – бросил ему Назаренко, видя, как комбат выпускает очередь за очередью.
Предусмотрительность лейтенанта Андрею кажется похвальной. Но у них с ординарцем еще по два полных диска, и пока нечего беспокоиться.
Схватка с немцами мгновенна и ожесточенна. Рыжий унтер, оказавшийся справа от Жарова, ранил двух артиллеристов. Максимов расстрелял его в упор. Второго немца, вскочившего на бруствер, срезал Жаров. Длинной очередью Назаренко уложил следующих трех. Глеб навалился на грузного ефрейтора и придавил его к земле, уткнув лицом в жидкую глину. Немец отчаянно сопротивлялся.
– Не надо, захлебнется, – крикнул Назаренко, бросаясь к Глебу на помощь. – Мертвяков хватает, а «язык» во как нужен!
После того как отбили атаку, к санинструктору обратился Голев. Его ранило в плечо осколком мины. Он не пошел в санчасть и после перевязки остался в строю: ранение было легкое.
– Отдохнул бы в госпитале, – настаивала санинструктор.
– После войны отдохнем: сейчас не до отдыхов.
– Гляди, не под силу будет…
– Мне все под силу, когда я вместе со всеми.
Андрей с горечью глядел, как выносят тяжелораненых и убитых. Какую большую цену приходится платить за каждую пядь земли! Страшную цену. Но последние слова уральского сталевара заставили задуматься и о другом. Истинно, сила человека в общем строю. И как это просто и хорошо прозвучало у Голева: «Мне все под силу, когда я вместе со всеми».
2
На обратном пути Андрей заглянул в роту Румянцева. Всюду частые домики, сады, кустарники, – как говорится, скрытые подступы. Они позволяют незаметно выйти к переднему краю. Противник за рекой напротив, и до него едва ли сто метров. Воздух раскалывается от беспрерывной стрельбы.
Пулеметчики только что ранили немца, пытавшегося перебежать от белого домика, на пригорке, в траншею. Он упал с перебитыми ногами. Раненый долго стонал, кричал и ругался, и никто из немцев не оказывал ему помощи. Вдруг из того же домика выскочила женщина и бросилась к раненому. Бойцов ошеломило ее появление. Кто такая? Неужели наша, советская?
– Не может быть, чтоб советская, – убежденно доказывал кто-то. – Наша не станет нянчиться с немцем.
– Бывают и такие, – возразил другой. – И одета, как наша.
– Смотри, волокет его.
– Ах, гадина, ее убить мало! – рассвирепел Зубец, щелкнув затвором карабина.
– Да то ж немец! – вдруг закричал Пашин, наблюдавший за всем в бинокль. – Сам вижу, в сапогах, в штанах, костлявый такой.
Зубец выстрелил. Бросив раненого, переодетый немец взмахнул руками, потом схватился за ногу и, хромая, скрылся в домике.
– Вот паразит, упустили, – огорчился Семен.
Сбившись вокруг Азатова, бойцы на все лады обсуждали случившееся.
– Есть еще всякая нечисть! – негодовал синеглазый Зубец, когда речь зашла о предателях.
– Есть, конечно, – согласился с ним Пашин. – Откуда же берутся у немцев полицаи?
– А сколько их? Один на тысячи, – сказал Сабир.
– Сколько ни есть, – волнуясь, продолжал Семен, – а все-таки есть. Гады! Как увижу – не проси пощады.
– Горький сравнивал предателя с тифозной вошью, – сказал Пашин.
– Что верно, то верно, – продолжил свою мысль Азатов. – И не только у нас, везде так. В одной восточной стране, в какой уже не помню, есть могила знаменитого полководца. Чудесное сооружение архитектуры. Но самое замечательное в ней – это каменные изваяния четырех предателей, тех, кто выдал врагу этого полководца.
– Ого! – возмутился Зубец. – Додумались, памятники предателям!..
– Обожди, Семен, не галди, – остановил его Пашин.
– Так вот, – улыбаясь горячности разведчика, пояснял Сабир, – их фигуры стоят на коленях в одном из боковых приделов храма, что воздвигнут над могилой. И с тех пор все посетители, проходя мимо этих изваяний, плюют им в лицо. Видите, народ сотни лет не прощает предательства.
– Это ловко придумано, – радостно воскликнул Зубец.
Возвращаясь к себе, Андрей всю дорогу думал о разговоре в блиндаже. Что за люди! Каждый день в бою, каждый день кровь, огонь, смерть. Кажется, как тут не ожесточиться любому сердцу? А вот не ожесточаются, не поддаются, не уступают. Видно, ничем и никому не убить в человеке настоящее человеческое, если он, человек, сражается за святое, правое дело.
3
Беспримерно тяжелы штурмовые ночи Богуслава. Шум боя не умолкает ни на минуту. О сне и думать не приходится. Атаки и атаки! Видно, враг решил во что бы то ни стало уничтожить тут все живое. Но кому же не ясно, что сейчас ему не до этого и все атаки эти – лишь тактическая демонстрация. Дорого обходится она немцам, большой ценой расплачивается за нее и полк Щербинина. На многих участках его подразделения едва удерживают свои позиции: так стремителен и ожесточен натиск противника.
Поздно вечером в полк прибыл Виногоров. Ему пришлось немало поползать, пока он добрался до Щербинина. Фашистским автоматчикам снова удалось просочиться в глубину нашей обороны, и они оказались вблизи командного пункта Жарова. А отсюда рукой подать до штаба полка.
Выслушав доклад Щербинина, Виногоров присел у стола, вглядываясь в карту.
– Тяжело, говорите?
– Очень тяжело, товарищ полковник, – подтвердил Щербинин. – Слышите, деремся у самого штаба. Четвертую ночь не спим.
– Может, оттого они и наступают, что легко пускаем.
– Где там! И стоим насмерть, и бьем насмерть.
– Выходит, жесткая оборона?
– Как приказано…
– Я прибыл с новым приказом.
Щербинин вскинул глаза и уставился на комдива. С каким «новым»? Неужели смена? Или полк переводят на другой участок?
– Наступать! – резко сказал Виногоров.
– Наступать?
Чего угодно ожидал Щербинин, только не наступления.
– А когда? – решил он уточнить сроки.
– Сегодня же, ночью.
Стиснув зубы, майор встал из-за стола. Наступать! Как наступать, если полк еле сдерживает натиск противника. Но приказ есть приказ, и время думать не об огорчениях и трудностях, а о том, как действовать. Одиночная пуля цокнула по стеклу, брызнули осколки.
– Видите, как у нас тут, – невесело сказал Щербинин.
– Вижу, Щербинин, и хорошо вижу, и тем не менее – наступать!
– Мы обороняемся на фронте дивизии. Целой дивизии, – раздумчиво сказал командир полка. – Кто же будет держать этот рубеж, если я соберу силы в кулак и ударю на узком участке?
– И рубеж держать вам, и наступать вам, – неумолимо резал комдив. – Скажете, не по уставу? Конечно нет. И поверьте, в этом сражении есть много такого, что не по уставу. Устав об этом напишут потом. Вот смотрите. – И он развернул свою карту. – Видите: в кольце свыше десяти дивизий. Здесь, в Богуславе, им не наступать. Их главные силы в другом месте. Сейчас задача – помешать маневру, сорвать перегруппировку сил противника. Таков приказ командарма, и выполнять его нужно немедленно. Это значит – отбить атаки, подготовить подразделения и – вперед!
4
Приказ на наступление Жаров получил в полночь. Как же быстрее отбросить немцев? И как стянуть роты на исходные позиции? Не станешь же наступать в боевых порядках, приспособленных к обороне. А лучше всего, пожалуй, просто оставить отдельные участки и контролировать их лишь огнем. Это уплотнит боевые порядки, облегчит бой с наседающим противником и подготовку к наступлению. Риск? Конечно, риск, только рассчитанный на успех, Андрей взял телефонную трубку и доложил о своем решении Щербинину.
Майор долго молчал.
– Дерзай! – твердо сказал он после длительной паузы. – Лучшего пока нет.
Андрей облегченно вздохнул.
Бой… Сколько душевных и физических сил, какой невероятной гибкости и дисциплины ума требует он от командира! Подготовка к бою начинается задолго до получения боевого приказа. Командир всегда готовит себя и своих подчиненных к бою – и когда отмеряет километры на марше, и когда изучает местность на карте и в натуре, и когда допрашивает контрольных пленных, и когда ведет житейские разговоры со своими солдатами.
Но вот получена боевая задача, поступил приказ. Командир прежде всего должен оценить обстановку. Это значит – определить соотношение своих сил и сил противника, взвесить все плюсы и минусы, во всех деталях представить себе характер местности, иметь перед собой полную характеристику материальной оснащенности своей части или подразделения. И только после этого принять решение.
«Я решил…» Какую огромную ответственность принимает на свои плечи командир, произнося эти слова! Ответственность за успех боя. За жизнь людей. За честь боевого знамени.
Очень часто командиру приходится принимать решение молниеносно, когда время измеряется не часами, а минутами. И тут ему на помощь приходят знание боевых уставов, в которых сцементирован опыт многих боев и сражений, и свой личный опыт, и все то, чему научился у других.
Ни один бой не бывает похожим на другой, поэтому командир, принимая решение и организуя бой, всегда должен действовать, строго сообразуясь с конкретно сложившейся обстановкой. Иначе – шаблон, схема, и за это можно жестоко поплатиться.
И еще командир должен всегда помнить, что он поведет в бой не оловянных солдатиков, а живых людей, своих соотечественников, своих товарищей по оружию, за жизнь которых он несет ответственность. И командир должен сделать все, чтобы меньше было пролито крови, больше сохранить доверенных жизней, легче и быстрее достичь успеха.
Кто хоть раз руководил боем, тот знает, что это такое…
