Текст книги "Полигон"

Автор книги: Иван Сажин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Она наклонилась и стала шептать на ушко молодой хозяйке.

– Не надо, Любушка! И иди уже, все сделали. Как раз успели.

Сулима вдруг спохватилась.

– Ох и забарилась я! А мне бы надо еще к врачу сбегать, принимает жена командира полка. Командирша, куда твое дело! Вот кто может…

Она вдруг прикрыла ладонью болтливый рот. Все ее крупное статное тело сотрясалось от сдерживаемого хохота. Аннушка недоуменно воззрилась на нее.

– Что ты, голубушка?

– Да так, смешинка в рот попала… Ох, милая, никуда твой Олекса не денется! Женится он на тебе, как пить дать.

Благодаря отзывчивую мастерицу, соседка удалилась. Аня свободно вздохнула, подобрала несколько мелких лоскутков, выбросила их. Еще раз осмотрела себя и квартиру, села у окна. «Ну и говорунья эта Люба! – подумала она. – Да и почему ей не говорить?.. И муж у нее неплохой, и девочки такие миленькие. Да ну ее к лешему, эту Любу! Вместе с ее советами. Только голова от нее разболелась».

Аня и сама не знала, отчего ей вдруг сделалось грустно. Сейчас придет Алексей – они долго не виделись, – радоваться бы, песни петь, а ей грустно. Никогда еще не бывало, чтобы она печалилась перед встречей.

Сначала думала, что виной тому соседка с ее советами, потом вспомнила, что и заведующий ателье, отпуская ее с работы, в шутку говорил о свадьбе. И сама она давно мечтает о том же. А свадьбы, наверное, никогда не будет.

Вспомнилось, как накануне заветного дня сестра Елена принесла фату. Тонкая белая материя манила взгляд, просилась в руки. Аня прижалась к ней лицом, стала смотреть сквозь нее, и все приобрело необыкновенно волнующий, счастьем осененный цвет. А на завтра, помогая сестре одеваться, восторженно говорила: «Голубушка моя, ты похожа на королеву!» Елена отвечала с задумчивой улыбкой: «Придет твой день, Аннушка, ты тоже станешь королевой».

Смотрела в окно, а все-таки не заметила, когда он пришел. Спохватилась лишь после того, как на лестнице послышались шаги: быстрые и легкие, они свидетельствовали о том, с какой окрыленностью идет человек. Шаги затихли у ее квартиры. Это Алексей!..

Аня вскочила на звонок, сердце у нее забилось сильно. Она забыла о своей грусти, лишь подумала: хорошо, что все заранее приготовлено! Алексей не любит, когда она пытается сделать это при нем… Подбежав к двери и не спрашивая, открыла в счастливой уверенности. Он стоял торжественный, улыбающийся, с букетом розовых тюльпанов в руке.

– Заходи, Алешенька! – радостно приветила она. Едва он перешагнул порог, едва захлопнулась за ним дверь, как она обняла его, порывисто прижалась. Он поцеловал ее, говоря:

– Вот и я!.. Здравствуй, Аннушка! Это тебе, моя родная.

И протянул букет. Тюльпаны были до того нежные, прекрасные, что у нее перехватило дыхание. От цветов веяло той поэтичностью, которая в восприимчивой душе вызывает светлые, возвышенные чувства.

– Извини, пришлось немного задержаться, – сказал он.

– Кто приходит с таким букетом, тому все прощается, – рассмеялась она, любуясь тюльпанами. – Но где же ты достал их?

Загоров считал, что вовсе не обязательно рассказывать, как он на попутной машине поехал за несколько километров в цветочное хозяйство и как вышла задержка на обратном пути.

– Где достал, неважно, – отвечал он с рыцарским великодушием, – важно, чтобы они нравились тебе, моя дорогая.

– Очень нравятся, Алешенька. Такая прелесть! – Она поднесла тюльпаны к смуглому лицу; из-за розовых бутонов блестели ее агатовые глаза. – Проходи, голубчик мой.

– Спасибо.

Он снял фуражку, неторопливо причесал русые, шелковистые волосы, заботливым взглядом окинул себя. Казалось, он родился военным и никогда никем иным быть не может. Прошли в комнату.

– Какая ты красивая сегодня! – сказал он, привлекая любимую к себе, и после каждого поцелуя спрашивал: – Ну как ты тут?.. Соскучилась?.. Ждала меня?..

Она отвечала кивком головы, вся светилась от радости – и глаза, и влажные, алеющие от поцелуев губы. Каждая жилочка в ней трепетала от счастья встречи.

– Спасибо, Алешенька, что пришел! Давай присядем…

– А я хочу сначала наглядеться на тебя, – озорно, по-мальчишески улыбнулся он. Теплыми ладонями взял ее лицо, с минуту неотрывно всматривался в него. – Какое счастье, что ты у меня есть, – прошептал он.

Обычно его серые глаза поражали выражением твердости, почти холодности. Сейчас они нежно сияли, и все лицо от широкого лба до подбородка было смягченным, растроганным, словно он сбросил маску всегдашней суровости.

Аня уже давно угадывала оттенки его настроений, и сейчас сдержанно-стыдливо потянулась к нему, закинула ему за шею руки. Он истосковался по ее теплу и ласке, был порывист, нетерпелив.

…Ей пришлось потом заново делать прическу, переодеваться. А он ходил за ней по пятам, целуя то шею, то плечо, и она чувствовала себя на седьмом небе. «Надо объясниться с Алексеем, и нам всегда будет так хорошо», – решила она. Тут же принялась накрывать на стол.

В душе она благодарила Любу за помощь, не забывала и ее советы. Когда сели за стол, выпили вина, начала с той осторожностью, на какую способны женщины, если они хотят чего-то добиться:

– Кушай, кушай! Ты очень худ, тебе надо поправляться. Если бы мы жили вместе, я бы так о тебе заботилась!

Он посмотрел на нее с ласковым укором:

– Опять Елена написала?.. Говори, родная, что у тебя там на душе.

Лицо ее вдруг порозовело от волнения и решимости.

– Алешенька, извини, но я так не могу больше. Ты часто уезжаешь, а я даже не смею спросить в полку, где ты. Кто я тебе, как назовусь?.. Устала и отвечать на глупые вопросы, почему занимаю твою квартиру, а ты живешь отдельно. Я уже не говорю о прочем.

Он погладил ее по худенькому плечу, вздохнул и качал:

– Честно признаться, меня пугает семейная жизнь после того, как женился мой товарищ по училищу. Дружил он с девушкой – водой не разольешь, а едва расписались – тут и началось! Ссоры, оскорбления, дошло до измены. Боже мой, что мне однажды довелось увидеть и услышать! До сих пор холодом окатывает, как подумаю. – Он помолчал, вспоминая. – Я тогда собрался в отпуск и получил от товарища телеграмму: срочно приезжай. Попал к ним как раз в тот день, когда они подали на развод, делили мебель и вещи… Все это не передать никакими словами.

– Не у всех же так складывается, – возразила она.

– Это понятно. Но зачем нам спешить?.. Вот я пришел к тебе, и у нас праздник, какой другим во сне не снится. Конечно, мы с тобой чаще расстаемся, зато не знаем, что такое семейные неурядицы. И у нас такие встречи, которым позавидуют самые счастливые женатики. Ну как, убедил?

Аня промолчала. Он принялся было за еду, но отложил вилку.

– Тебе хочется еще что-то сказать?

– Извини, Алешенька, – тихо и не совсем уверенно отозвалась она. – Может, я и не права… Но мне все-таки кажется, что счастье – не только праздничные булки, но и черный хлеб на каждый день. Пусть иной раз черствый, горький, но хлеб.

Он глянул на нее озадаченно.

– Не совсем понимаю тебя…

– Что ж тут не понимать? – Голос ее обрел силу и убежденность. – Вот ты говоришь, что счастье – в радости встреч. А мне оно видится в заботах о близком человеке… Иной раз купила бы что-то, приготовила, поделилась с тобой мыслью, сомнением, отвела душу в разговоре. А тебя нет рядом – и не хочется ничего делать, ни думать, ни говорить. Все тускнеет, как в дождливый день. И ощущение такое, будто живу я совсем-совсем напрасно.

– Тебе хочется, чтобы мы чаще встречаюсь?

– Мне хочется, чтобы ты был всегда рядом. Всегда, понимаешь?.. Проснусь среди ночи, а в квартире пусто. Нападет какой-то страх, полезут раздумья, и я не могу больше уснуть. Утром встаю разбитая…

– Короче говоря, ты хочешь, чтобы мы жили вместе, – перебил он ее, начиная нервничать. – Но если мы будем мужем и женой, то ведь я все равно не всегда буду рядом. Я же военный, Аннушка!

– Но будет рядом кто-то, кому нужна моя забота и защита. В нем я буду видеть тебя. – Она выводила черенком вилки на скатерти невидимый узор и не поднимала на него темных, грустных глаз.

Загоров отставил тарелку с недоеденным салатом, тяжело вздохнул.

– Ты хочешь иметь ребенка?

– Да, хочу.

– Что ж, я тебя понимаю. Желание материнства – святое желание. Без него не было бы и нас с тобой.

Он вдруг замолчал, не хотел больше ни пить, ни есть. Поскучневшими глазами смотрел перед собой. Аня пристально глянула на него раз-другой, смуглое лицо сделалось виноватым, расстроенным. Уже не рада была, что завела этот разговор. У нее же мягкий, податливый характер, и она так боится заслужить его неудовольствие.

Однажды он позвонил ей на работу, а у них как раз было собрание. Выслушав объяснение, он обронил до свидания, и повесил трубку. После этого не заходил дней десять… Был бы мужем, не делал бы таких фокусов. Подулся бы да и остыл… Потом, разумеется, у них была радостная встреча. Но пока Аня дождалась этой встречи, у нее изболелась душа.

«Что ж, видать, такова моя участь. Не быть мне королевой», – горько подумала она и погладила его по руке.

– Алешенька, голубчик, ну что с тобой?

Видя, что она так убита его молчаливым неодобрением, он стряхнул с себя насупленность.

– Ничего, это просто так. – И снова взялся за вилку. Она заглядывала ему в глаза, виновато и преданно улыбалась.

– Ты на меня сердишься, правда?.. Ну скажи, сердишься?

– Нет, родная моя, – отвечал он, и это было неправдой. Он действительно сердился. Но сказать ей об этом – значит вовсе обидеть ее и испортить вечер, а он так хорошо начался.

Она все поняла.

– Извини, пожалуйста. – Голос у нее дрогнул. – Никогда больше не буду говорить об этом. Даю тебе слово.

– Но почему же!.. То, что на душе, надо высказывать. Иначе как же? – Он чувствовал, что фальшивит, и не любил себя в эту минуту. – Извини и ты меня… Ты знаешь, я решил посвятить армии всю свою жизнь, без малого остаточка. А служба – ревнивая дама, не терпит соперниц…

Он говорил торопливо, сбивчиво. Слова его звучали как извинение за то, что он рассердился, за то, что сфальшивил.

– Не расстраивайся, Алешенька, – сказала Аня, не дослушав, явно думая о своем. – Может, еще немного винца?

Во взгляде, словах, в каждом ее жесте было беспредельное милосердие. Она простила ему, и у него отлегло от души.

– Спасибо. – Глаза его вдруг оживленно засветились. – А знаешь что? Пойдем-ка сейчас за город, а? Такой прекрасный вечер, а мы сидим и киснем.

– И верно!.. Какой ты молодец! – Она вскочила. – Сейчас оденусь и пойдем. Я быстро…

По асфальтовому раздолью шоссе мотоцикл несся гудящим вихрем. Анатолий и Евгений, оба в зеленых дорожных шлемах, щурились от встречного ветра, обвевавшего их голубой вечерней прохладой. Они радостно улыбались при мысли, что проведут вечер в театре. Вел мотоцикл Русинов.

Солнце заметно поостыло и, клонясь к горизонту, наливалось краснотой. Оно тоже неслось куда-то легко и неслышно. Казалось, сама удача, сказочно щедрая, отправилась вместе с ребятами в веселое путешествие.

Когда выехали на противоположный край широкой лощины, лес начал отступать, точно утомленный бешеной гонкой. Анатолий сбавил газ, притормаживая: впереди повороты, перекресток, постройки… Но лишь миновали небольшой городишко, снова увеличили скорость. Оставались позади селения, мелькали автобусные остановки со знакомыми надписями. А впереди из дымки уже вставали строящиеся на окраине огромного города корпуса нового завода и за пыльной листвой придорожных деревьев проглядывалась сплошная мешанина построек, высоковольтных мачт. Все ближе первые дома, переезды. По тряской брусчатке, вслед за автомобильной суетой, друзья въехали на городские улицы.

Торопились они напрасно. В кассовом зале театра было тоскливо пусто. Невысокая располневшая женщина в сером костюме весело болтала о чем-то с кассиршей. Над окошком приколотый кнопкой висел листочек с надписью: «Билеты проданы».

Лица друзей потускнели от разочарования. Было чертовски обидно, что так глупо рушатся все их замыслы. Русинова почему-то заинтересовала афиша, – вчитывался в нее, изучал.

– Может, перед началом спектакля кто-нибудь придет сдавать билеты? – не терял надежды Евгений.

– Как же, держи карман шире! – буркнул Анатолий, и вдруг лицо его просияло. – А ведь это идея, Женя!

Новенькие желтые полуботинки Русинова зацокали по метлахской плитке, на смуглом лице зажглась самоуверенная, вызывающая ухмылка.

– Позвольте, гражданочка! – попросил он женщину, и привалился к окошку, сказал небрежно: – Тут дядя обещал мне оставить два билетика.

Кассирша из-за стекла глянула на него недоверчиво.

– А кто ваш дядя?

– Народный артист республики Русинов.

– И всего-навсего два билетика?

Анатолий осуждающе поморщился.

– Нам больше и не надо. Так, Жень?

Евгений стоял за его плечами сам не свой: не ожидал, что товарищ выкинет такой номер. Кассирша крутнула головой, спросила:

– И вы уверены, что дядя позаботился о вас?

– А как же? По-родственному.

– А может, нет?

Кажется, она затеяла игру, в конце которой намеревалась ловко изловить прыткого лейтенанта. А он будто и не замечал ее маневра, шел напролом.

– Должен оставить. Я же недавно звонил ему домой…

– Борис Петрович уже больше часа в театре!

Евгений видел, как насмешливо оглядывает их полная женщина, и ему стало не по себе. Между тем Анатолий начинал «показывать характер».

– А недавно – это разве пять минут?.. Часа полтора уж прошло с того момента, как я говорил с ним. А чтобы вы не сомневались… вот!

Достав из кармана удостоверение личности и раскрыв его, сунул в окошко («Что, поймала?»). Поскольку в документе было четко написано, что предъявитель его – Русинов Анатолий Михайлович, кассирша погасила усмешку, подняла телефонную трубку.

– Сейчас узнаем. Мне Борис Петрович ничего не говорил о вас.

«Этого только не хватало!» – сгорал от стыда Евгений. Его даже повело всего. А кассирша уже говорила с кем-то.

– Зиночка!.. Попроси, пожалуйста, Бориса Петровича… Да-да, я жду у телефона. – Она кинула взгляд на лейтенантов. – Сейчас спросим у самого…

Минуты три тянулось напряженное ожидание. За это время, обезопасив себя шаловливым смехом, можно было спокойно уйти. Евгений даже отступил на два шага, подавая другу спасительный знак.

За окошком снова говорили:

– Борис Петрович?.. Извините, что беспокою… Здесь, около кассы, ваш племянник… Офицер Русинов… Говорит, что вы ему обещали на сегодня два билета… С трудом… Ну хорошо, сделаю.

Все это время, пока кассирша говорила с народным артистом, лейтенанты стояли в оцепенении. Но вот она кинула трубку. Смущенная и заметно порозовевшая, начала искать что-то. Тут же, как ни странно, подала билеты.

Анатолий расплатился. Глаза его горели насмешливым огнем.

– Вот так! – ухмыльнулся он и победно сунул билеты в карман. – Потопали, Женя!

На улице он облегченно вздохнул, повел плечами, расслабляясь. Коротко рассмеялся.

– Вот и отделали Пенелопу!.. Однако жарко в этом предбаннике.

Гений неодобрительно покачал головой.

– Слушай, Толик, мы могли капитально влипнуть!.. Не понимаю, как ты мог решиться на глупый фарс?

– Велика беда! Крутнулись бы и пошли прочь. Кто знает нас, лейтенантов безвестных?

– А если актер и в самом деле заказывал для кого-то билеты? Вот наделаем шороху, когда увидят, что пришли совсем не те.

– Исключено. Спектакль – не именины. Старик все понял и быстренько сориентировался. Актер все же!.. Не каждый день обращаются к нему однофамильцы, понимать надо. Психология – штука тонкая.

Товарищ неодобрительно покосился на него.

– Тоже мне психолог!.. Ты хоть видел актера Русинова?

– Да только что… на афише, – хохотнул Анатолий беспечно и посмотрел на часы. – Вовремя управились, так что еще успеем и перекусить до начала спектакля. Пошли!

Прозвенел третий звонок. Не оглядываясь по сторонам и не поднимая глаз, лейтенанты прошли в зрительный зал, разыскали свои места. В просторном, сверкающем огнями помещении было шумно, людно, суетливо. Почти в каждом ряду то садились, то вставали, пропуская опоздавших.

Плавно тускнея, померк свет, заиграло разноцветье юпитеров, по затихшему залу тугой волной прошлась музыка. И вниманием зрителей завладела сцена. А на ней – пожилой заслуженный генерал встречает приехавшего в отпуск сына-капитана, у которого вышла неприятность по службе и который не знает, как теперь быть…

За развивающимися на сцене событиями друзья следили с большим интересом, и первый акт показался им удивительно коротким. В антракте, едва они поднялись со своих мест, к ним подошла миловидная женщина с темными глазами. Спросила, слегка грассируя:

– Простите, кто из вас Русинов? Анатолий живо глянул на нее, отозвался.

– Борис Петрович очень просит вас задержаться после спектакля. Ему хотелось бы повидаться с вами.

Второй акт спектакля Евгению показался гораздо длиннее. Но отзвучали аплодисменты, опустился занавес, на минуту снова стало шумно и людно. Когда зал и фойе покинули последние зрители, к лейтенантам подошел Борис Петрович. Рослый, представительный, он улыбался сдержанно, несколько озадаченно. У него крепкая блестящая лысина, прищуренные с лукавинкой глаза. Нос по-ястребиному, чуть загнут вниз, губы крупноватые, подбородок волевой.

Он только что снял генеральский мундир своего героя, и было как-то непривычно видеть его в светло-сером костюме.

– Здравствуйте, племянники! – устало произнес актер, и вокруг карих глаз стрельнули лучинки морщинок. – Так кто из вас Русинов?

Смущенному Анатолию снова пришлось назваться. Борис Петрович подал ему руку, пошутил:

– А вы не из цыган?.. Вон какой черный.

– Может, и из цыган, – отвечал парень, смеясь. – Я своей родословной дальше деда не помню.

Актер тоже усмехнулся.

– Оригинальный способ проникновения в театр избрали вы! Я даже растерялся вначале. Думаю, откуда у меня племянник? Старший брат, как ушел на фронт, так и не вернулся. Никакого потомства он не оставлял. Младший – безнадежный холостяк. Но кто знает, может, какие-то грехи молодости открылись!..

– Да нет, Борис Петрович, мы однофамильцы.

– Значит, племянник вы липовый?.. Просто хотелось попасть в театр. Понятно… Нехорошо, конечно, но в сообразительности вам не откажешь.

Актер был заметно огорчен, и Анатолию стало неловко.

– А что было делать?.. Очень хотелось попасть в театр, а билетов в кассе нет, возвращайся не солоно хлебавши.

– Разговариваете вы по-нашенски, по-уральски, – задумчиво заметил Борис Петрович. – И фамилия Русинов не часто встречается.

– У нас Русиновых – дворов пятнадцать. И деревня – Русиновка.

– Уж не в Оренбуржье ли?

– Так точно, там.

Борис Петрович внезапно изменился в лице, заволновался.

– Постой, постой, парень! А ты ничего не путаешь?.. Я ведь тоже из той самой Русиновки! – Он привлек лейтенанта к себе, заглянул ему в глаза. – Милый ты мой мальчик! Да я не только племянником – сыном тебя готов назвать. Встреча-то какая… С войны не был в родных краях, а тут – земляк, односельчанин!.. Постойте, что-то вы проговорились, будто отмотали на мотоцикле энное количество километров?

– Да, больше полсотки.

– И что же, сейчас назад?

– Так нам это не впервые, – отвечал Анатолий.

– Зачем же отправляться в путь на ночь глядя?.. Нет, ребятки, переночуйте у меня. Я сейчас холостяк, квартира свободна. Вы даже не представляете, что значит для меня встреча с вами! Ну так как? Посидели бы вместе за столом, поговорили о Русиновке…

– Даже не знаю, – пожал плечами Анатолий и глянул на товарища. – Как ты, Женя?

– Как ты, так и я…

Видя, что они колеблются, Борис Петрович решительно взял их под руки и увлек к выходу. За театром, блекло освещенном фонарями дневного света, теперь стояла лишь одна «Волга». На месте была и «Ява» лейтенантов. Показав на мотоцикл, актер спросил;

– А кому из вас катить на этом «козле»?

– Да любому. Это у нас общее приобретение.

– Тогда, землячок, прошу ко мне.

«Неужели поедем к нему на квартиру? Он так знаменит!» – с восторгом подумал Евгений, прогревая двигатель мотоцикла и устраиваясь. «Волга» плавно взяла с места. Следом тронулся и «козел». Лейтенант боялся отстать, затеряться в лабиринте улиц большого ночного города. Надо было спросить адрес, а он не додумался до этого, и теперь напряженно следил за мелькавшими впереди рубиновыми стоп-сигналами автомашины.

Борис Петрович остановил легковую за пятиэтажным зданием с темнеющими в ночи балконами и окнами. Жильцы дома, очевидно, уже спали, – светились только окна лестничного пролета. Лампочка посреди широкого двора, запутавшись в ветвях каштана, скудно мигала.

Евгений приставил мотоцикл к стволу дерева, снял шлем, вынул из коробки на багажнике фуражку и надел. Он с интересом наблюдал за Русиновыми, а те увлеченно разговаривали, выходя из машины. В голосе актера звучали удивление и радость:

– Да неужто жив еще старик Кандала?! Сколько же ему лет?

– Он и сам не помнит, – рассмеялся Анатолий. – Был я там в прошлом году и слышал, как мальчишки дразнили своего однокашника, у которого меняются зубы:

 
Ты беззубый Кандала,
Тебя бабка родила!..
 

– Забавно, забавно!.. А я помню старика, когда у него был еще полный рот зубов. Как он живет-то?

– Зимой с печки не слазит, летом на завалинке сидит да кости на солнышке греет. Соберет около себя сопливую ребятню, сказками потчует. Память у него еще стойкая.

– Золотой он человек! – растроганно произнес Борис Петрович. – Золотой… Я ведь с ним когда-то на охоту ходил. Как он знает наши тамошние места, как умеет рассказывать! Заслушаешься, бывало… – Он вдруг спохватился: – Но мы, кажется, увлеклись. Сейчас открою гараж да приютим технику.

Отошел к длинному ряду приземистых строений, зазвенел ключами, открывая замок. И опять донесся его взволнованный, растревоженно-благостный голос:

– Ах, истосковался я по родной Русиновке! По детству далекому – по деду Кандале. Разбередил ты мне душу, земляк! Но вот возьму отпуск – махну в родные края. Обязательно!

Он бормотал еще что-то, возясь с замком. Наконец распахнул двери, зажег в гараже свет. Осторожно сдал в него «Волгу».

– Мотоцикл давайте сюда, – показал он, выходя. Евгений поставил «Яву». Актер закрыл гараж и пригласил:

– А теперь прошу ко мне!

Евгений проснулся при солнечном свете, окинул незнакомое жилище недоумевающим взглядом: «Где это я?» Впрочем, тут же опамятовался. И хотя подспудно еще думалось, что вчерашнее просто приснилось, возвращался из мира грез. Все так непредвиденно и забавно получилось вчера! Будет что рассказать ребятам.

И не поверят, что они с Анатолием ночевали у народного артиста республики… Он выспался всласть, чувствовал бодрость в теле, и от приятных утренних мыслей ему стало так хорошо, словно был у себя дома в Ульяновске. Вот сейчас войдет мама и скажет: «Доброе утро, сынок! Как тебе спалось?» Улыбнется и сядет в кресло напротив.

Но тут подумал, долго ли ночью заседали Русиновы, и почувствовал неловкость за себя. Поздний ужин затягивался, Евгения неудержимо потянуло на сон, и хозяин предложил ему устраиваться на этом диване… Надо было посидеть с ними еще немного, хотя бы из приличия. О чем говорили-то?.. Сначала о родных краях, потом Анатолий спросил о женщине на фотопортрете, – хозяин отвечал с веселой шутливостью:

– Ну-у, о Кире Андреевне двумя словами не скажешь!.. Вообще-то жена и главный бухгалтер треста. Только главное в ней не это, а ее характер. Даже характерец, я бы сказал. Впрочем, гостей встретить она умеет…

Анатолий спал здесь же, на раскладушке. Его темноволосая голова глубоко утонула в мягкой пуховой подушке, из-под простыни смуглело сильное плечо с пятном от зажившей болячки. Зимой на учениях, продавив лед на заснеженной ямине, танк Русинова утонул почти с башней. Сам взводный мигом выскочил из люка, помог наводчику и заряжающему. А потом ему пришлось нырять в залитую водой машину, чтобы вытащить застрявшего механика. Вот тогда-то и промерз до костей, долго мучился чирьями. Зато спасенный механик смотрит на него теперь, как на бога.

– Да, он славный парень, – хмыкнул Евгений, потягиваясь в постели. – Шалопутный только.

Дремин осмотрел просторную, со вкусом обставленную комнату, попытался прочитать названия некоторых книг в шкафу, да они были далеко. Лежать бездельно надоело, – он приподнялся и начал осторожно покашливать, чтобы разбудить товарища. На беспечно похрапывающего любителя приключений это так же мало действовало, как тиканье комнатных часов или уличный шум.

– Толя!.. А, Толь! – Завидная у парня способность: спать где угодно и сколько угодно. Евгений позвал громче: – Анатолий, проснись!.. Русинов, тревога!

Товарищ оторвал от подушки темноволосую голову, недовольно бормоча:

– Что, какая тревога?

– Танки противника с тыла!

– А, перестань… Который час?

– Десять скоро. Пора принимать вертикальное положение.

Русинов зевнул и потянулся. Вставать ему явно не хотелось.

– А ты знаешь, во сколько старик отпустил меня?.. В три ночи. Все выпытывал и допрашивал: кто жив в селе, кто из старожилов помер и куда девался пес Тобка…

Он вдруг раскатисто хохотнул, вспомнив что-то смешное. Евгений почти испуганно цыкнул на него:

– Тише ты, барабан полковой!

– А что, получилось очень даже недурно! Как ты думаешь, поверят ребята, что мы с тобой ночевали у народного артиста?

Евгений усмехнулся от забавного совпадения их мыслей.

– Поверят. С тобой всегда происходят веселые истории.

На письменном столе, словно тоже просыпаясь, дзенькнул телефон, и через пару секунд залился звонкой утренней трелью. Евгений вопросительно глянул на товарища: что делать? Поднять трубку или разбудить хозяина? Быть может, это совершенно пустячный звонок и не стоит на него обращать внимания…

Анатолий мигом вскочил, подбежал к телефону, сорвал трубку, небрежно кинул:

– Да-да!

В солнечной тишине комнаты из трубки по-родственному зачастил приятный девичий голосок:

– Папуля, милый, здравствуй!.. А мы с мамой уже здесь, на вокзале. Целуем тебя!

– Молодцы вы с мамой! – нимало не смущаясь, отвечал «папуля». – Когда сошли с поезда?

– Да только что!.. Скорее приезжай за нами, ждем тебя.

Прикрыв трубку рукой, Анатолий повернулся к товарищу, еле сдерживаясь от смеха.

– Вот так номер! – зашептал он. – Задаст мне жару Борис Петрович…

Евгений осуждающе замахал рукой: кончай ломать комедию! Анатолий медлил, а голосок допрашивал:

– Алло, папа!.. Что же ты замолчал?

– Да тут у меня… чуть телефон от радости не прыгнул на пол. Где же вы будете ждать?

– В сквере у главного вокзала… Погодка нынче – просто прелесть! Даже не верится. Мы с мамой крепко спали в купе, продрогли и хочется погреться на солнышке.

– Ах вы, проказницы!.. Ну хорошо, погрейтесь. А я сейчас соберусь и подъеду за вами минут через пятнадцать. Па!

Все то время, пока Русинов лицедействовал, Евгений смотрел на него квадратными глазами. Едва тот положил трубку, возмущенно раскипелся:

– Ты с ума спятил!.. Зачем морочить людям голову? Позвал бы Бориса Петровича. Представляешь, что ты натворил?

– А-а, чепуха! – беззаботно обронил Анатолий, зевая. – На радостях она все равно не поняла, кто ей отвечал. – Он мечтательно усмехнулся: – Интересно, какая она? Наверное, хорошенькая. А, Женька! Борис Петрович хвалился дочерью… Сейчас пойду сообщу ему.

Заспанный хозяин тут же появился.

– Говорите, в сквере у главного вокзала? – Он был в шлепанцах и натягивал на плечи вельветовую куртку. – Доброе угро! Хорошо ли отдыхали?

– Отлично, Борис Петрович! – Евгений поспешно встал. – Вы нас извините, мы в два счета смотаемся.

Актер протестующе поднял руку.

– Это вы зря!.. Сегодня выходной, куда спешить? Вот сейчас заявится мое семейство – познакомитесь, позавтракаем вместе.

– Может, нам все-таки уйти? – спросил Евгений. – Помешаем же…

– Как раз наоборот! Интересней будет встреча, – возразил хозяин, щелкая суставами раскладушки. Сомкнул ее, поставил в угол.

Вернулся Анатолий, бесцеремонно утираясь чужим мохнатым полотенцем. Он успел уже умыться и, дурачась, по-военному доложил:

– Товарищ генерал! Лейтенанты готовы выполнить любой ваш приказ.

– Вот это мне нравится! – заулыбался хозяин. – Раз так, начинаю командовать. На вашу долю, ребятки, два неотложных дела: первое – немного прибрать в квартире, второе – купить вина и цветов. Цветов побольше. Сейчас я принесу деньги.

– Не надо! – запротестовал Анатолий. – Деньги есть.

– Что ж, ладно. Тогда я поехал. Постараюсь там немного задержаться, чтобы у вас было время.

Евгений расставил стулья, протер окошко в гостиной. Затем выровнял в шкафу книги. Их было много. Полистал некоторые и с сожалением поставил на место. Некогда! Едва умылся, оделся да причесался, как на улице зашумел мотор, тонко заныли тормоза.

Лейтенант приник к окну: у подъезда голубела знакомая «Волга», из которой выходили Борис Петрович, его жена и дочь. Громко разговаривая, они поглядывали в сторону дома.

«Что я рот разинул? – опомнился Евгений. – Надо же встретить их!»

Пока выбежал на улицу, подоспел и Анатолий. В руках у него красовался внушительный букет редкостных в это время роз, а в сетке лежали две бутылки вина, круглая буханка свежего хлеба, большая коробка конфет.

Ближе к Евгению стояла жена актера. Серый дорожный костюм элегантно облегал ее еще не утратившую стройности фигуру. В ушах – сережки, волосы уложены скромную прическу. Рядом с ней стояла девушка в легком сиреневом платье. Светло-русые волосы перехвачены зеленой лентой.

Женщины весело смеялись, слушая Анатолия.

– И вы назвали себя племянником!

Заметив Евгения, Борис Петрович дружески взял его под руку, подвел к своим домашним, представил:

– А вот и второй наш гость! Знакомьтесь.

Мать звали Кирой Андреевной, дочь – Леной. Девушка показалась Евгению пригожей, невиданной, и он задержал ее руку несколько дольше, чем того требовало приличие. У нее такое нежное, как бы зовущее лицо. И глаза искренние и ясные.

Тут Анатолий деловито сунул ему авоську с вином и хлебом, обронив:

– Подержи-ка, Женя!

Разделил надвое букет, и от имени мужчин вручил Лене и Кире Андреевне. Принял от них коробки, сетку с помидорами. Цветы понравились – мать и дочь признательно улыбались. Борис Петрович, с чемоданом в руке, добродушно заметил:

– Женщины почему-то всегда обожают розы. А вот на меня они не действуют.

– Потому и опасаются вручать их тебе! – задиристо кинула ему супруга, наклоняя голову к цветам. – Розы очень, очень милые.

Лицо ее еще не утратило привлекательности. Евгений глянул на Лену и невольно отметил: очень похожа на мать! Тот же вздернутый носик, та же округлость щек. Только глаза и волосы светлее. «Прелестной матери прелестнейшая дочь! – вспомнил он нечто давнее, вычитанное из книги и тут же поймал себя: – Отчего это вдруг заработало твое воображение, товарищ Дремин?»

– Видишь, Ленок, это милое мужское общество не ожидало нашего вторжения! – весело заметила Кира Андреевна.