Текст книги "Полигон"

Автор книги: Иван Сажин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Молодцы, ребята! Не прозевали! – вырвалось у взводного.

Танк снова был в движении. Лейтенант старался не потерять из вида серый от тумана силуэт мишени. Он теперь был уверен, что выполнит упражнение. Едва заряжающий доложил о готовности орудия к бою, как снова подал команду «Короткая!» И опять за его выстрелом двухкратным эхом отозвались два других.

Анатолий отчетливо видел: огненно сверкнув в туманной кисее воздуха, снаряд вошел в макет танка.

– А третий-то наверняка всажу! – шептали его губы. И точно, снаряд сверкающей иглой прошил мишень.

Впереди и чуть в стороне сквозь сиротский туманец и нудный дождишко проступила новая цель. Русинов окропил ее горячим свинцом. Ему дружно вторили пулеметы Адушкина и Лутака…

Находившийся в огневом классе Евгений напряженным слухом ловил выстрелы. Мишеней и танков не видно, и потому трудно судить об эффективности огня, однако по дружным залпам орудий создается впечатление, что бьют без промаха.

Вбежал рудоватый Винниченко, командир третьего взвода.

– Комбат наверху?

– Там, – раздраженно кинул Евгений.

– Товарищ майор!.. Товарищ майор!..

Загоров появился на верхних ступеньках лестницы, спрашивая, что случилось. Винниченко сообщил: едет командир полка, сейчас будет здесь. Комбат быстро сошел вниз. В это время напротив боковых окон остановился влажный, заляпаный грязью «уазик». Из открывшейся дверцы, сутулясь, выбрался полковник Одинцов. В яловых сапогах, защитной плащ-палатке, с деловой серьезностью на властном лице. Чуть пригибая голову в полевой фуражке, вошел в помещение вышки, окинув всех озабоченным взглядом.

Майор подтянулся, вскинул правую руку к виску.

– Товарищ полковник! Вторая рота третьего танкового батальона выполняет очередное упражнение по стрельбе.

Одинцов неторопливо поздоровался с ним, спросил:

– Что это ты сегодня затягиваешь, Загоров?

– Неувязка из-за тумана, товарищ полковник! – Щеки комбата порозовели от прилива крови. – Честно говоря, гадали, отложить стрельбы или продолжать, – признался он.

– Хорошенькая неувязка! – хмыкнул Одинцов.

Чего ж тут гадать?.. На фронте обычно, как плохая погода, так откладывали боевые действия и наши, и немцы. Ждали, пока разъяснится, солнышко выглянет… Насмешка заставила комбата смутиться.

– Намек понят, – пробормотал он.

– Что, неважны первые заезды? – спросил полковник, испытующе глядя на Загорова, на замерших лейтенантов.

– Наводчики второго взвода не выполнили упражнение.

– Плохо, комбат. Видимость вполне подходящая… А чьи танки сейчас на дорожках?

– Лейтенанта Русинова.

– Били почти залпами, должны быть попадания.

Одинцов достал папиросу, закурил и присел на табуретку в молчании: ждал результатов стрельбы. Наконец их объявили.

– Первый экипаж: поражены все мишени, первая – тремя снарядами. Второй экипаж: поражены все мишени, первая двумя снарядами. Третий экипаж: поражены все мишени, первая – тремя снарядами.

Одинцов обрадованно вскинул густые брови, молодцевато поднялся.

– И никакой неувязки! Просто надо уметь стрелять… Заехал я, комбат, сообщить тебе желанную новость: пришел приказ на Королькова. Убывает из части через три дня. Так что пусть Приходько принимает у него дела… А кандидатура на должность командира второй роты у тебя та же, не передумал?

– Передумал, товарищ полковник. Роту примет лейтенант Русинов.

Евгения будто жаром обдало. Его только что обошли, пренебрегли им, как недостойным. Одинцов глянул на него почти с презрением. И упрек, и несбывшееся ожидание читались в его многоопытном взгляде.

– Не возражаю, – согласился он. – Русинов парень хваткий. Пусть впрягается.

Танки возвращались из глубины полигона: яснее выступали из тумана их широкие приземистые корпуса, победнее орали моторы. Вот пятьдесятпятки развернулись и замерли на исходном.

– Ну ладно, продолжайте стрельбу. Я буду на инженерном озере, у Станиславского? У него нынче подводное вождение, – сказал Одинцов.

Едва он уехал, вбежал Анатолий. Вытер платком вспотевшее, улыбчивое лицо, доложил, что экипажи построены.

– Хорошо, Русинов, – одобрительно сказал комбат. – Замечаний нет. Давайте теперь наводчиков.

Анатолий стремительно вышел. Прыти ему не занимать, – он за все берется с какой-то неудержимой, взрывчатой силой. А тут еще такая удача! Евгений тоже покинул огневой класс. Пока готовилась к стрельбе очередная смена, он раздраженно и нетерпеливо прохаживался по влажной, грязно затоптанной асфальтовой дорожке. Внутри у него все кипело. Нет, он не уйдет отсюда, пока не изъязвит насмешками выскочку… Так вот чего лез из кожи Русинов! Почуял, что освобождается должность ротного и решил обойти конкурента…

О себе, павшем, думалось жалостно, со слезой. Дышать было трудно, точно кто-то сдавил грудь. Подошедшего Русинова встретил кривой, вымученной улыбкой:

– Торжествуешь?.. Оркестр, туш герою! Ораторы, где ваши поздравления? Слава победителю, слава!

– Ты чего, Женя? – Анатолий глянул на него серьезно.

– А то, что друзья так не поступают.

– Это как же?

– А так, как мистер Русинов… Чего ты полез в ура-патриоты? Захотелось доказать, что твой взвод может успешно вести огонь при любой погоде? Об этом и так все знают.

Разумеется, об этом никто не знал, – лишь сегодня начали убеждаться. Несправедливое обвинение больно задело Анатолия.

– Разве я для показа выполнял упражнение?

– Для чего же еще?.. Других причин не вижу, Не выпендривался бы ты, стрельбы похерили, только и всего. Ротный уже настроен был да и комбат колебался… Эх, ты, друг!

О том, что говорил командир полка, Евгений почему-то умолчал. Благодушие сошло со смуглого лица Русинова, он уязвленно закусил губу.

– Ну, знаешь ли!.. Что я должен был ответить, что боюсь стрелять в такую погоду? Не для того мне офицерское звание присвоили, чтобы прятаться в кусты от трудностей да опасностей.

– Прав! Всегда прав Русинов. Браво! Только мне хочется спросить тебя: как можешь теперь считать себя честным перед товарищем?

– Сначала надо быть честным перед самим собой, – парировал Анатолий, раздражаясь и начиная жестикулировать. – Служба – мое дело, Женька. Ты это знаешь… Дело, без которого я себя не считаю человеком. Понял?

– Ого, хватил! – с сарказмом воскликнул Евгений. – Ты начинаешь изъясняться так же высокопарно, как Загоров.

– Подражать достойным образцам не считаю зазорным.

– Еще раз браво! Найден новый образец. Евгений Дремин – уже пройденный этап. Ведь он скоро переходит к тебе в подчиненные.

– Ты о чем! – набычился Анатолий.

– О том самом, ради чего ты прошелся сегодня по мне грязными сапогами. Ну и нюх у тебя, овчаркам на зависть…

Слова потонули в орудийном грохоте. Наводчики Русинова били так же дружно, как перед этим сам взводный и командиры экипажей. Евгений намеревался уйти, да вдруг раздумал: захотелось узнать результаты заезда. Быть может, завалится кто-нибудь из стреляющих! Это облегчило бы душу, хоть немного…

Молча стояли под сеющимся дождем, смотрели в сторону гудевших в тумане танков, словно ждали ответ на свой взвинченный разговор. Объявили результаты: все три наводчика стреляли отлично.

Лицо Анатолия расцвело в улыбке.

– Не лезь в бутылку, Женя! Я же тебе говорил, что в службе, как в атаке… Сегодня пятерка моя, завтра – твоя.

– Сегодня ты-ы, а завтра яа-а, – фальшивя, пропел Евгений.

Ему показалось, что товарищ улыбается издевательски, нагловато. Опять сдавило грудь, глаза застлало горячими, тяжелыми слезами.

– Поздравляю…

Круто повернулся и пошел прочь. Не хватало еще, чтобы увидели идиотские слезы у него на глазах. Русинов долго еще стоял на том же месте и грустно смотрел ему вслед.

Лене с утра не давал покоя мотив песенки. Из глубины сознания наплывали задумчивая мелодия и слова «Где-то есть город, тихий, как сон…» С тех пор, как побывала в гостях у лейтенантов, в душе поселилось томление и беспокойство, которые никак не объяснить. Раньше было просто любопытство, желание общества забавных и милых парней. Теперь она тосковала, мучилась ожиданием.

Недавно Лена дозвонилась до танкистов, упросила дежурного передать Анатолию, что его срочно просит актер Русинов дать знать о себе. Дежурный пообещал выполнить просьбу не раньше, как дня через два, – лейтенанта снова не было в части!

Два дня прошло, и сегодня девушка с утра сидела в гостиной на диване с книгой, то и дело поглядывая на телефон. Книгу держала скорее для отвода глаз. Надо же показать отцу, что занята чтением!

Борис Петрович встал поздно. Из театра вернулся далеко за полночь, пока выпил чаю да улегся, проглотив снотворное, прошло около часа. Вот и проспал до одиннадцати утра. Теперь брился в своей комнате: доносилось жужжание электробритвы.

Лена не знала, зачем просила, чтобы позвонил Анатолий. И вообще не хотела задумываться над этим, даже отмахнулась от докучливой мысли. Не все ли равно!.. Вообще-то следовало бы вызвать Евгения. Пыталась убедить себя, что Анатолий слишком груб, невоспитан – и не смогла. И чем больше думала о нем, тем сильнее завладевал он ее воображением.

Он вовсе не такой, каким кажется. А главное – с ним чувствуешь себя легко, непринужденно. Неужели ее влечет к разбитному парню глупое девичье любопытство? То самое, с каким поехала в гости к лейтенантам, с каким выслушивала объяснение Евгения… Вряд ли. Русинов не тот человек, с которым можно играть в кошки-мышки.

Если говорить честно, Лена тогда очень хотела, чтобы и он объяснился ей в любви (нравится же она ему!). Однако Анатолий сказал только обидные слова. Он словно из другого мира: решителен, прям, предприимчив. И догадлив, как бес, – от него ничего не скроешь не утаишь.

«Интересно, как он пронюхал, что Женя признался мне в любви? – гадала она. – Наверное, просто смекнул. Он же так растерялся, так задумался, когда вошел И увидел меня со своим дружком наедине…»

Странны и противоречивы девичьи поступки. Искать в них логическую взаимосвязь – напрасный труд. И самый здравомыслящий человек подчас беспомощно разведет руками, если попытается на основании одного поступка юной проказницы предугадать следующий.

В тот вечер, когда после возвращения с озера Анатолий поцеловал ее, она оттолкнула его. А позже, когда Евгений так возвышенно дал понять, что любит ее, вдруг спохватилась… Вошел отец. Он уже закончил бриться, умылся и, смазав лицо кремом, массировал щеки и подбородок. На оголенных, засмуглевших от загара плечах крупно играли мышцы.

– Ленок, ты картошку солила?

– Нет еще, – она быстро поднялась, откладывая книгу, одернула халатик. – Сейчас посолю.

– Пошевеливайся, хозяйка, пора завтракать. – Отец был в добродушном настроении. Его карие глаза смотрели живо. И выглядел он сегодня бодрым: должно быть, хорошо выспался.

Матери нет дома. На работе с восьми, вернется поздно, – то общественные дела, то ревизии. Для своих домашних она обычно готовила что-либо с вечера и ставила в холодильник. Там и сейчас обреченно стыли заливная рыба и салат.

Отцу приелась эта история с охлаждением-подогреванием. Сказал, что сегодня хочется чего-нибудь свеженького, с пылу, с жару. А поскольку из Лены кулинар не ахти какой, она сделала самое простое, что можно придумать: начистила молодой картошки, помыла ее и поставила на плиту.

Картошка кипела на малом огне. Из кастрюли, из-под легкой алюминиевой крышки, выбивался аппетитный парок. Лена ткнула кухонным ножом в одну из картофелин.

– Она готова, папа! Садись, ешь.

– Сейчас!.. Сделай еще салат из помидорчиков.

Закрыв картошку, Лена наспех порезала на тарелку два крупных помидора, посолила их. Очистила и положила рядом зеленую прядку лука, и вернулась в гостиную. Посмотрела на телефон, словно ждала от него ответ на свой мучительный вопрос, однако телефон молчал.

«Мне надо было позвонить Жене, – в затруднении думала она. – Что же сказать Толе? Ну спрошу, как тогда доехал, а дальше что?.. Ну скажу, что волновалась, не зная, все ли благополучно обошлось… А потом?.. А потом – суп с котом. Толя сразу поймет, что тебе просто-напросто хочется повидаться с ним».

Тут из кухни донесся сердитый отцовский, голос:

– Ленка!.. А ну беги сюда!

– Господи, что он дергает меня? – проворчала она, вскакивая.

В светлой рубашке, при галстуке, отец казался помолодевшим. Вот только лицо его выражало недовольство.

– Как это понимать? – показал он пальцем в кастрюлю.

Лена склонилась и ахнула: среди сварившейся картошки плавал коробок спичек, уже изрядно намокший.

– Зачем ты кинул его туда?

Широкие брови отца удивленно полезли вверх.

– Я кинул?.. Нет, дорогуша, это я тебя спрашиваю, зачем ты сунула спички в кастрюлю.

– Да не совала я!..

Суматошно выкинула ложкой коробок, наверное, прилип к крышке, – подхватила кастрюлю тряпкой и, обжигая пальцы, слила в раковину отвар. В глазах застыли растерянность и недоумение.

– Что ты будешь теперь есть ее?

– А что же мне кушать? – буркнул Борис Петрович, пожав плечами. – О чем ты думаешь с утра, где витаешь? Чай не закипятила?

– Но в чайнике еще полно. Подогреть?

– Дважды, трижды кипяченная глупость!.. Это же отрава для организма. Неужели ты, будущий медик, не знаешь элементарной истины?

– Вода и вода, – хмуро отозвалась дочь.

Она соображала, как теперь поступить. Испорчена ли картошка серой от спичек или пригодна к еде?.. Взяв верхнюю, по-кошачьи обнюхала ее. Картофелина соблазнительно, вкусно пахла.

Погладив свою лысину, отец посмотрел на часы: видимо, пора идти в театр. Спросил:

– Где-то была бутылка с недопитой водкой?

Лена знала домашние тайники, знала, что мать прячет водку от отца, и даже содействовала ей в этом. Чтобы он не пошел по наклонной, как говорила Кира Андреевна, не сел однажды за руль навеселе. Весной хоронили соседа, его жену и трехлетнего ребенка. Все трое разбились насмерть в автокатастрофе, из-за рюмки…

– Зачем тебе водка?

– Для профилактики, – хмыкнул отец, – Чтобы не отравиться твоей картошкой с серой.

Пытливо глянув на дочь, он понял, что та знает, где спрятана бутылка. И накладывая себе в тарелку исходящую паром молодую картошку, уже приказывал:

– Давай неси! Нечего вам с Кириллом хитрить.

– За руль садиться не будешь?

– Не буду, не буду! Сяду в троллейбус… Что вы опекаете меня, как мальчишку, а сами не знаете, что нельзя сто раз подогревать одну и ту же воду для чая.

Он начинал сердиться. Резко выплеснул из чайника содержимое в раковину, ополоснул от донной мути-накипи, налил свежей воды, поставил на плитку, прибавил в горелке газ.

В спальне имелся встроенный в стене шкаф для одежды и постельного белья. До его верхней полки, где лежали старые книги, можно было добраться лишь с помощью подставки. Лена влезла на стул, приподнялась на цыпочки, засунула руку в тайник. Едва успела извлечь бутылку, как услышала ворчливо-ликующий голос отца:

– Вот куда они ее спроворили! Ну и конспираторы! – Он принял поллитровку. – Мудрецы вы с Кириллом, ох, мудрецы!

Борис Петрович отправился на кухню завтракать, а Лена вновь заняла свое место в гостиной на диване.

Почти весь день просидела у молчавшего телефона. И уже начинала смиряться с мыслью, что Анатолий не позвонит, что он бесконечно занят со своими танкистами, что ему совершенно нет никакого дела до ее праздной скуки. Если с утра гадала, что сказать ему, то под вечер с недовольством припомнила его слова во время последней встречи. Даже ничем не выказал, что у него есть хоть капля какого-то чувства к ней. А говорил-то как! Лена взвинтила себя, и теперь думала о Русинове с нарастающей обидой. Тоже провидец нашелся! Может, ей хотелось просто по-человечески сказать спасибо, что довез без приключений. Довольно с нее ожиданий. Вот соберется и пойдет в город. Одна. К подруге нужно заглянуть, сходить в кино.

В это время телефон затрезвонил короткими руладами. Лена сразу догадалась: междугородний. Наконец-то!.. Отбросив намозолившую глаза и руки книгу, поспешила схватить трубку.

Телефонистка уточнила номер и предупредила о предстоящем разговоре. Едва умолкла, послышался напористый баритон:

– Лена?.. Привет!

– Добрый день, Толя! Куда вы опять пропали?

– Все туда же. Скоро будем на месте… Как у тебя дела?

– Без перемен. Я все время беспокоилась, благополучно ли ты тогда доехал. Вот не выдержала.

– Спасибо.

Слышимость была плохая – приходилось – напрягать голос, переспрашивать. Анатолий оправдывался: раньше позвонить не мог, вот еле выбрался на ближайший узел связи.

– Написать-то сумел бы! Почта работает. А то уехал – и как в воду канул.

– Что, соскучилась? Почему молчишь?

– А что мне, петь или танцевать по твоей милости?

– Ну хотя бы символически! – хохотал в трубку Анатолий.

– Ладно! Скажи лучше, когда вы с Женей приедете?

– Натурально или символически?

Запомнились ему эти слова. Надо же было тогда ляпнуть. Теперь будет донимать при каждом разговоре.

– Толя, я серьезно!

– Хорошо, позвоню, – уже без иронии молвил он. – Но сейчас не могу точно сказать, когда освободимся. И с Женькой нелады.

– Что с ним?

– Да купались на инженерном озере. А вода там холодная – у него началась ангина.

– Но может, тогда один приедешь?

– А скажи, что соскучилась?

– Ну, соскучилась, – ответила она.

– Натурально или символически?

– Толя! – вскрикнула она, злясь. – Ты хоть одну фразу можешь сказать серьезно?

– Одну могу. – Он трудно вздохнул на том конце провода. – Вот что, Ленка, выходи за меня замуж. Ты без меня скучаешь, я без тебя тоскую… Готовь родителей, скоро приеду свататься.

– Брось эти шутки, Толя!

– Нет, Ленка, это не шутки. Это всерьез. Будущий маршал предлагает тебе стать его женой.

Она онемела, внезапно уразумев, что на этот раз он не балагурит. Но разве можно так, с бухты-барахты? Ненормальный он, что ли! Тоже придумал: по телефону делать предложение…

– Что ты молчишь? – допытывался Анатолий. – Просила, чтобы серьезно, а сама слова не сыщешь в ответ.

У нее и впрямь не было слов, не могла ничего сказать.

– Ладно, Ленка. Говорят, молчание – знак согласия. Будь готова к встрече сватов. До свидания, молчальница!

Положила трубку в сильном замешательстве. Новая головоломка! Он хоть кого поставит в тупик, этот Русинов. Сумасшедший какой-то. Не тлело, не горело – выходи за него замуж!

Снова зазвучала телефонная трель. На этот раз обычно, через паузу. Наверное, Саня. Всегда звонит в это время, – они с ним так условились. Подойдя, Лена помедлила… Нет, Саню она сегодня решительно не хотела видеть. Да что же такое с ней творится?..

Приподняла трубку и опустила на рычаг. Хватит с нее сватовства. А то и этот начнет донимать вопросами, скоро ли они поженятся. По-дружески и поговорить не с кем. Но как все-таки быть? Русинов – человек дела. Сказал, приедет свататься, и приедет. Что ответишь ему?.. Ах, он не соизволил признаться в любви! А еще он – грубый, а еще – насмешник. У него, видите ли не в цене красивые слова… Врешь, лейтенант! Душевное слово радует. А ты все норовишь напролом. Что у тебя тогда в цене, что?

Впрочем, через минуту мысли повернулись на сто восемьдесят градусов. Опять смотрела на себя со стороны. Странно! Совсем забыла о Жене. Ты ж не отозвалась на его признание. Холодная, бездушная эгоистка, вот ты кто. Умеешь только требовать от других внимания к себе.

– Что же тогда в цене? – задала Лена вопрос уже себе. И поняла, что ответить на него не просто. Можно, конечно, и красивые слова говорить, если натурально, а не символически. Почему Евгений изъяснялся так возвышенно, а когда понадобилось отвезти ее домой, то притих, точно мышонок? А Русинов не ударялся в красноречие, зато взял и привез? Наверное, нелегко было ему, не спавшему трое суток!

«Спасение – в скорости!» – вспомнила его слова, и с запоздалым страхом повела плечами. Нет, Анатолий просто знает цену всему. Как бы он стал объясняться тебе в любви, когда видел, что ты не ответишь тем же! Он раскусил тебя, потому и говорил так…

В гостиную, заспанно позевывая, вошел отец в домашнем халате, – отдыхал после репетиции. Вечером – снова в театр.

– Чуть не проспал, – молвил он.

– Рано, еще и шести нет, – Лена опять взяла книгу, делая вид, что читает, что ей интересно.

– Не рано, – сказал он. – У Чехова по этому поводку есть потрясающие слова. Помнишь, я читал тебе… Лена, ты слышишь?

Она в самом деле не слушала его, погруженная в раздумья. Бориса Петровича это расстроило.

– Господи, с кем я могу поговорить, с кем поделиться тем, что меня волнует!

– О Чехове?.. Ты уже не однажды говорил.

– Ничего с тобой не случится, если еще раз послушаешь бредни старика-отца. – Он взял из шкафа томик произведений писателя, похлопал себя по карманам. – Где же очки? – И принялся искать их в столе, вздыхая. – Эх, Ленка, Ленка!

– Что, папа?

– Все то же… Ты и твоя мама – самые близкие мне люди, но именно с вами я не могу перемолвиться словом. У Кирилла цифры в голове: дебет, кредит да баланс. Не сошлось что-то на копейки, значит весь вечер копайся в отчетах. Не вытянешь ее на премьеру…

– Мама очень устает…

– А папа нет? – Он грустно усмехнулся. – Кстати, у тебя тоже никогда нет для меня времени. Ты умудряешься присутствуя отсутствовать. Вот как сейчас.

– Интересная книга, понимаешь.

– Как же, как же! Я все понимаю. То книга, то институт то еще что-то. Так и живем вместе, не видя и не слыша друг друга.

– Извини, увлеклась немного, – мягко заговорила она. – Ты же знаешь, какая жуткая была сессия! Хочется отвлечься, разрядиться.

Должно быть, отец не принимал ее извинений. Выражение его лица не изменилось, да и голос был тот же, ворчащий, упрекающий:

– Между прочим, во время твоей сессии я тоже был по горло занят. – Он нашел очки и положил их на томик Чехова: листать книгу ему расхотелось. – Выпуск премьеры, выступления на предприятиях, шефские концерты… Однако выкраивал время и помогал вам. Даже придумал, как тебе лучше писать шпаргалки. – Он вдруг рассмеялся. – В наш век – и шпаргалки! Примитив, которому тысяча лет. И живет! Потомки, видно, охотнее усваивают плохое.

Лену сегодня раздражал наставительный тон, – минуту назад склонная к участливости, она снова смотрела недружелюбно. Он вздохнул и пошел одеваться.

– Хватит и мне дома сидеть, – решила девушка, вставая. – Вот соберусь сейчас и пойду в кино.

Лена была уже в своем любимом платье, когда в прихожей позвонили. Она подумала, что вернулся отец: забытые им очки лежали на столе в гостиной.

– Ох, папа, папа! – Взяла очки и вышла в прихожую. Открыла не спрашивая, кто там.

В дверях, смущенно улыбаясь, стоял Евгений.

– Можно к вам?

В полевой форме, до блеска начищенных хромовых сапогах, он имел бравый вид. Вот только смущение сковывало его. Лена тоже смутилась, растерянно бормоча, показывая очки:

– А я думала, папа вернулся. Он всегда что-нибудь забывает.

Ей хотелось объяснить свою оторопь, и лишь немного погодя она спохватилась:

– Ой!.. Проходите, Женя!

Он повесил в прихожей фуражку и, приглаживая русые, с зачесом на лоб волосы, зашел в комнату, извиняясь:

– Простите, что неожиданно. Прямо с полигона…

– Ничего, у меня нынче день неожиданностей. – Она подала ему стул. – Садитесь!

Евгений машинально опустился, оправил ремень и портупею. Его волновало предстоящее объяснение, волновала близость девушки. Духи ее пахли весенним, солнечным.

– Захотелось повидаться с вами, – сказал он.

– Я рада, что вы вспомнили обо мне… Чем бы угостить вас?

Он протестующе поднял руку.

– Ничего не надо! Только что заходили с шофером в столовую.

– Как хотите. – Лена села на диван, закинула ногу на ногу, отвела рукой назад волосы. – Все равно я плохая хозяйка: то три раза кипячу для чая одну и ту же воду, то еще что-нибудь не так сделаю, а папа ворчит. – Она бросила на гостя вопросительный взгляд. – Ну, рассказывайте, Женя.

– Что же рассказывать?

– Что хотите… О себе для начала.

– О себе – это нескромно.

– Нескромно, если хвалить себя. А вот я недовольна собой, так могу говорить о себе сколько угодно. Хотите, расскажу, как я чуть не провалилась на экзамене из-за шпаргалки?

– Охотно послушаю. – Он слабо улыбнулся: не затем ведь приехал.

«Он ждет, что я отвечу на его признание!» – поняла Лена, и не ошиблась. Евгений жаждал договорить то сокровенное, о чем не договорил тогда, когда она приезжала к ним, и получить определённый ответ: любит или не любит. Он боялся попасть в жалкое положение навязчивого ухажера. Уж лучше поскорее объясниться да покончить с этим. Семь бед – один ответ…

Невыносимо хотелось, чтобы ее глаза с нежностью остановились на его глазах, чтобы она сказала «Да!». Потом он привлечет ее к себе, и ее губы ответят на поцелуй. Он так мечтал об этом в дороге! А еще намерен был поделиться тем, что с ним недавно случилось и что он решил в минувшую, почти бессонную ночь. Как ему казалось, его положение на службе сделалось невыносимым. Не пора ли подумать о приобретении иной профессии?.. Ему больше некому сказать об этом. Одна Лена способна понять задушевные интересы его жизни. Ее любовь – теперь единственная опора для него.

Евгению все нравилось в ней: и лицо, и голос, и фигура, и то, как она отводит назад волосы, и то, во что она одета. Всю ее боготворил он…

Лена рассказывала об экзаменах. Он слушал ее внимательно, восхищенно. Скованность его понемногу проходила, и он уже дал волю своему воображению. Какая у нее непостижимая улыбка! Хоть пиши вторую Джоконду…

– Как видите, у меня есть причина быть недовольной собой, – закончила девушка, и вдруг спросила: – А вы себя любите?

– Очень! – удачно отшутился он. Она пристально глянула на него.

– А как там поживает Русинов и как его здоровье?

– Здоровье у Тольки огнеупорное.

– Разве он не мог приехать с вами?

– Среди недели с полигона не так-то просто вырваться.

– Как же вам удалось?

– Совершенно случайно. Кому-то надо было съездить за новыми фильмами на кинобазу. Послали меня…

– А почему вы решили заехать к нам?

Он улыбнулся.

– Чтобы посмотреть на вас.

– И что-то рассказать?

– Может быть…

Лене надоело задавать вопросы. Скучно-то как!.. Сегодня Евгений раздражал ее.

– Может, может, – с тенью неудовольствия молвила она. – Ничего не говорите, все равно соврете, как Анатолий. Он полчаса назад звонил и сказал, что у вас ангина.

Она видела, как недоуменно вскинулись его глаза, и несколько смягчила тон.

– Только нет, врать вы не умеете. Простите… Но и Анатолий не мог говорить так без причины. Что же случилось?

«Неужели он все выболтал ей? – насупился Евгений, и у него шевельнулось недоброе чувство к товарищу. – Ну и пусть! Говорят, чему бывать, того не миновать».

– Никакой трагедии не произошло, – осторожно начал он. – А случилось то, что и должно было случиться. Я убедился, как говорит Борис Петрович, что служба в армии – не мое амплуа.

Лена смотрела на него удивленно, разочарованно.

– То есть?..

– То есть, я намерен просить отставку. Но путешествие по Волге не отменяется… Лена, если у вас есть хоть капля искреннего чувства ко мне, поговорим о том, как нам быть…

Она не хотела, чтобы он продолжал, и перебила его вопросом:

– Но как вы решились на такой шаг? Зачем вам это нужно?

Евгений пожал плечами. Он видел, что Лена уходит от объяснения, опечалился и заговорил с драматической ноткой в голосе:

– Понимаете, я тут бесполезен! Меня это ужасно угнетает… Мои школьные друзья давно пробили себе дорогу. А кто я? Ванька взводный, которого ругают все, кому не лень. Мой однокашник Вадька Паростков – главный инженер радиозавода. Я ему так завидую!.. Знаете, Лена, какое это удовольствие – видеть новенькие, блестящие приемники, телевизоры! Дело твоих рук. Твоих, понимаете?

– Понимаю, – ответила Лена, но тут же мотнула головой. – Нет, я все-таки не понимаю. А как же танковое училище? Вы же закончили его с какой-то целью.

Он почувствовал, что она не одобряет его намерений, и в нем шевельнулась обида. Так хотелось, чтобы девушка стала его союзницей.

– Что училище?.. В него меня втиснула мать – заведует там библиотекой. Ей дорога была мысль, что сын станет офицером, вот и постаралась. – Он разочарованно вздохнул. – То было училище. А тут!.. Вот вы как-то сказали: у каждого своя звезда. Помните?.. В этом суть. Так вот я понял: служба в армии – не мое призвание.

– Ну, а Толя как относится к вашему решению?

– Да никак! – Евгений раздраженно махнул рукой. – С ним на эту тему невозможно говорить.

– Неужели ваш друг не способен понять вас?

– Друг!.. Русинов теперь мой непосредственный начальник. А человек он архипринципиальный. Главное для него – устав и субординация. Ничего иного не признает.

Лена слушала с возрастающим недоумением.

– Вот не подумала бы! Я вижу в нем какой-то внутренний свет, беспокойную жажду жизни.

Анатолий и в самом деле представлялся ей незаурядным парнем. Во всяком случае, он не станет плакаться при неудаче и наговаривать на товарища. Потому и выдумал про ангину. Евгению хотелось сказать о Русинове что-нибудь злое, крепкое и он продолжал тем же раздраженным голосом:

– Службист он, Лена, заурядный службист! Удалось недавно отличиться на стрельбах, передовиком назвали, в должности повысили, – он теперь ходит и ног под собой не чувствует.

– Вот не подумала бы, – машинально повторила она ту же фразу.

Девушка мысленно оценивала его. Неужели он способен на неправду?.. Она не знала той склонности Евгения, когда он в состоянии самолюбивой уязвленности мог искренне выдавать догадки за истину.

– К сожалению, Толька оказался не тем человеком, – горячился он. – От него не жди доброго совета. Ничего, кроме казенных нотаций не услышишь. Словно попугай: что начальники говорят, то и повторяет, да еще выдает за свое. И совести – ни в одном глазу. Он же на днях предал меня!

– Как предал? – Лена почти испуганно поднялась. Евгений тоже встал, взвинченно рассказывая. Глаза девушки выражали горькое разочарование. Бледная, серьезная, она смотрела на него с презрением.

– Ты считаешь предательством умение выполнить свое дело?

– Он же напросился ради карьеры!.. Лена, он и тебя предает. Спутался там с одной бабенкой…

Евгений вдруг осекся, из глаз брызнули искры. Его обдало жаром и холодом одновременно: девушка влепила ему пощечину! Вначале он ахнул – так неожиданно все произошло. Потом покраснел, мучительно, до боли. Неимоверный стыд захлестнул его. «Что это я наплел? – ужаснулся он. – Бежать, бежать отсюда!»

Закрыв ладонью горящую от оплеухи и позора щеку, он повернулся… и остолбенел: в дверях гостиной замер только что вошедший Борис Петрович.

– Лена!.. Бог мой, как ты можешь? – воскликнул он.

– Нет!.. Нет, это неправда!.. Он неправду сказал о Толе…

Евгений преодолел секундное оцепенение, метнулся из квартиры. Актер пытался остановить его, но напрасно. Лейтенант стукнул дверью, кинулся вниз, прыгая через три-четыре ступеньки сразу.

– Что случилось? – не унимался отец. – Как ты могла так оскорбить парня?.. Это унизительно!