Текст книги "Полигон"

Автор книги: Иван Сажин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Некстати вспомнился случай, как на одних учениях провалился в болото танк – «нырнул» по наклонной в вязкую жижу на несколько метров. Его долго искали, – на затравевшей поверхности болота остался лишь смутный след. Только по радио и смогли установить, куда он пропал (к счастью, связь не отказала). И танкистов спасли.

Рассказали и более печальную историю, когда при переправе по дну реки плывущее бревно сбило на одной из машин воздухопитающую трубку, и двигатель в пять секунд высосал из отделения весь воздух. Но зачем вспоминать об этом сейчас?.. Анатолий украдкой глянул на солдат: не думают ли они о грозящей всем опасности.

Внезапно сверху, по трубе, долетел чей-то зычный оклик, и все невольно вздрогнули:

– Алло, внизу!.. Как дела?

Говорил заместитель командира полка по техчасти майор-инженер Супрун. Он возглавлял спасательную группу и подплыл к месту, где затонула машина, на надувной лодке.

– Все нормально, – отозвался Русинов, наваливаясь на казенник орудия (труба находилась справа, впереди). – Где мы засели?

– Метрах в сорока от берега… Не волнуйтесь, сейчас вытянем! Уже подогнали два тягача, подают буксирный конец. – Супрун помолчал. – Водолазы только осмотрели вашу машину. Затянуло ее илом по самую башню. Только по трубе и можно определить, где вы.

– А сколько трубы над водой и не накренилась ли она?

– Сейчас узнаем. Прошло с минуту времени.

– Да, братцы-кролики, вы правы, крен есть, – отчетливо донеслось сверху. – Но трубы над вами еще тридцать семь сантиметров. Так что держитесь.

– Да держимся, за самое дно, – отшутился Анатолий.

Откачав натекшую воду, Виноходов снова показался снизу, говоря что помпа хорошо работает, но греется как бес. Ему не сиделось одному. Воздух теперь поступал медленно, самотеком, и дышать становилось труднее. Воздухопитающая труба не была рассчитана на длительную остановку под водой.

– Опять не повезло! – охал механик. – Невезучий я какой-то…

Он виновато глянул на командира роты. Да, это его оплошность: пренебрег чутьем точно взятого направления, бездумно доверился прибору, придерживал правый рычаг. Вот и «подправил»…

– Не переживай, Гурьян, выскребемся. Лучше за течью наблюдай: коли она усилится, то нам и помпа не поможет.

Успокаивая танкистов, сам Русинов не мог избавиться от чувства тревоги, – илистая яма оказалась опаснее, чем он вначале предполагал. Да еще течь в танке… К тревоге примешалось зудящее раздражение: надо выполнять боевую задачу, а они тут завязли, точно кони в болоте. Сиди теперь, кукарекай…

«Только не поддавайся отчаянию, не теряй голову! – приказал себе Русинов. – Волевые, упорные люди всегда и все одолевали».

Впереди что-то глухо стукнуло, – это их взяли на буксир. Сейчас мощные тягачи наструнят стальной трос до звучания, и машина вырвется из вязкого плена!.. Минут через пять ощутился рывок. Т-55 вздрогнул… и остался на месте. Коварная лагуна не выпускала свою добычу. Рывок! Еще один… еще…

Анатолий понял, что тягачам не под силу выдернуть их из западни. И как бы в подтверждение его невеселой догадки, сверху послышался голос зампотеха батальона капитана-инженера Потоцкого:

– Русинов!.. Добрый день. Пока не удается выручить вас: во что-то уперлась машина. Будем устанавливать полиспаст.

Дело явно осложнилось. Конечно, унывать не стоит: вот наладят полиспаст и вырвут засевшую машину, как пробку из бутылки. А если придется затоплять ее и выбираться?.. Тут было одно «но», о котором пока не хотелось думать, а тем более – говорить.

Однако думать надо. Супрун не тот человек, на кого можно положиться… Анатолий отогнал глупую мысль: не сам же майор занят эвакуацией застрявшей машины! И представил его важное лицо, окладную бородку, щегольскую трубочку…

У метавшегося по берегу зампотеха полка не было в зубах трубочки. Лицо казалось серым и неузнаваемым, и под языком он держал таблетку валидола, – давило сердце. Дернуло же его накануне заявить командиру, что танки пройдут по дну озера, как по асфальту. Вот тебе и асфальт!

Пункт управления перенесли к месту спасательных работ. Загоров нервничал в присутствии высокого начальства, и так поглядывал на Супруна, что у того все холодело внутри…

Видя, как стремительно летит время, как бессилен он и его помощники, и зная, как надеются на него застрявшие под водой люди, Загоров готов был сам броситься в озеро с буксирным тросом в руках. Он испытывал противную, несвойственную ему растерянность. Все, что казалось элементарно простым на обычных занятиях, вдруг обернулось непреодолимой, непостижимой уму сложностью.

Наконец он принял тяготившее его решение, передал под воду:

– «Двадцать первый»! Приготовиться к эвакуации обычным способом. Надеть изолирующие противогазы, затопить танк, открыть люк и выбраться. Как поняли? Прием.

– «Берег»! Вас понял, – отозвался Русинов. – Прошу выслушать. Мы чувствуем себя нормально и уверены, что нас вытащат. Если затоплять машину, то ее зальет донный ил.

Командир полка на минуту представил, что может произойти, если внутрь хлынет жидкая грязь… Погубить четырех танкистов вместе с командиром роты было бы сущей глупостью… На его энергичном худощавом лице появилось смятение.

Генерал тоже был удручен злоключением. Наблюдая, как техники укрепляют блоки полиспаста, позволяющего увеличить тяговое усилие на несколько десятков тонн, генерал надеялся, что с помощью мощного механизма застрявшую машину выручат. Однако тревога за людей, попавших в беду, не оставляла.

– Почему они не эвакуируются? – спросил он Загорова.

– Корпус танка зарылся в донный ил. Русинов опасается, что грязь хлынет внутрь, и выбраться тогда будет крайне сложно, – отвечал подполковник, хмуря остистые брови.

Обычно танк затопляется через приборные отверстия в отделении управления. Члены экипажа собираются в башне, надевают изолирующие противогазы, и когда вода заполнит машину, открывают люк и выходят. А как поступить теперь?

Молчание затягивалось. Генерал огорченно кашлянул, прошелся по затравевшему берегу туда и обратно.

– Проклятая яма! – досадовал Одинцов. – Года три назад мы уже пытались завалить ее песком, да неудачно.

Маренников посмотрел на него с упреком:

– Не песком надо было – камнем забутовать! – И повернулся к Загорову. – До тех пор, пока не ликвидируете эту западню, не разрешаю проводить здесь занятия по подводному вождению. Поняли меня?

Все было понятно. Только легче отдать распоряжение на будущее, чем вырвать из-под воды застрявшую машину с людьми. Командиры уже знали, что Т-55 постепенно накреняется и может произойти непоправимое. Терять время опасно, надо предпринять все меры. Дело ведь не только в том, что необходимо спасти четырех танкистов, – дело и в том, что никто не должен усомниться, будто можно оставить товарищей в беде.

– Давайте еще раз спросим Русинова, – предложил Одинцов.

Загоров включил передатчик.

– «Двадцать первый»!.. Доложите свои соображения.

Поднял телефоны, повернул на приемнике регулятор громкости до отказа. Послышался деловито-спокойный голос Русинова:

– «Берег»!.. Я думаю так. Внизу есть течь. Мы перестанем откачивать воду и она заполнит машину. Выйдем обычным способом.

Генерал несколько успокоился, услышав вразумительный доклад.

– Да, голова у Русинова не для того, чтобы носить фуражку, – молвил он. – Что ж, передайте, согласны с его планом.

Установка полиспаста заняла еще несколько минут. Пока техники возились, приводя в готовность систему блоков, попавшие в беду танкисты сидели в тягостном ожидании.

Опять появился Виноходов, Брюки у него намокли, сыро было в сапогах. Он заметно подрагивал и на чернявом лице горел свекольный румянец. Дышать стало совсем тяжело, а тут остывающий двигатель выделял удушливые испарения. В горле першило.

– Ох и работка!.. Не запотеешь, – устало улыбнулся Гурьян, кашляя. – Хоть бы водичку кто подогрел. Течет холодная.

– Пусть течет, – сказал ротный. – Как только заполнит машину до башни, надеваем противогазы. При выходе очередность такая: первым вылазит механик, за ним – Усачев, Ванясов и я.

Русинов намеревался выйти последним по двум причинам. Он чувствовал себя сильнее и опытнее всех (зимой уже тонул в танке). А главное – он отвечает за каждого из парней. Если кто-либо из них застрянет, ему снова доведется нырять.

Ванясов разгадал его опасение.

– Нет, товарищ лейтенант, это не дело! – возразил он. – Почему вы решили ждать, пока выйдут все?.. Мы с этим не согласны.

– А я не пойду первым, – заупрямился Виноходов. – Вы поопытнее нас, так что укажите дорогу.

Тронутый заботой танкистов, лейтенант не знал, что сказать. Они правы. В опасных случаях для них главная забота – спасти командира.

– Спасибо, ребята, – молвил он глуховатым голосом. – Но я обязан идти последним, так и сделаю.

– Тогда я пойду третьим, – заявил Виноходов. – Я хорошо плаваю и ныряю, так что мне это семечки. Пусть первый идет Усачев.

Буксир снова напрягся: по металлу пошла звучащая дрожь. Однако загрузшая машина не сдвигалась с места, – казалось, ее держит не вязкая грязь, а мощный магнит.

Вскоре все затихло. Танкисты понимающе переглянулись. Кто вздыхал, кто чесал затылок. О чем тут говорить?.. Прошло уже больше часа, как они сидят здесь. И все неотвязнее думается: если их не выручат в ближайшие полчаса, то дело худо. Мало того, что придется искупаться в ледяной водичке, но и…

Анатолий повел плечами, оборвав жутковатые мысли. По коже прошелся озноб предостерегающего, вечного мрака. Да нет, пустое. Их непременно спасут. О них сейчас заботится весь полк!

Да, о них заботились, но сделать пока ничего не могли. И текли тревожные, таящие неизвестность минуты. Когда стало ясно, что застрявшую машину не удастся вырвать и с помощью полиспаста, генерал потребовал: пора «подводникам» затопить танк и выбираться. Командир полка замер, подавляя в себе последние опасения. Глаза его лихорадочно блестели.

Вдруг к нему стремительно подошел полковник Одинцов.

– Спокойно, Загоров!.. А ну позволь мне попробовать?

Твердой, властной рукой взял он микротелефонную гарнитуру.

– «Двадцать первый»! – зарокотал басовитый, исполненный самообладания голос. – Еще раз проверьте и доложите: выключена ли передача, куда накреняется танк, сколько сможете продержаться.

– «Берег»! Отвечаю: передача выключена, крен вперед и влево по ходу танка. Продержимся столько, сколько нужно. Прием.

– Хорошо, Русинов! Попробуем взять вас «штопором», развернуть. А то хотели выволочь вместе с вами озерное дно. Держитесь!

Прежний, уверенный в себе поднимался в эти минуты Одинцов. Вдохновенно горели его карие глаза, когда он велел водолазам зацепить танк за правый задний крюк, а техникам передвинуть средства вытаскивания влево по берегу на двадцать метров. Мысль полковника была так проста, так понятна, что каждый жалел, почему не додумался до нее час назад. Ведь даже обычный кол не выдернешь из земли, не покрутив…

Опять струнно натянулся буксирный трос, и неподвижный до этого конец трубы над озерной гладью начал разворачиваться номером вперед. Еще усилие! Еще!.. Тут застрявшая в подводной яме пятьдесятпятка под общий вздох облегчения двинулась к берегу. Труба вырастала из воды на глазах. Показалась башня, а затем и весь танк, идущий за тросом кормой вперед.

– Ну, Георгий Петрович, мастер ты разгадывать ребусы! – молвил генерал восхищенно. Лицо его озарила белозубая улыбка.

Одинцов выключил рацию, невозмутимо глянул на часы.

– Девяносто минут решал я этот проклятый ребус. Старею, видно. Раньше быстрее соображал.

Стоящий рядом майор Супрун, явно оживая, пожал плечами.

– Но как же так? Ведь развернуть машину гораздо труднее, чем взять напрямую. В чем тут дело?

Густые брови Одинцова насмешливо двинулись.

– Дело в том, что засосало. Размесили они эту гадость, влипли и образовалась присоска… Помню, в сорок четвертом наступали мы на Украине. Спрыгнешь с танка – и так завязнешь в грязи, что кажется, подошвам каюк. Пока не повертишь ногой, сапог не выручишь.

С бортов, гусениц и даже с башни машины свисали комья сероватой глины, а на корме образовался целый холм из ила.

Открылся командирский люк, – измученный, поблекший от нехватки воздуха, лейтенант выбрался на корму. Спрыгнул на землю, с наслаждением хватая свежий воздух. Следом выскакивали Ванясов, Усачев и Виноходов. Тоже измученные, спасенно улыбающиеся, они попадали прямо в дружеские объятия.

– Ну, Русинов, долго жить будешь! – радовался полковник. Одинцов, по-отцовски обнимая ротного.

– Спасибо, Георгий Петрович! Я знал, что вы здесь…

Общий разбор учений проводился под вечер на опушке леса. Офицеры устраивались прямо на траве, которая уже начала вянуть, напоминала об ушедшем лете и еще о чем-то невнятном, бередящем душу.

Было тепло, пригревало солнце. После позднего обеда клонило на сон. Веки слипались, будто смазанные густым медом. Кажется, лег бы на эту увядающую траву и не поднимался до нового утра. На разборах учений Евгению всегда хотелось спать, – сказывалась усталость.

Сидевший рядом Анатолий устало горбился, обняв руками поднятые колени, покусывая стебелек. Темные, запавшие глаза его были устремлены вдаль: он размышлял о чем то. За ним устроились Володя Одинцов и рудоватый Винниченко.

Справа от полевой дороги под молодыми елями стояли вездеходы, штабные автобусы, грузовики. Несколько солдат в темных комбинезонах принесли раскладные столы и стулья, расставили под роскошной, начавшей желтеть березой, благодушно ронявшей листья.

Ждали Маренникова и Одинцова. А пока офицер штаба части, быстроглазый, с темной ниточкой усов подполковник Воронихин, повесив на сук березы схему учений, раскрывал замыслы сторон:

– Вначале победа клонилась в сторону западных. Они разработали хитроумный план: завлечь восточных под ядерный удар и прихлопнуть. Их передовой отряд занял оборону далеко впереди главных сил, чтобы заставить соперника развернуться, замедлить движение. Но говорят, замах-то был рублевый, а удар получился хреновый.

Подполковник озорновато улыбнулся (из песни слов не выкинешь). Офицеры весело хохотали над тем, как блестяще провалился ловко придуманный и детально разработанный замысел.

Кое у кого появилось подозрение: не был ли заранее известен восточным план западных?

– Это исключается! – веско молвил Воронихин, отметая подобные домыслы. И на его округлом, чисто выбритом лице появилось даже как бы оскорбленное выражение. Дескать, за кого вы принимаете работников штаба!

– Но как же они смогли разгадать? – не унимался тот самый майор, принявший в лесу танкистов Русинова за своих.

– Так это можно спросить у восточных, – отвечал подполковник, обводя взглядом сидящих перед ним офицеров. – Чья рота обнаружила ракетную установку?.. Кстати, у меня тоже есть вопрос: почему ваша рота, посланная в головную походную заставу, фактически выполняла роль разведгруппы?

Русинов поднялся легко и охотно: ждал такого разговора, посмеиваясь про себя.

– Сперва на ваш вопрос, товарищ подполковник, – начал он. – Рота выполняла задачу гэпэзэ. Только два танка, и то с разрешения командира полка, я послал в поиск. Так что никакой «химии».

Русинов помолчал, ожидая возражений, но их не последовало. Повернулся в сторону майора, сидевшего слева.

– А теперь о том, как удалось разгадать замысел… Когда мы наткнулись на ваше прикрытие, то заронилось подозрение: «А почему его так выпятили? Где зона обеспечения?» Продвинулись дальше – ее нет! Позиций боевого охранения не нашли, передний край не просматривается. Вот и подумалось: «Тут что-то не то!»

Увлекшись, Русинов расцепил пальцы рук, и уже подкреплял свои слова выразительными жестами:

– Еще раз сопоставил данные, и родилась уверенность: здесь – ловушка! А какая может быть ловушка в современном бою? Думаю, всем понятно. Я не сомневался, что найду разгадку в урочище «Дальнем», приказал одному взводу на всех парах мчаться туда. Логично?.. Вполне. А как только мы наткнулись на вашу ракету да еще нашли овраг за высотой, замысел стал совершенно ясен. Остальное – проще пареной репы.

– Опасный, опасный товарищ! – заметил кто-то под общий смех.

Евгений слушал Анатолия не без горькой зависти. Ведь и он видел то же самое, даже в первую очередь. По его докладам делались выводы, а сам он так и не разгадал намерение противника, хотя, кажется, все так элементарно…

– А зачем сбивали макеты, давили их? – забасил майор. – Это, братцы, не по-соседски.

– Надо же было оставить памятку!

Из ельника показалась молодцевато подтянутая фигура генерала Маренникова. Рядом шагал плотно сбитый Одинцов. Оживленно разговаривая о чем то, они направлялись к месту сбора. За ними, чуть приотстав, спешили работники политотдела и штаба.

– Товарищи офицеры! – повелительно выкрикнул Воронихин.

– Прошу садиться, – обронил генерал.

Пришедшие с ним Одинцов и другие товарищи заняли места за столами, а сам он остался стоять. Лицо его вдруг сделалось проясненно улыбчивым.

– Я удовлетворен учениями, – начал командир. – И не будет ошибкой сказать, что успех восточных обеспечили точные, стремительные действия роты старшего лейтенанта Русинова, прозорливость и инициатива ее командира. Правда, танкисты несколько переборщили, сбивая макеты ракетной установки… Но в реальном бою так и надо поступать: уничтожать ядерные средства врага и огнем, и гусеницами. Без промедления, без колебания!

То ли нарочно, то ли оговариваясь, генерал называл молодого ротного старшим лейтенантом. При этом сидевшие рядом сослуживцы оглядывались на смущенного от похвалы офицера, многозначительно улыбались ему.

– Подполковник Загоров! – назвал генерал командира полка, и тот живо поднялся, – На каком счету у вас рота Русинова?

– После этих учений отличная рота лейтенанта Русинова выходит на первое место.

– Оформляйте документы на присвоение ему досрочно очередного воинского звания, – сказал Маренников. – И я надеюсь, что скоро услышат о командире танкового батальона капитане Русинове.

Восхищенная тишина плыла над солнечно открытой поляной. На щеках Анатолия ярко полыхал вишневый румянец. Между тем генерал повернулся к полковнику Одинцову:

– Так что, Георгий Петрович, ваш воспитанник Русинов? Вы так обнимали его вчера.

– Нет, это загоровская гвардия, – рассмеялся Одинцов. – Чужие заслуги, говорят, грех присваивать.

– Что ж, приятно слышать. – Генерал вновь повернулся к Загорову. – О командире полка судят по его подчиненным. Толкового офицера вырастили, подполковник!.. Сколько времени командует он ротой?

– Третий месяц.

– Стаж, конечно, небольшой. Значит, из молодых да ранних? Понятно, понятно… Садитесь!

Затем пошла речь о недостатках, которые, как известно, всегда бывают на учениях. Кто-то там не знал своей задачи, кто-то по халатности допустил поломку машины. И когда генерал говорил об этом, его крутые, с изломом брови то возмущенно поднимались, то пасмурно сходились на переносице.

Все это уже не относилось к Евгению, никак не задевало его, и он отдался обжигающим его самолюбие мыслям: «Вот и опять обставил меня Толька». Было обидно и досадно на себя, нерадивого. Ведь и он мог бы идти по досрочной дороге. Вместе с Русиновым…

Разбор учений вскоре закончился, офицеры начали расходиться. Евгения и Анатолия подозвал к себе полковник Одинцов, заговорил, пытливо глядя на обоих:

– Все ж решили разлучиться?

Они недоуменно переглянулись. Впрочем, Евгений уже догадался, о чем речь, но пока еще не понимал, почему его судьбу решает все-таки Одинцов. И как он узнал?

– Я вижу, Русинов не в курсе.

– Я пока никому не говорил, – зарделся Евгений. Анатолий во все глаза смотрел на полковника и на друга.

– Что ж, всему свой час, – Одинцов достал папиросу. – Закуривайте. Пришел на вас, Дремин, запрос из Ульяновского танкового училища. Мотивируют тем, что вы имеете склонности к преподавательской работе. Вот кадровики и поручили мне рассмотреть это дело. – Он прикурил и помахал рукой, гася спичку.

– Ты что, сам попросился в училище? – спросил Анатолий.

Он теперь все понимал, и понимал, что побудило товарища на такой шаг. Евгений приминал ногой податливую кротовую кучу.

– Меня туда пригласили. Отказываться не стал.

Полковник затянулся всласть дымком, говоря:

– Что ж, Русинов, решай судьбу своего друга. – Мы не так уж богаты, чтобы разбрасываться строевыми офицерами, но и желание человека надо учесть… Короче – решай.

Одинцов как бы играл в незаинтересованность, а сам хотел узнать мнение ротного, – тому лучше всех известны склонности и недостатки лейтенанта Дремина.

– Да, задача посложней, чем на учениях, – невесело усмехнулся Анатолий. – Конечно, душа у него больше лежит к училищной аудитории, чем к полигону. И это, я думаю, решающее доказательство. Преподавательские наклонности у него есть, конечно. Да и отец был учителем.

– И тебе не жалко отпустить его из роты? – спросил Одинцов. – Ведь без командира взвода останешься до следующего года. Свободных офицеров-танкистов ни в части, ни в округе нет.

– Как-нибудь перебьемся, – неунывающе отвечал Русинов. – Дадим училищу взаймы, чтобы при выпуске вернули с прибавкой.

– Ладно, взаймы так взаймы, – согласился Одинцов и привлек к себе Евгения. – Счастливого пути в преподаватели!.. Приказ о вашем отчислении прибудет недельки через полторы. Ждите.

Пожатие его руки было напутственным, отцовским. Только теперь Евгений проясненно понял, как дорог ему суровый полковник, как много он сделал для него за минувшие два года.

– Спасибо, Георгий Петрович! – сказал он растроганно.

– Спасибо и вам за службу… Но о полигоне все же не забывайте. Отсюда начинается и солдат, и офицер, и полководец.

Прощаясь с Анатолием, Одинцов задержал его руку.

– Далеко увидели тебя, орел, на этих учениях! Далеко… Не зазнавайся только, не обленись, не погуби в себе божью искру… Живи, Русинов, на зло врагам!

Подозвал стоявшего в сторонке сына Владимира, повел к своей машине, что стояла в ельнике. Анатолий и Евгений с минуту смотрели им вслед. Они тоже чувствовали себя сыновьями полковника Одинцова. Старшими сыновьями, уже получившими отцовский надел.

В этот погожий осенний день аэропорт жил обычной суматошно-кипучей жизнью. Подходили и отходили троллейбусы с пассажирами, юркие такси, автомобили разных марок. Репродукторы вещали о посадке и убытии самолетов. И оглашая людскую суету раскатистым гулом, взмывали и садились сереброкрылые воздушные лайнеры.

Розоватый мотоцикл с двумя офицерами в зеленых шлемах пересек площадь, остановился под деревьями. Выдернут ключ зажигания, и мотор, утомленно чихнув, заглох. Офицеры поднялись с мотоцикла, сняли шлемы, надели фуражки.

– Ну вот и приехали! – обронил Анатолий. На погонах у него светилось по три звездочки и он выглядел как бы старше годами. Помог товарищу освободить от крепления на багажнике сумку и чемодан. Смуглое лицо его было грустным: он провожал друга в Ульяновск, к новому месту службы.

Евгений улетал московским рейсом. Он и радовался перемене в своей жизни, и переживал разлуку с Русиновым, и до последнего момента не был уверен, что правильно поступил. Но теперь уже ничего не изменишь…

Оба посмотрели на часы, – вот и приспела прощальная минута. Бывало и тяготились друг другом, и ссорились, и даже чуть не подрались, а подошла эта минута – поняли: приросли один к одному.

– Все, Толя!.. Пора.

Обнялись, расцеловались, не стыдясь того, что на глазах сверкают слезы, что подрагивают губы.

– Счастливо, Женя! Не поминай лихом. «Зеленой» тебе улицы в службе. Счастья в семье, здоровья.

Евгений помедлил. Он был заметно расстроен, сожалел о чем-то несбывшемся, но пересилив себя, проговорил:

– Тебе тоже, Толя!

Вздохнули и разошлись. Один в зазывно распахнутые двери аэровокзала, второй – к мотоциклу. У мотоцикла Анатолий стоял минут пять, набираясь решимости на что-то трудное. Но вот встрепенулся. Подойдя к телефону-автомату и опустив монету, набрал номер квартиры Русиновых.

– Да-а! – пропел в трубке девичий, дохнувший счастьем голос.

– Здравствуй, Лена!.. Отец-мать дома?

– Никого нет, – доверительно сообщила она. – Ты хотел зайти?

– Нет, заходить не буду… Вот что, Ленок: собирайся в дорогу! Оденься потеплее, захвати с собой документы. Поняла?

– Что ты задумал, Толя? – прозвучало в трубке смятенно.

– Сделай, что прошу, и выходи в сквер. Я скоро буду там.

– Ну… хорошо.

Когда подъехал к скверу, что находился неподалеку от заветного дома, девушки еще не было. «Струсила!» – мелькнула мысль. Но тут показалась Лена – в осеннем пальто, косынке и сапожках. В руках у нее был темный саквояж, где, должно быть, упрятано самое сокровенное из девичьего гардероба, увесистый портфель с книгами и конспектами.

Анатолий кинулся навстречу, порывистый, нетерпеливый.

– Ты умничка! – воскликнул он.

Забрав саквояж и портфель, вдруг почувствовал успокоение в душе.

– Садись, поехали!

Она медлила: еще не все судороги нерешительности перетрясли ее. И глядя, как он деловито увязывает на багажнике ее вещи, промолвила дрожащим голосом:

– Но что же ты не скажешь, куда мы собрались!..

– Ты едешь к мужу на постоянное местожительство. – Разгибаясь, он обдал ее коротким, ослепительным взглядом. – Еще вопросы будут?.. Вот тебе шлем, чтобы не придиралась милиция.

Напялив шлем на голову поверх косынки, она села. Мотоцикл сорвался с места – и городские улицы оставались позади. На окраине у последней телефонной будки, Анатолий остановился, приглушил мотор, деловито спросил:

– Служебный номер отца помнишь?

Лена назвала. Он зашел в будку, позвонил в театр. Ему ответили, что Борис Петрович на совещании у директора.

– Вызывайте немедленно! – кинул он с грубоватой напористостью.

Как видно, это повлияло. Вскоре отец схватил трубку, заговорил обеспокоенно:

– Я слушаю! Кто у телефона?

– Это я, Борис Петрович. Анатолий.

– А-а, Толя… Извини, я очень занят. Что ты хотел?

– Сказать два слова… Сегодня я исполняю свое обещание. Первое. Не ищите Ленку, она уехала со мной. Второе. Мы подаем документы в загс. Третье. Приглашаем вас на свадьбу. О месте и времени сообщим дополнительно. Все!

– Постой, постой! – заволновался отец. – Ишь ты, какой шустрый!.. Это серьезно?

– Совершенно.

– Ах, сукины дети!.. Что же вы делаете? Без ножа ведь режете!..

– У нас нет иного выхода. Вы это знаете.

– Ах, сукины дети!.. Где вы сейчас?

– В загсе, пишем заявление. Будьте здоровы! – И парень повесил трубку.

А Лена с мотоцикла смотрела как-то робко, вопрошающе. Из-под косынки и шлема на левую бровь ей наползла светло-русая прядь. Она сдувала ее, оттопыривая губы.

– Может, вернемся, Толя? – Ей было не по себе.

– Нет, Ленок! Как говорили в старину, мосты сожжены.

Он сел и привел в готовность ходкую машину. Девушка прижалась к нему сзади, жалуясь:

– Мне чего-то боязно…

– Не бойся. Со мной не пропадешь.

– А ты опять будешь лететь, как сумасшедший?

– Нет, Ленок! Я буду ехать сегодня осторожнее того кормчего, который когда-то вез цезаря и его счастье.

Вскоре город в солнечном сиянии остался позади. И открылся простор. Открылись опустевшие, в осенней позолоте нивы и поля. Впереди синела даль, за далью – синий лес. И где-то там, за долами, ждал их небольшой, но верный своей судьбе городишко.