Текст книги "Остров жизни (СИ)"

Автор книги: Иван Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава 4. Холода и болезни.

Глава 4. Холода и болезни.

Зима спустилась на Озёрную совершенно внезапно. В самом деле, внезапно. Буквально за ночь холмы из жёлтых превратились в белые со странными плешинами, что привело отца в громогласный ужас и зародило в матери лёгкое беспокойство. Кара небес, и поводы для неё не имели счета. Погода подсидела их, и лишь всеобщими усилиями можно было хоть что-то ей противопоставить. Быстро и шумно. Все вместе жители вышли с деревянными лопатами и капали, пока трава ещё не совсем промокла.

Крики беспрестанно неслись над тяжеловесным пухом:

– Лефевр, – твою да через телегу! Кто ж спиной так работает?! – Удар локтем. – Ногами надо, смотри как я!

Мужчина горланил. Заявлял и, конечно же, демонстрировал верное исполнение, из-за чего полноватой и миролюбивой, Марте на следующий день пришлось ставить ему горячие компрессы.

«Некоторые раны не заживают так просто».

(Кузьма Прохожий . Из услышанного на дороге).

Поле замело, и небо замело.

Облака так походили на снег, что требовалось приглядеться, чтобы узнать, где заканчивается одно, и начинается другое. А, быть может, и не было этой границы? Живое, как и у всех детей, воображение Зое тут же нарисовало странную картинку, будто и люди, и холмы, все, кого видит девочка, и она сама, внутри яичной скорлупы.

«Так вот что видит цыплёнок, прежде чем вылупиться».

Всего день прошёл, а на белой, хрустящей подстилке, уже виднелись следы. Мышиные. Полёвка пробежала меж двух кротовьих нор с белыми шапками, занырнула под сугроб, где на заготовленных запасах с детками сможет пережить холодное время.

И впрямь никаких полевиков.

Мужчины, женщины и дети. Все вышли собранные общей бедой. Всё, и даже Асс. Приглядевшись, Зое различила за белёсой поволокой с остервенением работающего лопатой Мориса. Жена его, от природы худая и бледная, собирала солому. Асс помогал. Фифи, его сестрёнка трёх лет просто возилась в снегу, кажется, пытаясь что-то слепить из сухих и хрустящих хлопьев.

– Давайте-давайте, что вы как сонные мухи, – скалился Ивес, ещё не знавший, как вскоре пожалеет о проявляемой сейчас прыти.

Зое кивнула Ассу. Тот замер, опустил взгляд, отвернулся. Поёжившись, девчонка почувствовала, как что-то скребётся в гортани и переносице.

– А-апчхи!

Зое, выглядела, так же как и обычно. Почти. Щёки яблочки, каштановые волосы и глубокие карие глаза. Всё на месте, вот только теперь румянец её был даже чересчур заметен, а в замутнённых глазах можно было утонуть, как в самой глубокой расщелине. Зое металась под стёганым одеялом. Жарко. Её будто плавили изнутри, выворачивали и выжимали. Не иначе поэтому кожа девочки была сырой, а горячий воздух обжигал пересохшие губы. Жарко. Комната плавилась, так же как и она.

Занятая по хозяйству, Марта вырывалась к дочери, когда только могла, но за день это случилось лишь трижды. Отец под самыми различными предлогами появлялся больше десятка раз. На ходу придумывал, что забыл здесь, и, схватив это, убегал, будто больная могла его укусить. Смешно даже, будто Зое не понимала, что он беспокоится. Многие родители незаслуженно недооценивают сообразительность собственных детей.

Зое не слишком хотелось, чтобы он приходил. Ей вообще не хотелось ничьего общества. К чему это делают? Ей и без этого было о чём подумать и с чем побороться. Ещё весной отец забил каждую щель , однако девчонка всё равно чувствовала, как гуляет прохладный воздух. Она, без сомнений, по самые уши забралась бы под одеяло, если бы там не было так жарко.

Отец. С тех пор они не возвращались к этой теме. Все будто сделали вид, что той злополучной восъмицы не было, и, откровенно, Зое уже сама в этом сомневалась. Она хотела бы поверить, что этого не было. Хотела, но внутренний голос ежесекундно напоминал о несостоятельности сего желания. Зое с присущей ей ловкостью подыскивала аргументы, но её же сознание эти аргументы тотчас опровергало.

«А если солнце ударило? – думала она, едва дыша. – Такое ведь легко бывает. Дидье в том году на выпасе заснул. Так потом рассказывал, как вскипала вода на озере».

– И Асса ударило? – Тут же парировала она же, и ответ снова становился очевиден.

Жарко.

После той восъмицы всё шло, как и раньше. Отец драл глотку, не зная уже, к чему придраться, мать же кормила её репой, как бы невзначай подкладывая сладкое, пока никто не видит. Ничего не изменилось, и лишь Зое теперь знала правду.

Жарко.

Кажется, ей становилось всё хуже. Тая как воск и истончаясь, Зое куталась в одеяло, но это не слишком помогало. Из горла то и дело вырывался сухой, прерывистый и больной кашель. По счастью, приступ вскоре прошёл.

Тянуло чем-то съестным с кухни, но девчонка не хотела есть, чувствуя, как некая неуверенность, с горьковатым послевкусием, скребётся где-то внутри. «Нет-нет», – всё обойдётся. Румянец всё сильнее приливал к щекам. Облака заалели, вторя ей и говоря о морозном следующем дне.

«В столице неспокойно», – пробурчал отец за стеной. Он не кричал, и лишь это заслуживало внимания.

– Брис из Арлема вернулся. Говорил, вновь по деревням ездить будут. Теперь и с пятнадцати забирают.

Звякнула нечто глиняное и хрупкое, это мать, вероятно, выронила тарелку. Странно Зое не помнила ни одного случая, когда та бы её роняла. Нечто непонятное творилось за стеной, и она пока не могла вникнуть в смысл происходящего.

– Луизитания? – спросила мама, и осколки зашелестели, сметаемые гусиным крылом. Отец не ответил.

Кивнул, наверно, так как следующее, что Марта произнесла было:

– Когда?

– Твою да через телегу, мне откуда ж знать?! Приедут, когда приедут, не раньше и не позже!

Шелест возобновился и почти сразу же оборвался, что говорило о том, что осколков было не так много, ибо с мелочью она провозилась бы куда как дольше. Зое знала, так как сама то и дело что-нибудь колотила, но вот мать никогда.

Скрип лавки. Пауза, которая тянулась, казалось, вечность.

– Лишь бы до будущего года.

Непонятный разговор, который очень быстро забылся, затерявшись в вое всё усиливавшегося ветра.

Медленно, но неотвратимо темнело. Дыхание Зое, тревожное и прерывистое, постепенно выровнялось. Веки смежились, и сон принял девичье тельце, пусть и ненадолго избавляя от жара и растворяя все мысли, что клубились в хорошенькой головке. Ей снилось пастбище. Белая простыня, на которой перебрасывались заледенелыми комьями и строили замки полевики. Низкие бородачи с будто расплющенным скороводой носом, во всегда хрустящей, соломенной рубахе и проросшей на темечке травой, как описывал их отец.

– Бойтесь их шалостей, – всегда говорил он. – То, что для полевика смех, для нас голод и пустой год. Нет ничего хуже забав этих…

Здесь его обычно обрывал взгляд матери, так что Зое так и не узнала, кем ещё являются полевики, но, да и неважно, в общем. Из чистой такой забавы, закручивая сыплющееся просо, старичок построил замок вровень с яблоней. И это всё? Поднимая с земли белые облачка, второй построил до неба, третий же ещё выше. Белёсые стены пробили скорлупу, и небосвод осыпался, навечно заполонив мир белой ледяной крошкой.

«Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…»

Лишь звук поначалу. Поморщившись, Зое приоткрыла глаза. В серой комнате было тихо. Столь тихо, что слышались лёгкие мышиные шажки под полом. Сопение отца за парой перегородок. Он даже во сне как будто ругался, ёрзал и раздавал поручения, что, впрочем, матери почему-то ничуть не мешало. Свечи были дороги, и когда Зое засыпала, никакой свечи, конечно же, не было и в помине. Тем удивительнее было слышать её запах. Чуть повернув голову, девочка приметила поплывший огарок. Стены, смотрящие тенями. Пара кукол, сплетённых из соломы, и вторая кровать, под которой клубилась таинственная, опасная мгла. Зое невольно улыбнулась. Много же криков будет, когда поутру отец обнаружит, что Бонне вновь пробрался к ним.

Шелест повторился. Не здесь, не в этой комнате и не в этом доме. Быть может, даже не в деревне, но где-то поблизости происходило нечто необычное. Босые ноги опустились на пол. Холодное дерево. Зашуршало утягиваемое следом одеяло. Окно было маленьким и состояло из небольших, разных по толщине сланцевых пластинок и одного-единственного прогала. Но Зое больше второго и не нужно было.

Протянув руку, она коснулась ледяного узора на стекле. Холодное. «Оно, в самом деле, такое холодное или мне это только кажется?»

«Ш-ш-ш-у-у!» – выл ветер, но к этому обычному, привычному уже гулу будто примешалось ещё что-то. Звук странный, и непривычный для уха девочки, хотя та и была уверена, что в свои одиннадцать, она слышала всё, что только есть по эту сторону озера. Ещё три дня назад на деревьях покачивались листья, жёлтые и красные, сейчас же на те сверху осел снежный ворот, оттягивая тугие сучьи и проявляя слабину. Дорога к их дому уже исчезла, как, впрочем, и всё, вплоть до сухого камыша, обступившего воду по эту сторону озера. Пустыря на том месте, где ещё недавно желтела трава. Зое не могла видеть, но она не сомневалась, что и пустырь, где они обычно играли, сейчас бел, пуст, и лишь яблоня прогибается под ледяной шапкой в тиши.

«Всё так», – это не звук этого берега, но и не того. Алые отливы над водой. За мутным стеклом и белой мглой, будто в одной из сказок, что отец так любил перевирать. Там что-то двигалось. Девчонке было очень холодно. Зрачки её расширились, а пальцы до боли вцепились в свисающее с плеч одеяло.

Змей.

Затаив дыхание, Зое наблюдала, как череда рубиновых отблесков, будто лента обвивала белёсый холм, размягчая и сбивая с него снежную шапку. Ожившее пламя. Там, где оно касалось подстилки, снег сразу же таял, а белёсое просо, что сыпалось с неба, скатывалось изумрудными лентами.

Зое по-прежнему было не слишком хорошо. Ноги её были ватные, внутри же как будто горело пламя, но змею было много-много хуже. Развалившись на вершине скалы-острова и выпрямившись во весь рост, чудовище застыло, уподобившись сверкающей алым во тьме статуе. Распласталось и разинуло страшную пасть. Пар, дым и огненные искры, сдерживаемые могучими челюстями, взвились в воздух, на несколько мгновений дав отпор ледяному миру.

Они так и стояли.

Зое, кутающаяся в одеяло, и зверь, пытающийся пригасить пламя обиды. Так прошло время. Быть может, час, или пару минут, а затем уставшая и больная, она поняла, что ей нужно спать. Захрустела солома, и заворочался, забурчал недовольно отец за стеной. Зое подтянула колени к животу, завернулась в толстое одеяло и пригрелась.

«Какой странный сон, – подумала она, закрывая глаза. – Надо будет его запомнить… да, обязательно надо».

Глава 5. Когда мы становимся взрослее.

«Как я дожил до жизни такой? Не повзрослел, когда нужно. Не ел кашу, да и зеленью пренебрегал. Тогда просто их не любил, а сейчас уже надоели. Что ещё дёснами, знаете, пожуёшь».

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).

Сказка. Старая и правдивая, как утверждал Ланс, история говорила, будто выросла чёрная сосна не просто так. В человеческих костях запутались её корни. Мельника она, навроде Бриса, только жил тот мельник столь давно, что не было в те времена ни Зое, ни сосны, ни даже деревни. Пара домов стояла да мельница на ведро в час, вот и всё.

Мельника мельница, и любил этот мельник подходить к краю берега. Встанет и смотрит на воду. Смотрит и смотрит, и никому ведь невдомёк зачем. Рыбным промыслом он не занимался, да и лодок в те времена ни у кого из местных не было. Только отмелет, глядь – смотрит и будто видит там что-то. Стоял так день, месяц, год. И вот однажды приходят люди, а мельница закрыта. Нет мельника. В том месте берег обвалился. Водой подмыло, вот и ушёл. Шестами пошерудили, да делать нечего. Только к воде больше никто не подходил. Видеть люди стали. Круги. То тиха вода, а то будто ходит кто-то по дну. Прохаживается вдоль берега, а спустя год на том месте росток сосны показался. Большая да ломанная выросла. Корни её над водой нависать стали точно там, где раньше мельник стоял, а крона над гладью повисла: смотрит. Так, глядишь, сосна как сосна, да только по ночам странные звуки с её стороны доносятся. То ли рогоз ветер перебирает, то ли птица крыльями бьёт. А может и ползёт кто. Выбраться пытается, ан нет. Корни не дают. Обступили, точно сети, обволокли и не пускают. Ни задохнуться там, ни всплыть. Ни света луч увидеть.

– Бу-у! – всякий раз пугал замеревших зрителей Ланс и смеялся в голос.

Той зимой больше не теплело. Дорогу окончательно занесло, занесло дома, и даже пустырь, где они обычно собирались всей компанией, превратился в один сплошной сугроб.

За всю зиму Зое всего пару раз выходила на «вековое строительство ледяного города», да и в эти дни место для игр подбирала так, чтобы не столкнуться с Ассом. Обида уже затухла, но ей просто не хотелось ни разговора, ни встречи как таковой.

Ланс руководил, они же без устали работали руками, вырывая в снегу ходы и лазы подземного, а точнее, подснежного, города. Не единицы, десятки пещер, по которым можно было ползать, и в которых можно было даже спрятаться. Долгие часы Зое провела лёжа на спине и скребя обледенелую стену, в надежде, что снег удержит. Дюйм за дюймом. Ланс давал ценные советы, Мона же вторила, крутясь вокруг него и путаясь под рукой.

– Прекрати, чего ты вообще добиваешься?! – не выдержал однажды юноша и был в этом совершенно прав. У всего же есть предел!

На налитых щеках взыграл румянец. Подросшая ещё на пол головы девушка заломила руки, выпятив заметную уже даже через котт с узким лифом, лучшую свою часть.

– Ну а ты не знаешь?

– Нет! – отрезал Ланс, и, для того чтобы девчонка точно поняла, отвернулся.

Манон не пожелала сдаваться:

– Ну почему?!

«Твою да через телегу!» – не удержавшись, мысленно вторила отцу Зое. «Пресвятые вязы, либо он в другую влюблён, либо просто ты не по нраву. Скорее второе. Трудно найти привлекательной девушку, которая не понимает столь элементарных вещей, да ещё и растёт с такой скоростью и в таких местах, будто одной капустой и питается!» – определилась Зое. Пару месяцев назад ей исполнилось двенадцать, а в этом возрасте дети уже знают все на свете.

Манон. Нет, вы только подумайте: этой рослой, пухлой девчонке, с непропорционально широкими плечами и ключицами, выпирающими сквозь кожу, досталось благородное, сладкое и протяжное имя. Мо-но-н, растягивалось оно по слогам, составляя образ, совершенно отличный от того, что мы видим на самом деле.

Даже хорошо, что полным именем её никто не называл, а если надо, обращались по-свойски – Мона.

Мона с некоторых пор напоминала яблоко, но, как ни странно для Зое это звучало, и она сама также неожиданно начала поправляться. Ничего не изменилось. Всё та же каша с привкусом сырого рассвета и суп ближе к ужину, но ткань её любимой рубашки неожиданно начала сжимать грудину, да и щиколотки понемногу начали выглядывать из-за подола юбки. Девчонка, впрочем, ничуть не испугалась. Она просто не обращала на сей факт никакого внимания до тех пор, пока однажды утром вместо старой рубахи на табурете не возникла другая, с расшитыми рукавами и воротом. Хорошая ткань, хоть и выкроенная немного не по мерке, выглядела вполне прилично и готова была продолжить это делать, при условии хорошего ухода. Ну и куда это годится?!

«Нет, я влезу! Сейчас-сейчас. Ещё чуть-Чу-у-уть. Что, – ткань лопнула? Тем лучше! Теперь уж точно влезу!»

(Кузьма Прохожий . Из услышанного на дороге).

Найти мать не составило труда. Как и всегда в это время она обнаружила себя за парой перегородок, готовящей завтрак. В кухне было душно и пахло бобовым супом. Много же криков будет, когда отец обнаружит его в тарелке, на столе, да ещё перед собой.

– А, ты уже проснулась? – орудующая черпаком, Марта поднесла несколько зёрнышек к губам, подула, попробовала. На лице её отразилась приветливая улыбка.

– Что это?

Поставив тарелку, женщина вытерла лоб, на котором поблёскивали градинки пота.

– Это моя старая рубашка. Твой дед купил её когда-то на ярмарке, в Арлеме. Я покрупнее была, но скоро ты ещё подрастёшь, а пока можно и рукава закатать, – сказала она приветливо и, казалось, совершенно не понимая, насколько Зое возмущают эти слова.

– Ну и что мне делать с закатанными рукавами? Она же… В ней и на яблоню не взобраться!

Улыбка ничуть не угасла. Казалось, она даже стала шире, освещая изнутри мягкие черты лица.

– Не волнуйся, ты сможешь делать в ней всё, что захочешь. Я ходила в ней пять лет, и, поверь, эта ткань очень хорошая.

Зое не стала развивать тему. К чему? Хотела девчонка или нет, но её старая, со следами травы и листьев, рубаха отправилась в сундук, что пылился в чулане, подпирал там старые и негодные инструменты. И поделать с этим Зое ничего не могла. А может?..

– Мам, а ты не знаешь, где ключ от чулана? Я просто собиралась сегодня пойти на пустырь, где замок, вот и подумала: может, найдётся что-то пригодное для разгребанья снега.

– Как хорошо, что ты решила выбраться. Погуляй. Ключ у отца. – За стеною что-то ударило по сухому дереву. – Вот только у него снова ломит поясницу. Не надоедай слишком сильно, хорошо?

– Замок? – показался Ивес, зажимающий палец. – Разве это замок? Вот в моё время мы укрепляли стены досками, которые снимали с сараев, пока никто не видел. Хорошее было времечко… нда. После сидеть было невозможно.

Зое застыла, точно её саму укрепили.

– Ну пойдём, – несильно подтолкнул её отец. – Подберём тебе что-нибудь. Моё.

«Не получилось».

План, хитрый и безотказный, как Зое показалось в первый момент, он просто сорвался в одночасье. Что ж поделать. Ничего не оставалось, кроме как, в самом деле, отправиться на пустырь... в отцовом.

Ивес помогал ей одеваться. Натягивая и завязывая в несколько слоёв, отбиваясь от супруги, которая «не понимает», он в голос объяснял Лефевру, что у него кочерыжка, а не голова. Что он не слез ещё с крыши, и ни на какую ярмарку, ни по какой дороге он не поедет! И точка! Всё!

Города Зое никогда не видела, но он ей представлялся большим и светлым. Дома там, как говорят, были сплошь каменными, а лавок было столько, что, на какую улицу ни выйди, непременно наткнёшься на большую разноцветную витрину. В общем-то, эта витрина, большая и состоящая из сотен стёкол, и была всем, что Зое знала про такое явление как «город», или, как любовно называл его отец: «место для выколачивания средств».

Более получаса мужчина твердил одно и то же, рвя связки, а Лефевр кивал, навряд ли слыша и половину сказанного. Быть может, треть, но и за это бы никто не поручился.

То, что девчонка слышала постоянно, и то, чего не слышала. Отец с матерью что-то скрывали. Не раз Зое заходила на кухню, и тут же разговор прекращался. Что же это могло быть? Она даже пыталась затаиться. Отец всякий раз не замечал тень в коридоре, но вот мать всё видела. Эта затея оказалась совершенно несостоятельной, и потому девчонка очень быстро от неё отказалась.

Взгляд гулял по доскам серой, пыльной стены. И всё же, что такое они могли скрывать?! Взгляд исподлобья и как будто вскользь.

«Ну хорошо, вечером попробую снова».

Двор прорезали крупные, неспешные снежные хлопья. Падая с такой немыслимой высоты, они порядком уставали и, вероятно, поэтому у земли притормаживали, бабочками порхая вдоль снежной глади, выбирая, куда бы присесть. Зое поёжилась. Ей не было холодно, но одно осознание того, что это рубашка была «не та», уже делало её по определению хуже, вне зависимости от качества. «Не достану свою, так дочери её подарю!» – определила для себя Зое и с несколько более лёгким сердцем пересекла двор. Зима – весёлая пора для детей. Ни поля, куда надо относит еду, ни сенокоса со щекочущей за пазухой соломой. Делай иногда, что просят, а всё остальное время хоть на голове ходи. При условии, конечно, что ты сможешь ходить на ней столь долго, что являлось весьма непростой задачей. Воздух был свеж и чист, а белоснежное полотно проседало под падающими сверху столбами света. Дорога шла вдоль озера. Золотисто-охровые стебли камыша стояли припорошённые, будто заснув, и лишь чуть дрожали под ледяными порывами. Ш-ш-ш-ш. Поддавшись необъяснимому порыву, Зое вновь чуть приподняла взгляд, скользя фут за футом по льду обмелевшего осенью озера, взгляд упёрся в тёмное пятно. Бараний остров выглядел абсолютно нормально. Проплешина земли, вдоль которой прогибалась серая стена. Пара вросших валунов. Молодой вяз. Единственное большое дерево на неподходящей почве и среди пустоты…

За запорошенной оградой сорвалась на лай собака. Совершенно охрипший и даже как будто булькающий звук. Зое моргнула. Резкий, тот заставил мысли её вырваться из петли, а саму девчонку вздрогнуть и пойти дальше. Вниз по обледеневшей дороге, а затем налево, вдоль пепельного хитросплетения частокола слив.

Столь неожиданно нагрянувшая зима всё же пообломала сучья яблони. Видно было, что хозяева старались, как могли. Под самыми крупными ветвями леденели подпорки, снега на сучьях было куда меньше, чем должно бы, а значит, его сбивали, и всё же – нет. Люди сделали все, и тем не менее три ветви были обломаны, что не так уж хорошо.

Одинокая фигурка издали привлекала взгляд в этом знакомом, но каком-то ином, пустом, что ли, мире. «Бод», – мысленно попросила у занесённых сугробами холмов девчонка, но это оказалась всего лишь Мона.

Зое могла бы сразу же развернуться и, найдя для себя какой-либо убедительный предлог, пойти обратно, но она этого не сделала. А зачем? Чем, собственно, Мона перед ней провинилась, чтобы томить её здесь одну, посреди порхающих белых бабочек? Да, она выглядела несколько необычно, не взрослая, но уже и не ребёнок, но от этого, как выяснилось, никто не защищён. Зое сама пала жертвой неизвестной болезни, и теперь невообразимо страдала, скучая по обвыкшейся, как будто приросшей к коже рубахе. Решительно преодолев разделяющее их расстояние, девчонка села рядом. Под толстыми юбками захрустел снег. Ткань удержала холод.

Мона как будто ничего не заметила. Для неё сейчас не существовало ни снега, застилающего мир до горизонта, ни опасно нависающего льда над их головами. В глазах девчонки цвела весна. Горячее и лепечущее, сердце её сжимало теплотой, и, как это часто бывает, она была абсолютно убеждена, что это продлится вечно.

– А-а, это ты, – бросила Мона спустя минуту, наконец, заметив, что она уже не одна.

«Это ты» Зое совсем не понравилось. Слишком много пренебрежение было в этом «эй ты», чтобы это так вот просто спустить. Она ещё только это осознавала, а на языке уже болталось с десяток фраз, подходящих по случаю. Девчонка уже готова была выдать что-нибудь язвительное и бойкое, как любила и умела делать, но Мона уже отвернулась. Забыв о Зое, она вновь витала где-то, представляла в невесомых мечтаниях, как поля расцветают, и они с Лансем идут навстречу закату. Его сильная, надёжная рука поддерживает неловкий стан. Их взгляды встречаются, и улыбка трогает его губы, будто в подтверждении чувств.

Зое передёрнуло. Совершенно не её стиль и не её представление о «рае земном», в котором она бы хотела оказаться. «Наверно, это следующая стадия», – подумала девчонка и тут же вздрогнула, стоило мысли развиться. Получается, и её это ждёт? Ну нет! Никогда, ни при каких обстоятельствах она не будет сидеть одна, дожидаясь то ли у моря погоды, то ли пока озеро оттает, и рак сможет взобраться на гору. Ощутимый тычок под ребро вернул Мону к действительности.

– Рановато в этом году нагрянула. Не считаешь?

– Кто? – переспросила пампушка, и удивление отразилось на её круглом и раскрасневшемся лице. Прошло мгновение, два, и лишь через пятую часть минуты мечтания полностью отошли на второй план. – Зима, что ли? – Первый осознанный взгляд на поблескивающий хрустящей свежестью снег. – Ну да, рановато. Уборка ещё эта. Видела бы ты моего отца на следующее утро. Не согнуться, не разогнуться. Чтоб мы и такими были?! – заявила она и посмеялась собственной шутке, сопротивляясь уже нащипавшему ей щёки морозу.

Зое несколько непонимающе, заторможенно моргнула. «Твою да через», – совершенно нормальная речь. Зое ожидала чего угодно, смеха на взрыв и истерики, но не этого.

Во дворе, за ближайшей от них оградой, послышалось непонятное шевеление. Показалась у выдуваемого курятника высокая фигура. Ланс заметил меж заиндевелых прутьев пару фигур. Поздоровался, и, как-то наигранно спеша, скрылся в спасительной тени здания. Споткнулся вроде как. Бухнула дверь, и, отломившись, кусочек обледенелого снега скатился вдоль жёлоба, ударив по дну бочки для дождевой воды.

– Ну и к чему? – спросила то ли себя, то ли подругу Зое.

И хотя вопрос не был к кому-либо адресован, Мона ответила:

– Да просто так… наверно.

Таящиеся в глубине её глаз искорки потухли. Мона как-то сразу скорчилась, кутаясь в накидку, хотя особенного мороза и не было.

Зое поспешила сменить тему.

– Говорят, что военные ездят по деревням. – Вспомнила она о подслушанном в первые дни зимы разговоре. Весьма маловероятно, что Мона была в курсе, но всё же она была на полтора года старше, и кто знает.

– Луизиты, – неожиданно тенью отозвалась девчонка, и, хотя она не по этому поводу была грустна, тон полностью соответствовал сказанному.

И снова это непонятное слово. «А ведь с ней есть о чём поговорить», – неожиданно подумала Зое и заговорила.

Они болтали, а впереди медленно кружил и застилал снег. Вот и сосна, что склонялась над водой, обнажая страшные корни, исчезла. Хлопья все падали и падали, и как будто не было им никакого конца. Следы Зое на тропинке почти исчезли, а о дороге и вовсе можно было забыть. Лишь только озеро выделялось.

– А Асс уезжает, – обронила Мона, как бы невзначай и, не придав сему факту особенного значения, продолжила обсуждать кротов, что буквально изрыли их огород, полностью изничтожив грядки и дорожки. Зое прервала эти бессмысленные излияния.

– Куда это он уезжает? Сейчас? В такую погоду?!

– А ты не знала? – Мона остановила пару больших и округлившихся в удивлении глаз. – Ах да, вы же не общались больше. Вроде бы говорил, что брат его отца в Арлеме открыл третью лавку, и теперь ему нужны руки, чтобы всюду поспевать.

«Третью», – эхом отозвалось в темно-русой голове Зое, но и это спустя мгновение отошло на второй план.

– Сейчас?!

Мона не поняла её реакции, так что ответила просто и без особых изысков:

– Нет, конечно. Сегодня уже поздно. Завтра собирались. На рассвете, не иначе, а то в поле ночевать придётся.

Завтра Зое должна будет взбить масло, собрать яйца и посетить хлев, но это не имело особенного значения. Её любимая рубашка. Юбка, в которой она высиживала на яблоне, а теперь ещё и Асс. Мальчишку она, конечно, недолюбливала, больше того, с некоторых пор она его терпеть не могла! На дух не переносила и всячески избегала встречи, но одно дело избегать, и совершенно другое – знать, что она, встреча эта, не может случиться, даже если Зое этого захочет. Их компания была не такой большой, чтобы кого-нибудь терять.

Прошло чуть более получаса, прежде чем Зое удалось пробиться сквозь снег на дальний край деревни. Старый, но ухоженный длинный дом, мало чем отличающийся от прочих. Разве что крыша его была чуть менее покатой, чем, к примеру, в жилище Зое, а окна в сравнении чуть выше. Плотный ряд досок загораживал их, что уже не сулило ничего хорошего.

Оправив слегка задравшуюся юбку, девчонка чуть отдышалась. Дала себе время, чтобы привести одежду в порядок, чтоб никто не дай бог не подумал, что она продиралась сюда специально, а не просто зашла, как бы невзначай проходя мимо.

Зачем ей сюда? Вся история началась с того, что отец запретил Зое приближаться к полям, а здесь они были столь близко, что ближе, казалось, быть не могло. Оставалось надеяться, что не всякий, как она, на раз разобьёт в меру стройную версию.

Скрипнули заиндевелые верёвки, на которых держалась калитка, и в то же мгновение кашляющий лай разорвал воздух. Вырвавшись из глубин конуры, как из тени преисподней, здоровенный чёрный кобель рванул навстречу. «Порвёт», – с поражающей чёткостью подумала девчонка, но не испугалась. Мысли её не застыли, а, напротив, забегали ещё быстрее. «Убежать?» По определению бессмысленная затея. Зверь был вдвое быстрее, так что всё, что оставалось, – это подставить руку. Надеяться, что хозяева дома выглянут до того, как клыки расправится с хлипким препятствием. Тело выполнило команду задолго до того, как мысль окончательно сформировалась. Зое выставила предплечье, пёс прыгнул и… неожиданно застыл в воздухе. Чёрный. Темный в цвет шерсти и ею скрываемый ошейник промял горло зверя, отдёрнув его назад. Звякнула вырываемая из-под снега верёвка, и кабель застыл, выгнув спину и стоя на задних лапах.

«Покажи мне своего сына, и я расскажу ему, откуда взялись многие его вредные привычки».

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).

Щёлкнул болт. Скрип половицы, треск взгляда. Из тьмы заколоченного здания выглянул рыжеватый, как лис, и с таким же вытянутым лицом Морис. Нетрудно было догадаться, что вид девчонки его ничуть не обрадовал. Нечто сдержанно неприветливое возникло в ярко-зелёных глазах, и под бровями залегла сумрачная тень.

– Чего надо?

– С Ассом попрощаться, – не стала размазывать одну кашу по нескольким тарелкам Зое.

Обивая ледяную корку, дверь захлопнулась, резко и без разговоров. Сквозь заиндевелое дерево и глину пробилась возня, шёпот, какие-то обрывки. Кажется, кто-то спорил, но после затихло и это. Со смущающим своей строгостью скрипом дверь вновь отворилась.

– Что нужно? – вторил мальчишка, хотя интонации его и не были так строги. Не считая доставшейся от матери худобы и чернявости, Асс так походил на отца, что эта фраза вдруг показалась Зое неимоверно забавной.

– Ты… ты чего это?! – уши мальчишки залила краска.

– Да так, просто погода такая. – Слеза сверкнула на рукаве. – Смешливая.

Чёрная бровь чуть поднялась. Казалось, мальчишка всё понял, но по какой-то причине предпочёл промолчать. Хорошая кость совершила чудо, превратив свирепое чудовище в спокойную дворнягу – с провалившимися боками и замутнённым взглядом.Асс взлохматил жёсткую шерсть на загривке:

– Отец просто его редко кормит. Говорит, какой он сторож, если сытый.

Окончательно потеряв интерес к гостье, пёс опустил уши и, повиливая облезлым хвостом, вернулся в будку, откуда лучше было ему уже не выходить.

– По ночам Черныша, кстати, спускают, так что не вздумай заходить позже, – добавил Асс, чуть подумав, переступая с ноги на ногу. Мальчишка вышел, не одевая ничего поверх котерона, так что мороз, пусть даже слабый, теперь свободно гулял меж крыл юноши. Зое краем глаза различила тень, мелькнувшую за заколоченным окном. Занавески уже были сняты, так что ничто не мешало опознать чуть рыжеватый силуэт.