Остров жизни (СИ)

Текст добавлен: 17 июля 2025, 21:12

Текст книги "Остров жизни (СИ)"

Автор книги: Иван Поляков

Жанры:

Историческое фэнтези

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

Назад к карточке книги

Глава 7. И что же дальше?

Голые пяточки бежали по зеленеющей траве. Девочка лет пяти. Несмышлёная и радующаяся сама не зная чему. Бабочка? Да какая большая! С огромными белыми крыльями. Та смеялась и плясала с ней, под чистым весенним небом. Одна с дневной песнью.

– Значит, Мартой назвали? – переспросила Зое, и в её выцветших с возрастом глазах залучилось потаённое лукавство.

– В честь бабушки, – едва заметно съёжившись под этим взглядом, ответил Гюстав. Весь вид мужчины говорил о том, что он пытается что-то сказать, но то ли слова не подбирались, то ли что-то отвлекало, одним словом… он сказал, что сказал.

– Ты прости, что давно не заглядывали, – прождав ещё с полминуты, и тем наказав, сжалилась над ним Зое. – Делал всё, то одно, то другое.

– Д-да.

– Да и дороги за последние сорок лет особенно лучше не стали.

И вновь молчание.

«Кути-кути-кути», – пела стена деревьев, и звуки эти неслись над тихой, ничем не потревоженной водой. Гюстав закусил губу. Мужчина чувствовал, что нельзя останавливаться. Он должен что-то добавить, но вот что это «что-то»? Донельзя непростой вопрос.

На помощь пришёл сын:

– Бабуль! А ты, в самом деле, Алого зверя видела? – вынырнув из-под локтя мужчины, спросил чернявый мальчишка чистой наружности. В самом деле, чистой. Белые до рези в глазах, воротничок и руки. Не знавшие штопки локти и колени. А лицо!.. Складывалось полное впечатление, что минуту назад сорванца окунали в кадку и тёрли без жалости, пока не отстала последняя пыль.

«Да, настолько белой я в его годы не была. Даже близко и даже на праздник».

– Как тебя, – подтвердила старушка и, не успев опомниться, добавила: – Может, хоть побегаешь пойдёшь? А то луж как будто в жизни не видел.

И вновь Зое это сделала. Её большая удача и несчастье – уметь говорить правду. Неважно. В любом случае почтенная была теперь слишком стара, чтобы что-то менять.

Не зная, как реагировать, мальчишка опешил. Сомнение отразилось во всём нем, на лице и в движениях, но особенно явственно в глазах, чёрных и затаённо неуверенных, точно у деда. Улыбка тронула сухие и теперь уже тонкие губы.

– Иди-иди. Я слышала, Леон собирается запустить змея. Ты знаешь, что это такое?

Сглотнув, мальчишка отступил. Шаг, другой, и вот он уже несётся, хотя сам точно не знает куда. Гюстав удостоил мать не вполне одобрительным взглядом.

– Ой, как будто сам уже вырос?!

– Ма-а!

– Молчу-молчу, – поспешила успокоить его Зое. – Но на всякий случай уточняю. Под лежанкой никто не прячется. Твоя старая матушка лично сегодня корячилась, – проверяла.

Уши мужчины заалели. Он честно пытался справиться, всё ж таки личный помощник лорда города, но эмоции брали своё. Зое бросила косой и хитрый взгляд. И вновь улыбка.

«И он ещё утверждает, что вырос. В его-то годы. Все они дети, и навряд ли это когда уже изменится».

Прозрачный и выцветший, взгляд поднялся к небу. Фрегаты плыли в голубой бездне, и тени их тянулись по соломенным крышам и дворам. Лёгкая горечь печали, – уже иным.

Всё было просто и всё было позади. Очень давно. Как будто в другой жизни дракон бушевал на этой прогалине, а после десять лет здесь не росла даже трава. Деревня была сожжена, а после началась двухлетняя война. Луизитания призвала слишком много сил, так что многие тогда остались в тылу. Оставшись без дела, но при оружии люди довольно скоро поднялся и сменил династию.

Птицы пели и тени гуляли по крышам.

Всё это было отстроено заново, и, хотя дома и выглядели примерно так же, они все ж были другими. Ворвавшись во двор, что мостился на пригорке, Огюст лишь чудом не снёс женщину, как раз в этот момент двор покидающую. С точки зрения Зое весьма и весьма забавное зрелище.

«Курица она вещь нужная. Ей и подушку набьёшь, и желудок. Омлет на три года за пару тройку дней работы – чем плохо?»

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).

Вот так вот, один в один она лбом в грудину встретила когда-то его прадеда. Ивеса с сотами. Короб взлетел, перевернулся и оделся главе дома точно по мерке. Месяц потом Марта вычёсывала из его макушки сладкую, липкую массу наполовину с волосами. Ещё то веселье – выслушивать комментарии, провожающие на пол каждый колтун. Даже сейчас, вспоминая это, Зое чувствовала, как смех теплится где-то внутри. Да, всё это было.

«Да… что-то я в последние годы слишком часто впадаю в детство. Возраст, не иначе. Да ну и что. Зато могу ляпнуть любую глупость, и это будет звучать к месту.

Ну, хотя бы».

– Дорогая, вы так изящны, ну точно корова на выпасе!

От удивления Кэтрин чуть, в самом деле, не уподобилась корове, также округлив глаза и растянувшись на траве. На лице, в общем-то, ни в чём не повинной женщины Зое, не всматриваясь, прочла всё, что та думает об уважении к возрасту.

– Мама!

Непонимающий взгляд.

– А что? – возмутилась Зое. – Да я всю жизнь, пока ноги держали, пасла коров, и вы даже представить не можете, сколь изящны бывали иные! Захочешь, не уследишь.

«Твою да через телегу!» – добавила Зое, но лишь мысленно. После сорока она крепко призадумалась на предмет чистоты своей речи. «Телеги» и «головастики». Чересчур большое наследие оставил после себя отец. Слишком, и это нужно было признать[1]. Кашлянув, Гюстав попытался сменить тему. Взгляд его прошёлся по дому, не старому, поскольку, как уже говорилось, после памятной ночи деревню фактически пришлось отстраивать заново. Древняя кадушка. Серая лавка, одну ножку которой безыскусно заменил пень[2].

«Что же ещё?»

– А яблоня всё стоит? Мам, быть может, пора её спилить? Уже лет пять, как без толку на грядках.

– Я тебе дам спилить! – ещё не осознала, но уже вспылила старушка. – Это очень важная и нужная в хозяйстве вещь! Она… она вон изгородку подпирает.

Или ограда её. Впрочем, неважно. Вещи эти настолько сцепились, срослись, что разделить их теперь не представлялось возможным.

– Но мам, – попытался возразить Гюстав, но Зое не дала ему и шанса.

– Нет, нет и нет! Она стоит и будет стоять, пока я жива!

«То есть ещё лет сто».

Неприятное чувство. Это Кэтрин взглянула искоса и с лёгким пренебрежением, с каким молодое поколение часто смотрит на стариков.

«Да ну и пусть! Пусть я поступаю точно как отец, – имею полное право! Ещё глупее было бы иметь право и даже не пытаться им воспользоваться».

Глазки женщины, которую Зое так опрометчиво сравнила с коровой, вцепились в мирно стоящий ствол, с яростью, словно тот должен ей тысячу су и не желает отдавать.

– «Мама». – Как много всего прозвучало в этом единственном слове. Девушка оправилась. – Мама я, конечно, извиняюсь, но это, с позволения сказать, «дерево», насколько я вижу, бросает тень на морковь. Оно уже начало сохнуть, да и раньше, если я не ошибаюсь, почти не плодоносило, так как не привито. Мама я, конечно, извиняюсь, но это ваше «дерево» не более чем мешает.

«Вот ведь разошлась. Хотя, её вполне можно понять. Назови кто меня в её годы коровой точно бы глаза повыцарапывала и не посмотрела на возраст. Хорошая девушка. Надо будет угостить её омлетом… конечно, если и я не ошибаюсь, и она любит именно его».

Остановив на огневеющей одобряющий взгляд, Зое многозначительно положила руку на сухую, жёсткую коленку.

– Это не мешает. А напоминает. Такие вещи нужно различать.

Компания, увлекающая за собой воздушное чудовище из подвернувшихся тряпок, пронеслась по ту сторону ограды. Синие на этот раз. Синие ленты, белёсая верёвка в жёлтых пятнах и чёрная макушка бегущего впереди.

«Стрекозы», – отметила Зое, но ещё большую гордость вызвала у неё Марта. Пристроившись к компании, та хоть и бежала последней, но всё ж бежала, а одно это, учитывая разницу в возрасте, очень многого стоило.

Тепло разлилось в грудине. «Вся в меня. А в кого ещё? Гая? Да нет. Тот, хоть кол ему на голове чеши, бегать не умел и не желал учиться. Гюстав пошёл в него, а Кэтрин так вообще из города. В меня, в кого же ещё?»

Сорвав пестрянку, Марта как будто позванивала розовыми колокольчиками, пробегая у золотарника.

Мимо шуршащего тростника и рогоза, в котором прятались всяческие гады. Подпрыгивая и раздувая щёки, девчонка поднялась на пригорок, и тут Леон остановился, точно упёрся носом в невидимую стену. Деревня кончилась. Вот оно, то самое место, за которое, будто за якорь, цеплялись годы. С него началась жизнь Зое, и именно этой дорогой обычно шло стадо. Шесть десятков лет мимо одного пригорка, который даже и описать не получалось.

Первым остановился Леон, что Зое, в общем-то, ничуть не удивило. Мальчишка целиком, полностью пошёл в отца, который, в свою очередь, пошёл в деда. Первый упёрся бараном, за ним встали Мишель и Самсон, рыжие близнецы с ярким, солнечным отливом на висках[3], а за ними ещё трое мальчишек и девчонка. Постойте-ка. Лишь одна девчонка? Моргнув, Зое чуть приподнялась и вновь пробежала помутневшим взглядом по недовольным лицам. Ну да, лишь одна. А где же Марта?

Произошедшее выяснилось уже спустя пару мгновений. Девчонка пробежала ещё пару шагов против всех прочих, прежде чем остановиться. Ветер гулял в тёмных волосах, перекручивая пару хвостов и теребя край подола. Марта с удивлением, непониманием взглянула на прочих, на зовущие поля, и снова на ребятню. Неуверенность зародилась в ней и почти что сразу же улетучилась. Девчонка вновь посмотрела на поля и, уже не оборачиваясь, припустила дальше по дороге, да так, что только пятки засверкали.

«Есть!»

***

Гюстав было дёрнулся, но Зое не дала ему совершить подобную глупость. Ну что там может случиться? В полях? Мужчина взглянул дико и непонимающе.

– Но, а как же дра… – он запнулся, будто испугавшись того, что собрался произнести. – А как же дра-кон?!

«А, так вот в чём дело, – старушка не смогла сдержать смешка. – А я та, грешным делом, бог знает чего надумала. Годы, что тут сказать».

Точно как много лет назад Зое прищёлкнула языком:

– И к чему она ему? Гюстав ты вырос в деревне, скажи, разве кошки на мух охотятся? – вопросила она с видом, ясно говорящим, что ответа не требуется.

«Дети-дети. Всего-то вы боитесь. Как можно узнать что-то, если бояться всего на свете? Ну да ладно, что я там хотела? Яичница!.. Надо бы посуду помыть. Грязная уж совсем».

Зое положила ладонь на грудину. Давило сегодня.

– Вы тут не скучайте. Если что все знают, где меня найти? – вопрос был скорее насмешкой, и это полностью соответствовало улыбке, и всё же Гюстав нашёл уместным вставить своё слово.

– Да на кухне, скорее всего, – предположил он с видом, будто ответ этот хоть чего-то стоил.

«Да уж, в нашем замке сложно заплутать».

Покрепче ухватившись за палку, Зое выпрямилась. В спине привычно хрустнуло, и дрожь спустилась от плеч в коленки. Ей попытались помочь.

«Ещё чего! Я сама, и пусть только кто попробует сказать, что я чего-то там не могу! Всё я могу… ну кроме готовки, но с этим уже давно всё решено. Да… что-то я устала сегодня».

Рука Зое легла на косяк. Дерево само по себе нагрелось за этот день. Материал тот же, из которого был срублен их старый дом. Перегородка в прошлой жизни или, быть может, балка. Та самая, по которой ползала муха.

«Да, что-то я слишком много вспоминаю».

Столько лет прошло. Всё прошло, но она не жалела. Зое собиралась уже уйти, но чуть помедлила. Обернулась. Сын и Кэтрин, какой бы коровой та ни была. Внуки. Маленькая фигурка в светлой рубашке мелькала у стены рогоза, и колокольчик позвякивал у неё в руках. Исчерченное старостью загорелое лицо как будто разгладилось, а в глазах возник былой блеск. Хитрый прищур. Губы, сухие и тонкие, растянулись. Рука на грудине. «Это моя внучка», – пронеслось в пустом сознании.

Скрип. Кэтрин обернулась удивлённо и непонимающе:

– Мама?

***

Дракон открыл глаза. Выдохнул газ. Не было никакой объективной причины, почему ему нужно просыпаться в этой восъмице, но он это сделал. Зрачок в окаймлении сотен серебряных точек расширился и сузился, всматриваясь в очертания обросшей корнями и затвердевшей норы. Декстер был там. Он вторую или третью восъмицу не отходил от острова. Висел в зелёной мгле почти недвижимо, почти не дышал, но он был там. Декстер. Старый и уже не жирный, а ожиревший и грузный сом. Всё та же плоская голова, выпученные невидящие глаза и след у плавника. Единственное, усы оббились и стали безжизненными, точно разбрюзгнувшие водоросли. Древний сом уж много лет не подплывал столь близко, так как просто не успел бы убежать.

Дракон поднялся. Под гнётом чудовищного веса орлиные чёрные когти сразу же ушли в почву, а спина выгнулась, насколько возможно прижимая кожистые крылья и тем их оберегая. Зашелестела и закачалась чёрная гладь, как это уже происходило тысячу раз, но Декстер не стронулся с места. Зверь чувствовал, как тот словно бревно, вытянулся вдоль водной глади. Ждал.

Выход. Свет. Ощущение ветра в листве.

Солнце вспыхнуло на багровых боках, высвечивая грубые старые рубцы. Мерные и раскатистые движения вдоль кромки воды, – всё дальше от недоумевающего соперника. Пару лет, ничего не значащее мгновение для дракона и целая жизнь для его добычи. Они поняли друг друга без слов.

– Пожри меня, – как будто прошелестел старый сом, выпучивая белые глаза, уже давно не способные на такую роскошь, как зрение.

– Ты уже добыча времени, – бессловесно ответил зверь, краем глаза наблюдая, как вереск колышется у его пястей.

Ноздри затрепетали. Утром по воде плыл туман, это ещё чувствовалось. Природа дышала жизнью. Ветер перебирал траву. Пели птицы, и ящерки величиной с десятую часть острого когтя охотились в траве на стрекоз. Зверь чувствовал всех их единовременно, и знание это было безмерно.

Крыло по-прежнему чуть ныло.

Что-то переменилось.

Ноздри раздулись, трубно слушая воздух. Зверь недовольно перевёл вес на другую лапу. Кто-то рядом? Бесстрашное загорелое существо, что раньше сидело на яблоне, бревне и на скамейке? Показалось. Её больше не существовало. Ни в поле, ни в коровнике. Нигде.

Тихое рычание. Сознание зверя практически ничем не походило на человеческое, и всё ж, ему, почти что, было грустно. Всего каких-то полвека. Ничего не значащее мгновение, и как много изменилось за столь короткий срок! Алое пятно, одно из множества пятен всех цветов и оттенков. Он сросся с этим местом. Целиком. Он стал единым от рыбьих косточек, осевших в броне, и вплоть до воды из ручья, что текла теперь в жилах. Дракон стал частью этого острова. Пропитался им, и именно по этой причине пора было его покинуть.

Змей не был человеком… а великим право жизни так просто не даётся. Пик ждал его.

Взгляд на вершину холма. На камнях пологого склона, коре и древесине, на крае большой деревянной чаши ясно читались отметины от когтей. Бездна зрачка отразила всё разом и сузилась, отражая раздражение.

«Животное, весящее больше оленя, способно лишь парить. Это наука, – объективное отражение действительности, и спорить с ней не имеет смысла».

(Кузьма Прохожий. Проходя Авиньон).

Огонь – это газ, а долгая жизнь не более чем подарок холодной крови. Всё можно объяснить. Огромные кожистые крылья чуть приподнялись, разворачиваясь по локтю, и тут же по-весеннему ласкающие лучи влились во множество сосудов, в меру разогревая кровь и приятным холодком отдаваясь в желтоватых пятнах, где ещё недавно зияли рваные пробелы.

«Ту-дун».

Вибрация прошла вдоль наростов и костяных пластин, от боков и до кончика хвоста. Медленно, с напряжением зверь позволил крыльям чуть опуститься, тяжёлая голова немного повернулась. По касательной поймав луч, глаза его воспылали, точно пара свечей. Фигурка на берегу.

«Ту-дун!»

Девчонка лет пяти. Пара хвостов, которые спутал ветер. Простое чистое лицо и большие карие глаза, отливающие платиновой короной белоцветника.

«ТУ-ДУН!»

Она не боялась. Совсем. Звук негромкий и напоминающий шипение прохудившегося большого чайника вырвался из широкой гортани. Подняв на зверя чистые, детские глаза, чудо жизни нисколько не боясь всматривалось в сказочное, как ей казалось, нагромождение костяных пластин и ороговевших выступов. Смех, – это был именно он, пусть дракон об этом и не догадывался.

Она смотрела!

Пока и снова.

Мощный удар крыльев и животворящий ветер поднял тяжёлое тело, серебряный взгляд в небеса:

«Мы сразимся, – отец».

Конец начала.

[1] Да, спустя годы она начала уважать его безмерно, но разве дело, когда уважение это составляет добрую половину слов, произнесённых за день.

[2] На этой стороне лучше было не садиться.

[3] Да-да, именно так.

Приложение 1

«Дорогой племянник, если ты теперь читаешь эти строки, значит, дням моим подошёл конец. Не вини себя и не бери в голову, ибо я верю, что при последнем вздохе моем ты был рядом и сделал всё, что смог. Неуклонна кончина, и у всех свой срок, что, впрочем, не имеет никакого значения. Ты честно исполнял свой долг в течение десяти лет. Подносил мне вино будучи оруженосцем, трудом заслужив титул, который и без того давно уже должен был получить. Каюсь, я боялся отпустить тебя как наставник, и грех этот останется до конца.

Не держи зла ни на меня, ни кого бы то ни было, потому что рыцарю это не пристало. Да, рыцарю. Ты рыцарь, мальчик мой, и всё, что было моим, теперь по праву принадлежит тебе.

Родной Авиньон. Поле там сейчас желто от золотарника или, быть может, уже осень, и ветер, неся сено, сгребает красные кленовые листья. Так или иначе, колокол церквушки, что на холме, без сомнения, всё так же звонит по восьмицам, как бы мне хотелось его услышать.

Писание это, будучи по определению пустым, не способно заменить покаяния, но как наставник я, как никто, знаю, что грехов на тебе немного. Отпусти их, как я их тебе отпускаю. Скинь ношу обид и выпрямись, как этого хотел бы мой брат. Ты справишься, так как я в это верю.

Я верю, что жизнь твоя будет ярка, и звезда всегда будет освещать дорогу. Верю, что ты найдёшь счастье, что скрылось от меня, и не свернёшь с выбранного пути, повторяя ошибки многих. Всегда будь верен слову и проживи жизнь так, чтобы никто не сказал, что ты не жил.

Прощай, сэр Ланв, от рыцаря Белой пики Ланца Речного».