Текст книги "Остров жизни (СИ)"

Автор книги: Иван Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Остров жизни

Часть 1. Свет со дна. Глава 1. В алом на снегу.

Куда ни посмотри – пахота и земляные дороги, отсюда и до горизонта, так что глаз начинало резать от единообразия увиденного. Вон, одинокое дерево вдали, тень, – быть может, лиса, а, быть может, и иллюзия. Нам совершенно не за что было зацепиться, если бы не странная червоточина меж пепельных небесных башен. «Неловкий штрих», – думаешь ты. Пятнышко, да ну и что. Однако уже спустя мгновение не заметить его становится весьма сложно. Лишь последний дурак не обратил бы внимания, каким вязким, неестественным сделался вдруг воздух. Шелест жёванной сухой травы, – это ветер изменил направление. Удар сердца под ложечкой, и вот она, пегая тень, стрелой несущаяся по холмам, заставляя жизнь прятаться в норах, а утренний туман расходиться кольцами. Трава и снег, пустые и редкие кустарники ежевики, с осыпавшимися гнёздами, вековые сосны – всё без разбору сжирали кожистые крылья. Ненадолго, как по счастью выяснялось уже спустя мгновение. Тень скидывала всё во тьму и, не придав сему ни малейшего значенья, неслась дальше, над костяным лесом и мимо речушки, на низеньком бережку которой тихо зеленел пирс. Зверю не было дела до сгнивающего дерева. Кто он? Великий и непоколебимый! Повелитель небес – Дракон. Неодолимый, но вновь побеждённый! Побеждённый. Всё так. Кровь бурела на алых треугольниках чешуй, а свежая ещё сочилась из глубоких зевов ран. Горячая и густая жидкость и холодное пламя сознания. Драконы не мыслят подобно нам, но хоть немного походи их сознание на людское, несложно было бы предсказать единственную мысль:

«Проиграл».

«Проиграл или выиграл – всё относительно. Событие, как и слово, пусто, так как значение его приобретаются вместе с последствиями, которые не что иное, как такие же события, и так дальше. По цепи, приделов которой не существует».

(Кузьма Прохожий. Проходя Авиньон).

«Проиграл», – спокойно говорил бы он про себя и бил бы с силой, громом разрывающей разряженный воздух. Без боли. Не способно её испытывать безжизненное дерево! Ни спины, ни боков, ни лап. Завидная участь, так как, к примеру, шею до сих пор словно раздирали чёрные, орлиные когти.

Смириться? Да никогда!

«Снова проиграл!» – горело в ином мозгу, и даже прохладные воздушные потоки плавились, как воск, не в силах совладать с яростью, болью и сожалением чудовища. Удар, и вот уже под ним покачиваются, скрепят, лишаясь прошлогодней хвои, сосны. Ещё удар, и речушка, проевшая тропку меж холмов, осталась позади. Удар и ещё десять! Десяток тысяч ударов! Снежную шапку сорвало с холма, а в бойнице какого-то замка взревели трубы, сообщая об опасности.

«Ну и пусть», – возможно, подумал дракон, хотя навряд ли он сделал даже это. Зачем? Не ради ли людей? Какой пустяк.

Он устал. Движения его становились все более неточными, а боль ещё больше осложняла полёт. Еда и отдых. Хоть на день или час. Выдохнув струйку белого дыма, чудовище попыталось поймать поток чуть выше. Поворот хвоста, взмах сквозь боль, и вот уже он гонит осенние облака. Многие лье прошил холодный взгляд, прежде чем наткнулся на жемчужный отлив. Озеро? Одно… нет, – два. Два десятка. «Да сколько же их», – без сомнений поразился бы человек. «Хотя бы питьё», – мог бы подумать зверь, но мысли эти остались далеко позади, а тень уже накрывала стволы вязов, срывая багрянец и вторя ночи.

Высокие стволы зашатались, а с земли сорвалось облако ледяной крошки, вот и всё, что обычно сопровождает приземление небесного короля. Дракона. Хотя сейчас в низину опустилось лишь его тело. Не больше. Лишь слегка задев хвостом, змей, сам того не заметив, оставил глубокую борозду на коре. Левая задняя лапа, правая. Передние, сгибаясь по плечевому суставу и принимая вес, задрожали. Боль! Жар! Чувство унижения… Он проиграл.

Дракон выдохнул, и полсотни белёсых струек, поднявшись по горлу, прошли в щели меж длинными клыками, вырвавшись на свободу. Под изогнутыми подобно крючьям когтями захрустела запорошённая подстилка. Снег приятно холодил чешую, успокаивая глубокие царапины меж пальцев.

Хоть что-то.

Дождавшись, пока схлынет нестерпимая ломота в крестце, зверь чуть повёл головой, позволил себе роскошь открыть глаза. Расщелины зрачков разошлись, дрогнули и вновь сузились, воспринимая всё и сразу по обе стороны головы и перед ней. Ничего примечательного. Белый снег и чёрные ветви. Чёрная подстилка и белый иней. И так дальше и дальше, насколько хватало взгляда, вплоть до вершины холма. Шахматная доска. Полотно автора, который будто бы забыл о существовании прочих цветов, и дракон с его медной чешуёй казался здесь чужим. Нечто инородное, неправильное и не имеющее права на существование. Скрип когтей, раздирающих лёд, ветер и разводы, растаявшие снежинки, медленно стекающие по исполосованным бокам. Сверкнув в воздухе, одна за другой три капли алыми разводами разошлись на снегу. Лапы и хвост давали чудовищу право на собственное мнение.

Взгляд. Чёрная гладь воды, по краям которой бахромой расстелился тонкий и пока ещё хрупкий, точно горный хрусталь, лёд. Тяжёлый шаг, с надрывом и перекатом массы тела на здоровую лапу. Пара алых капель бесценными рубинами блеснула на восхитительной глади, и уже спустя мгновение она разлетелась, уступая одетому в грубую чешую хвосту. Жар нестерпим. Сверкнув в воздухе, одинокая снежинка коснулась бока, и, мгновенно растаяв, стекла по ломаной линии меж наростов и костяных пластин. Дракон пил. Мышцы под горлом его сокращались, вливая обжигающе холодную жидкость в пустой желудок. Нежная кожа на крыльях чуть подрагивала, а располосованные бока вздымались, нагревая и выпуская воздух сквозь трепещущие ноздри. По воде поплыли жирные разводы. Он был чужим, и даже вода, как будто понимая это, не желала смешиваться с кровью.

Хрустнула ветка. Зверю требовалась вода, ещё очень много воды, однако инстинкт был сильнее. Плёнка второго века резко отдёрнулась, а вертикальные зрачки расширились. Движения медленные и плавные. Дракон ещё не видел, но уже чуял добычу. Три четверти мили. Олень, и притом ещё совсем молодой. Панты его имели всего один отросток, и бока лоснились дорогим серебром. Всего один отросток, но это ничуть не мешало ему, прямо как взрослому, пощипывать хрустящие побеги и заиндевелый мох. Знал бы он, как хрупка жизнь на тонких, изящных ножках. Забавный и живой. Он радовался, будто и не знал, что так нужен на этом берегу. Ну и правильно, что не знал.

Окружённая рядами крупных щитков, пасть дракона чуть приоткрылась, выпуская на волю сочащийся меж длинных, изогнутых зубов пар. Выдох чуть резче, и вот он уже чувствует, как горячая кровь, поднимаясь по горлу, оставляет отвратительный сладковатый привкус на мясистом языке. Извивающиеся алые ленты, текущие по будто сложенном из кирпичиков подбородку, устремлялись дальше, где с напоминающих бородку наростов срывались каплями.

Лапы напряглись, медленно передавая силу ближе к холке. По воде стелилась лёгкая дымка, но даже сквозь неё можно было различить, как подрагивают в игре белого и чёрного крупные уши. Хрустящие, не иначе. Дорогая, хорошая добыча. Чуткие и опасливые, сто фунтов нежного мяса и пахучего жира. Пустое.

«Не поймаю теперь меж стволов», – своим иным сознанием холодно и безжизненно отметило чудовище, и зрачки его, расширившись парой угольных зеркал, отразили коротенький хвостик, мелькнувший меж чёрных ветвей ракиты.

«Наука натурально доказывает, – великолепный слух, зрение и сильная спина, не так много проку от всех этих достижений, когда ты просто не в состоянии встать».

(Кузьма Прохожий. Проходя Авиньон).

Телу нужен был отдых, хоть минута, и дракону ничего не оставалось, кроме как признать это… и лечь. Прямо здесь. В заснеженной и промозглой низине, меж пары покатых и заросших лесом холмов. Он осторожно сложил крылья. Подтянул лапы и свернулся вокруг собственного огня, как котёнок, прячась от боли и холодного осознания поражения. Звезда, что даже теперь пульсировала в груди, согревала кровь. Пока что и её было достаточно. Пока что…

День или десять. Восъмица, а быть может, несколько, но что-то вернуло зверя к реальности.

«Не месяц», – сухо отметило чудовище. Раны ещё кровоточили. А в остальном ему было всё равно. Был вечер, и где-то в дали, там в немыслимом переплетении чёрных крон и ветвей, одинокий дятел с неудержимой решительностью долбил заиндевелую кору. Дракон не мог видеть его, но мог слушать. Чувствовать запах. Чёрный, да… чёрный, будто смоль, с красным хохолком. Он выискивал точильщиков, что так любили выедать неровные тропки в податливой древесине. Они ели дерево, а дятел их. Дракон же питался мясом, и одна мысль о загадочно хрустящих на его клыках костях подарила неземное блаженство. Нечто изменилось. Стало холоднее, и воду теперь полностью скрывал лёд. Взгляд переместился на тот берег. Множество следов–сердечек виднелось на снегу, но это неважно. Перелетев на другое дерево, дятел продолжил свой труд. Сидел он теперь несколько дальше, и эхо многократно вторило каждому удару. Закрыв глаза, чудовище обратилось к чувствам, много превосходящим зрение и слух.

«Кровь!» Где-то там, за холмом, на снег проливается густая и тёплая кровь. Зверь и человек. Крики и храп. Это радовало. Нескоро дракон ещё будет иметь возможность охотиться, раненный же зверь – мёртвый зверь. Зашуршал, осыпаясь, наросший на роговых пластинах лёд, и тут же нечто цветастое мелькнуло на краю зрения. Огонёк в груди чудовища был всё так же ярок, и за те дни, что щитки живота прижимались к земле, кроткие и нежные ростки ожили в этом неприветливом мире. Хрупкий, но прекрасный белоцветник скромно опустивший свой венчик. Зверю было безразлично, что станет с ним, когда уйдёт огонь.

Взлететь? Это было бы необыкновенно тяжело, да и блестящее тело алмазом сияло бы на тусклом, затянутом облаками полотне. Дракона никогда не остановила бы одна из этих причин. Взмах и боль. Боль, ослепляющей молнией прошлась вдоль исполосованной спины, потонув в холоде сознания. Не более чем сигнал о повреждениях. Его тело не было здорово, а следовательно, ему требовалось пища, и прочее не имело особенного значения.

Запорошённая голубая ткань с некой ромбической символикой. Солнце уже клонилось к горизонту. Тусклый закат. Чёрно-белые холмы, чёрно-белая дорога. Алая кровь. Столкнувшимся было не до того, чтобы всматриваться в небо. Некоторым в принципе было уже не до того. С двухсот футов чудовище совершенно отчётливо различало пару чёрных на фоне неба крыльев в остекленевших глазах мужчины. Рассечённая переносица и плохо выбритый подбородок, по которому струилась алая кровь. Неповторимый аромат смерти.

«Кучер», – опознал бы его по кнуту дракон, если бы зверю было хоть какое-то дело до такого понятие, как профессия. Добыча бьёт друг друга, и не более. Полёт был неровный, то и дело огромное тело норовило сорваться вниз, на заиндевелую землю, так что приходилось отрабатывать крыльями. Главная ошибка. Боль прошлась вдоль когтистого гребня, пульсируя так, что крыло начало биться отдельно от прочего тела, будто невидимый кукловод привязал к нему верёвочки и теперь дёргал, издеваясь.

«Не могу больше», – с всё тем же сухим сожалением отметил зверь и начал опускаться.

Наверно, для добычи это было действительно страшное зрелище. Падение дракона. Тень на глазах становящаяся вдвое, а после и втрое больше лошади. Храпя и вставая на задние, гнедые рванулись, удержать их уже было некому. Люди разлетелись, как обледеневшие белые песчинки, что поднял удар могучих крыльев. Ни добычи, ни телег. В медленно сползающем полумраке змей с холодным разочарованием мазнул взглядом место побоища. Оседающий на заиндевелую грязь запах смерти, разбитое колесо у обочины, а также повозка без лошадей и двери. Это всё, что досталось проигравшему.

А вдали всё так же раздражающе долбился дятел! Сухой и точно кашляющий шелест во тьме. Чуть повернув морду и приподняв крыло, чудовище всмотрелось в мерцающие и лепечущие, с различимыми лишь для него прорехами, складки. Чуть изменило положение, и шило боли тут же пробило холку, минуя несокрушимые для металла щитки и ударяя сразу же по вискам. Зрачки расширились, и ноздри его затрепетали. Гремя горлом, зверь махнул башкой.

«Не могу», – повторил дракон, и страх на мгновение сковал его нелюдское сердце. Всего мгновение, миг, который человек и не заметил бы, но он испугался. Коловорот ветра меж скалами! Чёрные когти! Боль! Не способный охотиться хищник – мёртвый хищник. Покрытые сажей ноздри раздулись, выпуская пару белёсых струек. Смрад металла унёс лёгкий прохладный ветерок, и теперь аромат жизни щекотал слух. Слабая и едва различимая, но это была жизнь. Нечто, жизнь дающее и жизнь поддерживающее. Чуть припадая на исполосованную по всей длинне лапу, чудовище, будто сопротивляясь ураганному ветру, двинулось к карете. Удар, и хвост прошёл сквозь боковую стенку. Три из четырёх колёс оторвало, и, точно вальсируя, экипаж протащился так дальше, подпрыгнул и перевернулся, прежде чем с треском врезаться в коряжистый и чёрный ствол вяза.

Очередное разочарование. Всё, что чудовищу удалось обнаружить, – это корзина с его коготь величиной. Чуть смугловатое лицо.

«Не боится», – отметил для себя зверь, хотя это и было сказано, скорее, в укор. Лишь безумный может позволить себе не бояться силы, много превосходящей его собственные пределы. Начиналась метель. Несколько ледяных пылинок уже порхали в воздухе, белыми бабочками облетая сложенные крылья и ряд из шипов на спине. Почти зимний ветерок приятно холодил раны чудовища, принося облегчение, но комочку жизни он по вкусу совершенно не пришёлся.

Как нечто столь маленькое может орать столь громко?!

Это был конец… а, возможно, и нет. Холодный взгляд вернулся к карете. Дорога! Когда-то в беспробудной древности дракону уже приходилось ходить по звериным тропам. О-о этот присущий молодости, опьяняющий азарт охоты. Он исчезает уже на третье столетье, уступая льду сознания. Здесь змея не ждал в конце пути кабан, но, если повезёт, нечто съестное всё же могло упасть в пустой желудок. Еда, укрытие и время, вот всё, что ему сейчас было нужно.

А комочек всё орал. Дрожь прошлась по ряду костяных пластин на боках. Резкий и раскатистый, звук эхом отдавался под выступом на подбородке, множась и путая сознание.

– Молчать! – на своём гортанном наречии фыркнуло чудовище, и слух тут же резанула тишина. Достойная уважения дальновидность. Жизнь закрыла рот и, будто чувствуя, что что-то не так, в противовес открыла глаза. Большие карие глаза, совершенно обыкновенные для человека, для зверя они отливали белой короной золота. Точно белоцветник на чёрном полотнище. Зрелище интересное и весьма ценное, при условии, что ты способен оценить красоту.

«А тем временем в котле».

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).

***

Снегопад усиливался. В маленькой деревне.

Это уже не была осень, но и не суровая зима, без земли и неба. Где-то между. Счастливое время безбрежного веселья ребятни и отдыха для их родителей. Урожай был собран, сеновал забит под крышу, а разве нужно что-то ещё для счастья?

Разгребая фрагменты репы в глиняной тарелке, ложка приподнялась, перевернулась и вновь опустилась, создавая что-то навроде бури. Брови сошлись на горбатой переносице.

– Телега, как вообще так жить-то? – пробурчал мужчина себе под нос, и, перевалившись через край тарелки, мутная жижа вновь чуть растеклась. – Кошмар, да и только.

– Дорогой, разве что-то случилось?

Взгляд из-под бровей.

– А разве нет? Эта деревяшка сегодня в третий раз в амбар Бриса залезла! В третий! Твою да через, – интересно ему, видите ли! Я, главное, как взрослого спрашиваю: «Бонне, зачем ты туда полез?» А он мне: «Так интересно!» Дети, что б всем им...

– Ивес!

– Что?! – Сконфуженно поведя плечами, мужчина упёр локоть в столешницу. Сообщил жиже нечто нечленораздельное: – Да-да, я знаю, как меня зовут.

Взгляд вновь занырнул в тарелку. Ивес вздохнул, ковырнул нечто разварившееся ложкой, и локоть его вновь пришёл в движение. Мальчонка лет четырёх клацнул зубами.

– Что не стыдно тебе? Нет? Вот всё у тебя не как у людей!.. Как любил говорить твой дед. До сих пор пол тарелки? А ну, жуй быстрее!

Тяжёлый вздох. Бонне в самом деле сожалел. Сожалел, что попался. Гадость! Он честно зачерпывает и суёт в рот. Пресный, нейтральный вкус. Его точно вообще нет. Так и есть. Выпав при очередном подзатыльнике, ложка унеслась в неизвестном направлении.

– Но-о…

– Что? Ну и что? Другую возьми. Пять лет человеку, а он до сих пор через ограду тихо перевалиться не способен! – Во взгляде мужчины промелькнули воспоминания. – Вот я в твои годы, э-э… в смысле, ещё раз так сделаешь, – и не подумаю за тебя заступаться!

Жующие мальчишки молчали.

Женщина, слегка полноватая, но милая даже в этом неверном свете, подняла прозрачный взгляд. Глаза её были небесно-голубыми и всё понимающими.

– Та-ак, кому добавки?

– Им! – сорвался на крик мужчина.

Выпав, ложка вновь вернулась в мутную жижу, создав неестественное движение. Кулак опустился на столешницу.

– В смысле, – да… им же нужно… Нужно объедать нас, – добавил Ивес в тарелку. – Ладно, этот малой ещё, а Лефевр? Лефевр!

Уже переваливший через семь лет, то есть, по собственному мнению, научившийся всему, что требуется в жизни, мальчишка нашёл уместным отвернуться.

– Пожалуйста, – учёный наш. Пол-лета на деревьях просидел! Ищи его по дворам. Чему его научить можно, древолаза этого? Дети – дети… Дети это… Больше никаких детей!

– Ивес, тебе не нравится суп?

Уже готовый согласиться мужчина звонко захлопнул челюсть. Глазки его забегали, а по щекам разошлись бордовые разводы, яркость которых ясно говорила о полнокровии.

– Да с чего ты взяла?!

– Ты ничего не съел.

– А-а, ну да. – Взгляд Ивеса скользнул по застывшей жиже. – Пол лета! Твою да… Вот ведь древоголовый! Он хоть представляет, что было бы, если б я не успел сам всё скосить?!

– Но ты же успел.

Скрипнули зубы.

– Как будто был выбор, – пробурчал Ивес недовольно и, пересилив себя, наконец, поддел редиску.

Неверное, противоестественное движение. Противясь подобному безобразию, тарелка неожиданно подпрыгнула и, выбив ложку, опрокинулась на чистую рубашку.

– Снаряд! – возопил Ивес, переворачивая стол. К огромному облегчению обоих мальчишек тот поддался.

– О-у, – сказала Марта.

Пол вздрогнул повторно, и на сей раз это затронуло все предметы. Застучали горшки, а стены пошатнулись, будто по ним ударили тараном.

Глаза Ивеса были на выкате и смотрелись оловянными. В одной руке его была зажата ложка, а в другой тарелка, которой глава семейства прикрывал голову. Осмотрев своё «войско», мужчина внезапно встретился взглядом… с супругой.

– Марта!

Свеча, которую держала женщина, потухла от этого мощного возгласа.

– О-у.

В наступившей мгле слышно было, как воет снаружи ветер и кудахчут куры. Ничего кроме этого в ночи различить не удавалось.

– Ну ладно… всем лежать, – подождав ещё немного, объявил Ивес. И не слишком удачно, прижимая левую руку к боку, а другою держа ложку, перевалился через баррикаду-стол. – Брис! Чтоб тебя и быка твоего, – проговорил он себе под нос. На глаза попалась метла.

Удар! Скрип петель. Свет луны осветил мужчину в простых шоссах. Глаза его были выпучены, а волосы на загривке стояли дыбом, будто их кто специально зачесал, а то и закрепил. На ушах редис, а в руках берёза.

Ивес замер.

– Твою ж… через… – выдохнул он. – Марта!

Хозяин дома выронил тарелку, но мы не станем винить его за это: картина того заслуживала. Воздух заполонили щепки, солома и перо. Махая белёсыми крыльями, куры скакали по кадушкам, забор изчез совсем, открыв вид на большое тёмное озеро. Коровник, в котором ночевала Пятнашка, будто снесли тараном, разметав соломенную крышу и раскидав брёвна.

Сравнявшись по цвету лица со стеной, Ивес попятился. Кадык его дрогнул.

– М-марта… Да где ты, твою да через…

Оглянувшись, мужчина замер повторно. На сей раз его ждал удар посерьёзнее. Мальчишки снова не поделили дверной проём и теперь пихались, деря волосы: ну, это ладно. В руках его жена, спокойная и полная женщина, держала маленький, заснеженный свёрток красной ткани. Подрагивали беленькие бессильные ручки, и слышался резковатый писк.

– Ивес, это девочка.

– Что-о?!

Глава 2. Хищные коровы.

Дом – это не более чем место, чтобы переждать непогоду. Не более, но и не менее. Порой сложно с этим смириться, но всякому нужно укрытие от непогоды и хищника, а что если ты силён и сам питаешься плотью? Любой собрат твой подскажет: защита от ненужных взглядов. Дракон не боялся никого, кто мог бы обнаружить себя в этой части равнины, и тем не менее ему нужен был отдых. Требовалась пещера навроде той, что служила обителью Тэр-рэка, хозяина севера, но, увы. Пещера, а где же горы? Откуда им было взяться на безбрежной равнине, простирающейся до самого Тромо? «Нет их здесь», – был суровый ответ. Ни гор, ни пещер. Зато озёр во множестве.

Пятно воды не настолько большое, чтобы обеспечить пропитание, но достаточно глубокое, чтобы хотя б на время скрыть бремя его величия.

Переваливаясь и очень тяжело, дракон выполз на берег небольшого островка. Хруст молодых лозинок. Зверь чуть приподнял морду: он заметил лощину, что закрывала от ветра. Скрип когтей очень быстро справился с корнями. Именно здесь, меж поросших инеем, голых валунов, змей и нашёл приют.

Корова подарила огромному телу жизнь. Пожранная целиком, она теперь, с копытами, костями и хвостом, медленно растворялась в приятно растянувшемся желудке. Сезон сменялся сезоном. Вода прибывала и вновь откатывала, охлаждая бока вытянувшегося и будто застывшее между нескоро нарастающих корней крупного тела. Постороннему зрителю могло показаться, что зверь умер, но нет. Иное, нежели у человека, драконье сердце продолжало гнать во тьме загустевшую, чёрную от углекислого газа кровь, и однажды, тёплым весенним вечером, что-то изменилось.

Под аркой из переплетения корней, во тьме норы, где в воздухе-то и дело мелькали жемчужины капель, возникла жизнь. Перекатившись с одного узловатого на другой, просочившаяся сквозь земную толщу влага застыла на самом краю камня, вобрала в себя медный силуэт. Дракон в капле. Целый мир в одной-единственной капле возник и рассыпался, когда та разбилась о мутную гладь лужи. Дрогнув, веки зверя размежились, и мигательная перепонка медленно отползла, обнажая окутанное брызгами зелёных сапфиров серебро. Зрачки расширились. И сузились тут же. Зверь посмотрел и, неспешно повернул длинную голову, посмотрел назад. Глаза закатились. Медленно, мучительно неспешно кровоток начал ускорять свой ход, неся жизнь в полностью одеревеневшие членья. Каждая жила, каждое волокно его мышц будто слиплось, и теперь оно по чуть-чуть вытягивалось, посылая в мозг непонятные, спутанные сигналы. Драконы крепкие твари, и убить их даже для всемогущего времени не так-то просто.

Спустя пару минут зверь уже смог нормально дышать. Спустя час исчерченная узором костяных пластин спина выгнулась, шипами рвя наросшие лозы и освобождая крылья. С треском и глухим шелестом чудовище вновь чуть повело головой, осмотрелось, и только после, наконец, выдохнуло по-настоящему. На некоторое время воздух заволокла застоявшаяся и вонючая белёсая мгла, но прежде чем она рассеялась, дракон пришёл в движение. Зашуршали о затерявшиеся в грязи камни роговые чешуйки, захрустели корни, позволяя змею выйти в свет. Окаймлённые серебром расщелины зрачков расширились, а ноздри раздулись, с жадностью всасывая запахи мира. Неподалёку, на склоне покачивался и шуршал вереск, и лёгкий ветерок доносил дух затухающей на ночь жизни. Со стороны деревни доносился собачий лай. Близко. Дракону, скрывающему величие в тени вязов, ничего не стоило рассмотреть лицо женщины, орудующей на небольшом пирсе колотушкой.

Чуть полноватая. Да, определено несколько более полная, хотя зверю и сложно было об этом судить. Волосы в плотном клубке, простая складчатая юбка и поверх старый котт. Широчайшие рукава её были закатаны выше локтя, но всё равно отсырели. Ещё бы. Неизвестная ведь стирала. Тёрла бельё в воде, отжимала и складывала в корзину, которую держал рыжеватый мальчишка недовольного вида. Угол зрения, точно линза, чуть переместился. Всё верно, – по глазам видно было, что молодой, жаждущий приключений разум юнца терзала тоска. Он крутился от нечего делать, а когда и это занятие опостылело, принялся носком ботинка ковырять доску пирса. Девочка лет трёх играла на берегу, размахивая тонкой хворостиной и «ухая», изображая борьбу с непомерным чудищем. Идиллическая картина.

Наконец закончив, женщина тяжело приподнялась, распрямила спину. Взяла корзину. Подпёрла её боком и, вытерев тыльной стороной ладони лоб и щеку, улыбнулась. Взяла мальчишку за руку. Посмотрела на девчонку.

Скрип доски в сумраке, и они все вместе двинулись в направлении приземистых домов… как раз навстречу медленно бредущему со стороны полей стаду. Мерно отмахивающиеся от мошкары длинными хвостами рогатые, у девчонки они вызвали массу энтузиазма.

И не у ней одной.

Изодранное крыло чуть дрогнуло.

Всего пара взмахов до добычи, но был разве дракон на них способен? Он проиграл.

«Не можешь изменить себя, так поступи проще – измени мир».

(Кузьма Прохожий. Размышления о теории всего).

Отразив закат, гладь озера стала напоминать медное зеркало. Отблеск в волнении. Отлив, так похожий на цвет крупных, с ладонь каждая, чешуй, что покрывали усыпанное роговыми пластинами тело от ноздрей и до кончика хвоста. Не более чем иллюзия, но и она очень о многом могла сказать зверю. Шаг, и утопающие в грязи когти, наконец, скрылись в озере. Шуршание у сравнительно незащищённого брюха заменил плеск. Вода под горлом и, наконец, на уровне глаз.

Раздув брюхо, змей с минуту оставался на поверхности. Он чуть отплыл и лишь после медленно опустошил грудину, позволяя верхней половине тела провалиться в приятно-прохладную неизвестность. Ноздри раздулись и закупорили оставшееся, прежде чем первая из стихий окончательно захлестнула длинное тело.

Ёкнуло простое сердце.

Он во тьме. Непроглядная чернота и прохлада, приятно щиплющая наросшую на ранах, пока ещё преступно тонкую кожу. Тело как будто потеряло вес, и в этом было для него спасенье. Лишь так зверь мог теперь двигаться сравнительно свободно, не тревожа лапы.

Проблески былых веков перед глазами, когда буйвол казался достойной добычей, пожрав которую можно не спать, а именно жить не один месяц.

Леса и океаны. Морские змеи. Заросшие моллюсками гиганты. Львы глубин, чей род столь же древен, хотя и далёк для дракона. Молодой зверь лишь раз видел настоящего короля волн. Во время бури, когда солёные валы врезались в скалы берега, разбиваясь и вздымаясь в небеса. Тот танцевал в пене. Дракон же в молниях, меж землёй и небом.

Камень, вода и воздух будто перемешались тогда, вторя несмолкающему рокоту, в котором зверь искал своего противника. Своё место и величие.

Зрачки дрогнули.

Нечем дышать. Молния! Шкуру обожгло, столь близко промелькнула трещина мира. И свет ударил. Ему не нужно было ни видеть, ни чуять. Дракон просто знал тогда – «враг» здесь.

Под лопаткой неприятно кольнуло.

Враг позади. Не боль даже, а отсвет поражения в загривке. Чёрные когти, которые подобно крючьям прошли под костью, подвесив тело, точно тушу на забое.

Он, или его.

Спокойно и тихо под водой. Нечто невесомое и одновременно вполне материальное будто объяло, прикрыв обнаженную, точно нерв, кожу на боках, крылья, и в особенности уязвимые глаза.

Ах да, – глаза. Видимо, дракон инстинктивно закрыл их, когда погружался. Зверь отодвинул нижнее веко, но не перепонку. Нечто округлое и блестящее – это пузырьки пробивались меж страшных клыков, и теперь быстро поднимались в мути. Чёрное дно и зелёное, с обратной стороны глади, небо.

Зверь вновь закатил глаза, прислушиваясь к новым ощущениям. Воздух в его груди пока не иссяк, так что спешить не стоило. Молнией промелькнула перед самой мордой белёсая вспышка. Это мелкая рыбёшка подставила бок свету – нечто, не заслуживающее и толики внимания. С невероятной для существа людского отстранённостью мозг зверя анализировал действия и их результат. Минуту, две, десять.

Это было где-то там. В глубинах. Память многих и многих поколений. Те времена, когда небо беспрестанно крутилось, а добыча была размером с небольшой амбар. Щель зрачка дрогнула, и дракон закатил глаза: крыло.

Неспешное движение под водой. Неприятная боль у основания плеча была платой, но да. Развернувшись, огромное тело стронулось, словно в жидком металле, между воздухом и твердью. Внезапный и резкий, удар хвоста приумножил этот успех, отправляя в полёт.

Прошло время, прежде чем удалось привыкнуть к иному, чёрному с зелёным отливом миру.

Одетое в лёд серебро в глазах. Позже зверь научится избегать ненужных поворотов, позже разберётся, как скользить бесшумно, а пока что требовалось растопырить лапы, чтобы поддерживать нужное положение. Прочее поручалось хвосту.

Удар влево, и длинное тело движется вправо. Удар вправо, и морда вновь разворачивается. Будто летя, длинная, отливающая медью тень опустилась на дно, вклиниваясь тупым рылом в лес зелёных лент. Тени и отсветы. Слева показался полусгнивший остов лодки. Раковины, с перламутровым нутром, облепили его, так что дерево стало напоминать костяк зверя, нашедшего здесь своё упокоение.

Дракон медленно плыл. Не на шутку напуганная зрелищем пара окуней, уже сонных и потому варёных, шарахнулась в стороны. Десяток серебристых плотвичек.

Двигаясь вдоль дна, поднимая задними лапами землистые облака и без умысла вырывая беззубок, дракон не обратил на них ни малейшего внимания. Мелочь. Всё это не более чем мелочь, его же интересовала добыча куда крупнее. Он не мог здесь слышать ароматов и видел в сравнении не слишком хорошо, но точно знал, куда нужно двигаться. По краю, вдоль тянущихся у кромки зарослей и нависающих над водою деревьев, со страшными корнями.

Скопление коряг. Точно сцепившись сучьями, несколько заросших зеленью стволов преградили путь. Вновь пустошь и пень. Дракон рыскал. Не сомневаясь в своих решениях, он спустя время, наконец, увидел то, что искал. Зверь замедлился. Развернув крылья, приподняв и сложив их, он неспешно опустился, продвигаясь сквозь залепляющий перепонки сор.

Ямы – место, где обитали самые желанные трофеи этих вод. Мягкие длинные тела. Пятна, будто разбросанные по бокам оливки, и плоская морда с длинными, лепечущими и извивающимися усами.

Знай дракон, как эти твари называются, он опознал бы в тушах сомов, но это было ему не к чему. Не более чем добыча. И, надо заметить, весьма неплохая. Мясистые гиганты медленно и грузно копошились в его тени, между островками ила и напоминающей роголистник хорой. Искали пищу. Будто вечная улыбка застыла на устах этих подводных коров, и глаза их смотрели остекленело и непонимающе. Дракон был голоден. И скор. Он был чересчур неопытен и не нашёл нужным сопротивляться позыву.