Текст книги "Остров жизни (СИ)"

Автор книги: Иван Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7. Тот же сом.

Зелёное полотно дна, по которому мерно брела длинная пепельная тень. Сом, если хотите. Рыба, и имя ей было Декстер. Много лет прошло. Вытянувшийся и раздавшийся до безобразия Декстер теперь уже чётко знал своё место в этом мире. Знал своё и не стеснялся занять чужое. Невидящие, вытаращенные глаза его застыли с годами, точно пара белых шаров, в то время как мясистые варёные усы всё так же тянулись вдоль дна, словно пара лоз, выслеживая добычу. Ну вот, к примеру. Серебристый отблеск.

Поднявшись над корягой и изогнувшись, тело в полтора туаза длиною неспешно перекинулось на дно по ту сторону. Нечто промелькнуло. Блеснуло холодно и тускло меж висящих в водной толще жирных клоков и обрывков. Медленный взмах мясистого хвоста, ещё один, и только после где-то впереди показалось движение.

Мягкое брюхо неслышно тянулось по дну, неспешно подметая и перекатывая ил, в то время как сом всё ближе подходил к вялому и бестолково болтающемуся в полусне голавлю. Никаких резких движений. Медленно и таинственно кружились точки водорослей и зелёные ленты во мраке подводного леса. Покачивались, точно танцуя ленты, рыбы плавали обходя их, а сверху, словно из другого мира поблескивал пятном на водном зеркале желтый луч. Это был мир тихоходов. Сом неспешно подплыл. Неспешно разинул бездонную, словно дыра в омут, пасть, и также неспешно жизнь молодого хищника подошла к концу. Жёсткие, как раковины моллюсков, челюсти справились с задачей. Решительно и бесповоротно.

Сом был тяжёл. Сом был жирен и опасен, и здесь, в царстве коряг, упавших деревьев, пней и когда-то смытого кустарника, ему было решать: кому жить самому по себе, а кому с ним вместе. Внутри него. Император с короной из водорослей, но в безопасности ли он был? Навряд ли. Нечто несравнимо более страшное затаилось в этих водах. Непостижимое. Нечто, для которого не существовало равных, ни под корягой, ни за корягой, ни даже там, за границей жизни над их головами. Молодые уже и не чувствовали. Не постигали, как это жить без этого постоянно-гнетущего присутствия, от которого требуха начинала сворачиваться в тугую спираль, мешая двигаться. Декстер застал безопасные воды, и отпечаток тех светлых времён до сих пор сохранился где-то в глубине заледеневших и застывших глаз. Как же это было давно. Время, когда на боках тогда ещё молодого сомика громоздились оливковые пятна, а самой большой угрозой казалось в холода не втиснуться в яму к остальным.

Декстер ещё возвращался в то время. Зимой под белыми зеркалами в гуще прочих, вися меж сном и явью, он видел. Он чувствовал. Он был там.

Но он ещё не был так стар, и в любой момент готов был доказать это любому! Почти что любому.

Проплыв под свисающими с сука водянистыми водорослями, точно продавив тупой мордой портьеру, Декстер прошёл дальше, подметая тучным хвостом ил.

Ещё блеск, но на сей раз уже позади него. Иной блеск. Холодный и жёсткий. Пара серебряных блюд, в каждом из которых, отразился старый, почти заросший след укуса чуть ниже бессильно болтающегося спинного плавника. Оставляемые сомом облачка ила завернулись, отражая движение кого-то другого.

Лёгкий прищур. Нечто ужасное, колючее зародилось в глубине пары глаз, но сом ничего этого не заметил. Декстер был почти слеп в это время дня, и всё, что ему было доступно, это толчок. Лёгкое движение толщи, вроде как сонный собрат тыркается в воде.

***

Мясистые усы посторонились безвольными лентами в момент, когда тупая морда развернулась в направлении нового отблеска.

Сейчас он поест, потом вздремнёт, а утром, перед самым рассветом, снова заснёт у самого острова в ожидание реакции. Рот сома чуть приоткрылся, будто искривившись в улыбке.

«Пусть не чувствует себя здесь таким хозяином», – словно потешил себя Декстер, в то время как рот его раззявился немыслимо, как будто разделив плоскую голову надвое. Толстые и плотные, жабра раздулись, пропуская ил, водоросли и прочий сор, который не к чему был организму хищника. Мгновение пролетело. Второе, а пасть всё так же была раскрыта и пуста.

«Вбок он рванул, что ли?» – мог бы в раздражении подумать самозваный хозяин вод. Тучное тело его свернуло – налево. По его наблюдениям, добыча почти всегда сворачивала налево, хотя Декстер и не знал почему. Ус уткнулся во что-то твёрдое, ощутил начертанный самой жизнью орнамент. Чуть приподнявшись, сом обошёл препятствие сверху, всё так же водя мордой в поисках наглого отблеска. Он пошёл дальше. И не заметил, как бревно, оставшееся позади, пришло в движение, изогнулось в воде, точно змея.

Взгляд. Густое предчувствие чужого присутствия и опасности тенью затянуло дно, и мелочь, коей сом не приметил, тут же рванула под коряги. Всё точно вымерло, но только позади бредущего короля. Медленно, но неотвратимо, тень настигала Декстера, но был и свет. Отразившись, серебристый по природе своей подводный луч, упал на выпученный белёсый глаз, окрасив его в цвет крови.

Сом не рассуждал. Он рванул сразу же, и лишь это его спасло. Дно, казалось, содрогнулось в момент, когда тупая морда врезалась там, где мгновение назад извивался хвост сома. Сыпучий ил заструился между клыками, в серебряном глазу же зародилась колючая злоба. Мох затанцевал, вторя движениям Декстера.

Сом родился в неспешной мгле. Он вырос в неспешной мгле. Он охотился в ней, но это отнюдь не значило, что он неспособен был, если это потребуется, двигаться быстро. Вниз и только вниз! К ямам, где зародилась проросшее водорослью и подводной жизнью столпотворение.

Пять! Два туаза!

Серебряный, дарующий жизнь во тьме свет исчез, совершенно померк… и от этого лишь заметнее становилось неестественное, не поддающееся никакому описанию сияние глаз преследователя.

Зная заранее, сом обошёл пень, зверь же, ничуть не постеснявшись, ударил в него мордой. Ещё не гнилое, но уже пропитавшее влагой дерево разлетелось. Затрещали выворачиваемые старые корни, и тут же потонули в облаке ила. Всего мгновение это дало, но и одного оказалось достаточно, чтобы преодолеть бугор, поднимающийся чуть ли не к самой границе. На глубину.

Вспахав склон берега брюхом, дракон упал следом, в расходящееся, лишающее шанса разглядеть хоть что-то пепельное облако.

Зверь дёрнулся влево, когтями зацепившись и оттолкнув дерево – пусто, ушёл вправо – никого и ничего. Лишь серебристые плотвички испуганно, но бессмысленно разбегались от его взгляда.

– Ушёл! – на ином, нечеловеческом языке прорычал зверь, и злоба ртутью разошлась во вскипающем сознании.

– Ушёл!

Рёв ярости вырвался из изогнувшегося во мраке тела, и все звуки по эту сторону чёрной грани растворились. Расплавились, точно воск. Пламя прожгло воду, окутав пасть в жёлтое сияние, высветило потемневшее препятствие за мгновение до того, как жгущая сила смела его. Прорвав вскипающую гладь, костяное бревно поднялось над водой, застыло и ухнуло глухо, разойдясь жирными волнами. Сминая и ломая сучья, будто тех и не было, прочные когти вошли в сырое дерево коряжника. Удар содрогнул дно, и коряжий пень вместе с корнями завалился набок, заполонил воду илом. Удар и облако разошлось кольцами. Мох содрало, а тростник захлестнула, сминая и ломая.

Удар!

Земля и корни полетели в разные стороны. Корни не ломались – лопались, не совладав с яростью дракона. Изогнувшись над водой, алый, точно пропитавшийся кровью, хвост вознёсся, и тут же смял, изничтожил эту часть высокого берега.

Никого и ничего живого. Вонзив когти в дерево, дракон разомкнул страшные челюсти. Он больше не рвал, однако треск всё множился вместе с хвоей на воде. Сосна, величественная, но еле живая лишилась опоры и теперь медленно заваливалась во тьму. Треск падающего колосса на глиняных ногах содрогнул мир, как зверь иной сотрясал мир подводный. Сухие ветви изогнулись, и уже спустя мгновение – хлопок! Глухой и резкий. Развернувшись плешью, дерево, будто в последний раз, на прощанье, подставило сохранившуюся хвою солнцу, прежде чем сгинуть в мир тени. Не успело. Вода захлестнула, навеки скрыв величие.

Дракон не глядя оттолкнул ствол. Для него это было абсолютно не важно. Дерево вонзилось в дно, создав место для новой жизни, и ничего кроме. Ни движения, ни вздоха. Никого.

Дракон был один.

Ни покоя, ни товарищей, ни пары. Его пик был занят.

Дракон был один. Декстера больше видно не было.

Сначала на поверхности показались рога. Левый по-прежнему был обломан. Эта память ещё не скоро сотрётся, так что терпения понадобится во множестве. Окружённая рядами крупных щитков пасть, чешуя и большие, отливающие холодным серебром глаза, с которых медленно сползло мутное и прозрачное лишь местами мигательное веко. Крупные ноздри разомкнулись. Струясь по костяным наростам, чёрная вода втекала меж жёлтых клыков, где сейчас же испарялась, возвращаясь белой дымкой.

Огромные крылья чуть приподнялись, сбрасывая влагу, замерли в таком вот неприглядном виде и вновь плотно сложились вдоль двух костяных, выступающим на спине грядом шипов. Утро наступило. Туман тянулся по воде, и в этой белёсой дымке зарождалось движение. Огни мерцали и метались вдоль камыша. Совсем близко, так что змею не составило труда всмотреться в искажённые беспокойством, уставшие лица. Все разные и вместе с тем такие одинаковые. Подметив блеснувшую во тьме серебряную точку, тёмный на лицо мужчина в одних шоссах вышел вперёд, и до едко-жёлтое пламя заплясало на отточенном металле. «Ну, давай!» – молил его взгляд, и желваки под обратившейся в пергамент кожей ходили ходуном.

Зверя это никоим образом не касалось. Сейчас уж точно. Прибежищем двуногих был берег, так что они имели полное право заниматься там, чем им вздумается. Хоть на головах ходить, и дракона последнее ничуть бы не удивило. Их было множество, зверь же лишь один за стенами ставшей твёрдой от корней земли. Его крепость – остров, к которому ни одно живое существо приближаться не смело.

Холодное сознание содрогнулось. Всё это было так… ничтожно.

Слепая и необузданная, присущая молодости ярость постепенно отступала, и равно редели струящиеся тусклые белёсые ленты.

Глина чавкнула, проходя меж одетыми в грубые чешуи пальцами.

Несколько лет назад цапля нашла уместной выискивать лягушек у его берегов. Не повезло ей попасться в день вроде этого. Тёплая кровь. Ветер тогда подхватывал и гнал по воде поломанные чёрные маховые перья. Птицы и улитки, а недавно странное существо поселилось на острове в непосредственной близости от сырой норы. Пожрать? Был ли смысл тратить столько сил для того, чтобы заглотить создание с пол человеческой ладони. Холоднокровное да к тому же и при панцире, что, в общем-то, было весьма закономерно, для этой разновидности пищи.

Она разевала пасть, в ярких зелёных пятнах, хватала лист и тут же тянула голову обратно, будто боясь чего-то. Человек назвал бы его – че-ре-па-хой.

Ослепляюще-белоснежная, точно перо ангела, снежинка блеснула в по-осеннему морозном воздухе. Проплыла и, закрутившись над замшелыми валунами, пролетела мимо. Приподнялась между чёрных, точно мёртвых, сучьев раскидистого вяза и застыла на костяной пластине бока. Остановилась и тут же стаяла, скатившись по покатому. Встревоженная дрожь прошлась вдоль всего длинного тела.

О чём бы думал дракон, что ощущал, сколь-нибудь походи его сознание на людское? Кто знает. Он был отличен, и потому лишь шипящая, грязно-жёлтая вспышка возникла в тёмном разуме. Раскат во вскипающем над водной гладью урагане. Злость и предвкушенье.

Ещё одна снежинка, подхваченная едва различимым порывом. Заплясали, шурша, опавшие листья. Вторая волна, шипя и переливаясь, прошла вдоль хребта, заставив воздух задрожать. Ряд цепляющихся друг за друга клыков распался, и пара белёсых струек вырвалась из горла.

Кровь. Никто ещё не знал. Не догадывался, а металл уже бил металл под плотными стягами где-то вдали, за сотней холмов. Дух человечий нёс ветерок. Четверть века тишины. Разгоняя водянистый ил, когтистые пальцы продвинули огромное тело дальше, хвост тут же покачнулся, оставляя петляющий след.

Пока что.

Часть 5. Самое главное. Глава 1. На дороге.

«Самое морозное мгновенье – последнее перед рассветом».

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).

Снег шёл и шёл. Всё замело, и метель в ярости била по стеклу. Именно так это должно было прозвучать, но увы. День сменялся днём, и с той же периодичностью зимняя погода вновь обращалась в осеннюю. Гнилым было начало этой зимы. Промозглым и ветреным. Кости деревенских стыли, в то время как ноги их увязали в липком жиже, имя которой невозможно было подобрать не сплюнув.

Именно в такой промозглый утренний час в деревню и пришла новость. Чёрным странником на водянистой дороге, и ужас тенью шёл за ним. Пепельная, в пятнах, лошадь под уздцами. Заиндевелая земля чавкала и ломалась под сафьяновыми сапогами ее ведущего, а кобыла, опустив голову, преподала на заднюю левую. Старая лошадь, загнанная. Тянула она свою лямку, сколько могла, сейчас же человеку самому приходилось вытягивать её из зыбуна. Не выживет, коли бросит. Останется на мёртвой дороге.

Усилие, и чёрный пролесок точно изогнулся. Шаг, хруст и вот он: ряд домов с тёмными окнами, что замер точно в ожидании, стылый и настороженный. Пройдя мимо пепельных кольев слив, человек начал восхождение по льду дороги. Скользко и холодно. Ноги окостенели, и лишь тень, что он так трепетно лелеял, нёс до лая и даже дальше, придавала сил.

Ограда. Оставив, наконец, измученное животное, человек стронул калитку, во льду которой лишь намечающая себя рассветная пора перемежала день с ночью. Хруст верёвки, куры завозились, и пёс вновь гавкнул где-то во дворах. Гавкнул лишь раз и вновь забился обратно в конуру, пряча под лапами нос. Зачем ему незнакомец, да ещё в чужом дворе? Пусть мёрзнет, раз уж хватило глупости явиться в эту пору.

Три глухих удара. Три, не больше и не меньше.

Пятно света, живого света, мелькнуло в окне. Пройдясь по двору, оно самым краем задело бледное, точно принадлежащее мертвецу, лицо. Огонёк чуть поднялся, застыл и, словно затрясясь в ярости, скрылся, дёрнувшись к двери. Щёлкнул засов, выпуская столь желанный, обращающийся белёсой дымкой воздух.

Зверское, искажённое яростью и обидой лицо вынырнуло из тьмы помещения. Точно агнец копьё, Ивес держал причудливо изломанный костыль. Над всклокоченными его волосами как нимб сиял удерживаемый женской рукою фонарь.

– Чего надо? – огрызнулся хозяин дома, сетуя на оборванный, по весеннему безмятежный сон.

– Война, – сухо, точно озвучив, наконец, давно известную новость, сообщил пришедший, и слово белёсым облаком, страшным и кривым, застыли в воздухе. Сухой язык прошёлся по белым, обескровленным губам. Впалые глаза его уже не горели и даже не отливали шершавой бронзой. – Луизиты гады.

Голос глухой и совершенно охрипший, и всё же он прозвучал неуловимо знакомо. Бровь Ивеса чуть приподнялась, чудесным образом сделав по местному приветливое выражение чуть менее зверским. Серые и тусклые, глаза округлились, знаменуя понимание.

– Луизиты гады, – повторил мужчина тенью, и, вернувшись, взгляд его чуть внимательнее прошёлся по пришельцу. Обледеневшее, но хорошее сукно, растрепавшиеся чёрные волосы, тонкая переносица и тонкие же, изогнувшиеся парой крыльев брови. Ещё пару часов назад для многих хозяек кос в деревне он показался бы интересным, но вот кто он... Подождите-подождите…

– Асс, – опознала знакомца в мгновение Зое.

Отец взглянул зверем. Выражение его не походило ни на одно из тех, что девушка видела ранее. Странно сосредоточенное и собранное. Брови мужчины застыли где-то посередине, собрав на лбу складки, глаза же его, не иначе от мороза, обратились в пару стеклянных шаров. Глава дома изменился. Зое бы даже не узнала его, не знай она совершенно точно, что никем другим этот мужчина оказаться не мог.

– Одевайся! – сухо приказал Ивес, полностью забыв про оставшуюся распахнутой дверь.

«Чего это он? С утра-то пораньше. Неужели про табурет, наконец, прознал?!»

– Одевайся, я тебе сказал! – Костыль, коим мужчина так гордился, полетел в дальний угол. – Нужно срочно обойти дворы.

«Дворы», – моргнув, повторила про себя Зое, и, как и всегда, мысли её безнадёжно отстали от действий. Отряхнув шоссы от въедливой ледяной крошки, Асс вошёл, и практически тут же подруга детства оттолкнула, рванула во двор. Нужно было поторапливаться, это она поняла сразу же.

Лишь отсвет огня выхватил на лице гостя бездумную улыбку мертвеца.

Без слов было видно, через что пришло ему пройти, чтобы поспеть вовремя.

***

«Людям свойственно решать, и как же часто они ошибаются».

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).

Асс пил тёплую воду. Не чай даже, а лишь воду, так как на то, чтобы заварить лист, так же требовалось время. Горело сразу три свечи, и не ожидавшая когда-либо увидеть подобное диво Зое щурилась на радостно покачивающиеся огоньки. Свет по-весеннему тёплый, мягкий свободно лился, однако в комнате весной и не пахло. Неповинен был в этом ветер, и не при чём снежинки, мелкие и ледяные, приставшие кантом к единственному стеклу. Во взглядах собравшихся поселилась стужа, и вытравить её оттуда было не так просто.

– Луизитания, – повторил Асс, постукивая зубами о край глиняной кружки. – Алые рыцари уже разгромлены под Арлемом, а значит, через пару дней по тракту волна должна дойти сюда.

Молчание. Переглянулись Пенин и Тибо, сейчас схожие внешне как никогда. Асс, Бод и даже Рин. Все те, кто когда-то ребятнёй мялся у дверей и окон. Смешно. Тогда они мечтали попасть внутрь. Мнили себя взрослыми и искренне удивлялись, почему этого никто не замечает. Вот они на месте отцов. Рад ли этому кто?

Свеча моргнула. Зое отвлеклась, и чуть было не выронила поднос с ещё парой дымящих кружек. Удар плечом о перегородку, и фигура её, достойная эквилибриста, вернулась в нормальное положение. Навряд ли кто заметил.

– Белый орден ушёл? – за эти десять лет голос Бриса охрип, лицо же его опало, но по-прежнему это был тот же мельник.

Коряжистый, постоянный и, что важнее, надёжный. Такой человек впустую балаболить не станет и если говорит, то по существу.

– Давно ли это было?

– Ушёл, – подтвердил Асс и отхлебнув поднял едва видящий взгляд. – Де Воражина поднялся вчера… День, не вышло быстрее добраться.

Зое была потрясена. Мало того, она решительно не понимала, как воспринимать подобное. И тем не менее промолчала. Не было смысла сейчас говорить что-либо. Все всё понимали и озвучивать это было без надобности.

«Пустое это. Решение-то принято уже. Так, пустые разговоры, чтобы выгадать время на то, что б подумать. Сама так делала, притом не единожды».

Поставив кружки, Зое бросила взгляд на Гая. Мужчина сидел чуть в стороне, вцепившись взглядом в забитую мхом щель меж досками. За ответами он, само собой, следил, однако сам вопросов не задавал, да и вообще размышлял как будто о вещах, имеющих к разговору весьма отдалённое отношение.

«Рыцарь всё же. Даже представить не могу, чему его учили. Читать, и то умеет!»

Утро.

Собрав глиняные кружки, Зое задула превратившуюся в огарочек свечу. Последнюю. Асс спал в столбах мутноватого света, прочие же мужчины разошлись. Сейчас во всех дворах собирали вещи. Лишь одежда и еда на пару дней. Ничего больше они унести не могли.

Под разрезным сюрко, которым укрылся муж, был заметен уголок ножен. Зое убрала выбившуюся чёрную прядь с аскетичного лица. Юноша возмужал, но какая-то несуразная худоба по-прежнему читалась под одеждой. Скулы и подбородок его заросли напоминающей клин бородкой. Брови разрослись, а нос стал точь-в-точь как у сэра Ланца.

***

Рассвет.

Скрипнула дверь, и повеяло холодом. Гай показался. Глянул и, будто нахмурившись, ещё сильнее захлопнул дверь с другой стороны. Звякнула стопка новой старой посуды в серванте.

«Странный он какой-то. Я понимаю ещё отец, но Гай. Уйдём ведь. – Ладонь Зое вспотела. – Всегда уходили».

Каждая из сланцевых пластин, каждая отдельно примёрзла к деревянной решетке и точно обзавелось каймой по краю. Гай по ту сторону изгороди чистил бока пепельной, в естественных рыжеватых разводах, лошади. Лицо его было непроницаемо, однако Зое явственно чувствовала, что что-то не так.

Жерар подошёл к рыцарю, крадясь точно вор. По лицу старого кузнеца было очевидно, он сам сомневается, и тем не менее отступать было поздно. Простой свёрток. Самая заурядная мешковина, за которой скрывалась не особенно хорошо выделанная кожа. Шов из жил, и ручка – та самая ручка. Простая, без особых узоров, лишь только мешающих в бою. Обычных размеров, та самая рукоять, что навечно осталась в памяти Зое. Меч сэра Ланца вновь вернулся в этот мир.

«Как?! Он же… отец».

Его памятный заплыв, а после пьянка в кузне.

Гай должен был быть рад, обязан был, однако на обветренном лице не отразилось ровным счётом ничего. Он взвесил меч сэра Ланца на ладони, удивился вроде как, но быстро взял себя в руки. Движением лёгким, будто и не прошло стольких лет, юноша вставил лезвие в новые ножны.

Поймав взгляд, поспешил отвернуться. Жерар кивнул. Ушёл.

– Поговори с ним.

Обернувшись, Зое нашла взглядом мать. Вот на кого всегда можно было положиться. Женщина уже была одета, и, хотя лицо её и выражало некую обеспокоенность, больше не смог бы подметить даже самый внимательный наблюдатель.

– А дети?

– Я сама подниму, – положив платок на спинку кресла, Марта бережно разгладила грубую шерстяную ткань. – Это сейчас важнее.

«И с чего это важнее?»

Возможно, Зое просто не хватало какой-то чуткости, присущей всем женщинам, но это, в общем, и не удивительно. С самых малых ногтей она гонцала с мальчишками, затем, внезапно как юноши гоняла коров, а позже как мужчина взяла на себя ответственность за постройку их дома. Такой и выросла, как это ни странно. Не было у неё времени, чтобы почувствовать себя женщиной.

Дверь захлопнулась, и тут же легчайший порыв, не такой и морозный, но сырой, обжог щеки. Зое сразу же заалела. Насколько это возможно спрятав руки, девушка выдохнула заметное невооружённым взглядом облако.

– Чего здесь?

Взгляд. Хлёсткий и, как показалось девушке, глубоко оскорблённый. Ножны, зажатые в кулак, глухо заскрипели.

– Скотину жаль. Вот думаю в коровник загнать. Отец сена навалит. Всем хватить должно.

Девушка свела плечи. Ветерок проник под жакет, неприятным холодком пройдясь по пояснице. Лопатки закололо.

«Жалко ему, Как-же… А, ладно».

– Слушай, знаю же, что врёшь. Давай говори уже.

Гай отвернулся.

***

Дорога выглядела необыкновенно мирной. Лишённая растительности лента между чёрных, ободранных стволов. Белая, но не Зое надо было объяснять, что на самом деле снег был сырым и липким, а эта гладь не более чем заледеневшая за ночь корка. Ловушка для не местных. Белое лезвие драло одежду и ноги лошадей, оставляя позади бредущих алую, ломанную тропу.

Гай стоял все так же неподвижно:

– Что у тебя с ним? – внезапный вопрос.

«С ним это с кем?» хотела в привычной манере отозваться Зое… «Чего?!» Вспышка понимания была мгновенной, и всё ж девушке потребовалось время, чтобы разум успел в полной мере насладиться нетривиальной глупостью.

«Это он что, к Ассу меня приревновать умудрился? И на собрании не иначе об этом же думал. Война грядёт, а этот ненормальный обо мне думал?!» – про себя поразилась Зое, но ещё раньше она расхохоталась. Звонко и совершенно забыв про мороз. Точно чувствуя несоответствие, пёс за парой заборов захлебнулся лаем, как будто осуждая. Кобыла повела большою головой. Как и все впервые оказавшиеся у озера, здесь она чувствовала себя донельзя неуверенно.

Обиженно сопнув, Гай отвернулся.

– Да успокойся. Я с ним ещё, когда все в одной рубахе ходили, гоняла.

– В одной рубахе?

– К словам не придирайся. Мы просто очень старые знакомые.

– И? – требовательно уточнил Гай.

– И всё! – всё ещё посмеиваясь, отрезала Зое. – И отстань от несчастного животного. Ему и без того нежарко. Не лишай последнего.

На сборы ушло чуть больше четверти часа. Разделавшись[1] с курятником, Ивес молча, и лишь скрежеща, перетащил тёплые вещи на повозку Бриса, к которой тот на зиму приделал полозья. Многие несли сюда узлы, так что ещё одному фунту груза никто особенно не удивился. Марта собирала детей, Зое же задержалась в коровнике. Да, как ни странно, но она слишком много времени провела в поле, чтобы бросить ни в чём не повинных рогатых так. Внешне девушка волновалась о коровах, а на проверку все мысли были о детях. Большие, чёрные и томные глаза. Рука Зое легла на чуть шершавую шею. Жизнь пульсировала под её пальцами.

«Мы вернёмся. Обязательно вернёмся".

Решение было принято, и остальное имело небольшое значение.

– Уходим.

[1] Как он сам заявил, и чтобы это ни значило.