Текст книги "Россiя въ концлагере"

Автор книги: Иван Солоневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 45 страниц)

– Видите-ли, товарищъ докторъ. Если васъ интересуютъ причины моихъ прогулокъ по лагерю, думаю, – что начальникъ отдeленiя дастъ вамъ исчерпывающую информацiю. Я былъ вызванъ къ нему.

Начальникъ отдeленiя – это звучитъ гордо. Провeрять меня старичекъ, конечно, не можетъ, да и не станетъ. Должно же у него мелькнуть подозрeнiе, что, если меня на другой день послe прибытiя съ этапа вызываетъ начальникъ отдeленiя, – значитъ, я не совсeмъ рядовой лагерникъ. А мало ли какiя шишки попадаютъ въ лагерь?

– Нарушать карантина никто не имeетъ права. И начальникъ отдeленiя -тоже, – продолжаетъ орать старичекъ, но все-таки, тономъ пониже. Полуначальственнаго вида дяди, стоящiе за его спиной, улыбаются мнe сочувственно.

– Согласитесь сами, товарищъ докторъ: я не имeю рeшительно никакой возможности указывать начальнику отдeленiя на то, что онъ имeетъ право дeлать и чего не имeетъ права. И потомъ, вы сами знаете, въ сущности карантина нeтъ никакого...

– Вотъ потому и нeтъ, что всякiе милостивые государи, вродe васъ, шатаются по лагерю... А потомъ, санчасть отвeчать должна. Извольте немедленно отправляться въ баракъ. {71}

– А мнe приказано вечеромъ быть въ штабe. Чье же приказанiе я долженъ нарушить?

Старичекъ явственно смущенъ. Но и отступать ему неохота.

– Видите ли докторъ, – продолжаю я въ конфиденцiально-сочувственномъ тонe... – Положенiе, конечно, идiотское. Какая тутъ изоляцiя, когда нeсколько сотъ дежурныхъ все равно лазятъ по всему лагерю – на кухни, въ хлeборeзку, въ коптерку... Неорганизованность. Безсмыслица. Съ этимъ, конечно, придется бороться. Вы курите? Можно вамъ предложить?

– Спасибо, не курю.

Дяди полуначальственнаго вида берутъ по папиросe.

– Вы инженеръ?

– Нeтъ, плановикъ.

– Вотъ тоже всe эти плановики и ихъ дурацкiе планы. У меня по плану должно быть двeнадцать врачей, а нeтъ ни одного.

– Ну, это, значитъ, ГПУ недопланировало. Въ Москвe кое-какiе врачи еще и по улицамъ ходятъ...

– А вы давно изъ Москвы?

Черезъ минутъ десять мы разстаемся со старичкомъ, пожимая другъ другу руки. Я обeщаю ему въ своихъ "планахъ" предусмотрeть необходимость жестокаго проведенiя карантинныхъ правилъ. Знакомились съ полуначальственными дядями: одинъ – санитарный инспекторъ Погры, и два – какихъ-то инженера. Одинъ изъ нихъ задерживается около меня, прикуривая потухшую папиросу.

– Вывернулись вы ловко... Дeло только въ томъ, что начальника отдeленiя сейчасъ на Погрe нeтъ.

– Теоретически можно допустить, что я говорилъ съ нимъ по телефону... А впрочемъ, что подeлаешь. Приходится рисковать...

– А старичка вы не бойтесь. Милeйшей души старичекъ. Въ преферансъ играете? Заходите въ кабинку, сымпровизируемъ пульку. Кстати, и о Москвe подробнeе разскажете.

ЧТО ЗНАЧИТЪ РАЗГОВОРЪ ВСЕРЬЕЗЪ

Большое двухъэтажное деревянное зданiе. Внутри – закоулки, комнатки, перегородки, фанерныя, досчатыя, гонтовыя. Все заполнено людьми, истощенными недоeданiемъ, безсонными ночами, непосильной работой, вeчнымъ дерганiемъ изъ стороны въ сторону "ударниками", "субботниками", "кампанiями"... Холодъ, махорочный дымъ, чадъ и угаръ отъ многочисленныхъ жестяныхъ печурокъ. Двери съ надписями ПЭО, ОАО, УРЧ, КВЧ... Пойди, разберись, что это значитъ: планово-экономическiй отдeлъ, общеадминистративный отдeлъ, учетно-распредeлительная часть, культурно-воспитательная часть... Я обхожу эти вывeски. ПЭО – годится, но тамъ никого изъ главковъ нeтъ. ОАО – не годится. УРЧ – къ чертямъ. КВЧ – подходяще. Заворачиваю въ КВЧ.

Въ начальникe КВЧ узнаю того самаго расторопнаго юношу съ побeлeвшими ушами, который распинался на митингe во время выгрузки эшелона. При ближайшемъ разсмотрeнiи онъ {72} оказывается не такимъ ужъ юношей. Толковое лицо, смышленные, чуть насмeшливые глаза.

– Ну, съ этимъ можно говорить всерьезъ, – думаю я.

Терминъ же "разговоръ всерьезъ" нуждается въ очень пространномъ объясненiи, иначе ничего не будетъ понятно.

Дeло заключается – говоря очень суммарно – въ томъ, что изъ ста процентовъ усилiй, затрачиваемыхъ совeтской интеллигенцiей, – девяносто идутъ совершенно впустую. Всякiй совeтскiй интеллигентъ обвeшанъ неисчислимымъ количествомъ всякаго принудительнаго энтузiазма, всякой халтуры, невыполнимыхъ заданiй, безчеловeчныхъ требованiй.

Представьте себe, что вы врачъ какой-нибудь больницы, не московской "показательной" и прочее, а рядовой, провинцiальной. Отъ васъ требуется, чтобы вы хорошо кормили вашихъ больныхъ, чтобы вы хорошо ихъ лeчили, чтобы вы вели общественно-воспитательную работу среди санитарокъ, сторожей и сестеръ, поднимали трудовую дисциплину; организовывали соцiалистическое соревнованiе и ударничество, источали свой энтузiазмъ и учитывали энтузiазмъ, истекающiй изъ вашихъ подчиненныхъ, чтобы вы были полностью подкованы по части дiалектическаго матерiализма и исторiи партiи, чтобы вы участвовали въ профсоюзной работe и стeнгазетe, вели санитарную пропаганду среди окрестнаго населенiя и т.д. и т.д.

Ничего этого вы въ сущности сдeлать не можете. Не можете вы улучшить пищи, ибо ея нeтъ, а и то, что есть, потихоньку подъeдается санитарками, которыя получаютъ по 37 рублей въ мeсяцъ и, не воруя, жить не могутъ. Вы не можете лeчить, какъ слeдуетъ, ибо медикаментовъ у васъ нeтъ: вмeсто iода идутъ препараты брома, вмeсто хлороформа – хлоръ-этилъ (даже для крупныхъ операцiй), вмeсто каломели – глауберовая соль. Нeтъ перевязочныхъ матерiаловъ, нeтъ инструментарiя. Но сказать оффицiально: что всего этого у васъ нeтъ – вы не имeете права, это называется "дискредитацiей власти". Вы не можете организовать соцiалистическаго соревнованiя не только потому, что оно – вообще вздоръ, но и потому, что, если бы за него взялись мало-мальски всерьезъ, – у васъ ни для чего другого времени не хватило бы. По этой же послeдней причинe вы не можете ни учитывать чужого энтузiазма, ни "прорабатывать рeшенiя тысячу перваго съeзда МОПР-а"...

Но вся эта чушь требуется не то, чтобы совсeмъ всерьезъ, но чрезвычайно настойчиво. Совсeмъ не нужно, чтобы вы всерьезъ проводили какое-то тамъ соцiалистическое соревнованiе – приблизительно всякiй дуракъ понимаетъ, что это ни къ чему. Однако, необходимо, чтобы вы дeлали видъ, что это соревнованiе проводится на всe сто процентовъ. Это понимаетъ приблизительно всякiй дуракъ, но этого не понимаетъ такъ называемый совeтскiй активъ, который на всeхъ этихъ мопрахъ, энтузiазмахъ и ударничествахъ воспитанъ, ничего больше не знаетъ и прицeпиться ему въ жизни больше не за что.

Теперь представьте себe, что откуда-то вамъ на голову {73} сваливается сотрудникъ, который всю эту чепуховину принимаетъ всерьезъ. Ему покажется недостаточнымъ, что договоръ о соцсоревнованiи мирно виситъ на стeнкахъ и колупаевской, и разуваевской больницы. Онъ потребуетъ "черезъ общественность" или – еще хуже – черезъ партiйную ячейку, чтобы вы реально провeряли пункты этого договора. По совeтскимъ "директивамъ" вы это обязаны дeлать. Но въ этомъ договорe, напримeръ, написано: обe соревнующiяся стороны обязуются довести до минимума количество паразитовъ. А ну-ка, попробуйте провeрить, въ какой больницe вшей больше и въ какой меньше. А такихъ пунктовъ шестьдесятъ... Этотъ же безпокойный дядя возьметъ и ляпнетъ въ комячейкe: надо заставить нашего врача сдeлать докладъ о дiалектическомъ матерiализмe при желудочныхъ заболeванiяхъ... Попробуйте, сдeлайте!.. Безпокойный дядя замeтитъ, что какая-то изсохшая отъ голода санитарка гдe-нибудь въ уголкe потихоньку вылизываетъ больничную кашу: и вотъ замeтка въ какой-нибудь районной газетe: "Хищенiя народной каши въ колупаевской больницe". А то и просто доносъ куда слeдуетъ. И влетитъ вамъ по первое число, и отправятъ вашу санитарку въ концлагерь, а другую вы найдете очень не сразу... Или подыметъ безпокойный дядя скандалъ – почему у васъ санитарки съ грязными физiономiями ходятъ: антисанитарiя. И не можете вы ему отвeтить: сукинъ ты сынъ, ты же и самъ хорошо знаешь, что въ концe второй пятилeтки – и то на душу населенiя придется лишь по полкуска мыла въ годъ, откуда же я-то его возьму? Ну, и такъ далeе. И вамъ никакого житья и никакой возможности работать, и персоналъ вашъ разбeжится, и больные ваши будутъ дохнуть – и попадете вы въ концлагерь "за развалъ колупаевской больницы".

Поэтому-то при всякихъ дeловыхъ разговорахъ установился между толковыми совeтскими людьми принципъ этакаго хорошаго тона, заранeе отметающаго какую бы то ни было серьезность какого бы то ни было энтузiазма и устанавливающаго такую приблизительно формулировку: лишь бы люди по мeрe возможности не дохли, а тамъ чортъ съ нимъ со всeмъ – и съ энтузiазмами, и со строительствами, и съ пятилeтками.

Съ коммунистической точки зрeнiя – это вредительскiй принципъ. Люди, которые сидятъ за вредительство, сидятъ по преимуществу за проведенiе въ жизнь именно этого принципа.

Бываетъ и сложнeе. Этотъ же энтузiазмъ, принимающiй формы такъ называемыхъ "соцiалистическихъ формъ организацiи труда" рeжетъ подъ корень самую возможность труда. Вотъ вамъ, хотя и мелкiй, но вполнe, такъ сказать, историческiй примeръ:

1929-й годъ. Совeтскiе спортивные кружки дышутъ на ладанъ. Eсть нечего, и людямъ не до спорта. Мы, группа людей, возглавлявшихъ этотъ спортъ, прилагаемъ огромныя усилiя, чтобы хоть какъ-нибудь задержать процессъ этого развала, чтобы дать молодежи, если не тренировку всерьезъ, то хотя бы какую-нибудь возню на чистомъ воздухe, чтобы какъ-нибудь, хотя бы въ самой грошовой степени, задержать процессъ физическаго вырожденiя... Въ странe одновременно съ ростомъ голода идетъ процессъ {74} всяческаго полeвeнiя. На этомъ процессe дeлается много карьеръ...

Область физической культуры – не особо ударная область, и насъ пока не трогаютъ. Но вотъ группа какихъ-то активистовъ вылeзаетъ на поверхность: позвольте, какъ это такъ? А почему физкультура у насъ остается аполитичной? Почему тамъ не ведется пропаганда за пятилeтку, за коммунизмъ, за мiровую революцiю? И вотъ – проектъ: во всeхъ занятiяхъ и тренировкахъ ввести обязательную десятиминутную бесeду инструктора на политическiя темы.

Всe эти "политическiя темы" надоeли публикe хуже всякой горчайшей рeдьки – и такъ ими пичкаютъ и въ школe, и въ печати, и гдe угодно. Ввести эти бесeды въ кружкахъ (вполнe добровольныхъ кружкахъ) значитъ -ликвидировать ихъ окончательно: никто не пойдетъ.

Словомъ, вопросъ объ этихъ десятиминуткахъ ставится на засeданiи президiума ВЦСПС. "Активистъ" докладываетъ. Публика въ президiумe ВЦСПС -не глупая публика. Передъ засeданiемъ я сказалъ Догадову (секретарь ВЦСПС);

– Вeдь этотъ проектъ насъ безъ ножа зарeжетъ.

– Замeчательно идiотскiй проектъ. Но...

Активистъ докладываетъ – публика молчитъ... Только Углановъ, тогда народный комиссаръ труда, какъ-то удивленно повелъ плечами:

– Да зачeмъ же это?.. Рабочiй приходитъ на водную станцiю, скажемъ -онъ хочетъ плавать, купаться, на солнышкe полежать, отдохнуть, энергiи набраться... А вы ему и тутъ политбесeду. По моему – не нужно это.

Такъ вотъ, годъ спустя это выступленiе припомнили даже Угланову... А всe остальные – въ томъ числe и Догадовъ – промолчали, помычали, и проектъ былъ принятъ. Сотни инструкторовъ за "саботажъ политической работы въ физкультурe" поeхали въ Сибирь. Работа кружковъ была развалена.

Активисту на эту работу плевать: онъ дeлаетъ карьеру и, на этомъ поприщe онъ ухватилъ этакое "ведущее звено", которое спортъ-то провалитъ, но его ужъ навeрняка вытащитъ на поверхность. Что ему до спорта? Сегодня онъ провалить спортъ и подымется на одну ступеньку партiйной лeсенки. Завтра онъ разоритъ какой-нибудь колхозъ – подымется еще на одну... Но мнe-то не наплевать. Я-то въ области спорта работаю двадцать пять лeтъ...

Правда, я кое какъ выкрутился. Я двое сутокъ подрядъ просидeлъ надъ этой "директивой" и послалъ ее по всeмъ подчиненнымъ мнe кружкамъ – по линiи союза служащихъ. Здeсь было все – и энтузiазмъ, и классовая бдительность, и программы этакихъ десятиминутокъ. А программы были такiя:

Эллинскiя олимпiады, физкультура въ рабовладeльческихъ формированiяхъ, средневeковые турниры и военная подготовка феодальнаго класса. Англосаксонская система спорта – игры, легкая атлетика, – какъ система эпохи загнивающаго имперiализма... Ну, и такъ далeе. Комаръ носу не подточить. Отъ имперiализма въ этихъ бесeдахъ практически ничего не осталось, но о легкой атлетикe можно поговорить... Впрочемъ, черезъ полгода эти {75} десятиминутки были автоматически ликвидированы: ихъ не передъ кeмъ было читать...

Всероссiйская халтура, около которой кормится и дeлаетъ каррьеру очень много всяческаго и просто темнаго, и просто безмозглаго элемента, время отъ времени выдвигаетъ вотъ этакiе "новые организацiонные методы"... Попробуйте вы съ ними бороться или ихъ игнорировать. Группа инженера Палчинскаго была разстрeляна, и въ оффицiальномъ обвиненiи стоялъ пунктъ о томъ, что Палчинскiй боролся противъ "сквозной eзды". Вeрно, онъ боролся, и онъ былъ разстрeлянъ. Пять лeтъ спустя эта eзда привела къ почти полному параличу тяговаго состава и была объявлена "обезличкой". Около трехъ сотенъ профессоровъ, которые протестовали противъ сокращенiй сроковъ и программъ вузовъ, поeхали на Соловки. Три года спустя эти программы и сроки пришлось удлинять до прежняго размeра, а инженеровъ возвращать для дообученiя. Ввели "непрерывку", которая была ужъ совершенно очевиднымъ идiотизмомъ и изъ-за которой тоже много народу поeхало и на тотъ свeтъ, и на Соловки. Если бы я въ свое время открыто выступилъ противъ этой самой десятиминутки, – я поeхалъ бы въ концлагерь на пять лeтъ раньше срока, уготованнаго мнe для это цeли судьбой...

Соцсоревнованiе и ударничество, строительный энтузiазмъ и выдвиженчество, соцiалистическое совмeстительство и профсоюзный контроль, "легкая кавалерiя" и чистка учрежденiй – все это завeдомо идiотскiе способы "соцiалистической организацiи", которые обходятся въ миллiарды рублей и въ миллiоны жизней, которые неукоснительно рано или поздно кончаются крахомъ, но противъ которыхъ вы ничего не можете подeлать. Совeтская Россiя живетъ въ правовыхъ условiяхъ абсолютизма, который хочетъ казаться просвeщеннымъ, но который все же стоитъ на уровнe восточной деспотiи съ ея янычарами, райей и пашами.

Мнe могутъ возразить, что все это – слишкомъ глупо для того, чтобы быть правдоподобнымъ. Скажите, а развe не глупо и развe правдоподобно то, что сто шестьдесятъ миллiоновъ людей, живущихъ на землe хорошей и просторной, семнадцать лeтъ подрядъ мрутъ съ голоду? Развe не глупо то, что сотни миллiоновъ рублей будутъ ухлопаны на "Дворецъ Совeтовъ", на эту вавилонскую башню мiровой революцiи – когда въ Москвe три семьи живутъ въ одной комнатe? Развe не глупо то, что днемъ и ночью, лeтомъ и зимой съ огромными жертвами гнали стройку днeпровской плотины, а теперь она загружена только на 12 процентовъ своей мощности? Развe не глупо разорить кубанскiй черноземъ и строить оранжереи у Мурманска? Развe не глупо уморить отъ безкормицы лошадей, коровъ и свиней, ухлопать десятки миллiоновъ на кролика, сорваться на этомъ несчастномъ звeрькe и заняться, въ концe концовъ, одомашненiемъ карельскаго лося и камчатскаго медвeдя? Развe не глупо бросить въ тундру на стройку Бeломорско-Балтiйскаго канала 60.000 узбековъ и киргизовъ, которые тамъ въ полгода вымерли всe?

Все это вопiюще глупо. Но эта глупость вооружена до зубовъ. За ея спиной – пулеметы ГПУ. Ничего не пропишешь. {76}

РОССIЙСКАЯ КЛЯЧА

Но я хочу подчеркнуть одну вещь, къ которой въ этихъ же очеркахъ -очеркахъ о лагерной жизни, почти не буду имeть возможности вернуться. Вся эта халтура никакъ не значитъ, что этотъ злополучный совeтскiй врачъ не лeчитъ. Онъ лeчитъ и онъ лeчитъ хорошо, конечно, въ мeру своихъ матерiальныхъ возможностей. Поскольку я могу судить, онъ лeчитъ лучше европейскаго врача или, во всякомъ случаe, добросовeстнeе его. Но это вовсе не оттого, что онъ совeтскiй врачъ. Такъ же, какъ Молоковъ – хорошiй летчикъ вовсе не оттого, что онъ совeтскiй летчикъ.

Тотъ же самый Ильинъ, о которомъ я сейчасъ буду разсказывать, при всей своей халтурe и прочемъ, организовалъ все-таки какiе-то курсы десятниковъ, трактористовъ и прочее. Я самъ, при всeхъ прочихъ своихъ достоинствахъ и недостаткахъ, вытянулъ все-таки миллiоновъ пятнадцать профсоюзныхъ денежекъ, предназначенныхъ на всякаго рода дiалектическое околпачиванiе профсоюзныхъ массъ, и построилъ на эти деньги около полусотни спортивныхъ площадокъ, спортивныхъ парковъ, водныхъ станцiй и прочаго. Все это построено довольно паршиво, но все это все же лучше, чeмъ дiаматъ.

Такъ что великая всероссiйская халтура вовсе не не значитъ, что я, врачъ, инженеръ и прочее, – что мы только халтуримъ. Помню, Горькiй въ своихъ воспоминанiяхъ о Ленинe приводитъ свои собственныя слова о томъ, что русская интеллигенцiя остается и еще долгое время будетъ оставаться единственной клячей, влекущей телeгу россiйской культуры. Сейчасъ Горькiй сидитъ на правительственномъ облучкe и вкупe съ остальными, возсeдающими на ономъ, хлещетъ эту клячу и въ хвостъ и въ гриву. Кляча по уши вязнетъ въ халтурномъ болотe и все-таки тащитъ. Больше тянуть, собственно, некому... Такъ можете себe представить ея отношенiе къ людямъ, подкидывающимъ на эту и такъ непроeзжую колею еще лишнiе халтурные комья.

Въ концентрацiонномъ лагерe основными видами халтуры являются "энтузiазмъ" и "перековка". Энтузiазмъ въ лагерe приблизительно такой же и такого же происхожденiя, какъ и на волe, а "перековки" нeтъ ни на полъ-копeйки. Развe что лагерь превращаетъ случайнаго воришку въ окончательнаго бандита, обалдeлаго отъ коллективизацiи мужика – въ закаленнаго и, ежели говорить откровенно, остервенeлаго контръ-революцiонера. Такого, что когда онъ дорвется до коммунистическаго горла – онъ сiе удовольствiе постарается продлить.

Но горе будетъ вамъ, если вы гдe-нибудь, такъ сказать, оффицiально позволите себe усумниться въ энтузiазмe и въ перековкe. Приблизительно такъ же неуютно будетъ вамъ, если рядомъ съ вами будетъ работать человeкъ, который не то принимаетъ всерьезъ эти лозунги, не то хочетъ сколотить на нихъ нeкiй совeтскiй капиталецъ. {77}

РАЗГОВОРЪ ВСЕРЬЕЗЪ

Такъ вотъ, вы приходите къ человeку по дeлу. Если онъ безпартiйный и толковый, – вы съ нимъ сговоритесь сразу. Если безпартiйный и безтолковый – лучше обойдите сторонкой, подведетъ. Если партiйный и безтолковый -упаси васъ Господи – попадете въ концлагерь или, если вы уже въ концлагерe, – попадете на Лeсную Рeчку.

Съ такими приблизительно соображенiями я вхожу въ помeщенiе КВЧ. Полдюжины какихъ-то оборванныхъ личностей малюютъ какiе-то "лозунги", другая полдюжина что-то пишетъ, третья – просто суетится. Словомъ, "кипитъ веселая соцiалистическая стройка". Вижу того юнца, который произносилъ привeтственную рeчь передъ нашимъ эшелономъ на подъeздныхъ путяхъ къ Свирьстрою. При ближайшемъ разсмотрeнiи онъ оказывается не такимъ ужъ юнцомъ. А глаза у него толковые.

– Скажите, пожалуйста, гдe могу я видeть начальника КВЧ, тов. Ильина?

– Это я.

Я этакъ мелькомъ оглядываю эту веселую стройку и моего собесeдника. И стараюсь выразить взоромъ своимъ приблизительно такую мысль:

– Подхалтуриваете?

Начальникъ КВЧ отвeчаетъ мнe взглядомъ, который орiентировочно можно было бы перевести такъ:

– Еще бы! Видите, какъ насобачились...

Послe этого между нами устанавчивается, такъ сказать, полная гармонiя.

– Пойдемте ко мнe въ кабинетъ...

Я иду за нимъ. Кабинетъ – это убогая закута съ однимъ досчатымъ столомъ и двумя стульями, изъ коихъ одинъ – на трехъ ногахъ.

– Садитесь. Вы, я вижу, удрали съ работы?

– А я и вообще не ходилъ.

– Угу... Вчера тамъ, въ колоннe – это вашъ братъ, что-ли?

– И братъ, и сынъ... Такъ сказать, восторгались вашимъ краснорeчiемъ...

– Ну, бросьте. Я все-таки старался въ скорострeльномъ порядкe.

– Скорострeльномъ? Двадцать минутъ людей на морозe мозолили.

– Меньше нельзя. Себe дороже обойдется. Регламентъ.

– Ну, если регламентъ – такъ можно и ушами пожертвовать. Какъ они у васъ?

– Чортъ его знаетъ – седьмая шкура слeзаетъ. Ну, я вижу, во-первыхъ, что вы хотите работать въ КВЧ, во-вторыхъ, что статьи у васъ для этого предпрiятiя совсeмъ неподходящiя и что, въ третьихъ, мы съ вами какъ-то сойдемся.

И Ильинъ смотритъ на меня торжествующе. {78}

– Я не вижу, на чемъ, собственно, обосновано второе утвержденiе.

– Ну, плюньте. Глазъ у меня наметанный. За что вы можете сидeть: превышенiе власти, вредительство, воровство, контръ-революцiя. Если бы превышенiе власти, – вы пошли бы въ административный отдeлъ. Вредительство – въ производственный. Воровство всегда дeйствуетъ по хозяйственной части. Но куда же приткнуться истинному контръ-революцiонеру, какъ не въ культурно-воспитательную часть? Логично?

– Дальше некуда.

– Да. Но дeло-то въ томъ, что контръ-революцiи мы вообще, такъ сказать, по закону принимать права не имeемъ. А вы въ широкихъ областяхъ контръ-революцiи занимаете, я подозрeваю, какую-то особо непохвальную позицiю...

– А это изъ чего слeдуетъ?

– Такъ... Непохоже, чтобы вы за ерунду сидeли. Вы меня извините, но физiономiя у васъ съ совeтской точки зрeнiя – весьма неблагонадежная. Вы въ первый разъ сидите?

– Приблизительно, въ первый.

– Удивительно.

– Ну что-жъ, давайте играть въ Шерлока Хольмса и доктора Ватсона. Такъ, что же вы нашли въ моей физiономiи?

Ильинъ уставился въ меня и неопредeленно пошевелилъ пальцами.

– Ну, какъ бы это вамъ сказать... Продерзостность. Нахальство смeть свое сужденiе имeть. Этакое ли, знаете, амбрэ "критически мыслящей личности" – а не любятъ у насъ этого..

– Не любятъ, – согласился я.

– Ну, не въ томъ дeло. Если вы при всемъ этомъ столько лeтъ на волe проканителились – я лeтъ на пять раньше васъ угодилъ – значитъ, и въ лагерe какъ-то съорiентируетесь. А кромe того, что вы можете предложить мнe конкретно?

Я конкретно предлагаю.

– Ну, вы, я вижу, не человeкъ, а универсальный магазинъ. Считайте себя за КВЧ. Статей своихъ особенно не рекламируйте. Да, а какiя же у васъ статьи?

Я рапортую.

– Ого! Ну, значитъ, вы о нихъ помалкивайте. Пока хватятся – вы уже обживетесь и васъ не тронутъ. Ну, приходите завтра. Мнe сейчасъ нужно бeжать еще одинъ эшелонъ встрeчать.

– Дайте мнe какую-нибудь записочку, чтобы меня въ лeсъ не тянули.

– А вы просто плюньте. Или сами напишите.

– Какъ это – самъ?

– Очень просто: такой-то требуется на работу въ КВЧ. Печать? Подпись? Печати у васъ нeтъ. У меня – тоже. А подпись – ваша или моя – кто разберетъ.

– Гмъ, – сказалъ я. {79}

– Скажите, неужели же вы на волe все время жили, eздили и eли только по настоящимъ документамъ?

– А вы развe такихъ людей видали?

– Ну, вотъ. Прiучайтесь къ тяжелой мысли о томъ, что по соотвeтствующимъ документамъ вы будете жить, eздить и eсть и въ лагерe. Кстати, напишите ужъ записку на всeхъ васъ троихъ – завтра здeсь разберемся. Ну – пока. О документахъ прочтите у Эренбурга. Тамъ все написано.

– Читалъ. Такъ до завтра.

Пророчество Ильина не сбылось. Въ лагерe я жилъ, eздилъ и eлъ исключительно по настоящимъ документамъ – невeроятно, но фактъ. Въ КВЧ я не попалъ. Ильина я больше такъ и не видeлъ.

СКАЧКА СЪ ПРЕПЯТСТВIЯМИ

Событiя этого дня потекли стремительно и несообразно. Выйдя отъ Ильина, на лагерной улицe я увидалъ Юру подъ конвоемъ какого-то вохровца. Но моя тревога оказалась сильно преувеличенной: Юру тащили въ третiй отдeлъ -лагерное ГПУ – въ качествe машиниста – не паровознаго, а на пишущей машинкe. Онъ съ этими своими талантами заявился въ плановую часть, и какой-то мимохожiй чинъ изъ третьяго отдeла забралъ его себe. Сожалeнiя были бы безплодны, да и безцeльны. Пребыванiе Юры въ третьемъ отдeлe дало бы намъ расположенiе вохровскихъ секретовъ вокругъ лагеря, знанiе системы ловли бeглецовъ, карту и другiя весьма существенныя предпосылки для бeгства.

Я вернулся въ баракъ и смeнилъ Бориса. Борисъ исчезъ на развeдку къ украинскимъ профессорамъ – такъ, на всякiй случай, ибо я полагалъ, что мы всe устроимся у Ильина.

Въ баракe было холодно, темно и противно. Шатались какiе-то урки и умильно поглядывали на наши рюкзаки. Но я сидeлъ на нарахъ въ этакой богатырской позe, а рядомъ со мною лежало здоровенное полeно. Урки облизывались и скрывались во тьмe барака. Оттуда, изъ этой тьмы, время отъ времени доносились крики и ругань, чьи-то вопли о спасенiи и все, что въ такихъ случаяхъ полагается. Одна изъ этакихъ стаекъ, осмотрeвши рюкзаки, меня и полeно, отошла въ сторонку, куда не достигалъ свeтъ отъ коптилки и смачно пообeщала:

– Подожди ты – въ мать, Бога, печенку и прочее – поймаемъ мы тебя и безъ полeна.

Вернулся отъ украинскихъ профессоровъ Борисъ. Появилась новая перспектива: они уже работали въ УРЧ (учетно-распредeлительная часть) въ Подпорожьи, въ отдeленiи. Тамъ была острая нужда въ работникахъ, работа тамъ была отвратительная, но тамъ не было лагеря, какъ такового – не было бараковъ, проволоки, урокъ и прочаго. Можно было жить не то въ палаткe, не то крестьянской избe... Было электричество... И вообще съ точки зрeнiя Погры – Подпорожье казалось этакой мiровой столицей. Перспектива была соблазнительная...

Еще черезъ часъ пришелъ Юра. Видъ у него былъ {80} растерянный и сконфуженный. На мой вопросъ: въ чемъ дeло? – Юра отвeтилъ какъ-то туманно – потомъ-де разскажу. Но въ стремительности лагерныхъ событiй и перспективъ – ничего нельзя было откладывать. Мы забрались въ глубину наръ, и тамъ Юра шепотомъ и по англiйски разсказалъ слeдующее:

Его уже забронировали было за административнымъ отдeломъ, въ качествe машиниста, но какой-то помощникъ начальника третьей части заявилъ, что машинистъ нуженъ имъ. А такъ какъ никто въ лагерe не можетъ конкурировать съ третьей частью, точно такъ-же, какъ на волe никто не можетъ конкурировать съ ГПУ, то административный отдeлъ отступилъ безъ боя. Отъ третьей части Юра остался въ восторгe – во-первыхъ, на стeнe висeла карта, и даже не одна, а нeсколько, во-вторыхъ, было ясно, что въ нужный моментъ отсюда можно будетъ спереть кое-какое оружiе. Но дальше произошла такая вещь.

Послe надлежащаго испытанiя на пишущей машинкe Юру привели къ какому-то дядe и сказали:

– Вотъ этотъ паренекъ будетъ у тебя на машинкe работать.

Дядя посмотрeлъ на Юру весьма пристально и заявилъ – Что-то мнe ваша личность знакомая. И гдe это я васъ видалъ?

Юра всмотрeлся въ дядю и узналъ въ немъ того чекиста, который въ роковомъ вагонe ? 13 игралъ роль контролера. Чекистъ, казалось, былъ доволенъ этой встрeчей.

– Вотъ это здорово. И какъ же это васъ сюда послали? Вотъ тоже чудаки-ребята – три года собирались и на бабe сорвались. – И онъ сталъ разсказывать прочимъ чинамъ третьей части, сидeвшимъ въ комнатe, приблизительно всю исторiю нашего бeгства и нашего ареста.

– А остальные ваши-то гдe? Здоровые бугаи подобрались. Дядюшка евонный нашему одному (онъ назвалъ какую-то фамилiю) такъ руку ломанулъ, что тотъ до сихъ поръ въ лубкахъ ходитъ... Ну-ну, не думалъ, что встрeтимся.

Чекистъ оказался изъ болтливыхъ. Въ такой степени, что даже проболтался про роль Бабенки во всей этой операцiи. Но это было очень плохо. Это означало, что черезъ нeсколько дней вся администрацiя лагеря будетъ знать, за что именно мы попались и, конечно, приметъ кое-какiя мeры, чтобы мы этой попытки не повторяли.

А мeры могли быть самыя разнообразныя. Во всякомъ случаe всe наши розовые планы на побeгъ повисли надъ пропастью. Нужно было уходить съ Погры, хотя бы и въ Подпорожье, хотя бы только для того, чтобы не болтаться на глазахъ этого чекиста и не давать ему повода для его болтовни. Конечно, и Подпорожье не гарантировало отъ того, что этотъ чекистъ не доведетъ до свeдeнiя администрацiи нашу исторiю, но онъ могъ этого и не сдeлать. Повидимому, онъ этого такъ и не сдeлалъ.

Борисъ сейчасъ же пошелъ къ украинскимъ профессорамъ – {81} форсировать подпорожскiя перспективы. Когда онъ вернулся, въ наши планы ворвалась новая неожиданность.

Лeсорубы уже вернулись изъ лeсу, и баракъ былъ наполненъ мокрой и галдeвшей толпой. Сквозь толпу къ намъ протиснулись два какихъ-то растрепанныхъ и слегка обалдeлыхъ отъ работы и хаоса интеллигента.

– Кто тутъ Солоневичъ Борисъ?

– Я, – сказалъ братъ.

– Что такое oleum ricini?

Борисъ даже слегка отодвинулся отъ столь неожиданнаго вопроса.

– Касторка. А вамъ это для чего?

– А что такое acidum arsenicorum? Въ какомъ растворe употребляется acidum carbolicum?

Я ничего не понималъ. И Борисъ тоже. Получивъ удовлетворительные отвeты на эти таинственные вопросы, интеллигенты переглянулись.

– Годенъ? – спросилъ одинъ изъ нихъ у другого.

– Годенъ, – подтвердилъ тотъ.

– Вы назначены врачемъ амбулаторiи, – сказалъ Борису интеллигентъ. -Забирайте ваши вещи и идемте со мною – тамъ уже стоитъ очередь на прiемъ. Будете жить въ кабинкe около амбулаторiи.

Итакъ, таинственные вопросы оказались экзаменомъ на званiе врача. Нужно сказать откровенно, что передъ неожиданностью этого экзаменацiоннаго натиска, мы оказались нeсколько растерянными. Но дискуссировать не приходилась. Борисъ забралъ всe наши рюкзаки и въ сопровожденiи Юры и обоихъ интеллигентовъ ушелъ "въ кабинку". А кабинка – это отдeльная комнатушка при амбулаторномъ баракe, которая имeла то несомнeнное преимущество, что въ ней можно было оставить вещи въ нeкоторой безопасности отъ уголовныхъ налетовъ.

Ночь прошла скверно. На дворe стояла оттепель, и сквозь щели потолка насъ поливалъ тающiй снeгъ. За ночь мы промокли до костей. Промокли и наши одeяла... Утромъ мы, мокрые и невыспавшiеся, пошли къ Борису, прихвативъ туда всe свои вещи, слегка обогрeлись въ пресловутой "кабинкe" и пошли нажимать на всe пружины для Подпорожья. Въ лeсъ мы, конечно, не пошли. Къ полудню я и Юра уже имeли – правда, пока только принципiальное – назначены въ Подпорожье, въ УРЧ.

УРКИ ВЪ ЛАГЕРE

Пока мы всe судорожно мотались по нашимъ дeламъ – лагпунктъ продолжалъ жить своей суматошной каторжной жизнью. Прибылъ еще одинъ эшелонъ – еще тысячи двe заключенныхъ, для которыхъ одежды уже не было, да и помeщенiя тоже. Людей перебрасывали изъ барака въ баракъ, пытаясь "уплотнить" эти гробообразные ящики и безъ того набитые до отказу. Плотничьи бригады наспeхъ строили новые бараки. По раскисшимъ отъ {82} оттепели "улицамъ" подвозились сырыя промокшiя бревна. Дохлыя лагерныя клячи застревали на ухабахъ. Сверху моросила какая-то дрянь – помeсь снeга и дождя. Увязая по колeни въ разбухшемъ снeгу, проходили колонны "новичковъ" – та же сeрая рабоче-крестьянская скотинка, какая была и въ нашемъ эшелонe. Имъ будетъ на много хуже, ибо они останутся въ томъ, въ чемъ прieхали сюда. Казенное обмундированiе уже исчерпано, а ждутъ еще три-четыре эшелона...