Текст книги "Россiя въ концлагере"

Автор книги: Иван Солоневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 45 страниц)

– Ну, какъ вы у насъ въ гостяхъ – позвольте ужъ представиться по всей формe: Петръ Мироновичъ Середа, потомственный почетный пролетарiй. Былъ техникомъ, потомъ думалъ быть инженеромъ, а сижу вотъ здeсь. Статья 58, пунктъ 7,7 срокъ – десять, пять отсидeлъ. А это, – Середа кивнулъ на нашего смeшливаго рабочаго съ пилой, – это, какъ говорится, просто Ленчикъ. Ванъ Палычъ Ленчикъ. Изъ неунывающаго трудящаго классу. Пунктъ пятьдесятъ девять – три.8 А сроку всего пять. Повезло нашему Ленчику. Людей рeзалъ, можно сказать, почемъ зря – а лeтъ-то всего пять...

Ленчикъ запихнулъ въ печку полeно – вeроятно, нашей же пилки – вытеръ руку объ штаны.

– Значитъ, давайте знакомиться по всей формe. Только фамилiя моя не Ленчикъ – Миронычъ – онъ мастеръ врать, – а Ленчицкiй. Но для простоты обращенiя – я и за Ленчика хожу... Хлeба хотите?

Хлeбъ у насъ былъ свой. Мы отказались и представились "по всей формe".

– Это мы знаемъ, – сказалъ Середа, – Мухинъ объ васъ уже все доложилъ. Да вотъ онъ, кажется, и топаетъ.

За дверью раздался ожесточенный топотъ ногъ, обивающихъ снeгъ, и въ кабинку вошли двое: Мухинъ и какой-то молодой парнишка лeтъ двадцати двухъ – двадцати трехъ. Поздоровались. Парнишка пожалъ намъ руки и хмыкнулъ что-то невразумительное.

7 Вредительство.

8 Бандитизмъ.

– А ты, Пиголица, ежели съ людьми знакомишься, такъ скажи, какъ тебя и по батюшкe и по матушкe величать... Когда это мы тебя, дите ты колхозное, настоящему обращенiю {270} выучимъ. Былъ бы я на мeстe папашки твоего званаго – такъ поролъ бы я тебя на каждомъ общемъ собранiи.

Мухинъ устало сложилъ свои инструменты.

– Брось ты, Ленчикъ, зубоскалить.

– Да, Господи-же, здeсь однимъ зубоскальствомъ и прожить можно. Ежели бы мы съ Середой не зубоскалили бы и день и ночь – такъ ты бы давно повeсился. Мы тебя, братокъ, однимъ зубоскальствомъ отъ петли спасаемъ... Нeту у людей благодарности. Ну, давайте что ли съ горя чай пить.

Усeлись за столъ. Пиголица мрачно и молчаливо нацeдилъ себe кружку кипятку, потомъ, какъ бы спохватившись, передалъ эту кружку мнe. Ленчикъ лукаво подмигнулъ мнe: обучается, дескать, парень "настоящему обращенiю". Середа полeзъ на свои нары и извлекъ оттуда небольшую булку бeлаго хлeба, порeзалъ ее на части и молча разложилъ передъ каждымъ изъ присутствующихъ. Бeлаго хлeба мы не видали съ момента нашего водворенiя въ ГПУ. Юра посмотрeлъ на него не безъ вождeленiя въ сердцe своемъ и сказалъ:

– У насъ, товарищи, свой хлeбъ есть, спасибо, не стоитъ...

Середа посмотрeлъ на него съ дeланной внушительностью.

– А вы, молодой человeкъ, не кочевряжтесь, берите примeръ со старшихъ – тe отказываться не будутъ. Это хлeбъ трудовой. Чинилъ проводку и отъ пролетарской барыни на чаекъ, такъ сказать, получилъ.

Монтеры и вообще всякiй мастеровой народъ ухитрялись даже здeсь, въ лагерe, заниматься кое-какой "частной практикой". Кто занимался проводкой и починкой электрическаго освeщенiя у вольнонаемныхъ – т.е. въ чекистскихъ квартирахъ, кто изъ ворованныхъ казенныхъ матерiаловъ мастерилъ ножи, серпы или даже косы для вольнаго населенiя, кто чинилъ замки, кто занимался "внутреннимъ товарооборотомъ" по такой примeрно схемe: монтеры снабжаютъ кабинку мукомоловъ спертымъ съ электростанцiи керосиномъ, мукомолы снабдятъ монтеровъ спертой съ мельницы мукой – всe довольны. И всe – сыты. Не жирно, но сыты. Такъ что, напримeръ, Мухинъ высушивалъ на печкe почти весь свой пайковый хлeбъ и слалъ его, черезъ подставныхъ, конечно, лицъ, на волю, въ Питеръ, своимъ ребятишкамъ. Вся эта рабочая публика жила дружно и спаянно, въ "активъ" не лeзла, доносами не занималась, выкручивалась, какъ могла, и выкручивала кого могла.

Ленчикъ взялъ свой ламотокъ бeлаго хлeба и счелъ своимъ долгомъ поддержать Середу:

– Какъ сказано въ писанiи: даютъ – бери, а бьютъ – бeги. Середа у насъ парень умственный. Онъ жратву изъ такого мeста выкопаетъ, гдe десятеро другихъ съ голоду бы подохли... Говорилъ я вамъ – ребята у насъ – гвозди, при старомъ режимe сдeланы, не то что какая-нибудь совeтская фабрикацiя, -Ленчикъ похлопалъ по плечу Пиголицу, – не то, что вотъ – выдвиженецъ-то этотъ...

Пиголица сумрачно отвелъ плечо: {271}

– Бросилъ бы трепаться, Ленчикъ. Что это ты все про старый режимъ врешь. Мало тебя, что ли, по мордe били.

– Насчетъ морды – не приходилось, братокъ, не приходилось. Конечно, люди мы простые. По пьяному дeлу – не безъ того, чтобы и потасовочку завести... Былъ грeхъ, былъ грeхъ... Такъ я, братокъ, на свои деньги пилъ, на заработанныя... Да и денегъ у меня, братокъ, довольно было, чтобы и выпить, и закусить, и машину завести, что-бъ играла вальсъ "Дунайскiя волны"... А ежели перегрузочка случалась, это значитъ: "извозчикъ, на Петербургскую двугривенный?" За двугривенный двe версты бариномъ eдешь. Вотъ какъ оно, братокъ.

– И все ты врешь, – сказалъ Пиголица, – ужъ вралъ бы въ своей компанiи – чортъ съ тобой.

– Для насъ, братокъ, всякъ хорошiй человeкъ – своя компанiя.

– Нашъ Пиголица, – вставилъ свое разъясненiе Середа, – парень хорошiй. Что онъ нeсколько волкомъ глядитъ – это оттого, что въ мозгахъ у него малость промфинплана не хватаетъ. И чего ты треплешься, чучело? Говорятъ люди, которые почище твоего видали. Сиди и слушай. Про хорошую жизнь и въ лагерe вспомнить прiятно.

– А вотъ я послушаю, – раздраженно сказалъ Пиголица. – Всe вы старое хвалите, какъ сговорились, а вотъ я свeжаго человeка спрошу.

– Ну, ну... Спроси, спроси.

Пиголица испытующе уставился въ меня.

– Вы, товарищъ, старый режимъ, вeроятно, помните?

– Помню.

– Значитъ, и закусочку, и выпивку покупать приходилось?

– Не безъ того.

– Вотъ старички эти меня разыгрывали – ну, они сговорившись. Вотъ, скажемъ, если Ленчикъ далъ бы мнe въ старое время рубль и сказалъ: пойди, купи... – дальнeйшее Пиголица сталъ отсчитывать по пальцамъ: – полбутылки водки, фунтъ колбасы, бeлую булку, селедку, два огурца... да, что еще... да, еще папиросъ коробку – такъ сколько съ рубля будетъ сдачи?

Вопросъ Пиголицы засталъ меня нeсколько врасплохъ. Чортъ его знаетъ, сколько все это стоило... Кромe того, въ Совeтской Россiи не очень ужъ удобно вспоминать старое время, въ особенности не въ терминахъ оффицiальной анафемы. Я слегка замялся. Мухинъ посмотрeлъ на меня со своей невеселой улыбкой.

– Ничего, не бойтесь, у парня въ головe – путаница, а такъ, онъ парень ничего, въ стукачахъ не работаетъ... Я самъ напомню, полбутылки...

– А ты не подсказывай, довольно уже разыгрывали. Ну, такъ сколько будетъ сдачи?

Я сталъ отсчитывать – тоже по пальцамъ: полбутылки, примeрно, четвертакъ, колбаса – вeроятно, тоже (Мухинъ подтверждающе кивнулъ головой, и Пиголица безпокойно оглянулся на него), {272} булка – пятакъ, селедка -копeйки три, огурцы – тоже вродe пятака, папиросы... Да, такъ съ двугривенный сдачи будетъ.

– Никакихъ сдачей, – восторженно заоралъ Ленчикъ, – кутить, такъ кутить. Гони, Пиголица, еще пару пива и четыре копeйки сдачи. А? Видалъ миндалъ?

Пиголица растерянно и подозрительно осмотрeлъ всю компанiю.

– Что? – спросилъ Мухинъ, – опять скажешь: сговорившись?

Видъ у Пиголицы былъ мрачный, но отнюдь не убeжденный.

– Все это – ни черта подобнаго. Если бы такiя цeны были – и революцiи никакой не было бы. Ясно.

– Вотъ такiе-то умники, вродe тебя, революцiю и устраивали.

– А ты не устраивалъ?

– Я?

– Ну да, ты.

– Такихъ умниковъ и безъ меня хватало, – не слишкомъ искренно отвeтилъ Середа.

– Тебe, Пиголица, – вмeшался Ленчикъ, – чтобы прорывъ въ мозгахъ заткнуть, нужно по старымъ цeнамъ не иначе какъ рублей тысячу пропить. Охъ, и балда, прости Господи... Толкуешь тутъ ему, толкуешь... Заладилъ про буржуевъ, а того, что подъ носомъ, – такъ ему не видать...

– А тебe буржуи нравятся?

– А ты видалъ буржуя?

– Не видалъ, а знаю.

– Сукинъ ты сынъ, Пигалица, вотъ что я тебe скажу. Что ты, орясина, о буржуe знаешь? Сидeлъ у тебя буржуй и торговалъ картошкой. Шелъ ты къ этому буржую и покупалъ на три копeйки картофеля – и горюшка тебe было мало. А какъ остался безъ буржуя – на заготовки картофеля eздилъ?

– Не eздилъ.

– Ну, такъ на хлeбозаготовки eздилъ, все одно, одинъ чортъ. Eздилъ?

– Eздилъ.

– Очень хорошо... Очень замeчательно. Значитъ, будемъ говорить такъ: замeсто того, чтобы пойти къ буржую и купить у него на три копeйки пять фунтовъ картофеля, – Ленчикъ поднялъ указующiй перстъ, – на три копeйки пять фунтовъ – безо всякаго тамъ бюрократизма, очередей, – eхалъ, значитъ, нашъ уважаемый и дорогой пролетарскiй товарищъ Пиголица у мужика картошку грабить. Такъ. Ограбилъ. Привезъ. Потомъ говорятъ нашему дорогому и уважаемому товарищу Пиголицe: не будете ли вы такъ любезны въ порядкe комсомольской или тамъ профсоюзной дисциплины идти на станцiю и насыпать эту самую картошку въ мeшки – субботникъ, значитъ. На субботники ходилъ?

– А ты не ходилъ?

– И я ходилъ. Такъ я этимъ не хвастаюсь. {273}

– И я не хвастаюсь.

– Вотъ это – очень замечательно, хвастаться тутъ, братишечка, вовсе ужъ нечeмъ: гнали – ходилъ. Попробовалъ бы не пойти... Такъ вотъ, значитъ, ограбивши картошку, ходилъ нашъ Пиголица и картошку грузилъ; конечно, не всe Пиголицы ходили и грузили, кое-кто и кишки свои у мужика оставилъ. Потомъ ссыпалъ Пиголица картошку изъ мeшковъ въ подвалы, потомъ перебиралъ Пиголица гнилую картошку отъ здоровой, потомъ мотался нашъ Пиголица по разнымъ бригадамъ и кавалерiямъ – то кооперативъ ревизовалъ, то чистку устраивалъ, то карточки провeрялъ и чортъ его знаетъ что... И за всю эту за волыночку получилъ Пиголица карточку, а по карточкe – пять килъ картошки въ мeсяцъ, только кила-то эти, извините ужъ, не по три копeечки, а по тридцать. Да еще и въ очереди постоишь...

– За такую работу, да при старомъ режимe – пять вагоновъ можно было бы заработать.

– Почему – пять вагоновъ? – спросилъ Пиголица.

– А очень просто. Я, скажемъ, рабочiй, мое дeло – за станкомъ стоять. Если бы я все это время, что я на заготовки eздилъ, на субботники ходилъ, по бригадамъ мотался, въ очередяхъ торчалъ, – ты подумай, сколько я бы за это время рублей выработалъ. Да настоящихъ рублей, золотыхъ. Такъ вагоновъ на пять и вышло бы.

– Что это вы все только на копeйки, да на рубли все считаете?

– А ты на что считаешь?

– Вотъ и сидeлъ буржуй на твоей шеe.

– А на твоей шеe никто не сидитъ? И самъ ты-то гдe сидишь? Если ужъ объ шеe разговоръ пошелъ – тутъ ужъ молчалъ бы ты лучше. За что тебe пять лeтъ припаяли? Далъ бы въ морду старому буржую – отсидeлъ бы недeлю и кончено. А теперь вмeсто буржуя – ячейка. Кому ты далъ въ морду? А вотъ пять лeтъ просидишь. Да потомъ еще домой не пустятъ – eзжай куда-нибудь къ чортовой матери. И поeдешь. Насчетъ шеи – кому ужъ кому, а тебe бы, Пиголица, помалкивать лучше бы...

– Если бы старый буржуй, – сказалъ Ленчикъ, – если бы старый буржуй тебe такую картошку далъ, какъ сейчасъ кооперативъ даетъ – такъ этому бы буржую всю морду его же картошкой вымазали бы...

– Такъ у насъ еще не налажено. Не научились...

– Оно, конечно, не научились! За пятнадцать-то лeтъ? За пятнадцать лeтъ изъ обезьяны профессора сдeлать можно, а не то что картошкой торговать. Наука, подумаешь. Раньше никто не умeлъ ни картошку садить, ни картошкой торговать! Инструкцiй, видишь-ли, не было! Картофельной политграмоты не проходили! Скоро не то, что сажать, а и жевать картошку разучимся...

Пиголица мрачно поднялся и молча сталъ вытаскивать изъ полокъ какiе-то инструменты. Видъ у него былъ явно отступательный.

– Нужно эти разговоры, въ самомъ дeлe, бросить, – {274} степенно сказалъ Мухинъ. – Что тутъ человeку говорить, когда онъ уши затыкаетъ. Вотъ просидитъ еще года съ два – поумнeетъ.

– Кто поумнeетъ – такъ еще неизвeстно. Вы все въ старое смотрите, а мы напередъ смотримъ.

– Семнадцать лeтъ смотрите.

– Ну и семнадцать лeтъ. Ну, еще семнадцать лeтъ смотрeть будемъ. А заводы-то построили?

– Иди ты къ чортовой матери со своими заводами, дуракъ, – обозлился Середа, – заводы построили? Такъ чего же ты, сукинъ сынъ, на Тулому не eдешь, электростанцiю строить? Ты почему, сукинъ сынъ, не eдешь? А? Чтобы строили, да не на твоихъ костяхъ? Дуракъ, а своихъ костей подкладывать не хочетъ...

На Туломe – это верстахъ въ десяти южнeе Мурманска – шла въ это время стройка электростанцiи, конечно, "ударная" стройка и, конечно, "на костяхъ" – на большомъ количествe костей. Всe, кто могъ какъ-нибудь извернуться отъ посылки на Тулому, изворачивались изо всeхъ силъ. Видимо, изворачивался и Пиголица.

– А ты думаешь – не поeду?

– Ну, и eзжай ко всeмъ чертямъ. Однимъ дуракомъ меньше будетъ.

– Подумаешь – умники нашлись. Въ семнадцатомъ году, небось, всe противъ буржуевъ перли. А теперь – остались безъ буржуевъ, такъ кишка тонка. Няньки нeту. Хотeлъ бы я послушать, что это вы въ семнадцатомъ году про буржуевъ говорили... Тыкать въ носъ кооперативомъ, да лагеремъ – теперь всякiй дуракъ можетъ. Умники... Гдe ваши мозги были, когда вы революцiю устраивали?

Пиголица засунулъ въ карманъ свои инструменты и исчезъ.

Мухинъ подмигнулъ мнe:

– Вотъ это правильно сказано, здорово заворочено. А то, въ самомъ дeлe – насeли всe на одного... – Въ тонe Мухина было какое-то удовлетворенiе. Онъ не безъ нeкотораго ехидства посмотрeлъ на Середу. – А то – тоже, кто тамъ ни устраивалъ – а Пиголицамъ-то расхлебывать приходится. А Пиголицамъ-то – куда податься...

– Н-да, – какъ бы оправдываясь передъ кeмъ-то, протянулъ Середа, -въ семнадцатомъ году, оно, конечно... Опять же – война. Дурака, однако, что и говорить, сваляли, такъ не вeкъ же изъ-за этого въ дуракахъ торчать... Поумнeть пора бы...

– Ну, и Пиголица – поживетъ съ твое – поумнeетъ... А тыкать парню въ носъ: дуракъ да дуракъ – это тоже не дeло... Въ такiе годы – кто въ дуракахъ не ходилъ...

– А что за парень этотъ, Пиголица? – спросилъ я. – Вы увeрены, что онъ въ третью часть не бeгаетъ?

– Ну, нeтъ, этого нeту, – торопливо сказалъ Середа, какъ бы обрадовавшiйся перемeнe темы – Этого – нeтъ. Это сынъ Мухинскаго прiятеля. Мухинъ его здeсь и подобралъ... Набилъ морду какому-то комсомольскому секретарю – вотъ ему пять лeтъ и припаяли... Безъ Мухина – пропалъ бы, пожалуй, {275} парнишка... – Середа какъ-то неуютно поежился, какъ бы что-то вспоминая... – Такимъ вотъ, какъ Пиголица, – здeсь хуже всего, ума еще немного, опыта – и того меньше, во всякiя тамъ политграмоты взаправду вeрятъ... Думаетъ, что и въ самомъ дeлe – царство трудящихся. Но вотъ -пока что пять лeтъ уже имeетъ, какiя-то тамъ свои комсомольскiя права отстаивалъ... А начнетъ отстаивать здeсь – совсeмъ пропадетъ. Ты, Мухинъ, зря за него заступаешься. Никто его не обижаетъ, а нужно, чтобы парень ходилъ, глаза раскрывши... Ежели бы намъ въ семнадцатомъ году такъ бы прямо, какъ дважды – два, доказали: дураки вы, ребята, сами себe яму роете, – мы бы здeсь не сидeли...

– А вотъ вы лично въ семнадцатомъ году такiя доказательства стали бы слушать?

Середа кисло поморщился и для чего-то посмотрeлъ въ окно.

– Вотъ то-то и оно, – неопредeленно сказалъ онъ.

ВЗАИМООТНОШЕНIЯ

Въ этой кабинкe мы провели много часовъ, то скрываясь въ ней отъ послeднихъ зимнихъ бурь, то просто принимая приглашенiе кого-нибудь изъ ея обитателей насчетъ чайку. Очень скоро въ этой кабинкe и около нея установились взаимоотношенiя, такъ сказать, стандартныя, между толковой частью интеллигенцiи и толковой частью пролетарiата. Пролетарское отношенiе выражалось въ томъ, что у насъ всегда была отточенная на ять пила, что мы, напримeръ, были предупреждены о перемeнe коменданта и о необходимости выполнить норму цeликомъ. Норму выполняла почти вся кабинка, такъ что, когда новый – на этотъ разъ вольнонаемный – комендантъ пришелъ провeрить наши фантастическiе 135% – ему оставалось только недоумeнно потоптаться и искупить свое гнусное подозрeнiе довольно путаной фразой:

– Ну, вотъ – если человeкъ образованный...

Почему образованный человeкъ могъ выполнить количество работы, рeшительно непосильное никакому профессiоналу-пильщику, – осталось, конечно, невыясненнымъ. Но наши 135% были, такъ сказать, оффицiально провeрены и оффицiально подтверждены. Ленчикъ, не безъ нeкотораго волненiя смотрeвшiй со стороны на эту провeрку, не удержался и показалъ носъ удалявшейся комендантской спинe.

– Эхъ, елочки мои вы палочки, если бы намъ – да всeмъ вмeстe, вотъ какъ пальцы на кулакe, – Ленчикъ для вразумительности растопырилъ было пальцы и потомъ сжалъ ихъ въ кулакъ, – если бы намъ, да всeмъ вмeстe -показали бы мы этой сволочи...

– Да, – сумрачно сказалъ Юра, – дeло только въ томъ, что сволочь все это знаетъ еще лучше, чeмъ мы съ вами.

– Это, молодой человeкъ, ничего. Исторiю-то вы знаете – ну, какъ были удeльные князья – всякiй врозь норовилъ – вотъ и насeли татары. А какъ взялись всe скопомъ – такъ отъ татаръ мокрое мeсто осталось. {276}

– Вeрно, – сказалъ Юра еще сумрачнeе, – только татары сидeли триста лeтъ.

Ленчикъ какъ-то осeлъ.

– Да, конечно, триста лeтъ... Ну, теперь и темпы не тe, и народъ не тотъ... Долго не просидятъ...

Съ нашей же стороны мы поставляемъ кабинкe, такъ сказать, интеллектуальную продукцiю. Сейчасъ, выбитыя изъ всeхъ своихъ колей, русскiя массы очень въ этомъ нуждаются. Но къ кому мужикъ пойдетъ, скажемъ, съ вопросомъ объ удобренiи своего прiусадебнаго участка? Къ активу? Такъ активъ къ нему приставленъ не для разъясненiя, а для ограбленiя. Къ кому обратится рабочiй съ вопросами насчетъ пенсiи, переeзда въ другое мeсто, жилищнаго прижима или уклоненiя отъ какой-нибудь очередной мобилизацiи куда-нибудь къ чортовой матери? Къ профсоюзному работнику? Такъ профсоюзный работникъ приставленъ, какъ "приводной ремень отъ партiи къ массамъ", и ремень этотъ закрученъ туго. Словомъ, мужикъ пойдетъ къ какому-нибудь сельскому интеллигенту, обязательно безпартiйному, а рабочiй пойдетъ къ какому-нибудь городскому интеллигенту, предпочтительно контръ-революцiонному. И оба они -и крестьянинъ, и рабочiй – всегда рады потолковать съ хорошимъ, образованнымъ человeкомъ и о политикe: какой, напримeръ, подвохъ заключается въ законe о колхозной торговлe – во всякомъ законe публика ищетъ прежде всего подвоха, – или что такое японецъ и какъ обстоятъ дeла съ войной, ну, и такъ далeе. Обо всемъ этомъ, конечно, написано въ совeтской печати, но совeтская печать занимаетъ совершенно исключительную позицiю: ей рeшительно никто не вeритъ – въ томъ числe и партiйцы. Не вeрятъ даже и въ томъ, гдe она не вретъ.

Въ частномъ случаe лагерной жизни возникаетъ рядъ особыхъ проблемъ: напримeръ, съ Мухинымъ. Семья осталась въ Питерe, семью лишаютъ паспорта -куда дeваться? Все переполнено, вездe голодъ. Въ какой-нибудь Костромe придется мeсяцами жить въ станцiонномъ залe, въ пустыхъ товарныхъ вагонахъ, подъ заборами и т.д.: жилищный кризисъ. На любомъ заводe жену Мухина спросятъ: а почему вы уeхали изъ Ленинграда и гдe вашъ паспортъ? Понятно, что съ такими вопросами Мухинъ не обратится ни къ юрисконсульту, ни въ культурно-просвeтительный отдeлъ. Я же имeлъ возможность сказать Мухину: нужно eхать не въ Кострому, а въ Махачъ Кала или Пишпекъ – тамъ русскихъ мало и тамъ насчетъ паспортовъ не придираются. Въ Пишпекe, скажемъ, можно обратиться къ нeкоему Ивану Ивановичу, вeроятно, еще возсeдающему въ овцеводческомъ трестe или гдe-нибудь около. Иванъ Ивановичъ имeетъ возможность переправить жену Мухина или въ опiумный совхозъ въ Каракола, или въ овцеводческiй совхозъ на Качкорe. Жить придется въ юртe, но съ голоду не пропадутъ.

Все это, – такъ сказать, житейская проза. Но, кромe прозы, возникаютъ и нeкоторые другiе вопросы: напримeръ, о старой русской литературe, которую читаютъ взасосъ, до полнаго измочаливанiя {277} страницъ – трижды подклеенныхъ, замусоленныхъ, наполненныхъ карандашными вставками окончательно нечитательныхъ мeстъ... Вотъ ужъ, дeйствительно, пришло время-времячко, "когда мужикъ не Блюхера и не милорда глупаго"... Марксистскую расшифровку русскихъ классиковъ знаютъ приблизительно всe – но что "товарищи" пишутъ, это уже въ зубахъ навязло, въ это никто не вeритъ -хотя какъ разъ тутъ-то марксистская критика достаточно сильна... Но все равно – это "наши пишутъ", и читать не стоитъ...

...Такъ, въ миллiонахъ мeстъ и по миллiону поводовъ идетъ процессъ выковыванiя новаго народнаго сознанiя...

КУЛАКЪ АКУЛЬШИНЪ

Въ виду приближенiя весны, всe наши бригады были мобилизованы на уборку мусора въ многочисленныхъ дворахъ управленiя ББК. Юра къ этому времени успeлъ приноровиться къ другой работe: по дорогe между Медгорой и третьимъ лагпунктомъ достраивалось зданiе какого-то будущаго техникума ББК, въ зданiи уже жилъ его будущiй завeдующiй, и Юра совершенно резонно разсудилъ, что ему цeлесообразнeе околачиваться у этого техникума съ заранeе обдуманнымъ намeренiемъ: потомъ влeзть въ него въ качествe учащагося – о техникумe рeчь будетъ позже. Мнe же нельзя было покинуть управленческихъ дворовъ, такъ какъ изъ нихъ я могъ совершать развeдывательныя вылазки по всякаго рода лагернымъ заведенiямъ. Словомъ, я попалъ въ окончательные чернорабочiе.

Я былъ приставленъ въ качествe подручнаго къ крестьянину-возчику, крупному мужику лeтъ сорока пяти, съ изрытымъ оспой, рябымъ лицомъ и угрюмымъ взглядомъ, прикрытымъ нависающими лохматыми бровями. Наши функцiи заключались въ выковыриванiи содержимаго мусорныхъ ящиковъ и въ отвозкe нашей добычи за предeлы управленческой территорiи. Содержимое же представляло глыбы замерзшихъ отбросовъ, которыя нужно было разбивать ломами и потомъ лопатами накладывать на сани.

Къ моей подмогe мужикъ отнесся нeсколько мрачно. Нeкоторыя основанiя у него для этого были. Я, вeроятно, былъ сильнeе его, но моя городская и спортивная выносливость по сравненiе съ его – деревенской и трудовой – не стоила, конечно, ни копeйки. Онъ работалъ ломомъ, какъ машина, изъ часу въ часъ. Я непрерывной работы въ данномъ темпe больше получаса безъ передышки выдержать не могъ. И, кромe этого, сноровки по части мусорныхъ ямъ у меня не было никакой.

Мужикъ не говорилъ почти ничего, но его междометiя и мимику можно было расшифровать такъ: "не ваше это дeло, я ужъ и самъ справлюсь, не лeзьте только подъ ноги". Я очутился въ непрiятной роли человeка ненужнаго и безтолковаго, взирающаго на то, какъ кто-то дeлаетъ свою работу.

Потомъ вышло такъ: мой патронъ отбилъ три стeнки очередного ящика и оттуда, изъ-за досокъ, вылeзла глыба льда пудовъ {278} этакъ въ двeнадцать. Она была надтреснутой, и мужикъ очень ловко разбилъ ее на двe части. Я внесъ предложенiе: взгромоздить эти половинки, не разбивая ихъ, прямо на сани, чтобы потомъ не возиться съ лопатами. Мужикъ усмeхнулся снисходительно: говоритъ-де человeкъ о дeлe, въ которомъ онъ ничего не понимаетъ. Я сказалъ: нужно попробовать. Мужикъ пожалъ плечами: попробуйте. Я присeлъ, обхватилъ глыбу, глаза полeзли на лобъ, но глыба все же была водружена на сани -сначала одна, потомъ другая.

Мужикъ сказалъ: "ишь ты" и "ну-ну" и потомъ спросилъ: "а очки-то вы давно носите?". "Лeтъ тридцать" – "Что-жъ это вы такъ? ну, давайте, закуримъ". Закурили, пошли рядомъ съ санями. Садиться на сани было нельзя: за это давали годъ добавочнаго срока – конское поголовье и такъ еле живо; до человeческаго поголовья начальству дeла не было.

Начался обычный разговоръ: давно ли въ лагерe, какой срокъ и статья, кто остался на волe... Изъ этого разговора я узналъ, что мужика зовутъ Акульшинъ, что получилъ онъ десять лeтъ за сопротивленiе коллективизацiи, но что, впрочемъ, влипъ не онъ одинъ: все село выслали въ Сибирь съ женами и дeтьми, но безъ скота и безъ инвентаря. Самъ онъ, въ числe коноводовъ чиномъ помельче, получилъ десять лeтъ. Коноводы чиномъ покрупнeе были разстрeляны тамъ же, на мeстe происшествiя. Гдe-то тамъ, въ Сибири, какъ-то неопредeленно околачивается его семья ("жена-то у меня – просто кладъ, а не баба") и шестеро ребятъ въ возрастe отъ трехъ до 25-ти лeтъ ("дeти у меня подходящiя, Бога гнeвить нечего"). "А гдe это городъ Барнаулъ?" Я отвeтилъ. "А за Барнауломъ что? Мeста дикiя? Ну, ежели дикiя мeста – смылись мои куда-нибудь въ тайгу... У насъ давно уже такой разговоръ былъ: въ тайгу смываться. Ну, мы сами не успeли... Жена тутъ писала, что, значитъ, за Барнауломъ"... – Мужикъ замялся и замолкъ.

На другой день наши дружественныя отношенiя нeсколько продвинулись впередъ. Акульшинъ заявилъ: насчетъ этого мусора – такъ чортъ съ нимъ: и онъ самъ напрасно старался, и я зря глыбы ворочалъ – надъ этимъ мусоромъ никакого контроля и быть не можетъ, кто его знаетъ, сколько тамъ его было...

Скинули въ лeсу очередную порцiю мусора, сeли, закурили. Говорили о томъ, о семъ: о минеральныхъ удобренiяхъ ("хороши, да нeту ихъ"), о японцe ("до Барнаула, должно быть, доберутся – вотъ радость-то нашимъ сибирякамъ будетъ"), о совхозахъ ("плакали мужики на помeщика, а теперь бы чортъ съ нимъ, съ помeщикомъ, самимъ бы живьемъ выкрутиться"), потомъ опять свернули на Барнаулъ: что это за мeста и какъ далеко туда eхать. Я вынулъ блокнотъ и схематически изобразилъ: Мурманская желeзная дорога, Москва, Уралъ, Сибирскiй путь, Алтайская вeтка... "Н-да, далеконько eхать-то! Но тутъ главное – продовольствiе... Ну, продовольствiе-то ужъ я добуду!"

Эта фраза выскочила у Акульшина какъ-то самотекомъ – чувствовалось, что онъ обо всемъ этомъ уже много, много думалъ. {279} Акульшинъ передернулъ плечами и дeланно усмeхнулся, искоса глядя на меня: вотъ такъ люди и пропадаютъ, думаетъ про себя, думаетъ, да потомъ возьметъ и ляпнетъ. Я постарался успокоить Акульшина: я вообще не ляпаю ни за себя, ни за другихъ... "Ну, дай-то Богъ... Сейчасъ такое время, что и передъ отцомъ роднымъ лучше не ляпать... Но ужъ разъ сказано, чего тутъ скрывать: семья-то моя, должно, въ тайгу подалась, такъ мнe тутъ сидeть нeтъ никакого расчету".

– А какъ же вы семью-то въ тайгe найдете? "Ужъ найду, есть такой способъ, договорившись уже были". "А какъ съ побeгомъ, съ деньгами и eдой на дорогу?" "Да намъ что, мы сами лeсные, уральскiе, тамъ – лeсомъ, тамъ – къ поeзду подцeплюсь". "А деньги и eду?"

Акульшинъ усмeхнулся: руки есть. Я посмотрeлъ на его руки. Акульшинъ сжалъ ихъ въ кулакъ, кулакъ вздулся желваками мускуловъ. Я сказалъ: это не такъ просто.

– А что тутъ мудренаго? Мало-ли какой сволочи съ наганами и портфелями eздитъ. Взялъ за глотку и кончено...

...Въ числe моихъ весьма многочисленныхъ и весьма разнообразныхъ подсовeтскихъ профессiй была и такая: преподаватель бокса и джiу-джитсу. По нeкоторымъ весьма нужнымъ мнe основанiямъ я продумывалъ комбинацiю изъ обeихъ этихъ системъ, а по минованiи этихъ обстоятельствъ, часть продуманнаго использовалъ для "извлеченiя прибыли": преподавалъ на курсахъ команднаго состава, милицiи и выпустилъ книгу. Книга была немедленно конфискована ГПУ, пришли даже ко мнe, не очень чтобы съ обыскомъ, но весьма настойчиво – давайте-ка всe авторскiе экземпляры. Я отдалъ почти всe. Одинъ, прошедшiй весьма путаный путь, – сейчасъ у меня на рукахъ. Акульшинъ не зналъ, что десять тысячъ экземпляровъ моего злополучнаго руководства было использовано для ГПУ и Динамо и, слeдовательно, не зналъ, что съ хваткой за горло дeло можетъ обстоять не такъ просто, какъ это ему кажется...

– Ничего тутъ мудренаго нeтъ, – нeсколько беззаботно повторилъ Акульшинъ.

– А вотъ вы попробуйте, а я покажу, что изъ этого выйдетъ.

Акульшинъ попробовалъ: ничего не вышло. Черезъ полсекунды Акульшинъ лежалъ на снeгу въ положенiи полной безпомощности. Слeдующiй часъ нашего трудового дня былъ посвященъ разучиванiю нeкоторыхъ элементовъ благороднаго искусства безшумной ликвидацiи ближняго своего – въ варiантахъ, не попавшихъ даже и въ мое пресловутое руководство. Черезъ часъ я выбился изъ силъ окончательно. Акульшинъ былъ еще свeжъ.

– Да, вотъ что значитъ образованiе, – довольно неожиданно заключилъ онъ.

– При чемъ тутъ образованiе?

– Да такъ. Вотъ сила у меня есть, а умeть не умeю. Вообще, если народъ безъ образованныхъ людей, – все равно, какъ если бы армiя – въ одномъ мeстe все ротные, да безъ ротъ, а въ другомъ – солдаты, да безъ ротныхъ. Ну, и бьетъ, кто {280} хочетъ... Наши товарищи это ловко удумали... Образованные, они сидятъ вродe какъ безъ рукъ и безъ ногъ, а мы сидимъ вродe какъ безъ головы... Вотъ оно такъ и выходитъ... – Акульшинъ подумалъ и вeско добавилъ: – Организацiи нeту!

– Что имeемъ – не хранимъ, потерявши – плачемъ, – съиронизировалъ я.

Акульшинъ сдeлалъ видъ, что не слыхалъ моего замeчанiя.

– Теперь, возьмите вы нашего брата, крестьянство. Ну, конечно, съ революцiей – это все горожане завели, да и теперь намъ безъ города ничего не сдeлать. Народу-то насъ сколько: одними топорами справились бы, да вотъ – организацiи нeту... Сколько у насъ на Уралe возстанiй было – да все вразбродъ, въ одиночку. Одни воюютъ, другiе ничего не знаютъ: сидятъ и ждутъ. Потомъ этихъ подавили – тe подымаются. Такъ вотъ все сколько ужъ лeтъ идетъ – и толку никакого нeтъ. Безъ командировъ живемъ. Разбрелся народъ, кто куда. Пропасть, оно, конечно, не пропадемъ, а дeло выходитъ невеселое.

Я посмотрeлъ на квадратныя плечи Акульшина и на его крeпкую, упрямую челюсть и внутренне согласился: такой, дeйствительно, не пропадетъ – но такихъ не очень-то и много. Бiографiю Акульшина легко можно было возстановить изъ скудной и отрывочной информацiи давешняго разговора: всю свою жизнь работалъ мужикъ, какъ машина, – приблизительно такъ же, какъ вчера онъ работалъ ломомъ. И, работая, толково работая, не могъ не становиться "кулакомъ" – это, вeроятно, выходило и помимо его воли... Попалъ въ "классовые враги" и сидитъ въ лагерe. Но Акульшинъ выкрутится и въ лагерe: изъ хорошаго дуба сдeланъ человeкъ... Вспомнились кулаки, которыхъ я въ свое время видалъ подъ Архангельскомъ, въ Сванетiи и у Памира -высланные, сосланные, а то и просто бeжавшiе куда глаза глядятъ. Въ Архангельскъ они прибывали буквально въ чемъ стояли: ихъ выгружали толпами изъ ГПУ-скихъ эшелоновъ и отпускали на всe четыре стороны. Дeти и старики вымирали быстро, взрослые желeзной хваткой цeплялись за жизнь и за работу... и потомъ черезъ годъ-два какими-то неисповeдимыми путями опять вылeзали въ кулаки: кто по извозной части, кто по рыбопромышленной, кто сколачивалъ лeсорубочныя артели; смотришь – опять сапоги бутылками, борода лопатой... до очередного раскулачиванiя... Въ Киргизiи, далеко за Иссыкъ-Кулемъ, "кулаки", сосланные на земли ужъ окончательно "неудобоусвояемыя", занимаются какими-то весьма путанными промыслами, вродe добычи свинца изъ таинственныхъ горныхъ рудъ, ловлей и копченiемъ форели, пойманной въ горныхъ рeчкахъ, какой-то самодeльной охотой – то силками, то какими-то допотопными мултуками, живутъ въ неописуемыхъ шалашахъ и мирно уживаются даже и съ басмачами. Въ Сванетiи они дeйствуютъ организованнeе: сколотили артели по добычe экспортныхъ и очень дорогихъ древесныхъ породъ – вродe сампита -торгуютъ съ совeтской властью "въ порядкe товарообмeна", имeютъ свои пулеметныя команды. Совeтская власть сампитъ принимаетъ, товары сдаетъ, но въ горы предпочитаетъ не соваться и дeлаетъ видъ, что все {281} обстоитъ въ порядкe. Это – то, что я самъ видалъ. Мои прiятели – участники многочисленныхъ географическихъ, геологическихъ ботаническихъ и прочихъ экспедицiй – разсказывали вещи, еще болeе интересныя. Экспедицiй этихъ сейчасъ расплодилось невeроятное количество. Для ихъ участниковъ – это способъ отдохнуть отъ совeтской жизни. Для правительства – это глубокая развeдка въ дебри страны, это подсчетъ скрытыхъ рессурсовъ, на которыхъ будетъ расти будущее хозяйство страны. Рессурсы эти огромны. Мнe разсказывали о цeлыхъ деревняхъ, скрытыхъ въ тайгe и окруженныхъ сторожевыми пунктами. Пункты сигнализируютъ о приближенiи вооруженныхъ отрядовъ – и село уходитъ въ тайгу. Вооруженный отрядъ находитъ пустыя избы и рeдко выбирается оттуда живьемъ. Въ деревняхъ есть американскiе граммофоны, японскiя винтовки и японская мануфактура.