Текст книги "Россiя въ концлагере"

Автор книги: Иван Солоневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)

Рeшилъ тряхнуть своей физкультурной стариной и пошелъ непосредственно къ начальнику культурно-воспитательнаго отдeла (КВО) тов. Корзуну. Тов. Корзунъ, слегка горбатый, маленькiй человeкъ, встрeтилъ меня чрезвычайно вeжливо и корректно: да, такiе работники намъ бы нужны... а статьи ваши?.. Я отвeтилъ, что статьями, увы, хвастаться нечего: 58-6 и прочее. Корзунъ безнадежно развелъ руками: "Ничего не выйдетъ... Ваша работа по культурно-воспитательной линiи – да еще и въ центральномъ {293} аппаратe КВО – абсолютно исключена, не о чемъ говорить".

...Черезъ мeсяцъ тотъ же тов. Корзунъ велъ упорный бой за то, чтобы перетащить меня въ КВО, хотя статьи мои за это время не измeнились. Но въ тотъ моментъ такой возможности тов. Корзунъ еще не предусматривалъ. Я извинился и сталъ уходить.

– Знаете что, – сказалъ мнe Корзунъ въ догонку, – попробуйте-ка вы поговорить съ "Динамо". Оно лагернымъ порядкамъ не подчинено, можетъ, что-нибудь и выйдетъ.

"ДИНАМО"

"Динамо" – это "пролетарское спортивное общество войскъ и сотрудниковъ ГПУ" – въ сущности, одинъ изъ подотдeловъ ГПУ – заведенiе отвратительное въ самой высокой степени – даже и по совeтскимъ масштабамъ. Оффицiально оно занимается физической подготовкой чекистовъ, неоффицiально оно скупаетъ всeхъ мало-мальски выдающихся спортсменовъ СССР и, слeдовательно, во всeхъ видахъ спорта занимаетъ въ СССР первое мeсто. Къ какому-нибудь Иванову, подающему большiя надежды въ области голкиперскаго искусства, подходитъ этакiй "жучекъ" – т.е. спецiальный и штатный вербовщикъ-скупщикъ – и говоритъ:

– Переходите-ка къ намъ, тов. Ивановъ, сами понимаете – паекъ, ставка, квартира...

Передъ квартирой устоять трудно. Но если паче чаянiя Ивановъ устоитъ даже и передъ квартирой, "жучекъ" подозрительно говоритъ:

– Что? Стeсняетесь подъ чекистской маркой выступать? Н-даа... Придется вами поинтересоваться...

"Динамо" выполняетъ функцiи слeжки въ спортивныхъ кругахъ. "Динамо" занимается весьма разносторонней хозяйственной дeятельностью: строитъ стадiоны, монополизировало производство спортивнаго инвентаря, имeетъ цeлый рядъ фабрикъ – и все это строится и производится исключительно трудомъ каторжниковъ. "Динамо" въ корнe подрeзываетъ всякую спортивную этику ("морально – то, что служить цeлямъ мiровой революцiи").

На "мiровой спартакiадe" 1928 года я въ качествe судьи снялъ съ бeговой дорожки одного изъ динамовскихъ чемпiоновъ, который съ заранeе обдуманнымъ намeренiемъ разодралъ шипами своихъ бeговыхъ туфель ногу своего конкурента. Конкурентъ выбылъ со спортивнаго фронта навсегда. Чемпiонъ же, уходя съ дорожки, сказалъ мнe: "ну, мы еще посмотримъ". Въ тотъ же день вечеромъ я получилъ повeстку въ ГПУ: невеселое приглашенiе. Въ ГПУ мнe сказали просто, внушительно и свирeпо: чтобы этого больше не было. Этого больше и не было: я въ качествe судьи предпочелъ въ дальнeйшемъ не фигурировать...

Нужно отдать справедливость и "Динамо": своихъ чемпiоновъ оно кормитъ блестяще – это одинъ изъ секретовъ спортивныхъ успeховъ СССР. Иногда эти чемпiоны выступаютъ подъ флагомъ профсоюзовъ, иногда подъ военнымъ флагомъ, иногда даже отъ имени {294} промысловой кооперацiи – въ зависимости отъ политическихъ требованiй дня. Но всe они прочно закуплены "Динамо".

Въ тe годы, когда я еще могъ ставить рекорды, мнe стоило большихъ усилiй отбояриться отъ приглашенiй "Динамо": единственной реальной возможностью было прекратить всякую тренировку (по крайней мeрe, оффицiальную). Потомъ наши дружественныя отношенiя съ "Динамо" шли, все ухудшаясь и ухудшаясь, и если я сeлъ въ лагерь не изъ-за "Динамо", то это, во всякомъ случаe, не отъ избытка симпатiи ко мнe со стороны этой почтенной организацiи. Въ силу всего этого, а также и статей моего приговора, я въ "Динамо" рeшилъ не идти. Настроенiе было окаянное.

Я зашелъ въ кабинку монтеровъ, гдe Юра и Пиголица сидeли за своей тригонометрiей, а Мухинъ чинилъ валенокъ. Юра сообщилъ, что его дeло уже въ шляпe и что Мухинъ устраиваетъ его монтеромъ. Я выразилъ нeкоторое сомнeнiе: люди чиномъ покрупнeе Мухина ничего не могутъ устроить... Мухинъ пожалъ плечами.

– А мы – люди маленькiе, такъ у насъ это совсeмъ просто: вотъ сейчасъ перегорeла проводка у начальника третьей части – такъ я ему позвоню, что никакой возможности нeту: всe мастера въ дежурствe, не хватаетъ рабочихъ рукъ. Посидитъ вечеръ безъ свeта – какое угодно требованiе подпишетъ...

Стало легче на душe. Если даже меня попрутъ куда-нибудь, а Юра останется – останется и возможность черезъ медгорскихъ знакомыхъ вытащить меня обратно... Но все-таки...

По дорогe изъ кабинки я доложилъ Юрe о положенiи дeлъ на моемъ участкe фронта. Юра взъeлся на меня сразу: конечно, нужно идти въ "Динамо", если тамъ на устройство есть хоть одинъ шансъ изъ ста. Мнe идти очень не хотeлось. Такъ мы съ Юрой шествовали и ругались... Я представлялъ себe, что даже въ удачномъ случаe мнe не безъ злорадства скажутъ: ага, когда мы васъ звали – вы не шли... Ну, и такъ далeе. Да и шансы-то были нулевые... Впослeдствiи оказалось, что я сильно недооцeнилъ большевицкой реалистичности и нeкоторыхъ другихъ вещей... Словомъ, въ результатe этой перепалки, я уныло поволокся въ "Динамо".

ТОВАРИЩЪ МЕДОВАРЪ

На территорiи вольнаго города расположенъ динамовскiй стадiонъ. На стадiонe – низенькое деревянные домики: канцелярiи, склады, жилища служащихъ... Въ первой комнатe – биллiардный залъ. На двери (второй) -надпись: "Правленiе "Динамо". Вхожу. Очки запотeли, снимаю ихъ и, почти ничего не видя, спрашиваю:

– Могу я видeть начальника учебной части?

Изъ за письменнаго стола подымается нeкто туманный и, уставившись въ меня, нeкоторое время молчитъ. Молчу и я. И чувствую себя въ исключительно нелeпомъ положенiи.

Нeкто туманный разводитъ руками:

– Елки-палки или, говоря вeжливeе, сапенъ-батонъ. Какими {295} путями вы, товарищъ Солоневичъ, сюда попали? Или это, можетъ быть, вовсе не вы?

– Повидимому, это – я. А попалъ, какъ обыкновенно, – по этапу.

– И давно? И что вы теперь дeлаете?

– Примeрно, мeсяцъ. Чищу уборныя.

– Ну, это же, знаете, совсeмъ безобразiе. Что, вы не знали, что существуетъ ББКовское отдeленiе "Динамо"? Словомъ, съ этой секунды вы состоите на службe въ пролетарскомъ спортивномъ обществe "Динамо" – о должности мы поговоримъ потомъ. Ну, садитесь, разсказывайте.

Я протеръ очки. Передо мною – фигура, мнe вовсе неизвeстная, но, во всякомъ случаe, ясно выраженный одесситъ: его собственная мамаша не могла бы опредeлить процентъ турецкой, еврейской, греческой, русской и прочей крови, текущей въ его жилахъ. На крeпкомъ туловищe – дубовая шея, на ней -жуликовато-добродушная и энергичная голова, покрытая густой черной шерстью... Гдe это я могъ его видeть? Понятiя не имeю. Я сажусь.

– Насчетъ моей работы въ "Динамо" дeло, мнe кажется, не такъ просто. Мои статьи...

– А плевать намъ на ваши статьи. Очень мнe нужны ваши статьи. Я о нихъ даже и спрашивать не хочу. Что, вы будете толкать штангу статьями или вы ее будете толкать руками? Вы раньше разсказывайте.

Я разсказываю.

– Ну, въ общемъ, все въ порядкe. Страницы вашей исторiи перевертываются дальше. Мы здeсь такое дeло развернемъ, что Москва ахнетъ... На начальника лагпункта вы можете наплевать. Вы же понимаете, у насъ предсeдатель – самъ Успенскiй (начальникъ ББК), замeстителемъ его -Радецкiй, начальникъ третьяго отдeла (лагерное ГПУ), что намъ УРО? Хе, плевать мы хотeли на УРО.

Я смотрю на начальника учебной части и начинаю соображать, что, во-первыхъ, за нимъ не пропадешь и что, во-вторыхъ, онъ собирается моими руками сдeлать себe какую-то карьеру. Но кто онъ? Спросить неудобно.

– А жить вы съ сыномъ будете здeсь, мы вамъ отведемъ комнату. Ну да, конечно же, и сына вашего мы тоже устроимъ – это ужъ, знаете, если "Динамо" за что-нибудь берется, такъ оно это устраиваетъ на бене мунесъ... А вотъ, кстати, и Батюшковъ идетъ, вы не знакомы съ Батюшковымъ?

Въ комнату вошелъ крeпкiй, по военному подтянутый человeкъ. Это былъ Федоръ Николаевичъ Батюшковъ, одинъ изъ лучшихъ московскихъ инструкторовъ, исчезнувшiй съ московскаго горизонта въ связи съ уже извeстной политизацiей физкультуры. Мы съ нимъ обмeниваемся подходящими къ данному случаю междометiями.

– Такъ, – заканчиваетъ Батюшковъ свои междометiя, – словомъ, {296} какъ говорится, всe дороги ведутъ въ Римъ. Но, главное, сколько?

– Восемь.

– Статьи?

– 58-6 и такъ далeе.

– И давно вы здeсь?

Разсказываю.

– Ну, ужъ это вы, И. Л., извините, это просто свинство. Если вамъ самому доставляетъ удовольствiе чистить уборныя – ваше дeло. Но вeдь вы съ сыномъ? Неужели вы думали, что въ Россiи есть спортивная организацiя, въ которой васъ не знаютъ? Въ мiрe есть солидарность классовая, рацiональная, ну, я не знаю, какая еще, но превыше спортивной солидарности – нeтъ ничего. Мы бы васъ въ два счета приспособили бы.

– Вы, Ф. Н., не суйтесь, – сказалъ начальникъ учебной части. – Мы уже обо всемъ договорились.

– Ну, вы договорились, а я поговорить хочу... Эхъ, и заживемъ мы тутъ съ вами. Будемъ, во-первыхъ, – Батюшковъ загнулъ палецъ, – играть въ теннисъ, во вторыхъ, купаться, въ третьихъ, пить водку, въ четвертыхъ... въ четвертыхъ, кажется, ничего...

– Послушайте, Батюшковъ, – оффицiальнымъ тономъ прервалъ его начальникъ учебной части, – что вы себe, въ самомъ дeлe позволяете, вeдь работа же есть.

– Ахъ, плюньте вы на это къ чортовой матери, Яковъ Самойловичъ, кому вы это будете разсказывать? Ивану Лукьяновичу? Онъ на своемъ вeку сто тысячъ всякихъ спортивныхъ организацiй ревизовалъ. Что, онъ не знаетъ? Еще не хватало, чтобы мы другъ передъ другомъ дурака валять начали. Видъ, конечно, нужно дeлать...

– Ну, да, вы понимаете, – нeсколько забезпокоился начальникъ учебной части, – понимаете, намъ нужно показать классъ работы.

– Ну, само собой разумeется. Дeлать видъ – это единственное, что мы должны будемъ дeлать. Вы ужъ будьте спокойны, Я. С. – И. Л. тутъ такой видъ разведетъ, что вы прямо въ члены ЦК партiи попадете. Верхомъ eздите? Нeтъ? Ну, такъ я васъ научу, будемъ вмeстe прогулки дeлать... Вы, И. Л., конечно, можетъ быть, не знаете, а можетъ быть, и знаете, что прiятно увидeть человeка, который за спортъ дрался всерьезъ... Мы же, низовые работники, понимали, что кто – кто, а ужъ Солоневичъ работалъ за спортъ всерьезъ, по совeсти. Это не то, что Медоваръ. Медоваръ просто спекулируетъ на спортe. Почему онъ спекулируетъ на спортe, а не съ презервативами – понять не могу...

– Послушайте, Батюшковъ, – сказалъ Медоваръ, – идите вы ко всeмъ чертямъ, очень ужъ много вы себe позволяете.

– А вы не орите, Яковъ Самойловичъ я вeдь васъ знаю, вы просто милeйшей души человeкъ. Вы сдeлали ошибку, что родились передъ революцiей и Медоваромъ, а не тысячу лeтъ тому назадъ и не багдадскимъ воромъ...

– Тьфу, – плюнулъ Медоваръ, – развe съ нимъ можно {297} говорить? Вы же видите, у насъ серьезный разговоръ, а эта пьяная рожа...

– Я абсолютно трезвъ. И вчера, къ сожалeнiю, былъ абсолютно трезвъ.

– На какiя же деньги вы пьянствуете? – удивился я.

– Вотъ на тe же самыя, на которыя будете пьянствовать и вы. Великая тайна лагернаго блата. Не будете? Это оставьте, обязательно будете. Въ общемъ черезъ мeсяцъ вы будете ругать себя за то, что не сeли въ лагерь на пять лeтъ раньше, что были дуракомъ, трепали нервы въ Москвe и все такое. Увeряю васъ, самое спокойное мeсто въ СССР – это медгорское "Динамо". Не вeрите? Ну, поживете, увидите...

СУДЬБА ПОВОРАЧИВАЕТСЯ ЛИЦОМЪ КЪ ДЕРЕВНE

Изъ "Динамо" я шелъ въ весьма путаномъ настроенiи духа. Впослeдствiи я убeдился въ томъ, что въ "Динамо" ББК ОГПУ, среди заваленныхъ трупами болотъ, девятнадцатыхъ кварталовъ и безпризорныхъ колонiй, можно было дeйствительно вести, такъ сказать, курортный образъ жизни – но въ тотъ моментъ я этого еще не зналъ. Юра, выслушавъ мой докладъ, сказалъ мнe поучительно и весело: ну, вотъ, видишь, а ты не хотeлъ идти, я вeдь тебe говорю, что когда очень туго – долженъ появиться Шпигель...

– Да, оно, конечно, повезло... И, главное, во время. Хотя... Если бы опасность со стороны начальника лагпункта обрисовалась нeсколько раньше – я бы и раньше пошелъ въ "Динамо: въ данномъ положенiи идти больше было некуда. А почему бы "Динамо" могло бы не взять меня на работу?

На другой день мы съ Медоваромъ пошли въ третiй отдeлъ "оформлять" мое назначенiе. "А, это пустяки, – говорилъ Медоваръ, – одна формальность. Гольманъ, нашъ секретарь, подпишетъ – и все въ шляпe"...

– Какой Гольманъ? Изъ высшаго совeта физкультуры?

– Ну, да. Какой же еще?

Розовыя перспективы стали блекнуть. Гольманъ былъ однимъ изъ тeхъ активистовъ, которые дeлали карьеру на политизацiи физкультуры, я былъ однимъ изъ немногихъ, кто съ этой политизацiей боролся, и единственный, который изъ этой борьбы выскочилъ цeликомъ. Гольманъ же, послe одной изъ моихъ перепалокъ съ нимъ, спросилъ кого-то изъ присутствующихъ:

– Какой это Солоневичъ? Тотъ, что въ Соловкахъ сидeлъ?

– Нeтъ, это братъ его сидeлъ.

– Ага... Такъ передайте ему, что онъ тоже сядетъ.

Мнe, конечно, передали.

Гольманъ, увы, оказался пророкомъ. Не знаю, примиритъ ли его эти ощущенiе съ проектомъ моей работы въ Динамо. Однако, Гольманъ встрeтилъ меня весьма корректно, даже нeсколько церемонно. Долго и въeдчиво разспрашивалъ, за что я, собственно, сeлъ, и потомъ сказалъ, что онъ противъ моего назначенiя ничего не имeетъ, но что онъ надeется на мою безусловную лояльность: {298}

– Вы понимаете, мы вамъ оказываемъ исключительное довeрiе, и если вы его не оправдаете...

Это было ясно и безъ его намековъ, хотя никакого "довeрiя", а тeмъ паче исключительнаго, Гольманъ мнe не оказывалъ.

– Приказъ по линiи "Динамо" подпишу я. А по лагерной линiи Медоваръ получитъ бумажку отъ Радецкаго о вашемъ переводe и устройствe. Ну, пока...

Я пошелъ въ "Динамо" поговорить съ Батюшковымъ: какъ дошелъ онъ до жизни такой. Ходъ оказался очень простымъ, съ тeмъ только осложненiемъ, что по поводу этой политизацiи Батюшковъ получилъ не пять лeтъ, какъ остальные, а десять лeтъ, какъ бывшiй офицеръ. Пять лeтъ онъ уже отсидeлъ, часть изъ нихъ на Соловкахъ. Жизнь его оказалась не столь уже курортной, какъ онъ описывалъ: на волe осталась жена съ ребенкомъ...

Черезъ часа два съ разстроеннымъ видомъ пришелъ Медоваръ.

– Эхъ, ничего съ вашимъ назначенiемъ не вышло. Стопроцентный провалъ. Вотъ чортъ бы его подралъ...

Стало очень безпокойно. Въ чемъ дeло?...

– А я знаю? Тамъ, въ третьемъ отдeлe, оказывается, на васъ какое-то дeло лежитъ. Какiя-то тамъ бумаги вы въ подпорожскомъ отдeленiи украли. Я говорю Гольману, вы же должны понимать, зачeмъ Солоневичу какiя-то тамъ бумаги красть, развe онъ такой человeкъ... Гольманъ говоритъ, что онъ знать ничего не знаетъ... Разъ Солоневичъ такими дeлами и въ лагерe занимается...

Я соображаю, что это тотъ самый Стародубцевскiй доносъ, который я считалъ давно ликвидированнымъ. Я пошелъ къ Гольману. Гольманъ отнесся ко мнe по прежнему корректно, но весьма сухо. Я повторилъ свой старый доводъ: если бы я сталъ красть бумаги съ цeлью, такъ сказать, саботажа, я укралъ бы какiя угодно, но только не тe, по которымъ семьдесятъ человeкъ должны были освобождаться. Гольманъ пожалъ плечами:

– Мы не можемъ вдаваться въ психологическiя изысканiя. Дeло имeется, и вопросъ полностью исчерпанъ.

Я рeшаю ухватиться за послeднюю соломинку, за Якименко – ненадежная соломинка, но чeмъ я рискую?

– Начальникъ УРО, тов. Якименко, вполнe въ курсe этого дeла. По его приказу это дeло въ подпорожскомъ отдeленiи было прекращено.

– А вы откуда это знаете?

– Да онъ самъ мнe сказалъ.

– Ахъ, такъ? Ну, посмотримъ, – Гольманъ снялъ телефонную трубку.

– Кабинетъ начальника УРО. Тов. Якименко? Говоритъ начальникъ оперативной группы Гольманъ... Здeсь у насъ въ производствe имeется дeло по обвиненiю нeкоего Солоневича въ кражe документовъ подпорожскаго УРЧ... Ага? Такъ, такъ... Ну, хорошо. Пустимъ на прекращенiе. Да, здeсь. Здeсь, у меня въ кабинетe, – Гольманъ протягиваетъ мнe трубку. {299}

– Вы, оказывается, здeсь, – слышу голосъ Якименки. – А сынъ вашъ? Великолeпно! Гдe работаете?

Я сказалъ, что вотъ собираюсь устраиваться по старой спецiальности -по спорту...

– Ага, ну, желаю вамъ успeха. Если что-нибудь будетъ нужно -обращайтесь ко мнe.

И тонъ, и предложенiя Якименки оставляютъ во мнe недоумeнiе. Я такъ былъ увeренъ, что Якименки знаетъ всю исторiю съ бамовскими списками и что мнe было бы лучше ему и на глаза не показываться – и вотъ...

– Значитъ, вопросъ урегулированъ. Очень радъ. Я знаю, что вы можете работать, если захотите. Но, тов. Солоневичъ, никакихъ пренiй! Абсолютная дисциплина!

– Мнe сейчасъ не до пренiй.

– Давно бы такъ – не сидeли бы здeсь. Сейчасъ я занесу Радецкому для подписи бумажку насчетъ васъ. Посидите въ прiемной, подождите...

...Я сижу въ прiемной. Здeсь – центръ ББКовскаго ГПУ. Изъ кабинетовъ выходятъ и входятъ какiя-то личности пинкертоновскаго типа... Тащатъ какихъ-то арестованныхъ. Рядомъ со мною, подъ охраной двухъ оперативниковъ, сидитъ какой-то старикъ, судя по внeшнему виду – священникъ. Онъ прямо, не мигая, смотритъ куда-то вдаль, за стeнки третьяго отдeла, и какъ будто подсчитываетъ оставшiеся ему дни его земной жизни... Напротивъ – какой-то неопредeленнаго вида парень съ лицомъ изможденнымъ до полнаго сходства съ лицомъ скелета... Какая-то женщина беззвучно плачетъ, уткнувшись лицомъ въ свои колeни... Это, видимо, люди, ждущiе разстрeла, – мелкоту сюда не вызываютъ... Меня охватываетъ чувство какого-то гнуснаго, липкаго отвращенiя – въ томъ числe и къ самому себe: почему я здeсь сижу не въ качествe арестованнаго, хотя и я вeдь заключенный... Нeтъ, нужно выкарабкиваться и бeжать, бeжать, бeжать...

Приходитъ Гольманъ съ бумажкой въ рукe.

– Вотъ это – для перевода васъ на первый лагпунктъ и прочее, подписано Радецкимъ... – Гольманъ недоумeнно и какъ будто чуть чуть недовольно пожимаетъ плечами... – Радецкiй вызываетъ васъ къ себe съ сыномъ... Какъ будто онъ васъ знаетъ... Завтра въ девять утра...

О Радецкомъ я не знаю рeшительно ничего, кромe того, что онъ, такъ сказать, Дзержинскiй или Ягода – въ карельскомъ и ББКовскомъ масштабe. Какого чорта ему отъ меня нужно? Да еще и съ Юрой? Опять въ голову лeзутъ десятки безпокойныхъ вопросовъ...

ПРОЩАНЬЕ СЪ НАЧАЛЬНИКОМЪ ТРЕТЬЯГО ЛАГПУНКТА

Вечеромъ ко мнe подходитъ начальникъ колонны:

– Солоневичъ старшiй, къ начальнику лагпункта.

Видъ у начальника колонны мрачно-угрожающiй: вотъ теперь-то ты насчетъ загибовъ не поговоришь... Начальникъ {300} лагпункта смотритъ совсeмъ уже -правда, этакимъ низовымъ, "волостного масштаба" – инквизиторомъ.

– Ну-съ, гражданинъ Солоневичъ, – начинаетъ онъ леденящимъ душу тономъ, – потрудитесь-ка вы разъяснить намъ всю эту хрeновину.

На столe у него – цeлая кипа моихъ пресловутыхъ требованiй... А у меня въ карманe – бумажка за подписью Радецкаго.

– Загибчики все разъяснялъ, – хихикаетъ начальникъ колонны.

У обоихъ – удовлетворенно сладострастный видъ: вотъ, дескать, поймали интеллигента, вотъ мы его сейчасъ... Во мнe подымается острая рeжущая злоба, злоба на всю эту стародубцевскую сволочь. Ахъ, такъ думаете, что поймали? Ну, мы еще посмотримъ, кто – кого.

– Какую хрeновину? – спрашиваю я спокойнымъ тономъ. – Ахъ, это? Съ требованiями?... Это меня никакъ не интересуетъ.

– Что вы тутъ мнe дурака валяете, – вдругъ заоралъ начальникъ колонны. – Я васъ, мать вашу...

Я протягиваю къ лицу начальника колонны лагпункта свой кулакъ:

– А вы это видали? Я вамъ такой матъ покажу, что вы и на Лeсной Рeчкe не очухаетесь.

По тупой рожe начальника, какъ тeни по экрану, мелькаетъ ощущенiе, что если нeкто поднесъ ему кулакъ къ носу, значитъ, у этого нeкто есть какiя-то основанiя не бояться, мелькаетъ ярость, оскорбленное самолюбiе и – многое мелькаетъ: совершенно то же, что въ свое время мелькало на лицe Стародубцева.

– Я вообще съ вами разговаривать не желаю, – отрeзываю я. – Будьте добры заготовить мнe на завтра препроводительную бумажку на первый лагпунктъ.

Я протягиваю начальнику лагпункта бумажку, на которой надъ жирнымъ краснымъ росчеркомъ Радецкаго значится: "Такого-то и такого-то немедленно откомандировать въ непосредственное распоряженiе третьяго отдeла. Начальнику перваго лагпункта предписывается обезпечить указанныхъ"...

Начальнику перваго лагпункта предписывается, а у начальника третьяго лагпункта глаза на лобъ лeзутъ. "Въ непосредственное распоряженiе третьяго отдeла!" Значитъ – какой-то временно опальный и крупной марки чекистъ. И сидeлъ-то онъ не иначе, какъ съ какимъ-нибудь "совершенно секретнымъ предписанiемъ"... Сидeлъ, высматривалъ, вынюхивалъ...

Начальникъ лагпункта вытираетъ ладонью вспотeвшiй лобъ... Голосъ у него прерывается...

– Вы ужъ, товарищъ, извините, сами знаете, служба... Всякiе тутъ люди бываютъ... Стараешься изо всeхъ силъ ... Ну, конечно, и ошибки бываютъ... Я вамъ, конечно, сейчасъ же... Подводочку вамъ снарядимъ – не нести же вамъ вещички на спинe... Вы ужъ, пожалуйста, извините.

Если бы у начальника третьяго лагпункта былъ хвостъ – {301} онъ бы вилялъ хвостомъ. Но хвоста у него нeтъ. Есть только безпредeльное лакейство, созданное атмосферой безпредeльнаго рабства...

– Завтра утречкомъ все будетъ готово, вы ужъ не безпокойтесь... Ужъ, знаете, такъ вышло, вы ужъ извините...

Я, конечно, извиняю и ухожу. Начальникъ колонны забeгаетъ впередъ и открываетъ передо мной двери... Въ баракe Юра меня спрашиваетъ, отчего у меня руки дрожать... Нeтъ, нельзя жить, нельзя здeсь жить, нельзя здeсь жить... Можно сгорeть въ этой атмосферe непрерывно сдавливаемыхъ ощущенiй ненависти, отвращенiя и безпомощности... Нельзя жить! Господи, когда же я смогу, наконецъ, жить не здeсь?..

АУДIЕНЦIЯ

На утро намъ, дeйствительно, дали подводу до Медгоры. Начальникъ лагпункта подобострастно крутился около насъ. Моя давешняя злоба уже поутихла, и я видалъ, что начальникъ лагпункта – просто забитый и загнанный человeкъ, конечно, воръ, конечно, сволочь, но въ общемъ, примeрно, такая же жертва системы всеобщаго рабства, какъ и я. Мнe стало неловко за свою вчерашнюю вспышку, за грубость, за кулакъ, поднесенный къ носу начальника.

Сейчасъ онъ помогалъ намъ укладывать наше нищее борохло на подводу и еще разъ извинился за вчерашнiй матъ. Я отвeтилъ тоже извиненiемъ за свой кулакъ. Мы разстались вполнe дружески и такъ же дружески встрeчались впослeдствiи. Что-жъ, каждый въ этомъ кабакe выкручивается, какъ можетъ. Чтобы я самъ сталъ дeлать, если бы у меня не было моихъ нынeшнихъ данныхъ выкручиваться? Была бы возможна и такая альтернатива: или въ "активъ", или на Лeсную Рeчку. Въ теорiи эта альтернатива рeшается весьма просто... На практикe – это сложнeе...

На первомъ лагпунктe насъ помeстили въ одинъ изъ наиболeе привиллегированныхъ бараковъ, населенный исключительно управленческими служащими, преимущественно желeзнодорожниками и водниками. "Урокъ" здeсь не было вовсе. Баракъ былъ сдeланъ "въ вагонку", т.е. нары были не сплошныя, а съ проходами, какъ скамьи въ вагонахъ третьяго класса. Мы забрались на второй этажъ, положили свои вещи и съ тревожнымъ недоумeнiемъ въ душe пошли на аудiенцiю къ тов. Радецкому.

Радецкiй принялъ насъ точно въ назначенный часъ. Пропускъ для входа въ третiй отдeлъ былъ уже заготовленъ. Гольманъ вышелъ посмотрeть, мы ли идемъ по этому пропуску или не мы. Удостовeрившись въ нашихъ личностяхъ, онъ провелъ насъ въ кабинетъ Радецкаго – огромную комнату, стeны которой были увeшаны портретами вождей и географическими картами края. Я съ вожделeнiемъ въ сердцe своемъ посмотрeлъ на эти карты.

Крупный и грузный человeкъ лeтъ сорока пяти встрeчаетъ насъ дружественно и чуть-чуть насмeшливо: хотeлъ-де возобновить наше знакомство, не помните?

Я не помню и проклинаю свою зрительную память. Правда, {302} столько тысячъ народу промелькнуло передъ глазами за эти годы. У Радецкаго полное, чисто выбритое, очень интеллигентное лицо, спокойныя и корректныя манеры партiйнаго вельможи, разговаривающаго съ безпартiйнымъ спецомъ: партiйныя вельможи всегда разговариваютъ съ изысканной корректностью. Но все-таки -не помню!

– А это вашъ сынъ? Тоже спортсменъ? Ну, будемте знакомы, молодой человeкъ. Что-жъ это вы вашу карьеру такъ нехорошо начинаете, прямо съ лагеря! Ай-ай-ай, нехорошо, нехорошо...

– Такая ужъ судьба, – улыбается Юра.

– Ну, ничего, ничего, не унывайте, юноша... Все образуется... Знаете, откуда это?

– Знаю.

– Ну, откуда?

– Изъ Толстого...

– Хорошо, хорошо, молодцомъ... Ну, усаживайтесь.

Чего-чего, а ужъ такой встрeчи я никакъ не ожидалъ. Что это? Какой-то подвохъ? Или просто комедiя? Этакiе отцовскаго стиля разговоры въ кабинетe, въ которомъ каждый день подписываются смертные приговоры, подписываются, вeроятно, десятками. Чувствую отвращенье и нeкоторую растерянность.

– Такъ не помните, – оборачивается Радецкiй ко мнe. – Ладно, я вамъ помогу. Кажется, въ двадцать восьмомъ году вы строили спортивный паркъ въ Ростовe и по этому поводу ругались съ кeмъ было надо и съ кeмъ было не надо, въ томъ числe и со мною.

– Вспомнилъ! Вы были секретаремъ сeверо-кавказскаго крайисполкома.

– Совершенно вeрно, – удовлетворенно киваетъ головой Радецкiй. – И, слeдовательно, предсeдателемъ совeта физкультуры10. Паркъ этотъ, нужно отдать вамъ справедливость, вы спланировали великолeпно, такъ что ругались вы не совсeмъ зря... Кстати, паркъ-то этотъ мы забрали себe: "Динамо" все-таки лучшiй хозяинъ, чeмъ союзъ совторгслужащихъ...

Радецкiй испытающе и иронически смотритъ ъ на меня: расчитывалъ ли я въ то время, что я строю паркъ для чекистовъ? Я не расчитывалъ. "Спортивные парки" – ростовскiй и харьковскiй – были моимъ изобрeтенiемъ и, такъ сказать, апофеозомъ моей спортивной дeятельности. Я старался сильно и рисковалъ многимъ. И старался, и рисковалъ, оказывается, для чекистовъ. Обидно... Но этой обиды показывать нельзя.

– Ну, что-жъ, – пожимаю я плечами, – вопросъ не въ хозяинe. Вы, я думаю, пускаете въ этотъ паркъ всeхъ трудящихся.

При словe "трудящихся" Радецкiй иронически приподымаетъ брови.

10 Секретарь краевого исполкома является по должности въ то же время и предсeдателемъ краевого совeта физкультуры.

– Ну, это – какъ сказать. Иныхъ пускаемъ, иныхъ и нeтъ. Во всякомъ случаe, ваша идея оказалась технически правильной... {303} Берите папиросу... А вы, молодой человeкъ? Не курите? И водки не пьете? Очень хорошо, великолeпно, совсeмъ образцовый спортсменъ... А только вы, cum bonus pater familias, все-таки поприсмотрите за вашимъ наслeдникомъ, какъ бы въ "Динамо" его не споили, тамъ сидятъ великiе спецiалисты по этой части.

Я выразилъ нeкоторое сомнeнiе.

– Нeтъ, ужъ вы мнe повeрьте. Въ нашу спецiальность входитъ все знать. И то, что нужно сейчасъ, и то, что можетъ пригодиться впослeдствiи... Такъ, напримeръ, вашу бiографiю мы знаемъ съ совершенной точностью...

– Само собою разумeется... Если я въ теченiе десяти лeтъ и писалъ, и выступалъ подъ своей фамилiей...

– Вотъ – и хорошо дeлали. Вы показали намъ, что ведете открытую игру. А съ нашей точки зрeнiя – быль молодцу не въ укоръ...

Я поддакивающе киваю головой. Я велъ не очень ужъ открытую игру, о многихъ деталяхъ моей бiографiи ГПУ и понятiя не имeло; за "быль" "молодцовъ" разстрeливали безъ никакихъ, но опровергать Радецкаго было бы ужъ совсeмъ излишней роскошью: пусть пребываетъ въ своемъ вeдомственномъ самоутeшенiи. Легенду о всевидящемъ окe ГПУ пускаетъ весьма широко и съ заранeе обдуманнымъ намeренiемъ запугать обывателя. Я къ этой легендe отношусь весьма скептически, а въ томъ, что Радецкiй о моей бiографiи имeетъ весьма отдаленное представленiе, я увeренъ вполнe. Но зачeмъ спорить?..

– Итакъ, перейдемте къ дeловой части нашего совeщанiя. Вы, конечно, понимаете, что мы приглашаемъ васъ въ "Динамо" не изъ-за вашихъ прекрасныхъ глазъ (я киваю головой). Мы знаемъ васъ, какъ крупнаго, всесоюзнаго масштаба, работника по физкультурe и блестящаго организатора (я скромно опускаю очи). Работниковъ такого масштаба у насъ въ ББК нeтъ. Медоваръ -вообще не спецiалистъ, Батюшковъ – только инструкторъ... Слeдовательно, предоставлять вамъ возможность чистить дворы или пилить дрова – у насъ нeтъ никакого расчета. Мы используемъ васъ по вашей прямой спецiальности... Я не хочу спрашивать, за что васъ сюда посадили, – я узнаю это и безъ васъ, и точнeе, чeмъ вы сами знаете. Но меня въ данный моментъ это не интересуетъ. Мы ставимъ передъ вами задачу: создать образцовое динамовское отдeленiе... Ну, вотъ, скажемъ, осенью будутъ разыгрываться первенства сeверо-западной области, динамовскiя первенства... Можете ли вы такую команду сколотить, чтобы ленинградскому отдeленiю перо вставить? А? А ну-ка, покажите классъ.

Тайна аудiенцiи разъясняется сразу. Для любого заводского комитета и для любого отдeленiя "Динамо" спортивная побeда – это вопросъ самолюбiя, моды, азарта – чего хотите. Заводы переманиваютъ къ себe форвардовъ, а "Динамо" скупаетъ чемпiоновъ. Для заводского комитета заводское производство – это непрiятная, но неизбeжная проза жизни, футбольная же команда – это предметъ гордости, объектъ нeжнаго ухода, поэтическая полоска на сeромъ фонe жизни... Такъ приблизительно баринъ {304} начала прошлаго вeка въ свою псарню вкладывалъ гораздо больше эмоцiй, чeмъ въ урожайность своихъ полей; хорошая борзая стоила гораздо дороже самаго работящаго мужика, а квалифицированный псарь шелъ, вeроятно, совсeмъ на вeсъ золота. Вотъ на амплуа этого квалифицированнаго псаря попадаю и я. "Вставить перо" Ленинграду Радецкому очень хочется. Для такого торжества онъ, конечно, закроетъ глаза на любыя мои статьи...

– Тов. Радецкiй, я все-таки хочу по честному предупредить васъ -непосильныхъ вещей я вамъ обeщать не могу...

– Почему непосильныхъ?

– Какимъ образомъ Медгора съ ея 15.000 населенiя можетъ конкурировать съ Ленинградомъ?

– Ахъ, вы объ этомъ? Медгора здeсь не причемъ. Мы вовсе не собираемся использовать васъ въ масштабe Медгоры. Вы у насъ будете работать въ масштабe ББК. Объeдете всe отдeленiя, подберете людей... Выборъ у васъ будетъ, выборъ изъ приблизительно трехсотъ тысячъ людей...

Трехсотъ тысячъ! Я въ Подпорожьи пытался подсчитать "населенiе" ББК, и у меня выходило гораздо меньше... Неужели же триста тысячъ? О, Господи... Но подобрать команду, конечно, можно будетъ... Сколько здeсь однихъ инструкторовъ сидитъ?

– Такъ вотъ – начните съ Медгорскаго отдeленiя. Осмотрите всe лагпункты, подберите команды... Если у васъ выйдутъ какiя-нибудь дeловыя недоразумeнiя съ Медоваромъ или Гольманомъ – обращайтесь прямо ко мнe.