Текст книги "Охотники за сказками"

Автор книги: Иван Симонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

На поиски деда

Я проснулся, когда в сторожке было уже совсем светло. Дед Савел не вернулся.

Не желая знать о наших волнениях, утро встало веселое. Солнечные зайчики прыгали по стенам, стремительно перелетая из одного угла в другой, подрагивали светлыми пятнышками на гладко выструганных бревнах и снова вспархивали.

Откуда они, эти зайчики? Почему их так много?

За окном под лучами солнца играет озеро. Оно качается плавно, переливаясь яркими блестками. Временами по зыбкой глади припустится вдруг застоявшийся ветер, ослепит глаза закипевшей рябью, словно золотой чешуей. Тогда и по стенке, на которой я веду охоту за зайчиками, стараясь прихлопнуть их ладонью, залетают стремительно сотни неуловимых золотобоких прыгунков.

«Так вот откуда скачут они к нам в комнату!» – догадываюсь я, довольный своим открытием.

Мои друзья еще спят, несмотря на то, что дали себе слово подняться чуть свет. Верный обещанию, что будит тот, кто проснется первым, я поднимаю их.

У всех у нас сегодня первый взгляд к двери: не лежит ли в сторонке от порога маленький дедушкин топорик, не висит ли на гвозде у косяка его легонькая полотняная куртка?

– Не приходил? – отбрасывая одеяло, спрашивает Ленька Зинцов.

Я отрицательно качаю головой.

– Значит, надо идти на поиски, – возбужденно встряхивается он.

Но по заведенному строгому правилу все мы бежим сначала на озеро умываться, потом уже и за дело.

Утром Ленька увереннее, чем было вечером, заводит излюбленную тему о таинственном незнакомце со снежной головой.

– Не отвел ли он дедушку с правильной дороги? Не затуманил ли ему глаза?.. Бывает такое!

Подобные разговоры Ленька клонит к тому, чтобы мы отправились за ним на дальнее озеро, а оттуда пустились на поиски Белоголового.

– Не его нам нужно искать, а дедушку, – замечает Костя.

– Там и дедушка, – следует ответ.

Вообще насчет решительных и горячих слов у Зинцова недостатка не бывает. И произносятся они с таким вдохновенным убеждением, что нас с Павкой даже дрожь пронимает. Но Костя необычайно равнодушно слушает красноречивую фантазию друга. В отсутствие дедушки старший – снова старший. Ему принадлежит решающее слово. И он чувствует на себе эту ответственность.

Чем Ленька Зинцов горячее, тем Костя Беленький сдержанней. Эти две крайности помогают устанавливать хорошее равновесие, будто идут они с противоположных концов к одному и тому же месту и останавливаются на правильной середине.

Старший догадывается, что Зинцову, как любителю приключений, пользуясь подходящим случаем, просто хочется устроить забавную игру с поисками «таинственного незнакомца». Ради этого Ленька не побоится пробраться через любую трясину, готов проникнуть в медвежью берлогу, не пожалеет растрепать окончательно Павкины лакированные сапоги и расстрелять по «неуловимому лешему» весь свой колчан со стрелами.

По существу – это продолжение той же неоконченной Ленькиной страшной повести в пяти частях, только хочет он перенести действие из тетради в жизнь.

Старшего беспокоит, в каком глухом урочище провел дедушка сегодняшнюю ночь. Не заболел ли, не выбился ли из сил старик? Он вспоминает, что вчера утром дедушка никуда уходить не собирался, а спокойно чинил возле сторожки старую порванную сеть и, по-видимому, готовился показать нам, как ловят рыбу этой снастью.

– Кто видел, когда ушел дедушка? – спрашивает старший.

– Я рядом с ним сидел, – отзывается Павка Дудочкин.

Костю интересует, в какую сторону направился дед Савел.

– Туда, – указывает Павка направо вдоль берега озера.

– И ничего не сказал?

– Ничего… Нет, сказал. Сеть велел бросить в клетушку.

Выясняется, что дедушка собрался неожиданно и пошел торопливо. Всегда аккуратный, на этот раз он не убрал даже рыбацкую деревянную иглицу и поличку, с которыми работал над порванной сетью. Оставил в траве размотавшийся клубок пряжи.

– Еды не брал? – продолжает Костя свои расспросы. Видно, что у него есть какая-то мысль, которую он и хочет выяснить до конца.

– Дедушка и в сторожку не заходил. Взял только топорик из-за двери.

Внимательно всматриваясь в выражение лица старшего, Павка неожиданно добавляет:

– …И ружье.

– Ружье?..

Спокойный Костя Беленький быстро оборачивается к Павке.

– Дедушка с ружьем пошел?! Дудочкин утвердительно кивает.

– С двустволкой.

Жиденькие белесые брови Кости стягиваются к переносью, красноватые, прозрачные на свету ресницы учащенно мигают, словно ему попало что-то в глаза и он никак не может хорошенько рассмотреть Павку. Зато черные глаза Леньки, в которых всегда таится готовая вспыхнуть искорка, ширятся и блестят. Поставив ногу на табуретку, он выбивает о коленку запыленную бескозырку, торопливо чистит ногтем присохшие земляные пятна.

– Ясно!.. Белоголового пугнуть пошел.

До сих пор мы не только не видывали дедушку с двустволкой, но и не подозревали о ее существовании в лесной сторожке. По-видимому, дедушка прибрал ее от нас подальше, чтобы не смущала любопытства. Упоминание о ружье Ленька воспринял как решительный сигнал к атаке на неизвестного.

– Поспешим, поможем деду!

Но старший остается глух и к этому пламенному призыву.

– Слушай, Зинцов, – говорит он. Когда дело близилось к настоящему спору, старший всегда называл Леньку по фамилии. – Слушай… Какая делу польза, если мы будем попусту бегать туда и сюда?

– Значит, в сторожке сидеть полезнее?!

При таком крутом повороте и старший не сразу находится, что ответить.

Он присаживается возле освободившегося стола… Разглаживая ладонью помятую тетрадь, ведет свои рассуждения. По его твердому убеждению, дед Савел не мог уйти дальше охраняемого им участка.

– Значит, на этом участке его и нужно искать, – делает он заключение.

Положив другую тетрадку вместо линейки, Костя обводит на листе квадрат. Затем прямыми линиями разделяет этот квадрат на двенадцать равных полос. Следующие одиннадцать линий, опущенных сверху вниз, делают квадрат похожим на шахматную доску с маленькими клетками.

– Зачем это? – спрашивает заинтересованный Костиным черчением Павка.

Я вместе с табуреткой тоже перебираюсь к столу. Меня занимает, как быстро под рукой Кости десяток линий ряд за рядом превращается в клетки.

Оставив в покое бескозырку, Ленька тоже наблюдает за происходящими на листе переменами.

По рассказам деда Савела мы приблизительно представляем себе охраняемый им лесной участок. Он расходится во все стороны от сторожки примерно от шести до восьми километров. Этот участок, как мы его предполагаем, старший и начертил на листе бумаги.

Каждая клеточка представляет собой версту в длину и версту в ширину. Тонкие линии карандашом – лесные просеки.

Таким образом смутный в представлении лесной обход деда Савела становится для нас ясным.

Костя отсчитывает седьмую сверху и шестую справа клетку. Ставит в ней точку и говорит:

– Здесь сторожка.

Маленьким кружком, подходящим к линии-просеке, обводит озеро.

– Здесь мы гоняем от берега до берега дедушкин ботник, – не дожидаясь старшего, даю я объяснение Павке.

Перехватив карандаш пониже Костиной руки, ставлю вторую точку:

– Шалаш!

Старший с левой руки дает мне щелчок в лоб и продолжает работу заметно веселее.

Он опускает карандаш еще на три квадрата вниз, отводит на один вправо и ставит на скрещивании линий число «286». Оно хорошо нам понятно, это число. О двести восемьдесят шестом квартале рассказывала нам в Кокушкине бабушка Прасковья Ефремовна. От столба, помеченного этим номером, выводила нас к сторожке деда «лесная королева». Там, на поруби, в одиночестве со своими мыслями горевал пять минут оставленный за провинность Ленька Зинцов.

Несколько дней тому назад и сам столбик с номером 286 был для нас не больше, чем затерявшаяся в лесу и трудная для отыскания точка, от которой расходился во все стороны тот же безвестный путь наугад. А сегодня, помеченная в тетради, она уже служит для Кости Беленького началом отсчета длинных километров.

Левая сторона от знакомого нам столбика идет к западу, и Костя Беленький по нисходящей помечает лесные кварталы: 285, 284, 283… Конечное число в эту сторону – 279. Вправо от столба, в восточную сторону, порядковый счет кварталов доходит до 290.

Расширенными глазами я смотрю на Костю: получается, что нам известны двенадцать кварталов, большинства из которых мы даже и не видели. Как же это замечательно: сидеть в комнате и ясно видеть бор на огромную ширину!

– Подожди, подожди!.. – увлеченный изучением бора по листу бумаги, припоминаю я. – Дедушкина сторожка стоит в четыреста пятом.

– Ох, ты! Верно! – спохватывается Костя. – Чего же ты молчал до сих пор? Подсказывай.

В кружке озера он отчетливо вырисовывает «405». От этого числа заполняет всю серединную полосу большого квадрата. Теперь нам известно расположение кварталов от 399 – го до 410-го.

Удалось начало – хочется и дальше так же успешно продвигаться.

– Ленька, Павка, – приглашает обрадованный старший. – Давайте все вместе заполнять.

А Ленька Зинцов с начальственным видом стоит на противоположной стороне, протягивает мне через стол что-то зажатое между ладонями.

– Дарю за сообразительность, – передает он свое секретное из руки в руку.

Я смущенно подставляю ладонь.

– Ой!..

Рак. Большой черный рак, больно стригнув клешнями, висит у меня на пальце.

Ленька, запрокинув голову, хохочет. Костя, продолжая выводить цифры, улыбается в тетрадку, а Павка недовольно ворчит:

– Без фокусов и тут не обойдется!

Старательный, деловитый Павка любит, чтобы все было хорошо, спокойно. Хотя двенадцать на двенадцать легко подсчитать при помощи простого умножения, Дудочкин, чтобы не случилось ошибки, пересчитывает в чертеже каждый квадратик по отдельности. Пока делал замечание Леньке, держал палец на очередной клеточке.

С тем же старанием он выслушивает мнение старшего. Костя предлагает идти на поиски деда двумя отдельными группами.

– Как разделимся? – спрашивает он. Арифметически четыре на два делится без затруднения.

Но сегодня у всех единиц особые качества. Павку с Ленькой, например, без третьего отпускать никак нельзя. Ленька немедленно почувствует себя командиром, начнет крутить направо и налево, а Павка Ленькины приказы выполнять не особенно расположен. Одно деление исключается.

Костя знает также, что Леньке особенно не нравится «ходить по пятам за старшим», поэтому именно его нужно бы взять с собой.

Подобную предусмотрительность и Надежда Григорьевна– будь она с нами – одобрила бы. Но в этом случае Павка Дудочкин остается без командира и без поводыря. А ему больше нравится идти по следу и по указке. Не отстанет, точно выполнит все, что потребуется, но передовым чувствует себя неуверенно. Для меня роль ведущего в лесу тоже не подходит.

«То ли дело Ленька! – думаю я. – Это настоящий заводила!»

Одно беспокойно – завести он заведет, а вот насчет вывести – не знаю. И все-таки идти с ним интереснее, чем шагать безмолвно за скучным и рассудительным Костей Беленьким.

Насчет Леньки есть у меня и другие соображения. Думаю, что, если пойду с ним на пару, в обиде не буду.

Старший раздумывает, прикидывая, как бы не ошибиться при разделе. Он внимательно смотрит на меня и, словно угадав мои мысли, решает:

– Зинцов пойдет с Костей Крайневым, а мы – с Павлом. Согласны так?

– Все в порядке! – подмигивает мне Ленька и ползет на четвереньках под деревянные дедушкины нары, где упрятаны лук и колчан со стрелами.

Костя достает в углу на полке пудовичок с сушеной рыбой, десяток печеных картошек; раскладывает все это ровными кучками.

– Разбирайте питание на дорогу!

Сушеные окуньки и картошка у каждого в кармане. Туда же убирается ломоть хлеба. Костя прицепляет к ремешку свою сумку на пуговках и аккуратно укладывает в нее листок с квадратами.

Замечаем время по дедушкиным ходикам на стене. Закрываем сторожку на замок и, спрятав ключ в условленном месте, выходим на просеку.

Вырубленная светлая полоса для нас сегодня словно таинственный камень на распутье для сказочного витязя: отсюда наши пути расходятся в разные стороны. И никто не скажет, какие беды подстерегают или удача ждет нас в пути.

Костя задался целью все помеченные на чертеже кварталы кругом обойти, а деда Савела отыскать.

План старшего такой: каждая группа своей просекой пойдет, по кварталу в обе стороны будет прокрикивать.

– Прокрикнем?

– Прокрикнем, – поддерживает Павка Дудочкин. И дорога по прямым просекам и само словцо «прокрикнем» ему нравятся.

Путь по Костиному плану делится на две равные части. Никто не в обиде.

С места старший предлагает одной группе податься на квартал влево, другой – на столько же вправо.

– Там снова будут просеки, – говорит старший, указывая их карандашом на чертеже. – По ним пойдем в ту же сторону, куда сейчас смотрим.

– На север, – замечает Павка.

– Точно, на север. Пять кварталов – пять верст. Дальнюю верстовую полосу участка Костя снова оставляет на прокрикивание.

Затем группы расходятся еще шире. Каждая подается в сторону на четыре версты. Отсюда обе группы поворачивают на юг, охватывая таким образом весь участок, оставляя лишь самые края на прокрикивание.

– Не спутаемся?

– Не спутаемся.

Каждому видно, что пойдем мы в одну сторону, только будет между нами лесная полоса в десять верст. Идти этими просеками надо тоже десять, до южного конца участка.

И снова следует правым направо, а левым налево, чтобы сойтись вместе на просеке и всей компанией к дедушкиной сторожке возвращаться.

Мне очень нравится такой точный расчет. Даже среди леса мы себе встречу назначаем. Уверены, что именно по этому плану и должно все получиться.

Подсчитываем, сколько же каждой группе пройти нужно. Один да пять, к ним еще четыре – десять. Десять к югу и пять до встречи – еще пятнадцать. До дедушкиной сторожки – пять. В общей сложности получается тридцать верст.

Прибрасываем на болота, которые могут встретиться на пути и придется обход делать, прикидываем время на еду и отдых. Уверены, что еще засветло каждый свою половину большого квадрата одолеет.

Ленька поднимает ветку из-под ног, отвернувшись в сторону, ломает от нее две палочки и зажимает в кулаке.

– Длинная – направо, короткая – налево, – предлагает он Косте тянуть жребий.

Но старший предоставляет нам выбор без жребия.

В какую сторону, Квам, у тебя душа лежит? Кивком головы Ленька подсказывает мне.

– Направо, – говорю я.

– Кто поедет направо – коня потеряет, поедет налево – головы лишится, – изрекает Ленька, как ему запомнилось, надпись на камне перед сказочным витязем.

Павка, готовясь к расставанью, протирает ладонь о штанину.

– До свиданья, – смущаясь своей чувствительности, протягивает он руку Леньке.

Зинцов только виду не показывает, что и он взволнован таким расставаньем. Небрежно сдвинул бескозырку на затылок.

– До свиданья, Павлуша!.. Не отставай! – говорит он мне, забирая вправо, на новую просеку. А еще через три десятка шагов шепчет: – По солнышку!

В чаще леса

Так вот зачем понадобилась Леньке правая сторона! Прямая дорога просекой кажется ему легкой и скучной. Хочется потруднее да повеселее. Так раздумываю я, шагая следом за Зинцовым между стволами деревьев.

– Может, и на дальнее озеро завернем? – оборачивается он ко мне. – Для нас верста не велик крюк.

– И тридцати хватит, – говорю я.

– Пожалуй, не стоит, – соглашается Ленька. И я зачисляю себе первую победу.

По перекрестным просекам отсчитываем кварталы.

– Один… два… три… четыре…

На пятом Ленька во всю прыть припускается в чащу леса.

– Ау-у-у! – звенит из-за сосен в тишину бора. Состязаться с Ленькой в беге не только бесполезно, но и опасно. Только дай понять, что ты гонишься, не хочешь отстать от него – скроется, и не дозовешься. Поэтому я виду не подаю, что и мне хочется припуститься, ныряя между стволами, качая молодые сосенки, встряхивая густые ветви елей. Как ни хорошо знаю я Леньку, но такая игра в лесу не годится.

Разочарованный своим спутником, он дожидается меня У молодой елки.

– А зачем тебе сумку нужно таскать? – удивляется он.

– У меня карманы худые.

– Тяжелая? – спрашивает Ленька, снимая с моих плеч вещевой мешок.

– Печеная картошка там. И рыба.

– Устал?

– Ничего, – отвечаю я негромко. – Только бы дедушку найти.

– Найдем, обязательно найдем! – подбадривает Ленька.

Такой разговор мне нравится. Хорошо, если бы до конца пути не мне пришлось уговаривать Леньку, а ему приноравливаться ко мне.

Сумка, конечно, попервоначалу мне не в тягость, но если пожелал Ленька – я передаю спокойно, не выражая ни радости, ни сожаления. Знаю, что ему приятно чувствовать свое превосходство в силе и выносливости, быть моим покровителем и защитником.

Перевесив мою сумку к себе на плечи, Ленька в то же время, как равному, вручает мне взамен свой дубовый лук и колчан со стрелами.

– Береги.

…Напрасно среднерусский сосновый бор рисуют порой непролазной чащей. Ольха, березняк, осинник, по которым почти всегда густо идет молодой подлесок, – такие рощи и перелески действительно заставляют гнуться к самой земле. Продираясь молодым березняком, постоянно рискуешь на ленты располосовать рубашку. А рослый сосновый бор, прикрытый лишь высоко вверху зеленым пологом, понизу открывает широкую дорогу в любую страну. Шагай себе в полный рост.

Иногда, заглядевшись в сторону, влетишь неожиданно в можжевельник. Красивый на полянах и опушках, в глубине бора он совсем не тот: длинными крючковатыми прутьями топорщится по сторонам, заслоняя путь, цепляясь за одежду. Если не остерегаться, нетрудно оборвать подошвы и о корни сосен, налететь на дерево. Поэтому мы решаем, что нужно смотреть не по сторонам, а вперед, на солнце, которое мы с Ленькой избрали на сегодня своим путеводителем.

За двенадцать часов солнце опишет дугу вокруг Ярополческого бора. Следуя за ним, дугу поменьше сделаем мы вокруг сторожки и надеемся, что к концу пути точно выйдем на просеку.

– Выйдем, – уверенно говорит Ленька. – Не зря нас дедушка лесным правилам обучал. Беленький пусть по-своему, а мы по-другому научимся дорогу находить. Сегодня по солнышку, а там и по звездам попробуем.

Согласиться с Ленькой можно, но хвалить его лучше подождать. В ответ на похвалу обязательно новая «идея» появится, не успеешь отговаривать. А станешь поступаться – совсем в полон возьмет. Хуже того – и слушать перестанет. Зинцов лишь на час-другой послушного ценит, а потом ни дружбы, ни уважения от него не ожидай. Так что лучше сначала держаться, чем в конце на свою податливость плакаться.

– Если по солнышку – чтобы точно по солнышку, – говорю я.

– Конечно! А то как же еще?! Без дороги идти – это не шутка!

Серьезность Леньки меня успокаивает.

«Заблудиться и ему не хочется, – думаю я. – А сделаем, как наметили, тогда все по плану и получится».

Мы аукаем в пути и прислушиваемся, не подаст ли голос дедушка. Слушаем, как пролетают лесом и, медленно растворяясь, утихают вдали протяжные звуки. Только дробный перестук неутомимых дятлов доносится ответом на наш призыв. В любом, даже самом глухом и пустынном, уголке леса он всегда будет сопровождать тебя – этот четкий, бодрящий звук.

Удары между собой чередуются то размеренно редко, то сольются в одну скрипучую трель. Знай бы дятел азбуку Морзе – быть ему чемпионом по скоростной передаче на телеграфе.

Чего не придет на ум, если ноги шагают машинально, а голове и рукам нет настоящей заботы и дела!

Кукушка включается в лесную музыку с дятлом на пару. Пусть уверяют, кто не слушал ее на лесном бездорожье, что кричит кукушка монотонно и тоскливо. Но какая другая птица подаст вам вблизи так доверчиво голос, начнет отмеривать ровно и плавно свои несчетные и немножко печальные «ку-ку»?

Под кукушкину грусть мне представилась наша деревня. Затененный ивами пруд на одном конце, высокий противопожарный чан с нетронутой водой – на другом. Под окнами дома на переулке – моя старая бабушка, Анна Васильевна. Она сидит на завалинке, смотрит в сторону бора. «Как-то там наши бесталанные?»

Проводив непоседу, заскучала бабушка, что никто ее не беспокоит. Нет рядом того непослушного, что проденет замусоленную на конце нитку в иголку.

Издалека на короткую минуту увидел я добрые знакомые морщинки на дорогом лице, и снова расплываются они в солнечных лучах.

Сосновые шишки, прошелестев в вершинах, мягко шлепаются о землю. Реденький пырей окружил отживающий можжевельный куст. Одинокая рябина, забравшись в хвойную чащу неизвестно откуда, кудрявится рядом с обомшелым пеньком.

Из низинки в стороне повеяло грибной сыростью. Слабые запахи лесных цветов и трав растворяются в густом смолистом запахе бора.

Шагается легко, дышится привольно.

Только в лесу достойно оценил я свои башмаки на резиновой подметке. Кожаная скользила бы по песку, резиновая припечатывается и не так идет в глубину – держит на поверхности, облегчая шаг. Но каблуки мешают: подвертываются на корнях и шишках. Для леса обувь без каблука способнее.

В этом отношении Ленька Зинцов снова оказался в выигрыше. Павкины лакированные сапоги надоели. Надел он лыковые лапти, высоко перекрестил бечевками холщовые портянки.

Широкая и гибкая ступня лаптя на корнях не скользит, а шишки в песок вдавливает. Не приходится беспокоиться, что и подошву оторвешь, – лапоть кругом цельный. В нем нога чувствует себя свободно, как дома. Шаг спорый, уверенный.

Впереди – путеводное светило мелькает среди стволов. На смену деревьям в пути открываются перед нами поляны и поруби. На опушках полян хвойный молодняк тянет кверху прозрачно-восковые соцветия – похоже, маленькие свечи тают под солнцем на ветках сосенок.

Травянистые поляны пестрят лютиками, лесной ромашкой. Высоко поднимают головы темно-голубые колокольчики. Желтые цветы одуванчика, не успевшие превратиться в белые шары, пробиваются из травы.

Красива цветистая лесная поляна, да идти по ней несподручно. Полусгнившие пни, прикрытые зеленью сучья подстерегают на каждом шагу. И Ленька, шагая впереди, предупреждает меня:

– Осторожно – коряга.

В густом урочище, где сосна перемешана с елью и от земли веет влагой, встречаем черничник. Перед нами огромная ягодная плантация, какой мог бы позавидовать не один садовод. Низкорослые кустики со светло-зелеными листьями сплошь прикрыли моховую подстилку, на добрый километр с прибавкой осыпали ягодами приютившую их низину. Если собрать сюда сотню, даже целую тысячу деревенских ягодниц, то каждая вернулась бы домой с полной большой корзиной.

Нам жалко топтать черничную россыпь, да ногу помимо нее поставить некуда. И осторожно я шагаю за Ленькой след в след, как по ягодной грядке.

Вот где полакомиться бы всласть первыми ягодами! Ради такого удовольствия мы не пожалели бы ни губ, ни времени, но ягоды зеленые.

На кусты голубики мы и внимания не обращаем. Она еще зеленее. И то ли потому, что мы вспомнили рассказ бабушки Прасковьи Ефремовны, то ли на самом деле дурманящие кусты поблизости, будто пахнет багульником.

Лишь на одной поруби, щедро залитой солнцем, порадовала наш аппетит на ягоду зарумянившаяся земляника. Не подскажи тетерева – и ее не заметили бы.

Земляника – ягода хитрая. Она так ловко прячется под листьями, что высматривать ее нужно, пригибаясь к земле. Тетеревам способнее. В траве они от охотника прячутся и одновременно ягоду ищут. А присноровились как! Укоротил шею – и ягода, вот она, перед самым клювом висит. Вытянул чуть – и земляника уже на языке тает. Любит тетерев землянику. И брови у него красные, земляничные. Поднимает косач черную голову из-за черного пня, ни за что его не заметишь. Только и видны брови-ягодки.

До половины поруби и нас тетерева, словно глупеньких, обманывали. Мы с Ленькой даже и думать не думали, что вокруг нас всего в нескольких шагах разгуливает такое прекрасное жаркое.

Знай я об этом – вовремя приготовил бы переданный мне дубовый лук со стрелами.

Тетерева врасплох нас застали. Задумался я о чем-то. Вдруг среди удивительной тишины с громким хлопаньем крыльев вырвалась из травы, у самых Ленькиных ног, большая черная птица. Рядом с ней вспорхнула другая… третья…

Прежде чем пришли мы в себя от удивления, еще десяток птиц поднялся из травы.

Какой горькой досадой сменился наш первый внезапный испуг, когда тетеревиная стая, спокойно пролетев над нашими головами, мирно расселась по деревьям на опушке поруби!

Растерявшийся в первый миг Ленька теперь решил их перехитрить. Чтобы не тратить времени даром, он предложил устроить на поляне полдник, не сомневаясь, что, пока мы сидим, птицы снова спустятся на землю.

Мой друг не ошибся. Скоро тетерева снова опустились и пропали в траве, в какой-нибудь сотне шагов от нас. Ленька дал им успокоиться, забыть о нашем присутствии и тогда, отложив в сторону сушеного окуня, низко пригибаясь, направился к месту посадки птиц. Каково же было его удивление, когда он прошел и сто, и двести, и триста шагов и не встретил ни одной птицы, хотя они не улетали! Подался вправо – нет ничего. Осторожно двинулся влево– пусто. Тогда, забыв всякую осторожность, Ленька начал кружить по всей поруби. Оставив сумку возле пенька, я тоже к нему присоединился. Мы громко кричали, размахивали хворостинами по траве, стучали о землю, стараясь выпугнуть птиц. Напрасно!

Коварные хитрецы! Тетерева дружно взлетают в тот момент, когда мы уже потеряли надежду их найти. С досадой я швыряю хворостинку вслед стае. Распушенные хвосты даже не дрогнули. Птицы спокойно удаляются и рассаживаются на деревьях.

Ругая меня, что упустил такой замечательный случай, Ленька спешит к месту происшествия и спугивает вторую стаю. Ошалело глядит ей вслед и с силой пускает вдогонку стрелу. Не сдержавшись, швыряет и лук.

– Подними, – указывает мне Ленька.

Охотничий пыл моментально остывает, и мы принимаемся за землянику.

В успокоении приходит рассудительность.

– Тяжело с земли поднимаются, – говорит Ленька, кивая в сторону опушки.

Мне понятно, о чем идет речь.

– Глухарь тяжелее, – отвечаю я. – Его под кустом руками можно сцапать.

Леньке нравится, как чирок летает.

– Тот пулей, со свистом.

– Чирку над озером свободнее, – говорю я. – В лесу при таком полете сразу о дерево можно расшибиться.

И мы, выискивая ягоды, перебираем по памяти всех птиц, примеривая, которая как летает.

Получается, что жаворонок над полем летит вверх всех круче. Летит и поет. С неба в ржаное поле он камнем падает, даже коршуну не угнаться.

– Только не поет, – говорю я.

– Должно, дух захватывает, – высказывает свою догадку Ленька.

У коршуна главное – он дольше любой птицы летит, не махая крыльями. Одно не можем разгадать: легко это ему или трудно, на вытянутых крыльях в воздухе держаться.

– Легко, – решает Ленька. – С разгона отдыхает.

– А почему тетерев так не может?.. Кукушка?..

На боровых птиц мы достаточно нагляделись. Ни одна из них не летает, как стриж или ласточка.

– Крылья не такие, – подумав, отвечает Ленька. Действительно, у боровых птиц крылья не такие.

У стрижа и ласточки – длинные, узкие, кривым ножом изогнутые. Так и режут воздух.

Лесная птица в длину крыло не тянет, шириной берет. «Тупое крыло», – как выразился Ленька Зинцов.

Спелых ягод на поруби было не так много, чтобы нас быстро накормить, поэтому новое «почему» мы еще полчаса решали. Пришли к такому выводу, что с длинными крыльями тетереву или глухарю между сосен размахнуться бы тесно было. По той же причине у сороки и дятла крыло короткое. Для полета в ветвях оно удобнее.

Кому доведется быть в Ярополческом бору – присмотритесь, сами проверьте, правильно ли тогда мы с Ленькой решили. И не обязательно в Ярополческом. Я о нем говорю лишь по той причине, что он наш – зареченский. Такой или похожий на него найдется, может быть, и в вашей стороне, мой читатель. Меньше или больше будет, светлее или тенистее – не от того печаль. Главное, что он вам такой же родной, как для нашей округи Ярополческий. Есть в нем и солнечные поляны, и уголок дебрей при желании отыщется. Если жалость берет, что тигр или пантера тебе на пути не встретятся, то на волка или медведя можно все-таки рассчитывать. О зубрах, известных по картинкам да по рассказам о Беловежской пуще, и мы не мечтали, зато на лосей в Ярополческом бору можно насмотреться вдоволь. Удавов не видывали, обыкновенную змею гадюку встречали часто.

Вообще страхов особенных в лесу не ожидай. Они больше в сказках существуют, а пойдешь – и не отыщешь.

Может быть, тебе доводилось бывать в походах более дальних, в местах более интересных? Тогда и я радуюсь вместе с тобой. Рад, если ты и уставал, да помалкивал, не надоедал друзьям своими жалобами. Рад, если ты и робел, но не струсил в походе, и пусть не проявил себя героем, зато был хорошим товарищем, которого можно уважать и которому можно верить. Рад, если вы крепче подружились во время похода. Рад, если ты научился варить рыбацкую уху на костре и сам пришивать пуговицы к гимнастерке. Рад, если во время похода ты ближе узнал и крепче полюбил родной свой край и, может быть, мысленно или торжественно и громко, вместе с друзьями, в волнующую минуту дал себе слово своим трудом помочь сделать его еще «привлекательней, еще красивей.

Хорошие слова о боре были тогда и у нас в беседе с Ленькой, за земляникой. Мы так разговорились, что от одной темы до другой и минутной передышки не было. За беседой не заметили даже, как наш путеводитель – солнышко, забравшись с востока на самую вершину своей горки, потихоньку на запад с нее покатилось.

На той же поруби мы и вещевую сумку с ломтем хлеба и недоеденной печеной картошкой потеряли. Разве отыщешь второпях, под каким пеньком она положена!

Но Зинцов особого внимания на потерю не обратил.

– Ладно! Пускай тетерева хоть раз картошки с хлебом поедят.

Стали мы поторапливаться, чтобы потерянное время наверстать. Прикинули: срединные часы дня на поруби прогуляли – значит, к югу от сторожки меньше подались, чем вначале задумали.

Только начали быстрым шагом время нагонять – ручей на пути встретился. Глубокий ручей.

Когда нет нужды торопиться – и помехи будто в сторонку отступают. А когда времени в обрез – обязательно что-нибудь помешает. Так точно и тут.

Пришлось раздеваться. Переправа голышом не заняла много времени. На одеванье больше ушло.

А солнце, не принимая во внимание наших задержек, все катилось да катилось книзу. И даже на глаз стало заметно – уклон под ним пошел круче. Высоту светила над бором мы уже измеряли в пять, потом в четыре, потом в три сосны.

Теперь мы спешили, спешили, не прислушиваясь ни к дятлам, ни к кукушкам. Нам надо было выйти на просеку, где договаривались встретиться с Костей и Павкой. А где была она, эта просека, мы даже представления не имели. Лишь случайно мог вывести на нее маршрут «по солнышку».

«Куда мы идем? Куда выйдем?» – думал я, вопросительно посматривая на своего проводника.