Текст книги "Охотники за сказками"

Автор книги: Иван Симонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Будет говорить он красные слова – не верь ему, станет угощать – не садись за стол. Помни: вся сила твоя, пока поет свирель.

Сказала это русалка и растаяла, будто вовсе ее и не было. И не заметил парень, как, слушая ее, дошел до Клязьмы-реки.

Сделал он все, как учила русалка Светлого ручья, и через много дней пути увидел на берегу Оки-реки большой дворец. Запела, заплакала у него в руках свирель. Никогда возле боярских хором такой музыки не слыхано. Подняли головы, присмирели на цепях у ограды злые сторожевые псы. Старый воин, в железо закованный, забылся от той песни и пропустил юношу в широкие ворота. Не остановила его стража дворцовая, и раскрыл Егор расписные двери хором боярских.

Тут и сам боярин навстречу парню выбежал. Догадался он, какой гость в его палаты заявился, спешит он от незванного избавиться. Только видит боярин в глазах слуг себе неодобрение, а деревенскому парню сочувствие.

Стал он действовать хитростью. Для отвода глаз доброжелательно свои богатства показывает, расписные двери по комнатам раскрывает, жемчугами да золотом удивляет. Но не слушает Егор боярина, не смотрит на золото и жемчуга– заливается, поет у него в руках берестяная свирель, о несчастной любви рассказывает.

Стал его боярин за стол звать, вина и яства предлагать. Но не манит юношу богатый стол. Спешит он к дальней комнате, белым мрамором отделанной. Боярская стража дорогу ему показывает.

Подошел он к дальней горенке, сердцем близко любовь свою почувствовал. В лице зарумянился, печальные глаза засветились ясным светом. Тревожно и призывно запела в руках плакучая свирель.

Тогда из-за высоких мраморных стен зазвенел в ответ ей голос Настеньки. Казалось, стены дворца качнулись и раскололися, не сдержав той песни, что шла от глубины сердца. Слушая ее, забыли слуги о господских плетях, о железных цепях, о жестокой расправе за непокорность.

Старый ключник уже отпирал замки на горенке, выпускал из-под запоров черноглазую невольницу.

Схватился тут за меч боярин и ударил старого слугу поперек груди.

Сорвалась в голосе, замерла свирель… и метнула вдруг звук неслыханный, взбудоражила кровь в сердцах. Под тот призывный звук вскинулась рука сурового воина, и со звоном ударил меч в самое сердце боярина.

Покачнулся, рухнул замертво злой властитель хором и остался лежать посреди своего дворца.

А Егор с Настенькой уже уходили в лес. Оставляли расписные хоромы слуги боярские. Высокое пламя пошло гулять по стенам палат, по глухим тайникам с упрятанными в них богатствами.

По Оке-реке до Клязьмы-реки, с Клязьмы-реки на Светлый ручей вернулись Егор и Настенька, принесли с собой молодую радость, новые песни.

Такая об этом ручье молва идет, соколики. Потому и прозвали его Русалкиным…

Досказал дед Савел свою сказку и задумался, будто прислушивался к звуку далекой чудесной свирели, и, не мигая, все смотрел на ручей, откуда выходила на берег к русоволосому пареньку добрая лесная русалка, помогла ему любовь найти. Потом добавил негромко и торжественно:

– Много лет прожили они здесь, в лесной деревушке, над Светлым ручьем. От них и пошли по Заречью русоволосые песельники да рожечники. Где еще сыграют на рожке так вольно да раздольно, как в нашем Владимирском крае?

Мы сидели затаив дыхание, а в Светлом ручье все булькали и булькали пузыри, и видно было с берега, как вились по течению длинные зеленые водоросли, словно качались в прозрачной воде распущенные косы доброй лесной русалки.

Неожиданный гость

На обратном пути к сторожке всю дорогу спорили мы о русалке Светлого ручья: была она или не была на самом деле. Мне хотелось думать, что была.

– Дедушка сказкой назвал? – спросил меня Ленька Зинцов.

– Сказкой.

– Значит, выдумка.

Павка, подумав, с обычной своей серьезностью тоже подтвердил:

– Выдумка.

Нехотя, но пришлось согласиться. Очень уж хорошая и добрая была русалка. С ней и лесной ручей казался необыкновенным, а без нее – просто красивый, и больше ничего.

Только решили, что русалок, леших и всяких домовых на свете не бывает, а непонятные чудеса лишь в сказках происходят, как вдруг увидели, что из трубы сторожки идет дымок.

Дед Савел и Костя Беленький отстали от нас троих. Они идут, не торопясь, присаживаясь по пути отдохнуть, и старый лесник посвящает своего мечтательного спутника в тайны Ярополческого бора.

С утра до вечера готов слушать Костя деда Савела. А нам не терпится: в лес так в лес, домой так домой. И мы втроем всегда впереди.

Хорошо знаем, что, уходя из сторожки, мы заперли ее на замок, а ключ спрятали. Войти в дедушкин домик без нас никто не мог. И вдруг дымок: отчетливый, ясно видимый. Чуть заметно выпорхнет сначала из трубы, протянется узкой синеватой лентой и вдруг завьется серыми клубами. Огонь из печки отсвечивает в маленькое оконце. Нет никакого сомнения, что кто-то, несмотря на запоры, проник в дедушкину сторожку и свободно там хозяйничает.

«Как же могло это случиться, если чудес на свете не бывает?» – возвращаются ко мне сомнения.

Дудочкин тоже огорошен такой неожиданностью. Как тут не задуматься?

Мы останавливаемся. Ленька в нерешительности оглядывается на Павку, будто спрашивает его глазами: «Что делать? Идти вперед или дожидаться деда?»

Павка молчит, угрюмо посматривая в сторону сторожки, и, наконец, решает:

– Пошли!

На этот раз первенство в смелом решении принадлежит Павке. Ленька, чтобы не ударить в грязь лицом, тоже должен отличиться. Такое негласное соревнование между друзьями идет давно и беспрерывно.

Вот и сейчас: если Павка опередил словом, Ленька хочет опередить своего друга ногами. Дудочкин еще на месте переминается, а Ленька уже вперед рванулся. Размочаленные дедушкины лапти переброшены через плечо, и он во всю прыть частит голыми подошвами по тропинке вокруг озера. Мы с Павкой – следом. Теперь уже не робость, а другая тревога беспокоит нас: успеем ли застать в сторожке необычное, не исчезли бы таинственным образом загадочный дым над трубой и огонь в печи.

Но дым не исчезает. Мало того – за углом сторожки, на нашем постоянном месте, тоже пылает костер; и кто-то одинокий ходит вокруг него, совсем не думая ни убегать при нашем приближении, ни расплываться над озером, как делала русалка Светлого ручья, голубым туманом.

– Не замечает нас, – на бегу говорит Павка.

– Не замечает, – соглашаюсь я.

– Прибавим ходу!

Мы убыстряем бег, но топать стараемся потише. Человека возле костра уже хорошо видно. Клонясь над чурбаном, он преспокойно чистит наловленную нами рыбу, укладывает ее рядами на широкую жестяную жаровню, будто ему до нас никакого и дела нет.

От крыльца сторожки до шалаша под елью протянута длинная бечевка. На ней тоже нанизана очищенная и выпотрошенная рыба. Дедушкин плетенный из ивовых прутьев садок, который одни только мы знаем, в каком месте озера он опускает, пустой валяется возле ботника на берегу.

Значит, и здесь незнакомец уже хозяйничал.

Откуда известны ему все наши секреты?

Ленька опережает нас и первым достигает сторожки. Он останавливается в пяти шагах от костра и, подождав, пока приблизимся мы с Павкой, дерзко спрашивает незваного посетителя:

– Ты кто такой?!

Отложив недочищенную рыбину, тот поднимает загорелое, с румянцем лицо. Звонкий мальчишеский голос звучит в ответ на вопрос Зинцова:

– Я?.. Я Боря.

Ни в облике мальчишки, ни в его имени и голосе нет ничего таинственного. Поэтому Ленька, к которому и мы подошли вплотную, наступает смелее:

– А кто тебе разрешил здесь хозяйничать?! Что тебе тут надо?!

Мальчишка молчит в недоумении. А Ленька, принимая молчание за робость, решительно наступает:

– А ну, убирайся отсюда, пока цел!

Странный гость молчит, но «убираться», заметно, не собирается.

– Слышишь, что тебе говорят?!

И Зинцов угрожающе делает шаг вперед.

Мальчишка стоит не шевелясь, то посматривая в нашу сторону, то переводя глаза на показавшихся за озером дедушку и Костю. Потом он говорит совершенно спокойно:

– А я думал, что ты умнее!

Эти слова и тон, каким они произнесены, задевают Леньку за живое. Он придвигается к мальчишке еще на шаг и,^ готовый сцепиться с ним, кричит запальчиво:

– Марш отсюда, говорят тебе!.. Улепетывай, пока не попало!

Тогда мальчишка, ни чуточки не смущаясь, поднимает обеими руками за края жестянку с рыбой и неторопливо спрашивает:

– А тебя жаровней по голове никогда не били? Уверенное спокойствие и ловкие ответы незнакомого черноголового мальчишки, который стоит один против троих, нам с Павкой очень нравятся.

Ленька оглядывается и видит, что мы совсем не одобряем его поведения. Но отступать, а тем более сдаться он совсем не намерен. Свое первое приказание он переворачивает совсем в другую сторону:

– Сиди – и ни с места! Пока дедушка не подойдет, чтобы никуда ни шагу!.. А там мы с тобой поговорим!

– Вот и хорошо! Давно бы так, – мирно соглашается удивительный гость. – Тогда подсаживайтесь ближе.

В его голосе послышалось вдруг такое дружелюбие, что нам совсем не хотелось продолжать затеянную Ленькой ссору.

Пока подошли дедушка и Костя, мы с незнакомым мальчишкой не только познакомились, но и дружелюбно разговор завели.

Смуглый черноволосый Боря оказался сыном того самого лесника, дяди Федора, что довез нас на Гнедке до деревни Кокушкино.

Боря знал от отца, что у деда Савела поселились деревенские ребята. Ему давно хотелось повстречаться с нами. А дорогу он знает. С дедушкой они, можно сказать, соседи: между сторожками всего десять верст.

У дедушки Боря постоянный посетитель. Он помогает старому леснику прибираться по дому, сушить и вялить рыбу, иногда приносит с собой газету или книжку и читает ему. Вместе с дедом они по лесу путешествуют, грибы и ягоды собирают, на рыбалку ходят. В отсутствие дедушки Боря – второй хозяин на его сторожке.

– Что же долго не приходил? – дружелюбно спросил Ленька.

– Нинка закапризничала. Она в эти дни, как нарочно, убежит с утра и пропадает до вечера. А обоих нас мама не отпускает, чтобы кто-нибудь при ней оставался. Я сегодня пораньше встал. Теперь Нинке придется дома сидеть.

– А кто она?

– Сестренка. Хорошая она, только спорить сердитая… С тобой она обязательно подралась бы, – сказал Боря Леньке и засмеялся. – Ох, и царапка!

Зинцов такое замечание промеж ушей пропустил. А Боря пожалел:

– Скучно нынче ей одной будет.

Так беседовали мы душевно со своим новым знакомым. И ясно становилось, каким образом появился огонь в печке запертого дома, дым над кровлей дедушкиной сторожки И не нужно было Боре никаких чудесных превращений, чтобы войти в сторожку, потому что и он знает под каким камешком хранит дедушка ключ от замка.

Белые лебеди

Говорят, чтобы человека узнать, а тем более дружбу свести, надо вместе с ним по крайней мере пуд соли съесть.

В тетради у Кости Беленького даже пословица такая записана. Спросили мы для верности деда Савела. Он тоже сказал, что это народная мудрость. Но меня утешает мысль, что эту мудрость придумали взрослые. Они, наверно, для себя подсчитывали, а нам, мальчишкам, надо меньше соли, чтобы подружиться по-настоящему.

Мы с Борей за одним столом не сидели, вместе соли не пробовали, только сообща рыбу дочистили, а друзьями стали. Зинцов первым ссору затевал, первым и мировую предложил:

– Давай дружиться!

Через жаровню, которой обещал Боря огреть Леньку по голове, и руки пожали.

– Стукнул бы? – не удержавшись, спросил Ленька и кивнул на жаровню.

– А то как же!

– Ох, загремело бы здорово! Рыба из железки в стороны! – живо обрисовал Ленька картину, словно пожалел, что этого не произошло. Нагнувшись, шутливо боднул Бориса в плечо. – Ладно!

В знак дружбы мы с Борей тоже за руки подержались, потом купаться на озеро пошли. Дед Савел посмотрел на нас от крылечка, улыбнулся в бороду и взялся, примостившись на ступеньке, пилу точить.

После купанья мы с Борисом и в шалаше посидели, и в сторожевое гнездо забирались, и сказки, записанные Костей ' Беленьким, все вместе читали. Для нашей дружбы, если секретами поделиться, – это важнее, чем вместе пуд соли съесть.

– У бабушки Васены вам бы побывать, – сказал Боря. – Вот она бы сказок вам добавила. Много разных разностей знает бабушка.

Костя Беленький сразу за совет нашего нового приятеля ухватился: начал про бабку расспрашивать, где она живет, да что делает, да как ее разыскать можно.

Павка Дудочкин все пытался завести разговор про втулку, которую надо устроить у подъемника сторожевого гнезда. Мне хотелось расспросить Борю про его сестренку, а Зинцов торопился разузнать, где можно достать лосиную жилу на тетиву.

От всеобщего внимания, бесконечных рассказов и расспросов наш гость даже растерялся. Не успевая слушать и отвечать, он засмущался и покраснел.

Не сразу мы поняли, что чересчур говорливое гостеприимство, как и молчаливое любопытство, тоже не в сладость. – Заговорили мы Борю так, что ему дух перевести и то времени нет. Оказывается, что и в радушии, как и в равнодушии, тоже надо меру знать, а мы от усердия обратить на себя внимание гостя потеряли такую меру. И не кто-нибудь другой – Ленька Зинцов первым это заметил, дал понять.

Сколько раз между нами было говорено, что он дружбы чувствовать не умеет, в компании одного себя понимает. А вот смущение Бориса сразу понял, из трудности незаметно выручил.

– Хватит, успееем наговориться, – сказал он громко. – Пошли из лука стрелять!

Тут и у Бориса от сердца отлегло, вздохнул свободнее, наравне со всеми себя почувствовал.

Ленька раскопал под сеном в нашей постели и выволок на поляну все свое вооружение.

– Расставляй мишени!

Целый час долбили мы стрелами ближние сосны и развешанные по сучьям кепки. Расстреляем запасы из колчана– собирать припустимся. И снова на переменках из лука палим. Под конец на соревнование пошли. Каждому – отдельная мишень на суку и три стрелы в руку. Шаги отмеряли, черту под ногами провели.

– Не переступать, – предупредил Ленька, взявший на себя роль главного судьи соревнований. – Начинай! – и отступил в сторонку, чтобы не было стрелку помехи.

Павка Дудочкин дважды выстрелил, и оба раза мимо. На третий рассердился – так долбанул мою кепку-шестиклинку, что она на сучке ходуном заходила.

Костя беленький перед каждым выстрелом и глаза для ясности протирал, стоя и с колена примеривался: так ему цель поразить хотелось. Бесполезные старания! Наравне со мной трижды промазал. Полетели наши стрелы сосны пересчитывать.

Ленька Зинцов меньше стараний приложил, а еще две дыры в Павкиной изожженной искрами кепке прибавил. Борису, который без фуражки к нам явился, свою бескозырку повесил.

– Действуй!

На возражение, что лучше бы старенькую, сказал:

– Военная!.. Пусть в бою побывает!

Боря спорить не стал и взялся за лук. Кожаные сапоги у него невысокие, брюки в голенища аккуратно заправлены, голубая сатиновая рубашка с высоким воротником узеньким ремешком перехвачена. Повел плечами кверху – высвободил ее немножко из-под ремня.

За Борисом мы внимательно наблюдаем. Сын лесника все-таки. Не хочется, чтобы ему пришлось краснеть после промаха. Не терпится и первый выстрел посмотреть.

А Боря не торопится. Придвинулся к самой черте, потом правой ногой назад отступил. Прочно на оба каблука встал.

Я затем это подробно рассказываю, что позднее и мы точно так же стрелять учились.

Начал Боря уверенно, а кончил подготовку к выстрелу, как мы оценили, совершенно не по правилам. И Павка, и Ленька, и Костя Беленький, когда стреляют, левой рукой лук неподвижно держат, а тетиву правой рукой натягивают. Чтобы иначе кто стрелял, мы никогда не видывали.

У Бори наоборот получалось: тетиву с наложенной на нее стрелой он как зажал, нацелившись, в правой руке, так и не шевельнул ее, а левой рукой начал лук дальше от себя оттягивать. Подсказать бы – да под руку нельзя, только помеха выйдет.

«Пусть сам как знает – все равно промах», – подумал я.

Тетива тенькнула… Стрела торчала в бескозырке.

Точно таким же манером к ней прибавилась вторая. Насчет третьей мы уже и не сомневались.

– Эх, здорово прошил! – восторгался Ленька, рассматривая в бесскозырке три пробоины, одна возле другой.

– Вот и в бою побывала, – сказал Боря. Продырявленную бескозырку Зинцов прилаживал на голове торжественно, как обнову. С этой минуты Ленька не дал Борису покоя, пока не узнал, где он так стрелять из лука научился.

– Охотника одного знаю. Он и белок из лука стреляет. А если из ружья – только одной дробиной бьет. В глаз метит.

– И лук у него такой же?

– Не совсем. Но и этот хороший, – одобрительно отозвался Боря про Ленькин дубовый.

– И стрелы такие?

– Только с наконечниками. Удар сильнее.

– Такие? – дознавался Ленька, примчав из шалаша новый пучок стрел.

К каждой из них был прилажен железный наконечник: в одну вделана сапожная толстая игла, другие оснащены отточенными железными гвоздями, заостренными железками.

Ленька лишь теперь признался, что сделал их сразу после нашей погони за тетеревами на поляне, но с тех пор ни подходящей птицы, ни зверька ему не попадалось.

– Вот бы у того охотника поучиться, – сказал Ленька.

– Приходи по снежку, – пригласил Борис. – Летом на белку не охотятся. А зимой встанем на лыжи – везде нам дорога. Где заяц проскакал, белка пробежала, лиса хвостом промела – все увидим.

Мы думали, что в лесу хорошо только летом.

А Зинцов уже начал жалеть, что теперь не зима.

– А в школу как? – спросил Костя Беленький.

– Тоже на лыжах. Мы с Нинкой везде на лыжах. По дороге одиннадцать, а прямиком нам всего восемь верст.

– Сестренка тоже учится?

– В третий пойдет. А я в четвертый.

– Далеко ходить, – посочувствовал Костя.

– На Белояре новую школу строят – ближе будет… А на шестах ходить вы умеете? – неожиданно спросил Боря..

– Это на ходулях? – переспросил Павка.

– Зачем на ходулях!.. На шестах! На шестах ходить мы не умели.

– Научитесь быстро, – оживился Боря. – Давайте сейчас попробуем.

Он немедленно отыскал шестики возле сторожки.

– Подчистить немножко сучья – и будут в самый раз. Пока подчищали, Борис успел тростинку срезать, манок из нее сделал. Незатейливая с виду штука и по величине – всю ее в кулак упрячешь, а говорливая. Хочешь – рябчику голос подавай, хочешь – уткой-кряквой селезня подманивай или перепелом из травы кричи.

Ленькина губная гармошка перед Бориной самоделкой сразу былую цену в наших глазах потеряла. Про нее даже и помина нет.

А Борис подкинул манок к стенке, где мы сидели, шестики очищали, и сказал:

– Берите кому нравится.

Костя Беленький из солидности торопливость придержал. Мне тоже неудобно было перед старшими свое мальчишеское нетерпение показывать. Зинцов старательно шестик выстругивал. Один Павка Дудочкин достаточной выдержки не проявил. На этот раз, не раздумывая, он поспешно захватил манок в ладонь:

– Мне нравится!

А сын лесника тут же, не выходя из тростника, другой манок для себя состряпал.

Удивительно быстро умеет находить Боря под рукой все, что нужно. У нас так не получается.

Ленькин лук, шалаш, сторожевое гнездо – все это давно устроено и, пожалуй, надоедать начинает. А у Бориса новинки каждую минуту сами собой являются. Из того же тростника смастерил дудку в три лада.

– Играйте.

Захотелось Леньке воды напиться – и тут без выдумки Бориса не обошлось.

– Сейчас черпак сделаем.

Надрезал он на березке полосу, снял бересту и скрутил ее трубочкой – получился стаканчик. Защемил его в расщепленную лучину – стал черпак с рукояткой. Все мы из него воды попробовали. На берегу и положили, чтобы каждый, кто захочет, мог из берестяного стаканчика воды напиться.

На что, кажись, березовый лист пригоден – и тот на губах нашего нового друга песни играет.

Нет, в лесу Борису скучать некогда! И нам с ним не приходится задумываться, над какими забавами скоротать день до сумерек.

Солнышко еще высоко. По тени от сторожки Боря прикидывает, что до захода остается не меньше пяти часов.

– Отпросимся у дедушки на Большое болото, – предлагает он. – Там лебедей увидим.

Хотя Боря на сторожке второй хозяин, но самовольно уходить далеко не решается.

– Не надо, чтобы дедушка сердился и беспокоился. Дед Савел нашей просьбе не препятствует, и мы, не теряя времени, отправляемся.

У каждого в руках длинная, в два роста, палица. Шаг спокойный, медлительный, будто не мальчишки идут, а древние мудрые старцы вдохновенно держат путь в неведомую обетованную землю.

Отойдя подальше от сторожки, Боря кричит:

– Пошли на шестах!

Разбежавшись, он выбрасывает шест концом вперед и, держась обеими руками за другой конец, подпрыгивает и, опираясь на шест, летит по воздуху.

– Раз… два!.. Раз… два! Быстрее!.. Выше!.. – возбужденно зовет он вслед за собой, то резбегаясь, то снова взлетая.

Павка Дудочкин и рад бы быстрее, да рубашка мешает.

На первом скаку он завис на конце шеста и располосовал ее надвое.

Пришлось Боре возвратиться к отставшим. Павка не знает, то ли ему сердиться, то ли смеяться на самого себя, что не сумел прыгнуть.

Хорошая рубашка… Мама заругает, – горюет он, укладывая лоскутки по голому животу.

Эх, ты! Мама заругает! Надо бы рубаху в штаны заправить! – упрекает Ленька Зинцов своего приятеля. – Давай затянем под ремень.

Хватит, а то пряжка не выдержит, – покорно принимая услуги Зинцова, отдувается Павка.

Я помалкиваю, что наткнулся животом на шест, и тихонько растираю ушибленное место.

– Вперед! – стараясь опередить команду Бориса, зовет Ленька.

И мы снова припускаемся, прыгая на шестах кто как умеет. Скачка и передышка, скачка и передышка – так чередуется наша дорога.

– Подождите, – останавливает в одном месте Боря. – Здесь белка. Видите?

На земле, куда он указывает, валяются вышелушенные сосновые шишки.

– Тихо! – шепотом предупреждает он. Засматривая вперед. Боря начинает проворно работать языком и губами. Слышится частое цокотанье. Скоро в ответ точно такое же раздается сверху.

Рыженькая белочка выскакивает из дупла на сучок и моментально скрывается в ветвях.

Мы стоим, чуть слышно переговариваясь между собой, и любопытный зверек появляется снова. Сначала сквозь ветки осторожно просовывается маленькая острая мордочка, потом появляются передние лапки с острыми коготками. И вот уже белка вся на виду. Она свешивает голову с сучка и внимательно рассматривает нас блестящими черными глазами.

Шевельнулись – вскинула на спину пушистый хвост трубой, перепрыгнула на другой сучок и зацокотала громче.

– Сердится, недовольна, что ее побеспокоили, – пояснил Борис. И сам зацокотал – только тихо, успокоительно. Удивительный это был разговор на беличьем языке, который мы сами слышали и видели, что белка его тоже понимает.

– Щелкнуть? – нерешительно спросил Ленька, дотягиваясь рукой до лука за плечом.

Боря энергично и отрицательно потряс головой.

– Летом нельзя. – И, кивая в сторону белки, шепнул Леньке на ухо: – Нинкина белка!

– Нинкину не тронем.

И, дружелюбно настроенный, Зинцов привычным движением опытного охотника засунул стрелу обратно в свой колчан.

Еще раз припустившись вскачь на шестах, мы быстро домчались до Большого болота. Сначала вдали завиднелся широкий и ясный просвет. Высокие деревья сразу кончились, и на смену им выступили сосенки, которые иначе, как карликовыми, и назвать нельзя. Кора на них старая, потрескавшаяся, а подойди, вытяни руку кверху, и поднимется ладонь выше вершины такого старого дерева.

Сосенки-карлики широко разместились по огромному, кругу, а середина его совершенно пустая, будто они собрались «каравай» водить, а кому «караваем» быть, еще не выбрали.

Желтый с прозеленью мох ровным мягким ковром застилал всю середину болота на добрую версту с лишним в окружности.

Сейчас здесь было пустынно. Но мы легко могли представить себе, как оживится этот пустырь, когда стукнет сентябрь. Сотни ягодниц с мешками и корзинами выйдут тогда на широкую круговину, предназначенную для «каравая». Одни на смену другим до самого снега будут собирать они густо рассыпанную по моховому болоту клюкву, которая чем дальше в осень, тем сочнее и слаще становится.

А ранней весной потянутся ягодницы за журавликой.

Журавлика – уже в самом этом названии слышится запах весенней свежести. Оно сразу напоминает оживающие после зимы просторы, привольный разлив Клязьмы, которая распахивается вдруг полой водой на десятки верст в ширину, от высоких холмов правобережья до самого Ярополческого бора. Под приветное курлыканье весенних журавлей, косяками пролетающих в вышине с юга на север, и выходят заречные жители на сбор журавлики. Та же клюква, пролежавшая зиму под снегом, становится еще вкуснее, будто это совсем другая ягода. И название у нее уже другое: летят журавли – значит, журавлика.

И рады мы, что узнали, откуда приходит в кисель эта ягода. Дружно меряем шагами Большое болото. Мох мягко приминается под ногами и снова пышно выравнивается на следу, лишь стоит отделить ступню. Почва немножко зыбнет и покачивается. И Ленька предлагает устроить «зыбку», как устраиваем мы по первому льду у себя на озере. На болоте и летом такая зыбка получится лучше, чем по ледку на озере. Но Боря предупреждает, что на Большом болоте такие забавы не годятся.

– Нас только корни держат, а внизу трясина.

– Глубокая? – спрашивает Костя Беленький.

– Лошади тонули.

И Боря советует осматриваться внимательно, чтобы не оступиться в такую полынью.

– Держите шестики под руками, поперек груди, – говорит он. – Если мох под ногами прорвется, на шесте можно удержаться.

Предупреждение действует. Мы берем шесты, как советует Боря, и стараемся идти спокойно, отделившись один от другого.

На желтом с прозеленью мху зеленые ягоды клюквы почти незаметны, хотя по всему болоту их насыпано видимо-невидимо. Они робко начнут краснеть и покажут себя только в августе, потому что из всех поздних ягод клюква самая поздняя.

На противоположном краю болота Боря приостанавливается.

– Тихо! – шепчет он. – Лебеди близко.

За полосой сосенок-карликов снова поднимаются великаны деревья. Между ними шуршат камыши. Беспорядочно переплетаются узкие протоки, виднеются просторные разводья, по которым густо рассеяны желтые и белые кувшинки. Еще дальше просвечивает широкое озеро.

К одному из разводий мы и пробираемся осторожно вслед за Борисом.

Боря заранее подготовился к встрече с лебедями. Укрывшись в камышах, он бросает на воду горох, пшено, хлебные крошки и тихо отходит подальше от берега.

Начинается томительное ожидание. Проходит пять… десять минут. Никакого признака лебедей не угадывается. А Боря, засматривая через камыши вдаль, все показывает рукой: «Тихо, тихо, – словно хочет сказать: – Мы их не видим, а они нас видят и слышат».

Терпению Леньки Зинцова, который вообще не может похвалиться умением сдерживать себя, приходит конец. Он вытаскивает из кармана Павки Дудочкина тростниковый манок и показывает Борису: «Подманить?»

Боря мотает головой и улыбается. Подобравшись к нам ближе, шепчет:

– На лебедя нет манка. Лебедь – молчальник. Помнишь «лебединую песню»? Только перед смертью он поет.

Костя Беленький раскрывает сумочку с тетрадями и записывает слова Бори. А Зинцов, насупившись, разворачивает палочкой подвернувшееся под руку муравьиное гнездо. Стройная пирамида, искусно сложенная из сухой хвои и пересыпанная песком, рушится и медленно оседает. Тысячи муравьев высыпают наружу из многочисленных ходов.

Ленька наблюдает, как они суетливо и упрямо пробиваются через завалы, таща перед собой белые крупные личинки, похожие на рисовые зерна. Сколько бы ни встречалось на пути преград, а ношу не оставляют. Так работают, навер-^ но, спасательные команды во время землетрясения. Зинцов читал об этом в какой-то книжке. И Леньке становится жалко бесцельно растревоженных маленьких самоотверженных тружеников. Он прекращает «землетрясение» и старательно выравнивает пострадавший муравейник. Но что же делать дальше? Чем. заняться? «Сидеть у моря и ждать погоды» Ленька не желает. Он хочет сам себе погоду строить.

Ожидание наскучило. Зинцов уже собирается свистнуть в четыре пальца, чтобы прекратить эту «игру в молчанку», когда Боря насторожился и предупредительно поднял руку: «Внимание!»

Камыши в дальнем углу разводья шевельнулись. Плавно огибая заросли желтых кувшинок, на открытую воду выплывала пара лебедей. Впервые мы видели их живыми, а не на картинке, и не где-нибудь в зоопарке, а на цветистых и извилистых лесных протоках.

Лебеди плыли в нашу сторону. Они скользили легко и свободно, и тихая вода морщинками струилась, расходясь в стороны от птиц.

Ближе, ближе… Лебеди всего уже в нескольких шагах от нашего укрытия; огромными белыми кувшинками разворачиваются плавно на застывшей глади. Тонкие, красиво изогнутые шеи вытягиваются и клонятся над водой, блестящие желтые клювы проходят по ней бороздками.

Птицы ищут и находят корм. Видно, что не первый раз прикармливает их здесь Боря.

Мы сидим безмолвно, любуясь пышным белоснежным оперением лебедей, их горделивыми плавными движениями.

Неожиданно птицы насторожились. Тревожно вытянув гибкие тонкие шеи, замерли на секунду и в одно мгновение стремительно и беззвучно исчезли в камышах.

– Почему они скрылись? – шепчет Павка.

Боря старательно, чтобы все мы заметили, трясет головой: «Молчи».

Послышался приглушенный расстоянием и нарастающий стремительно топот тяжелых ног, хруст ломающихся веток. И, промелькнув темным пятном в полосе низкорослых сосенок, на открытую круговину мохового болота вырвался огромный зверь.

Мы не сразу его распознали. По рассказам старших лоси представлялись нам тихими и безобидными животными, которые мирно гуляют по лесным полянам, спокойно заходят в пасущиеся по лугам крестьянские стада.

Но лось, вырвавшийся из бора на Большое болото, был страшен. Его вспененная на губах горбоносая морда под огромным венцом тяжелых рогов свирепо вытянулась вперед. Сильные, с широкими копытами ноги почти плашмя ложились по болоту. Топь вздрагивала, ходуном ходила вокруг него. Клочья вырванного мха, перемешиваясь с брызгами, летели из-под копыт лесного великана.

По сторонам, стараясь подброситься к мясистой шее сохатого, бешеным скоком неслись три волка.

Лось мчался в нашу сторону. Прижимаясь к деревьям, онемевшие от страха и любопытства, мы не могли оторвать глаз от лося и его преследователей.

Гибель сохатого казалась неизбежной. И тут произошло то, чего мы никак не ожидали.

Прыжок. Передний волк с разгона метнулся на шею лося, но сохатый резким ударом копыта оборвал прыжок хищника на лету, и волк, взвыв от боли и скаля клыки, кубарем покатился по болоту. В тот же момент два других хищника набросились на лося с разных сторон.

– Га! – вдруг громко выкрикнул Боря, и слышно было, как тенькнула тетива.

Я не знаю охотника, который любил стрелять белок из лука, но думаю, что на этот раз сын лесника не уступил бы ему.