Текст книги "Охотники за сказками"

Автор книги: Иван Симонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Мудрая азбука

С Кщары мы возвращались совсем другой дорогой.

С дедушкой совсем не страшно: можно бегать по сторонам, отставать, забегать вперед, только бы не потерять дедушку на голос. В густом лесу потерять человека из виду можно очень быстро, и в этом нет никакой опасности. А вот на голос потерять – это уже страшно. Крикнешь громко «ау!» – и вдруг никто тебе не отзовется. Тут и почувствуешь, что значит наедине с лесной тишиной очутиться.

А то и наоборот бывает: покричал – и начнут тебе отзываться голоса и спереди, и сзади, и справа, и слева. И не потому, что кругом люди, а потому, что один звук так разлетелся и обманывает, сбивает с правильного пути. Попробуй разберись тут, в какую сторону направление держать.

– Для грибников и ягодников, да и для путешественников тоже, – хитренько прищуриваясь в нашу сторону, говорит дедушка, – правильно слушать научиться – это первая буква азбуки.

– Эхо не только ребятишек, но и взрослых запутать любит. А вы перехитрить его старайтесь, внимательней прислушивайтесь: откуда первый звук долетел, туда и идти следует. Это настоящий голос эхо донесло, а потом подкрикивать, обманывать начинает.

Так узнали мы первую букву мудрой дедушкиной азбуки.

– Слух, – назвал он ее.

Вторая была – зрение.

Нам известно, что путешественники обязательно компас с собой в дорогу берут. На уроках Надежда Григорьевна показывала нам старенький школьный компас – маленькую круглую коробочку с двухцветной стрелкой посредине. Один конец стрелки темный, другой – блестящий.

Если компас работает, стрелка блестящим концом всегда на север показывает. А Надежда Григорьевна сама стрелку передвигала, потому что компас поломанный. Но главное мы поняли. И будь сейчас с нами в лесу хороший компас – без труда показали бы все страны света.

Так мы и дедушке объяснили. А он нам говорит:

– Значит, лесной компас лучше – его носить в кармане не надо, и не ломается.

– А где он есть? – спрашиваю я.

– Где понадобился, тут и есть.

– Как же это, дедушка?

– Очень просто, Квам.

И уже не одного меня, а всех нас вместе спрашивает:

– Значит, светлую стрелку от темной отличить умеете?

– Умеем, – отвечаем хором.

– А длинный сучок от короткого?

– Сумеем!

– Хорошо! – говорит дедушка. – Поверить поверим, а все-таки проверим.

И спрашивает:

– Вот на этой сосне в какую сторону сучья длиньше?.. Правильно. Молодцы!

Еще два раза по другим соснам проверил. Доволен.

– Верно. И все длинные сучья, заметьте, в одну сторону указывают. На юг, к солнышку тянутся. А северные – те короткие.

Обратил дедушка наше внимание и на то, что стволы деревьев с южной стороны светлее, чище, а северную, теневую сторону мох заволакивает.

Муравьи тоже – они к югу от ствола свои гнезда устраивают, где солнца побольше. В тени им не нравится.

Так запомнили мы вторую букву из дедушкиной азбуки. А нам, ученикам, достаточно хотя бы одну часть света знать, чтобы остальные безошибочно определить. Помните эхо: «Встань лицом к югу. Позади у тебя будет север, справа – запад, слева – восток».

Третью букву обозначил дедушка словом «наблюдательность». Трудная буква. Если две первые можно забыть на время, об этой в походе постоянно нужно помнить.

«Позабудешь – себя накажешь».

Запомнили мы это предупреждение, стараемся ни единого слова из дедушкиной беседы не пропустить.

В третьей букве и солнце, и луна, и звезды, и ветер – все движется. Даже цветы и те перемещаются. Только два места остаются неподвижными: откуда ты вышел и куда идешь.

– Взял прямую линию – с первого шага замечай, с какой стороны тебе солнце светит. Сзади – тогда перед тобой тень ляжет. На нее, Квам, и наступай, гони ее перед собой. Сбоку наискосок солнышко светит, так и чувствуй его с этого бока, – объясняет мне дедушка, словно с одним разговаривает. А все слушают. – Солнышко, оно не собьется и тебя куда надо доведет. У него шаг точный. А куда закругление идет – это вам небось лучше моего известно. По градусам, наверно, землю меряете?.. А я по градусам не умею. Видишь, Квам, как отстал от тебя дедушка? У меня вся мера на глаз… А вы, значит, по-своему, по градусам повороты примеряйте. Только не ошибитесь, в нужную сторону поворот делайте. Если уходил от солнышка – на солнышко возвращайся, чтобы на то же место попасть.

Луна для деда – ночное солнце. Звезды ей на подмогу. Ветер, если он постоянный, тоже помогает направление держать. Надо так идти, чтобы чувствовать его всегда с одной стороны.

Когда солнца нет, дед цветами руководится.

– Земляника солнце хорошо чувствует. Куда цветами показывает – там и солнышко. По лесным колокольчикам тоже замечайте… Запомните для начала – и хорошо будет.

Большую книгу раскрывали буквы дедушкиной азбуки. Не терпелось читать ее научиться.

Узнали мы в тот день и про столб за номером 286.

– Квартал это двести восемьдесят шестой, – сказал дедушка. – Вдоль верста, поперек верста. До него отсюда… да, до него отсюда еще через девять кварталов надо пройти.

И дед Савел все их перечислил, не по порядку, а по памяти. По порядку кварталы полосой вдоль всего леса идут. В новой полосе счет продолжается. Поперек бора пойдешь – путается, число от числа далеко отскакивает. Долго надо в лесу прожить, чтобы запомнить все эти полосы.

– И не запоминайте, – посоветовал дедушка. – А если запутался, иди себе просекой – на дорогу выведет.

В этот день долго и без опаски заблудиться, будто у себя по деревне, бегали мы по лесу: гоняли белок по деревьям, спугивая их с ветвей сосновыми шишками, притаившись за сосной, смотрели, как пестрый дятел достает из-под коры жуков и букашек, аукались, разбегаясь по сторонам, снова возвращались к деду, учились слушать лесное эхо. Даже Ленька Зинцов был такой хороший и предупредительный, что с Павкой за весь день ни разу не повздорил.

Возле Березового моста увидели мы змею. Она, проворно извиваясь, ползла болотистой низиной, оставляя на влажной траве отчетливый след, будто кто, балуясь, зигзагами Протащил веревку. Мы уже совсем навострились бежать. А дедушка ловко схватил змею за хвост, встряхнул ее легонько, она и повисла у него в руке, словно хлыст. Только станет голову поднимать дедушка снова встряхнет. Она и перестала извиваться.

– Залилась, – сказал дедушка.

Потом бросил змею на землю, и Павка Дудочкин гибким прутиком пересек ее пополам.

Мы чувствовали себя героями, потому что настоящую гадюку убили. Теперь попадись другая такая – справимся без дедушки. Конечно, за хвост ловить не будем – это дело опасное, одному деду Савелу привычное. А мы бы ее прутиком. Прута нет, так сучком к земле пришили бы.

Бродя по лесу, в куче прошлогоднего хвороста нашли мы совиное гнездо, живых совят в руках держали. Пищат они пронзительно, неприятно так. А голова – даже у маленьких – большая, угловатая и плоская, как расколотое полено, глаза навыкате, горбатый клюв крючком книзу загнут. Разинут рот, того и гляди в глаза клювом вцепятся.

Разозлился Ленька, хотел их «прикокнуть», а дедушка велел обратно в гнездо положить, потому что совы, говорит, мышей уничтожают, хлеб на полях оберегают. Не знали мы этого.

У Светлого озера показал нам дедушка место, куда лоси на водопой ходят. Вблизи камышей и костер развели.

Научил нас в тот день дед Савел рыбацкую уху варить. И сейчас, как вспомню, будто попахивает этой ухой с дымком от костра и зеленой луковкой, которую прихватил дедушка со своего маленького огорода.

А один бугорок, на котором сидели мы и каких немало можно встретить в Ярополческом бору, и до сих пор отличу я от всех других.

Много у нас по Заречью сложено преданий, легенд и сказок, но никогда не слышали мы такой, как рассказал об этом бугорке дедушка Савел.

Лесные братья

Мы сидим у подножья трех сосен на просторной лесной поляне, прилепившись к маленькому песчаному бугорку, опутанному редкой и худосочной травкой. По краям бугорка рассыпались зеленые ягоды брусники. Крупные темные муравьи снуют у нас под ногами, шевелят на бегу послушные иссохшие иглы опавшей хвои, то опрокидывая их на себя, то снова забираясь наверх, словно на перекладину.

Солнечная поляна густо пестрит цветами. Зеленые кусты пахучего можжевельника остроконечными копенками рассыпались по ней. Теплом и покоем веет от малого холмика.

Дедушка Савел сидит неподвижно, прислонившись спиной к сосне. Расстегнутый ворот полотняной рубахи прикрыт широкой белой бородой. Серые полусомкнутые глаза деда немигающе смотрят в чащу леса, окружившего поляну со всех сторон, густо разросшиеся пучковатые брови медленно и беспрестанно шевелятся, то сдвигаясь, то раздвигаясь.

Как перед ожиданием необычного и торжественного, с лица деда Савела сходит привычное веселое добродушие. Он становится задумчивым и почти строгим.

По сторонам немолчно и ровно шумит лес. В тон сосновому шуму задумчивый голос деда становится глухим и далеким, будто не он говорит, а сама ожидаемая нами сказка, невидимая и таинственная, по зову деда медленно идет к по лесным тропинкам, и мы, затаив дыхание, слышим и ждем ее приближения.

Горе проходит и забывается. Надость проходит и забывается, а сказка от малых лет до седых волос помнится. Деревья старятся, человек в землю уходит, а сказка живет – берет нас в плен незнакомый и далекий голос, в мерном и глуховатом гудении которого таится неведомая покоряющая сила.

Мы сидим не шевелясь, боясь даже шорохом нарушить задумчивую и торжественную речь старого лесника. Он жесткими жилистыми руками захватывает в кулаки тесемку пояса, вздыхает глубоко, словно совершил самое трудное – вызвал к жизни далекие видения. Молчит минуту, не спуская глаз с ближайшей опушки бора, и успокоенно продолжает:

– Давно это было. Так давно, что ни отцы, ни деды наши не помнят, только по рассказам своих дедов знают.

Деревень наших тогда и в помине не было, а шумел по всему Заречью сосновый бор. Хоронились в нем от наезжих врагов да от своих хозяев беглые люди. Зверя гоняли, рыбой промышляли, тем и сыты были.

И появились среди лесных людей три отважных охотника – три родных брата. В ловкости да смелости не было им равных по всему Ярополческому бору. Умели они без промаха зверя убить, умели рыбу ловить, умели и врагу не кориться. Полюбил трех братьев старик лесовик и поведал им три волшебных слова. Младшему открыл он тайну, как можно сорокой оборотиться, среднему – дубовой телегой кататься по лесу, а старшему – Егору – заповедал крылья сокола. Открыл ему лесовик и заветное слово соколиное, которому все птицы повинуются.

Поднялся сокол в небо, крикнул слово грозовое соколиное, заказал появляться возле Клязьмы-реки ловчим соколам и быстрокрылым кречетам, что на охоте князьям да боярам утехой служат.

С тех пор прекратились по берегам Клязьмы боярские охоты соколиные, а ловчие соколы, пущенные на поимку дичи, улетали в привольные степи, в голубой простор– только сокольничие их и видели.

Не стало боярам ни охоты, ни утехи. Пробовали они силой лесной народ одолеть, боровыми просторами завладеть.

Не уступили вражьей силе братья. Подняли лесных людей, дубьем да топором опрокинула рать боярскую.

Одолела богатых злоба. Не стало у них в хоромах ни шкур звериных, ни рогов лосиных, ни перин лебяжьих.

Собрались бояре да дворяне совет держать, как лесной народ одолеть, непокорных богатырей покорить. И решили они пойти с жалобой на лесных братьев к самому царю. Будь, мол, защитником нам, царь-батюшка, пошли войска прогнать из леса братьев-охотников, а с остальными мы сами справимся.

Выслушал царь и приказал своим слугам:

– Седлайте коней, гоните из леса разбойников! Взяли с собой царские слуги сто прутов зеленых да сто плетей ременных, чтобы братьев лесных по спинам хлестать. Заседлали коней и пустились вскачь.

Доскакали они до леса, видят: кружит над опушкой сорока белобокая, стрекочет беспокойно, лесной народ созывает. Хотели царевы слуги криком сороку запугать, да голоса не хватает. Хотели стрелой из лука сбить, да вместо лука ременные плети у седел болтаются.

Поспорили, пошумели и дальше поехали.

Только ступили кони на лесную землю, навстречу им откуда ни возьмись телега дубовая, железом кованная. Ни людей, ни лошадей не видно: одна по дороге катится, гремит по кореньям.

Перепугались кони, по сторонам шарахнулись: раскидали по лесу царевых слуг, обратной дорогой ко дворцу умчались. А лесной народ, охотники да рыболовы, теми плетями, что на лесных братьев были заготовлены, отстегали царевых слуг и домой из лесу прогнали.

Егора же богатыря царевы слуги ни глазом не видели, ни слыхом не слышали.

Воротились они во дворец к царю и рассказали ему о своем стыде-позоре.

Рассвирепел царь, позеленел от злости, и посылает он на расправу с лесными братьями целый полк.

– Скачите в лес, повесьте на сухой осине разбойников! Понабрали слуги веревок, чтобы братьев вязать да на осине вешать, хлестнули коней и пустились вскачь.

Издали завидели царевы слуги: кружит над опушкой сорока белобокая, крыльями трепещет, громким голосом стрекочет, лесной народ созывает. Хотели они сороку криком запугать, да голоса не хватает. Хотели стрелой из лука сбить, да вместо луков веревки У седел болтаются. Выпустили на нее ловчего сокола, а он взмыл в высокое небо и улетел за Клязьму-реку, в далекие степи, в голубой простор – только его и видели.

Поссорились, повздорили царевы слуги и поскакали в лес.

Немного верст пробежали кони по лесу: глядь, откуда ни возьмись катится навстречу телега дубовая, железом ка-ванная, ни людей, ни лошадей не видно, одна мчится, гремит по кореньям.

Кони под царевыми слугами на дыбы поднимаются, а телега их с ног сшибает, наезжих недругов оглоблями глушит, тяжелыми колесами прикатывает.

Побледнел военный начальник, приказал бревнами дорогу загородить, веревками телегу опутать. Не успел договорить, как грянул из глубины бора громовой голос:

– Бей супостата!

Только голос Егора царевы слуги и слышали, а самого его не видели.

От того крика ошалели кони, полетел военный начальник с седла долой. А лесной народ, охотники да рыболовы, скрутили его теми веревками, что на лесных братьев были заготовлены, и бросили посреди леса волкам на съедение, хищным птицам на растерзание.

Дошла весть о победе лесных братьев до царевых палат. Распалился, разъярился царь, кричит на весь дворец:

– Сам поеду на разбойников! В железной клетке привезу! Заставлю железные прутья грызть!

Велит он собирать войско со всего царства, чтобы было людей больше, чем сосен в бору. Но не идут на поимку лесных братьев лапотники и сермяжники, собираются на царский зов лишь бражники да золотокафтанники.

Прослышал о том походе лукавый монах Тихоня. «Вот где, – думает, – можно будет богатой казной поживиться».

Пробрался он во дворец к царю и говорит ему:

– Не гневись, государь, на божьего странника, что пришел к твоей милости незваный, непрошеный. За милостивый дар да боярский кафтан послужу я тебе с усердием, помогу поймать лесных разбойников. И не надобно брать их силою, с божьей помощью возьмем хитростью.

И советует он напоить братьев сонным зельем.

– То искусство, – говорит, – мне ведомо. А сонных голыми руками берите, крепкими арканами вяжите, запирайте в клеть железную.

Обрадовался царь коварному предателю. Обещает его озолотить, в боярскую парчу нарядить, если Тихоня свое злое дело сделает.

Посадили монаха на коня, а за ним следом и все войско двинулось. Издали увидал Тихоня, как над лесом белобокая сорока летает, дальнюю дорогу проверяет, говорит царю:

– Прикажи, государь, остановить войска. Наперед я потихоньку один пойду, незаметно свое дело сделаю. По моим следам с судом да расправой и войску скакать.

Надел Тихоня-скуфью да схиму монашескую, во дворце для него сшитую, перекинул через плечо суму, черствым хлебом набитую, прикинулся стариком древним и поплелся по дороге в лес. Только стал к опушке подходить – летит навстречу сорока белобокая. Опустилась на дорогу, обернулась добрым молодцем, спрашивает:

– Куда, странник божий, путь держишь? Вздыхает набожно, отвечает лукавый монах:

– Иду я, добрый молодец, в лесную обитель, поклониться святым местам.

– Не видал ли ты по дороге войска царского?

– Милостив наш царь-батюшка, за лесной народ он нынче молится, желает ему доброго здравия, – смиренно говорит монах.

Не подозревает младший брат хитрых замыслов. Пожалел он странника усталого:

– Стар ты, дедушка, тяжело тебе котомку нести. Давай я помогу.

– Спаси бог тебя, добрый молодец, – сладко выговаривает Тихоня, а сам в душе ликует, что удалось обмануть ему доверчивого богатыря.

И предлагает он:

– За доброе сердце позволь напоить тебя святой водой, что несу в своей котомке из дальних мест.

И наливает он богатырю Сороке зелья сонного.

Не усомнился богатырь в страннике, выпил сонное зелье единым духом, взвалил старикову котомку себе на плечи – пошел с ним за провожатого.

Совсем недалеко прошли они лесом – катится навстречу телега дубовая, железом кованная. Ни людей, ни лошадей не видно – одна бежит, стучит по кореньям. Остановилась перед путниками – обернулась статным молодцем.

– Куда, странник божий, путь держишь? – спрашивает богатырь безвестного монаха.

Отвечает Тихоня брату среднему:

– Иду я, добрый молодец, в лесную обитель, помолиться небесным угодникам, поклониться святым местам.

– Не видал ли ты по дороге войска царского? Кладет на себя Тихоня крестное знамение, говорит молитвенным голосом:

– Милостив наш царь-батюшка, за лесной народ он молится, желает ему здоровья и благополучия.

А сам исподтишка на богатыря посматривает, благочестием своим доверчивого обманывает. Пожалел и средний брат странника.

– Стар ты, дедушка. Тяжело тебе котомку нести. Садитесь, – говорит, – на меня вместе с моим младшим братом. Подвезу я вас.

Тут достал Тихоня свою скляночку, предлагает богатырю Телеге.

– Не хочешь ли, – говорит, – святой водицы испить, что несу я с богомолья из дальних стран? Та водица силы прибавляет, богатырский век удлиняет. За помощь и доброе сердце отблагодарю тебя.

И наливает он в стаканчик зелья сонного.

Не усмотрел доверчивый богатырь злого умысла – все до дна выпил. Обернулся он снова телегой, а младший брат в сороку превратился.

Присел Тихоня рядом с сорокой на телегу, и поехали. Сорока и телега между собой негромко переговариваются.

Закрыл глаза хитрый Тихоня, делает вид, что дремлет, а сам незаметно подсматривает, каждое слово братьев подслушивает, неосторожный разговор на примету себе берет.

– Тише, брат, на ухабинах: вылетит железный шкворень – пропадет твоя голова, – говорит младший брат среднему, а сам чувствует, одолевает его тяжелый сон.

– И ты, смотри, береги свое серебряное перышко. Выпадет оно из груди – не летать тебе больше по лесу, – отвечает младшему средний брат.

И его тоже клонит тяжелый сон. Колеса окованные еле катятся. Шепчет он, превозмогая себя:

– И старшему брату, Егору, надо сказать, чтобы не покидал он темный лес. Недаром завещал старик-лесовик, чтобы пуще всего на свете стерегся он коварных людей да лесных пустырей. Вся сила его от лесной чащи.

Слушает доверчивых богатырей Тихоня, торжествует злобно. «Не в боровой чаще, на лесной поляне смерть Егору написана. Надо его на поляну выманивать».

Катится телега по лесу, только шкворень железный впереди поблескивает. Лежит рядом с Тихоней на узелке сорока – серебряное перышко на груди сверкает.

Чем дальше, тем гуще бор.

Вдруг загудели сосны, закачали в высоте вершинами – выходит на дорогу, навстречу путникам, старший брат богатырей – Егор Слово Соколиное. Увидал он на телеге Тихоню, спрашивает:

– Куда, безвестный странник, путь держишь?

А сам с монаха строгих глаз не сводит. Руки у Тихони мягкие да белые – от мальства труда не ведали, в тугом мешке сухари не початы – видно, страннику в них нет нужды, схима черная новешенька – не в таких приходят из дальних мест.

А глаза Тихони льстивые да хитрые, от прямого взгляда прячутся.

Кланяется земно, торопится улестить коварный монах Егора словами медовыми, хочет его горькими жалобами разжалобить.

– Обошел я, добрый молодец, на старческих ногах весь крещеный мир, а такой добродетели не видывал, радушнее привета не встречивал нигде. Принес я на своих плечах из дальних мест малую склянку святой воды. Кто пьет ее, тот не старится, только силы богатырю прибавляется. И тебе желаю, славный добрый молодец, здравствовать много лет.

И хочет он налить Егору зелья сонного.

Только потемнел лицом, только глазами сверкнул Егор – и выпала из рук Тихони, раскололась о сосновые коренья склянка с зельем.

Задрожал монах под суровым взглядом Егоровым, молит богатыря слезным голосом:

– Не обидьте меня, несчастного, пожалейте меня, странника убогого, проводите до первой поляночки.

А сам все назад посматривает: не спешат ли по лесу царевы конники, не мелькают ли между сосен кафтаны пестрые боярские, жемчугами да золотом шитые.

Сел Егор на телегу со странником, доехал с ним до первой лесной поляны. Растут на ней три пушистых деревца, три малютки-сосенки.

– Уходи, старик! Негоже рядом с тобой стоять, негоже в лукавые глаза глядеть, – говорит Егор.

Поднимает свой узелок Тихоня, по сторонам глазами так и шарит. А царево войско – уже вот оно: на поляну кучей высыпает, от леса богатырей отрезает.

Спит сорока, беды не чует. И Телегу сон одолел совсем.

Улучил Тихоня минуточку и выхватил из телеги железный шкворень. Покатилась по траве вместо колес голова молодецкая.

Не успел перехватить руку предателя Егор Слово Соколиное, как выдернул Тихоня из груди сороки серебряное перышко. И остался лежать мертвым на месте птицы лесной богатырь – младший брат.

Стоном застонал Егор, то увидевши.

– Ой вы, братья мои родные, товарищи дорогие! Вместе стояли мы за лесную волю, не расстанемся и в смертный час.

Грозой-мстителем встал Егор над телами братьев. Жарким гневом распласталось лицо богатыря.

А царское войско уже окружило Егора со всех сторон. Бояре арканами машут, свою победу торжествуют. Хотят они богатыря живым связать, в железную клетку запереть, поставить ее на забаву перед окнами царева дворца.

А Егор стоит не колеблется, перед вражеской силой не клонится. Ищет он под рукой дерево рослое, чтобы разбить, разметать им силу вражью. Но растут рядом на поляне лишь три пушистые сосенки, словно дети малые. Пожалел их тронуть богатырь, а схватил он ближнего боярина, одним махом сорвал его с седла расшитого, закрутил над головой – никто к Егору подступиться не отважится, от его ударов валятся с коней замертво.

Замешалось, оробело царево войско.

А тем часом хитрый монах Тихоня сзади к богатырю подбирается. И воткнул он Егору в спину отравленный ядом нож.

Ахнул, зашатался богатырь, почуяв рану смертельную. Но сильнее смерти была ненависть к предателю коварному, что из всех врагов был подлейший и трусливый враг. Ухватил Егор Тихоню за схиму черную и метнул его выше леса дремучего. Не досталось предателю ни золото, ни обещанный царем расписной кафтан боярский. Рухнул он на сосны колючие, разодрали его сучья острые, разорвали в клочья черную схиму – личину мерзкую.

А смертельно раненный богатырь крикнул слово боевое соколиное. Пронеслось оно бурей по всему лесу. Повалил со всех сторон на тот призывный клич народ лесной. Закипела вокруг малого холма борьба великая.

Только сила Егора оставила. Опустился он на сыру землю, тяжко вымолвил слово прощальное:

– Не оставил я тебя, воля вольная! Не оставил я тебя, темный лес! Берегите и вы свою землю, люди добрые!

И умолк навек.

Схоронили Егора на той поляне, между трех малюток сосенок. По правую и левую сторону положили с ним родных братьев.

Могильный холмик над ними насыпали. А царевых слуг расклевали черные вороны, растаскали звери по диким логовам.

Лохмотья Тихониной схимы предательской разлетелись по ветру, превратились в гниль болотную, подернулись поверху густой да зазывчивой мокрецом-травой. Стоит путнику ступить на зелень обманчивую – засосет его трясина черная. И люди тех мест пуще огня чураются.

А на холме Богатырей разрослась брусника сыпучая – сочная лесная ягода.

Три малютки деревца в головах богатырей могучими соснами выросли, шумят по ветру вершинами, о далеком былом людям рассказывают.

Отдыхают на холме под приветными соснами лесные путники, добрым словом отважных богатырей вспоминают. Вот и мы сегодня пришли сюда, соколики.

…Закончил свою сказку дед Савел, поднялся с земли и долго стоял над бугорком, склоня голову и упирая в грудь широкой белой бородой.

– Говорят, что вот здесь они и похоронены, – негромко добавил дедушка.

Мы стояли рядом с ним, смотря с волнением на маленький бугорок, прозванный в народе Богатырским. От сосен, поднимающихся над ним, тремя ровными полосами тянулись тени, будто неслышными шагами шли через поляну в родную чащу лесные братья – отважные русские богатыри.

Снова живыми вставали они перед нами, и сам Ярополческий бор становился будто приветливее и краше, таинственнее и роднее.