Текст книги "Охотники за сказками"

Автор книги: Иван Симонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

Алмазный ларец

Было у матери два сына. Старшего Угрюмом звали, младшего Арефой кликали. Оба – парни на возрасте. Оба видные, завидные: ни краской, ни ростом не обижены. И работа им любая по плечу, и за себя в трудный час постоять умеют. Глядеть на них да радоваться: добрая смена вырастает.

И почуяла старая мать, что недолго ей по земле ходить осталось. Призвала к себе старшего сына, говорит ему: «Пора мне в дальнюю дорогу собираться. Много я нелегких дорог прошла, свою ношу безотказно несла. Может, вам, молодым, она легче будет.

Не оставлю богатого наследства, завещаю вам, сыновьям своим, два заветных клада. Отыщете – сами возьмете. Слушай, старший сын! Выбирай, к чему твое сердце лежит.

Есть над Чудовым бором в мелких звездах крест. Гореть не горит, а высоко стоит, далеко себя всем показывает. На семь сосен подножьем опирается. Под ним каждая сосна черным поясом опоясана.

А еще примета – белая береза в сосновом кругу. Под той березой на седьмой глубине алмазный ларец зарыт. Разбойники свое богатство захоронили, чародеи его заговорили.

^Кто достанет ларец – тому и богатство явится. Век считай – не пересчитать.

Еще есть под восточной звездой голубой дворец. До него добраться – надо лес густой прорубать, диких зверей в пути одолевать, через каменные горы насеки рубить. В голубом дворце светлое счастье упрятано. Кто дойдет, тот и счастье найдет. Отец твой в ту сторону ходил, там и голову положил. Маленький, а остался за ним след. Ту дорогу по отцовскому следу отыщешь. Выбирай из двух, мой старший, какая мила тебе дорога».

– Коль отец, не добравшись, безвременно погиб – зачем следом за ним ходить? Своя голова самому дорога, – отвечает суровый Угрюм. – А счастье еще не богатство. Выбираю я, матушка, алмазный ларец. Чтоб добыть его, дай ты мне силу могучую.

Наклонился к родительнице:

– Прощай, матушка!

– Прощай, любимый мой старший сын! Пусть желанье твое исполнится, – сказала грустно.

Зовет она к себе младшего. Рассказывает ему про алмазный ларец, про голубой дворец.

– Тяжела, крута дорога на утреннюю звезду, и молод ты. Твой отец по ней за счастьем ходил, каменные завалы дробил. Там и голову положил. Крошечный, а остался за ним след.

Отвечает матери Арефа:

– Чьим другим, как не родного отца, мне сыном быть! По каким окольным путям ходить, если к счастью прямая дорога указана! Пусть и трудная. Зачем искать алмазное богатство, когда нет в нем счастья! И я следом отца пойду, матушка. Буду думать и знать, что и он мне станет в трудную минуту помогать. Не печалься о моей доле. Добрым словом дай мне веру вечную в счастье близкое.

– Те слова и отец твой говорил.

И попросила Арефу:

– Положи свою руку мне на грудь, любимый сын.

– Прощай, матушка!

– Прощай, родной! Пусть задуманное будет по-твоему. Пусть желанье твое исполнится!

Осветилась спокойной улыбкой и умерла.

Схоронили братья родительницу. Угрюм медный пятак ей под голову положил, Арефа цветы на могиле посадил. Идут лесной тропинкой в обратный путь. Каждый спою думу думает.

Показалась перед ними девушка, станом стройная, лицом спокойная, светлые волосы ниже пояса волнами опускаются. Правой рукой от себя повела – поднялся из земли черный сундук. Полосы по нему скрещиваются стальные, на железных пробоях замки серебряные. Пылают над ним, висят в воздухе из огнистых драгоценных камней слова: «Сила могучая».

Левой рукой девушка повела – бурная речка через лес потекла. Острые камни из белой пени выбиваются. Над кипучей водой разноцветные бабочки летают, легкими крыльями слова сплетают: «Вера вечная».

Распахнулся сундук – и захлопнулся, до краев полон желтым золотом. Глянул на него оцепенелый Угрюм – золотой желтизной красивое лицо подернулось. Хватает он огнистые камни драгоценные – серым пеплом алмазы рассыпаются, черные волосы Угрюма пепельным налетом покрываются. Неуемная жадность его обуяла – разбудила могучую мрачную силу.

А младший брат через бурный поток плывет, кипящие волны руками бьет, ногами острые камни отталкивает. На берёг ступил – все тот же, как был. Ниже плеч вьются волосы цвета спелого колоса, в ясных глазах огоньки играют. Растет в нем крепкая вера, что дойдет, что найдет далекое счастье, путь к которому отец прокладывал.

Что у матери в прощальный час просили, оба брата полной мерой получили. Оглянулись назад – ни сундука, ни речки, ни девушки. Старший младшего брата сторонится, молвить слово с ним опасается. Были родными, разошлись чужими в разные стороны. Мрачный Угрюм пустился семь сосен с черными поясами искать, Арефа – отцовскую дорогу продолжать.

Птицы Угрюма стороной облетают, лесные звери дорогу ему уступают – слышат в нем беспощадную злобную силу. В ночь ему не спится, днем спокойно не сидится – торопится Угрюм кладом завладеть, чтобы никто его опередить не мог.

Широкий крест над бором увидал, меченые сосны в темноте отыскал – взялся за заступ. День копает, покоя не знает. Ночь копает, покоя не знает. Сквозь землю видит укрытое в ней богатство.

За весной лето проходит, осень зиму за собой выводит. Снова зима широкие поля цветам уступает – Угрюм ни зимы, ни лета не замечает, высокого солнца в небе не видит. Сидит день и ночь в глубокой яме, на вольный свет не вылезает. Поднимает, толкает в землю тяжелый заступ неумолимая жадная сила.

Добрался до седьмой, глубины – ухватил алмазный ларец. И наряды под крышкой, и золото, и каменья горят самоцветные. В ширину, в глубину волшебный ларец раздвигается – богатство в нем прибавляется. Обильная досталась добыча, да хлопот с ней много. Не находит места Угрюм, куда алмазное сокровище положить, за какими неприступными дверями схоронить. Стоит, мелкой дрожью дрожит над каменьями. Близко дикие звери ему представляются. Безвестные люди в темноте осторожно подбираются, дорогую добычу отбить, унести пытаются.

В отчем доме жил – в материнской ласке радость находил. С младшим братом был – его звонкие песни слушать любил. С алмазным ларцом под широким крестом и радость, и песни его оставили. Каждого шороха пугается, каждого кустика опасается. Семью замками алмазный ларец пронизал, тяжелыми цепями к сосне приковал – нет покоя. И страх, и тоска могучую силу подтачивает, жадную тревогу на лютую злобу оборачивает. Мог бы – землю в море утопил, мог бы – солнце в небе остановил. А оно идет да идет, мерным шагом год за годом отсчитывает. Над сокровищем Угрюм жалко старится, ослабевшими руками на алмазный ларец опирается.

Арефа тем временем по отцовской дороге дальше, выше идет, новый след за собой кладет. Через лес широкие прорубки прорубает, с гор завальные камни скатывает, через бурные реки настил мостит. Что тому неприступные горы, что тому когтистые звери, в ком живет негасимая вера! А упорством и доброй силой с колыбели родители Арефу не обделили.

Поднимается он раньше солнышка. В путь пускаясь, отцу поклонится, светлой памяти его поклонится. В тихом ветре слышит ответное напутствие. Обернется в другую сторону, где родная мать успокоилась, – ей сыновним поклоном поклонится. «Не печалься обо мне. Иду, матушка! Слышишь, матушка? – дальше отцовской дорогой иду!»

Выйдет солнце на край земли – и ему Арефа улыбается, светлым словом восход приветствует. И легко на сердце, и радостно, и нелегкая работа ладно спорится. С легким хрустом топор в вековые деревья идет, со звоном гранитные глыбы бьет – далеко горячие искры сыплются.

Где-то легкие волны колышутся где-то звонкая песня слышится. Цветут по кустам подснежники их сменяют серебряные ландыши. Полевые ромашки Арефу к себе зовут широколистые купавы по озерам цветут, загораются в лесной зелени свечи яркие.

Арефа – орлиное имя. Кружат вольные орлы над Аре-фой оглашают высь победным клекотом. Утомится – девушка является, та, что на тропинке братьям встретилась. «Помнишь черный сундук, Арефа? Помнишь жаркий поток, Арефа?»

Будто спрашивает. Будто улыбается, ободрить усталого старается. Косы длинные сплетает, расплетает, и сама – как тогда – молодая.

Отдохнул Арефа под ночным туманом. Снова раньше солнца поднялся.

Ох, какая глубокая трясина! Ох, какая неприступная вершина! Он деревья в трясину роняет. Он высокой горы достигает. Он завалы тяжелые рушит. Он ступени гранитные рубит. По ступенькам все выше, все выше! Вот вершину рукой достанет! Голубой дворец за вершиной. В нем живет желанное счастье.

Подступает, спешит Арефа напрягает усталые силы. Голубое сияние видит. Ту, далекую, песню слышит, что певала мать над колыбелью.

Высоко топор поднимает, тяжело его опускает.

Зазвенел топор – раскололся. И упал на камни Арефа, головой приник к крутой вершине на последнем, трудном перевале. Над Арефой звездное сиянье, позади него – широкая дорога.

«Выходи, молодая смена! Расправляй орлиные крылья!»– будто кличет Арефа с перевала.

Кто пройдет перевал последний, где топор уронил Арефа, тот руками обнимет счастье. Пусть счастливый тогда не забудет. Пусть тогда постучится в гору: «Мы пришли! Мы дошли, Арефа! Мы твою дорогу одолели!»

Молодым идти к той вершине, им и складывать новую сказку».

– Вот теперь-то уж давайте хорошенько попрощаемся, – не дав нам после сказки опомниться, разом шагнула из-за стола хранительница старого бора. И увидел я, растерявшись, что и у строгой черноволосой бабки глаза тоже бывают мокрыми.

По знакомым местам

Гуляев, должно быть, давно по городу гуляет. И наша тощая поклажа в походные узелки увязана. На Лосье шли– тяжело несли, в обратный путь налегке собираемся. Размочаленные лапти позади землянки брошены, запасные на ноги обуты. Артельный котел, чтобы спину не тер, в сторожку отнесли.

– Приедем зимой за дровами – и его увезем.

Небо над Ярополческим бором серое, легким дождичком накрапывает. Кончилось сухое бабье лето, мочливая осень начинается.

Старшие втроем на скамейке под серой березой сидят, по прощальной над Лосьим озером докуривают, предстоящие версты на время прикидывают.

– А другой дорогой отсюда можно пройти до нашей деревни? – интересуется Ленька.

– Кому семь верст не крюк, тому и по другой можно, – не возражает дедушка.

– Что-то новенькое на прощанье сочинил? – внимательно посматривает Сергей на брата.

Ленька стойко братнин пытливый взгляд выдерживает.

– А чего новенькое?! Может, там лучше дорога будет, торная. Вот пройти направо немножко…

– Потом назад немножко, – подсказывает Сергей. Ленька оглядывается на Васька и подтверждает:

– И назад тоже немножко.

– Потом еще немножко?

– Нет, больше назад не нужно. Дальше прямо вдоль истока, как вода льется.

– А ты ходил по этой дороге?

И Сергей выясняет, что не Ленька, а Васек вдоль истока тропинку знает, по которой на дорогу можно выбраться.

– Счастливо заплутаться! – разгадав стакнувшуюся «троицу», машет рукой.

– Дудки! – тоном выше поднимает младший брат. Вовка Дружков и к нам присоединиться порывается, и от дедушки уходить не хочется. Такой он в Леньке неуверенный.

Пошли четверо в обход озера, а мы втроем по незнакомым тропам в знакомые места. Есть у нас с Ленькой старые знакомые в Ярополческом бору, а у Васька – тем более.

Долго большие и малые болота огибали, а к истоку все-таки выбрались. Катится по песку прозрачная вода. С обеих сторон ольховые заросли ее обступают. По крутым изгибам, по темному ольховому навесу узнаю свою «дорогу к солнцу». Это же она самая, которую я с бугорка увидал!

– Через четыре озера прямо в Клязьму течет, – указывает Васек на ручей. – А в той стороне, – действует указательным пальцем, – две гагары живут. Ни дождя, ни грозы не боятся! За один раз от берега до берега все озеро переныривают! Хотите посмотреть?

А гагар разыскивать времени не хватает. Длинная предстоит нам дорога до деревни. Хотя бы к вечеру, а добраться надо.

И знакомые места – вот они, знакомые места! – перед нами открываются. Стоит над крутым изгибом ручья одинокий, растрескавшийся пень. Под ним зеленые стебли в текучей воде купаются.

– Светлый ручей! – обрадованно всполохнулся Ленька. Вспомнил деда Савела, как рассказывал он нам тихую сказку про этот ручей, как сидел на пеньке, прикрывая от солнца лысину свежей травой, приутих, добавил негромко:

– А еще зовут его Русалкин ручей.

У сторожки могилу старого лесника отыскали. Стоит свежая оградка возле ели, под которой – давно ли, кажись? – мы свой первый лесной шалаш строили. В ограде низенький деревянный памятник с дощечкой-надписью. Дверь в сторожку гвоздями приколочена, будто в прошлое нам путь перегораживает. Были школьниками, стали пильщиками, а все думами возле детства бродим.

Нависает, моросит мелкий дождик, осыпает прозрачными крупинками островерхую Ленькину буденовку, брызжет колючим холодком на открытую полосатую тельняшку. А Ленька не зябнет, во всю грудь расстегнутый пиджак разворачивает.

Ваську только холодно от нависшей сырости. Снова Васек в одиночестве на своей сторожке остается. По Светлому ручью ему обратно возвращаться. При прощанье всегда невесело, если с хорошим другом расстаешься. А мы и с плота в озеро вместе опрокидывались, и костер у землянки разводили вместе, и Балайкину потерю вместе искали.

Долго стоим на проезжей дороге, от которой незаметная тропинка к Светлому ручью ведет. Лес, омытый дождем, сочно пахнет сосновой зеленью. Осыпаются с ветвей, мягко шлепают о дорогу набухшие в хвое крупные капли. И рисуются сквозь частую сетку дождя, далеко-далеко, солнечные терема за туманами.