Текст книги "Звездная роль Владика Козьмичева(СИ)"

Автор книги: Исак Модель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Особо ее насторожило, что они не женаты. И только после того, как увидела загсовский бланк с назначенной датой регистрации, дала согласие. Владик и Лена ликовали! О такой удаче даже не мечталось. Еще бы! Квартира в самом центре. Комната площадью в двадцать метров. Окно с видом на залив. Теперь можно было спокойно ждать августа, приезда Анны Семеновны, регистрации и свадьбы.

И только после этого Владик вспомнил о Сереге, его просьбе и своем обещании выслать ему приглашение для приезда в Находку. Паспортные данные Сереги были в записной книжке. Чтобы не тянуть время, решили оформить два вызова. Один, от имени Лены, на Анну Семе-новну, другой на имя Сереги. Так и сделали.

Наступало приморское лето. В его первую половину часто дождило. Над морем стояли туманы. Купаться бывало прохладно. Зато потом наступила курортная благодать. До пляжей было недалеко, и Лена пользовалась этим в полной мере. К августу ее уже нельзя было узнать. С темными волосами, загоревшая чуть ли не дочерна, она стала походить на мулатку, невесть как заброшенную на берега залива Петра Великого. Владик не мог ею налюбоваться. Ему все еще не верилось, что эта обалденная девушка вот-вот станет его законной женой. Даже грусть от того, что ему пришлось расстаться со сценой, ушла на задний план. Сам он купался лишь вечером, после занятий и в выходные. Но и при этом, как говорила Лена, стал выглядеть много лучше, нежели выглядел в Касинске.

В конце июля приехала Анна Семеновна. Ахнула от их роскошного вида. Отругала за то, что они никак не беспокоятся о предстоящей свадьбе, и заявила, что берет дело в свои руки. С хозяйкой квартиры они удивительно быстро нашли общий язык, и та не только любезно предложила, чтобы она пожила это время у них, но и обещала всяческую помощь.

И жизнь завертелась. Лена с Анной Семеновной срочно подгоняли купленное в магазине для новобрачных свадебное платье. Костюм, в котором Владик ходил еще в Касинске, Анна Семеновна забраковала. Пришлось покупать новый. Денег на ресторан она категорически брать отказалась. Владику было заявлено.

– Я всю жизнь копила на свадьбу дочери. И, наконец-то, дождалась! Ты ко мне с такими речами не лезь!

Друзьями они еще не обзавелись. Поэтому регистрация и свадьба были нешумными и душевными. Но без отца Владика. Тот правда, прислал большую телеграмму с поздравлениями не только от себя, но и от жены. И с просьбой разъяснить, почему вдруг Владик оказался в Находке. Присутствовали только Николай Семеныч с семьей и их квартирная хозяйка – Наталья Кирилловна. На следующее после свадьбы утро Николай Семеныч долго катал их на катере. Море, как на заказ, было спокойное и такой глубокой синевы, что оторваться от его вида было невозможно. Спустя несколько дней Анну Семеновну проводили. Только после этого они, наконец, осознали, что в их жизни произошло!

А дальше настали будни. Но какие! У Лены начался учебный год. И как ни странно, в той же самой школе. Она получила полторы ставки. Кроме любимого русского языка и литературы в старших классах, директор уговорила ее вести историю в средних классах. В школе она пропадала с утра до вечера. Тем временем у Владика занятия на курсах подходили к концу. По просьбе Николая Семеновича он после занятий начал работать на "Циклоне". Команда холодильщиков приняла его возвращение благожелательно. Да и он чувствовал себя не в пример увереннее. Чему немало удивлялся.

Гуманитарию по натуре и артисту по призванию, и мысли никогда не допускавшему, что его жизнь может оказаться связанной с техникой, потихоньку начала нравиться нынешняя профессия. Хотя в глубине души таилась мысль о том, что когда-нибудь он вернется в мир искусства. Когда и в каком качестве, предположить было трудно. Тем не менее, сомнения в правильности последнего театрального выступления появлялись все реже. На душе его становилось спокойней и спокойней. Жизнь брала свое.

Где-то в мае месяце Лена сообщила, что у них будет ребенок. И ждать его надо в январе. Удивительно, но сама Лена восприняла все произошедшее в ней со спокойной радостью. Как естественное продолжение того вечера, когда они познакомились на дне рождения ее подруж-ки Светки, театральной костюмерши. Владика же известие о ее беременности ошеломило. Нет, конечно, он прекрасно понимал, что это когда-нибудь случится. Но его радость была такой искренней и неприкрытой, что потом Лена долго плакала от счастья. Она ведь узнала, что беременна, раньше, чем сказала ему. И все эти дни представляла, как это произойдет. Какими словами она ему об этом скажет и какова будет его реакция. Как оказалось, воображение ее подвело.

С этого дня их жизнь стала наполняться не только новым смыслом, но и необходимостью задумываться о будущем. Они понимали, что вообще-то им страшно повезло. И прежде всего с работой. Зато ситуация с жильем вызывала тревогу. Захочет ли квартирная хозяйка сдавать им комнату после рождения ребенка? Не придется ли им искать себе новое жилье? Разговор был неизбежен.

Надо сказать, что при ее добром к ним отношении, в тоне общения иногда проскальзыва-ли такие стальные и жесткие ноты, что они ее немного побаивались. И не без основания. От Лениной коллеги по школе, той, что устроила их к Галине Кирилловне, они уже знали, что живут на квартире у вдовы большого начальника в системе печально известного "Дальстроя". Да и она сама не очень скрывала, что была сотрудником сначала НКВД, а потом МВД. И что пустила она их на квартиру только для того, чтобы не быть одной.

Однако разговор, к их радости, получился. Галина Кирилловна заявила, что ребенок ей не только не помешает, но даже наоборот. Детей и внуков у нее не было. А появление ребенка – это радость. И для родителей, и для нее. Поэтому снимать комнату они могут до тех пор, пока она жива. Или пока они не получат квартиру сами.

Тем временем выход "Циклона" в море приближался. В экипаже стал ходить слух, что они пойдут не на путину, а во Вьетнам. От Владика, которого уже знали как шурина капитана, ждали подтверждения. Хотя Николая Семеновича и его семью он видел не чаще, чем другие, куда будет первый рейс, окончательно выяснилось, когда они с Леной решили их навестить. Тогда Николай Семенович и сказал, что слух о Вьетнаме – правда. Пойдут они в порт Хайфон. Туда повезут замороженное мясо, оттуда – субтропические фрукты. Но когда "Циклон" встал под погрузку, выяснилось, что это была не вся правда...

Происходила погрузка как-то странно. Два трюма действительно загрузили заморожен-ными тушами. И остановились. Потом на борту появились три офицера. Первым делом они занялись осмотром свободного трюма. Что-то там им не понравилось, С судоремонтного завода прислали бригаду монтажников и сварщиков, принявшихся за установку в трюме дополнительных креплений для груза. Экипаж недоумевал. Все стало более или менее ясным, когда к борту подогнали эшелон, охраняемый армейскими часовыми. На причал приехала колонна ЗИЛов с матросами, тут же начавшими вытаскивать из вагонов длинные ящики, которые портальный кран загружал в трюм.

По размеру ящиков стало понятным, что на "Циклон" грузят ракеты. Скорее всего, зенит-ные. Погрузку ракет закончили за день. Маляры с завода бойко нарисовали на крышках трюмов советские флаги. Для офицеров освободили каюту старшего помощника. Четырех матросов и старшину третьей статьи расселили в каютах экипажа. А у трюма с ракетами поставили часового.

Затем на "Циклоне" появился еще один незнакомец. Он был в гражданском, но явно об-лечен властью. Вскоре к нему, расположившемуся в каюте капитана, стали вызывать членов экипажа. Разговор был короткий. Каждому предлагалось дать подписку о неразглашении цели рейса и транспортируемом грузе. О мясе в двух трюмах речь не шла. Удовольствия Владику эта процедура не доставила.

Выход был назначен на утро третьего дня. У холодильщиков, как и у всего экипажа, нача-лась обычная трехвахтенная работа. Холостые уже переселились на борт. Семейные, такие, как Владик, пока после вахты уезжали домой. Вскоре ему стало ясно, что надо полностью пересе-ляться на борт.

Настроение от этого испортилось. Особенно у Лены. Еще бы! Едва успели пожениться, как приходится расставаться. Добро бы еще она была одна! Но о себе она уже думала и говорила "мы". И этим "мы" предстояло прожить в ожидании мужа и будущего отца, уходив-шего на судне в воюющую страну, несколько месяцев. Она уже слышала от жен моряков, побывавших во Вьетнаме, что американцы не очень-то церемонятся с нашими судами. то блокируют боевыми кораблями их проход в Хайфонский порт, то вообще решаются на их обстрел и бомбардировку. Рассказов об опасных для жизни происшествиях в ходе рейсов во Вьетнам было достаточно, чтобы Лене стало страшно.

Владик, конечно, многое о специфике плаванья во Вьетнам уже знал. И все это время молчал. Он испытывал двойственное чувство. Да, он переживал за Лену. Предстоящее плава-нье во Вьетнам было его первым, и не чета тому, что он совершил на "Аскольде" по заливу Петра Великого, а плаваньем дальним. Из Тихого в Индийский Океан! В другую страну. За пять тысяч километров! От этого захватывало дух. Как тут останешься бесстрастным? Ведь еще весной представить такое было невозможно... Он даже купил карту и приготовился отмечать на ней маршрут.

Немного успокаивало то, что Лена оставалась не одна. И Галина Кирилловна, и жена Ни-колая Тамара обещали, что на них можно рассчитывать.

Провожать "Циклон" Лена приехала с Галиной Кирилловной. Увы, Владик как раз был на вахте. Потому их прощание, краткое и горячее, с Лениными слезами, заняло буквально десять минут. Вернулся в машинное отделение он хмурый и молчаливый. Молчал, пока напарник, опытный моряк, не сказал.

– Ты, парень, зря убиваешься. Привыкай! Такая наша морская жизнь... А жена твоя моло-дая никуда не денется! Если с моряком связалась, к прощаниям привыкать придется. Так что делайте поскорее детей. Они ей скучать о тебе не дадут.

– Да в том-то и дело, что мы ребенка ждем...

– Ну и прекрасно! Значит, знаешь дело...

По легкой вибрации корпуса Владик понял, что "Циклон" снимается с якоря. Взлетел по трапу на палубу. Увидел среди провожающих Лену. Послал ей воздушный поцелуй. Получил ответный и, пока "Циклон" отходил от причала и разворачивался носом к океану, все высмат-ривал ее быстро уменьшающуюся фигурку.

Началась его новая жизнь.

У выхода из залива Петра Великого "Циклона" ожидал военный корабль. Было по-осеннему пасмурно и дождливо. Со свободными членами экипажа Владик стоял у фальшборта и впервые в жизни любовался стремительным и грозным силуэтом настоящего боевого корабля.

– Да это ж мой сторожевик! "Властный"! – Вдруг радостно завопил стоявший рядом мат-рос. – Я на нем почти три года отходил. Вот уж не думал, что встречу. Привет, братии-и-и-шкии!

И начал так приплясывать и размахивать руками, что запросто мог свалиться за борт. "Властный" дал ход и пошел в океан впереди "Циклона".

– Ничего себе, – подумал Владик. – От американцев нас будет охранять? Так они вроде бы с нами не воюют.

Первые дни плаванья он чувствовал себя отлично. Но потом началось то, чего боялся. На океанской зыби судно стало медленно и размеренно раскачивать. Появились признаки морской болезни. По советам бывалых коллег он не ел по утрам мясо. Держал в зубах и посасывал спички... Немного помогало. Но самым надежным лекарством оказалась горизон-тальная поза, которую он принимал при малейшем проявлении укачивания. Вскоре тошнота и головокружение стали потихоньку уходить. Появилась возможность подумать о том, как жить дальше. По крайней мере, во время рейса.

Тех книг, что захватил с собой, на два месяца явно мало. Судовой библиотечки вообще не было. Заколачивать "козла" почти все свободное время? Это не для него. Можно было играть в шахматы, благо, что в экипаже они были в почете. Но в шахматах, хотя он их и любил, был не силен. Карты? Карты были возможны лишь подпольно. Капитан и старпом преследовали картежников без устали. Заставлять себя писать стихи он не хотел. Стихи у него всегда получались неожиданно. И тогда пришла мысль создать на "Циклоне" художественную самодеятельность. Но как это сделать, если на судне всего-то 31 человек? Десять на вахте, десять отдыхает после вахты, свободны еще с десяток... Сопровождающие не в счет.

Оставалось только одно – быть самодеятельностью в одном лице. Его цепкая актерская память хранила и позволяла читать стихи, свои и чужие, небольшие рассказы, коих он помнил множество. Может быть, давать отрывки из ролей, сыгранных им? А может быть, и чего-нибудь спеть... Хотя считал, что на гитаре играет посредственно.

Решил дело не откладывать и между вахтами поднялся на мостик. Николай Семенович встретил его хотя и приветливо, но без намека на родственность.

– Заходи, Козьмичев, заходи! С чем пришел? Какие проблемы у молодого моряка?

Владик решил подыграть.

– Добрый день, капитан! Спасибо! Не с проблемой, а с предложением в меру своих скромных возможностей помогать ребятам интересно проводить свободное время. Не в карты же играть! Кое-что я умею и знаю. Все-таки я еще недавно артистом был...

– Помню... Хорошая идея. Одобряю. Ты к нашему партийному секретарю подойди. Ска-жи, что я одобрил. С ним все и обсудите. А ты молодец! Быстро осваиваешься. По жене не скучаешь? У меня с берегом связь скоро будет. Попрошу узнать про Лену. Ну, давай!

А давать и не пришлось. Секретарь судовой парторганизации, состоявшей из четырех че-ловек, стармех Иван Леонтьич, словно ждал, когда Владик придет к нему с таким предложени-ем. И мгновенно понял, что строки о художественной самодеятельности будут украшением его отчета в парткоме флота о постановке коммунистического воспитания экипажа во время выполнения столь трудного и ответственного рейса. Владивостокскому почину была открыта зеленая улица. О чем не преминул сказать, открыв при этом ту великую тайну, что знал уже весь экипаж.

– Ты, Козьмичев, знаешь, куда и зачем мы идем? А идем мы с помощью для наших вьет-намских братьев, сражающихся с заклятым врагом всего прогрессивного человечества – американским империализмом. Ты уж постарайся! Сделай так, чтобы экипаж наш горел духом коммунистической солидарности с борющимся Вьетнамом. И будет тебе благодарность за это... Иди, Козьмичев, думай!

От такой просьбы у Владика даже заныли скулы... Тут-то он понял, во что вляпался. О боже, что ж я наделал? Там был Митрофаныч с Лениным, тут Леонтьич с коммунистическим воспитанием... Это как в сказке. "Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Лис, подавно уйду..." Но от Леонтьича-то хрен куда уйдешь! Значит, надо думать.

Первая встреча со свободной вахтой пришлась на предвечерние часы. На просторах Япон-ского моря, словно пожелавшего сделать плавание по нему "Циклона" спокойным и прият-ным, Владик читал своего любимого Маяковского. В угоду Леонтьичу, начал с "Советского паспорта". Потом читал его лирику. Звучавший над палубой артистический баритон Владика вводил слушателей в совершенно незнакомый им мир большого поэта. Никто из них даже не догадывался, что Маяковский, оказывается, и грустил, и влюблялся, и жалел какую-то лошадь. И вообще был человеком вовсе не железной и революционной, а по-настоящему тонкой поэтической души.

Мир

Опять

Цветами оброс,

у мира

весенний вид.

И вновь

встает

нерешенный вопрос -

о женщинах

и о любви.

И еще из его неоконченного, где были такие горькие строки.

Море уходит вспять,

Море уходит спать,

Как говорят, инцидент исперчен -

Любовная лодка разбилась о быт!

С тобой мы в расчете,

И не к чему перечень

Взаимных болей и обид.

От последних слов слушатели еще больше впечатлились. Некоторым, каких на «Циклоне» было немало, они напомнили их собственную неудачную судьбу. Другие вспомнили о своих любимых, оставленных на берегу. Первые минуты, переваривая услышанное, народ молчал. А потом взорвался аплодисментами, звучавшими в унисон с размеренным всплеском волн. Такой чарующей музыки Владику слушать еще не доводилось.

Большинство присутствовавших до этого не знали, что перед ними выступал настоящий артист, переквалифицировавшийся в механика судовых холодильных установок. А когда узнали, то удивлению их не было предела. Вместе с тем оказалось, что многие из этих, внешне ничем не примечательных людей, любят поэзию. И что совсем не исключено, в юности писали стишки. Владика стали просить почитать еще и Маяковского, и Есенина, и Светлова, и Твардовского... Он благодарил и обещал, что постарается. Хотя не всех названных поэтов одинаково любит и помнит. Таких вечеров он дал еще два. Теперь весь экипаж только и говорил о поэзии.

Между тем "Циклон" приближался к Японским островам. Начали встречаться рыболов-ные японские суда. На траверзе Хоккайдо над "Циклоном" и идущим впереди на небольшом расстоянии "Властным" появился самолет с американским опознавательными знаками. Ветераны морских будней тут же определили его как самолет-разведчик "Орион".

Сопровождающие офицеры засуетились. Тут же убрали часового, охранявшего трюм с ракетами. Но было поздно. Американцы, наверняка, успели заснять и "Циклон", и часового с автоматом возле трюма, и сторожевик.

С той поры каждое утро "Орионы" пролетали на такой высоте, что едва не задевали мач-ты. Один раз Владику даже удалось разглядеть пилота, помахивающего рукой.

Пролеты прекратились, как только корабли прошли самый южный из японских островов. Сторожевик тут же лег на обратный курс. Прошел совсем близко от "Циклона". Дал прощаль-ный гудок и постепенно исчез в дымке. А "Циклон" уходил все дальше на юг. Остался позади Тайвань. Погода на глазах менялась. Становилось теплее и более влажно. Владик все свобод-ное время проводил на палубе. Народ все настойчивее интересовался, когда будет следующее выступление. Пришлось оно на момент входа в Южно-Китайское море.

Вскоре они уже были невдалеке от берегов Вьетнама, в Тонкинском заливе. И снова, как в Японском море, им об этом напомнили американцы. Не "Орионами", а парой "Фантомов, с оглушающим грохотом пронесшихся со стороны моря. Затем над "Циклоном" завис вертолет.

Капитан запретил свободным от вахты и чересчур любопытным появляться на палубе. В порт Хайфона вошли рано утром.

Вскоре после швартовки Владик вышел на палубу. С нее хорошо просматривалось порто-вое хозяйство, сплошь в следах от бомбежек и обстрелов.

На причале уже стояли грузовики. Но выгрузка началась лишь по наступлении темноты. И не мяса, а ящиков с ракетами. Разгрузки трюмов с мясом пришлось ждать больше недели.

Уже начинался сезон тропических дождей. С сильными, непривычными для русских гро-зами и молниями. Но однажды в полдень послышались не раскаты грома, а какие-то гулкие и мощные удары. Все свободные от вахт выскочили на палубу. Вначале Владик даже не сообра-зил, что это бомбежка. Оказалось, что на город пикируют американские самолёты. Было хорошо видно, что бомбы сбрасываются с небольшой высоты и очень прицельно. Вокруг самолетов можно было увидеть пушистые белые следы разрывов зенитных снарядов. Но не зенитных ракет.

Зачем же мы их тогда через два океана везли? – подумалось Владику. И не только ему. Об этом заговорили все, кто был рядом. Картина, представшая перед ними, была какой-то сюрреалистической и ужасной. Но, слава богу, порт не бомбили.

Сойти на берег, почувствовать твердую землю под ногами удалось лишь один раз. Не ска-зать, что это принесло ему большую радость. Город был сильно разрушен бомбардировками. Сплошь и рядом возле развалин домов виднелись землянки и бамбуковые хижины, покрытые листьями. Кругом горы битого кирпича и щебня. И все это на фоне пальм, на многих из которых виднелись следы пожара и осколков. Поразило практически полное отсутствие на улицах прохожих. Да и ходить там можно было лишь по узеньким тропинкам. Как по этим улицам проезжали машины? Но проезжали. Словом, все то, о чем он читал или видел в фильмах о войне, предстало вдруг перед его взором такой неожиданной и страшной реально-стью, что ему стало не по себе. И еще долго не уходило из памяти. Задумался о страшном парадоксе человеческого мира, в котором одни присваивают себе право убивать других только потому, что у этих других иной взгляд на принципы человеческого существования. Это было далеко от его взглядов и его отношения к людям.

Погрузка тропических фруктов, не успев начаться, закончилась. То ли у вьетнамцев их было просто мало, то ли не была предусмотрена. Последствия недогруза не замедлили сказаться практически сразу после выхода в море. Стоило только усилиться волнению, как ходить по палубе становилось просто опасно. И не только по ней, но и по машинному отделе-нию. Того гляди, хорошо приложишься к механизмам, к лестницам и вообще, ко всему тому, что было на пути. Хорошо еще, что больших штормов не случалось.

Владик опять стал чувствовать проявления морской болезни. Свой вклад вносила сума-сшедшая влажность. Настроение от этого становилось все хуже. Стало не до поэтических вечеров. Ни ему, ни экипажу "Циклона". Да и общая усталость сказывалась. Радовали лишь радиотелеграммы от Лены. У нее все было хорошо. Телеграммы от нее помогали жить. Он был нужен, его любили и ждали. После того, как из его жизни ушли сначала бабушка, а потом дед, он впервые за долгие годы почувствовал, что не один на свете.

Присутствие в этом районе американского флота подтверждалось неоднократно. На вы-ходе из Тонкинского залива к "Циклону" со стороны берега подошел американский эсминец. Пересек его курс по крутой дуге, заставив капитана замедлить ход, и ушел в сторону океана. Для чего это было сделано, осталось непонятным. Видимо, для того, чтобы напомнить русским, кто в этих водах хозяин. Уже в районе Филиппинских островов встретился авиано-сец, сопровождаемый целой эскадрой...

От всего происходящего и обилия впечатлений от жизни океана у Владика шла кругом голова. И хотя все, что с ним происходило, и все, что ему пришлось увидеть и прочувствовать за время рейса, было необычно и интересно, к его окончанию он уже был на грани срыва. От этого бесконечного океана. От качки. От этого беспрерывного шума механизмов. Будучи натурой впечатлительной, рефлексирующей и думающей, он никак не мог забыть ту жуткую реальность, что мельком увидел на земле и в небе Вьетнама. Вспомнились рассказы деда о войне, на которую тот ушел молодым, моложе своего внука, парнем. Только сейчас стало понятнее, чего стоило пройти ее ужасы его поколению. Но как быть с тем, что никоим образом не страдающее от этой войны его государство поставляет одной из воюющих сторон ракеты? И делает это тайком, поскольку понимает, что тем самым подливает масло в жуткий механизм уничтожения людей? А он, Владлен Козьмичев, лично участвует в этом деле. Почему? Кто и за что его заставил? Ведь отказался же от роли Ильича. Хватило бы мужества сейчас? Однозначного ответа на эти вопросы к самому себе у него не было. Видимо, так было угодно судьбе, не давшей ему времени подумать. И это, увы, придется пережить. У него есть Лена и ответственность не только за нее, но и за их будущего ребенка.

Но главное, он сходил с ума от все нарастающего желания ее увидеть. И какая была сума-сшедшая радость, когда в числе встречающих "Циклон" он увидел ее тонкую фигурку и развивающиеся от легкого бриза черные волосы, которые она придерживала таким знакомым ему жестом.

С момента выхода в рейс прошло чуть больше двух месяцев.

Глава 4

Я Вами снова очарован

По трапу он летел с такой скоростью, что Лена даже испугалась.

– Еще шею сломает...

Но мысль эта, едва мелькнув, уступила место пронзившей все ее существо волне счастья. Ощущение это было таким сильным, что, едва успев почувствовать себя в его объятиях, она банально потеряла ощущение реальности происходящего и, как с серьезным и озабоченным видом утверждал Владик, даже сознание. Потом, когда они вспоминали момент встречи, Лена обижалась и утверждала, что ничего подобного с ней не было и что все это его выдумки.

Домой вместе со свободными членами команды они добирались на портовом "Пазике". Ехал он с таким надрывом, немилосердно дергаясь от каждого переключения скорости, что Владик не удержался и съязвил.

– Точно! Это нам американцы напоследок нервы мотают. В море не сумели, так тут дотя-нулись.

Водитель остроумно отреагировал.

– Мы с ПАЗИКОМ и без Америки кое-что можем...

Народ рассмеялся.

– Ты, Влад, дальше своих компрессоров ничего не видишь. А здесь мудрость нужна...

Выходные и отгулы, накопленные за время плавания во Вьетнам, можно было компенси-ровать либо деньгами, либо дополнительными днями к отпуску. Они прислушались к Николаю Семеновичу и решили, что второе лучше. Хотя соблазн попросить не дни, а денежную компенсацию был. Тем не менее, к выходным он взял еще три дня. Надо было побыть вдвоем, хоть ненадолго забыться от столь долгого пребывания в мире металла, от изнуряющей качки и заново привыкнуть к ходьбе по земле.

У Лены, к его великой радости, все было нормально. И со здоровьем, и с беременностью, и с работой в школе. Плохо было лишь то, что она в эти дни, кроме воскресенья, не могла быть все время с ним. При работе в школе это было просто невозможно. Им остались лишь вечера и ночи. Она рассказывала ему о школе. Он о своем первом плавании, о своих выступлениях перед командой, об увиденном во Вьетнаме. Делился своими мыслями и переживаниями. Естественно, что между ними возникал разговор о будущем их семьи. Как быть после рожде-ния ребенка? Рассчитывать на постоянное присутствие Владика было опрометчиво. В любой момент он мог оказаться в плавании. Галина Кирилловна, несмотря на доброе к ним отноше-ние, была не в счет. Ведь слово и дело так часто расходятся.

Оставалось только одно – вызывать Анну Семеновну. Но возможно ли это? Ведь она еще работала. К тому же, как быть с квартирой в Касинске? И здесь, в Находке, где с жильем проблем было еще больше, чем в Сибири. Сошлись на том, что без ее поддержки им будет крайне трудно. По меньшей мере, в первый год. Ничего другого не оставалось, как написать маме обо всех проблемах и попросить о помощи. Лена взяла это на себя.

Под утро третьего дня после возвращения Владика она, непонятно почему, проснувшись очень рано, увидела его сидящим за столом и при бледном свете едва обозначавшегося восхода что-то пишущим Лена не стала его окликать, моментально поняв, что пишется стихотворение. Когда проснулась окончательно, Владик спал, а на одеяле перед ней лежал тетрадный лист.

Посвящается моей любимой жене

Романс

Я Вами снова очарован!

В душе, как прежде – благодать.

И вновь ищу такое слово,

Чтоб Вам его в полон отдать.

Во мне живут воспоминанья

О так давно минувшем дне.

И наше первое прощанье,

И силуэт Ваш в том окне.

Я Вами снова очарован!

В душе, как прежде – благодать.

И вновь ищу такое слово,

Чтоб Вам его в полон отдать.

И буду знать, что Ваше сердце,

Как и тогда, услышит вновь

Рожденное струною скерцо.

Мою поющее любовь.

Я Вами снова очарован!

В душе, как прежде – благодать.

И вновь ищу такое слово,

Чтоб Вам его в полон отдать.

Если бы тогда, в первые дни знакомства с Владиком, кто-то сказал, что ей уготована счастливая судьба, она позволила бы себе усомниться в этом. Но сейчас, когда за плечами уже было не только полгода их совместной жизни, когда в ней уже жил его ребенок, когда даже его ожидание явилось не мукой, а каждодневным предвкушением встречи, когда она прочитала эти строки, места сомнениям быть не могло.

Ко всему прочему она была филологом, с профессиональным пониманием и чувством русского языка. Ей моментально стало ясно, что строки эти никак не могли быть результатом эксплуатации холодного разума и способности к рифмованию. Тем более, что это было первое стихотворение, посвященное лично ей.

Наверное, большинство женщин, получивших такое признание от любимого человека, бросились бы ему на шею, одарили бы сонмом нежных объятий, поцелуев и слов. Но Владик продолжал безмятежно спать, а она, так и не решившись его будить, читала и перечитывала стихотворение. Потом, заметив в нем несколько синтаксических ошибок, по своей учитель-ской привычке, исправила их и стала собираться в школу.

Она и не заметила, что Владик лишь делает вид, что спит. А он ждал ее реакции. Но так и не дождавшись, обиделся. Оказалось, зря. Она и сама уже пожалела, что не разбудила его и не сказала то, что надо было в такой момент. Все время, пока шли занятия, думала только об этом. Но Лена не была бы сама собой, если бы первое, что она сказала, когда увидела его в вестибюле первого этажа, было.

– Владичка! Я тебя люблю!

Нет, она произнесла другое.

– Сейчас мы пойдем покупать гитару...

Владик немного оторопел.

– Ты лучше скажи, тебе понравилось?

И тогда, забыв о том, что они в школе, что их могут увидеть, она обняла его и стала цело-вать в глаза и в губы. Он стоял, нисколько не сопротивляясь такому бурному проявлению чувств, а в душе его уже зазвучала мелодия марша тореадора из оперы "Кармен". Слава богу, никто эту сцену ни из коллег, ни из учеников не увидел.

Уже на улице он спросил.

– Так ты действительно считаешь, что надо купить гитару?

– Так ты же сам написал про гитарную струну. За свои слова отвечать надо, дорогой!

И они пошли в центр, надеясь, что в местных магазинах может отыскаться гитара. Однако их ждало разочарование. Продавщицы только удивлялись, и лишь одна едва вспомнила, что последний раз продавала гитару год назад. Гитара, хотя старенькая и с истертыми струнами, все же нашлась у коллеги Лены. Владик подобрал, а, может быть, даже сочинил к романсу мелодию. И владея лишь четырьмя освоенными еще в театральном училище аккордами, прекрасно сам себе аккомпанировал, вызывая восторги Лены, Галины Кирилловны и всех их знакомых.

Глава 5

Сын

Однако пару недель спустя "Циклон" начали готовить к выходу в море. Не во Вьетнам, а в Охотское море для доставки на рыбокомбинат улова с промышлявших там сейнеров. Идти в рейс со старой гитарой Владику не хотелось. Решили съездить во Владивосток. Но не успели, так как совершенно неожиданно в Находке объявился Серега Голубев. Это было здорово! Приехал с твердым намерением устроиться на сейнера и очень удивился, что Владик плавает не на сейнере, а на рефрижераторе. И не простым матросом, а специалистом по холодильным установкам.

–Ты же меня сейнерами и соблазнил. А сам...

Первую ночь он провел у них в комнате. Всю ночь проговорили. Правда, Лена до утра не досидела, а они почти до рассвета бродили вокруг дома. Говорили и о прошлом, и о будущем. Из этого Владик понял, что Серега решил самым радикальным способом изменить свою жизнь. По крайней мере, на ближайшие годы. Ничего в его взглядах не изменилось. Остался таким же циником по отношению к женщинам и таким же скептиком в отношении развитого социализ-ма, каким Владик знал его в Касинске. Единственное, о чем он раньше не знал, так это то, что дед Сереги по маме был из раскулаченных. Но никакого значения этому он не придал.