Текст книги "Звездная роль Владика Козьмичева(СИ)"

Автор книги: Исак Модель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Но Владика уже осаждали другие, жаждавшие сказать слова одобрения. Юрка это понял. Дал ему свой, взял его домашний номер.

– Обязательно надо встретиться! Жду звонка!

– Спасибо тебе, что пришел, и за теплые слова. Позвоню!

Как сказал после спектакля Салмин, атмосфера была. Сиюминутность была. Эмоции были. Правда была. А всякие досадные мелочи поправим. Други мои, я всех Вас поздравляю! Как Вы знаете, премьера через две недели. Всем быть здоровыми!

На премьеру, воспользовавшись правами автора, Владик пригласил Константина Васильевича с Маргаритой Михайловной, Альбину Ивановну и Северинова. Вопроса об Альбине Ивановне не возникало. А вот по поводу Северинова некоторые сомнения были. Все-таки расстались они в последний раз не самым лучшим образом... Да и книгу новую ему все еще не подарил... Но не пригласить его, хотя вовсе не был уверен в том, что тот приглашение примет, он не мог. К его удивлению и даже к некоторой радости, Евгений Геннадьевич и вида не подал, что между ними была размолвка, приглашение принял. Пригласил он и несколько наиболее близких ему коллег из редакции во главе со Сверчко-вым. Позвал Илью Замошского. Позвонил в Касинск. Приглашал Василия Арнольдовича Ежикова – настоящего Воленса-ноленса. Тот сослался на занятость в театре, но клятвенно пообещал появиться в Москве до конца премьерных спектаклей.

На премьеру Анна Семеновна велела Лене идти вместе с Владиком.

– Не бойтесь! Накормит Веру перед уходом, оставит нам молока. Ничего не слу-чится. Туда – на такси. Обратно – на такси.

В театре ему не хотелось ни с кем говорить. Нервы были натянуты, как струны. Громом среди ясного неба для него стала новость, что Леонидов сильно простужен и его привезли в театр прямо из поликлиники. Сходил к Леонидову в уборную.

– А ты не переживай! – успокоил его Анатолий Федорович. – Такое со мной уже бывало. Злей буду.

Салмин выглядел свежим, бодрым и деятельным. Но по тому как он, то с ожесто-чением тер подбородок, то дергал себя за мочку уха, то хрустел пальцами, Владик понял, что и Салмин нервничает. Только вида не подает. Еще бы не нервничать, когда на первом ряду сидит Министр культуры!

Спектакль Владик простоял за кулисами. Весь зал он не видел, но зато прекрасно слышал его реакцию. И прежде всего, на вдохновенную игру Леонидова, буквально рас-творившегося в образе Чуждина, Все монологи и реплики его героя настолько попадали в природу этого самовлюбленного театрального чинуши, что Владик временами забывал о своем авторстве и воспринимал, как откровение. Зал реагировал на игру Леонидов так го-рячо, что Владик даже почувствовал обиду за других артистов. Каждая сцена с его уча-стием несла в себе такие оттенки и смыслы, которые даже Владику представлялись лишь как второй, третий, а то и четвертый слой роли. Это было откровением. Залу особенно понравился один из его монологов о роли театрального режиссера.

– Я сюда не для того пришел, чтобы кому-то понравиться! Режиссер – это коман-дир! – При этом Чуждин-Леонидов обращался не только к массовке, сидевшей полукру-гом спиной к зрительному залу и изображавшей общее собрание артистов, но и к публи-ке. – Я здесь для того, чтобы превратить труппу в крепко сжатый кулак единомышленни-ков...– Затем, словно забывшись и сделав многозначительную паузу, продолжал, – в лич-ный состав театрального корпуса! Намекая, что до театра он был замполитом крупного воинского соединения.

Очень неплохо смотрелся антагонист Чуждина – комик Дорожкин. На взгляд Вла-дика, артисту Зеленову, игравшему его роль, пока не хватало красок для изображения этой двойственной личности, казалось бы, легкомысленной, но остро и глубоко пережи-вающей деградацию своего театра, за утрату им творческого наследия Станиславского. Честно говоря, к нему он отнесся весьма пристрастно, ибо Дорожкин был его "alter ego". Зрителям же Дорожкин нравился, и они не раз сопровождали его остроумные монологи и реплики аплодисментами. Вообще спектакль после генеральной репетиции преобразился.

– Да... Салмин – это фигура! – думал Владик, ощущая и радость, и трепет от раз-вертывающегося перед ним театрального таинства.

По ходу спектакля он не раз обращал внимание на сидевшего в центре первого ря-да Министра культуры и видел, как начальная настороженность на его лице постепенно сменяется непосредственным сопереживанием происходящему на сцене, смехом и апло-дисментами... Родные сидели во втором ряду, и лиц их он толком разглядеть не мог.

Финальная сцена пролетела для него мгновенно. Зал взорвался аплодисментами. Уже не раз выходили кланяться Леонидов, Зеленов, Салмин, и даже артисты массовки, а он все стоял за кулисами и не мог прийти в себя. Одно дело, когда, впервые взяв в руки еще пахнущий типографией экземпляр написанной тобой книги, ты можешь лишь наде-яться на положительную оценку ее будущими читателями. И совсем другое дело – во-очию видеть и слышать одномоментную реакцию первых нескольких сотен человек на твою пьесу.

Зал требовал автора, а он никак не мог осознать, что это требуют его. Лишь когда подошел Салмин и, взяв его за руку, повел к рампе, до него дошло, что автор – это он. Но это было лишь началом. После на него обрушился град поздравлений не пожелавших по-кинуть зал зрителей, родных, коллег и знакомых. У Лены, стоявшей с ним рядом, в угол-ках глаз появились слезы. Влажными были глаза у отца и Маргариты Михайловны, у Альбины Ивановны. Подошел Северинов. Многие из присутствующих его узнали и по-чтительно расступились перед известным писателем. Евгений Геннадьевич шел к нему, широко раскинув руки. Подошел, обнял и во всеуслышание произнес.

– Влад, я очень рад! И спокоен за твое будущее. Оно у тебя крепкое!

Владик представил ему отца и Маргариту Михайловну. Северинов, пожимая Кон-стантину Васильевичу руку, несколько удивленно посмотрел на него.

– Припоминаю, что мы уже где-то виделись. Я прав, Константин Васильевич? Тем более приятно узнать, что Вы отец такого сына! А я и не знал! Влад, ты мне потом пере-звони.

Лишь спустя время Константин Васильевич рассказал, что с Севериновым встре-чался в Кремле, на награждении. Но тогда, в театре, в силу уже ставшей привычкой, слу-жебной обязанностью не светиться на публике, не решился об этом сказать.

Пьеса наделал шума. О ней говорили не только в рядах заядлых театралов, но и в широких кругах столичной интеллигенции. Несмотря на то, что он уже был не только ав-тором двух книг, но и постоянным автором "Литературного мира", Владик впервые ощу-тил, что такое известность. Вскоре появилась первая и весьма благожелательная рецензия на пьесу. О нем лишь было сказано, что, хотя Козьмичев уже не новичок в литературе, пьеса у него пока единственная, а все лавры отдавались великому Салмину. Его хвалили за мужество поставить столь нелицеприятный для всего театрального сообщества спек-такль, за сочность характеров, за великолепный актерский ансамбль. "В спектакле Сал-мина, – писал автор рецензии, – актеры смеются сами над собой! Этот очищающий смех позволяет театру выйти на новые горизонты осмысления его роли в искусстве и обще-стве". Рецензент предсказывал пьесе долгую сценическую жизнь.

В первый момент Владику даже стало обидно. Но, отдавая себе отчет в том, что для драматургии его имя мало что значит, тут же позвонил Салмину, Леонидову и по-здравил их с такой рецензией. Леонидов в обычной своей манере пошутил, что старался ради автора, а Салмин неожиданно порадовал. Ему стало известно, что пьесой заинтере-совался Министр. Нельзя исключать, что вскоре Владику позвонят из Министерства.

Так и случилось. Но поскольку Москве Владика тогда не было, разговаривала Ле-на. Звонок был из репертуарного отдела управления театрами. Попал он в Министерство лишь спустя месяц. Ему предложили договор на право постановки пьесы в театрах страны и, мало того, спросили, не хочет ли он получить заказ на написание пьес. Страна боль-шая, и театральный репертуар нуждается в новых авторах со свежим взглядом на совре-менность. Он попросил немного времени на раздумья. Лена, узнав об этом, страшно об-радовалась. Ведь он столько лет мечтал о профессиональном писательстве! Смущало ее лишь то, что речь шла о работе по плану и на театр. Как быть с прозой? А он сомневался. Ведь надо будет уходить из газеты и жить только на гонорары. Правда, он уже знал, что гонорары за такую работу могут быть серьезными. И за сам сценарий. И отчисления от сборов в театрах. Надо было посоветоваться.

Созвонился с Альбиной Ивановной и договорился о встрече. Альбина Ивановна выслушала его сомнения и доводы Лены, настаивающей на уходе из газеты.

– Ребята, вы извините, что я к вам так обращаюсь. У меня сын был бы сейчас ваше-го возраста. Но не случилось. Ненадолго ушла в себя, а потом заговорила.

– Ну и дела... И рецензия, и предложение... Что касается рецензии, скажу лишь, что ты не обольщайся ни ей, ни успехом премьеры. В пьесу ты заложил столько подтек-ста... Я уверена, что Салмин этого не заметить не мог. И Леонидов не мог. Они оба дей-ствительно великие. Скажи честно, Салмин тебе об этом говорил?

– Говорил...

– Я так и думала!

– Значит, будет вам еще за это "благодарность". Не одни вы такие умные. У нас еще и бдительных хватает. Но за твоего мужа и за тебя, Лена, я очень, очень рада! Не зря, значит, он столько работает!

– Не скажите, Альбина Ивановна, – заметила Лена. – А сколько Вы с ним вози-тесь?

– Ну, это моя обязанность – талантам помогать. Ладно, хватит друг другу компли-менты отпускать. Вы ведь не за этим пришли. Нелегкий вопрос Вы мне задали. Это ведь решение судьбы твоей, Владлен. Но, наверное, пора тебе определяться. У тебя и Литин-ститут за плечами, и газетный опыт, и повидал ты немало... Только вот, на мой взгляд, написал не столько, сколько, судя по твоей работоспособности и способностям, мог бы. Жаль! Конечно, я понимаю, что в случае ухода из газеты рассчитывать можно будет лишь на гонорары. Прости за вопрос, сколько тебе за пьесу Минкульт платить собирается?

Владик назвал цифру. Альбина Ивановна что-то подсчитала в уме.

– Был бы ты членом Союза... Не думал?

– Северинов ему об этом же говорил. Но мы подумали и решили, что нам это не подходит, – откликнулась на вопрос Лена.

– Догадываюсь, почему Вы так решили. Личность эту, – кивнула она в сторону Владика, – я уже хорошо знаю. Хотите, скажу, чего вы испугались? Потери свободы... Зря! Вот Александр Трифонович, что? За свою творческую свободу боялся? А Гроссман, когда "Жизнь и судьба" писал, а Войнович со своим "Чонкиным"? А ты, что, в своей га-зете свободен? О чем хочешь и как хочешь? Свобода писателя в другом. В самом себе... Да что я вам лекцию читаю? Так что, я думаю, в Союз вступить попытаемся. С Северино-вым я поговорю. С нашим Главным поговорю. Они в рекомендации не откажут. Если со-стоится – из газеты уходи. Пропадешь ты в ней как писатель.

– Что я могу сказать? Наверное, правы Вы, Альбина Ивановна. Я и сам об этом ду-мал. В смысле ухода из газеты. Честно сказать? – Побоялся. У нас ведь двое детей. Их кормить надо...

– Вот и принимай предложение Минкульта. У тебя получится. Но прозу не смей бросать. Это настоящее, твое! Это не драматургия... У той свои законы...

Ушли они от Альбины Ивановны не только успокоенные, но и озадаченные ее вы-сказываниями по поводу писательской свободы. Такой откровенности Владик от нее ни-как не ожидал.

Дальнейшие события развивались в соответствии с ее предсказаниями. Подтвер-ждением этому стало появление в газете "Столица – культурная" еще одной рецензии на "Воленс-ноленс, или театральные страсти". Помимо прочего, ее автор писал. "Под личи-ной комедии, явно просматривается желание ее автора В. Козьмичева уязвить советский театр в приверженности социалистическому реализму и традициям, заложенным великим Станиславским. Поэтому удивительно, что ее постановку осуществил Роман Салмин, один из ведущих режиссеров страны, а также появление А. Леонидова в главной роли". Ни Салмин, ни Леонидов не отнеслись к этой рецензии серьезно. Салмин, когда Владик с ним встретился, небрежно отмахнулся, словно от комара.

– Кочергин постарался. (Это был главный редактор одного из толстых журналов Сретенский). Своей фамилией подписаться побоялся. За псевдоним спрятался. У нас с ним давнишняя любовь. Пошел бы он подальше!

Анатолий Федорович, когда Владик позвонил ему и спросил, читал ли он рецен-зию, ответил коротко и пренебрежительно.

– Не ту газету выбрали...

Рецензия эта никаких последствий не имела. Более того, в журнале "Театр и зри-тель" пьеса была названа одним из заметных явлений последних лет. Но еще до этого Владлен Константинович Козьмичев был принят в члены Союза писателей Москвы. Ре-комендовали его главный редактор "Литературного мира" Арсений Арефьев и Евгений Северинов. Дебаты по его кандидатуре были бурными. Вспоминали рецензии. Почему-то чаще ту, негативную. Самое смешное было в том, что Сретенский (тот самый Кочергин), говорил о ней так, как будто бы не имел к ней никакого отношения. Высказывались мне-ния о том, что Козьмичев еще молод, что поэтому с приемом в Союз писателей следует повременить. Пусть, мол, себя еще покажет. Да и в Партии не состоит...

Перелом в обсуждение внес известный писатель Георгий Разин, автор нашумев-ших исторических произведений.

– Молодость, как известно, явление преходящее. А членство в Союзе не только по-четно, но и обязывает. Вот и давайте обяжем Владлена Константиновича не снижать ка-чества своих произведений. Рычаги для этого у нас, у Союза, есть. А в партию, если со-чтем достойным, примем.

Спустя немного времени, Владлен уволился из "Социалистического труженика" и стал профессиональным писателем. Первым его произведением в новом статусе стала пьеса, написанная по рассказу "Воспитание по деду Трофиму", в свое время понравивше-гося Леонидову. И для него.

Глава 26

Воленс-ноленс и Салмин

Ежиков, хотя и грозился успеть на последний премьерный спектакль, приехал много позже. В течение тех несколько дней, что он прожил у Козьмичевых, были долгие разговоры о пьесе, о жизни, о Касинском театре и о Касинске. Владика удивило и обрадовало, что суждения Ежикова о пьесе были очень близки тем, что довелось слышать от Салмина и Альбины Ивановны. Пользуясь своим положением в театре, он сводил друга еще на два спектакля, которые ставил Салмин. Ежиков был в восторге. Тогда-то у Влада и родилась идея познакомить Василия с Салминым. Это было нелегко и случилось лишь перед самым отъездом Ежикова, когда Салмин, уступив настойчивым просьбам Козьмичева, разрешил привести «интересного сибирского режиссера» на утреннюю репетицию. Встреча состоялась перед самым ее началом.

В театр Владик с Ежиковым приехали вовремя, но Салмина не застали. Репетицию про-водил другой режиссер. Ничего другого не оставалось – только ждать. Ждали долго и уже начали склоняться к уходу, когда в зрительный зал, где проходила репетиция, вошел Салмин и сразу предупредил.

– Мужики, у меня времени в обрез! Поэтому сразу к делу!

– Роман Станиславович, Вы не волнуйтесь. Я хотел только, чтобы Василий Арнольдович посмотрел на то, как Вы ведете репетицию. Жаль – не получилось...

– Роман Станиславович, я и есть тот самый Воленс-ноленс. Но это шутка. Познакомиться с Вами – это уже много. Если позволите, то скажу, что от "Театральных страстей" я в востор-ге! Тем более, что во многих событиях, воспроизведенных на сцене, я непосредственно участвовал. А то, что в них добавил наш друг, очень органично и достоверно. Я уж умолчу о режиссуре... От всей души Вас поздравляю! Жалко только, что не удалось мне ее поставить у себя.

– И не ставь, – прервал его Салмин. – Время еще не пришло. У Вас там все живо... А что еще видел у нас?

– "Соловьиные трели" и "Зрелость". Удовольствия – море. Если позволите, я на следую-щий год поставлю "Зрелость". У меня есть, кому в ней играть.

– А что? Ставь! Ее, кстати, в вашем краевом театре уже репетируют. Просили меня подъ-ехать, посмотреть. Так что, если поставишь, попробую к тебе подскочить. От вашего города это сколько?

– Если на самолете, то минут двадцать-тридцать. Поездом – часов пять...

– Ну, это возможно! Ставь и жди меня! Лады?

– Слов нет! Об этом только мечтать можно... Спасибо Вам, Роман Станиславович!

В таком, прямо скажем, приподнятом настроением Ежиков уехал к себе.

Спустя какое-то время после этого разговора, Владик поинтересовался, в самом ли деле Салмин хочет помочь Ежикову. Это ведь время, а оно дорого. Недолго думая, Салмин ответил.

– Ты знаешь, ведь Сечинов скоро уходит. Ему место второго предлагают. Стало быть, тре-тий режиссер скоро понадобится. Вот я и присматриваюсь. "Зрелость", по моей наводке, будут ставить в трех местах. Может быть, кто-нибудь понравится. Да и кровь новая полезна. Режис-серы в провинции меньше подвержены моде и влиянию. А иногда такое выдают, что нам, столичным, и не снилось!

Работа над пьесой шла полным ходом. Это было радостное время. Главным стало сотруд-ничество с Анатолием Федоровичем. Тот не только давал советы, но в некоторых случаях ненавязчиво предлагал свое видение сюжета, а иногда и свою редакцию текста ролей. Владик, вначале еще сомневавшийся в необходимости такого сотрудничества, вскоре начал восприни-мать его как подарок судьбы. Конечно, он понимал, что перед ним гениальный артист, но Леонидов раскрылся перед ним с такой стороны, о наличии которой Владик и не подозревал, Тонкий и глубоко чувствующий человек, он оказался потрясающим эрудитом не только в искусстве, но и в живописи, в литературе. Их общение зачастую превращалось в размышления Анатолия Федоровича об этих сферах.

Вот что значит личность! – Думал о нем Владик. – Вроде бы я кое-что уже знаю и пони-маю в драматургии. Пусть немного, но пожил на сцене. Даже опыт в написании пьесы есть. Но ведь только сейчас до меня по-настоящему дошло, что такое превращение прозаического текста в сценарий. И какого труда стоит перемещение его из реальности, в которой мысли, слова и поступки героя не выходят за границы сознания читателя, в ту, где они начинают жить в движении, голосе, слове, жесте и мимике артиста.

Было очень жаль, когда по причине занятости Анатолия Федоровича их встречи отклады-вались. Однажды Владик спросил.

– Анатолий Федорович, почему Вы не преподаете? Честно скажу, что все, о чем я услы-шал от Вас по теории театра, актерскому мастерству и режиссуре, на голову выше того, что я знаю. Честное слово! Вас бы студенты на руках носили...

– Предлагали мне не раз. Но если в это дело впрячься, не останется времени ни на театр, ни на кино... А я такой – ничего в полруки делать не могу. Актер я, Влад! Актер и скоморох! Играть хочу. Пусть уж студенты смотрят и учатся... Это судьба...

Иногда разговор выходил за пределы искусства. Тот год был богат на полеты космонав-тов. Как-то Леонидов вдруг заговорил об этом.

– Завидую я иногда ребятам...Я ведь вполне мог стать конструктором этой техники... Не веришь?

– Не знаю, что и сказать... Вы же артист. Театральное закончили...

– Так. Но до этого я еще и институт закончил. И диплом у меня с отличием.

– Ничего себе! А как в артистах оказались?

– Помнишь, Салмин тогда сказал о тебе, что в тебе победило рациональное начало. Не то – был бы ты артистом. Так у меня ровно наоборот. В школе круглым пятерочником был. В школьном театре всяких колобков, волков и зайцев играл, но о театре даже не думал. Все друзья в технические вузы подались, и я с ними. В институте сначала самодеятельностью увлекся, потом студенческий театр. Уже хотел бросать и в театральное поступать... Родители костьми легли. Диплом получил. Год в КБ отработал. Днем на работе, вечером – в студии, театре... Отпускать не хотели. Еле отбился. До министерства дошел... Потом училище. Так что мы с тобой в чем-то похожи.

В период совместной работы над пьесой они стали друзьями. Это была дружба старшего и младшего. Дружба, которой Владик очень дорожил. Влад не мог не видеть того, как общение с Леонидовым расширило его кругозор после окончания Литинститута, как глубоко перед ним теперь раскрылась природа человеческого поведения и актерского мастерства. Разумеется, это не могло не сказаться на качестве его пьес и прозы. Вклад Анатолия Федоровича в сценарий был так велик, что когда пришло время отдавать пьесу Салмину, он предложил поставить его фамилию рядом со своей. Но был категорически не понят.

Постепенно Козьмичев становился постоянным автором театра Салмина. И не только. Его пьесы, благодаря договору с Министерством культуры, начали ставить во многих театрах страны. Уже не надо было писать только ради заработка.

Время шло. Вере уже исполнилось три года. Анна Семеновна перебралась в Москву, поз-волив Лене продолжить работу в школе. Они даже купили "Жигули" и теперь могли насла-ждаться жизнью не только в городе, но и на даче. Писалось ему в те годы легко. Были и пьесы, и новая книга. Можно было сосредоточиться на собственном творчестве. Но склонность Влада к критическому взгляду на окружающую действительность и духовную атмосферу в стране, утихшая было после ухода из газеты, начала оживать. Не давала покоя пропагандистская кампания вокруг летней Олимпиады-80. Вызывало неприятные чувства то, что происходило в Москве с созданием видимости благополучия и накачиванием прилавков товарами и продук-тами. С очисткой ее от неблагонадежных элементов и переселением их за 101 километр. По стране ходил анекдот. "Объявленное Хрущевым на 80-год наступление коммунизма заменяет-ся Олимпийскими играми".

Разорение страны, пытавшейся соревноваться с Америкой в военной сфере, усугублялось резким падением цен на нефть, составлявшую основу экспорта. Экономика трещала. После смерти Брежнева пошла череда смертей руководителей партии и государства. Страна явно нуждалась в переменах. Не видеть этого Владик не мог. Некоторые надежды на улучшение руководства появились с приходом Андропова. Но методы, которыми новый Генеральный секретарь пытался встряхнуть страну, вызывали у Владика недоумение и неприятие. Чего только стоила андроповская практика укрепления трудовой дисциплины, когда по всей стране пошла волна отлавливания тех, кто в рабочее время оказывался в магазине, на улице! Тех, у кого не было больничного листа, могли уволить за прогул. Это было ужасно и мало чем отличалось от сталинских методов. Ужесточилась цензура книг, журналов, фильмов, музы-кальных произведений. Влад это чувствовал на себе. Именно тогда он пережил два кризиса – творческий и семейный.

Наверное, с полгода он не мог заставить себя закончить новый сборник повестей и рас-сказов. В основном занимался доработками уже готового и сопровождением репетиций "Воспитания по деду Трофиму" в театре Салмина. Свободное время в основном уделял внимание Павлику и Вере. Лена уже активно работала, и он взял на себя все обязанности по дому, исключая кухонные. Там властвовала Анна Семеновна. Но и это не выводило его из состояния хандры.

Глава 27

Прелесть и последствия оздоровительного бега

Все говорило о необходимости возобновления регулярного бега. На троллейбусе доезжал до конечной остановки и бежал в лесопарковую зону. Бегалось там много легче, чем в городе. Со временем дистанция удлинялась. Если первые месяцы он бегал в одиночку и лишь встре-чался с такими же, как он, «бегунами», то со временем начали появляться знакомые. В большинстве своем это были представители интеллигенции, ученые и другие кабинетные работники, для которых бег был единственным способом давать себе физическую нагрузку. Встречались на парковых дорожках и женщины. В основном они бегали компанией и в контакты с коллегами по увлечению старались не вступать. Все ограничивалось мимолетными приветствиями и перебрасыванием шуточками.

Вскоре, когда необходимость преодоления себя стала уступать место ощущению радости от бега, он поймал себя на том, что в это время ему легко думается. В такие дни он писал столько, сколько в последнее время удавалось сделать за неделю. Успокоился и обрадовался. Как-то раз, боясь нарушить устоявшееся правило бегать утром, он оказался в лесопарке лишь в полдень. Несмотря на позднюю осень, присыпавший дорожку ночной снежок подтаивал. Бежать по расползающемуся под кроссовками мокрому снегу было неприятно, и Влад уже хотел повернуть обратно, когда впереди себя вдруг увидел сидящую на скамейке у дорожки фигуру. Видать, что-то случилось, – подумал он.

Подбежал ближе и увидел женщину. Она держалась за ногу.

– Что с Вами?

Женщина подняла глаза. На вид ей было лет около тридцати.

– Красивая! – подумал он.

– Поскользнулась вот. Либо растяжение, либо голеностоп подвихнула. Ни бежать, ни ид-ти не могу! Хорошо, что Вы остановились. До Вас один меня увидел – и в обратную сторону подался. А Вы не убежите?

– Не бойтесь! Хотел уже было возвращаться, да смотрю – женщина сидит... Ну, что будем делать?

– Я хирург. Если хотите помочь, делайте так, как я скажу. Попробуем вправить. Надеюсь, получится. А Вы меня не бросите? Спросила она вновь.

– Конечно, нет! Такое могло и со мной случиться...Скользко сегодня.

После несколько попыток, к счастью, сустав привели в порядок. Но идти было очень больно.

–Значит, так! Можете опереться на меня – и вперед, до троллейбуса. Вам далеко?

– Три остановки. А там рядом.

– Ну и прекрасно! А мне шесть. Так что мы почти рядом живем. Двинулись?

Она оказалась одного роста с ним. И не очень легкой. По пути к троллейбусу они не-сколько раз давали ноге отдохнуть.

– Вот дожила... Пациенткой стала. Вы бы представились дорогой спаситель! Как-то не-удобно.

– Козьмичев.

– А Вы кто?

– Потом еще попросите телефон...

– Не попрошу. И так доведу. Уже близко.

– Шучу! Евгения!

Уже в троллейбусе она вдруг спросила.

– Я недавно в театре была. Смотрела "Провинциальные страсти". Там автор Ваш однофа-милец – Козьмичев. Такое совпадение... Странно...

– Ну и как? Понравился спектакль?

Она сначала не поняла, что он уходит от ответа.

– Вы тоже его смотрели? Мне – очень. Особенно Леонидов. Как он там играет! А Вам по-нравилось?

– Мне? Ну, как сказать? (Не мог же он первому встречному афишировать свое авторство). В общем, понравился. Разве что автор, как Вы его назвали? – Козьмичев, – вставила она. – В чем-то недоработал.

–А вот и моя остановка!

Он помог ей встать и выйти из троллейбуса.

– Ну как я выполнил функции костыля?

– Замечательно! Теперь уж доковыляю... Тут рядом. Вон мой дом.

– Нет, я Вас обещал не бросать. У Вас там лифт есть?

– Есть. Но мне на первый этаж.

– Вот и хорошо!

Ей, видимо, уже стало легче. Помог дойти до квартиры. Возле двери она сняла шапочку и, тряхнув головой, распустила волосы. Наконец он смог ее рассмотреть. Перед ним стояла красивая молодая женщина с карими глазами, длинными пушистыми ресницами и каштано-выми волосами. Нет! Красавица! Теперь было видно, что лет ей примерно двадцать пять -двадцать шесть. Он даже успел удивиться тому, что не увидел этого ни тогда, когда шли до троллейбуса, ни в троллейбусе.

– Теперь я спокоен! Вы дома. А мне еще ехать. Выздоравливайте, Евгения, и до встречи на дорожке!

– Ой, как я Вам благодарна! Слов нет! По идее, я должна Вас пригласить войти и напоить кофе. Но мне нужно заняться собой, и это будет неудобно... Вы не обидитесь?

– Что Вы? Это ведь чрезвычайное происшествие! Я был обязан Вам помочь! Может, и Вы мне когда-нибудь поможете?

– Не напрашивайтесь! Я ведь сказала, что я хирург.

– Не бойтесь! Только вот на Вашем месте я бы побоялся там одной бегать.

– А я не боюсь! Я ведь еще и каратистка...

– Ну, тогда я выздоравливайте! Может быть, еще и увидимся на той дорожке. До свида-нья!

– До свиданья, мой спаситель. А, может быть, и до встречи...

Дома он рассказал о своем приключении. Но сказать, чтобы потом совсем забыл о нем, было бы неправдой. Частенько, проезжая в лесопарк мимо той остановки и дома, в который провожал Евгению, он вольно или невольно ожидал, что она войдет в троллейбус. Увы, ничего такого не случалось!

Однажды весной, когда лесопарк уже почти очистился от снега, а его любимая дорожка почти подсохла, он услышал, как его кто-то догоняет. Это было привычным, и он, не оглядыва-ясь и позволяя себя обогнать, сместился к краю дорожки. И вдруг услышал женский голос.

– Я не ошиблась? Это Вы, Козьмичев?

Владик поднял голову и оторопел. Это была Евгения! Узнал он ее моментально. Его охва-тила волна радости. Они остановились.

– Ничего себе! Евгения? Вот так встреча! Никак не ожидал!

– Я тоже. А помните, что Вы сказали тогда на прощание?

– Конечно! Может быть, еще и увидимся на той дорожке. Ну, здравствуйте! Как Вы? Все в норме с Вашей ногой?

– Спасибо, в норме. Но зиму почти не бегала. Боялась. Потому Вы меня здесь и не видели.

– Тогда понятно. А то я, как еду мимо, все думаю. а вдруг она войдет? Но тщетно...

– Так уж и думали... Да Вы обо мне, наверняка, забыли...

– Почему забыл? Вспоминал... Зато теперь рад!

– Ладно Вам...

– Почему, ладно? Приятно в сказочном лесу такую встретить вот красу. Опять же коллегу по страсти к бегу, – вдруг выдал рифмой Владик.

– А Вы еще и рифмой говорить умеете? Забавно!

– Почему забавно? Я ведь многое умею. И костылем служить. И в рифму говорить... Но не находите ли Вы, что стоять как-то прохладно. Может, продолжим бег?

– Согласна. Но в обратную сторону.

Они добежали до конечной остановки троллейбуса. И уже там, неожиданно для Владика, Евгения вдруг предложила свой телефон.

– Обычно я бегаю два-три раза в неделю. Если будет желание, позвоните, когда поедете в лесопарк. Я Вас на моей остановке встречу. Вы не против?

Владик почувствовал некоторую неловкость, но телефон взял. Пока ехал до дома, обду-мывал этот неожиданный поворот. Пришел к выводу, что ничего экстраординарного с его стороны в этом нет. А вот с ее? Почему она в ответ на свой жест не попросила его телефон? Видимо, решила взять инициативу в свои руки. Ну и что? Захочу – позвоню. Захочу – нет. Однако до конца дня, да и на следующее утро, когда стал собираться бегать, отгонял от себя мысль о возможности позвонить Евгении. Но не выдержал – перед выходом из дома набрал ее номер.

– Евгения? Доброе утро. Это Козьмичев. Я выхожу.

– Ой как здорово! Я и не ожидала. Значит, я Вас встречу. Вы сядьте к окну. Чтобы было видно.

Весь путь до ее остановки чувствовал, как необычно сильно бьется сердце. Еще бы. В те минуты, ни о чем другом думать, как о том, что едет на свидание, он был не в состоянии. С той поры их совместные пробежки стали регулярными. Влад пытался понять, зачем это ему нужно, но никаких рациональных объяснений не находил. И вот однажды осознал, что Женя ему очень нравится. Может быть, даже больше... А я-то ей зачем? Рыжий, небольшого роста. Старше. Женатый. С детьми... Конечно, здесь он лукавил. Ибо никогда не страдал от невнима-ния девушек и женщин. Даже в последнее время. Наверное, ей так спокойнее в лесу. Все ж не одна! С мужчиной, который не навязывается, не лезет... Не пытается перейти джентельмен-скую границу в отношениях с красивой лесной спутницей.