Текст книги "Звездная роль Владика Козьмичева(СИ)"

Автор книги: Исак Модель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Annotation

Модель Исак Моисеевич

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Модель Исак Моисеевич

Звездная роль Владика Козьмичева

ИСАК

Модель

ЗВЕЗДНАЯ РОЛЬ

Владика Козьмичева

Роман

Глава 1

Театр

Все годы, то есть с момента назначения главным режиссером Касинского драмтеатра, Лео-польд Митрофанович Чудилин пребывал в состоянии глубокой удовлетворенности от происходя-щего в его театре и на его сцене. Слава богу, во вверенном ему Касинской городской парторгани-зацией коллективе дела шли успешно. Насчет того, кто и что тому способствовало, мнения разнились. Городские власти, согласно табу, наложенному партией на любую попытку воздать должное достижениям дореволюционной России в области культуры, были уверены, что всем своим грандиозным успехам театр обязан неустанному и мудрому руководству его коллективом со стороны Коммунистической партии и постоянной заботе родного Советского государства.

Среди истинных любителей искусства из старожильной интеллигенции Касинска, помнив-шей и более давние времена, втайне бытовало мнение, что своим успехом и популярностью театр был обязан традициям, заложенным еще в начале двадцатого века. Именно тогда богатые мещане и разночинные интеллигенты города создали в этом захолаваустном сибирском городке сначала самодеятельную театральную студию, а потом, когда Городской голова решил выделить студии содержание из казны, получившую статус драматического театра.

Но Леопольд Митрофанович был твердо уверен, что причина успехов театра сокрыта лично в нем и в его творческом методе, который он перенял у великого теоретика и практика театра Станиславского, и методе социалистического реализма. С ним никто не спорил.

Артисты, штатные и внештатные, талантливые и бесталанные, трезвенники и поддавальщи-ки, трудились, не щадя себя, и, нужно сказать, не покидали сцены без аплодисментов касинской публики. Репертуарный план, утвержденный взыскательным бюро Городского комитета партии, выполнялся неукоснительно. Финансовый план по доходам ни разу не был сорван. Районная газета "За нашу власть", несмотря на свои скромные размеры и неутомимую деятельность по пропаганде достижений всего советского народа и тружеников Касинского района на пути строительства развитого социализма, регулярно давала хвалебные рецензии как на творчество самого Чудилина, так и высокие оценки мастерству вверенного ему коллектива. Правда, их автор, главный редактор Правилкин Антон Серафимович предпочитал оставаться инкогнито, подписываясь под ними то Любителем, то Впередсмотрящим, а то просто и скромно Касинским театралом.

Истинное лицо рецензента знало лишь несколько человек в городе. первый и второй секрета-ри Горкома, сам Леопольд Митрофанович Чудилин и типографский метранпаж, в полной тайне от коллектива набиравший тексты рецензий своего Главного. Но Леопольд Митрофанович эту тайну не раскрывал, хотя в своих выступлениях перед коллективом всегда подчеркивал, что рецензии отличает глубокое проникновение в художественную тайну, и призывал актеров всемерно внимать мнению их автора.

Труппа же металась в догадках об этой тайной личности. На премьерные спектакли даже учреждалась общественная должность, в обязанности которой входило закулисное наблюдение за зрителями из первого ряда. Ибо, согласно негласной традиции, такие, глубоко проникающие в душу спектакля рецензии, может написать лишь человек, имеющий право присутствия в первом и втором рядах. А так как рядовые касинцы этого права не имели, то легко можно было предполо-жить, что искомое инкогнито может находиться только там и должно обнаружить себя письменной фиксацией своих впечатлений. Увы! Никто из сидящих ни в первом, ни во втором ряду ничего не писал, а дальние ряды и лица сидящих на них зрителей тонули в театральных сумерках, поэтому инкогнито так и оставалось инкогнито.

Это не давало покоя труппе. И в первую очередь, не ее нескольким выдающимся представи-телям, регулярно получавшим от Чудилина главные роли и похвалу рецензента за их глубокое и реалистичное раскрытие образа. И не тем актерам, кому чаще выпадало на долю самое трудное – выйти на сцену с полотенцем, переброшенным через согнутую руку и, приняв хрестоматийную позу лакея, произнести. "Кофэ подан!" И не тем, кому нередко приходилось изображать либо просто любителя выпить, либо запойного пьяницу. Люди не такие уж бездарные, но в силу разных обстоятельств не преуспевшие в своей сценической карьере, а то и просто склонные к чрезмерно-му увлечению продукцией родного Касинского и прочих ликероводочных заводов, а посему расставшиеся с чрезмерными амбициями, они были счастливы одним только фактом своей принадлежности к искусству социалистического реализма и сцене.

Тем более, что Главреж Чудилин, будучи бескомпромиссным последователем Станиславско-го, был уверен, что в каждой эпизодической роли кроется непреходяще глубокий смысл. Ибо главное для актера – искусство перевоплощения и способность проникать в душу и мысли своего героя. А так как у исполнителей эпизодических ролей, в отличие от их нескольких выдающихся коллег, особой нужды в перевоплощении чаще всего просто не было, то за него вполне сходила способность оставаться на сцене самим собой. Поэтому определенную долю похвал от Главного и от благодарного касинского зрителя они всегда имели.

Честно сказать, тем самым Чудилин давал понять артистам, что для него главное качество актера не столько в таланте, сколько в его внешней схожести с тем, как его описывает драматург. Верный впитанной еще в детстве сталинской идее о том, что незаменимых людей нет, он твердо реализовывал ее в своем творческом методе. Поэтому текучка во вверенном ему коллективе была выше всяких разумных пределов.

Этот факт не оставался незамеченным, и любимец труппы, лучший исполнитель роли одного из солдат в спектакле "Белая гвардия" ("Дни Турбинных) и поэт Владлен Козьмичев не преминул откликнуться.

В героя душу проникать себе дороже.

Чтоб славы пайку получить,

Великим можешь ты не быть!

Куда как лучше обладать похожей рожей!

О, если бы он знал, когда сочинял эту едкую эпиграмму на Главного, чем эта легкость мысли для него обернется! Чудилин, когда она до него дошла, был вне себя.

– Как Вам это нравится, уважаемый Георгий Порфирьевич, – говорил он парторгу театра. – И этот мальчишка позволяет себе покушаться на мой творческий метод?! На метод, поддерживае-мый возглавляемой Вами партийной организацией театра! На метод, который позволяет театру уже много лет быть в авангарде театральной провинции. Это ни что иное, как подкоп под мой завоеванный честным служением искусству авторитет!

Георгий Порфирьевич, попыхивая по-сталински кедровой трубкой, глубокомысленно заме-тил.

– Да, Леопольд Митрофанович. Молодежь наша не всегда понимает мудрость и дальновид-ность своих руководителей. Время такое! Вот и хотят нас, стариков, на покой отправить. Но о том, что будет с театром, с его воспитательной миссией, не задумываются. Ответственности у них мало. И коммунистическое мировоззрение у них не сформировано. Вот и бесятся, вот и пишут... Упустили мы что-то важное в работе с нашей молодежью. Упустили. Будем исправлять! Козьмичева этого и прочую шантрапу я обяжу записаться в университет марксизма-ленинизма. А то проверит нас горком...

Леонид Митрофанович внимал своему партийному секретарю и напряженно думал.

– Прав ты, Георгий Порфирьевич! Ох, как прав! Мне уже и Антон Серафимович на это намекал. Мало, – говорит, – у тебя, Леня, спектаклей воспитательных, воспевающих коммунисти-ческий дух. Слушал я тебя и думал. Ведь пора уже репертуар обновлять. Давай включим в него что-нибудь о Ленине... Горком нас поддержит. А коллектив у нас способный. Справимся! На том и порешили.

Между тем жизнь в театре не затихала. И параллельно с ней не прекращались попытки раскрытия личности Рецензента. Дотошные члены труппы пытались вычислить его дедуктивным путем. Но надежный метод всемирно известного сыщика Шерлока Холмса оказался бессилен.

Первым делом из списка подозреваемых выпал Первый секретарь Горкома партии. Актеры и все горожане хорошо знали, что ничего более глубокомысленного, кроме как "Наш дорогой и любимый Леонид Ильич" и дежурных фраз о выдающихся успехах великого советского народа, а также возглавляемой лично им партийной организации Касинска в деле сицилистического строительства, он никогда не произносил. Второго секретаря отсеяли по той же причине – скудости его лексикона, в котором центральными словами были "Партия ?– наш рулевой", "Мудрый ЦК" и "Товарищи, ответим на отеческую заботу нашей партии с удвоенной энергией".

И, как всегда, знаток поэзии Маяковского Владлен Козьмичев остроумно пошутил в узком кругу.

– А вы что от строителя и шофера хотите? Они академиев не кончали. Их дело – не рецензии крапать, а "строить и везть в сплошной лихорадке буден!" Не там, не там ищете, товарищи!

И тут же высказал предположение, что автором рецензий является Главный редактор город-ской газеты Антон Серафимович Правилкин. Однако театральные Шерлоки Холмсы в этом усомнились. Интеллигентным читателям "За нашу власть", к коим не без оснований относили себя касинские артисты, был хорошо известен занудный стиль ее передовиц. А так как все знали, что правом писать их обладает лишь Главный, то заподозрить его в качестве творца рецензий, полных витиевато-возвышенных и мудреных терминов из области театрального искусства, было просто невозможно. На какое-то время раскрытие инкогнито отошло на второй, артисты несколько успокоились... Но это длились не так уж долго, то есть до тех пор, пока на премьерном спектакле "Стряпухи" не случилось необычное.

За кулисы прибежал взволнованный театральный художник Маляркин, и, задыхаясь от возбуждения, сообщил отдыхавшим в антракте артистам, что в зале сидит Он! Помреж Ежиков, которого в труппе звали не Василием Арнольдовичем, а Воленсом-ноленсом за его дурную привычку вставлять это выражение к месту и не к месту, нацепил очки и кинулся к занавесу. И правда! В центре первого ряда сидел директор лучшего городского стадиона под названием "Динамо" и один из наиболее постоянных посетителей театра по фамилии Кляйн. Личность сколь незаурядная, столь и противоречивая. Фамилия Кляйн, что по-немецки означает "маленький", явно не гармонировала с его двухметровым ростом и более чем с полуторами сотнями килограм-мов, накачанных за многотрудные годы руководства спортивным сооружением. Кляйн держал на коленях блокнот и что-то записывал. Сомнений ни у кого не появилось. Шла запись впечатлений о спектакле!

Решительный, как все помощники режиссеров, Ежиков предложил кому-нибудь сходить в зрительный зал и под благовидным предлогом прояснить ситуацию до конца. Игравший роль одного из рыночных жуликов Козьмичев высказался по этому поводу.

– Инициатива никогда не остается безнаказанной, – и посоветовал ему сделать это самому.

Делать нечего. Ежиков спустился в зрительный зал. На счастье, место рядом с Кляйном оказалось свободным.

– Вы не будете возражать, если я присяду рядом?

– А что возражать? Правда, тут жена моя сидит, так она в буфет пошла газировочки попить. Сидите, пока не вернется.

– Спасибо. Позвольте представиться? Ежиков Василий Арнольдович. Помреж Главного режиссера.

Кляйн удивленно взглянул на прыткого соседа.

– Очень приятно! Кляйн Отто Густавович.

И будучи личностью, по бытовавшему мнению известной и интеллигентной, вежливо спросил.

– Чему обязан?

– Бог с Вами, Отто Густавович. Воленс-ноленс. Я ведь к Вам по долгу службы своей обратился. Вы ведь известный в нашем театре человек. Кляйн хохотнул.

– Не столько известный, сколько заметный! Вот, даже кресло тесновато...

– Ну что Вы, Отто Густавович. Я не об этом. Если позволите, я, как помглаврежа, спросил бы Вас, что Вы можете сказать о нашем спектакле?

– А что я могу сказать? Хороший! Нравится! Особенно базарные жулики!

Воленс-ноленс профессионально поежился.

– Как, жулики? Но ведь не они выражают главную мысль спектакля. Так что, все сразу? Их там целых четыре...

– Не все, не все... Этот маленький, рыженький. Здорово шельмец изображает! Прямо, как в кино...

– Спасибо, спасибо! Я Ваше мнение передам Леопольду Митрофановичу. Оно ему будет очень интересно... Отто Густавович, простите великодушно, а вы случайно не рецензию на наш спектакль готовите? Я вижу, Вы с карандашиком... Вот было бы интересно почитать!

– Вы что, Валентин Арнольдович! Какая рецензия? В жизни ничего такого не писал! И не возьмусь! Хе, хе! Я как техникум закончил, так ничего кроме заявлений на работу и на увольнение не писал. А сегодня вот смету накидал на ремонт трибуны. Она, понимаете, столько лет стоит! Фундамент проседать начал. Как бы чего не вышло! Еще заподозрят в халатности. Вот сижу в антракте и дописываю, что еще для ремонта нужно. Все, понимаете, на мне. И смету подготовь, и материалы закажи. И рабочих найди. В исполкоме до стадиона дела нету. Был у меня помощник. Уволил я его. Пил крепко. Теперь на все хозяйство мы с женой моей, Верой Андреевной. А Вы ко мне, понимаешь, напиши рецензию!

К концу антракта подошла Вера Андреевна.

– А вот и моя Вера Андреевна. Знакомься, Верочка. Это помощник Главного режиссера Валентин Арнольдович.

Вера Андреевна подала Ежикову руку.

– Очень приятно.

Ежиков был намерен продолжить общение, но тут прозвенел звонок.

– Воленс-ноленс, но я должен уйти.

И, попрощавшись с Кляйнами, быстрым шагом пошел на сцену. Знакомство было приятным, но нерезультативным. О чем и была оповещена труппа на банкете по поводу премьерного спектакля. На эту новость Владлен Козьмичев, с успехом исполнивший роль рыжеватого жулика, что было отмечено не только Кляйном, но остальной публикой, как всегда, отреагировал.

– Видимо, о том, кто рецензирует наши спектакли, мы узнаем после его смерти. Это обнаде-живает. Поэтому я предлагаю выпить за то, чтобы всегда быть достойными высокой оценки нашего Касинского зрителя! А оценка не задержится.

Оценка не задержалась. Субботний номер "За нашу власть" открывала передовица под названием "Партийная позиция – условие верного изображения жизни искусством". Анонимный автор, в частности, писал.

– Лицо нашего драматического театра и его Главного режиссера являет нам образец настояще-го служения пестуемому родной Коммунистической партией методу социалистического реализма. Благодаря этому все мы, касинские почитатели театрального искусства, имеем возможность внимать мыслям, роняемым со сцены. Каждый из нас – и взрослые, и подрастающие поколения, так нуждающиеся в правдивом и жизненном слове, может унести из театра его искру и след в душе. Вместе с тем, хочется пожелать Главному режиссеру и его коллективу еще более чутко относиться к важнейшим явлениям в жизни советского народа, собирающегося отмечать 100-летний юбилей основателя нашей великой Коммунистической партии и Государства, всеми нами горячо любимого Владимира Ильича Ленина!

В заключительной части рецензии было сказано, что такие спектакли, как "Стряпуха", лишний раз подтверждают готовность театра к покорению Эвереста советской драматургии – трилогии выдающегося драматурга Николая Погодина о Владимире Ильиче Ленине и его соратниках. "Человек с ружьем", "Кремлевские куранты и "Третья патетическая". Что и будет достойным вкладом в дело всенародного празднования столетия основателя великой Коммунисти-ческой партии и Советского государства.

Георгий Порфирьевич, дабы актеры не ссылались на то, что газеты в киосках уже нет, и всегда имели этот текст перед глазами, собственноручно прикнопил номер "За нашу власть" к доске объявлений. Вскоре по театру уже гуляла очередная эпиграмма Козьмичева.

Соцреализм не просто в почете.

В касинских душах есть наша искра.

Верной дорогой, коллеги, идете,

Только вперед продвигаться пора!

Вскоре после этого, наиболее проницательным членам театрального коллектива стало очевидно. в театре явно назревает какое-то событие. Директор и парторг стали необычно часто уединяться. Буфетчица Маргарита Михайловна, переместившаяся в буфет из актерок, по этим случаям выходила на работу не как обычно, в вечернее время, а днем носила в кабинет Леопольда Митрофановича дефицитный кофе с пирожками. Но на все вопросы своих бывших коллег о том, что там происходит, загадочно улыбалась и молчала.

Потому все решили, что первые лица коллектива готовят ответ Рецензенту. Кто-то даже обратил внимание на то, что после выхода упомянутой рецензии в словарном ассортименте Главного появились не только не свойственные ему выражения типа "батенька Вы мой" или "полноте, господа, полноте", "архиважно", но и энергичные взмахивания правой рукой с зажатой в ней газетой "Правда". Но сочли все это за чудачество. И, как всегда, загадку эту разгадал наиболее образованный артист театра Владлен Козьмичев. Наиболее близкие к нему коллеги знали, что он почти закончил Щукинское училище, но был исключен из него по причине длинного языка и своих эпиграмм. Директором училища в это время был Народный артист СССР Борис Захава. Вот на него Козьмичев и написал однажды эпиграмму.

Когда б пристало мне,

Терзаясь под Луной,

Картину сотворить не ради славы,

Я б рисовал ее не с Бога, а с Захавы!

Как отнесся к ней сам Захава, осталось неизвестным. Но в партбюро училища ее сочли порочащей честь Народного артиста СССР и орденоносца. Скандал был нешуточный. Владлену припомнили все его прегрешения. И острые оценки некоторых преподавателей, и эпиграммы на них, и даже выходку во время Первомайской демонстрации, когда на подходе к Красной площади он со своим приятелем громогласно распевал. «Левая, правая где сторона? Улица, улица, ты, брат, пьяна», явно намекая на наличие большого количества демонстрировавших граждан, пребывавших в состоянии радостного опьянения по случаю 1-го Мая. Тогда его, по мнению многих преподава-телей, талантливого молодого человека, простили. А вот эпиграмму на Захаву нет. И исключили из училища. Правда, с формулировкой не за идеологическую, а за моральную распущенность. Но хрен редьки не слаще! Оставаться в Москве смысла не было, ибо ни в один театр даже рабочим сцены его бы с такой характеристикой не взяли. Без театра он жизни не мыслил и в конце концов оказался в самой театральной глубинке. В Касинском театре. Однако привычке своей сорить эпиграммами, а, следовательно, смотреть в корень происходящего вокруг, не изменил. Вот и в описываемых обстоятельствах Владлен дал фору возглавляемым Ежиковым источникам и разносчикам театральных сплетенж.

– Все понятно, – сказал он им, – наш Главреж задумал к юбилею Ленина не только поставить какой-то спектакль о вожде, но и сыграть в нем главную роль!

Авторитет Козьмичева сыграл свою роль. Хотя скептики тут же усомнились в способности Леопольда Митрофановича сыграть самого Ильича. При этом Воленс-ноленс, как представитель режиссерской профессии, не преминул заметить.

– На мой взгляд, Козьмичев ошибается. Будь я на месте Митрофаныча, отдал бы эту роль ему. У него и имя Владлен, и шевелюра подходящая...

– Совсем наш Воленс-ноленс охренел! С моей репутацией меня не только к этой роли не подпустят, но и к Дон-Кихоту. Мне хотя бы рыжую лису Алису из "Буратино" сыграть. Счастлив буду...

А тем временем Главреж и парторг истово трудились над воплощением своей идеи о достой-ной встрече 100-летия Ильича. В результате их упорных посиделок в режиссерском кабинете было решено поставить "Человека с ружьем" Николая Погодина. В том, что Горком КПСС одобрит такой почин, сомнений не было. Сомнения были в другом – в том, кто может сыграть роль вождя Революции. Мало того, что это должен быть актер максимально возможной в таком неординарном случае внешней похожестью. Так еще он должен был быть человеком безупречной репутации и кристально чистой биографии. Перебрали всех мужчин-актеров и ни на одном не остановились. И тут им обоим пришла идея о том, чтобы эту роль сыграл приглашенный.

Но где его было найти? Главреж съездил в краевой драматический театр. Там собирались к юбилею поставить "Третью Патетическую". И были те же проблемы. Так что рассчитывать можно было только на свои силы. Но на кого? По своему партийному стажу, должности и беспорочной биографии на роль Ильича могли претендовать только два члена труппы – Главреж и парторг. Но они еще в тиши кабинета взяли друг у друга самоотвод. Главреж потому, что был не только слишком тучен и велик для роли Ильича, но и потому, что последняя в его артистической карьере роль Городничего в "Ревизоре" случилась более десяти лет назад. Георгия же Порфирьевича судьба всю жизнь вела по линии партийно-политической работы в Железнодорожных войсках. К театру он приобщился лишь после демобилизации в чине подполковника, когда вернулся на свою родину в Касинск и был по распоряжению Горкома КПСС рекомендован и избран секретарем театральной партийной организации.

Но, как известно, согласно всеобщему закону человеческого бытия, тайное не может не стать явным. Сначала, цель тайного визита Леопольда Митрофановича в краевую драму просочилась в его труппу. Затем, в силу приятельских связей, стала известна Ежикову, а уж через него всей касинской труппе. После этого стал понятен и смысл неоднократных тайных вечерей отцов театра.

Коллектив возбудился. К его чести, идея Главрежа поставить "Человека с ружьем" была принята большинством. Однако объявились и пессимисты, прямо и нелицеприятно по отношению к уровню мастерства коллег утверждавшие, что в театре нет такого артиста, кому бы была по плечу роль Ильича. Но пессимисты не могли знать, какой процесс все это время шел в голове Леопольда Митрофановича. А в ней все явственнее оформлялось поддержанное Георгием Порфирьевичем видение – назначить на роль Ильича Владика Козьмина.

В его пользу было несколько важных обстоятельств. Во-первых, Козьмин, несмотря на не законченное Щукинское училище, был человеком не без таланта. Об этом свидетельствовала его роль базарного жулика в "Стряпухе" и оценка, данная его исполнению директором стадиона Кляйном и доведенная до Леопольда Митрофановича никем иным, как Воленсом-ноленсом Ежиковым. Во-вторых, Леонид Митрофанович не раз видел, как вспыхивает творческий потенциал исполнителя третьестепенных ролей в ответ на назначение его на заглавную. Но роль ролью. Сейчас же речь шла о роли Вождя Революции! В свой творческий метод он твердо верил. В-третьих, Владлен Козьмичев был рыжим! И не просто рыжим, но и одинаковым с Ильичем ростом. Какой еще театр мог похвастаться наличием такого прототипа Ильича? Все это намного облегчало работу гримера.

Но рядом с pro всегда соседствует contrа. Первым contra была биография Козьмичева, подмо-ченная обстоятельствами его исключения из Щукинки. Вторым значилась его молодость, а следовательно, явный недостаток житейской мудрости. Как может молодой человек сыграть персонажа старше себя вдвое? И не просто персонажа, а Вождя Революции! Как к такому предложению отнесется не только труппа, но и сам Козьмичев? И самое главное – претендента на такую роль можно было утвердить только с согласия Горкома партии. Словом, препятствий для постановки "Человека с ружьем" хватало. Реализацию задумки решили начать с разговора с Козьмичевым.

Вскоре после очередной репетиции его вызвали в кабинет Главрежа. Владик даже вздрогнул. В этом кабинете он был всего один раз, когда Леонид Митрофанович беседовал с ним перед подписанием его заявления о приеме на работу в театр. Перед внутренним взором, как это бывает с испытавшими потрясение перед смертельной опасностью, мгновенно продемонстрировался документальный фильм о его недолгой жизни в Касинском театре.

– Ну, все, – подумал Владик. – Толстяк не простил мне ехидничанья по поводу его художе-ственного метода. Выпрет из театра!

С этой мыслью, от которой стало тошно, он открыл дверь. В кабинете сидели Главный Режиссер и бывший подполковник железнодорожных войск, а ныне Парторг театра. На столе, распространяя столь редкий в те годы аромат, стоял кофейник и три кофейные чашечки. И тут природная склонность Вадика к ерничеству взяла свое.

– Товарищ Главный режиссер. Артист и непременный исполнитель эпизодов Владлен Козьми-чев по Вашему приказанию прибыл!

И насторожился в предчувствии чего-то неожиданного в ответ на свой явный вызов. Но вопреки ожиданию, Леонид Митрофанович добродушно улыбнулся.

– Что ж вы эдак, батенька Владлен Константинович, с нами? Нет у нас ни желания, ни права Вам приказывать. Вот пригласить присесть – могу. Попросить Вас поговорить с нами – могу. Садитесь поудобнее. Разговор у нас с Вами большой будет.

Вадик опять вздрогнул.

– Разговор со мной? О чем? Я вроде ничего такого в последнее время не сделал, чтоб на меня время тратить.

– Да не волнуйтесь вы, Владлен Константинович, – вступил Георгий Порфирьевич. Вас мы не для проработки пригласили, а для совместного поиска выхода из животрепещущей проблемы, ставшей во весь рост перед нашим творческим коллективом.

Владик, еще пять минут назад репетировавший роль одного из дровосеков в спектакле "Красная шапочка и серый Волк", впал в легкий транс.

– Проблема! Да еще животрепещущая! А я-то тут причем? По части проблем у нас Ежиков. Позвать?

Леопольд Митрофанович решил взять бразды правления на себя.

– Владлен Константинович, нам именно Ваше мнение интересно. Вы уж не перебивайте старика. А я все разъясню.

– Вы, конечно, уже знаете, что наш коллектив мечтает внести достойный вклад в дело предсто-ящего 100-летнего юбилея Владимира Ильича.

На лице Владика появилась гримаса явного удивления. Знать-то он знал. А вот о том, что "коллектив театра мечтает...", услышал впервые. По-видимому, потому, что круг его театральных друзей составляли пессимисты.

Леопольд Митрофанович наметанным режиссерским глазом его удивление уловил.

– Да, да, батенька мой! Не удивляйтесь!! Вот и Георгий Порфирьевич подтверждает.

– Несомненно, несомненно. Не каждому коллективу это по силам. А нашему – да. Но для этого потребуется много усилий. В том числе и от Вас.

Владик посмотрел на них и с языка у него сорвалось.

– Так я понял! Вы хотите, чтобы я тоже свои усилия к этому приложил? Вы мне делаете честь такой просьбой. Но почему со мной первым об этом речь? Что я могу для этого сделать? Убейте, не пойму. Не-е-е-т, не по адресу Вы обратились!

– По адресу, батенька мой, – с нажимом в интонации произнес Леопольд Митрофанович, – по адресу!

– Вы где учились?

– Вы же знаете, где – в Щукинском.

– Вот именно. А при каком оно театре? При Вахтанговском. В этом и собака зарыта! Вы, наверняка, видели его спектакль "Человек с ружьем". Не могли не видеть! Вот и поделитесь с нами, провинциалами, своими впечатлениями. Там ведь такие великие играют, что дух захватывает от одних фамилий!

– Так Вы, Леопольд Митрофанович, взяли бы да и съездили в Москву. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Тем более от недоучки.

Леопольд Митрофанович понял, что от Владика ничего не добиться и решил зайти с другого боку.

– Батенька мой, я это и сам знаю. Меня интересует не столько Ваша оценка, сколько отноше-ние к этой пьесе. Вы бы хотели получить в ней роль?

Владик задумался.

– Кого я там могу сыграть? Ну, разве что "человека с ружьем", охраняющего вход в Смольный. Доверите, сыграю не хуже других. А вообще, если хотите откровенно...

– Ради бога!

– Если откровенно, то у нас и актера такого нет, чтобы мог сыграть Ленина. По крайней мере, я такого не знаю.

– А вот мы, с Георгием Пофирьевичем, знаем. Есть такой актер!

От такого неожиданного заявления перед внутренним взором Владика чередой побежали его старшие коллеги мужского пола. Но ни на одном его взор не остановился. Один ростом превосходил Вождя, другой такой непохожестью, что ее бы не смогли преодолеть даже самые искусные гримеры. За ним третий, четвертый, пятый... и скрылись в тумане неизвестности. Даже творческий метод Митрофаныча, заключавшийся в подбора актеров по признаку внешней схожести, был здесь бессилен.

– Ну, разве что пригласите кого-нибудь, – робко произнес Владик.

– Нет, никого приглашать мы не будем, найдем такого актера в своем коллективе. Мы тут посоветовались и решили, предложить эту роль сыграть... Вам, Владлен Константинович!

В кабинете воцарилась та самая мертвая сцена, что известна по Гоголевскому "Ревизору". Правда, в отличие от "Ревизора", в ней участвовала не толпа персонажей. В нашем случае онемел и омертвел всего один – Владлен Козьмичев.

А Леопольд Митрофанович, и сам пораженный произведенным эффектом, молча смотрел на невинную жертву, которую они, с Георгием Порфирьевичем, вознамерились принести на алтарь юбилея Вождя Революции. Перед ним неподвижно сидел совсем молодой человек, с чистым и свежим лицом, на котором лишь при пристальном разглядывании можно было рассмотреть сбритые следы рыжей бородки. Леопольд Митрофанович даже испугался его вида.

– Владлен Константинович, – и постучал костяшками пальцев по столу, – что с Вами? Вы меня слышите?

Владик посмотрел расширенными от шока глазами и еле слышно произнес.

– Слышу, Леопольд Митрофанович. Слышу, но не понимаю, что происходит. За что Вы так со мной. Я ведь ничего такого не сделал...

– Так сделаете, батенька мой! Сделаете! Одна надежда на Вас. Если не Вы, так никто другой!

Владик еще не понимал, что стал жертвой того самого метода Митрофаныча, воздвигнутого на его убежденности в решающей роли внешнего сходства актера и персонажа, против которого была его эпиграмма. Но уже вернулся в свое обычное ироническое состояние.

– Леопольд Митрофанович, дорогой, не погубите. Оставьте Вы эту затею со мной! Недостоин я такой роли. Только неприятности себе наживете. И мне судьбу сломаете. Как я с моей физиономией старика сыграю?!

– А как Кадочников сыграл в "Запасном игроке" Дедушкина? Гриму, батенька мой, все подвластно. Из любого лица хочешь Квазимоду, а хочешь Отелло сделает. Я ведь и сам в молодости гримером подрабатывал. Знаю, что говорю... Не довод это, не довод!

Леопольд Митрофанович уже вошел в то расположение духа, когда тебя не может убедить ни один оппонент. Эпохальное решение было принято. Парторганизация театра его поддержала.

– А этот малец, понимаешь, мало того, что просто испугался, так еще и против. Не позволю...

На помощь пришел опытный воспитатель советских воинов-железнодорожников Георгий Порфирьевич.