Текст книги "Звездная роль Владика Козьмичева(СИ)"

Автор книги: Исак Модель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

На другой день Владик сводил его в управление рыбкомбината. Поход ничего, кроме огорчения, не принес. Матросы, да еще безо всякого опыта, на сейнера не требовались. Можно было пойти на рыбзавод, но Серега резонно отказался. Не за тем, мол, приехал на край земли... Но он не унывал.

– Ничего, Влад. Не боись за меня! Не пропаду. Сгоняю во Владик. Там точно чего-нибудь найду!

Вадик попытался его уговорить отложить поездку, подождать встречи с Николаем Семе-новичем. У того и связи, и авторитет. Поможет.

– Нет, Влад. Не жить же мне у вас. И за то спасибо, что свое обещание не забыл.

На том они расстались. Владик пошел на "Циклон", а Серега к ним на квартиру. Вечером Владик уже его не застал. Лена сказала, что Серега уехал во Владивосток.

– Чудной он все-таки... Серега и в школе был таким же. Все за справедливость воевал. То с учителями, то с директором... У него и друзей почти не было. Это он в своего отца такой. Говорили, что тот даже сидел. Но парень он неплохой. Только вот не женится.

– Да я это сразу в нем почувствовал. Иначе бы не стал с ним дружить. Жаль только, что уехал. Остался – нашли бы для него работу. Но ему сейнерами голову заклинило...

Тогда он как-то не придал внимания ни тому, что ему рассказала о Сереге Лена, ни тому, что услышал от него и знал о нем сам. Позднее он об этом вспомнит...

На том они о Сереге разговор завершили. Им было о чем думать. Днями "Циклон" уходил в район промысла, и Лена опять оставалась одна. Если Владика это всерьез волновало, то она оставалась оптимисткой и успокаивала его.

– Ничего со мной не случится. Знаешь, какая я крепкая. Ты мне лучше крабика какого-нибудь поймай и привези. Мы ему аквариум сделаем и любоваться будем. Я об этом в Касин-ске и мечтать не могла...

Владик с видом знатока отвечал.

– А мы к Камчатке пойдем, знаешь какой там краб! Он у нас в комнате не поместится, не то что в аквариуме. Если хочешь, я тебе стишок про краба лучше сочиню. Пока меня не будет, читай каждый день и любуйся. Хочешь? И не успела Лена отреагировать, как он уже пропел тут же сочиненную частушку.

Кабы-дабы, кабы-дабы,

Привезу тебе я краба.

Не возьму с тебя цены.

Будут крабы, будут крабы,

Лишь бы не было войны.

– Дались тебе эти крабы. Ты что, шуток не понимаешь?

Их третье за прошедший год расставание оказалось нисколько не легче, чем первые два. За время его первого похода на путину в Охотское море бывало всякое. Хотя лед еще не появлялся, было не очень комфортно. На палубе лишнее время не пробудешь. Ветер, снежные заряды, брызги и холод. Но Владику все-таки удалось увидеть многое из работы сейнеров. Это была одновременно и впечатляющая, и жутковатая картина. Они не прекращали лов даже во время штормовой погоды, когда временами за гребнями волн сейнеры исчезали из поля зрения. Владик с трудом представлял, как рыбаки выдерживают такую изнурительную качку. Даже на "Циклоне" переносить ее было нелегко. Так ведь он был в четыре раза больше, чем эти трудяги! Но было во всем этом нечто феерическое. В редкие проблески солнца, сейнера, сверкающие ледяными сосульками, становились похожими на елочные игрушки, брошенные кем-то безжалостным в морскую пучину. И хотя он понимал, какой это адский труд, его романтическая душа все же переживала, что рассталась с намерением плавать на сейнерах. А когда они швартовались к борту "Циклона" для перегрузки улова, случалось познакомиться и поговорить с некоторыми рыбаками.

В Находку, вопреки ожиданию, они вернулись лишь однажды, через месяц. И только для выгрузки улова. Для Лены его появление было неожиданностью, полной безмерной радости и не менее сильного огорчения. Дома он пробыл всего четыре дня, за которые "Циклон" выгрузился, пополнил запасы топлива, еды, пресной воды, расходных материалов и опять ушел в район путины. В оставшиеся месяцы в Находку они больше не возвращались. Сдавать уловы ходили на Сахалин.

Впечатлений от пребывания в Охотском море и посещений Сахалина было столько, что у него родилась идея начать записывать наблюдения за всем, что происходит вокруг. Спустя годы, он вспоминал, что это было началом его литературной работы. И началом весьма трудным. Его уверенность, что описывать увиденное будет легко, подверглась серьезному испытанию. Способность к написанию стихов не только не сказывалась на качестве записей, но поначалу даже мешала. Его постоянно сбивало на цветистость, на поиск необычных метафор. И лишь к концу путины он наконец почувствовал, что что-то получается. Владик даже успел записать впечатления о рейсе во Вьетнам. Но это не было дневником. Во-первых, уже прошло время, а во-вторых, он быстро понял, что дневник будет ограничивать его склон-ность к размышлениям и обобщениям.

Под конец путины от Лены пришла телеграмма. Стало известно, что собирается приехать Анна Семеновна. Новость обрадовала и озаботила. Ее приезд неизбежно поставит вопрос о новом жилье. А он уже не только по своему опыту, но и из разговоров с мужиками из команды знал, что найти жилье на четверых будет большой проблемой.

В Находку "Циклон", как и планировалось, вернулся через три месяца. С трюмами, до предела заполненными рыбой. Но краба Лене он так и не привез. Она за время путины изменилась. Он это заметил еще на причале. Да, она располнела, но лицо ее, которым он и так любовался, буквально расцвело. В такси, которые всегда приезжали в порт к подходу больших судов, Лена сказала, что ее расцвет от того, что она носит мальчика. Так считали все окружав-шие ее женщины. Мол, девочка отнимает у будущей матери красоту, а мальчик только добавляет. Так это или не так, Владик не знал. Это незнание его радость от встречи с Леной и ее вида лишь усиливало. Правда, ему еще было трудно представить, что в совсем недалеком будущем он станет отцом их ребенка. Мальчика или девочки. В принципе, ему было все равно, кто родится.

К тому времени от Анны Семеновны пришло письмо, в котором она сообщала, что при-няла решение уйти на пенсию и поменять квартиру в Касинске на жилье в Находке. У нее даже есть вариант такого обмена. Только вот обмен может состояться не раньше, чем через три месяца. Да и то с доплатой. Чтобы решиться, надо, не откладывая, посмотреть квартиру в Находке.

Они сходили по указанному в письме адресу. Поговорили с хозяевами. С этой точки зрения обмен был равноценный. Но хозяева стояли на своем. Доплату они хотят за море и солнце. Мол, в Касинске этого ничего нет. Хозяин, хотя всю жизнь прожил в Находке, был родом из под Касинска, где у него была родня и куда ему очень хотелось вернуться. Так как выбора не было ни у тех, ни у других, договорились, что подождут, пока хозяин не выйдет на пенсию. А пока он и Анна Семеновна начнут готовить документы для обмена.

В связи с этим проблема возникла, но другая. "Циклон" после профилактики должен был отправиться в новый рейс. На этот раз еще дальше, чем во Вьетнам. Поговаривали, что зафрахтовало Министерство торговли для рейса за фруктами в Марроко. Они были вынуждены задуматься. Собственно говоря, Владик сразу заявил, что на сей раз ее не оставит. Была бы здесь Анна Семеновна, может, еще и подумал бы. А так – нет! Они еще несколько дней поразмышляли, а потом пошли к Николаю Семеновичу за советом. Но ни он, ни его жена Таня даже не стали говорить о возможности для Владика уйти в такой длинный рейс. Решили, что ему надо подыскать на это время что-нибудь временное, чтобы быть с Леной вплоть до родов. В принципе, это было возможно, так как холодильщик мог быть нужным на рыбзаводе. Пользуясь своими связями, Николай Семенович договорился с главным инженером, и Владик был временно откомандирован с "Циклона" на завод. Началась сухопутная жизнь.

Вначале он только радовался. Лена рядом. Все вроде бы в норме. Но что-то его все-таки тревожило и заставляло раздумывать. За полгода, проведенные им на борту "Циклона" и в море, он уже стал осознавать, что постепенно, несмотря на неизбежные при этом бытовые и физические трудности, психологически он стал ощущать себя комфортнее, что он уже начал понимать окружающих его людей, с их специфическим мышлением и поведением.

Мир открывался ему совсем с другой стороны. Это был другой мир. В нем не могло быть места зависти и ревности к успеху другого. Не мир, в котором основополагающим мотивом поведения было стремление к личному успеху и зрительскому признанию, что особенно ярко проявлялось в театре. Он пытался анализировать, были ли у него в театре друзья, и к своему огорчению, лишь констатировал – не было. И это у него, которого еще со школы, а потом в театральном училище, всегда окружали многочисленные друзья? Здесь же никто никого не опережал, не стремился выбиться в лучшие. Здесь каждый был на своем месте и в меру сил и способностей выполнял свою судовую роль. И в большинстве случаев добросовестно, посколь-ку, в противном случае, он мог поставить себя и других под удар стихии. Временами от таких мыслей ему становилось не по себе. Не изменяет ли он этим Лене и их будущему ребенку? И, может быть, даже своему недавнему театральному прошлому.

Но вскоре понял, что никому он не изменяет. То, что произошло с ним за это время, было закономерным. И, видимо, не случайным, а закономерным был уход из театра, который провел границу между этапами его жизни. Между юношеским увлечением своим "Я" и началом настоящей мужской жизни. Когда появляется необходимость отвечать не только за себя, но и за других. То есть система ценностей взрослого человека.

А как тогда быть с тем, что составляет смысл жизни и предназначение человека? Лично его, Владика Козьмичева. Неужели он должен смириться с тем, что теперь ему предписано? Остаться на всю жизнь погруженным в мир его новой профессии. Чтобы его будущий сын, а он уже ждал только сына, мог говорить о своем отце лишь как о механике холодильной установ-ки? К тому же ему очень хотелось, чтобы у его отца было высшее образование. Тем не менее, даже положив руку на сердце, он никак не мог сказать, что эта профессия вызывает у него внутреннее неприятие. Тем более, что она открыла перед ним не знакомый ранее мир техники и людей, его обслуживающих. И что представлялось немаловажным, давала надежду на удовлетворение будущих потребностей его семьи, стоявшей на пороге появления ребенка.

В попытках разобраться в смысложизненных вопросах начал формиро?ваться его взгляд на свое будущее. На первых порах оно выглядело несколько туманным. Но он отдавал себе отчет в том, что сильнее всего ему хочется увидеть себя занятым литературным трудом. А конкретнее, автором киносценариев, возможно, даже театральных пьес. Желание это не было такой уж фантазией. Коротенькие рассказики и стихи он пробовал сочинять еще в школе. И даже решился на то, чтобы предложить их центральному молодежному журналу. Но места на его страницах ему не нашлось. Зато пришло большущее и доброжелательное письмо от писателя Северинова. Тот одобрительно отзывался о его литературных опытах, даже находил у автора явные литературные способности и рекомендовал не только не бросать писать, но и поступать учиться в соответствующий вуз.

Но к тому времени он уже сильно увлекся театром и занимался в театральной студии. К тому же, для поступления в университет на журналистику или в литературный институт требовалось несколько печатных публикаций, чего у него не было. В итоге, заручившись рекомендацией руководителя студии, подал документы и поступил в театральное. И если бы не зуд к сочинению ехидных эпиграмм, успешно бы его закончил. Но как случилось, так случилось.

Можно подумать, что непрекращающиеся попытки осмыслить не только прошлое, но и представить будущее, могли ему мешать выполнять производственные обязанности. Но это было не так. Его быстро заметили, даже стали выделять.

Время до Лениных родов, пролетело для Владика очень быстро. Всю домашнюю работу, магазины и прочие заботы он взял на себя. Одновременно надо было отслеживать процесс обмена. В конце концов, он завершился, и приезд Анны Семеновны уже был не за горами.

Но приехать к Лениным родам не получилось. Седьмого января, ровно в Рождество, Лена родила сына.

С момента, когда он увез ее в роддом, его не покидало состояние раздвоенности. Было понятно, что она не на прогулке. В его богатом воображении появлялись полные драматизма картины, от чего становилось не по себе. Хотя умом он понимал, что все они – плод необуз-данной фантазии, но переживания от этого не становились меньше. В итоге он довел себя. И вместо того, чтобы поехать к Лене к утреннему времени, сообщенному ему докторшей, он просто-напросто заснул. Проснулся лишь после обеда. Дрожащими от волнения руками натянул одежду. Выскочил из дома. Уговорил водителя какого-то самосвала. Бегом вбежал в ворота роддома и неожиданно увидел выходивших из двери Николая Семеновича с женой.

– Вот видишь, Таня, – обратился тот к ней, – я его специально на завод устроил, чтоб с женой быть, а он даже вовремя прийти не может...

Протянул ему руку.

– Сын у тебя, Влад! А у меня племянник!

Владик, не вполне еще осознав такую новость, пронесся в вестибюль. В кратеньком спис-ке, против фамилии Шимановская, значилось – Сын. Вес – 4,0 кг. Рост 58. Состояние удовле-творительное.

Он так надолго замер возле списка, что сестра, сидевшая в справочном окне, не выдержа-ла.

– С тобой, парень, все в порядке?

Владик пришел в себя.

– А как их увидеть?

– Только завтра, с утра. Записку напиши. Передадим.

Еще не придя в себя, он набросал на листочке из записной книжки.

– Леночка! Целую тебя и сына! Сейчас у меня нет слов. Есть только ощущение невидан-ного ранее счастья. Буду утром. Я люблю-ю-ю-ю вас! Влад.

Обернулся и только тогда увидел, что Николай Семенович с женой стоят рядом. Влад только что и смог сказать.

– Не знаю, на каком я свете! Сейчас сердце выскочит.

Таня обняла его.

– Мы на машине. Давай дадим телеграмму в Касинск, а потом к нам.

– Сейчас, только вот Галине Кирилловне позвоню.

Та ответила моментально.

– Ой, Владик, сыночек значит. Какое счастье-то, какое счастье-то...А я все у телефона сидела. Твоего звонка ждала. Ты дома когда будешь?

– Я сейчас к Николаю Семеновичу, так что попозже...

Спора о том, как назвать сына, у них практически не возникло. Дали имя отца Лены – Павел. Как заметила при этом Лена, все получилось справедливо. Фамилия от Козьмичевых, имя от Шимановских. Отцу Владик телеграмму все же дал.

– У меня родился сын. Назвали Павликом. Владлен.

Неделю от него ничего не было, а потом тоже пришла телеграмма, с таким же кратким текстом.

– Очень рад. Поздравь от меня жену. Отец.

Нельзя сказать, что они обрадовались такому лаконизму, но Владик все-таки отметил – впервые за четыре года они обменялись хотя бы телеграммами. Он ведь даже не поставил его в известность о своей женитьбе. Все-таки отношения с отцом не были ему совсем безразличны.

А на "Циклоне" его уже заждались. Весь декабрь и половину января тот стоял на плано-вом техническом обслуживании. На нем уже знали, что у Козьмичева родился сын. Вскоре к ним явилась целая делегация, подарившая целую груду одежды для Павлика. Одежда была японская и такая красивая, что Лена потом боялась ее использовать. Вскоре в Находку приехала Анна Семеновна. Приехала она уже в освободившуюся квартиру. Естественно, что зашла речь об их переезде туда. Но оказалось, что без хорошего ремонта делать этого не стоит. Владик, еще продолжавший работать на заводе, решил все сделать сам. Анна Семеновна его идею отвергла, и они наняли для этого семейную пару. Те справились довольно быстро, и еще до отхода "Циклона" в очередной рейс они успели перебраться в свое собственное жилье.

В рейс Владик ушел со спокойной душой. Честно говоря, ему наскучила работа на заводе. Все коллеги там были старше, и отношения, такие как на "Циклоне", с ними не складывались. Да и он, и они знали, что Владик на заводе человек временный. Правда, начальник холодиль-ного цеха уже понял, что работник он хороший, и даже предлагал остаться. Но Владик предложение не принял. И по причине своего положения в коллективе, и потому, что на "Циклоне" он получал намного больше. Да и не для того он оказался здесь на краю земли, чтобы сидеть у моря и смотреть, как его бороздят другие. Женщины, хотя им очень хотелось, чтобы он всегда был с семьей, отговаривать не решились.

Потом были рейсы и на Камчатку, и опять на Сахалин, и в Магадан. Из них он возвращал-ся не только переполненный ощущениями и переживаниями, но и с тетрадями, заполненными ровным и убористым почерком. Шел уже второй год его морской жизни. Сын рос, Лена, при поддержке Анны Семеновны, успешно работала в школе. А его уже начало тревожить отсут-ствие реализации собственных замыслов. Надо было определяться.

Нет, это вовсе не означало, что, как говорится, "с понедельника начинаю другую жизнь". Достаточно было и того, что эта мысль стала посещать его довольно-таки часто. Постепенно, постепенно у него начало формироваться решение поступить на заочное отделение факультета журналистики какого-нибудь ближайшего университета. В том, что он поступит, сомнений не было. Свои способности он знал. Но как учеба может быть совмещена с его нынешней профессией моряка? Два раза в год надо ездить сдавать сессии. Скорее всего это будет невозможно. Ведь самый ближний город, где в университете есть факультет журналистики, это Иркутск, и дальше – лишь на Урале, в Свердловске...

В одно из возвращений, когда Павлик уже спал, он поделился своими мыслями и сомне-ниями с Леной. Та задумалась. А затем сказала.

– Ты знаешь, подобные мысли и меня не раз посещали. Не скажу, что мне так уж по серд-цу твои плаванья. Без тебя и скучно, и тревожно. Ведь это океан. Да и Павлика ты видишь редко. А я тебя. Конечно, быть всегда вместе лучше. Но я понимаю, что тебе плавать нравится. Да и материально мы вполне обеспечены. Поэтому не хочу быть против. С другой стороны, ты и так расстался со своей любимой профессией. Пусть не по собственной инициативе, но расстался. Но не вечно же тебе наступать на горло собственной песне! Как бы тебе ни нрави-лась нынешняя профессия, но это не твое. Ты не человек техники. Просто, как способный человек, ты сумел увидеть и в ней определенную красоту и привлекательность. Но я вижу, что это лишь на время. Поэтому, если ты решишь сойти на берег и поступить учиться, я против не буду. Понимаю, что это приведет к уменьшению доходов, но я слишком тебя люблю, чтобы навязывать свои представления о твоем будущем. Скажу больше, я просто уверена, что ты способен на большее. В конце концов, я тоже неплохо зарабатываю, так что не пропадем...

Владик слушал ее и поражался, насколько совпадает содержание их размышлений. Такое могло возникнуть только между двумя любящими душами.

– Спасибо тебе, родная моя, за такие слова! Они дорогого стоят. Но вот что я предлагаю. Мне еще двадцать четыре. Давай сделаем так. Плаваю я еще два года. Хорошо подзаработаю. В дальнейшем это будет не лишним. За это время напишу что-нибудь такое, что можно будет предлагать в качестве доказательства моих литературных способностей. Тогда же капитально подготовлюсь к экзаменам. Ты ведь у меня настоящая учительница... Надеюсь, выучишь своего оболтуса.

– Не прибедняйся, стихи у тебя есть. Один романс чего стоит! Кстати, почему ты ничего серьезного не пишешь? Ни стихов, а уж о прозе я молчу. Ты ведь сам говорил, что писать надо...

– Ты ведь знаешь, что у меня всегда так. То поток, а то безводье. Потом, много сил и вре-мени уходит на записи наблюдений. Был бы я талант, тогда, видимо, поток никогда бы не прерывался. А я ведь просто способный. У них всегда так. "Разом густо, разом пусто".

Лена возмущенно прикрыла ему рот ладонью.

– Не наговаривай на себя. Ты у меня талант! Мне в школе даже завидуют.

Владик тут же отреагировал.

– Завидуют?

Лена уже поняла, что проговорилась.

– Да так... у тебя, говорят, такой муж... На нем прямо писано, как он тебя любит...

– А еще чему?

Она не хотела признаваться, но и не хотела врать.

– Ты меня прости. Я твой романс дала кое-кому прочитать. Даже слезы пустили и попро-сили разрешения переписать.

– А ты?

– Да разрешила. Пусть девочки порадуются.

– Ну, ты даешь! Он ведь не опубликован...

– Вот и поймала тебя на слове. Так опубликуй! Пошли в какой-нибудь журнал. Давай от-берем самое лучшее и пошлем, – "под лежачий камень вода не течет..."

Сквозь сито, кроме романса, прошло еще три стихотворения. Так как во Владивостоке толстых журналов не было, решили послать их, вместе с краткими сведениями о себе, в Хабаровск, где выходил литературный журнал "Дальний Восток". И как в воду. Больше чем на полгода.

Владик уже успел сходить в несколько плаваний. Побывал на Курилах, понял, что такое настоящий штормовой океан, и привез три рассказа. Два про жизнь московского школьника и один на морскую тематику, в котором его герой совершает свое первое плавание по двум океанам. Дались они нелегко. К его удивлению, несмотря на обилие впечатлений, историй и сюжетов, то не мог подобрать необходимые слова, чтобы выразить нужную мысль, то мучи-тельно трудно было добиваться лаконичности, свойственной жанру рассказа. А иногда банально не хватало времени, а то и сил. Вахтовая жизнь моряка – не сахар...

Первым их читателям стала Лена. Пару дней, что ушли у нее на чтение, он был сам не свой. Подкатывался к ней, пытаясь выведать, что она думает. Но Лена ходила с задумчивым видом и упорно молчала. Пока однажды, когда он играл с Павликом, неожиданно спросила.

– Так тебя интересует мое мнение?

Владик даже оторопел.

– Так ты сама молчишь. Какие тут могут быть сомнения? Не то слово, интересует!

Она поцеловала его, вытащила из своего школьного портфеля листы с рассказами и шутя приказала.

– Садись и слушай!

Дальше начался совсем ее совсем нешуточный монолог.

– Первое. Рассказы мне понравились. И не потому, что их написал ты. Я бы сказала, что тебе удалось то, о чем ты даже не задумывался. Это своего рода минисценарии. Они полны образов, острых наблюдений и монологов. Язык героев, несмотря на твои жалобы, сочный. В нем легко просматриваются их характеры. Словом, мне понравилось. Ошибок, конечно, я углядела немало, но на то я филолог. Это мой хлеб.

Теперь главное. Ты только не обижайся и не удивляйся. Но их не опубликуют. В них нет ни капли идеологии. В этом весь ты. Не дергайся! Я тебя знаю. Поэтому, если мы хотим, чтобы рассказы где-нибудь и кто-нибудь опубликовал, в них должны появиться, пусть в малых дозах, пусть намеки на то, что твои герои живут при социализме. В данном случае я говорю не от своего имени, а от имени тех, кто будет решать их судьбу. Ты не хуже моего понимаешь, что тебе нужно пробиться. Тут нужна гибкость.

С последним она явно переборщила. Если до этого Владик слушал ее спокойно, то здесь не выдержал.

– Леночка, конечно, я тебе очень благодарен за разбор и за оценку. Но зачем ты расписы-ваешься за других? Ты что, редактор? А-а-а-а, я понял. Ты ведь литературу преподаешь! Вот тебя по привычке на идеологию и повело. Ну, так я не "Тихий Дон" писал! Это запечатленные мгновения повседневной жизни простых московских мальчишек и рыбаков. Какая тут, к черту, идеология? Скажи мне, как эта твоя идеология помогает селедку ловить, крабов ловить? Скажи! Чего ты молчишь? Сказать нечего?

И осекся. В глазах у нее стояли слезы.

– Не смей со мной в таком тоне разговаривать. Нельзя изолироваться от действительно-сти. Ты этого, видимо, так и не понял...

– Чего– чего, но такого я от тебя никак не ожидал!

На этом их разговор закончился. Лена ушла спать, а он, вконец расстроенный, вышел на улицу успокоиться.

Два дня они почти не общались. Анна Семеновна все поглядывала на них, а потом не вы-держала.

– Какая кошка меж вами пробежала? И не стыдно Вам? Из-за каких-то рассказов...

А Владику действительно было не просто стыдно, а очень стыдно. Вечером он сам заго-ворил с Леной, попросил прощения и поклялся, что такого больше он никогда себе не позво-лит. И обещал подумать над ее предложением.

В один из вечеров, придя с работы, Лена увидела в почтовом ящике перевод из Хабаров-ска. Здесь же было сообщение, что все четыре стихотворения будут напечатаны в следующем номере. Перевод был на тридцать два рубля. По восемь рублей за стишок! В первый момент, они потеряли дар речи. Владик сидел потрясенный. Долго и молча глядел на перевод, будто увидел на нем нечто такое, чего ни Лена, ни Анна Семеновна увидеть не смогли.

А на самом деле в его душе клокотали слезы. На такое он уже и не надеялся! Первая по-пытка напечататься оказалась успешной! И не просто в местной газетке, а в литературном журнале. Пусть не в центральном, но в журнале! Представил, как бы на это отреагировали бы покойная мама и дед... Слезы из души перебрались на глаза и на щеки. Ему стало так стыдно за это перед женщинами, что он не удержался, всхлипнул и начал совершенно по-детски тереть глаза.

Лена, еще не видевшая его таким, растерялась. Обняла и стала целовать. Лишь Анна Се-меновна сохранила самообладание.

– Вы чего ревете? Радоваться надо! И обмыть надо!

За последним дело не стало. Там же за столом решили, что Владик должен написать письмо в редакцию "Дальнего Востока". Через месяц пришла бандероль с номером журнала. В нем, на двух страницах, располагались стихи Владлена Козьмичева, начинающего поэта из Находки.

Глава 6

Партийный вопрос

Потом у него наступила эйфория. Каждый раз, придя домой с вахты на "Циклоне", он сначала общался с Леной и Павликом. Затем открывал "Дальний Восток" и перечитывал, и перечитывал самого себя. Так продолжалось несколько дней, пока Лена не отреагировала.

– Друг мой, проснитесь. Вы чересчур впечатлительны. Пора возвращаться к будням. Вас ждут великие дела!

Великие дела означали не что иное, как продолжение работы над рассказами. Он, помня о своем обещании, отнесся к этому со всей серьезностью. Но сколько ни пытался, никакой идеологической, пусть даже не линии, а просто черточки, вытянуть из себя не смог. Напротив, они стали еще в большей степени соответствовать его натуре. Натуре, унаследованной от деда. Натуре хохмача и пересмешника. Натуре комедийного актера. Лена еще пыталась вмешивать-ся, подсказывать те или иные сюжетные ходы, но вскоре поняла – ничего с его природой не поделаешь.

В таком виде они и были отправлены в "Дальний Восток". А их автор ушел в очередное плавание. И уже с новой гитарой, купленной во Владивостоке. Правда, его основной целью была не гитара, а Серега. Прошло уже полтора года, как тот исчез с их горизонта. В городском адресном столе сообщили, что Сергей Алексеевич Голубев прописан в общежитии Приморско-го пароходства. Владик, несмотря на лимит времени, нашел это общежитие. У комендантши удалось узнать, что Серега плавает на сухогрузе "Амур" и в настоящее время находится в плавании. Это уже было что-то. Оставил ему записку. Комендантша пообещала передать. Если бы он знал, сколько неприятностей эта невинная записка ему принесет! Но это будет уже после рейса...

Плавание в этот раз было тяжелым. Все время штормило. Настроение у Владика было ка-ким-то раздвоенным. Почему-то стал сильно скучать по семье. В радиотелеграммах от Лены ничего о судьбе рассказов не было. Он начал хандрить. Спасала лишь гитара. Его и так богатый репертуар значительно расширился за счет выученных русских романсов. Пел их с великим удовольствием.

Как-то раз, когда он пытался работать над новым рассказом, в каюту вдруг зашел секре-тарь партбюро "Циклона" Иван Леонтьевич.

– Ну что, Влад, все пишешь? Говорят, ты стишками балуешься. Вроде бы даже в журнале напечатался? Правда?

– С чего он это вдруг? – подумал Владик. – Вроде бы в интересе к поэзии не замечен...

– Правда, Иван Леонтьич, правда. Только это не баловство, а серьезно...

– Вот, вот... Я вообще вижу, что человек ты серьезный, работящий. Коллектив тебя ува-жает...

– Куда это он клонит?

– Так у нас все такие, Иван Леонтьич.

– Такие-то такие, да только я лучше знаю, какие они такие. Ты вот, к примеру, наруше-ний трудовой дисциплины себе не позволяешь. И молодец! А некоторые позволяют...

– Он что, меня в стукачи вербовать пришел, – даже испугался Владик. – Этого еще не хва-тало!

Но решил держаться.

– Не знаю, Иван Леонтьич... Может, кто-то, как вы говорите, "позволяет", но я об этом не знаю...

– А людей воспитывать надо. Партия нам это говорит. – И хлопнул себя по колену.

– Ну и воспитывай! Только я тут причем? – про себя ответил Владик.

– Я тут вот о чем подумал, – продолжал Леонтьич. – Ты у нас парень авторитетный. Мо-лодой. Стихи пишешь. Люди тебя слушают. Такие нам нужны.

– Кому – нам? – выдохнул Владик. – Точно, в стукачи меня вербует.

– Как – кому? Партии! Пора тебе, Козьмичев, о будущем подумать... Согласен?

– На что, Иван Леонтьич?

– В партию тебя наши коммунисты рекомендовать решили. Надумаешь, дам я тебе реко-мендацию. И первый помощник даст. Капитану нельзя. Родственники вы. Подумай. Время есть.

Во время разговора Владик обратил внимание на то, что Леонтьич с интересом рассмат-ривал большую фотографию Лены и Павлика, прикрепленную к переборке каюты.

– Красивая у тебя жена, Козьмичев. – И вдруг спросил. – А что это она у тебя такая черня-вая? На евреечку похожа...

Чего-чего, но такого вопроса Владик никак не ожидал.

– Ну и что, что похожа? Папа у нее евреем был...

– Так она еврейка! Что ж ты, Козьмичев, так подкачал?

Владик едва не задохнулся от неожиданности, но сдержался и решил отделаться шуткой.

– Любовь зла, полюбишь и козла!

– Ты что, обиделся? Зря! Это я не со зла, пошутил. Ну, я пошел, а ты, Козьмичев, не фыр-кай, а думай. Не каждому такое предложение делают.

Владик понимал – такие слова случайно не произносят. Послать его надо было куда по-дальше. Но что с него возьмешь? Однако настроение, несмотря на такое предложение, было испорчено. Об этом разговоре он вспомнил не сразу. А когда вспомнил, то стало еще хуже.

Жизнь снова поставила его в ситуацию выбора. Причем не менее трудного и жесткого, чем в Касинске.

– "Быть или не быть? Вот в чем вопрос", – вспомнилась ему фраза из монолога Гамлета. Но если тогда он рисковал лишь сам собой, своей карьерой артиста, то сейчас он уже был не один.

– Что ж я такого сделал, от чего Леонтьич вышел на меня, – задумался он и понял, что сам на него вышел. Самодеятельность, видите ли, ему организовать захотелось. Читал бы стихи, смешил бы рассказами Зощенко, пел бы под гитару, в конце концов. Так нет, сразу с инициативой своей вылез. Концерты хочу давать! Ведь знаешь, что добрые дела безнаказан-ными не остаются. Теперь плюхайся, Козьмичев! Ищи выход... Какой выход? Куда выход? С "Циклона" уходить еще рано. Просто промолчать. Может, все само собой рассосется. Но надежды на такой исход мало. Сразу отказаться? Опять сыграть из себя дурачка, как тогда перед Чудилиным? Но отказ от роли Ленина еще можно было объяснить и понять. Молод еще Козьмичев. Вот и боится ответственности. Так сейчас все наоборот – молодой, инициативный и водку не пьет. Их человек!