Текст книги "Яна и Ян"

Автор книги: Иржина Троянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Об Адмирале разболтал Мартин Кличек, один из друзей Яны по Пушинкиной компании. Мы служили с ним срочную службу (он был наводчиком в экипаже Поспишила), и он помнил, как на учениях мой танк первым форсировал реку. Тогда я получил благодарность от командования, а друзья прозвали меня Адмиралом. Сейчас Мартин обошел меня: он уже учился на четвертом курсе. Кличек благосклонно дал мне несколько советов, главный из которых состоял в том, чтобы я сразу начинал вкалывать.

– Потому что… – попытался он объяснить свою глубокую мысль. – В общем, здесь никого не обманешь! Если и проскользнешь как-нибудь на экзамене, то потом, через год-два, все равно за это поплатишься. И придется ох как наверстывать!

Легко ему советовать, ведь он отличник: на груди его поблескивал значок «Примерный слушатель». Но гораздо больше, чем я, его интересовала Яна.

– Она не жалеет? – участливо спросил он.

– Что вышла за меня замуж? – ответил я вопросом на вопрос.

– Этого я не имел в виду, да и никогда не позволил бы себе задавать такие бестактные вопросы, – заверил он меня и продолжал уже другим тоном: – Она была самой умной девчонкой в классе. Моника ей в подметки не годилась. А теперь она учится в вузе, а Яна в каком-то пограничном городке погрязла в домашних делах… Даже самым незаурядным женщинам такая обстановка грозит умственной деградацией. Ты не боишься этого? Мне известны случаи, когда именно это стало причиной разлада в семье. Ребята получили высшее образование и неожиданно для себя обнаружили, что им не о чем говорить с женами. Вот так-то, Адмирал, – заключил он свой монолог.

– Не беспокойся, – парировал я. – В данном случае ты промахнулся. Насколько я помню, ты всегда отличался этим и на стрельбах. Как видно, таков твой удел…

В течение той недели, когда я снова открывал свою Еву, мне на ум несколько раз приходил разговор с Мартином, и должен сказать, что вспоминал я о нем совершенно спокойно. Во время каникул я ни разу не переступил порог кабинета. Все свое время я посвящал Яне. Я гордился, что она такая сообразительная, любознательная, просто диву давался, сколько она всего знает, подобно тому, как когда-то удивлялся познаниям семнадцатилетней Яны, которая знала в Праге множество достопримечательностей и водила меня по родному городу, словно опытный гид иностранного туриста, разбиралась в истории и в музыке, была неплохо осведомлена о новейших марках автомобилей и последних событиях в спорте. Я мог говорить с ней о чем угодно. Конечно, многим она была обязана отцу и Пушинкиной компании, в которой были умные, способные ребята, но тяга к знаниям прежде всего была заложена в ней самой.

– Ну, мне нечего бояться, что ты тут умственно отстанешь, – дурашливо бросил я однажды за завтраком, когда мы разговаривали о рассказах Чехова.

Яна взяла в библиотеке сборник его рассказов и по вечерам читала мне своим бархатным голоском. Рассказы произвели на меня глубокое впечатление, тем более что это было мое первое знакомство с произведениями великого писателя, в то время как Яна читала почти все написанное им.

– Ты так думаешь? – она взглянула на меня испытующе. – А ты что, боялся этого?

– Боже упаси! Я, как всегда, выразился по-дурацки. Мне хотелось сказать, что ты не должна этого бояться. – Я не стал ей излагать сентенции Мартина, это было ни к чему. – Ты ведь всегда стремилась учиться, хотела даже поступить в Будеёвице в педучилище… К счастью, с рождением Гонзика это у тебя прошло…

– К счастью? – повторила она задумчиво.

– К счастью для меня и для Гонзика…

– Наверное, ты прав. Один мужчина мне тоже говорил, что главная обязанность женщины – быть возлюбленной, женой, матерью. Я осознала правильность этих слов, когда заболел Гонзик. Признаюсь тебе, что…

– Какой мужчина? – прервал я ее, почувствовав, как меня моментально охватила ревность. – Готов поклясться, что это Пепик Коларж.

– Ты что?! – засмеялась она. – Будто не знаешь его отношение к женщинам и супружеству. Это же своего рода Бельмондо, избалованный поклонницами. Он признает за ними одно право – быть возлюбленными. Остальное его совершенно не волнует.

– Но ты же для него редкое исключение. Это отрицать, я думаю, ты не будешь?

– А я разве отрицаю? Напротив, я это очень ценю. – Яна взглянула на меня из-под длинных ресниц. Она была такой очаровательной, что меня снова охватила ревность.

– Так, Бельмондо нужно немедленно отозвать отсюда. Я попрошу об этом Рихту. Сейчас же пойду к нему…

– Поди лучше поблагодари его за заботу о твоем сыне, а потом попроси позвонить в больницу. Может, Гонзика отпустят в субботу…

Но Гонзика не отпустили: в больнице был строгий карантин, да и в районе все еще свирепствовала эпидемия гриппа. Нам удалось избежать болезни с помощью сибирского ракитника, который я готовил по рецепту советского танкиста Алеши и своего бывшего подчиненного Шехерезады. «Кто бы мог подумать, что это так вкусно!» – повторяла всякий раз с лукавым выражением лица Яна мое собственное изречение, а я в свою очередь отвечал ей словами Шехерезады: «Вот каков ракитник! Сила в нем действительно чудодейственная!..»

В пятницу, когда мы узнали, что Гонзика не выпишут, и на нас напала ужасная тоска, как по заказу пришло письмо от Зденека. Он приглашал нас в гости по случаю убоя свиньи: «…вареной свинины полный котел, а какой стоит запах от кровяной колбасы! Имеется большая бутыль сливовицы, так что приезжайте. Лудек и Йозеф тоже приедут…»

– Ты бы поехала? – спросил я Яну. Мне вдруг захотелось показать ее ребятам.

– Почему бы и нет?! – Она сразу приободрилась: – По крайней мере, познакомлюсь с твоими друзьями. Только… что мне надеть?

Я невольно улыбнулся. Опять возник этот неразрешимый даже для самых умных женщин вопрос, если они настоящие женщины.

– Тебе идет все, – с уверенностью заявил я. – И потом, Яничка, мы едем не на демонстрацию мод. Жена Зденека очень скромная. Она учительница, воспитывает двоих детей и, кроме того, занимается общественной работой. А у Лудека жена врач, она тебе тоже наверняка понравится. Сам Лудек так в нее влюблен, что мы даже подшучиваем над ним.

– А почему вы над ним подшучиваете?

– Да мы по-дружески… Он просто боготворит ее. Но она действительно хороша собой, к тому же очень способная. Закончила медицинский институт с отличием, сейчас продолжает учебу, готовится защищать диссертацию… Так что ему есть чем гордиться…

Радуясь предстоящей встрече, я говорил и говорил и вдруг заметил, что Яна как-то изменилась.

– Наверное, я не поеду, – сказала она вдруг тихо и сразу будто погасла.

– Что с тобой? – испугался я.

– Что-то голова разболелась…

– Только бы не грипп! – прикоснулся я к ее лбу. – Сейчас сбегаю в аптеку за аспирином, заварим ракитник – к утру все как рукой снимет.

Она сказала, что в аптеку сходит сама, ей будто бы нужны такие вещи, которые мне покупать будет неудобно. Я оценил ее деликатность, но когда она ушла, почувствовал себя ужасно одиноким и решил отправиться в часть.

Проходя мимо казармы, я стараюсь не смотреть на парк, однако меня тянет туда какая-то неведомая сила. Нечто подобное произошло и на этот раз. Там как раз готовились к выезду, и несколько ребят надевали на танк гусеницу. У меня чесались руки помочь им, но пришлось воздержаться, поскольку я был в форме. Рихта созвал совещание командиров подразделений, и мне ничего не оставалось, как зайти в санчасть к доктору Коларжу. Просто поболтать, чтобы скоротать время до прихода Яны.

И что же вы думаете? Моя жена была там. Она звонила по телефону и была так этим поглощена, что меня просто не заметила.

– То письмо выброси, – говорила она кому-то. – Я передумала, решила продолжать… Наши обещали приехать на следующей неделе, так что я могу еще успеть… – Тут она увидела меня, запнулась и бросила трубку.

– Невежливо прерывать разговор без предупреждения, – стараясь быть спокойным, произнес я.

– Я уже все сказала, – ответила Яна. Она окончательно пришла в себя и теперь даже улыбалась.

А я еще раз имел возможность убедиться, какой независимой умеет быть моя милая и нежная Яна.

– Позволено ли мне будет узнать, о чем это ты беседовала? И с кем? – Я не смог удержаться от этих вопросов, хотя понимал, что в какой-то степени роняю свое достоинство в ее глазах.

– Разумеется, как муж ты имеешь право знать все. – Она снова улыбнулась и объяснила, что говорила со своим однокашником, который теперь преподает в педучилище. Педучилище шефствует над здешним Дворцом пионеров, и ей обещали помочь детям в выполнении пионерских обязательств. Она будто бы не говорила мне до сих пор об этом только потому, что я мог упрекнуть ее в недостаточном внимании к Гонзику, хотя, мол, я и восхищаюсь женщинами, которые воспитывают детей, работают и успевают делать все по хозяйству. Потом она взяла сумку с покупками и величавой походкой направилась к двери.

– Супружество – это конец свободы и начало рабства, – констатировал Пепик Коларж, внимательно наблюдавший всю эту сцепу. – Сейчас я понял, что это может относиться и к женщинам…

В комнату ворвался Йозеф – наконец-то майор Зика отпустил его.

– Напрасно старался Ньютон! – кричал Йозеф торжествующе. – Да и Лейбниц тоже! Ничего гениального они все равно не придумали. Ведь ясно как божий день, что скорость точки, двигающейся по прямой…

Зденек набросился на него и схватил за горло:

– Достаточно! Если ты не перестанешь…

– Не могу я перестать, – хрипел Йозеф. – Я двигаюсь по прямой и смогу остановиться только на «шестом факультете», причем с вашей помощью…

«Шестым факультетом» слушатели академии называли пивную «Северка», куда все мы иногда заглядывали.

– Что ж, придется ему помочь, – согласился Зденек, – мы же его друзья. Кто «за»?

Проголосовали единогласно.

– Там наверняка будут товарищи с телевидения. Они снимают что-то в академии. Среди них есть прелестная девчонка, ну прямо картинка… – мечтал по дороге Йозеф.

Мы вошли внутрь и огляделись. У двери сидела девушка с красивыми длинными волосами.

– Это она! – толкнул меня локтем Йозеф.

В этот момент девушка обернулась, обвела нас равнодушным взглядом женщины, привыкшей к всеобщему вниманию, потом вдруг дружески улыбнулась и помахала мне рукой. Это была Моника.

– Спи! – сказала я строго. Гонзику давно пора было спать.

– Уже сплю! – ответил он обиженно. – Не видишь? – Он прикрыл глаза, но в щелочки между веками наблюдал, буду ли я смеяться.

Нет, так дело не пойдет. Я закрыла двери. В гостиной, на столе, среди учебников лежало начатое письмо Яну: «Сегодня на субботнике мы с Гонзиком приводили в порядок детскую площадку. Я купила ему лопатку, и он работал с большим удовольствием. Но продолжалось это до той минуты, пока…» А стоит ли об этом писать?

Дело в том, что на площадке Гонзик подрался с Миреком Лендлу, мальчиком на год старше его. У Мирека были грабли, а Гонзику очень хотелось поработать ими. Рассказывать ли о случившемся Яну? Во время потасовки наш сын здорово получил по носу, даже кровь текла. Но и Миреку досталось, он ревел так, будто его резали. Гонзик же рта не раскрывал. «Подумайте, какой драчун!» – удивлялась потом бабушка Мирека…

Я скомкала письмо. Неожиданно все мне почему-то опротивело. Что, собственно, произошло? Подрались два мальчика, что тут особенного? И я в свое время не раз участвовала в потасовках, хотя и девочка. Но в Коширже относились к этому спокойно. Папа прикладывал к моим шишкам нож плоской стороной, на синяки никто не обращал внимания, а ссадины промывали спиртовой настойкой арники. Она стояла у нас в банке из-под огурцов. Других лекарств в доме не держали. В поликлинику мы с Иркой ходили только на прививки.

Однако Ян наверняка возразил бы: «Гонзик совсем недавно серьезно болел. Вдруг его бы стукнули по уху?» Может, он прав. Или не прав? Болезнь Гонзика прошла без осложнений, он уже абсолютно здоров и ни минуты не хочет посидеть спокойно, а я должна все время повторять: «Не надо! Нельзя! Упадешь! Ушибешься!..» Так из него вырастет второй Пушинка. Если бы Ян был с нами, у меня бы не возникало подобных проблем. А так вся ответственность ложится на меня, и я постоянно чего-то боюсь. Однако страх – плохой советчик. Он вынуждает меня многое замалчивать, а иногда даже лгать…

До сих пор не могу понять, как я сумела молниеносно сориентироваться, когда Ян застал меня за телефонным разговором с Михалом. В другое время я бы посмеялась над его вопросом: «Это тайна. Придет время, и ты все узнаешь!» Но в данном случае я предпочла солгать, солгать из страха. И из упрямства – нечего скрывать недостатки своего характера. Я так казнила себя за болезнь Гонзика, что по окончании экзаменов за семестр действительно хотела бросить училище и даже сообщила об этом Михалу. Я ожидала увидеть на его лице торжествующую усмешку, ведь он же отговаривал меня, но, к великому моему удивлению, он повел себя совершенно иначе.

– Ты очень способная, Яна. На экзаменах по чешскому и русскому ты показала хорошие знания. Сначала я думал, что это всего лишь блажь или стремление не отстать от мужа, теперь я задним числом прошу у тебя прощения.

Когда я напомнила ему о Гонзике, он ответил:

– Разве у одной тебя ребенок? И только твой ребенок болеет? Это со всеми детьми случается. Подумай хорошенько…

Если бы Ян вместо упреков сказал тогда: «Это со всеми детьми случается»! А он начал меня упрекать, и я написала Михалу: «Может, я и способная, но учиться и одновременно воспитывать ребенка не могу. Спасибо тебе за все. Не сердись». Написать подобное письмо было нелегко, а отослать Михалу учебники я вообще не решилась. Когда приехал Ян и наши отношения снова нормализовались, я считала, что поступаю правильно. Любовь Яна и Гонзик – вот мои самые большие богатства. Но когда Ян начал восхвалять жен своих товарищей, все во мне запротестовало. Я снова почувствовала себя совершенно беспомощной. Не пора ли с этим покончить? Я достаточно натерпелась на старой квартире, когда Ян без конца восхищался Верой, во всем советовался с ней, а я была всего лишь бессловесным существом, мнение которого никого не интересовало.

Как же так? Он восхищается женщинами, которые учатся, трудятся, занимаются общественной работой, а меня, свою жену, хочет привязать к дому. Вера часто над ним смеялась, называла «феодалом». Но я не хочу быть женой «феодала». Михал тоже говорил, что эмансипация женщин процесс сложный и до конца не изученный. Скорее всего, не изучена эмансипация мужчин. Какое недоуменное лицо сделал мой муж, когда я однажды попросила, чтобы он подкатил сервировочный столик! А когда я попросила его дочистить яблоки для пирога? При воспоминании об этом я с трудом удержалась от смеха…

За спиной у меня зашлепали босые ножки, и теплые ручонки обвились вокруг моей шеи.

– Я не хочу спать. Пожалей меня, бедненького.

– Ничего себе «бедненький»! – засмеялась я. – Ты – отъявленный драчун! – Не удержавшись, я все-таки поцеловала его в лоб.

Маленький притворщик скорчил при этом страдальческую гримаску. Боже, как я избаловала малыша! С тех пор как его выписали из больницы, я не противилась, когда он ложился в мою постель, обнимал за шею и засыпал, прижавшись ко мне. Наверное, в больнице ему было очень скучно, ведь раньше он отвергал всякие нежности. Доктор и сестры хвалили его за выдержку и хорошее воспитание. Однако теперь это хваленое воспитание трещало по всем швам.

– Ты у меня настоящий здоровяк! – сказала я. – А теперь иди спать и смотри у меня!..

– Там… – показал он рукой в сторону нашей спальни.

– Нет, у тебя есть своя постелька, а маме надо учиться.

– Маме не надо учиться, она уже большая. Мама должна спать. Пойдем, пожалуйста!.. – В постельке он прижался к стене, давая мне место. – Ложись, я тебя очень прошу.

Ну разве тут устоишь? Нос у него распух, под глазом всеми цветами радуги переливался синяк. Вот если бы Ян его увидел! Ну и что? Я бы сказала, что Гонзик весь в него. Разве Ян в свое время не пытался подраться из-за меня с Орешком? А ему ведь шел тогда двадцать первый год.

Гонзик мгновенно уснул, да и я задремала вместе с ним. Но меня ждали квадратные уравнения. Проклятая математика! Как было бы хорошо, если бы Ян оказался сейчас рядом со мной!

Неожиданно в прихожей раздался звонок. Я быстро вскочила. Это наверняка не Вера – она уехала на какие-то курсы в Советский Союз. Может, пани Фиалова? Она всегда звонит так, будто в доме пожар. Кто же все-таки пришел?

За дверью стояла жена капитана Минаржа, который тоже учился в Брно, но уже на четвертом курсе. Эта семья переехала в наш дом месяц назад, когда освободилась квартира прапорщика Губки. Я знала только, что жену Минаржа зовут Магдой и работает она на вещевом складе. Утром, отдергивая занавески, я видела, как она выходила из дома, держа за одну руку четырехгодовалую Наташку, за другую – шестилетнего Петршика. Они торопились в детский сад, расположенный на другом конце города. Возвращались же обычно около пяти вечера. Петршик помогал матери нести сумку, и всегда все трое о чем-то разговаривали.

– Вы не присмотрите за моими детьми? – попросила жена Минаржа. – Они уже в постели, а мне надо срочно сбегать на работу. Мы готовимся к учету…

– Я могу взять их к себе, чтобы они не боялись, – предложила я.

– Да они ничего не боятся, они у меня совсем самостоятельные! – засмеялась она.

Смех ей очень шел, он стирал следы усталости с ее довольно красивого лица. А вообще Магда была смуглая, высокая, со стройной фигурой и густыми, коротко постриженными волосами.

– И все-таки оставлять их одних нельзя, – продолжала она. – Если бы вы были так добры…

– Конечно, конечно, я с удовольствием помогу вам…

По правде говоря, мне очень не хватало друга: Вера далеко, Анна Кутилкова слишком занята… И вот мне пришло в голову, что было бы очень здорово подружиться с этой приятной молодой женщиной.

Квартира у Минаржей оказалась точно такой же, как наша, только расположена она этажом ниже. Девочка уже спала в обнимку с медвежонком, но Петршик бодрствовал – он вытирал посуду на кухне.

– Сюрприз для мамы, – объяснил он мне, заговорщицки подмигнув. – Вернется она усталая, начнет вздыхать, что надо еще мыть посуду, а посуда чистая.

– Молодец! – похвалила я мальчугана.

Он встряхнул мокрое кухонное полотенце и аккуратно повесил его на вешалку. Возле шкафа с посудой стояла скамеечка, видимо, для того, чтобы дети могли дотянуться до верхней полки. Мальчик убрал ее, и теперь в кухне царил полный порядок.

– Ты всегда помогаешь маме? – поинтересовалась я.

– Нет… Иногда не получается из-за телевизора. Но наши с Наташкой обязанности мы выполняем добросовестно. Только она часто устает. Летом она сломала ручку, и, когда ей выпадает очередь вытирать посуду, она иногда хнычет и жалуется, что у нее болит ручка. На маму это не действует, а вот папа… Папа Наташку ужасно балует, и маме с ней одно мучение.

Потом мальчик предложил мне стул и спросил, не сварить ли мне кофе. Будет ли когда-нибудь таким мой Гонзик? Пока он берется за все, но ни на что у него не хватает терпения. Вытрет три чашки, отложит полотенце – и вот уже строит из этих чашек паровозик. Начнет убирать игрушки – и вдруг примется раскладывать их на серванте, на кресле, на подоконнике…

В тот вечер я заходила к Минаржам еще два раза, но дети спокойно спали.

Потом в дверь позвонила запыхавшаяся Магда:

– Бежала, как спринтер на стометровке. До сих пор не могу отдышаться. Вот что бывает, когда давно не тренируешься, раньше я бегала хорошо… Дети спят?

– Да, я только что заходила к ним. Не хотите выпить кофе?

– А вы не желаете надеть тренировочный костюм и пробежаться со мной вокруг нашего квартала?

От удивления я даже рот открыла, однако быстро надела вельветовую куртку и брюки. Обежав один раз вокруг квартала, мы перешли на «ты».

В конце мая приехали наши. Мама так и сияла: она на «отлично» сдала экзамены и получила специальность машиниста электропоезда метро. Кондукторы были упразднены, и папа тоже учился на курсах при каком-то транспортном училище. В общем, все у нас учились.

Раньше мне казалось, что мои родители уже прожили свою жизнь, все у них позади, но сейчас я с удивлением обнаружила, как глубоко ошибалась. Мои родители словно помолодели и решительно не походили на дедушку и бабушку. Однако размышления подобного рода меня занимали недолго. Михал договорился о досрочной сдаче экзаменов, и на подготовку у меня оставалась только неделя.

Я перебралась в спальню и углубилась в учебники и конспекты. Мама, которая всегда считала, что замужней женщине учеба ни к чему, пересмотрела свою точку зрения и теперь опекала меня, как могла. Чудеса да и только!

А Гонзик подружился с дедушкой. Я вижу, как крепнет любовь между ними, и это напоминает мне о том времени, когда я испытывала к папе безграничное доверие и бесконечно восхищалась им. И сейчас я не перестаю удивляться умению папы быстро найти общий язык с Гонзиком.

С первой прогулки они принесли большую корзину рассады и кусты роз. Мальчик уже знал, как называются эти цветы, и немного погодя пообещал:

– Вот завтла увидишь!

Потом Гонзик с дедушкой вскопали землю перед домом, сделали клумбы и высадили рассаду. И Гонзик не отлынивал от работы, а, наоборот, трудился в поте лица.

– Я для тебя посадил лозочку, – сообщил он вечером, когда я укладывала его спать. – Класивую-класивую лозу… Как ты… Утлом ласцветет…

На следующий день роза, разумеется, не расцвела, но зато цветоводством заразились в нашем квартале все. Папа выступал в роли консультанта, а Гонзик гордо сопровождал его.

– Это мой дедушка, – объяснял он всем, отталкивая от деда Мирека Лендлу. – А у моей бабушки метло. Ведь плавда, деда, вы будете на метло ездить?

И Мирек, сгорая от зависти, предлагал теперь Гонзику на выбор грабельки, лопатку или ведерко.

Мне очень хочется, чтобы Ян приехал именно сейчас, и в то же время я молю бога, чтобы этого не случилось, потому что тогда два дня можно считать потерянными. А что такое два дня, если экзамены уже на носу?

В четверг я получила письмо, в котором Ян сообщал, что не приедет. А далее он писал: «Яна, приезжай теперь ты ко мне. Гонзика оставь с родителями. Я купил билеты в театр, заказал номер в гостинице, и вообще, все будет чудесно. С нетерпением жду, жду…»

При обычных обстоятельствах я бы сразу бросилась укладывать чемодан, но сейчас! Если бы я даже рискнула поехать в Брно, то мыслями оставалась бы здесь и страшно нервничала, Ян принялся бы выяснять, в чем дело, и мы наверняка бы поссорились. Нет-нет, сейчас я не могу себе этого позволить.

Я решила маме с папой письмо не показывать, а в пятницу зашла на почту и отбила телеграмму: «Приехать не могу. Заболела ангиной. Не беспокойся. Яна».

Женщина в окошке, прочитав текст телеграммы, посмотрела на меня с подозрением. А может быть, мне это просто показалось? А что, если Ян испугается и все-таки приедет? Тогда для большей убедительности я притворилась, что у меня болит горло, и легла в постель, прихватив с собой учебники. Разумеется, я сразу же уснула, так как страдала от хронического недосыпания. Во сне я увидела Яна: он стоял на незнакомом вокзале, грустный и поникший, а я носилась мимо него по кругу в каком-то поезде, и Ян то исчезал, то появлялся вновь…

Я проснулась. Голова у меня кружилась. Неужели действительно поднялась температура? Нет, это было всего лишь предэкзаменационное волнение. Скорее бы уж все осталось позади. Вечером я даже не пошла бегать с Магдой. И потом, вдруг бы меня, «больную ангиной», встретили знакомые Яна?

Когда я вышла из училища, ноги у меня все еще дрожали, но хотелось взмыть в небо и полететь. Я сдала экзамены! Люди, вы меня слышите? Разумеется, никого это не интересовало. Даже Михала. Впрочем, он уехал вчера в Прагу – наверное, не хотел быть свидетелем моей дуэли с математиком. Действительно, зрелище было не из приятных, но математик, пожилой мужчина, почему-то сжалился надо мной и поставил «удовлетворительно». Зато по чешскому и русскому я получила «отлично», а по остальным предметам – «хорошо».

До отправления автобуса была уйма времени. Я вышла на улицу и на радостях купила папе красивое издание о многолетних растениях, Гонзику – «конструктор», маме – духи, а Яну – импортную махровую безрукавку. Потом мне пришло в голову, что неплохо было бы как-нибудь отблагодарить Михала, и я заглянула в магазинчик, где продавались пластинки. Магазинчик совершенно не походил на тот, пражский, в котором я когда-то работала, но, как только девушка поставила диск на проигрыватель, я сразу вспомнила, что вот так же стояла за прилавком, когда передо мной впервые появился Ян. И вдруг я почувствовала, что очень по нему соскучилась. Если бы сейчас свершилось чудо и он бы повстречался мне на улице! Но высокий молодой мужчина, который шел мне навстречу, оказался Михалом. На пластинке, купленной для него, были записаны стихи известных поэтов, и его это очень растрогало.

– А что ты купила себе? – посмотрел он на мои свертки.

– Кое-что купила, но тебе это знать не обязательно… – засмеялась я.

На второй пластинке, которую я купила для себя, была записана песенка Карела Готта «Безумные сны».

До поезда, которым должна была приехать Яна, оставалось еще много времени, но я уже побрился, оделся и, чтобы избежать лишнего волнения, стал прислушиваться к болтовне Зденека. Периодически с ним такое случается, особенно после нервного потрясения. А сегодня он как раз принимал участие в телевизионной передаче. Собственно говоря, мы все принимали в ней участие.

Мощные лампы, казалось, светили прямо в глаза, зловеще стрекотала камера, и ты невольно съеживался, не знал, куда деть руки и ноги, и не узнавал собственного голоса. И вот сейчас Зденек пытался с помощью болтовни вернуть себе обычное состояние.

– Ну что ты мелешь? – пробовал по-дружески урезонить его Лудек.

– Не прерывай меня, а то я потеряю мысль. Ты что думаешь, я их на тротуаре собираю? Так о чем я говорил?

– Что-то о покорителях… – охотно подсказал Йозеф.

– Да… Упорным трудом мы покоряем вершины науки. Наш мозг в принципе рассчитан на долгую жизнь, но если ежедневно отмирают десять тысяч клеток из тех пятнадцати миллиардов… Ты понимаешь меня, Йозеф?

– Удивляюсь, почему ты не сказал об этом перед камерой?

– Самые хорошие мысли приходят ко мне тогда, когда все уже позади. То, о чем не сказал на экзамене, после экзамена знаю отлично. Когда я познакомился со своей будущей женой, то хотел ей тут же признаться в любви, но вместо этого завел разговор о наведении понтонной переправы… Когда на следующий день я провожал ее с танцев – она жила в другой деревне, – над нашей головой светила луна, рядом журчала речка, а я говорил ей, что хочу стать сапером…

Йозеф от смеха в изнеможении упал на диван, но Лудек серьезно спросил:

– А где же та мысль, которой ты хотел с нами поделиться?

– Ах, мысль… – Зденек почесал в затылке и наморщил лоб: – Идея, если хотите знать, как угорь. Если не держать ее крепко, она выскользнет, а потом попробуй поймай!

В это время кто-то за дверью крикнул, что принесли телеграмму. Телеграмма была от Яны. Я прочел ее несколько раз, прежде чем до меня дошел смысл написанного. Мимо проходили ребята с чемоданами и сумками, смеясь и перебрасываясь шутками, – они направлялись домой, ведь была пятница. У меня в кармане лежали билеты в театр, и я так хотел, чтобы Яна приехала! Моника намеревалась после спектакля отснять нашу беседу с артистами.

Встреча с Моникой пробудила во мне воспоминания. Когда-то я вот так же ждал Яну… «Неисправимый романтик», – сказала бы, наверное, сейчас моя жена.

– Не приедет? – моментально догадался Лудек, когда я вернулся.

Я зачитал им телеграмму.

– Вот это действительно любящая жена! – воскликнул Зденек. – Не хочет тебя огорчать своей болезнью, даже боится, чтобы ты от нее не заразился. Когда я учился в училище, то получил однажды от жены такую телеграмму: «Немедленно приезжай!» Я уж было подумал, что деревня сгорела. А на самом деле знаете, что произошло? Ей должны были удалить зуб, а она так боялась этого, что ни за что не хотела идти к зубному врачу без меня: я, видите ли, должен был держать ее за руку.

Все засмеялись. Я тоже засмеялся, но получилось это у меня как-то неестественно. В этот момент мне в голову пришла мысль, которую, к моему удивлению, высказал Йозеф:

– А что такое большая любовь? И бывает ли такая?..

– Хватит тебе со своей любовью… – бесцеремонно прервал его Лудек. – У тебя не сданы еще двадцать чертежей. Подумай лучше о том, какую тень отбрасывает шар, когда на него светит лампа.

– Это для меня пустяк! Но я никогда не смогу рассчитать, какую тень наводят на мою жизнь твои проповеди, – оборвал его Йозеф и гордо прошествовал в ванную.

И вдруг Зденек радостно воскликнул:

– У меня идея! Наш мозг остался единственным неисследованным объектом на этой планете. Но так как мы его ежедневно тренируем…

Дальше я уже не слушал.

– Ян, скажи несколько слов о том, какое впечатление на тебя произвел спектакль, что тебя больше всего заинтересовало, и держись, пожалуйста, более непринужденно… – просила Моника.

Хорошо говорить – более непринужденно! Лампы, камеры, микрофон, режиссеры, их ассистенты… И зачем только я сюда пришел? Актриса, сидевшая в кресле напротив, смотрела на меня ободряюще, но мой обескураженный вид, видимо, забавлял ее. Немного освоившись, я принялся разглядывать мою будущую собеседницу. Я с трудом узнавал в ней ту женщину, которая совсем недавно играла на сцене. Тогда на ней был парик с длинными волосами, и вообще, на сцене она казалась намного красивее. А в жизни у нее были гладкие, коротко постриженные волосы, которые обрамляли голову как шапочка. Мне же больше нравятся женщины с длинными волосами, и, очевидно, поэтому я почувствовал легкое разочарование. Зато Йозеф был совершенно очарован, а этот вечер казался ему неповторимо прекрасным. Впрочем, для каждого из нас вечер был по-своему необычным.

Вообще-то мы уже жили в предчувствии экзаменов за летний семестр: история КПЧ и международного рабочего движения, физика, математика, русский язык, но основную трудность представляла для нас механика. Днем и вечером мы пропадали на консультациях, семинарах и лабораторных занятиях, а потом зубрили ночи напролет. Одни занимались сообща, другие одолевали науки в одиночестве, но и у тех и у других жизнь была чрезвычайно напряженной. Поэтому и спектакль, и встреча с артистами оказались для нас неожиданным, однако очень приятным сюрпризом.

Актрису звали Ирена, и Моника вела себя с ней как закадычная подруга. Обе они учились на последнем курсе Академии музыкального и театрального искусства, только Ирена в филиале академии в Брно, а Моника в Праге.