Текст книги "Яна и Ян"

Автор книги: Иржина Троянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Однажды мы с Милушкой сидели у озера. Был уже вечер, но солнце припекало, как днем. От нечего делать мы по очереди играли на губной гармошке. Милушка получила ее в одной из тех посылок, которые регулярно присылает ей какой-то таинственный незнакомец. В каждой посылке она находит какую-нибудь забавную вещицу для ребенка или игрушку, пластинки с колыбельными песнями и записями сказок. Милушка понятия не имеет, кто бы это мог делать, во всяком случае не тот инженер. Он давно уже в Брно, а посылки сдаются на местную почту. Мысль о том, что кто-то думает о ней и ее будущем ребенке, доставляет Милушке радость, а мне кажется, что этот человек обязательно молодой, нежный и по-хорошему сумасшедший. Как Ян в первые месяцы, когда он узнал, что станет отцом. Или как Лацо, когда он принес школьный портфель с забавными стекляшками. Послать губную гармошку грудному ребенку! Причем отличную концертную губную гармошку.

И вот, беззаботно забавляясь в камышах, полураздетые и босые, потому что вокруг не было ни одной живой души, кроме лягушек в пруду, мы заметили, как из леса выскочили трое мужчин в тренировочных костюмах и побежали на противоположный берег озера. Со стороны могло показаться, что они отрабатывают бег по пересеченной местности. Вскоре с другого берега донеслись громкие голоса. Один из них был мне незнаком, но два других я узнала сразу. Узнала голоса и Милушка. Она ничего не сказала и только растерянно, с сочувствием посмотрела на меня. А трое мужчин на противоположном берегу швыряли в воду камешки и с интересом наблюдали, как они отскакивали от поверхности.

На другой день Ян пришел домой рано, сразу после обеда. Я мыла окно, потому что до 1 Мая оставалась всего неделя.

– Разве я не запретил тебе этим заниматься? – спросил он. – И почему ты еще не одета? Ты что, так и пойдешь на улицу?

– А почему я должна идти на улицу?

Вчера вечером мы страшно поругались. Я плюнула на понимание и терпение и призвала на помощь Отважное Сердце. И я была права. Муж, который занят делами настолько, что у него совершенно не остается времени для собственной жены, оказывается, преспокойно бегает по лесу и бросает в озеро камешки! И какое мне дело до того, что проверка прошла успешно, что они хотели снять нервное напряжение и пошли к озеру с Рихтой… Это меня еще больше подхлестнуло. Рихта здесь без жены, один. И ребенка они не ждут…

– Значит, ты уже не хочешь купить коляску с этими… ну, с окошками? – лукаво спросил Ян.

– Зачем нашему ребенку окошки? – изобразила я удивление на лице. – Пусть малыш смотрит в небо. И потом, таких колясок в городе все равно нет.

– А кто утверждает, что мы купим ее здесь? Мы можем купить ее в Праге.

У меня от радости перехватило дыхание. Я так мечтала посмотреть на свою Прагу! В последнее время начала даже скучать по ней и по маме с папой. Поехать туда хотя бы на денек! Разумеется, Яну я боялась об этом даже заикнуться. Вплоть до вчерашнего вечера.

– Но если ты в течение тридцати минут не оденешься, мы никуда не поедем, потому что Пепик Коларж больше тридцати минут никого не ждет… Дай-ка мне тряпку, я пока домою.

В стремительном темпе я приняла душ. Хорошо, что у меня есть Милушка, вчера она сделала мне отличную прическу. Но… боже мой, что же мне надеть? Мое легкое широкое платье висело на веревке, оно было еще мокрым, в каком-нибудь теплом платье мне было бы жарко, да и вряд ли я в него сейчас влезу… Я стояла перед шкафом и готова была разреветься – все мои поиски найти что-нибудь подходящее были напрасны.

– А что, если немного укоротим то, в чем ты только что была? – неожиданно предложил Ян (я и не предполагала, что он за мной наблюдает). – Халат или что это было?.. Он тебе очень идет.

– Мне… что-нибудь сейчас идет?.. – всхлипнула я и поглядела на себя в зеркало – огромный живот заслонял все. – Не смотри на меня… И поезжай один…

– Но, Яничка! – Он отбросил тряпку, подошел и обнял меня. – Ты такая очаровательная! Поверь мне…

У меня сразу подкосились ноги. Он держал меня в своих объятиях, целовал, нежно и взволнованно шептал все те слова, которые я так хотела услышать. Нет, ничто не умерло в наших отношениях, все мои мысли на этот счет были, конечно же, беспочвенными…

На дворе сигналил «трабант» доктора Коларжа.

– Ян, он уедет!

– Подождет, – легкомысленно заявил мой муж. – А потом, мы можем поехать и поездом. Или украдем вертолет…

Однако поехали мы все-таки на «трабанте». Я вышла из него перед нашим домом на глазах у изумленной пани Балковой так величественно, как когда-то мне виделось в девичьих мечтах. Только подкатили мы не на «мерседесе», и опиралась я о плечо не капитана Клоса, а обыкновенного поручика. И одета я была не в туалеты от мадам Шанель. На мне было платье выше колен, изготовленное скоростным методом из халата. Обрезали мы его довольно неровно: край получился зубчиками, потому что ножницы были тупые. И все же пани Балкова, как в моих девичьих мечтах, восхищенно воскликнула:

– Да вы прямо как распустившаяся роза, пани поручица!

Нет, чудеса еще бывают на свете. Я уже «пани поручица», и пани Балкова обращается ко мне на «вы»…

Домой мы поехали только в воскресенье вечером. На крыше «трабанта», подпрыгивая на неровностях, громыхала коляска (все-таки без окошек). Ян с Коларжем все время разговаривали, а я сидела сзади и молчала, переполненная своими думами. Чувствовала я себя как деревенская жительница, впервые посетившая Прагу. А ведь это город, где я родилась и выросла. Здесь находятся мои любимые Градчаны, Влтава и живописные парки над ней, вечерние улицы, залитые светом фонарей, потоки людей, неумолчные звонки трамваев, беспрестанно мигающие на перекрестках светофоры, орган в храме святого Якуба, концертные залы, выставки, театры – мир, страшно далекий от маленького тихого городка, в котором я живу и с которым уже сроднилась.

Пушинка пригласил нас на вечер поэзии в «Виолу». Артисты из Национального театра читали стихи молодого поэта Петра Скарланта: «Париж, Париж!..» Когда я в последний раз слушала стихи? Наверное, поэтому они так на меня подействовали и вызвали много мыслей. Сначала они казались мне даже непонятными, какими-то тяжелыми, грубоватыми, но потом так захватили, что я сама себе стала казаться пассажиром утлого суденышка, попавшего в шторм. Вместе с поэтом я переживала то состояние огромного потрясения, которое он испытывал при встрече с городом на Сене, а потом – постепенное разочарование, тоска по родине, стремление поскорее вернуться домой. Я чувствовала гордость оттого, что так же, как поэт, люблю свою прекрасную родину…

Небольшой зал был забит людьми, в большинстве своем молодыми, как мы с Яном, и все они сидели неподвижно, не прикасаясь ни к соку, ни к сигаретам, словно завороженные магической силой стихов и вложенных в них мыслей. Как жаль, что среди водоворота повседневных дел редко выпадает минута, когда ты глубоко задумываешься: «А что же это такое – родина и родной край? Почему мы так самоотверженно и пламенно их любим?..»

Когда затянувшийся семинар наконец окончился, было уже около пяти, но на улице еще светило жаркое солнце. Сегодня утром я встал ровно в пять, и теперь ощущал во всем теле непомерную усталость. К тому же был конец недели, и я желал лишь одного – залечь в постель и отключиться от всей этой суматохи.

С приходом Рихты мы чувствовали себя так, будто полк постоянно находился на учениях. Многие не раз вспоминали старого командира. Он жил в своем кабинете, в то время как Рихта там только спал.

– Черт возьми! – не выдержал однажды и Лацо. – У него будто прибор какой есть. Он всегда появляется в тот момент, когда его совсем не ждешь или меньше всего желаешь его видеть.

Собственно, теперь мы ждем его появления всегда и всюду. Нервы напряжены до предела. Каждый день он с беспощадной требовательностью добивается осуществления своего принципа, который мне знаком с действительной службы: солдат в любое время должен быть готов к боевым действиям…

В коридоре я закурил сигарету. Лацо все еще дискутировал, значит, задержится надолго. Я уже спускался по лестнице, когда меня остановил Рихта. Внутри все так и оборвалось – опять что-нибудь задумал, но Рихта заговорил совсем по-дружески, что случалось довольно редко:

– Как ты думаешь, Гонза, не пробежаться ли нам к озеру? Мои легкие забиты никотином. Твои, наверное, тоже. Но если у тебя другие планы…

Рихта относится к числу командиров, перед которыми подчиненные даже мысленно вытягиваются по стойке «смирно». Однако если бы сейчас я сказал ему, что мне не хочется бежать к озеру, он бы совсем не обиделся. Личных обид для него не существует. Ему не кажется, что подчиненный изменит в чем-то свое отношение к командиру, если тот во внеслужебное время будет поддерживать с ним дружеские отношения. Определенное расположение, которое он питает ко мне еще с действительной службы, проявляется прежде всего в том, что он требует с меня больше, чем с других. Но если бы он предложил мне бежать с ним к озеру ночью, я бы побежал. И не потому, что хочу угодить ему, а потому, что мне с ним хорошо.

Я переоделся в тренировочный костюм, позвонил Яне и спросил, как она отнесется к тому, если я опять побросаю в озеро камешки. В ответ она рассмеялась. Вообще, после путешествия в Прагу ее как будто подменили. И еще Яна спросила, не возражаю ли я, если она к ужину приготовит картофельные оладьи, которых ей очень хочется. На это я самоотверженно заявил:

– То, чего хочется моей жене и дочери, я съем с превеликим удовольствием…

В кабинете командира полка сидел замполит майор Трпак. У меня сразу испортилось настроение, как только я увидел его пухлый портфель. Никакой пробежки теперь не будет. Но Рихта тоже взглянул на портфель и сказал, что раньше чем через два часа его голова не воспримет ни единой мысли.

– У меня здесь не мысли, а букет цветов и коробка конфет, – возразил замполит и открыл портфель. – У твоей жены в воскресенье день рождения. Мы подумали, что ты обязательно об этом забудешь, и вот решили купить…

Как только он ушел, Рихта заговорщицки подмигнул мне:

– Не хотел я его обижать, но моя жена заслуживает по крайней мере двух букетов и двух коробок конфет. Однако в выборе подарков мы далеко друг от друга не ушли…

Мы вышли из штаба через запасный выход. До леса было рукой подать, и вскоре мы уже окунулись в чистый воздух, напоенный запахом сухой смолы, и благословенную тишину. Рихта бежал впереди. В тренировочном костюме, без головного убора, он выглядел очень молодо, и то, что сейчас я бежал с ним рядом, казалось мне таким же естественным, как и то, что завтра я буду стоять перед ним, вытянувшись в струнку. Как он этого добивается?

У озера мы остановились. Оно довольно большое и весной разливается, затопляя ближайшие балки. Но люди обычно здесь не купаются, потому что находится озеро далеко от города и вокруг много болот. Сегодня же на противоположном берегу копошились ребята, что-то там строили. Командовал детворой Янин друг Ярда Кутилек, его можно было узнать даже издали по рыжим вихрам. Вода пахла гнилой рыбой и болотом.

– Сейчас бы сигаретка не помешала, – мечтательно протянул Рихта. – Есть?

– Нет. Специально не взял.

– Силен! – сказал Рихта одобрительно.

Потом он нагнулся, поднял плоский камень и, пригнувшись, бросил, стараясь получить как можно больше отскоков. Вышло у него неважно. Мы с Иваном в свое время считались непревзойденными мастерами бросания, и я уже показывал командиру, на что способен. Брошенный мною камень отскочил от поверхности несколько раз, улетев за середину пруда.

– Слушай, как тебе это удается? Я просто умираю от зависти.

Подобной похвалы я от него ни разу не слышал. Высшей наградой среди наших офицеров считалось его строгое «Хорошо!».

– Ах, вот как надо бросать! Видел, как полетел? Раскусил я твой прием.

«Если бы мне с такой же легкостью удалось раскусить ваши приемы…» – подумал я с надеждой.

– Надо возвращаться, а то тебе опять дома достанется. Отпуском в Прагу ты теперь не откупишься… А скоро он родится?

– Наверное, в конце месяца. Скорей бы! Я иногда просто замираю от страха, потому что Яна… такая безрассудная… Она может, например, преспокойно поехать на велосипеде.

Удивленно покачав головой, он улыбнулся:

– Твоя жена, судя по всему, отличная девчонка! Ой, посмотри-ка! Кажется, сейчас нам придется принимать рапорт, товарищ поручик. Встать!

По плотине к нам приближалась колонна мальчишек. Они шли в ногу, задний ряд нес лодку. Колонну вел Ярда Кутилек – нос в веснушках, и сам весь мокрый, как водяной.

– Товарищ командир, разрешите доложить! Отделение саперов под командованием Ярослава Кутилека закончило строительство плотов для переправы танков через водную преграду…

Рапорт был отдан по всем правилам. Рихта, хоть и был в тренировочном костюме, стал по стойке «смирно» и внимательно его выслушал. Почему он так подробно расспрашивал ребят, почему мы прошлись с ними по всей плотине и почему Рихта как-то сразу посерьезнел, до меня дошло, когда мы остались одни.

– Слушай, мы ездим отрабатывать преодоление водных преград по дну к реке, до которой отсюда пятьдесят километров, а между тем под носом у нас идеальная местность. Я вынесу Кутилеку благодарность. Можешь себе представить, какая будет экономия? Время, горючее и смазочные материалы. Уменьшится износ техники… Гонза, кому принадлежит это озеро?

Я не знал. Но об этом наверняка знает Вера, она же депутат национального комитета. Волнение Рихты передалось и мне. Преодоление глубоких водных преград относится к самым сложным элементам учений, ребята этого побаиваются, и возможность осваивать его здесь… Я предложил Рихте зайти к нам и поговорить с Верой. Лацо тоже сейчас дома. А заодно Рихта познакомится и с моей женой.

Шагнув на лестницу нашего дома, Рихта заколебался:

– Может, лучше сначала пойти тебе одному? Я бы подождал здесь, и если сейчас неподходящее время…

Ужасно смешно было видеть его таким нерешительным. Будто он собирался не вести разговор об учениях на озере, а штурмовать самую настоящую крепость. Я уверенно открыл дверь и пропустил командира вперед, но, войдя следом за ним, сразу попятился назад. На какое-то мгновение мне показалось, что мы попали в квартиру, где только что побывали грабители. Все было перевернуто вверх дном. На полу валялся раскрытый чемодан, рядом с ним – пеленки и распашонки. На кухне и в ванной журчала вода.

Мимо промелькнула Вера, в чем-то белом, с кастрюлей горячей воды, и скрылась в нашей комнате. Нас она даже не заметила. В дверях, ведущих на кухню, где царил такой же невероятный беспорядок, появился бледный Лацо и страдальчески улыбнулся.

Я бросился к нему.

– Спокойно, братец, спокойно, пожалуйста, не пугайся! Товарищ командир, проходите… Только спокойно, дорогие товарищи… – Но голос у него заметно дрожал.

И вдруг раздался детский плач. Нет, это был крик, да такой сильный, что казалось, будто он заполнил квартиру, дом, улицу, а может быть, и весь город.

Я чуть было не потерял сознание от радости. Лацо, мой верный друг и спаситель, оперся о стену и закрыл глаза. Его трясло от страха и от пережитого волнения.

А наш гость молча взирал на этот переполох и с неописуемо радостной улыбкой слушал крик новорожденного. Потом он посмотрел на нас, засмеялся и обнял обоих:

– Мужайтесь, товарищи командиры! Новый человек родился. Это большое событие. Давайте же поздравим его с появлением на нашей прекрасной земле!

Он родился! У него темные волосики, длинные ресницы, а глаза – еще не знаю какие, но определенно красивые… У него есть все – даже ногти на маленьких пальчиках. Это ли не чудеса? Но наше чудо с розовым пластырем на пупочке все время ревет, ревет белугой.

– Доктор, у него что-нибудь болит?

– Ничего у него не болит. Просто он извещает мир, что явился. Пусть покричит.

– А что это за синее пятнышко? Вот здесь, посмотрите.

– Оно исчезнет со временем.

– Хорошо бы! А где же Ян?

– Папу Яна и Лацо подполковник Рихта приводит в чувство в ванной. Наши мужья оказались отменными храбрецами, – засмеялась Вера.

– Позови сюда, пожалуйста, Яна, – попросила я. – Только не говори ему, кто родился. Я должна его подготовить…

– Подождите, Вера, мамочке надо отдохнуть, – мягко возразил доктор.

– Зачем мне отдыхать! Я чувствую себя прекрасно, а вот вы присядьте, вы так устали, бедняжка.

– Вот это да! В таком случае я желаю вам, Яна, родить десять сыновей… Десять героев. Этот мальчик не просто появился на свет, он прямо-таки ворвался к нам!..

Все произошло так быстро, что мне даже нечего рассказывать. Ну, заболел немного живот. Потом перестал. И снова начал болеть. В это время как раз пришел Лацо, и я попросила его допечь картофельные оладьи. Но из прихожей до комнаты дойти уже не смогла. Тогда я попросила Лацо вызвать «скорую помощь» и вытащить из шкафа чемодан, приготовленный для роддома. Перепуганный, он быстро принес чемодан, однако, когда я застонала, почувствовав, как у меня разрываются внутренности, он бросил чемодан и рванулся к телефону:

– Вера, беги домой, роды начинаются, а я не знаю, что делать. Вызови «скорую помощь», да поскорей…

Вера с доктором Коларжем приехали буквально через несколько минут. Я понимала, что до будеёвицкого роддома уже не доеду. Доктор, вероятно, пришел к такому же выводу, потому что сразу крикнул Вере:

– Согрей воды и приготовь простыни! – а потом набросился на Лацо: – Что ты дрожишь как осиновый лист? Помоги лучше отнести Яну на диван.

События разворачивались все стремительнее. Я запомнила лишь, как вдруг почувствовала облегчение во всем теле и откуда-то издалека услышала пронзительный детский крик, не плач, а именно крик.

– Мальчик у тебя, Яна, – наклонился ко мне доктор, а мой усталый голос ответил:

– Я знала об этом с самого начала…

Я услышала из прихожей шепот, после чего кто-то несмело постучал в дверь. Вошел Ян.

– Привет! – сказала я. – Чего стоишь, проходи.

Я улыбалась, но глаза мои почему-то наполнились слезами. Наверное, от огромного счастья: ведь в корзинке для белья, вымытый и запеленатый, лежал наш мальчуган.

– Яничка, – нежно прошептал Ян.

– Чего ты стоишь у двери? Все уже кончилось. Посмотри в корзинку. Разве это не самый красивый в мире ребенок?

Ян наклонился над корзинкой. Малыш спал с зажатыми возле щечек кулачками. От него пахло чем-то удивительно приятным.

Ян взял мою руку и поцеловал ее:

– Спасибо тебе, Яна!

– Подожди благодарить, это ведь не девочка, а мальчик. Такие вот дела… Не сердишься?

– Мальчик?! – Ян, стоявший у дивана на корточках, начал выпрямляться, он словно вырастал на моих глазах. – Серьезно, мальчик? Значит, у нас сын?! Люди, у меня сын! Не сердись, Яничка, но я… я сейчас приду… Лацо! Товарищ командир! Вера! Доктор! У меня сын!..

Это я уже услышала из прихожей: Ян оставил дверь открытой настежь. Вот такие они, мужчины! Мечтал только о дочери, о сыне и слышать не хотел, а теперь сходит с ума от радости, что у нас родился именно сын.

Итак, теперь нас трое – Ян, Яна и Ян.

6

– «Жилище богов» готово! – сказал «ангел» и слез со стремянки. На вычищенной люстре остался покачиваться букетик омелы.

– «Уважаемые телезрители, – проник через стену из квартиры Фиаловых баритон диктора, – наша сегодняшняя программа окончена…»

– Наша тоже! – проговорил «ангел» голосом Анны Кутилковой, моего лучшего друга. – У меня руки и ноги от этой программы не поднимаются… А вы-то, Яничка, давайте быстро, быстро… Боже мой, да ведь уже полночь!

За стеной звучал государственный гимн – глуховатый ротмистр Фиала всегда включал телевизор на полную громкость. Была действительно полночь. А мы надрывались с рассвета, поднявшись с первыми петухами. Зато теперь наша квартира буквально сияла: кругом чистота и порядок, даже железная роза на стене, которую отчеканили Яну на прощание танкисты его роты, сверкала как новая. Окна закрывали ниспадавшие до пола красивыми складками нейлоновые занавески, а на полу лежал мягкий, пушистый ковер. Мы с Анной стояли на нем босиком.

– Прямо как в раю! – говорила она, оглядываясь по сторонам. – Вот пан надпоручик удивится. Он ведь все время подтрунивал, что вы устраиваете «жилище богов»… Мне даже не верится, что прошел только год. Как вспомню ваше прошлогоднее рождество… Вы походили тогда на пассажиров, потерпевших кораблекрушение и высадившихся на льдине. – Она добродушно рассмеялась.

Я тоже улыбнулась, но при этом у меня сжалось сердце. Воспоминания о прошлогоднем рождестве были мне не особенно приятны…

Сейчас за окнами горели огни прожекторов. Оттуда доносился гул бульдозеров, расчищавших новые строительные площадки. Зима для строителей не помеха, да и пришла она в этом году на Шумаву с опозданием. Микрорайон возводят невероятно быстрыми темпами, работы ведутся днем и ночью. Многие дома уже заселены, заканчивается строительство торгового центра, заложили фундамент детского сада. А в прошлом году на пустой, припорошенной снегом площадке возвышался только один дом и мы стали его первыми жителями. ТЭЦ не работала: снежный буран порвал линию электропередачи, квартира выглядела как после набега аваров (следует заметить, что она так выглядела довольно долго). К тому же во время лихорадочных сборов – новоселье было таким долгожданным! – я умудрилась сломать ногу в голени. И вот мы с Яном, продрогшие и голодные, коротали сочельник в кухне у единственной, чудом уцелевшей у нас свечки. И все же это был самый лучший сочельник, потому что мы впервые встречали его в нашей квартире. Нет, лучшим он был до той минуты, пока Ян не сообщил, что его направляют учиться в Брно, в военную академию. На целых пять лет…

– Как быстро летит время! Уже прошло четыре месяца, – проговорила Анна ободряюще.

Она будто читала мои мысли. Впрочем, для этого ей не понадобились какие-то особые таланты. Когда в тот вечер она зашла к нам, то застала меня расстроенной и заплаканной. И такой она видела меня не только в тот вечер. Это продолжалось до тех пор, пока я не смирилась с мыслью, что мне снова придется жить без Яна. Собственно, с этим я не смирилась и сейчас, хотя внешне этого не показываю.

Ведь я всю жизнь только и делаю, что жду и жду Яна. Сначала служба в армии, потом военное училище, а когда мы поженились, мое одиночество продолжалось, потому что я жила в Праге, а он здесь… Переселившись в новую квартиру, я была страшно счастлива, я надеялась, что теперь-то уж мы будем вместе, но прошло немного времени, и мои иллюзии развеялись как дым. Вместо семейной жизни мне снова предстояло ждать. Ждать целых пять лет!

– Не выпить ли нам по глоточку бехеревки? – вздохнула Анна. – Возьмите ваш ключ и спрячьте его. Я закрыла шкаф с вашими книжками и тетрадками, – прошептала она, как будто нас кто-то мог услышать. – Положите его под матрац. Я все прячу под матрац, по крайней мере, потом не надо искать по всей квартире.

Она уже надела шубу из ангорского кролика, которых разводит ее муж, пан Кутилек, на голову надвинула платок, а на отекшие ноги натянула толстые носки, но все равно осталась «ангелом». Без нее вряд ли я сумела бы привести в порядок нашу квартиру. Да что там квартира! Теперь вся моя жизнь с ней связана. Я обо всем ей рассказываю, потому что не испытываю перед ней никакой неловкости, как перед Верой. Она помогает мне во всем, подбадривает, утешает, иногда нянчит Гонзика…

– Один глоток, – задержала она мою руку с бехеревкой. – Мне надо еще зайти на вокзал: у мужа ночное дежурство, и я не хочу спотыкаться о рельсы. Налейте себе тоже, Яничка!

Я налила и себе. Я знала, что она вспомнила о бехеревке только из-за меня, но… Почему бы мне и в самом деле не выпить после стольких трудов?

– А с утра займитесь собой. К приезду мужа надо быть в форме. И потом, не лучше ли вам оставить Гонзика у нас еще на некоторое время, пожили бы спокойно одни…

Я не удержалась от смеха, хотя ее забота о нас меня очень растрогала.

– Мы всегда ходим встречать Яна вдвоем. И если он не увидит Гонзика, сразу же побежит за ним. Сын теперь у него на первом месте.

– Не говорите так! – решительно перебила меня Анна. – Для хорошего мужа жена всегда на первом месте. У меня четверо детей, и я знаю, что говорю.

Но разве я не любима? Разве не напоминают приезды Яна домой свидания с возлюбленным? Только вот приезжает он всего два раза в месяц. Да и в эти считанные дни почти безвылазно сидит в чуланчике, который превратил в свой кабинет – поставил там стол, стул, развесил по стенам полки с книгами. В такие минуты отвлекать его осмеливается только Гонзик, ему это сходит с рук. Однако если потревожить Яна отваживаюсь я, он смотрит на меня как на приведение и возмущенно говорит:

– Яна, сколько раз я тебя просил… Ты хотя бы имеешь понятие, что такое интегралы?

Как ни странно, имею, но мой муж почему-то никак не может в это поверить. А если он начинает сетовать на сложность русской грамматики и я, не сдержавшись, разражаюсь смехом, потому что с русским в отличие от математики у меня трудностей не было, он обижается:

– Хорошо тебе смеяться. Ты ведь не знаешь, что такое учеба в военной академии. Это похуже монастыря, моя милая…

Тоже мне монах! Правда, иногда мне его жаль – так он похудел и побледнел, видно, учеба отнимает у него много сил, а иной раз так и хочется напомнить, что помимо учебы у него есть дом и ребенок, который способен за день извести кого угодно, не то что слабую женщину. Но об этом я не смею и заикнуться.

На сей раз мои невеселые мысли прервал настойчивый внутренний голос: «Ты сама выбрала такую жизнь, никто тебя к этому не принуждал». На миг мне показалось, что в голосе звучат знакомые нотки. Откуда я его знаю? А голос продолжал: «Ты же давала клятву никогда не роптать. Помнишь?..» «А я разве ропщу? – пробую я неумело защищаться. – Ну а если и так? Сдержать клятву, данную самой себе, совсем не просто». «А тебе хотелось бы свернуть на путь более легкий?..» – вопрошает голос уже более язвительным тоном.

Если бы я не потеряла картинку с изображением любимого Отважного Сердца, я бы решила, что это он упрекнул меня. Но… это, видимо, влияние бехеревки. Когда за пани Кутилковой закрылась дверь, я выпила еще одну рюмку, и у меня сразу закружилась голова… Я даже до ванной не в состоянии была дойти, сил моих хватило только на то, чтобы раздеться и надеть ночную рубашку. Будильник моя рука уже не удержала…

Проснулась я от необычайной тишины за окнами. Бульдозеры молчали. А на улице было белым-бело от снега. Его выпало так много и он так красиво искрился в лучах солнечного света, что мне сразу вспомнились рождественские открытки. В квартире тепло и уютно. И трудно было даже представить, что в прошлом году в это же время мы мерзли здесь от холода и страдали от неустроенности. «Увы, где прошлогодний снег!»

Строчка из Вийона напомнила мне о Михале. Эти стихи он прочитал и в тот раз, когда мы случайно встретились с ним. Встретились после стольких лет!

Это произошло в тот день, когда Ян уехал в академию. Я провожала его до Будеёвице, где он должен был пересесть на скорый поезд. Сказала, что мне надо купить кое-что для квартиры. Это была правда, но только не вся правда. Прямо с вокзала я поехала в педучилище. Поехала на такси, чтобы не было времени передумать. Мне не могло прийти в голову, что за дверью с табличкой «Заместитель директора училища» (имени я от волнения не прочитала) я встречу Михала.

Я узнала его сразу, ему же на узнавание потребовалось несколько секунд.

– Яна!.. Как ты сюда попала?

– Вот хочу на старости лет снова взяться за учебу…

Мы оба рассмеялись, но в нашем смехе не было и тени смущения. Кружок художественного чтения, первая, почти детская любовь и первое разочарование, невольной виновницей которого стала Моника, – все это было так давно! Да и было ли? Я смотрела на Михала и не могла представить себе, что когда-то была в него влюблена. Сколько же мне было тогда? Кажется, шестнадцать. В эти годы девушек нередко пленяет в парнях рассеянный, мечтательный взгляд, мягкие пряди волос, спадающие на лоб, умение петь и играть на гитаре…

Михал писал стихи, сочинял музыку к ним, был страстным поклонником Вийона и стихи подписывал не иначе как «Мишель Франсуа». Однажды, вероятно, чтобы сделать ему приятное, мы отпечатали на школьном ротаторе десять экземпляров его сборника «Сто стихов в подражание Вийону». Это была довольно изнурительная работа…

Теперь он подписывается совсем по-другому: профессор Михал Швец. Кроме административной работы он занимается преподаванием. Его специальность – чешский и русский. Он аккуратно подстрижен, но мягкие пряди все равно упрямо спадают на лоб, и взгляд его остался прежним. Ученицы наверняка от него без ума.

Он долго меня разглядывал, потом сказал:

– А ты не изменилась, Яна. Нет, я не прав, ты очень похорошела… Чем же ты занимаешься?

– Я вышла замуж, счастлива, мой муж – офицер, у меня есть сын. А ты? Все еще не женат?

– Снова не женат. Моя бывшая жена играла в здешнем театре, а потом получила приглашение в Прагу и… – Он меланхолично улыбнулся, остановил на мне взгляд и, отбросив со лба непокорную прядь, продекламировал:

Где Эхо, чей ответ мгновенный

Живил когда-то тихий брег,

С ее красою несравненной?

Увы, где прошлогодний снег!

^[8]

Передо мной был прежний Мишель Франсуа, как он когда-то себя называл, и в то же время выпускник филологического факультета, профессор Михал Швец.

– Оставим банальные истории и прошлогодний снег, Яна, человек должен жить настоящим. Расскажи мне о себе… Подожди, ты действительно хочешь учиться?

– С горем пополам я закончила в Праге два курса вечернего отделения педагогического училища. Сейчас мой муж уехал в Брно, будет учиться в академии, ну а я хотела бы закончить училище…

– Значит, поступив в высшее учебное заведение, твой муж захотел иметь образованную жену. И все же мне это не понятно. Прости, я не знаю твоего мужа, но считаю, что мужчины в таких случаях поступают безрассудно. Разница в образовании не имеет никакого значения, а учеба и работа изнуряют женщину, приводят ее к преждевременному старению… Так что эмансипация – это палка о двух концах, да и вообще процесс недостаточно изученный. Назначение женщины – быть возлюбленной, женой, матерью…

– …Нимфой, богиней, хранительницей семейного очага, – засмеялась я. – Ты, наверное, тоже по натуре феодал?!

– Кто-кто? – не понял он.

– Это я просто так. Могу тебя заверить, что мой муж ни к чему меня не принуждал, он даже не знает, что я хочу закончить училище. Я сама так решила.

– Но это уже женские капризы. Яна, ты интеллигентна, молода, привлекательна, у тебя есть ребенок, и, судя по тому, как ты выглядишь, ты любима и любишь… Чего же тебе недостает? Независимости?