Текст книги "Повесть из собственной жизни. Дневник. Том 1"

Автор книги: Ирина Кнорринг

И. Кнорринг – лирический мемуарист, ей скучно «описывать» события (к досаде историков). Пристрастна она и в чтении. Вот любопытный пример: она читает «Чертов мост» М. Алданова. [13]13
  Рецензия Г. В. Адамовича «„Чертов мост“ М. Алданова» (Адамович Г. В.Литературные беседы, кн. 1, с. 391).


[Закрыть]Произведение это, по мнению Г. В. Адамовича, и романом-то назвать трудно – столь самостоятельны главы; есть лишь тоненькая связующая ниточка – любовная составляющая и «слабенький герой» Шталь. Именно эта «ниточка» – Любовь, тянущаяся через главы и через жизнь героини Дневника, интересна Ирине: «Шталь любил по Карамзину», – повторяет она за М. Алдановым.

«Я люблю мою тоску», – проговаривается однажды автор Дневника, обнажая тем самым движущую силу своего творчества и свой Духовный Эверест: «Меня не удовлетворяет мое писание… Да и надо ли отвлекаться, надо ли убивать червячка, когда я люблю мою тоску, потому что это – единственное, что есть во мне живого, что еще может чувствовать». Именно Господнюю тоску – скорбь по утраченному раю – имеют в виду поэты: О. Мандельштам – «Что весь соблазн и все богатства Креза [14]14
  Из стихотворения О. Э. Мандельштама «Осенний сумрак – ржавое железо…» (1910).


[Закрыть]/ Пред лезвием Твоей тоски, Господь?», А. Ахматова – «Прости, что я жила скорбя / И солнцу радовалась мало». [15]15
  Из стихотворения А. Ахматовой «Широк и желт вечерний свет…» (1915).


[Закрыть]Приведенные строки Анны Ахматовой удивительным образом определяют тональность Дневника. Здесь же можно говорить и о формуле Бетховена, близкой И. Кнорринг – «Через страдание – к радости». «Зачем ты стараешься причинять себе страдания?» – говорит ей мать. «Она не понимает ту мысль, которая для меня так ясна, – удивляется Ирина, – что счастья можно добиться только страданием: после страданий всегда бывает счастье. И чем сильнее они, тем больше награда. Говорить эту мысль Мамочке я не хочу, отчасти из самолюбия, боясь, что она покажется ей наивной и суеверной. А посмеяться над моими мыслями, над тем, во что я глубоко верю, я не позволю! Это моя религия, моя святыня, это глубокая мысль моей души»(курсив мой. – И.Н.).

Тот факт, что Ирина «увезла с собой Россию», сказывается на языке ее дневниковых записей; русский язык для нее «замер» на 1920-ом: построение предложений, их синтаксис – знаки препинания автор ставит по слуху (впрочем, как и в своих стихах), излишнее употребление наречий и местоимений (или напротив – их непривычное отсутствие). Иные выражения имеют не общепринятое значение. Например, добавляя к характеристике персоналии «какая-нибудь», автор не желает придать ей уничижительный оттенок. Или не раз встречающееся выражение: «если бы можно было так выразиться» (вместо «нашего» краткого: «если можно так выразиться»). Иные слова имеют вышедшее из употребления написание: «зало» (вместо «зал»). Есть отклонения от современных правил в склонении фамилий. В тексте множество русизмов: пикюр (угол), алерта (обстрел). И множество иных особенностей, которые отметит читатель.

Объясняя свой характер, И. Кнорринг приводит строки Тютчева:

 
Лишь жить в самом себе умей,
Есть целый мир в душе твоей.
 

И далее пишет: «Я никогда не делюсь ни с кем впечатлениями, чувствами, мыслями. Прежде чем сказать что-нибудь, надо подумать: а интересно ли это слушать другому и надо ли ему это знать? Надо бояться обременять других своей откровенностью. Надо молчать. Надо „уметь жить только в самом себе“. В этом и есть задача жизни». Понимаешь, что за «видимыми» категориями – угрюмостью, молчаливостью, замкнутостью, нелюдимостью – стоят «невидимые»: гордость, деликатность, неуверенность в себе, неумение фальшивить, лгать и пустословить. Но время от времени Ирина забывает о честолюбии, «перечеркивая» саму себя: «Пересматриваю свои стихи, и все мне показалось дрянью».

В Дневнике, вопреки мнению, что Ирина была мрачным, безрадостным, скучным человеком, находим множество фактов, опровергающих это: «После чая пошли в Гефсиманский Сад, играли, бегали, дурили», «Мы играли в карты, очень дурили», «Страшно дурили и смеялись», «Мы дурили и смеялись, как можно только в кругу молодежи и притом – живущей не в общем бараке». Эти записи не расходятся и с мнением современников о «наивности» и «детскости» И. Кнорринг (в жизни и в литературе). Каким бывает ребенок? Разным. Открытый и замкнутый, искренний и скрытный. Всё зависит от того, как он ощущает себя в пространстве. Но ребенок этот весьма прозорлив: «Ведь это так скоро надоест, так скоро станет невозможным». А отзывы об Ирине людей, любящих ее!? – «Там, где Кнорринг, там всегда весело». Почему? Именно потому, что Ирина считала – все ее горести принадлежат ей, ею рождены, ей и претерпевать их. Она Дневнику и стихам адресует «охи» и «ахи». В жизни их быть не должно!

«Я смотрю на жизнь, как на интересную книгу. Все, что сейчас приходится переживать, все это мне кажется; только читаю с большим интересом и увлечением. Меня нет в жизни, есть только героиня какой-то повести. Ведь в книге интересно читать и про радость, и про горе. А разве жизнь не интересна, разве не хочется знать, что ж будет дальше?! Все нужно пережить! Я не ропщу. Перетерпевший до конца – спасен будет!»

Порой кажется, что не найти более слабого человека, чем Ирина. Но лишь до той поры, пока рядом не оказался «более слабый»: она утешает своего друга, т. к. «он быстро унывает и теряет надежду», «если на него смотреть свысока, если его унизят, то он уже перестает быть человеком: он дорожит чужим мнением». Ирина убеждена, что «человеку дороже всего чувство своей правоты и удовлетворения самим собой; самый униженный, самый жалкий человек может быть самым гордым и самым счастливым».

Но поэта, как и не-поэта, касаются эмигрантские реалии: бедность эмигрантов «в жизни» грустнее, чем философии о бедности: «Французы смотрят на русских как на маленьких детей, которых привели в игрушечный магазин: все-то им хочется, все они осматривают, а купить можно только на пятачок». 8 ноября 1923 г. сделана лишь одна запись: «Нищета безобразна, нечеловечна, больше – нищета унизительна!» Ирина рада и малому заработку, особенно, если он приятен (к таковым относится работа в библиотеке Народного университета, но работа, к сожалению, не постоянна).

Дневник является произведением как литературным, так и историческим; в частности, живым свидетелем «политических стычек» в среде русской эмиграции. Не интересуясь политикой как таковой, автор Дневника, конечно, не может избежать пересказа «взрослых» разговоров. Впрочем, Игорь Софиев отмечает особенность эмиграции той поры: «Несмотря на разнобой в политических взглядах, даже иногда кардинально противоположных, в силу своего все же высокого культурного уровня и сознания принадлежности к единой русской культуре, что особенно резко ощущается на чужбине, в эмигрантской среде бытовала большая терпимость друг к другу». И приводит случай, когда на елке Тургеневской библиотеки, куда его привел дед, Н. Н. Кнорринг, к ним подошла дама с подносом, где были разложены (для продажи) ленты двух видов – желтые с двуглавым орлом (эмблемой царского престола) и трехцветные (цвета русского национального флага). Н. Н. Кнорринг купил, не раздумывая, вторую; начался было спор, но «всё это больше походило на игру, [16]16
  Софиев И.Монпарнасские сны // «Тебе»: Жизнеописание и творчество И. Ю. Софиева, с. 35.


[Закрыть]чем на непримиримую вражду двух противоположных политических точек зрения».

Но от «политики» спрятаться не удается. Особую натянутость и неясность обретают записи И. Кнорринг, когда речь заходит о новых друзьях ее мужа – Тверетинове, Эфроне и др., и связанной с ними неведомой стороне жизни Ю. Софиева. Вот она восторгается путешествием, но добавляет: «Но насколько было бы лучше, если бы мы не заезжали в Эрувиль! Юрий сам это понимает, хотя я ему никогда об этом не говорила. Юрия выдал его голос» (запись от 30 сентября 1936 г.). Эрувиль – место сбора одной из групп, входящих в Союз возвращения на родину. Судя по фактам, Ю. Софиеву, как человеку много путешествующему, была поручена вполне невинная работа: пропаганда среди русского и французского населения счастливого образа жизни в СССР; а также, возможно, курьерская служба. К 1936 г. он вступил в члены общества «Amis de la Nature» («Друзья природы»), созданного ФКП. Это членство, кроме всего прочего, обеспечивало дешевый ночлег в Auberge de la Jeunesse (молодежные туристические базы), когда супруги пускались в ближние и дальние путешествия на велосипедах (поэтому членом общества была и Ирина; сохранилась ее «Carte de Campeur» – «Карта туриста» – за 1939 г.) Известно, что платного агента из поэта Ю. Софиева сделать не решились, поскольку он обладал мешающими в данном случае качествами – искренностью, мощным темпераментом и достаточным умом. А в Испанию не послали из-за тяжелого семейного положения (болезни жены), о чем он не раз впоследствии сожалел.

В 1940 г. кончилась мирная жизнь во Франции, предчувствие катастрофы задолго до начала войны ощущается на страницах Дневника; мы узнаем о «реалиях» жизни апатридов; им, оказывается, в отличие от граждан Франции, не полагалось иметь противогаз; им приходилось испытывать множество других унижений. С годами меняется категоричное мнение И. Кнорринг о том, стоит ли натурализоваться (когда-то в Тунисе она осуждала за это Нестора Монастырева и других). Да, Игорь должен быть гражданином страны, а не апатридом. Но – какой страны. Уже в предвоенное время в семье (как и во всей русской эмиграции) идут споры о возможности возвращения в Россию. С началом бомбежек решено было отправить Игоря в Розере (предместье Шартра) к подруге Ирины – Лили Раковской (Герст); но вскоре та была арестована вместе с мужем-коммунистом (Лиля была отпущена, ее муж расстрелян). Юрия Софиева мобилизовали во Французскую армию, после ее капитуляции он вернулся в Париж, став активным членом движения Сопротивления, укрывал у себя евреев и бежавших из фашистских концлагерей советских людей.

Игорь Софиев помнит, [17]17
  Софиев И.Болезнь матери // «Тебе»: Жизнеописание и творчество И. Ю. Софиева, с. 66–67.


[Закрыть]как однажды Борис Вильде, в прошлом поэт и участник монпарнасских чтений, а ныне – соратник Юрия Софиева по борьбе с фашистами (движения «Сопротивление» будет организовано позднее), придя в их дом, принес для его матери, лежавшей в госпитале в тяжелом состоянии, кусок вяленого мяса (немыслимого в оккупированном Париже). Зная любовь Игоря к палеонтологии, Вильде предлагал ему после окончания средней школы непременно поступить в школу при «Музее Человека», где он работал и где в то время был эпицентр движения Сопротивления – редакция газеты с названием, давшим имя движению – «Résistance». 26 марта 1941 г. Вильде был арестован и год провел в тюрьме, написав там «Тюремный дневник» (расстрелян 23 февраля 1942 г.). Игорь Софиев дает и последний штрих к портрету матери: «Увидев меня, она как-то оживилась и указательным пальцем провела по моему лицу – ото лба до кончика носа, на котором как бы поставила точку».

Ирина Кнорринг умерла 23 января 1943 г. Отпевание происходило в Церкви Покрова Пресвятой Богородицы при женской обители, организованной матерью Марией (77, rue de Lourmel), там не раз бывал Игорь с родными. Церемонию совершал настоятель церкви о. Дмитрий Клепинин. «После панихиды, – пишет Игорь, – мать Мария подошла ко мне. Отец предложил ей сигарету, которую она тотчас же закурила. Потом, разговаривая с ним, она подошла ко мне сзади, положила свои мозолистые, красные от холода руки мне на плечи и тут же, как-то очень нежно погладила меня по голове. Это было в конце января 1943 г. Меньше чем через месяц ее арестовали» (гестапо нагрянет на рю Лурмель 10 февраля 1943 г., арестует мать Марию, закроет объединение «Православное дело», основанное ею). Похоронили Ирину Кнорринг на кладбище Иври, под Парижем.

Примерно за два с половиной года до смерти Ирина перестала вести Дневник. Почему? Ирине было известно, что максимальный срок, отведенный диабетичкам, – 13 лет, она прожила 15. Причем последние два года пришлись на голодное военное время, когда о диете и режиме и говорить не приходилось. Думается, И. Кнорринг оберегала будущих читателей и свое имя – поэта, автора «Розы Иерихона» [18]18
  Стихи И. Кнорринг. Впервые: ПН, 1931, 15 октября, № 3858, с. 3.


[Закрыть]:

 
Вдруг стало ясно: жизнь полна
Непоправимою угрозой,
Что у меня судьба одна
С моей Иерихонской розой.
 
 
Вот с той, что столько долгих дней
Стоит в воде, не расцветая,
В унылой комнате моей,
Безжизненная, неживая…
…………………
Но словно в огненном бреду
С упрямой безрассудной верой
День ото дня я жадно жду,
Что зацветет комочек серый…
………………
И вот с безжизненной тоской
Склоняюсь грустно и влюбленно
Над неудачливой сестрой,
Над розою Иерихона.
 

Поэт есть символ Времени. Смерть Ирины Кнорринг «вписывается» в длинную череду убийств и самоубийств русских поэтов (как в России, так и в эмиграции); она разделила их судьбу. «Попробуйте меня от века оторвать…» – автор этих строк Осип Мандельштам, как и его однофамилец, Юрий Мандельштам, были уничтожены, ибо прийтись Веку не по вкусу.

Ирина Бек-Софиева (Кнорринг) унаследовала от родителей внутреннюю собранность, внешнее спокойствие, умение терпеть и молчать; успела впитать и увезти в изгнание русскую речь, главный ключ к океану русской культуры. Но ей было свойственно то, что отличает поэта от не-поэта: сила сердечного трепета и желание воплотить его в слове; тем самым задержать время и воскресить его через века… Ее Дневник не просто свидетельство тех далеких событий, это – живая душа Ирины Кнорринг, вобравшая в себя запахи и вкус эпохи. После его прочтения вновь хочется открыть ее стихи, полные тайной грусти и величия.

О том, что было «после всего».

…Война всё не кончалась. Юрия Софиева в 1943 г. отправили на принудительные работы в Германию. В 1945 г. он вернулся во францию, был сотрудником газеты «Русские новости» (в 1945–1955 гг.). После победы Красной армии наблюдался огромный патриотический подъем среди русских эмигрантов. Советские паспорта получили муж, сын и родители Ирины Кнорринг. Однако посол СССР во Франции А. Е. Богомолов в личной беседе не рекомендовал спешить с возвращением на родину, объяснив грустные перспективы этого решения. «Вид на жительство в СССР», первоначально выданный в 1946 г., затем неоднократно «возобновлялся» вплоть до 1955 г. – в этом году Игорь Софиев с женой и сыном, [19]19
  Речь идет о первой жене Игоря О. Л. Вышневской и сыне Алексее Вышневском.


[Закрыть]Юрий Софиев и Н. Н. Кнорринг приехали в СССР (именно в такой последовательности родные Ирины приехали в Алма-Ату). Мария Владимировна умерла в 1954 г. в Париже.

7 декабря 1965 г. состоялось перенесение праха Ирины Кнорринг с кладбища Иври на русский участок кладбища Сент-Женевьев де Буа. Церемония была организована братом Ю. Софиева – Львом Оскаровичем Бек-Софиевым. Там же им была устроена символическая могила третьего брата Бек-Софиева – Максимилиана Оскаровича, погибшего в сталинских лагерях на Колыме в 1945 г.

Н. Н. Кнорринг издал в Париже в 1949 г. третий, посмертный, сборник стихов дочери – «После всего». И. Кнорринг мечтала вернуться в Россию, но вернуться – стихами: «Сама я в Россию не поеду, но Игоря отдам отцу. М.б., там ему будет лучше […] В тот же день, когда он уедет, я кончу самоубийством» (запись от 5 декабря 1938 г.).

Вернувшись на родину, Н. Н. Кнорринг пишет книгу воспоминаний «Книга о моей дочери», итоговый «документ», полный отцовской любви и предчувствия надвигающейся трагедии, основанный на Дневнике Ирины, ее стихах и своих воспоминаниях о жизни в изгнании. Завершает рукопись в 1959 г., однако попытки издать ее окончились ничем.

После завершения «Книги о своей дочери» Н. Н. Кнорринг едет в Москву и через Наталью Ивановну Столярову передает Анне Ахматовой три книжки стихов Ирины. Несмотря на то что Анна Андреевна была очень больна, она захотела его принять, сказав, что если бы стихи не произвели на нее глубокого впечатления, она бы «не стала тревожить приглашением» (свидетельствует Ю. Софиев). Из письма Н. И. Столяровой к Анне Ахматовой следует, что Н. Н. Кнорринг просил Анну Андреевну написать вступление к предполагаемой публикации стихов И. Кнорринг в алма-атинском журнале «Простор». Анна Андреевна дала лишь отзыв в несколько строк [20]20
  Дан текст автографа (точнее, авторизованной машинописи) Анны Ахматовой из архива Софиевых-Кнорринг. В журнале «Простор» (1962, № 6, июнь, с. 43) дата и место иные: «24 марта 1962. Ленинград»).


[Закрыть](он был передан Н. Н. Кноррингу через Н. И. Столярову). Хотя текст его известен читателю (он предшествовал публикации), воспроизведем его:

«По своему высокому качеству и мастерству, даже неожиданному в поэте, оторванном от стихии языка, стихи Ирины Кнорринг заслуживают увидеть свет. Она находит слова, которым нельзя не верить. Ей душно, скучно на Западе. Для нее судьба поэта тесно связана с судьбой родины, далекой и даже, может быть, не совсем понятной. Это простые, хорошие и честные стихи.

Анна Ахматова

18 февраля 1962, Комарово».

В журнале «Простор» (Алма-Ата, 1962, № 6) было напечатано семь стихотворений И. Кнорринг. Благодаря усилиям А. Л. Жовтиса в 1967 г. был издан маленький сборник стихов поэтессы – «Новые стихи». В те же 1960-е годы Н. Н. Кнорринг подготовил к изданию Дневник своей дочери, в течение нескольких лет перепечатывая на машинке ее рукописные тетради. Но в свое время издание осуществлено не было. Однако были публикации – Н. Н. Кнорринга, Ю. Б. Софиева, И. Ю. Софиева, Н. М. Черновой, В. Г. Тюриной (см. Библиографию), воспроизводящие фрагменты Дневника.

И вот спустя сорок лет инициативу по изданию Дневника взяла на себя Надежда Михайловна Чернова – жена (ныне – вдова) Игоря Софиева, хранительница семейного архива. Подчеркнем, что «Книга о моей дочери» была напечатана впервые в 1993 г. в журнале «Простор», где отдел прозы возглавляла Н. М. Чернова, благодаря которой десять лет спустя книга вышла отдельным изданием.

Перечислим некоторые особенности настоящего издания. Дневник воспроизведен по машинописным копиям, выполненным Н. Н. Кноррингом. Тексты печатаются по нормам современной орфографии. Опечатки и ошибки исправлены, но сохранены синтаксические особенности повествования автора.

Н. Н. Кнорринг разделил Дневник на главы («Тетради») соответствующие их естественному расположению. Третья и четвертая тетради Ирина Кнорринг сшила в одну, они оформлены как одна глава. Автор Дневника выделяет особо свои произведения – стихи, рассказы, сценарии; а также события, заслуживающие внимания, с ее точки зрения: «Вечер», «Поход», «Собрание».

Вечный вопрос – полностью ли печатать Дневник – был решен в положительном смысле, т. к. в противном случае исчезли бы основные достоинства Дневника: естественная расстановка авторских акцентов, документальность, целостная картина мироощущения Ирины Кнорринг.

В отдельных случаях (если Н. Н. Кнорринг не смог прочесть почерк дочери и проверка по рукописи не дала результатов) публикаторы вынуждены были исключить фрагмент текста или дать его с пропуском 1–2 слов (помечено <нрзб>). Заметим, что почерк у И. Кнорринг – «бисерный», намек на букву, но содержащий ее основной признак (в чем-то перекликается со стихами поэтессы). Кроме того, наблюдается «вольная» пунктуация автора («казнить, нельзя, помиловать»), приводящая к возможности неоднозначной трактовки текста.

В угловых скобках дана: расшифровка сокращенного текста, в круглых – комментарии по тексту. Исправлены без комментариев: описки И. Кнорринг, ее ошибки во французском тексте, разночтения в написании ею фамилий (Майер-Мейер, Монашев-Монашов и др.). В ряде случаев к фамилиям, имеющим разночтения, даны сноски в указателе имен.

Порой у издателей возникало желание «поправить» фразы И. Кнорринг, т. к. в них, наряду с русизмами, присутствует некоторая «шероховатость», свойственная людям, живущим в иноязычной среде («по-русски так не говорят»). Но вспомнился описанный Ниной Берберовой спор: «Так по-русски не говорят», – утверждал Владислав Ходасевич. «Где не говорят?» – восклицал Довид Кнут. «В Москве!». «А в Кишиневе – говорят!» В Русском Зарубежье так говорят.

Надо заметить, что И. Кнорринг, писавшая без черновиков стихи, так же писала и Дневник (без помарок и правки). Если изменение хода мысли требовало изменить текст (хотя бы согласовать падежи), автор двигался дальше, не останавливаясь на мелочах. Подобные фрагменты были исправлены при подготовке машинописных текстов Н. Н. Кноррингом.

Несколько слов о справочном аппарате, основная часть которого – «Аннотированный указатель имен», «Библиография», «Сокращения» – вошла во II том Дневника.

Перечень материалов, использованных при составлении вступительной статьи, комментариев и аннотированного указателя имен, приведен в разделе «Библиография».

«Сокращения» – это список основных сокращений, сделанных И. Кнорринг в тексте Дневника и автором справочного аппарата.

Особенности составления «Аннотированного указателя имен» даны в предисловии к нему. Указатель включает в себя более тысячи персоналий – как видных деятелей русской эмиграции, так и рядовых кадет и гардемарин, студентов, друзей автора по Сорбонне, Франко-русскому институту и, разумеется, собратьев по перу. При формировании справочного аппарата особое внимание было уделено персоналиям, героям Дневника, справки о которых отсутствуют в общедоступной литературе. При составлении справок на известных деятелей акцент делался на те фрагменты их творческой биографии, которые представляют интерес в связи с судьбой Ирины Кнорринг и русских эмигрантов ее поколения – «незамеченного поколения».

В отдельных случаях (при имеющихся в справочном аппарате разночтениях) дана ссылка на источник информации.

Все замечания по тексту Дневника вынесены в раздел «Комментарии». Туда же вынесены выходные данные упоминаемых в Дневнике публикаций И. Кнорринг и тексты стихов. Однако многие стихи поэтессы (как и ее рассказы) не опубликованы. Было принято решение не приводить их тексты (иначе объем книги увеличился бы вдвое); кроме того, работа по их расшифровке еще не завершена. Факт отсутствия публикации в каждом отдельном случае дополнительно не оговаривается.

Основную часть иллюстративного материала представляют фотографии из архива Софиевых-Кноррингов, публикуемые впервые.

В заключение хочется выразить глубокую благодарность за помощь в работе над книгой: научному консультанту издания – доктору филологических наук, профессору Татьяне Викторовне Саськовой; редактору французского текста – Анне Алексеевне Бессоновой; референту Общественного фонда А. И. Солженицына – Мунире Уразовой; техническим координаторам проекта – Денису Олеговичу Новожилову и Павлу Юрьевичу Невзорову; помощникам в комментировании текста и составлении справочного аппарата к книге – Алексею Юрьевичу Невзорову, директору Центральной научной библиотеки Союза театральных деятелей РФ – Вячеславу Петровичу Нечаеву, директору Научной библиотеки Керченского Историко-Культурного Заповедника – Нине Дмитриевне Шестаковой, кандидату исторических наук Марине Анатольевне Пановой (Тунис), профессору, барону Владимиру Игоревичу Кноррингу, Гал и Дмитриевне Мышецкой (дочери Гал и Борисовны Кнорринг), Наталии Евгеньевне Лаштовичковой-Куфтиной; исследователю творчества И. Кнорринг – Вере Геннадьевне Тюриной, Линаине Павловне Черновой, супругам Любови Константиновне Шашковой и Марату Сатышевичу Крыкбаеву, сотруднику Дома Марины Цветаевой – Марине Юрьевне Мелковой, Надежде Геннадьевне и Леониду Николаевичу Борисовым – за помощь в организации издания и моральную поддержку, а также авторам книг и статей, приведенных в разделе «Библиография», незримо участвующих в подготовке справочного аппарата к книге.

И. М. Невзорова