Текст книги "Мой личный чародей (СИ)"

Автор книги: Ирина Анненкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

Зверья тоже было маловато. Точнее, становилось всё меньше и меньше по мере того, как мы спускались вниз по реке. За последние сутки мне пару раз довелось наткнуться на лосиные следы, да однажды услыхать, как сквозь подлесок ломится кто-то довольно крупный, скорее всего – кабан. Порой промелькнет в листве белка или пролетит птица. Вот и всё. Словно я шла не берегом лесной реки, а бесплодной пустыней.

Правда, вчера прямо из лесной чащи на нас выскочила крупная рыжая лисица. Обрадованный Степка мигом потерял остатки разума, во всё горло завопил: "Ура, да это же Радош!" и помчался навстречу оторопевшей хищнице. Завидев летящего прямо на неё кошака, бедная зверюга так удивилась, что её глаза едва не вылезли из орбит. Бесшумной молнией лиса метнулась в молодой ельник, а мне пришлось долго доказывать возмущенному Степану, что, во-первых, это желтое, порядком облезлое животное – вовсе не наш друг-оборотень, а во-вторых, настоящий Радош всё-таки до сих пор был мужского пола…

Тем не менее, я решила на всякий случай постоянно поддерживать в активном состоянии чары, позволяющие загодя обнаружить нежить либо хищного зверя. Без привычной защиты амулетов и оберегов, благополучно оставшихся в Преславице, мне было очень неуютно. Необычная пустота леса настораживала меня, а его тишина действовала на нервы.

Ну, вот, мой обед готов. Вытащив из углей испекшиеся корни лопуха и клубни стрелолиста, я оставила их остывать, а сама занялась приготовлением травяного взвара – погода в здешних местах стояла не в пример хуже, чем в Синедолии, было дождливо и довольно прохладно, так что очень хотелось попить чего-нибудь горячего. Котелка я, конечно, удирая из Дыры, с собой не прихватила. Однако любой ребенок, выросший на севере Синедолии, легко может изготовить ложку, ведро и тот же котелок из простой бересты (чего уж говорить о ларях и корзинах?). Такая берестяная посудинка, если сделана правильно, никогда не протечет и даже не сгорит в огне, когда в ней станут кипятить воду.

Что же тогда говорить обо мне, если свою походную утварь я к тому же не поленилась обмазать глиной и укрепить с помощью магии? Да и, в крайнем случае, приготовить травяной взвар или сварить грибную похлебку я запросто могла и без помощи костра…

– Славка, посмотри на меня, я – Люб, я – Люб! – успевший отдохнуть Степка решил порезвиться. Подхватив из кучи стрелолиста мясистый стебель, он зажал его в зубах и заскакал вокруг меня, изображая почитаемого в Синедолии духа-охранителя брачного ложа, являвшегося людям в облике мохнатого большеухого кота с золотистой шерсткой именно со стрелолистом во рту.

– Не-а, – лениво протянула я, сыто потягиваясь, – не похож. Ты уж, скорее, на Нелюба тянешь, грязнуля, – порядком замызганный Степан и впрямь больше походил на черного злого кошака, недоброго духа, приносившего к брачному ложу ветку белены и всяческие напасти. Собственно, Люб затем и являлся, чтобы не дать своему родственнику-недругу подгадить молодоженам.

– А и ладно, – покладисто согласился кот, – пусть будет и Нелюб. Буду, так сказать, един в двух лицах! – Степка насупился и взвыл грозным басом: "Поди прочь, коварный Нелюб, не порочь честного ложа!" – "Не уйду! – ответил он сам себе пискляво-препискляво. – Даже не надейся! Вот сейчас рассую повсюду белену, будете тогда знать, как мне не поклоняться и не возносить хвалу!" – "Да у тебя и белены-то никакой и нет, несчастный!" – "Да тут, надо сказать, и ложа-то никакого тоже не наблюдается!"

Последнюю фразу кот пропищал как-то уж совсем гаденько, а затем ехидно воззрился на меня.

– Правильно, Славка? У нас с тобой тут ни ложа нет, ни новобрачных! И правильно: зачем они нам сдались? Всё верно: ведьмы замуж не выходят! Оно нам надо?!

Я застыла на месте.

Нет, конечно же, конечно же, я не поверила ни единому слову из тех, что тогда выплюнул мне в лицо дымящийся от ярости Сивелий. Или, если уж быть до конца честной с собою, не позволила себе поверить в то, что мой любимый чародей мог желать того же, что и сумасшедший колдун, одержимый манией величия.

Ну, а та крупица темного огня в груди, которая занялась от исполненных презрения и ненависти слов чернокнижника, а теперь исподволь, день за днем, сушила и выжигала мою душу… что ж, ее я постаралась запрятать в самый дальний чуланчик, выкинуть ключик и не думать, не думать, не думать… и я надеялась, что мне это удалось!

Напрасно я так считала.

От немудрящей Степкиной шутки, от сказанного наобум неосторожного слова у меня перебило дыхание. Сердце споткнулось, замерло, неуверенно вздрогнуло, а затем сорвалось в головокружительный намет.

Наверное, несмотря на все мои героические усилия, что-то такое всё же отразилось у меня на лице. Степка внезапно перестал паясничать, подскочил, уперся передними лапами в мои колени и тревожно заглянул в глаза.

– Слав, ты что? Что с тобой? Ты вдруг стала на себя не похожа! Вспомнила что-нибудь, да?

– Всё в порядке, Степа, – ровным голосом ответила я, аккуратно поднимаясь с поваленного дерева, на котором сидела, и роняя кота с колен. – Ничего не случилось. А что, собственно, могло случиться? Ты отдохни, а я пойду по лесу пройдусь, ягод поищу. Что-то мне ягод захотелось.

Сперва неторопливо, но с каждым шагом всё быстрее и быстрее я пошла прочь. Против обыкновения, Степка промолчал и даже не увязался за мной. Наверное, научился читать по лицам.

В лесу было душно и сыро. Хвойный опад плотным ковром лежал на земле, не оставляя ни малейшего шанса кустикам черники и земляники. Да я их и не искала.

Не разбирая дороги, я неслась через лес, перепрыгивая через камни, ныряя в овраги, оскальзываясь на влажной иглице и с треском продираясь сквозь густой подрост. Мне было страшно лишь одно: упасть, остановиться, замереть, так как откуда-то я знала: стоит только этому случиться, и всё – темное пламя вырвется наружу, полыхнет и сожжет меня дотла. Несмотря на прохладный день, я задыхалась, моя одежда насквозь промокла от пота, но именно это напряжение, мало-помалу истощавшее мои силы, становилось моим спасением.

Понемногу я начала заворачивать обратно к берегу реки, замедлила свой бег, а затем, тяжело дыша, перешла на шаг. Не получив желанной пищи, черное пламя стало стихать, неохотно оставляя меня в покое – я знала, не навсегда. Однако мне было понятно, что на сегодня самое страшное миновало. Сегодня я оказалась сильнее собственного страха. Еще совсем немного, и я вновь сумею полностью овладеть собой.

Наверное, я была целиком поглощена своими попытками окончательно обуздать рвущиеся на свободу чувства. Поэтому ничего не услышала и не почувствовала, пока не выскочила на небольшую полянку, заросшую дикой малиной.

Совсем молоденькая рыжеволосая девушка, одетая в длинную полосатую юбку и простую узкую рубаху, с заплаканным и перепачканным лицом, полусидела – полулежала, привалившись к гладкому торчащему из земли валуну. Рядом с нею на боку валялась пустая ивовая корзинка, довольно большая. Морщась от боли, рыжуха обеими руками ощупывала и баюкала свою правую коленку. При виде меня девушка вскинулась, влажные глаза ее испуганно расширились, а изо рта вырвался такой оглушительный вопль, что от неожиданности я подскочила и заорала в ответ.

Так мы и голосили, вытаращившись друг на дружку, пока я вдруг не осознала, что приключившаяся до этого со мною истерика (а это была самая что ни на есть настоящая истерика, уж поверьте знахарке на слово!) прекратилась так же внезапно, как и началась. И это, надо заметить, только подтвердило поставленный диагноз. Я тут же замолчала и принялась терпеливо ждать, когда девушка опомнится и последует моему примеру.

Что, собственно, вскоре и произошло. Девица перестала вопить, немного подумала и удивленно сказала:

– О!

Я слабо улыбнулась. Сейчас это было очень странное ощущение. Улыбка. Так просто и так невероятно. И так правильно.

– Я тебя напугала? Прости, пожалуйста. Я не знала, что ты здесь сидишь… что-то случилось? Тебе нужна помощь? Что-то с ногой? Давай, я посмотрю. Ой, а ты меня понимаешь? – наконец спохватилась я.

– Я тебя понимаю, – приятным голосом негромко сообщила девушка. К моему восторгу, она говорила на том же языке, что и я, правда, произносила слова как-то немного иначе. Что ж, мне и так было понятно, что я не дома. Но если живущим тут людям знаком мой язык, то это значит, что дорога в Синедолию должна быть им известна! Да наверняка!

– Ты здесь живешь? Твой дом далеко? Ты упала? Очень болит? Покажи мне ногу, я посмотрю, что можно сделать. Меня зовут Веслава, а тебя? – продолжала тараторить я, а девушка, успокоившись, благосклонно соглашалась:

– Живу, недалеко, меня зовут Сина, упала, ой, больно!

– Скажи мне, Сина, а в какой стороне твое село? – спросила я, осторожно водя рукой около больного колена. – Знаешь, с ногой у тебя ничего страшного; думаю, простой ушиб. Я сейчас тебе её полечу, и ты сможешь идти. Но вот о грибах, – я покосилась на корзинку, – на сегодня придется позабыть, и лучше бы сразу пойти домой, так как после моего лечения у тебя может начать кружиться голова. Ты не волнуйся, я тебя провожу.

– Кружиться голова? – удивилась девушка. – Почему? Я не ударялась.

– Потому что я заговорю твою коленку. Ну, зачарую, чтобы потом не болела и не распухла, понимаешь? Но потом ты, скорее всего, почувствуешь слабость и захочешь спать. Это нормально, бояться не стоит.

– Ты что, колдунья? – Сина настороженно отодвинулась. Теперь, сжавшись с комок, она испуганно таращилась на "злобную ведьму". Ну, ясное дело.

– Знахарка, – успокоила я девушку. Что ж, оказывается, предрассудки везде похожи. Чтобы заговорить простейшую рану, порой приходится потратить уйму времени, чтобы прежде хорошенько заговорить пострадавшему зубы. – Да не волнуйся ты так, я не причиню тебе никакого вреда. Ну, всё, не дергайся, хорошо? Расслабься! Вот, молодец.

Хвала Богам, мне удалось быть убедительной, и вскоре Сина прекратила свои бесплодные, но от этого не менее болезненные попытки отползти и закопаться в малиннике и дала мне заняться ее поврежденным коленом. Всё-таки полезная штука эти умиротворяющие чары! Заставив слегка оглушенную девушку разогнуться, я склонилась над нею. Сейчас быстренько обезболю пострадавшую конечность, разгоню намечающийся отек, нарежу из своей накидки полос и наложу фиксирующую повязку. Потом сбегаю за Степкой, и мы с ним потихоньку отведем охромевшую Сину домой. И уже к вечеру мне, возможно, удастся разузнать, где мы очутились и как отсюда выбраться. Да ясное дело – удастся!

Прекрасный план. Жаль, не сработал.

Всё произошло практически одновременно. Едва я приложила ладони к месту ушиба, как заросли кипрея на краю поляны зашевелились, и оттуда с опаской выглянула серая остроухая мордочка. А я-то, наивная, решила, что мой котик в кои веки послушался хозяйку и остался на берегу. Увидав меня, Степка было посунулся вперед, но внезапно застыл на месте. Густая шерсть на его загривке встала дыбом, уши плотно прижались к голове, и кот, беззвучно ощерившись, медленно попятился назад. И в тот же момент Сина стремительно прильнула ко мне. Обхватившие меня тонкие руки оказались неожиданно сильными, цепкими и очень длинными. Но самое удивительное было даже не это. С каждым мигом становясь всё длиннее и гибче, руки мгновенно оплели меня, словно вьюнок-повилика опутывает деревенский плетень. Рванувшись, я попыталась разорвать сдавившие меня смертельные путы, но не тут-то было! Я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, а изящные пальцы с остро отточенными ногтями крепко сдавили моё горло, едва позволяя дышать. Но самое главное – я больше не чувствовала своих магических сил! Совсем, будто их и не было, словно обвившееся вокруг меня существо разом выпило их из меня! Всё, что я теперь могла – так это беспомощно наблюдать, как прямо напротив моего перекошенного лица радостно засияли ставшие огромными глаза "милой" девушки Сины с быстро меняющимися зрачками, как раскрывается в торжествующей улыбке тонкогубый рот и обнажаются ровные зубы…. Оскалившись, Сина пронзительно завизжала.

Краем глаза я с облегчением успела заметить, как заросли кипрея закачались, смыкаясь за пушистым серым комком, а затем сильный удар взорвал мою глупую доверчивую голову, и день погас.

Глава четвертая

«Что на своей груди пригреешь, то всю жизнь шипеть и будет».

(Царь Салтан)

"Если у вас голубая кровь и белая кость – не обольщайтесь, вы просто костлявый осьминог".

(Из заметок натуралиста)

О, Боги Пресветлые! По-моему, это уже начало становиться дурной традицией – вновь мою бесчувственную и обездвиженную тушку куда-то отволокли и бросили приходить в себя на ледяной каменный пол. Этак и простудиться недолго.

Судорожно кашляя и растирая нещадно саднящее горло, я перекатилась на бок. Теплее и удобнее не стало. Вот уже в который раз за последние месяцы меня засунули в самый настоящий "каменный мешок". Сговорились они, гады, что ли?!

Как ни странно, очень скоро я поняла, что, в общем-то, не особо и пострадала. Странное существо (ибо человеком Сина явно не была; но что же помешало мне это сразу распознать? наверное, моя собственная глупость) не изувечило меня, не придушило и не отхлебнуло моей крови. Руки-ноги оказались на месте, шея цела, и все это хозяйство на первый взгляд вполне сносно работало. Магия? А вот с этим хуже. То есть, совсем никак! Каким-то непостижимым образом мои способности к волшбе были надежно заблокированы.

Усевшись около стены, я осмотрелась. Застенок, в котором я находилась, оказался довольно просторным и очень вонючим. Выложенные противными осклизлыми камнями стены освещались небольшой масляной лампой, и по темным углам толпились густые подрагивающие тени. Из мебели тут присутствовала только огромная лужа, расположившаяся прямо в самой середине пола, да небольшая бадейка гигиенического назначения у двери. Очень, очень уютно! Впрочем, вряд ли я могла рассчитывать на что-либо более комфортабельное. Старый Сивелий – а я не сомневалась, что именно он натравил на меня одного из своих монстров – явно решил продемонстрировать беглянке всю глубину своего негодования. Теперь, конечно, неплохо бы уточнить, что именно он собирается сделать с непокорной нахалкой, осмелившейся бросить ему вызов: всё-таки пустить на племя или принести в какую-нибудь жертву с особым цинизмом?

Мне, собственно, не нравилось ни то, ни другое. Хорошо, хоть Степка сбежал…. Я устало потерла лицо.

Вдруг тень в дальнем от меня углу заворочалась и слабо застонала. О, Боги! Мой застенок оказался двухместным!

Это был мужчина, избитый и израненный настолько, что на первый взгляд было непонятно, как он ещё не умер. На самом деле, он балансировал на границе между жизнью и смертью, то и дело соскальзывая за темную грань, но всё же чудом возвращаясь обратно. Грязен он был настолько, что практически сливался с окружающими нас камнями – немудрено, что я не сразу его заметила. А уж запах от него шел…. Ко всему прочему, рук и ноги узника оказались скованы очень прочной цепью, а ещё одна цепь, потолще, протянулась от украшавшего его ошейника до скобы, накрепко вбитой в стену. Сумасшедший злодей и убийца бросил его умирать от голода, жажды и ран – и вполне возможно, что в назидание именно мне.

В моем распоряжении не было ни заклинаний, ни целебных трав, ни зелий – ничего. Только способные чувствовать руки, да аура, силами которой я могла поделиться даже теперь. Без магии и трав я никак не могла ни исцелить раны несчастного, ни срастить сломанные ребра, ни вылечить отбитые внутренние органы, ни хотя бы уменьшить страдания. Всё, что мне оставалось – это разделить с незнакомцем свою собственную волю к жизни.

В какой-то момент мне показалось, что всё впустую, и узник умрет, несмотря на все мои старания. Но всё же я сумела оттащить его от грани, за которой не было ни боли, ни страха. Он отчаянно цеплялся за жизнь, этот скованный по рукам и ногам, до полусмерти избитый и израненный человек, неподвижно лежащей на мокром щербатом полу. Прильнув к нему, я по каплям отдавала свои силы, и он жадно пил их, словно пересохшая земля, что впитывает первый дождь после долгой засухи.

Наконец незнакомец задышал ровнее, перестал скрипеть зубами, его лицо разгладилось. Кряхтя и шипя от боли, я устало поднялась на ноги и, тихонько ругаясь сквозь зубы, начала разминать затекшие руки и ноги. Мужчина негромко застонал, перевернулся на бок и подтянул колени к животу. Заметив, что он начал дрожать от холода, я укрыла его своей накидкой.

Лязгнул замок. Дверь с душераздирающим скрипом отворилась, и в каменный мешок шагнула высокая худощавая девушка. За ее спиной я разглядела ещё две рослые тени. Понятно. О побеге можно пока позабыть.

– Еда, – спокойно и даже дружелюбно сообщила моя тюремщица, наклоняясь и ставя на пол у своих ног объемистый чугунок, плотно закрытый крышкой. Я плотоядно облизнулась, будучи не в силах оторвать взгляд от посудины – голод, как простой, так и магический, уже давно и немилосердно терзал меня. – Этого, – скривив рот, она презрительно мотнула головой в сторону крепко спящего мужчины, – не корми. Ему уже всё равно, а тебе нужно. Поняла?

– Нет, – с сожалением ответила я, разглядывая девушку, чем-то похожую на поймавшую меня Сину, а затем попросила: – подожди, не уходи, я хочу тебя спросить…

Невозмутимая тюремщица молча покачала головой, забрала у одной из теней высокий кувшин, поставила его рядом с чугунком, кивнула и, больше не проронив ни слова, неторопливо вышла. Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за нею.

Когда я, дрожа от нетерпения, сбросила крышку, застенок наполнился умопомрачительным запахом, а мой рот – слюной. В чугунке лежала заячья тушка, зажаренная целиком, а затем порубленная на куски. После того, как я опустошила собственную ауру не меньше, чем на треть, вид и запах мяса сводил меня с ума – тем более что другого способа восстановить свои силы сейчас у меня не было. Запихивая первый кусок в рот, я мрачно подумала, что съела бы его даже сырым.

Самое трудное было – остановиться, не слопать всего зайца и не попытаться потом вылизать чугунок (ну хоть с самого краешку!), а честно оставить товарищу по несчастью его половину. Ему, конечно, ещё долго будет не до еды (я имею в виду еду с аппетитом); скорее всего, его затошнит при одной мысли о пище, но брать силы всё равно откуда-то придется. Так что…

В кувшине оказалось пиво – свежее и совсем некрепкое. Отпив примерно с четверть, я почувствовала себя гораздо лучше.

Мужчина снова застонал и перевернулся на спину. Свет лампы упал ему на лицо, и я решила, что моего пациента всё же стоит умыть – хотя бы для того, чтобы потом точно знать, кого именно лечила. Если, конечно, у нас будет это "потом". Оторвав от низа своей длинной рубахи изрядный клок, я как следует намочила его в луже и принялась осторожно оттирать кровь и грязь, толстой коркой покрывавшие щеки и лоб незнакомца. М-да, похоже, они его ловили и били прямо в болоте…

Внезапно мужчина распахнул глаза. Некоторое время он продолжал лежать неподвижно, слепо таращась прямо перед собою. Я застыла с тряпкой в руке. Потом, рассудив, что так он может пролежать ещё довольно долго, я решила не прерывать гигиенические процедуры. Увлеченно сопя, я начала сковыривать засохшую корку со щеки незнакомца, и едва не пропустила тот момент, когда он сумел сфокусировать свой взгляд на моем лице.

Спасло меня только то, что мой подопечный был крепко-накрепко пристегнут к скобе, да ещё хорошая реакция. Я всё-таки успела отпрыгнуть к противоположной стене, резвым мотыльком перепорхнув через здоровенную лужу. Глаза мужчины полыхнули яростью, а руки с неприличной для умирающего скоростью и силой метнулись к моему горлу.

– З-змея подколодная! – с ненавистью прохрипел он, пытаясь дотянуться до меня. Удерживающая его цепь натянулась и задрожала. К счастью для меня, тюремщики ответственно подошли к своему делу. Цепь выдержала, и мужчина со стоном осел на пол. Рванувшись ещё разок-другой, он отполз назад и, тяжело дыша, привалился к стене.

– Тише, тише, – успокаивающе забормотала я, выставив перед собой руки. – Всё в порядке, всё хорошо. Ты только не дергайся так. Я просто хочу тебе помочь.

– Ага, я тебе так и поверил, – гневно прошипел незнакомец. – Помочь, чтобы потом ещё помучить? У-у-у, з-змеюка! Гадина ползучая!

– Да что ты всё заладил – змея, гадина? – обиделась я. – Сам ты змей!

– Ну а кто же ты, если не змея? – презрительно прошепелявил мой обидчик – разбитые губы плохо его слушались.

– Да вот знаешь, до сих пор человеком была, – насмешливо проговорила я и тут же испуганно вжалась в мокрые камни – такая смесь отвращения и брезгливости перекосила и так перекошенное от побоев лицо мужчины. Он смотрел на меня во все глаза, будто не веря тому, что видит и слышит.

– Человек! – с омерзением процедил он. – Человек! Вот только этой дряни мне ещё не хватало!

– Ты что, совсем ненормальный? – изумилась я. – А кого, собственно, ты ожидал встретить? Ты сам-то кто – лось сохатый?

Высокомерно проигнорировав мой вопрос, мужчина выпрямился – насколько это было возможно со сломанными ребрами и отбитым нутром – и надменным движением убрал назад свои спутанные волосы, грязной гривой закрывавшие ему пол-лица. И презрительно пошевелил довольно длинными заостренными ушами.

А… О… Э… Э? Эльф?!!!

Почему-то я сразу поверила в то, что передо мною – самый настоящий эльф, хотя до этого момента я была уверена: эльфы – существа воздушные, субтильные и преимущественно с крылышками. По крайней мере, так говорится в сказках. По поводу крылышек, правда, мнения авторов расходятся, но по самому главному вопросу разночтений не наблюдается: уши. Длинные, острые, подвижные уши являются отличительной чертой всех эльфов. Ну и, конечно, неземная красота. Правда, этого мой собеседник предъявить никак не мог по причине грязи и избитости. Но уши – да, эти были что надо и на месте!

Ну, а если говорить серьезно, то Дар перед отъездом втихаря сунул мне строго запрещенную книгу о старших магических народах, проживавших на территории Синедолии до войны с людьми. Там, конечно, было понаписано много ерунды (сочиняли-то победители-люди!), но теперь, внимательно приглядываясь к зашедшемуся мучительным кашлем мужчине, я увидела то, на что прежде не обратила внимания: немного иное, нежели у людей, телосложение, другую форму головы, кожу, безволосую и более плотную. Ну, и конечно, уши! Куда ж без них?..

– М-м, я поняла, ты эльф, – осторожно сказала я, когда мужчина, наконец, откашлялся и затих. И тихо прибавила: – Очень приятно познакомиться.

– Жаль, не могу ответить тем же, – с сарказмом ответил длинноухий. – Мне очень неприятно.

– Я тебя что, успела чем-то обидеть?! Да чем же??

– Вы, люди, сами себя обидели тем, что вообще появились на свет! – злобно выплюнул эльф, ощупывая правой рукой левый локоть. Вывих я ему успела вправить, пока он валялся без сознания, но, если лечить совсем без магии, то болеть будет ещё долго.

– Сами себя обидели? – удивленно переспросила я.

– Все люди – слабые, лживые, вероломные воры, предатели и убийцы! – с удовольствием перечислил эльф, окидывая меня взглядом, исполненным ледяного презрения.

– Все до одного?

– Все до одного. И даже хуже.

Мы помолчали.

– То есть, – немного подумав, уточнила я, – ты ненавидишь всех людей без исключения, а не именно меня? Ничего личного?

– Всё личное, – хмуро возразил эльф, морщась от боли. – Ты человек, и значит, я тебя ненавижу! И уничтожу тебя при первой же возможности.

Вот как!

– Ну, ладно, – кивнула я, отрываясь от стены. – Коли так – не стану тебе надоедать. Вот, возьми, тебе надо поесть – иначе сил у тебя будет лишь на то, чтобы тихонько помереть самому.

Подхватив тяжелый чугунок с остатками невинно убиенного зайца, я осторожно подвинула его к эльфу, внимательно следя за тем, чтобы держаться подальше от его изувеченных, но всё ещё вполне способных придушить меня рук.

– Что это? – с подозрением уточнил мой буйный пациент, не прикасаясь к посудине.

Я пожала плечами.

– Еда. Вроде, не отравлена – я ела. Прости, что не оставила тебе побольше – мне самой пришлось поесть, чтобы хоть немного восстановить ауру. Вытаскивать с того света умирающих вроде тебя – нелегкая работа, а мои магические силы сейчас заблокированы.

– Ты что – колдунья? – нелюдь недоверчиво уставился на меня.

– Ведунья, – мягко поправила я, вспоминая бабушку Полелю.

– И ты лечила меня силами своей ауры?!

– Ну да. Прости, что посмела осквернить тебя своим недостойным прикосновением.

– Издеваешься? – подозрительно поинтересовался эльф.

Я кивнула.

– Конечно. А как ещё я могу реагировать на слова человека – или не-человека – который, едва придя в сознание (и не без моей помощи), начинает плеваться в меня ядом и грозит убить лишь на том основании, что я принадлежу к другому народу? Только списать твои слова на временное расстройство ума, вызванное суровыми побоями.

Эльф ошалело вытаращился на меня, и я вдруг поняла, что у него потрясающе красивые глаза, темные, чуть раскосые, с длинными-предлинными ресницами. То есть, один глаз – второй был украшен здоровенным фингалом и почти полностью заплыл.

– Ты не просто принадлежишь к другому народу. Ты человек, а значит – самое подлое, мелочное и гнусное существо из всех, что когда-либо рождала земля, – на полном серьезе поведал одноглазый нелюдь.

– А ты их много знаешь?

– Кого?!

– Ну, людей? Часто с ними встречался?

– Ты первая.

– Печально, печально, – я покачала головой и тяжело вздохнула. – Надо же, какое я произвожу отвратительное впечатление! Ты не успел со мною познакомиться, а уже знаешь, что все люди – гнусные, подлые предатели и убийцы. Что ж, ты тоже первый эльф, которого мне довелось повстречать. И теперь я тоже, подобно тебе, могу сделать вывод, что все эльфы – дураки. Просто идиоты!

– Что?!! – взревел одноглазый, пытаясь вскочить и дотянуться до меня с вполне определенными намерениями. – Да как ты посмела, дрянь?!!! Я тебя за это в порошок сотру! – сбитый чугунок с противным скрежетом откатился в сторону.

– Сотрешь, сотрешь, – успокаивающе закивала я, зорко следя за попытками эльфа привести в исполнение свои угрозы. Цепь снова натянулась, как струна, но держала крепко. Я подобрала покачивающийся на боку чугунок – хорошо, что там была не какая-нибудь похлебка – поставила его на пол и опять подтолкнула к беснующемуся нелюдю. – Но если ты всё-таки не дурак, а умный, то прежде поешь, не то всё это время ты живешь и залечиваешь свои раны исключительно на остатках тех сил, что я смогла тебе перелить. Они скоро закончатся, и ты вновь потеряешь сознание. Второй раз я тебе помочь вряд ли сумею, так как полностью восстановить ауру на половинке несчастного зайца я не могу. – Какое там "ауру восстановить"? Хорошо хоть удалось немного приглушить магический голод, иначе я, наверное, так могла и до людоедства дойти! Вернее, до эльфоедства… хм! – Ну, а пока ты будешь есть, доказывая, что ты умный, подумай вот о чем: стоит ли судить других, основываясь лишь на слухах, а не на личном опыте? Если ты не дурак, то правильный ответ от тебя далеко не уйдет.

Всё ещё злобно сверкая глазами и тяжело дыша, эльф, тем не менее, прекратил свои бесплодные попытки добраться до моего горла, а затем, немного поразмыслив, придвинул к себе чугунок и молча начал есть. Жевать мясо разбитым ртом ему было очень больно и неудобно, но одноглазый нелюдь даже в такой ситуации умудрялся есть красиво и опрятно. Я прям залюбовалась!

– Пиво будешь? – на всякий случай я решила уточнить, кто их знает, этих эльфов, может они пьют только утреннюю росу? Получив утвердительный кивок, я сделала несколько глотков, а потом всё тем же манером переправила кувшин к остроухому. Вскоре и чугунок, и кувшин опустели – похоже, оголодавший нелюдь сметелил даже кости. Наевшись и напившись, он разом осоловел (может, пиво для эльфов по крепости – как брага для людей? хи-хи!), улегся на бок, нахально натянул на себя мою (!) накидку, так и валявшуюся в его углу, свернулся калачиком и тут же засопел, не удостоив меня ни единым взглядом. Ну и ладно.

Пока ушастый переваривал обед и набирался во сне сил, я решила попробовать привести себя в порядок. Для этих целей в моем распоряжении была всё та же лужа и ещё один льняной лоскут, отодранный от подола грязной рубахи. Оттирая грязь и эльфячью кровь с рук и лица, я уныло размышляла, что всё познается в сравнении. Княжеский дворец в Преславице казался мне тюрьмой – по сравнению с Черным Лесом или домом Дара, спрятанным у подножья Синих Гор. Но по сравнению с Дырой или здешним гостеприимным застенком – просто дом родной! Вот как надо учиться благодарности и смирению!

Пока эльф спал, наша тюремщица заходила ещё раз. Принесла ещё еды, чем очень порадовала лязгающую от голода зубами меня. На этот раз в точно таком же чугунке оказался печеный глухарь. В кувшине – снова пиво. Девица очень удивилась, увидев, что старая посуда валяется возле сладко сопящего эльфа.

– Ты что, его кормила?!

– А что мне было делать? – буркнула я в ответ. – Ждать, пока он меня съест?

– Он уже никого не съест, – хмыкнула девушка. – И вообще, съешь сама его! А пива ему не давай – окосеет. Впрочем, пьяненькие эльфы некоторым очень даже по душе, так что, сама решай! – игриво посоветовала она и, расхохотавшись, словно удачной шутке, ушла.

К тому времени, когда эльф проснулся, я успела не только съесть, но и переварить свою половину глухаря. Долю пищи моего сокамерника я загодя придвинула к нему поближе. Но, против ожидания, он не стал немедленно набрасываться на пищу. Сперва он алчно уставился на стоящую у двери бадью, а затем несмело и смущенно посмотрел на меня. Мне показалось, что даже при тусклом свете масляной лампы и под слоем грязи я смогла разглядеть, как щеки эльфа побагровели. Он молчал, но глядел так выразительно, что до меня, наконец, дошло.

Ох. М-да. Пиво. Точно, полкувшина.

Но благородный эльф никак не мог озвучить свою просьбу перед дамой, пусть это была даже презираемая им человеческая девица. Видно, предпочитал смерть от разрыва мочевого пузыря смерти от угрызений совести.

Стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, я подтащила бадейку и поставила рядом с ним, рассудив, что вряд ли сейчас у него есть силы для мести всему роду человеческому. Потом подошла к двери и тактично отвернулась. Так и стояла, пока не услыхала звук отодвигаемой ёмкости.

Теперь остроухий не стал даром тратить время, а тут же принялся за еду. Расправившись с пищей, он поискал глазами кувшин и, найдя, вопросительно уставился на меня.