Текст книги "Барби играет в куклы"

Автор книги: Ирина Алпатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Может быть, Люшка была в чем-то и права, но пока нашего Диора не волновала проблема коров-заказчиц и он, сопя от усердия, ползал вокруг меня на коленях – творил.

Когда Лёвчик наконец ушел к себе, торжественно неся на вытянутых руках не просто ткань, а кусок своей мечты, Люша сверкнула на меня глазищами:

– Ну, ты с ним говорила? У меня эти бананы-апельсины уже знаешь, где сидят?

Нет, с Полковником я пока не говорила. И даже не представляла, как мне к нему с этим делом подъехать.

Это у Люшки всё происходит на счет ать-два: захотела – спросила, послали ее к черту, а она сама еще дальше пошлет. За те два года, которые я продолжала показывать Полковнику дневник с отметками, Люша успела поучиться на парикмахера, поработать официанткой (полгода), курьером (месяц), почтальоном (две недели), нянькой (два дня) и много еще кем. То есть ее деловая карьера набирала какие-то бешеные обороты, которые Полковнику уж точно понравиться не могли. В настоящий момент Люшка работала продавцом на рынке, а из ее рассказов получалось так, что каждый день полон боевых схваток со всем белым светом.

– Не, все такие сволочи"! – орала у меня на кухне Люшка простуженным голосом, и я в испуге таращилась на неё. Мне ведь тоже вскоре предстояло выходить на поле боя и сражаться с полчищами этих самых сволочей.

И вот в один отнюдь не прекрасный для меня день подругу посетила светлая мысль – а почему бы ей ни поработать в "приличном месте". Тем более что в этом самом месте работали свои люди. Пойти попроситься самой?! Ты чё, Семён, совсем рехнутая? Кто же с улицы на работу просится? Только недоумки.

Когда я в первый раз услышала про Люшкины наполеоновские планы, у меня засосало под ложечкой от дурного предчувствия. И главное, с каких это пор Люшка стала числить Полковника в "своих людях"?

С этой минуты я потеряла покой. Ну хорошо, застукаю я его на кухне, причем обязательно уже сытого – авось будет посговорчивей – и рискну спросить, нет ли в их фирме работы для Люши. Да-да, вот именно, для той самой девицы, которая едва не в глаза называет его старым хреном, не, а чё такого? Для той самой, которую он вот уже почти три года как будто не видит в упор. Он не видит, зато Люшка в их редкие встречи успела разглядеть и новую куртку и ботинки.

– А твой-то весь из себя прикинутый ходит… А телик какой нехилый купил, а телефон! Сразу видно, что устроился неплохо. А доченька, значит, как ходила в обносках, так и ходит. Ему, старому хрену, нужнее значит, да? Не хочет тебе помогать, пусть мне поможет, я к ним хоть кем пойду, место точно клёвое.

Ну да, Полковник действительно приоделся и когда пил чай, то обязательно пристраивал рядом со стаканом сотовый телефон – вдруг из Кремля позвонят или на худой конец из Генштаба. Но особенно в Люшкиных рассуждениях мне нравилась её готовность идти работать "хоть кем", я не сомневалась, что она бы и директором пошла. Легко! Хотя в главном она была права. В конце концов, сколько можно торчать в продуваемой всеми ветрами овощной палатке. А когда в свое время подруга сказала, что устроилась в бар, мне сразу вспомнился ее очередной отчим, кружка и Люшины синяки. У меня тогда было такое чувство, что я провожаю подружку не на новое место работы, а в одну из "горячих точек". Я еще задала насмешивший ее вопрос: "А тебе по возрасту можно?".

– А сколько мне лет по-твоему? – спросила подруга, играя бровями. И сама же ответила – сколько надо, столько и будет. Хотя я могла тоже ее спросить: "А сколько тебе надо?", потому что Люшка выглядела ужасно взрослой, намного взрослей и опытней меня. Она проработала в "теплом и сытном месте" осень и зиму, а потом объявила: да пошли они… Как говорится, без комментариев. А теперь вот она нашла себе новое теплое место и даже сходила и посмотрела, как оно выглядит, со стороны конечно. Ей понравилось, Люшка решила, что "надо брать".

– Мне же много не надо, – объясняла претендентка уже в который раз. Можно подумать, что решение этой проблемы зависело исключительно от меня. – Пока, ладно уж, и уборкой заняться могу, или куда схожу с бумажками, а может, даже в буфете поработаю.

– Что значит "пока"? – спросила я с подозрением.

– Ну мало ли что, оно ведь всяко бывает, вдруг чё случится… – пожала плечами соискательница.

Так я и знала! Случиться мог какой-нибудь фирмач, а лучше – президент компании. Не, а чё, увидит он нашу красавицу с пылесосом или тряпкой в одной руке и ведром в другой, без лишних разговоров достанет из кармана хрустальную туфельку и натянет ее на Люшкину ножку сорок пятого размера. Один похожий башмачок у нас уже имелся, вот только ножка оказалась неподходящей. А вообще то я Люшке немного завидовала – она ничего не боялась, а я… Меня вон даже куклы не всегда слушались, а Георг вообще считал своей собственностью и помыкал мною, как хотел.

Про туфельку я все же Люше сказала, а она начала хохотать:

– Ты у нас, Сенька, дурочка. Зачем мне хрустальный башмачок, куда он мне, я согласна на колечко с ма-а-леньким таким брилльянтиком.

И все же, даже сказочная туфелька была сущей безделицей по сравнению с тем чудом, которая должна была сотворить я. На самом деле, я совершенно не верила в успех задуманной Люшкой авантюры, но решила честно идти до конца, то есть испить чашу до дна. До какого дна? А до такого – уж если я буду просить работу для подруги, то почему мне не попросить работу для себя. Мне тоже надо куда-то деваться. И потом, я отлично мою полы и умею готовить

Конечно, было страшно подумать, что и на работе Полковник может требовать у меня что-то вроде школьного дневника с оценками. Но во мне теплилась надежда, что так далеко не зайдет даже он. Если не прикончит меня раньше, конечно.

Полковник громко прихлебывал чай и хрустел сахаром (ишь, точит зубы). Пора, решила я. У меня даже мелькнула дурацкая мысль – а не обратиться ли к нему по званию: товарищ Полковник! Но опять некий голос, более разумный, чем я, прошептал: шшш. Ну не надо, так не надо, обойдемся без устава.

Георг, конечно, сразу почувствовал, что я иду в опасный поход, и не очень решительно направился следом в качестве группы поддержки. Вид у него был довольно напряженный, что никак не способствовало поддержанию моего боевого духа. Но труба зовёт и я, встав как всегда на пороге, без лишних предисловий выложила заготовленный текст. Правда, совершенно не могла поручиться, что не пропустила какой-нибудь важный пункт. И голос, надеялась я, был достаточно спокоен. А что такого ужасного я прошу?

Полковник не без раздражения поставил стакан на стол и демонстративно направил на меня свой локатор, то есть ухо. Убедившись, что я сказала все, он принялся сканировать меня взглядом. Интересно, он видел, как дрожат мои колени? Не дрейфь, приказала я сама себе, все идёт по плану, вон и физиономия у него выглядит точно так, как ей и положено выглядеть в такой ситуации.

– Да? И что же твоя Валентина умеет делать?

Чёрт, про кого это он толкует, при чём здесь тётя? Ах да, я же сотню раз во время репетиции повторила полное Люшкино имя, что бы он хоть к этому не прицепился. Мы, видите ли, терпеть не можем всякие клички вроде собачьих. Ага, он думает, что самого его я называю отцом или на худой конец Георгием. Щас! Вон и имя Валентина произнес, точно лягушкой подавился. А почему он не спрашивает, что умею делать я? Или это оставлено на закуску? И сколько можно изображать губами чёрт знает что и молчать. Кажется, он спросил, что умеет делать Валентина.

Это был очень сложный момент в переговорах, и я сосредоточенно перечислила послужной список Люшки, думая, как бы не ляпнуть чего лишнего. Про кружку, например. Я очень старалась и закончила почти с жаром:

– …она всё может делать, она согласна всё делать – и убирать, и мыть, и… – тут моя фантазия увяла, так и не распустившись в полную мощь.

– Ну да, ну да, она может, – как-то уж слишком покладисто закивал Полковник. Он замолчал и стал барабанить пальцами по столу, как оказалось – набирал нужные обороты.

– Всё, что вы можете, это задницами вертеть! Вот чего вам в жизни надо, к чему вы стремитесь? У вас в голове только тряпки и развлечения. Легкой жизни хотите!

Ну что мне было делать? Снова орать что-то в ответ и нестись, сбивая углы, в свою комнату? Вообще, как раз этого мне и хотелось, но я только крепче вцепилась в дверной косяк. Щас, побежала…

Полковник продолжал выступать, а мне вдруг представилась тощая Люшкина задница, обтянутая крошечной юбчонкой и рядом моя в юбке "прощай, пионерское детство". А что, нам с таким номером можно в варьете выступать. И я громко фыркнула. Вот ведь дура. Даже неясно было, на каком именно месте я прервала обличительную речь, небось, на самом патетическом.

Ну что же, свой долг перед подругой я как сумела, так и выполнила. Да, выслушала о себе пару приятных фраз, ну так не в первый раз. "И не в последний", – тут же услужливо подсказала ехидна. Я на неё даже цыкать не стала, она права. Теперь оставалось покинуть поле боя и, по крайней мере, не бегом. Но Полковник вдруг рявкнул мне в спину: вернись! Ноги сами по себе продолжали идти прочь, и над моей головой грянул второй залп, еще громче первого:

– Ксения, я кому сказал! Вернись! Сядь!

На моей памяти это был едва ли не единственный случай, когда меня приглашали сесть, хотя бы вот таким вот образом. Я с грохотом отодвинула стул, не нарочно, а потому что меня плохо слушались руки. Если Полковник решил поиграть со мной в гляделки, то я сдамся, даже не начав матч. Но мой соперник, кажется, тоже был не вполне в форме – он так резко отодвинул полупустой стакан, что чай выплеснулся на клеенку. Ишь, весь скривился, терпеть не может "антисанитарии".

Ясно, что мне следовало встать и убрать это безобразие, но мое тело отказывалось слушаться, и я продолжала тупо смотреть на лужицу. На сей раз это было не моих рук дело. Тогда Полковник встал и вытер сам, затем крепко потёр ладонью шею, свою конечно. Так, решила я, сейчас всё будет ещё хуже. Стало быть, мне тоже следовало хоть как-то приготовиться, сама не знаю к чему, и я сняла очки. Помогло это плохо – Полковник сидел слишком близко и расплываться не хотел. Ну тогда я стала разглядывать занавеску на окне. Может, мне следовало приготовить картофельное пюре?

– Ты совсем скоро выйдешь во взрослую самостоятельную жизнь, – вдруг объявил мне Полковник.

Спасибо, что сказал, до сих пор я и понятия не имела, что живу детской жизнью, или как там это называется.

– Короче, – Полковник продолжал растирать шею, – как ты представляешь свое будущее?

Ну вот, впервые он изволил хоть для виду поинтересоваться моим мнением, а мне нечего было ответить. Свое будущее я представляла очень туманно, а точнее – никак не представляла. Потому что Ричарда Гира брать в расчет было ну ни как нельзя, но именно он или кто-то на него похожий без конца маячил в моих мыслях. Еще я видела себя умной, жутко деловой и успешной, только совершенно непонятно, в каком именно деле. А вдруг и со мной случится это восхитительное "вдруг"! Но признаваться в таких фантазиях….

Как ни крути, все эти годы я сидела на шее у Полковника, и ему, конечно, не терпелось сбросить с себя этот груз, да еще такой увесистый. Вон и упомянутая шея у него была довольно таки морщинистой, скорее всего от непосильной ноши.

– Пойду работать, – проблеяла я, совершенно не представляя куда именно, если сейчас Полковник мне откажет.

– На рынок торговать, как подружка, – будто подслушал мои мысли Полковник. – Чем именно торговать будешь?

Все-таки он меня достал, умело и быстро, как всегда. Нет, ну сколько можно? Я надела очки и уставилась в его бесцветные глазки. Пусть мне будет хуже, но так стычка закончится быстрее.

– Может, и торговать пойду. Чем именно, там видно будет. Это как получится.

Получилось у меня довольно жалко, не так как я хотела, но Полковник все равно грохнул по столу кулаком и рявкнул: "Не смей мне хамить"!

У меня сердце ухнуло вниз, у Георга, наверное, тоже, потому что он хрюкнул где-то рядом, бедняга. А Полковнику что, он повторил на бис про безответственную молодежь, и про ее стремление к легкой жизни. По крайней мере, он ни разу не сказал "ты", то есть я отдувалась сразу за все свое поколение.

Но вот он, в конце концов, перешел на личности:

– А конец этой так называемой красивой жизни тебе известен? Знаешь ты, чем это обычно кончается?

Я, конечно, как всегда что-то пропустила в его выступлении, ведь не торговлю с лотка он называл красивой жизнью? Но Полковник спрашивал, и нужно было что-то отвечать. И я ответила честно:

– Не знаю. Я пока этой красивой жизнью не жила.

И не поживу, уж ты об этом позаботишься, но это были мысли про себя. Я же не самоубийца, что бы ему такое говорить в лицо.

И вдруг Полковник как-то сник. Именно так, будто он позабыл, о чем тут только что гремел, понимаешь, и уставился на свой стакан. Тот, в отличие от меня, стойко выдержал его гипнотизирующий взгляд и мужественно молчал.

– Значится так, приобретешь профессию, а там видно будет, – уже совершенно бесцветным голосом добавил Полковник. – Слава богу, жить есть на что.

Последнюю фразу произнес не он, кто-то другой. Я даже вроде как за его спину попыталась заглянуть – кто это такие слова здесь говорит, да еще таким усталым голосом. Воевать мне совершенно расхотелось, и Полковник вот… Он вдруг показался мне каким-то постаревшим что ли, или немного больным, вон и остатки волосёнок над лысиной дыбом встали… Уж лучше бы орал. Я встала и еще раз протерла клеенку, бежать теперь было не за чем. Но я напрасно решила, что встреча закончилась с нулевым результатом.

– Для того чтобы жить нормально, человеку нужно что?

Вот это уже был нечестный выпад. Я его чуть ли не пожалела, а он опять за своё. На досуге я могла бы ответить на этот вопрос, и довольно подробно, но вряд ли Полковник имел в виду то же, что и я. И действительно, еще раз потерев шею, он объяснил:

– Конечно, хорошая профессия. Вот о чём тебе нужно думать.

Ага, судя по всему, сам он об этом уже подумал. Будь я мальчишкой, он бы уж точно забрил меня в армию, потому что только профессию военного считал стоящей. Но я-то девица, или он это в расчет не берёт? Армия, по его мнению, из ничего делает человека, и почему бы не попробовать таким образом сделать человека из меня?

Я испугалась не на шутку, ведь служат же в нашей армии и женщины. Стрижка наголо… это же ужас, какая я буду страшная! И я знаю, что там непременно нужно бегать, брать препятствия – я непременно повисну на первом же, если конечно, смогу на него вскарабкаться.

А может, Полковник решил таким образом расквитаться с армией, отправившей его в отставку в расцвете сил? Я даже попыталась прикинуть, что рухнет первым: я или наши вооруженные силы? Видимо, мне удалось очень хорошо вжиться в эту ужасную ситуацию, потому что я не сразу расслышала, что Полковник говорит о чем-то другом.

– … я наводил справки, какие курсы лучше. Знания в любом случае полезные, профессия хорошая, без куска хлеба не оставит. Выучишься, будем смотреть дальше, у меня людишки знакомые есть. Главное, что бы ты соответствовала…

Так, я опять попалась. Чему это я должна соответствовать, а? Я стала нервно собирать с клеенки невидимые крошки, не могла же я сказать прямо, что почти ни слова не слышала, а Полковник, как всегда, подслушал мои мысли:

– Вон, сейчас куда ни посмотри, всюду нужны бухгалтера. А насчет подружки твоей видно будет. Но я ничего ей обещать не могу.

И Полковник ушёл, в кои то веки он ушёл, а я осталась. Тут же на оставленных неприятелем позициях прочно закрепился Георг, вначале проверив, жива ли хозяйка. Ужас, прошептала я ему в ухо. Кошмарный, дикий ужас! Он хочет сделать из меня бухгалтера! – Гау-у, – то ли удивился, то ли возмутился Георг.

Мы перебрались в комнату, и там я ему всё объяснила. Это был мой конец. Полковник задумал сделать из меня еще одну Гаврилову с третьего этажа!

Всеведущая Бабтоня называла ее Бухгалтером, причем именно с большой буквы. Вроде бы эта Гаврилова работала и там и сям, но всегда это были хорошие места, и всегда она была там Бухгалтером и к тому же Главным. Я перед Гавриловой почему-то неизменно робела.

Она была очень большая и важная, у нее был огромный и тоже очень важный бюст. И на голове она надменно носила какое-то сложное сооружение из угольно-чёрных волос; конечно, я никогда не касалась их даже мизинцем, но была совершенно уверена, что на ощупь они жесткие как проволока. Эта тетка здорово напоминала мне огромный корабль, невозмутимо рассекающий бушующее море. На моё робкое "здрасьте" корабль никогда не отвечал, важно плыл себе мимо. Как-то я встала за Бухгалтером Гавриловой в очередь в овощном отделе, ну даже не совсем за ней, а за какой-то бабушкой. Гаврилова покупала огурцы, яблоки и еще всякую всячину. Главное, что она каждый фрукт и овощ осматривала со всех сторон, прежде чем положить его в сумку. За мной выстроился уже довольно длинный хвост покупателей и что? А то, что никто даже не пикнул, все послушно ждали, пока идет инспекция. И продавщица ждала и на команду "заменить!" тут же заменяла не сдавший экзамен огурец. Вот так.

У меня начинали трястись руки, если я никак не могла насчитать нужную мелочь, и все дышали мне в затылок и думали – вот копуша. И я ни за что в жизни не решилась бы потребовать, нет, просто попросить, чтобы мне что-то там заменили. А теперь вот предполагалось, что я должна буду стать такой же, как Гаврилова. Иначе просто нельзя.

Я, конечно, попробовала взглянуть на эту картину со стороны с учетом моих особенностей и прикида, то есть предполагаемых тряпок. Не-е-е – маленькая, толстая, грудь вперед, морда ящиком…. про морду – это Люшкино определение для всех или почти всех лиц. Картина не складывалась. У нас с Гавриловой была только одна схожая деталь – очки. Но как она сквозь них смотрела… Я так однажды попробовала перед зеркалом, и в нем отразилась надутая сова, страдающая косоглазием. Нет и еще раз нет, я совершенно не хотела ни на какие курсы, я не хотела становиться Гавриловой, то есть бухгалтером хотя бы и с самой маленькой буковки. И Полковник, похоже, забыл про мои вечные трояки по математике, хотя зачем ему помнить о такой ерунде?

Люша буравила меня взглядом и время от времени уточняла: не, Семён, он правда обещал? Я снова и снова терпеливо повторяла, что как раз ничего обещано не было. Сказал, что будет видно и всё. Я могла с таким же успехом вообще молчать, потому что Люшке уже всё, судя по всему, было видно прямо не сходя с места. А главное, она видела себя, родимую, в офисе в окружении крутых бизнесменов.

– …мне главное засветиться, а там всё само пойдет. Вон Бандуру какой-то мужик подвёз, весь из себя, тачка дорогая, она уже думала, что всё, подфартило – принца словила, а он, оказывается, овощными палатками владеет. Прикидываешь? Она, конечно, строит из себя, но что толку. Лично меня от этих палаток уже тошнит.

Боже ты мой, я смотрела на подругу во все глаза. Она собиралась выбирать… Овощной принц ей, видите ли, не годился, ей подавай бизнесмена из офиса. Что и говорить, Люшка теперь выглядела хорошо, просто отлично выглядела, у нее всё как-то встало на свои места: вон и ноги от шеи растут, и вся она гибкая, как хлыст. Но заранее решать, кого она будет брать, а кого не будет… Прямо как Бухгалтер Гаврилова в овощном отделе. Вот и моего ужаса перед грядущей профессией подруга не поняла: не, Сём, ну чё ты переживаешь? Поучишься, а там видно будет. То есть она прямо слово в слово повторила Полковника. Это ей, дылде, все везде видно, а мне ничего не видно, по крайней мере, ничего хорошего.

Лёвчик на грядущие перемены в моей жизни отреагировал по-своему.

– Нечего там пгобовать, – забубнил он, – я тебе когда еще сказал, иди к нам в училище. Потом откгоем свое ателье, будем шить напагу.

Люшка тут же вышла из себя:

– Ну ты только глянь на него, он откроет! На какие шиши, Диор фигов? Или у тебя золотой запасец в сундуке имеется? Ты хоть представляешь, о чем говоришь? И Сеньку еще на это подбиваешь! Ей не о том думать надо. В ателье кто ходит? Бабы. И чё там Семён словит, кроме скромной зарплаты?

После этих слов мы с Лёвчиком дружно надулись, правда, каждый по своему поводу. Лёвчик переживал за свою профессию – ну хоть бы и Диор, кому какое дело. А мне становилось тошно от Люшкиных намёков. Да что там намёков, она прямым текстом твердила одно и тоже: наша задача – удачно выйти замуж первый раз, дальше дело техники.

– Какой еще техники? – однажды встрял начитанный Лёвчик, – ты что, своих мужей тгавить дихлофосом что ли будешь?

Лично я эту тему ненавидела. Одно дело мечтать тайком про Ричарда Гира, другое дело слушать Люшкины разглагольствования про технику. Кроме того, я подозревала, что мне не очень-то светил туманный "первый раз", не говоря уж про следующие разы. И вообще Люшка очень по своему представляла себе это самое "выйти замуж". Нет, она ничего не имела против фаты, свадебного платья, колец и всего прочего, но готова была обойтись и без этих замечательных вещей, и даже, что самое ужасное, без ЗАГСа, если уж на то пошло.

– А чё, всяко может быть, Семён. Ценные кадры редко бывают бесхозными, у некоторых по две ходки было, а то и больше. Тут надо быть проще. Вначале ничего не просишь, только глазками хлопаешь, а потом действуешь по обстоятельствам. Главное у нас с тобой что? Главное у нас – молодость и красота!

Я на это "у нас" перестала обращать внимание. И начет Люшкиной молодости очень сомневалась. Не в смысле её возраста, конечно, а в смысле ее взглядов на жизнь. Во время таких вот воспитательных бесед Люшка жутко напоминала мне Главного Бухгалтера Гаврилову и Полковника в одном флаконе. То есть мне казалось, что в знании жизни они чуть ли не на равных. Сопение Лёвчика в минуты таких откровений достигало наивысшей громкости, он начинал без конца поправлять сползающие с носа очки, и я прекрасно понимала его состояние. А негодница Люшка, насладившись картиной нашего смятения и плохо скрытого возмущения, заканчивала одним и тем же:

– Гляньте, что я купила. Зашла тут в "Марину" и вдруг вижу…

После этого вступления она движением опытного иллюзиониста вытряхивала на постель содержимое своей бездонной потрепанной торбы, и начиналось… Лёвчик, сразу посветлевший лицом, склонялся над этой миниатюрной помойкой и запускал в нее руки. Какая разница, если речь шла всего лишь о коробочке с тенями или о тюбике помады, Лёвчик все это безошибочно находил среди прочего хлама, потому что знал содержимое сумки лучше, чем ее хозяйка. Он разглядывал футлярчик, мазал ладонь, нюхал. Потом они обсуждали цвет, стойкость, запах и еще черт знает что. Потом Лёвчик перебирал бесчисленные флакончики, обязательно почти пустые, баночки и пудреницы (в количестве не меньше трех), и всё это убожество, то припорошенное рассыпавшейся пудрой, то перепачканное некстати открывшейся помадой в его артистичных красивых руках начинало выглядеть как-то дороже и нарядней.

– Ты заметила, как Лёвчик будто ласкает все, что берёт в руки? – спросила я однажды Люшу, в очередной раз посмотрев действо с превращением битых черепушек в золото.

Она рассеяно кивнула и сделала несколько неожиданный и туманный вывод:

– Может, и правда знаменитым станет, с такими руками. – Будто Лёвчик готовился стать пианистом.

Может быть, в Африке выпал снег или в Антарктиде растаяли вечные льды, потому что Люшка стала работать в вожделенной фирме. Я сдавала выпускные экзамены, и окончательный этап переговоров прошел как-то без моего участия.

– И что ты там делаешь?

– Обслуживающий персонал, – многозначительно объявила подруга, но в подробности пускаться не стала. В кои-то веки. Зато если до этого Люша носила на лице килограмм косметики, то теперь вес туши на ресницах и помады на губах увеличился до двух тонн. Джинсы, обтягивающие ее тощую попку, грозились лопнуть в любой момент. А юбки… я всегда знала, какого цвета белье надето на Люшке, и все кто угодно, могли это узнать, стоило ей сесть. Да, где-то в чем-то Полковник прав, была вынуждена признать я. А он, конечно, остался верен самому себе, то есть сделав одной рукой доброе дело, тут же всё испортил другой.

Я мучилась сомнениями – хочу и могу ли я учиться в Лёвчиковом училище? Спорить мне с Полковником или нет? Последний положил конец всем моим душевным терзаниям.

– Пора овладевать профессией, – объявил он.

В романах героями овладевал гнев или ужас. А еще я знала, что мужчина, как правило подлец, мог овладеть женщиной, при этом она, естественно, сопротивлялась. И вот теперь мне предстояла схватка: бухгалтерское дело визжит и царапается, сопротивляясь моим домогательствам. Лучше бы я поступила в ПТУ или примкнула к Люше, увеличив обслуживающий персонал на одну боевую единицу. Или пошла бы в армию. Но Полковник, не спрашивая моего согласия, выбрал курсы и оплатил их. Он был твердо намерен дать мне путёвку в жизнь.

Только Лёвчик понял меня с полуслова и ужаснулся. Он смотрел на меня так, будто видел в последний раз. Люшка построила бровки домиком и совершенно серьёзно спросила:

– А вдруг тебе это пригодится?

Я уже начала замечать, что протекция Полковника сказалась на ней не лучшим образом.

– А давай, я научу тебя описывать на английском ну хотя бы устройство лифта.

– На фиг мне это надо, даже на русском…

– Ну как же, технический английский. А вдруг тебе это пригодится? – съехидничала я.

Лёвчик выразительно фыркнул и, подумав, предложил: "Наплюй"! Это легко сказать, и меня еще грызла мысль, что за курсы "уплочено".

До Люшки, в конце концов, вроде бы дошел драматизм ситуации, потому что она погрузилась в размышления, уставившись в некую точку на моем носу. Я уже начала не на шутку злиться, нос у меня не казенный, но тут подруга как раз додумала свою мысль.

– Тогда пусть Машка за тебя ходит, она вообще-то в тугриках очень здорово волочёт. А им там всё равно, кто ходит, лишь бы деньги платили. Им главное, чтобы поголовье совпало.

Мне стало неприятно, что девица с помазком на голове здорово волочёт, да еще там, где совершенно не волоку я. Но в словах насчет поголовья что-то было.

– Но там же все будет на мою фамилию, или нет?

– Ой, ну это ты в голову не бери, уж Маня не растеряется. Когда всё кончится, она там растолкует, им всё равно, кому бумагу давать, если заслужила. Главное, чтобы твой раньше времени не пронюхал. А так, если даже и станет выяснять, как там моя-то, а ему скажут: ходит, учится, всё путем. И ему спокойно и тебе хорошо.

На первую, предварительную встречу мы поехали втроем "на всякий пожарный, мало ли что", как выразилась Люшка. Нда, Маня со щеткой на голове выглядела совершенно неубедительно и, по моему, не только я так думала. Некоторые кандидатки в бухгалтерши посматривали на нее с удивлением и некоторой опаской. Я подумала, что даже если она и выучится, то кто доверится такому вот бухгалтеру? Никто. Тем не менее, самозванка решительно отозвалась на мою фамилию, и ей, как ни странно, поверили. А я вроде бы всё ждала, что кто-нибудь непременно воскликнет:

– Прекратите этот цирк! Ясно же, что учиться должна вон та, очкастая!

Нет, никто не крикнул. Я косилась на сосредоточенную Машку и готова была к какому-нибудь подвоху, но напрасно. Всё прошло гладко, бухгалтерию вскоре ожидал большой сюрприз. Про Полковника я старалась не думать.

Но что же мне делать со мной? То есть, мне было совершенно ясно, что я должна срочно найти работу и, чем черт не шутит, возместить Полковнику расходы за курсы. Вот он узнает всё, заорёт на меня, а я ему хлоп! – и деньги на стол.

Смешно, но с этим вопросом я обратилась к Люше. А к кому мне еще было обращаться? А эта сразу доложила Лёвчику:

– Сёмка у нас работать собралась. Сечёшь?

В её тоне было что-то такое обидное, будто она про дауна говорила, да еще Лёвчик подлил масла в огонь, потому что захлопал рыжими ресницами и спросила фальцетом:

– Кто? Ксения?! – При этом на меня они не смотрели, они таращились друг на друга и удивлялись исключительно напару.

– Да, вот представьте себе, Ксения собралась работать, – я постаралась добавить в голос как можно больше яда.

Эти двое снова вроде как жутко удивились – как, она еще и говорить умеет!? Лёвчик при этом начал усиленно протирать очки, чтобы лучше меня видеть, стало быть. А Люшка просто вращала глазами, ради самого процесса. Я ждала, когда закончится этот спектакль.

– Так, – наконец перестала паясничать Люшка, – рынок отпадает сразу. Семён проторгуется в момент.

Да меня саму эта перспектива совершенно не устраивала. Насчет проторговаться это еще можно поспорить, но я зимой в толстой куртке, перепоясанная грязным фартуком… Сама не знаю, откуда этот фартук взялся, но он навязчиво маячил на нарисованной моим воображением картине. Нет, это будет ужасно.

– Слушая, Сёма, а может, домработницей? Машка немного работала у одних…

Вот это было уже теплее. Уж это я бы точно сумела – делать всё то, что я делаю для нас с Полковником. Но от мысли о Полковнике мне стало не по себе. А вдруг возможный хозяин будет похож на него? Тут Лёвчик возьми да скажи вообще невозможную вещь:

– Можно. Но только к хозяйке. Одинокой. А то хозяин будет к ней пгиставать.

И Люшка с сомнением, но кивнула!

Кто приставать? К кому приставать? Ко мне?! Я смотрела то на одного, то на другого, но мои соратники были вполне серьёзны. Нет, ну надо же.

Пожалуй, мне нужно будет перечитать "Джейн Эйр", решила я. Она тоже была не красавица, коротышка, как я, с далеко не идеальной фигурой. Но, тем не менее, мистер Рочестер влюбился в нее без памяти.

Ребята ушли, а я без цели закружила по комнате. Призрак возможного мистера Рочестера, похожего на Гира, не давал мне покоя. Я попыталась отвлечься и взялась за проверенный бинокль. Нет. По двору деловито и обыденно ходили люди, в окнах никого не было видно, и я положила бесполезную вещь на место.

На следующий день Люшка безжалостно растоптала все мои пусть и невнятные, но такие сладкие девичьи мечты.

– Я с Машкой поговорила, она сказала, что это безнадёга. Никто не возьмёт тебя без рекомендаций, да и вообще… – Люшка замолчала.

Именно в этом "вообще" и была зарыта собака, догадалась я. Могу себе представить, что сказала про меня наша Маша, наш будущий гений бухгалтерского дела. Она сказала что-нибудь вроде того, что кому нужна эта толстая недотёпа.

– Люшь, – спросила я задушевным голосом, – а может, мне удавиться той самой скакалкой, что мне Полковник подарил? Может, он это и имел в виду? Я же всё равно ни на что не гожусь. Тетя Валя вон и то про своего драгоценного женишка-Мишеньку говорить перестала, крест на мне поставила. Думает, что мне только в куклы играть.